Текст книги "Щупальца веры"

Автор книги: Николас Конде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Глава 35

Парадные двери Аше были открыты. Вестибюль здания был полон самых разнообразных звуков. Музыка в стиле «диско», бормотание голосов, взрывы смеха и резкий ритмичный стук, будто кто-то стучал по примитивному деревянному инструменту или, может быть, по высушенной тыкве.

В приемной никого не было. Кэл направился к офисам в задней части здания и обнаружил, что дверь была закрыта. Он пять раз постучал и подождал, но дверь не открыли.

Ритмичный стук здесь звучал громче, и Кэл пошел на звук по коридору в сторону открытой Двери. Заглянув внутрь, он увидел, что это была игровая комната. – A.C.H.E, казалось, соответствовал своему назначению культурно-спортивного центра, ограждая детей от влияния улицы и от неприятностей. Девочка и мальчик лет пятнадцати играли в пинг-понг. Ток-ток-ток. Несколько более взрослых ребят, склонившись над маленькими столиками, играли в шахматы.

– Кто-нибудь знает, где я могу найти Оскара? – крикнул Кэл.

– На втором этаже, – небрежно ответил кто-то из ребят, склонившихся над шахматами.

В коридоре второго этажа было темно, если не считать полоски желтого света, пробивающегося через стеклянное оконце двери. Кэл подошел к окну и замер, потрясенный тем, что увидел внутри. Все парты и стулья были придвинуты к стенам, образовав посреди комнаты широкую арену. В центре, спиной к окну, Оскар сидел на ком-то верхом. Кэл видел только ноги Оскара. Оскар наклонился вперед над торсом человека, лежащего на полу, и Кэл не мог явно различить, что он делал. Но по очертанию его плеч и мельканию рук можно было предположить, что он колотил или чем-то колол человека, лежащего под ним.

Около двадцати юношей и девушек стояли по обе стороны от Оскара, бесстрастно наблюдая за тем, как он мучил свою жертву.

Кэл был ошеломлен этим зрелищем. Понадобилось время, прежде чем к нему вернулась ясность мысли. Найти телефон. Позвонить в полицию. Уйти отсюда.

Он уже собирался броситься прочь, когда Оскар отклонился назад, опустив руки, – его работа была закончена. Он медленно поднялся, и Кэл смог увидеть тело с кукольным выражением на нарисованном лице.

Это был муляж человека в натуральную величину.

Могло ли это быть наглядной демонстрацией жертвоприношения?

Едва он задал себе этот вопрос – разум Кэла упорно цеплялся за его болезненное представление о реальном, – как увидел, что Оскар жестом показал одному из зрителей, молодой девушке, чтобы она подошла к чучелу. Кэл наблюдал, как девушка кулаками колотила муляж по груди. Та же самая техника, подумал он, которую он видел у медработников, когда они пытались оживить миссис Руис.

Оскар обучал своих подопечных приемам первой медицинской помощи.

Кэл с шумом выдохнул – ему показалось, что воздух навсегда задержался у него в легких, – а затем негромко постучал в дверь.

Оскар бросил хмурый, обеспокоенный взгляд, потом узнал Кэла. Он ненадолго задержался в комнате, устанавливая очередность, в которой каждый из студентов должен проделать упражнение, затем вышел в коридор.

– Какая приятная неожиданность, – сказал Оскар, положив руку на плечо Кэлу. – Но по вашему виду, мой друг, я понимаю, что это все что угодно, только не визит вежливости.

Переводя дыхание, Кэл ответил:

– У меня неприятности, Оскар. Я не могу обратиться за помощью ни к кому, кроме вас. Правда, я не уверен, что вы сможете или даже захотите мне помочь.

Оскар оглянулся – по-видимому, он хотел сохранить в тайне их разговор.

– Вы явно взволнованы, Кэл. Давайте поднимемся в мою комнату и что-нибудь выпьем, пока вы будете мне рассказывать, что произошло.

Когда они поднимались по лестнице, Кэл честно признался, что он выглядел потрясенным отчасти от того, что, увидев через окно происходящее в классной комнате, вначале испугался и только потом понял, что на полу лежало чучело.

– О Господи! – сказал Оскар. – Да, могу себе представить, как это Должно было выглядеть со стороны, – А затем, когда ярко представил себе эту картину, добродушно начал фыркать от смеха. – О Боже мой, что же вы должны были подумать о происходящем там?

Кэл слабо улыбнулся в ответ.

Оскар сообщил ему, что техника, которую он демонстрировал, была частью курса, проводимого Красным Крестом, и представляла собой сердечно-легочную реанимацию.

– У многих наших молодых людей по-прежнему есть знакомые или даже члены их семей, которые употребляют сильные наркотики, – объяснил Оскар. – Ясно без слов, что наши ребята могут оказаться в ситуации, когда кто-то из их знакомых примет сверхдозу наркотиков. В таких ситуациях знание приемов – вопрос жизни или смерти.

В гостиной Оскара Кэл согласился выпить бренди. Однако, несмотря на настоятельные просьбы Оскара, отказался сесть в кресло. Оскар уселся со стаканом в руке на стоячей книжной полке, потягивая спиртное, а Кэл стал беспокойно ходить взад и вперед по комнате.

– Когда я пришел сюда в первый раз, – начал он, – вы сказали, что у богов была причина заставить меня изучать Вуду. Тогда я сомневался в этом, я отделался шуткой. Но теперь мне уже не до шуток. Теперь я знаю причину.

Кэл остановился и посмотрел на Оскара, который наклонился вперед, как студент на лекции. Кэл допил остаток бренди, и когда рассказывал о последних событиях, в нем вновь разгорелась ярость против сил, которые заманили его в ловушку и угрожали Крису. Когда он рассказывал это Оскару, для которого боги были не мифом, а реальностью, доводы Кэла набирали силу. Не было никакой необходимости в том, чтобы говорить уклончиво или извиняться, говоря о своих опасениях, и все его сомнения рассеялись. Теперь он в душе был убежден, что ничего не преувеличивал и не исказил. Он был просто напуган сверхъестественной правдой, которая была известна лишь узкому кругу людей.

Оскар слушал его, не прерывая, даже когда Кэл обвинял его религию в том, что она занимается кровавыми языческими ритуалами.

– Оскар, я не знаю, насколько вы знакомы с этой стороной вопроса. Я допускаю, что, возможно, вы никогда ничего об этом не слышали – что эти убийства совершаются маленькой отколовшейся группой людей. Я знаю, что было время, не так уж давно, когда babalaos запретили подобные ритуалы. – Он перестал ходить взад и вперед и посмотрел Оскару в лицо; по мере того как он говорил, его голос становился все громче: – Но также возможно, что ваше возмущение – сплошная липа, и вы знаете не хуже меня, что то, о чем я говорю, – правда. Но, черт побери, теперь это не имеет никакого значения. Меня не интересует, – Кэл заколебался, осознавая значение того, что он собирался сказать, но тем не менее продолжил: – Я здесь не потому, чтобы наказать или преследовать вас или кого-то другого за то, что сделано. Я предоставлю заняться этим другим людям. Мне нужно только одно: спасти моего сына, освободить его от этой угрозы. И вы единственный, кто, возможно, в состоянии мне помочь.

Наконец Оскар заговорил.

– Чем я могу вам помочь? – искренне спросил он.

– Скажите мне имя babalao: только главный священник может знать заклинание, которое защитит Криса.

Оскар пристально взглянул на Кэла.

– Личность babalao – один из самых строго охраняемых секретов.

– Но кому-то это должно быть известно! – крикнул Кэл. – И вы, человек, который так тесно связан с этой религией, не в состоянии найти этого кого-то?!

Оскар допил спиртное и поставил стакан. Он поднялся, пересек комнату и встал лицом к окну, несмотря на то что шторы были задернуты.

– Вы настаиваете на том, что эти жертвоприношения совершаются, – сказал он, – для того, чтобы предотвратить некоторую большую катастрофу…

– Да, – твердо сказал Кэл, – потому что «Скрижали Ифа» на текущее десятилетие предсказали Армагеддон.

Оскар кивнул.

– А если бы можно было это сделать, – спросил он, по-прежнему повернувшись к Кэлу спиной, – что вы тогда могли бы сказать?

– Насчет чего?

– Насчет жертвоприношения нескольких людей ради спасения огромного количества жизней – ради сохранения человеческой цивилизации.

Кэл медленно пересек комнату.

– Значит, вы признаете это. Вы хотите мне сказать…

Оскар обернулся, его зеленые глаза сверкали, подобно

молнии над тропическими лагунами. – Нет, это же вы говорите! И вы настаиваете на том, чтобы я поверил в это. Хорошо. Я поверю, что наша эпоха – самая сложная, самая конфликтная в истории нашей планеты. Но что же я, по-вашему, должен делать? Выбрать вас и ваше личное спокойствие и предпочесть всему остальному. Противопоставить одну жизнь… или даже десять, двенадцать, сто, тысячу – жизням миллиардов?

Кэл молчал, ошеломленный заявлением Оскара. На одной чаше весов – жизнь горстки людей, на другой – выживание всей планеты. Это была чудовищная нелепость. Однако если бы он не стал верующим, он никогда бы не пришел сюда просить, чтобы пощадили Криса.

Оскар по-прежнему пристально смотрел на Кэла, как бы требуя ответа. Кэл отвел взгляд.

– О Боже, Оскар! – судорожно пробормотал он. – Я пропал! Я не понимаю, что происходит на самом деле. Я не знаю, во что верить. Я не знаю, что правильно, а что нет. Я уверен только в одном… я люблю своего сына. Я не могу от него отказаться. Если это просто плод моей фантазии, что его… боги призвали к себе, то я нуждаюсь в лечении или в заклинании, чтобы рассеять этот кошмар. А если это не плод моего воображения…

Его голос затих. Он покачал головой, снова взглянул на Оскара и шепотом добавил:

– Я взываю к милосердию.

После короткой паузы Оскар сказал:

– Я постараюсь что-либо разузнать. Я поговорю со знакомыми, посмотрю, что я могу сделать, чтобы облегчить ваше душевное состояние.

Облегчить мое душевное состояние, подумал Кэл. Словно проблема заключалась только в его душевном состоянии. Отчего Оскар так быстро «поверил ему», может, оттого, что посчитал его неспособным вести разумный спор?

Оскар же, положив ему руку на плечо, уже вел его к двери. Вдруг Кэл ясно представил себе, что точно так же Оскар успокаивает соседских парней и девчонок, которые просят у него совета насчет более будничных дел – о нежелательной беременности, о неприятностях с представителями закона.

– Не откладывайте это надолго, Оскар, – сказал Кэл, когда они прощались у двери. – Пожалуйста.

– Конечно, конечно. Я сейчас же начну звонить друзьям.

– И через сколько времени вы сможете мне что-нибудь сообщить?

– Откуда я могу знать, Кэл? Я даже не уверен, смогу ли я разузнать о том, о чем вы просите. Все, что я могу сказать, это то, что я вижу, как вы страдаете. Я бы не хотел, чтобы вы страдали хоть одну лишнюю минуту.

Оскар открыл дверь. Когда они в последний раз обменялись взглядами, Кэл увидел на лице Оскара столь же искреннее и глубокое сострадание, какое паломник мог бы увидеть на лице святого.

Оскар позвонил на следующий день. Он нашел того, кто смог бы наложить заклятье для защиты его сына от всех неприятностей.

– Даже от угрозы со стороны богов? – спросил Кэл.

– Это заклинание гарантирует, что никто – ни человек, ни бог – не заберет у нас вашего ребенка.

Однако Оскар не ответил прямо, когда Кэл спросил его, исходит ли это заклятье от babalao.

– В ответ на все, что вы мне рассказали, Кэл, и что я мог сообщить другим, мне было сказано, что вам необходимо заклинание. Это исходит от человека, который понимает вашу боль и знает, как ее излечить.

«Излечить». Снова двусмысленность. Оскар, вероятно, под заклинанием понимает просто лекарство, средством чтобы очиститься от воображаемых демонов, может быть, это ему посоветовал один из его друзей-психиатров.

Но тщетно Кэл выпытывал подробности того, каким образом удалось получить это предписание.

– Вы просто не должны это требовать от меня, – повторял Оскар. – Я сделал то, о чем вы меня просили. Вы должны мне доверять.

Церемония состоит из жертвоприношений Семи Африканским Владыкам, самым могущественным божествам в пантеоне Вуду. Все вместе они определяют ключевые моменты судьбы. Оскар разъяснил, какие жертвоприношения должны быть совершены: нужно особым способом убить три вида животных, затем смешать их кровь в глиняной чаше, и человеку, ищущему благосклонности богов, надо выпить эту кровь. Перед убийством животных надо выполнить несколько других жертвоприношений – надо зажечь свечи и рассыпать ароматические травы на месте, где будет совершаться жертвоприношение. И все это должно происходить в «nefinda kilungo» – на поле смерти, месте, где сходятся духи мертвых. Это должно быть сделано рано утром, до того как свет и тепло солнца рассеют ауру духов.

Кэл с карандашом в руках поспешно записывал все, что говорил Оскар, и не прерывая слушал его. Как если бы он записывал рецепт, он записал все компоненты, нужные для заклинания, – названия ароматических трав, порядок действий, – не останавливаясь и не задумываясь о смысле того, что ему следует делать: «Купить одну голубку, одну черепаху, одного петуха…» И только когда Оскар закончил, истинный смысл всего дошел до него, он ощутил, как мурашки пошли у него по коже, как если бы ее коснулись высоковольтным проводом. Пойти на кладбище и принести в жертву трех разных животных!

– Я не смогу этого сделать! – крикнул он в трубку, бегло просматривая то, что записал в блокноте.

– Я не говорю, что вы должны это сделать, – холодно и решительно ответил Оскар, – то, что я вам сказал, нужно вам, а не мне.

Кэлу оставалось только поблагодарить его, выразив также свою признательность за советы, ведь Оскар объяснил ему, где купить ароматические травы, животных и особый нож для их убийства.

Довольно долго после этого звонка Кэл размышлял, говорить ли об этом Тори. Ведь это была его проблема, его личный страх, с которым нужно было покончить. Кэл не имел никакого права просить ее пролить кровь, для того чтобы освободить его от этого кошмара.

Но в конце концов он один не мог с этим справиться. Он в ней нуждался. Ему нужна была ее вера в этих богов, чтобы укрепить свою собственную. Ему нужна была ее вера в него.

Глава 36

Петух снова закукарекал.

В ограниченном пространстве Ториной «шеветты» этот звук действовал Кэлу на нервы. Петух кричал через каждые семь или восемь минут. В зоомагазине в отделе домашних птиц на Амстердам-авеню, где они купили птицу, на клюв петуха была надета резинка, но каким-то образом ему удалось от нее избавиться. Когда Кэл снова попытался надеть ему на клюв резинку, большая черная птица злобно щипнула его за палец. Палец стал так кровоточить, что ему пришлось завязать рану носовым платком.

– О Боже, – пробормотал Кэл, сжимая руль изо всех сил, словно боялся, что каждую секунду он мог расплавиться от жары и соленого пота и исчезнуть, – Этот крик сводит меня с ума!

Тори обернулась и посмотрела на две клетки на заднем сиденье. Потом перевела взгляд на Кэла.

– Мы скоро приедем. – Это все, чем она могла его успокоить.

Они ехали вдоль широкого бульвара где-то в Бруклине. Кэл не мог точнее определить их местонахождение. Тори объяснила ему, как выехать из Манхэттена, и говорила, когда съехать с шоссе или свернуть направо с авеню, следя за маршрутом по подробной карте пяти районов Нью-Йорка, которая лежала у нее на коленях. Вдоль бульвара были расположены обветшалые доходные дома и стоянки подержанных автомобилей, мрачные и безлюдные в предрассветный час. Время от времени мелькали деловая закусочная или открытая круглые сутки бензоколонка – островки яркого света, рассеивающие сумрак раннего утра.

– Почему, черт возьми, мы должны ехать так далеко? – спросил Кэл. – Можно найти подходящее место и поближе к городу.

Она ответила с подчеркнутым спокойствием, не желая вступать с ним в спор:

– Потому что это единственное кладбище, которое я знаю. Как ты понимаешь, у меня под рукой не было справочной книги с полным списком кладбищ.

Наступила напряженная пауза. В более миролюбивом тоне, стараясь разрядить атмосферу, она сказала:

– Я читала статью об этом кладбище в «Таймc». Это историческое кладбище. В начале века многие богатые люди хоронили именно там своих умерших. Это по-прежнему довольно известное кладбище. Знаешь, в статье говорилось о том, что до сих пор некоторые люди ходят туда устраивать пикники…

– Нас не интересуют достопримечательности, – огрызнулся он. – В любом другом месте мы бы уже все закончили.

Через минуту она сказала:

– Мне это доставляет точно такое же удовольствие, как и тебе, Кэл. Я просто стараюсь найти такое место, где бы мне было не так страшно.

В ее голосе послышалась дрожь. Кэл снял с руля руку и нежно погладил оголенную руку Тори.

– Прости меня, дорогая, все в порядке. Уж если я и собираюсь сойти с ума, то мне все равно, где это произойдет.

Она не двигалась, а только положила свободную ладонь поверх его руки.

Снова закричал петух. Она открыла «бардачок» и поднесла карту к свету.

– Это, должно быть, уже близко. – Она подняла глаза, всматриваясь вперед через ветровое стекло.

– Вот здесь, – сказала она и напряженно наклонилась вперед.

Он кивнул.

Справа показалась высокая металлическая ограда, которая тянулась вдоль бульвара. За оградой покрытые травой холмики уходили вверх до невидимой границы между небом и вершиной холма. В темноте тысячи мраморных надгробных памятников и часовен смутно белели, как островки снега весной. Восемьдесят лет назад здесь, должно быть, царила сельская идиллия. Теперь напротив кладбища через шесть рядов автострады с треснувшим асфальтом находилась закусочная «Макдональдс» и автоматическая мойка машин. Оба заведения были закрыты на ночь, хотя гигантские неоновые стрелки-указатели на мойке, включались и выключались, непрерывно мигали, указывая на темный тоннель в противоположной стороне от кладбища, как бы конкурируя с самой смертью, зазывая к себе своих клиентов.

Кэл остановил машину у главных ворот кладбища и увидел, что они были закрыты. За высокими воротами был виден каменный домик сторожа.

– Нам придется перелезать через ограду, – сказал Кэл.

– А что если подкупить сторожа, чтобы он нас

впустил?

– Нам придется заплатить черт знает сколько за это, и он еще подкрадется, чтобы подсмотреть, чем мы будем там заниматься.

Они поехали дальше. Ограда повернула вправо перпендикулярно бульвару и теперь тянулась вдоль боковой улицы. Кэл свернул на нее и дальше ехал вдоль обнесенного изгородью участка кладбища. Теперь они находились в жилом квартале, состоящем из старых викторианских домов с парадными входами по фасадам. Дома были построены на невысоких холмах, возвышающихся напротив кладбища. В одном из домов в мансардном окне на третьем этаже за занавесками слабо горел свет, но во всех остальных домах было темно. Жители этого квартала жили в таком близком соседстве друг с другом, что постороннюю машину могли немедленно заметить и сообщить о ней в полицию. Кэл выключил передние фары и поехал медленно, приглушив шум мотора.

Проезжая мимо одного из домов, они разбудили спящую собаку, и она залаяла. Кэл затаил дыхание. Однако собака не погналась за машиной и через минуту умолкла. Свет нигде не зажегся.

У тупика, где ограда кладбища делала еще один поворот, Кэл заглушил мотор, и машина бесшумно остановилась.

Они сидели в машине молча. Никто из них не двигался.

– О Боже! – вздохнул наконец Кэл. – Тори… Мне кажется, мы сходим с ума, делая…

– Нет, дорогой. – Она повернулась и нежно погладила его по щеке. – Верить – это не сумасшествие. Мы никогда не узнаем, что планируют боги, но ты тем не менее должен это сделать, мы должны это сделать. Потому что, когда мы это сделаем, мы больше не будем бояться. И сможем вместе строить нашу жизнь.

Он обнял ее и поцеловал долгим и нежным поцелуем.

И вдруг закукарекал петух, и вся с таким трудом собранная смелость улетучилась.

Кэл бросил взгляд в сторону домов. Все окна оставались по-прежнему темными.

– Лучше поторопиться, – сказал он, – пока он снова не начал кукарекать.

Они взяли обе клетки с животными и хозяйственную сумку, в которой лежали другие атрибуты ритуала, и положили их на крышу машины, а сами начали карабкаться на ограду. До верха ограды оставалось всего несколько футов. Хотя каждый прут изгороди оканчивался острием, ограду можно было преодолеть.

Кэл осторожно взобрался на ограду – это было нетрудно сделать благодаря тому, что он был в кроссовках на мягкой и упругой подошве. Он нашел место, куда поставить ногу между остроконечными пиками ограды, осторожно переместился и спрыгнул на землю с высоты одиннадцати футов. Он мягко приземлился на рыхлый дерн.

Тори передавала ему вниз сумку и клетки. Она могла дотянуться до верхушки ограды, находящейся только на расстоянии вытянутой руки от нее, но тогда она все должна была перебрасывать, чтобы Кэл смог поймать. Тори оставила петуха напоследок: она опасалась, что он начнет кукарекать, когда упадет клетка.

Удивительно, но птица не закричала, вероятно, от страха.

Тори начала перелезать через верхушку ограды. Когда она была уже готова прыгать, отворотом брюк она зацепилась за острие решетки. К счастью, она вовремя заметила это и успела освободиться.

– Согни колени… Прыгай! – громким шепотом скомандовал Кэл.

Она спрыгнула и, не удержавшись на ногах, упала, но не ушиблась.

Подобрав клетки и сумку, они начали поспешно удирать между рядами надгробий, пока не очутились в маленькой лощине. Ограду и улицу уже не было видно.

В центре лощины находился мавзолей, его островерхая крыша держалась на столбах, весь мавзолей представлял собой уродливую копию Парфенона. Старая ива цвела рядом на маленькой лужайке. Кэл жестом указал под дерево.

– Здесь расположимся.

– Рядом с греческими храмом? – спросила Тори.

Он не мог понять, серьезно ли она протестовала

или иронизировала над положением, в котором оказалась, стараясь разрядить напряжение. Кэл не принял ее тон. Кто знает, не уязвят ли эти интонации тщеславие богов?

Он сказал Тори, чтобы она продвигалась вперед.

Повсюду были религиозные символы – кресты на верхушках памятников, фигурки Богоматери, стоящие в маленьких часовнях. В конце концов он понял, что надо остановиться в любом месте, где можно найти кусочек свободной земли.

Они подошли к небольшой рощице. Пока Тори разгружала сумку, Кэл при лунном свете попытался прочесть надпись на маленькой металлической табличке на столбике, вбитом в землю. «Эти деревья посажены в память Лайла и Кевина Конвеев, близнецов, родившихся 10 августа 1922 года и погибших в бою на борту крейсера „Аризона“ 7 декабря 1941 года».

Подходящее место для заклинания, подумал Кэл. Если существуют какие-либо духи, которые могут помочь донести послание до богов, то он не мог бы найти ничего лучше духов последней мировой войны.

– Все готово, – сказал Тори, разгрузив сумку.

Они поставили на землю семь больших «святых свечей», по одной для каждого божества из Семи Африканских Владык.

Обатала – отец богов, ему была поставлена его любимая белая свечка.

Для Йомайи, дочери Обаталы, богини всех морей и вод, была поставлена синяя свеча.

Орунле – богу, который владеет «Скрижалями Ифа», была поставлена зеленая свеча.

Элеггуа – вестнику богов, который стоит во всех дверях и воротах, открывает двери благоприятному случаю, была поставлена красная свеча.

Для Оггуна – бога войны и железа, была поставлена коричневая свеча.

Для Ошун – богини любви и золота, была поставлена желтая свеча.

И для Шанго – бога огня, войны, грома и света, была поставлена черная свеча.

Восьмая свеча была сделана из многоцветного воска, в ней смешались все эти цвета – она была поставлена как дань сразу всем семи богам. Точно такая же, какую выбрал когда-то Крис.

Кэл установил свечи по кругу диаметром в семь футов, затем зажег их с помощью длинной лучины из дерева сейба, которую он поджег зажигалкой фирмы «Бик».

При первой попытке зажечь черную свечу она погасла, как только он убрал лучину.

Свеча Шанго – бога, который хотел Криса. Сердце Кэла забилось учащенно. Шанго старался не допустить заклинание. Он с испугом бросил взгляд на Тори, и ему показалось, что она точно знала, о чем он подумал.

– Фитиль, наверное, покрыт воском, – сказала она. Взяв свечку, она ногтем поскребла фитиль. – Попробуй теперь.

На этот раз свеча загорелась, пламя задрожало, а затем ярко вспыхнуло и поднялось вверх необычной оранжевой волной, как будто в воздухе загорелось маленькое облачко летучего газа. Тори вздохнула с облегчением. Свеча горела ярким пламенем только секунду, затем пламя уменьшилось и свеча загорелась ровно.

Но это произошло: он видел знак присутствия Шанго.

Они тихо стояли в темноте, прислушиваясь, как будто бы могли услышать другое предзнаменование. Но ничего не было слышно, кроме шелеста сухих осенних листьев, которые гнал легкий ночной ветерок по дорожкам, усыпанным камнями.

Наконец Тори поставила в круг клетки, пакеты с разными ароматическими травами, две глиняные чаши и термос. Сами они сели друг перед другом, оставив небольшое пространство между собой.

Кэл взял термос. Он был наполнен особым козьим молоком из botánica, которая находилась неподалеку от его квартиры. Он разлил молоко в глиняные чаши. Затем добавил туда разных ароматических трав, высыпая их по очереди из коробок для завтраков с наклеенными на них этикетками с названиями трав. Все названия, кроме измельченного чеснока и гуао, были ему незнакомы, это были просто названия из списка, продиктованного ему Оскаром. Кэл сверил названия, небрежно записанные на бумажке, с этикетками, когда высыпал содержимое из пачек: Анаму… касоте… тартаго… парайсо… альбахака… гуао… ромпе зарагуей… И под конец чеснок.

Все, кто участвовал в обряде, должны были выпить этот настой. Кэл начал первым. Он задержал дыхание, в надежде, что меньше почувствует вкус. Но он чувствовал этот вкус на языке, когда вдохнул, усилив его воздействием воздуха. Не слишком неприятный – кисловатое молоко с земляным привкусом, похожим на вкус заплесневелого хлеба.

Кэл заколебался, перед тем как передать чашу Тори.

– Ты же знаешь, достаточно того, что ты здесь. Ты в самом деле не должна делать все то, что я…

– Я часть этого, – сказала она, взяв чашу из его рук.

Она выпила то, что оставалось в сосуде.

Кэл обратился к своим записям. Следующим шагом было рассыпание в кругу порошка, который назывался «афоше». Когда он спросил этот порошок в botánica, женщина, которая его обслуживала, так подозрительно на него посмотрела, что он поспешил спросить, что это такое. Афоше, сказала она, сделан из пепла разных животных – змей, кур, ящериц, сов.

Рассыпав мелкий черный порошок на землю, Кэл затем помазал свою правую руку мазью bálsamo tranguilo – успокаивающим бальзамом. В правой руке он должен был держать нож для убийства, рукоятка этого ножа была сделана из дерева сейба, а лезвие – из кованного железа, оно выглядело грубым, но было острым, как бритва.

Этот нож он также купил в botánica – только одна эта вещь ему встала в двести долларов. Нож был завернут в кухонное полотенце и лежал в сумке. Кэл развернул полотенце и взялся за рукоятку правой рукой. Маслянистый бальзам не давал возможности крепко ухватиться. «В этом, может быть, и заключается его назначение, – подумал Кэл. – Так затруднить убийство, чтобы только человек с непоколебимой решимостью мог выполнить эту задачу».

А теперь время наступило.

Сердце так колотилось и удары так громко отдавались в ушах, что Кэлу казалось, будто где-то рядом в темноте лопата могильщика трамбовала дерн на свежевырытой земле.

– Сначала черепаху? – спросила Тори, напоминая ему.

– Да, – прошептал он в ответ.

Черепаха сидела в одной клетке с голубем. Тори просунула руку в клетку и вынула оттуда животное. Черепаха тут же спрятала голову под панцирь.

Кэл заколебался перед тем, как взять ее в руки. Уставившись на черепаху, спрятавшуюся под свой панцирь, следуя инстинкту самосохранения, он снова потерял решительность.

И это был двадцатый век!

И он был восприимчивым, рассудительным человеком, рожденным в мире логики и науки.

Как он мог…

Но он знал, что если не сделает этого, то его страх никогда не кончится. Лишь бы одолеть эту близость к безумию, существующую потому, что он ввязался во все это, занялся этой религией. Другого пути у него нет.

– Я должен отрезать ей голову, – сказал он.

– Надо подогреть панцирь, и она высунет голову, – сказала Тори, кивая на одну из свечей.

– О Боже! – Он почувствовал сильную тошноту. Отвернувшись, чтобы не видеть, медленно протянул левую руку, в которой держал черепаху, к свече. Он сжал зубы и закрыл глаза, борясь с тошнотой. Рука, в которой он держал черепаху, дернулась, и он почувствовал, как пламя опалило ему большой палец, но он не пошевелился, перенося острую боль как наказание.

– Сейчас ты можешь это сделать, Кэл, – тихо сказала Тори.

Он опустил левую руку, пока не коснулся земли. Его Глаза по-прежнему были закрыты, и чтобы открыть их, ему понадобилось огромное усилие воли.

Морщинистая шея черепахи была полностью высунута. Черепаха открыла рот, будто испускала бесшумный крик агонии.

Он занес лезвие над ее шеей.

Ему самому хотелось испустить вопль агонии, в крайнем случае что-нибудь проговорить, прочитать молитву – он чувствовал, что должны были быть какие-то слова, которые подтвердили бы, что это ритуал, а не просто злая проделка извращенного существа. Но Оскар не дал ему никаких слов, никаких заклинаний. В этой религии действия означали молитвы. Эти кровавые действия.

Жертвоприношение.

Его рука окаменела. Он был не в силах двигать ею. Он знал, что убить это живое существо означало бы заплатить дань диким древним богам, перейти последнюю границу, разделяющую его мир и вселенную истинно верующего.

– Я не могу, – прошептал он.

– Ты должен это сделать, Кэл, – сказала она, – ради нас. Чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. Давай.

Ради нас, подумал он. Ради Криса. Он повторил это, как молитву. Ради Криса. Ради нас.

Он опустил руку и лезвие перерезало чешуйчатую шею черепахи. Голова лежала на земле, рот по-прежнему был открыт. Кровь текла из обрубка, свисающего из-под панциря.

– Быстрее, Кэл, подставь скорее, – Тори протянула вторую глиняную чашу.

Он автоматически сделал так, как она сказала. Его руки и ноги окоченели. Никаких ощущений – во всем теле только тошнота, пока еще контролируемая, но растущая в нем, как нечто твердое, как опухоль, заполняющая его…

Кровь перестала капать в чашу.

Затем она взяла голубя, убаюкивая его в руках с прижатыми крыльями и выпяченной грудью. Он хотел взять его у нее.

– Я подержу его вместо тебя, – сказала она.

На этот раз все было легче. Постыдно легко. Как и было предписано, он вонзил кончик ножа в грудь голубя. Белые крылья окрасились в красный цвет. Тори держала птицу над глиняной чашей, в которой уже была кровь черепахи. Через минуту она положила обмякшую тушку рядом с панцирем черепахи.