Текст книги "Щупальца веры"

Автор книги: Николас Конде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Глава 17

Он вернулся домой, все еще ошеломленный пережитым. Такое бывает только в кино. Трейси смотрит на Хэпберн, раз – и готово, это любовь.

Он открыл дверь и бросил кольцо с ключами на столик в прихожей. И тут уловил в воздухе посторонний запах, терпкий аромат дезодоранта.

Убирает квартиру? Ночью, в этот час?

Кэл услышал шум льющейся из-под крана воды в кухне и, войдя в холл, увидел миссис Руис, согнувшуюся над мойкой, яростно оттирающую форму для выпечки. Ее полные руки описывали в воздухе круги, в одной она держала форму, в другой мочалку. Зачем она наводит чистоту так поздно? В пять вечера она ушла, вычистив все до блеска.

– Кармен, простите, что я так задержался.

Она обернулась на его голос, застигнутая врасплох, и быстро сказала:

– Не надо проблем, я грела вам.

Кэл подошел к мойке.

– Вам совсем не обязательно было заниматься уборкой среди ночи, я просил только посидеть с ребенком.

– О, нада была делать, – ответила она. – Чистить дом – это как чистить душу. Дом должен быть чист для… – Она осеклась.

– Для чего, Кармен?

Ее взгляд упал на форму в раковине. Она перестала тереть и оторвала мокрую руку от посудины, прикоснувшись пальцами к губам, чтобы сосредоточиться.

– Миссер Джемис, – сказала она. – Кристофер, у него был сон. Дух приходил к нему.

Теперь Кэла по-настоящему охватила тревога.

– Какой сон?

– Madre.

– Его мать?

Миссис Руис кивнула утвердительно.

Последствия недавней выходки, когда Крис вспылил, увидев Тори, подумал Кэл.

– Si, madre, – повторила Кармен с дрожью в голосе. – Дух, она пришла, разбудила его, рассказать историю.

– Он проснулся? Вы имеете в виду, у него был кошмар? – сказал Кэл. – Дурной сон?

– Не дурной сон. Мальчик видел madre, и он dichoso.

Кэл покачал головой, и миссис Руис снова попыталась объяснить:

– Contento…

– Счастлив? – подсказал Кэл.

– Si. Он видеть madre…

– Вы уверены, что он был счастлив? – с сомнением произнес Кэл – Он не был расстроен?

– Si. Но когда он проснулся и я сказала ему, что вас нет дома, тогда он очень беспокоился. Я дала ему de sopa, – добавила она, показывая на чашку в мойке. – Суп горячий. Я петь ему, он спать скоро. И тогда я чистить.

Кэл помолчал, смущенный ее рассказом.

– Чистить для чего, Кармен?

Она отвела глаза в сторону и тихо сказала:

– Для духов.

Теперь Кэл понял. Кармен была верующей, принадлежала к Сантерии или как-то была связана с ней, а это должно включать в себя культ предков. Для нее сны были проявлением духов, навещающих спящего. Не удивительно, что она придала такое значение сну Криса и начала все чистить; видимо, у последователей связанных с Вуду культов было убеждение, что чистота приближает к святости.

– Что произошло в этом сне, Кармен? – спросил он. – Крис не рассказывал?

Она снова взялась за посуду.

– Нет, – сказала она едва слышно, – он нет говорить.

Миссис Руис кончила вытирать посуду и забрала с кухонного стола свою книжку в желтой обложке. Кэл попытался сунуть ей в руку десятидолларовую бумажку, но она отказалась ее взять. – Нет, вы платить мне в этой неделе, – сказала она. – Это хватит. Я люблю работать для тебя и Крис.

Проводив ее до выхода, Кэл постоял у двери. Он размышлял, не опасно ли оставлять ее рядом с Крисом. Может, следует позвонить ей утром и сказать, чтобы она больше не приходила? Затем он устыдился такого нерассуждающего, бездумного расизма. То, что Кармен Руис почти не умела говорить по-английски и верила в Сантерию, вовсе не означало, что она не была прекрасной экономкой. К тому же она могла оказаться ценным источником для его исследования.

Он на цыпочках пересек холл и вошел в комнату Криса. Предутренний легкий ветерок вливался в спальню через подоконник и шелестел рисунками, которые Крис нарисовал в лагере, прикнопленными над кроватью. Крис спал. Он лежал совершенно неподвижно, обхватив рукой подушку, другая рука свисала с кровати. Вдруг он беспокойно шевельнулся и повернулся к стене. Пальцы его вытянутой руки разжались, и свет из коридора упал на что-то, что он сжимал в кулаке. Кэл присмотрелся. Это была раковина, которую мальчик нашел в парке.

Было чуть больше четырех утра, когда Кэла разбудил какой-то звук, донесшийся из коридора.

– Эй, Орех, – негромко позвал Кэл. – Это ты?

Мальчик не останавливаясь прошел мимо открытой двери в комнату Кэла.

– Орех! – окликнул Кэл громче.

Но Крис продолжал идти, звуки его шагов удалялись прочь, дальше по коридору. Кэл нащупал свой купальный халат на стуле у кровати. Он подумал, что мальчик направляется в ванную комнату, и ему захотелось встретить и успокоить его.

Кэл выскользнул в коридор и направился к ванной. И тут, в потоке света, проходящего через двери в сад, он увидел силуэт своего сына, стоящего посреди гостиной. Руки мальчика были вытянуты по бокам и немного отведены в стороны, они свисали, слегка колеблясь, как плавники. Кэл двинулся к нему.

Теперь Крис тоже пошел вперед, очень медленно, лениво. Он наткнулся на стул, но не остановился, обошел его.

– Орех, – снова окликнул его Кэл.

Крис подошел к двери в сад, секунду стоял лицом к ней, затем повернулся назад.

Тут Кэл увидел, что глаза мальчика были закрыты.

Крис ходил во сне.

Кэл попятился и наткнулся на край стола, случайно задев рукой стопку книг. Они с шумом посыпались на пол. Но Крис был по-прежнему спокоен, его глаза закрыты – во сне? в трансе? Его руки опустились, они просто висели по бокам, а голова мальчика была чуть откинута в сторону, словно он прислушивался к какому-то шуму, доносящемуся сверху, через потолок.

Кэл не знал, что и делать. Кажется, он где-то читал, что опасно будить лунатиков.

– Да, я сделаю, – вдруг пробормотал мальчик.

Кэл осторожно подошел к нему. Глаза Криса по-прежнему были закрыты.

– Я помню, – произнес Крис грустно. – Он был сломан.

С кем он говорит? Что он помнит?

Голова Криса оставалась в том же положении, наклоненной и откинутой назад. Он продолжал сонно бормотать, проглатывая некоторые слова. Кэл напряженно вслушивался, пытаясь разобрать, что он говорит.

– …но я знаю, что он не хотел… я его не виню. Ты часто пользовалась им до этого, и все было в порядке…

У Кэла перехватило дыхание. Крис во сне разговаривал с Лори! Она рассказывала ему про тот несчастный случай.

Крис продолжал:

– Я буду… Обещаю. Но когда ты вернешься? Всегда? – Голос Криса дрогнул. Затем он внезапно хихикнул. – О, конечно, я буду. Я тоже люблю тебя…

У Кэла замерло сердце. Его глаза жгли слезы, которые никак не могли пролиться.

Разговор был окончен. Крис повернулся, его руки поднялись, чтобы нащупывать препятствия, которые могли встретиться на пути, глаза по-прежнему закрыты. Он скользящей походкой прошел по ковру, вышел в коридор и повернул к своей спальне. Кэл на цыпочках крался за ним, проследил, как Крис проскользнул в свою кровать, и укрыл его. Он долго стоял в дверях, прислушиваясь к еле слышному, ровному дыханию сына.

Затем вернулся в свою спальню и сел на кровать. Не в его характере было считать своего сына больным. Это дети других были больными или невротичными. Но не Крис. Это дети других мочились в постель, швырялись игрушками или были патологическими лгунами. Но не Крис.

Ходит во сне. Разговаривает со своей мертвой матерью.

Ему нужна помощь.

А может быть, они оба нуждаются в помощи?

Глава 18

Софи Гарфейн была лучшим в городе детским психиатром, по крайней мере так ему сказала Рики, когда утром он первым делом позвонил ей.

– Послушай, Кэл, не жди, когда это зайдет слишком далеко, – посоветовала ему Рики. – Позвони ей сегодня же и скажи, что это срочно. Ее считают блестящим специалистом, она наблюдает всех свихнувшихся детей из лучших семей города.

Кэл вообще не доверял психиатрам – он знал, что это его «заскок», нелепый предрассудок, и был убежден, что хорошие родители способны сами вырастить своих детей, не обращаясь к специалистам. Но он условился о встрече с Софи в два часа в тот же день.

Офис Софи Гарфейн располагался в небоскребе к югу от Центрального парка, занимая угловой кабинет рядом с приемными гинеколога и дантиста. Ей было сорок с небольшим, ее каштановые волосы были тронуты преждевременной сединой. По виду ее можно было принять за управляющего косметической фирмы или за одну из тех светских женщин, фотографии которых можно было увидеть на страницах газеты «Таймc». Она пригласила в свой кабинет только Кэла. Крис в это время возился с какими-то игрушками в приемной.

– Вы выглядите не так, как я вас себе представлял, – сказал Кэл, когда Софи Гарфейн закрыла дверь.

Она улыбнулась, как будто ей часто приходилось это слышать.

– Не все детские психиатры похожи на бабушек с европейским акцентом. – Она указала ему на кресло, удобное, в современном стиле. – По телефону вы сказали что-то о лунатизме?

Кэл рассказал ей о сцене, которую он наблюдал прошлой ночью. Затем она задала несколько общих вопросов о поведении Криса вообще. Он рассказал о внезапных резких сменах настроений, вспышках гнева, странных демонстративных отказах подчиняться. Затем психиатр расспросила о его собственных проблемах, связанных со смертью Лори, и Кэлу пришлось рассказать, что в течение долгого времени он соблюдал что-то вроде обета целомудрия, который он сам на себя наложил, но о нарушении этого обета минувшей ночью он умолчал. Софи Гарфейн, видимо, обдумывала все это некоторое время, затем задала еще несколько безобидных вопросов о его работе, а затем пригласила в кабинет Криса, оставив Кэла ждать снаружи.

Ожидание было для Кэла мучительным. О чем она может расспрашивать ребенка? Что если она решит, что он ужасный отец?

Через сорок минут дверь внутреннего кабинета открылась, и показался Крис. Он вышел довольный, веселый, держа в руках альбом для раскрашивания.

– Я только хочу еще несколько минут поговорить с твоим папой, – сказала ему Софи и жестом пригласила Кэла.

Он снова уселся в то же кресло и, оглядевшись, увидел на полу россыпь игрушек, которых здесь прежде не было: модели машин, поезда, черный пластмассовый пистолет.

Софи Гарфейн села за стол напротив него.

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросила она, прикрыв рукой пачку сигарет на боковом столике.

– Вовсе нет.

Она закурила сигарету.

– Я не могу курить, пока в кабинете дети, а спустя час бывает трудно выдержать без сигареты.

Разговор о пустяках?

– Ну и что с ним не так? – выпалил Кэл.

Она улыбнулась.

– А почему вы так уверены, что с ним что-то не так?

– А разве нет?

– Профессор Джемисон, я полагаю, что Крис вполне здоровый ребенок.

– Который ходит во сне и разговаривает со своей умершей матерью, – сказал Кэл с горечью, – и которому снятся кошмары про то, как я собираюсь ранить его.

Софи Гарфейн положила сигарету на край хрустальной пепельницы и наклонилась вперед.

– Он очаровательный мальчик, и очень сообразительный. Вы должны гордиться им. Он к тому же прошел через самое трудное испытание, которое может выпасть на долю ребенка. Смерть матери может нанести глубокую травму в любом возрасте. Есть немало пятидесятилетних, у которых из-за этого возникают серьезные психологические проблемы. Но в том возрасте, в котором находится Крис, это подлинная катастрофа. Крис не желает признавать смерть матери, он просто не может это сделать. Должно пройти время, пока он наконец сумеет это сделать, а до тех пор он будет поступать так, как ему велит его потребность верить в то, что она жива. Его кошмар, в котором ему снилось, что вы намеренно раните его, – это чрезвычайно широко распространенное явление. Он боится быть оставленным вами, покинутым, подобно тому, как, по его убеждению, поступила его мать. – Она снова взяла свою сигарету.

– Но почему он ходил во сне?

Она взглянула на него с сочувствием.

– У вас есть полное право тревожиться, но не надо преувеличивать проблему. Давайте вернемся к событиям прошлой ночи. Мне не кажется случайным совпадением, что это все произошло, когда вас не было дома.

– Но он даже не знал, что меня не было дома, – возразил Кэл.

– Ну как же! Он проснулся, а вас нет, – ответила она. – Затем он снова отправился спать, чувствуя себя покинутым, брошенным в одиночестве. И его мамочка пришла, чтобы составить ему компанию-.

– Вы хотите сказать, что мне не следовало уходить из дома? – спросил Кэл.

Она снисходительно улыбнулась.

– Безусловно, я не хочу сказать ничего подобного. Вам нужна своя собственная жизнь. Но я действительно считаю, что было бы лучше, если бы вы сказали ему, что собираетесь уйти, и рассказали почему. – Она затянулась. – Правильно я угадала, что вы пошли на свидание с женщиной?

Кэл помедлил с ответом, странно смущенный.

– Да, именно так. Но это было в первый раз с тех пор, как умерла моя жена.

Софи Гарфейн просто смотрела на него и ждала.

– Наверное, я действительно чувствую себя немного виноватым из-за этого, – сказал он.

– Вот это совершенно напрасно. Фактически вы, вероятно, посылаете Крису некий сигнал своим чувством вины. У детей есть поразительно чуткий радар, даже если они не умеют выразить то, что восприняли.

Кэл громко вздохнул.

Доктор посмотрела ему прямо в глаза.

– Профессор Джемисон, как вы считаете, до какой степени вы сами не смогли примириться со смертью вашей жены?

Он глубоко задумался над вопросом и вдруг почувствовал, что больно прикусил губу. Он дернул плечами.

– Вы хотите сказать, что его проблемы порождены моими?

– Конечно, нет. Я просто задаю вам вопрос. Я здесь не для того, чтобы вас осуждать.

Она взяла с бокового столика листок бумаги и передала его Кэлу. Крис нарисовал на нем цветными мелками схематичную фигурку женщины, окруженную сиянием. Вокруг фигурки были штрихи красного, синего и зеленого цвета, изображавшие лучи света, исходившего от нее. Справа находилась фигура покрупнее, бесформенная и более темная, набросанная желтыми и оранжевыми штрихами, с расплывчатыми золотыми глазами. На темной фигуре было что-то вроде развевающегося черного плаща.

– Я попросила Криса, чтобы он нарисовал для меня свою мать, – объяснила Софи. – Вот что он нарисовал.

– А что означает эта черная с желтым штука?

– Крис сказал мне, что это некто, кого он называет «вождь Черное Облако».

– И кто это такой?

– Вы, я полагаю.

– Я?

– Отчасти вы, а отчасти его представление о Боге. Помните, у него был сон, в котором вы раните его. Он считает, что в вашей власти давать и отнимать жизнь. Возможно, что он действительно винит вас в смерти матери, может быть, потому, что он воспринял эту идею от вас – потому что вы вините себя самого. Разговаривая с матерью во сне прошлой ночью, он услышал от нее, что не должен думать так. Мне это представляется отражением внутреннего конфликта, в который он оказался вовлечен. Прошлой ночью он разыграл его, выведя тем самым вовне. Сегодня он нарисовал его.

Кэл обдумал услышанное. Он должен быть более внимательным к чувствам мальчика, более тщательно следить за своим собственным поведением.

– Доктор Гарфейн, все, что вы сказали, звучит убедительно. Но как он узнал про тостер, что он был неисправен? Я никогда ему про это не говорил. – Он замолчал. – Мне было стыдно моей… – Он горестно махнул рукой.

Но она, казалось, не заметила этой последней реплики.

– Дети более восприимчивы, чем мы думаем. Они подмечают разные факты и хранят их, пока не найдут им применение. Он мог слышать, как вы разговаривали по телефону. Вы же сказали мне, что обсуждали этот случай со своим адвокатом?

– Да, но только тогда, когда Криса не было поблизости.

– Раньше, в Альбукерке, Крис мог слышать сколько угодно разговоров на улице об этом несчастном случае и запомнить все это.

– В вашей интерпретации все это выглядит как вполне нормальное поведение, – заметил Кэл.

– Таковым оно и является, – сказала она.

– Как вы считаете, ему нужно какое-нибудь лечение? – спросил Кэл.

– Возможно. Но пока не будем спешить с этим. Крису нужно дать немного времени, чтобы разобраться в своих чувствах самостоятельно. Все симптомы, которые вас тревожат, могут в результате исчезнуть сами собой. – Она встала, и он поднялся с кресла одновременно с ней. Прежде чем открыть дверь, она добавила: – В любом случае не стоит корить себя по всякому поводу. Быть единственным родителем всегда трудно для кого угодно.

В приемной Крис играл с набором деревянных вагончиков детской железной дороги. Внезапно Кэлу показалось, что этот трудный ребенок, за которого он так боялся, с его кошмарами, приступами дурного настроения, с его хождением во сне, выглядит таким хрупким и одиноким. Кэл подошел, нагнулся над ним, взял его на руки и крепко обнял.

Крис плотно прижался к его шее, тоже обнимая его, и Кэл удивился: как мог Крис хотя бы во сне вообразить, что отец способен ранить его?

Вечером того же дня он позвонил Тори Хэлоуэлл.

– Мне бы хотелось снова увидеться с тобой, – сказал он. – И побыстрее.

– Я рада, – ответила она. – Мне тоже этого хотелось бы.

– Надеюсь, ты не против, – продолжал он, – но я сначала хочу познакомить тебя со своим сыном, придумать какую-нибудь прогулку для нас троих.

– Я отнюдь не против, но как насчет чувств Криса? Не надо заставлять его любить меня, Кэл.

Он ценил ее терпение и понимание и на секунду подумал, не лучше ли будет не форсировать события. Что если Крис снова устроит сцену вроде той, которая произошла вчера вечером? Но в прошлый раз он понял, что ему, возможно, придется немало времени провести в обществе Тори. Лучше всего подчиниться предписанию Софи Гарфейн и прояснить отношения с Крисом.

– Тори, – возбужденно начал он, – ты мне очень нравишься, и я хочу быть честным с Крисом насчет этого. Конечно, у него должно быть время самому все решить – если оно ему потребуется. Я ручаюсь, что он привыкнет…

Так же быстро, как я, собирался сказать он, и вдруг смутился, вспомнив, как он вел себя прошлой ночью.

– …как только узнает тебя получше, – закончил фразу Кэл.

– Надеюсь, что так и будет, – ответила она. – Мне определенно хотелось бы попытаться.

Они еще несколько минут поговорили обо всех местах в городе, в которых мальчику в возрасте Криса стоило бы побывать, назначили встречу на вторую половину дня в субботу и попрощались. О чувствах, выплеснувшихся наружу прошлым вечером, никто не сказал ни слова.

Понравится ли она Крису? Кэл мог только гадать об этом. Может быть, если только он узнает ее получше…

Пока Кэл стоял у телефона, размышляя над этим, он понял, насколько мало он сам знал о Тори, и снова удивился тому, как странно и внезапно он был захвачен неодолимым влечением к ней.

Глава 19

Кэл вышел из такси и в раздумье постоял на тротуаре, изучая реконструированные особняки из коричневатого песчаника. Сколько труда и денег было потрачено на то, чтобы превратить эти бывшие трущобы в единое здание. В обоих особняках были разобраны ступеньки у входа и встроен один центральный вход на уровне тротуара, прогнившие оконные коробки заменены на новые, каменная кладка отчищена от грязи пескоструйным аппаратом и все швы между камнями расшиты заново. Впечатляющий подвиг веры в этом районе, El Barrio, где у всего, что еще сохранилось, была одна судьба – упадок и разрушение.

Длинная разрисованная вывеска висела над главным входом:

ASOCIACIONS COOPERATIVA PARA HABILITACION Y EDUCACION

Ярко-желтые буквы на черном фоне. У каждого края вывески красовалась эмблема – дерево, искусно нарисованное так, что его главные ветви образовывали начальные буквы названия организации: A, C, H, E. Эта аббревиатура позабавила и удивила Кэла. Ведь если прочесть ее как английское слово, то оно означало «болеть», «изо всех сил стремиться». Было ли это ироническим намеком на отчаянную тоску обитателей barrio по лучшей жизни? Что это могло сказать ему об Оскаре Сезине – человеке, которого Мактаггерт превозносил как спасителя пораженной наркоманией молодежи гетто? Вероятно, это указывало, что он был человеком, не лишенным чувства юмора. Или же это была просто аббревиатура, и не нужно было пытаться вычитать в ней какой-то скрытый смысл?

Кэл направился к входу в здание. Две молодые женщины, шедшие по тротуару, болтая друг с другом по-испански, свернули туда как раз перед ним. Обе были привлекательными юными латиноамериканками, им наверняка не было и двадцати лет, с кремового цвета кожей, выразительными темными глазами и блестящими черными волосами, аккуратно убранными назад. Они не пользовались косметикой и были довольно скромно одеты в белые блузки и прямые темные юбки ниже колен. Каждая держала в руках несколько книг; если бы не окружающий пейзаж, их можно было бы принять за студенток, идущих по зеленому газону кампуса в аудиторию.

Кэл вошел в небольшой пустой вестибюль. На стенах не было никаких украшений, только доски объявлений с печатными заголовками и от руки написанными короткими записками. Большинство из них были на испанском, но некоторые на английском или на обоих языках: «Собрание жителей квартала на 109-й улице в субботу вечером»; «Потеряно: пара темных очков, в синей пластмассовой оправе». Могло ли это заведение иметь какое-то отношение к Вуду?

– Lo pueda ayudar, señor? [11]11
  Я могу вам помочь, сеньор? (исп.).


[Закрыть]

Повернувшись, Кэл увидел молодого человека, сидевшего за столиком в кабинке у входа. Как и те две женщины, дежурный был тоже опрятно одет и тщательно причесан.

– Простите, – сказал Кэл, пытаясь припомнить хоть несколько нужных испанских слов, – Yo… no comprende… [12]12
  Я… не понимаю (исп.).


[Закрыть]

– Извините, – произнес дежурный на чистом английском языке. – Я спросил, не могу ли я чем-нибудь помочь.

– У меня назначена встреча с мистером Сезином, – ответил Кэл и назвал свое имя.

Дежурный кивнул и воткнул штекер в панель коммутатора. Он объявил, что приехал профессор Джемисон, вытащил штекер из гнезда и затем указал Кэлу на лестницу.

– Пожалуйста, поднимитесь наверх. Это на четвертом этаже.

Лестничная клетка находилась в центре здания. От площадки на каждом этаже коридоры вели налево и направо. Из некоторых открытых дверей доносились звуки – мужской голос, читающий лекцию, шум и скрежет, похожие на те, что издают инструменты в механической мастерской, стук задвигаемого металлического ящика. Обычные для школы звуки.

Как только Кэл повернул на последний лестничный марш между третьим и четвертым этажами, он увидел Сезина, ожидающего его на лестничной площадке наверху. Это был человек высокого роста, превосходно сложенный, с крупной головой на широких плечах. Его смуглое лицо было притягательно красивым, свет и тени резко вырисовывали сильные, рельефные черты. Жесткие черные волосы, коротко подстриженные, отступали со лба, оставив узкий полуостров лысины, тянущейся через темя, а рот и подбородок окаймляли ухоженная короткая бородка и усы. Его большие, светло-зеленые, как вода в мелководном Карибском море круглые глаза за очками в золотой оправе казались еще больше.

Сезин схватил Кэла за руку, когда тот добрался до площадки, и энергично затряс.

– Здравствуйте, профессор Джемисон, добро пожаловать. – Оскар Сезин так горячо приветствовал его, как будто Кэл был его старый знакомый,' а не совершенно посторонний человек.

Кэл тщательно отмерил теплоту ответного приветствия. Он не хотел быть завоеванным так легко.

– Как поживаете?

Сезин предложил:

– Давайте пойдем туда, где мы могли бы присесть и побеседовать в удобной обстановке.

Он повел Кэла по коридору, и они вошли в большую комнату с высоким потолком. Минуту мужчины молча рассматривали друг друга, как дуэлянты прежде чем начать считать шаги. На взгляд Кэла, Сезин был приблизительно его ровесник, может быть, на год или два постарше, хотя в его одежде было что-то от молодежного стиля: серые брюки, пиджак из легкой ткани в синюю полоску, белая сорочка с потайными пуговицами темно-бордовый галстук – «профессорский» вид, более популярный среди студентов элитарных университетов, чем среди работающих в гетто сотрудников социальных служб. Кэл подумал, что это почти подходящий костюм для того, чтобы играть роль невинного простака из академических кругов. Полная экипировка, вплоть до щегольских белых туфель.

– Присядем? – Сезин указал Кэлу на кушетку и удобные кресла, окружавшие кофейный столик с мраморной столешницей. Дверь в одной из боковых стен комнаты была открыта, и Кэлу удалось увидеть часть кровати и ночной столик, заваленный книгами. Сезин, видимо, жил «у себя над лавкой».

Кэл сел на край кушетки, а Сезин в кресло напротив.

– Весьма любезно с вашей стороны, что вы так быстро нашли возможность встретиться со мной, – сказал Кэл.

– Ну а почему бы мне этого не сделать?

Кэл на секунду задумался. Его удивило, что не было никакого настороженного расспрашивания с целью выяснить, каковы его намерения. Либо Оскару Сезину нечего было скрывать, либо он был уверен в своей способности скрыть все, что должно остаться в тайне.

– Ну, – сказал наконец Кэл, – я не знаю, что сказал вам ваш секретарь насчет причин, которые привели меня к вам, но я действительно пытаюсь изучать предмет, который, похоже, окутан туманом секретности. Честно говоря, я не был уверен, что вы вообще станете со мной встречаться.

Глаза Сезина цвета морской волны глядели на него безмятежно. Кэл отдыхал, когда смотрел в них, как если бы он смотрел на гладкую поверхность воды в лагуне в безоблачный день.

– Я вполне понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Сезин. – Вы хотите узнать побольше о Сантерии, и где-то вы узнали о том, что я являюсь заслуживающим доверия источником сведений по этому предмету. В данных обстоятельствах у меня нет никаких причин уклоняться от встречи. Напротив, совсем напротив, профессор Джемисон. Я жажду поделиться тем, что я знаю, сделать так, чтобы как можно больше людей знали о моей работе и о религии.

Кэл был поражен прямотой и откровенностью Сезина. Тот даже не потрудился спросить, где и как Кэл узнал о нем. Неужели он был вполне осведомлен об исследованиях Кэла или его репутации? Или кто-то из верующих, работающий под началом Мактаггерта, знал о связи Кэла с сыщиком и предупредил Сезина, что ему следует ждать этого визита?

– Ваш подход безусловно воодушевляет, – сказал Кэл. – Я слышал, что ваши единоверцы не любят разговаривать с чужаками.

– Вас это в самом деле удивляет? – спросил Сезин. – Почти любой верующий, к какой бы религии он ни принадлежал, может почувствовать неприязнь и даже воспринять как оскорбление, если чужак подойдет к нему и скажет: «Расскажите мне о своей религии». Нет более деликатной темы для разговора между незнакомыми людьми, чем способ религиозного служения, который каждый из них предпочитает. Но проблема даже еще серьезней, когда речь идет о Сантерии. – Он секунду помолчал. – Вы ведь знаете, не так ли, что другое название этой религии – Вуду.

Кэл кивнул, чувствуя облегчение от того, что это слово наконец произнесено.

– Не могу отрицать, что источник моего интереса к Сантерии – вся тематика синкретизма, переплетение новых вер с древними африканскими обычаями.

Сезин понимающе улыбнулся.

– Здесь и вправду есть чем заинтересоваться этнографу, – согласился он. – К сожалению, слишком немногие уважаемые ученые обратили свое внимание на этот предмет. Метро сделал свою работу на Гаити, но это было более чем двадцать лет тому назад. Кроме его труда, большая часть того, что было написано о Вуду, – это постыдный вздор. Спросите на улице первого встречного, что это такое, и он скажет, что это шаманы, втыкающие булавки в кукол. Результат подобного невежества – это, разумеется, враждебность. Наши верующие сейчас чувствуют на себе то же клеймо отверженности, что и христиане во времена Пилата или евреи всего сорок лет назад. – Сезин вздохнул. – Может быть, просто настал наш черед. Всегда были времена, когда та или другая религия оказывалась, если можно так выразиться, выброшена из дома Бога и помещена в собачью конуру. Вы не можете осуждать людей за то, что они чувствуют необходимость защищать свою веру, отказываясь разговаривать о ней.

На Кэла произвела впечатление взвешенная рассудительность Сезина.

– Но сами вы не чувствуете необходимости в этой защите?

– О, я чувствую, – ответил Сезин. – Совершенно определенную – от некоторых враждебно настроенных людей. Но не от вас.

Снова тот же странный тон дружеской фамильярности. Кэл ощущал смутное раздражение, когда к нему так обращался человек, которого он никогда прежде не видел.

Оскар Сезин прочитал все это на лице Кэла и улыбнулся.

– Не думаете же вы, что я согласился встретиться с вами, не проверив, что вы собой представляете как ученый? Моя секретарша просмотрела главный каталог научной периодики в Публичной библиотеке. Она сообщила мне, что ваш вклад в этнографическую литературу весьма значителен. Поэтому я знаю, что вы будете слушать то, что я собираюсь рассказать, без предубеждений, и могу быть уверен, что вы сможете выполнить то, что вы были посланы сделать.

«Посланы!» Кэл глядел на Оскара, стараясь скрыть свое замешательство. Не было ли произнесенное Сезином слово доказательством того, что он знал о роли Кэла в расследовании убийства? Осталась ли какая-ни-будь надежда узнать правду, если ему не удастся рассеять мнение Сезина о нем как о полицейском шпике?

– Я здесь не потому, что меня кто-то послал, – сказал Кэл так убежденно, как только смог. – Я пришел, потому что это нужно мне самому. Потому что я хочу узнать, хочу учиться.

– Да, да, несомненно, – сказал Сезин. – Я уверен, что так оно и есть. Но если вы хотите изучить нашу религию, то первое, что вы должны понять: мы верим в то, что ничего, абсолютно ничего в жизни не происходит без замысла и вмешательства богов. И, согласно этому правилу, если вы сейчас находитесь здесь, то это тоже потому, что вы должны здесь быть – чтобы исполнить некий божественный замысел. – Сезин указал рукой вверх столь же привычным жестом, каким туристский гид в Нью-Йорке показывает на небоскреб. – Когда я сказал, что вы были посланы, я имел в виду – посланы ими.

Значит, Сезин не знал о Мактаггерте. И все же в этом был некий диссонанс: слушать, как кто-то, столь ясно мыслящий и явно интеллигентный, как Оскар, – человек, подумал Кэл, в чем-то похожий на него самого, – говорит о богах, глядящих с небес на землю и манипулирующих людьми, как марионетками. Тем не менее Кэл старался сохранять беспристрастность исследователя, стремление понять, воздерживаясь от оценочных суждений.

– У вас есть какая-нибудь идея, в чем состоит эта цель? – спросил он. – Какую божественную миссию я предназначен исполнить? – У него не было намерения иронизировать, но вопрос прозвучал именно так.

Оскар, однако, никак не показал, что чувствует себя оскорбленным.

– Лучшее, что я могу сделать, это сообщить вам мое мнение информированного человека, – ответил он.

– Я внимательно слушаю.