Текст книги "Бархатный ангел (ЛП)"

Автор книги: Николь Фокс Николь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

13
ИСААК

Она идет рядом со мной. Ее плечи распрямлены, глаза смотрят вперед, но она все еще погружена в старые воспоминания.

Я хочу взломать ее и просеять каждую, словно ищу бриллианты.

– Куда мы идем? – спрашивает она, как только мы прошли несколько минут в тишине.

– Ангар.

– Ангар? – говорит она, глядя на меня. – На самом деле у тебя есть самолет на территории.

Я улыбаюсь. – Это просто название, которое я использую для своего гаража.

– О Боже. Насколько он большой?

– Вот увидишь.

Я не знаю, почему я беру ее туда в первую очередь. Думаю, я просто пытаюсь продлить этот момент. Я чувствую, что это будет мимолетно.

И не только из-за секрета, который я храню от нее.

– Расскажи мне о своем детстве, – говорит она, подходя к гаражу.

Я хмурюсь. – Что ты хочешь узнать?

Ее взгляд скользит по шрамам на моей руке. – Я знаю, что у тебя были сложные отношения с отцом. Но был ли ты когда-нибудь близок с ним? В любой момент?

– Нет, – отвечаю я не задумываясь.

Она фыркает. – Ну, это было окончательно.

– На самом деле он не был человеком, который понимал, как общаться с моим братом или со мной. И, честно говоря, я не думаю, что он действительно этого хотел.

– Он не хотел связываться со своими собственными сыновьями?

– Связь, которую он искал, была выкована из крови, пота и силы. Он хотел, чтобы Богдан и я были сильными, могущественными, такими независимыми, чтобы мы могли справиться со всем, что враги Братвы когда-либо бросали в нас.

– Похоже, он относился к вам обоим как к проектам.

Я чувствую желание защищаться, но сдерживаю его. Мой отец не заслуживает моей преданности. Не после лжи и лицемерия. Мне до сих пор трудно смириться с тем фактом, что он убил собственного брата после всего, чему научил нас о верности.

– Мы были его собственностью, – просто говорю я.

– Это подтверждается.

Бросаю на нее острый взгляд и вопросительно выгибаю бровь. – Имеет ли это?

Она пожимает плечами. – Просто это многое объясняет.

– Как что?

– То, как ты иногда обращаешься со мной, – говорит она. Не сердито и не грустно – просто факт. Как обстоят дела. Я удивлен тем, как физически действуют на меня эти простые маленькие слова.

– У меня могут быть… проблемы с контролем, – хрипло признаюсь я.

Она фыркает от смеха. – Может?

Я закатываю глаза и жестом указываю на ангар. Внешне он действительно напоминает промышленный склад. Камила даже не зарегистрировала его до сих пор.

– Боже, – говорит она, когда видит весь этот металлический дугообразный над нами.

– Ну давай же.

Я провожу ее внутрь. Как только наши глаза привыкают к приглушенному освещению, ее глаза широко распахиваются от шока. – Сколько у тебя машин?

– Всего пятьдесят четыре. Я приобрету еще одну пару в конце этого месяца.

– Есть ли причина, по которой у тебя их так много? – спрашивает она с кривой улыбкой уголком рта. – Или это какая-то компенсация?

Я предостерегающе улыбаюсь ей. – Осторожно. Продолжай говорить о моем члене, и я могу подумать, что ты пытаешься соблазнить меня.

Она останавливает румянец на щеках, прикусывая нижнюю губу. Но все это делает меня твердым, как доска.

Повернувшись, я иду с ней по длинному проходу. Она смотрит на автомобили с благоговением.

– В северной части ангара находится вся техника, которой мы часто пользуемся. А вот южная сторона… там хранятся специальные машины.

– Специальные машины?

– Кабриолеты из 60-х. Первое издание 1920-х гг. Некоторые были восстановлены, а другие сохранены в своем первоначальном состоянии.

Она останавливается перед одной из моих самых дорогих покупок, сделанных несколько лет назад. У женщины есть вкус, я дам ей это.

– Это красота, – говорит она, проводя рукой по носу машины.

– Это Bugatti Royale Kellner Coupe, – говорю я. – Тип 41.

Она бросает на меня взгляд через плечо. – Я должна знать, что все это значит?

– Это просто название машины. Этот был на самом деле изготовлен во время Великой депрессии. Мне повезло, что я вообще заполучил его.

– Как ты получил это? – она спрашивает. – Убил кого-то за это?

Я смотрю на нее. – Как это ни удивительно, не все, что у меня есть, было построено нелегально.

Она щурится на меня. – Но некоторые вещи есть?

Я пожимаю плечами. – Никто не идеален.

Посмеиваясь, она проводит пальцем по изгибам рамы автомобиля и наблюдает за черным навесом, закрывающим пассажирский салон. – Ты водил его?

– Только один раз, когда я впервые купил.

– Как он едет?

– Лучше, чем ты ожидала, – отвечаю я. – Но ничто не сравнится с современными двигателями.

– Если ты так говоришь.

Я приближаюсь к ней, и когда она оборачивается, я могу сказать, что она ошеломлена моей близостью. Но она не отступает.

– Ты думаешь о нем? – бормочет она.

– О ком?

– Твой отец.

– Мы все еще говорим об этом?

– Ты на самом деле не дал мне многого, – отмечает она.

– Потому что рассказывать особо нечего.

– Исаак, давай…

Я вздыхаю. – Хочешь знать, каким он был на самом деле? Правда была в том, что он был мудаком. Чертов монстр. У него был только один оттенок его личности, и это был альфа. Я полагаю, это было уместно, что он был убит. Теперь, когда я думаю об этом, у него не было другого пути.

Когда я смотрю на Камилу, она смотрит на меня с открытым ртом.

– Ты думаешь, это уместно, что твоего отца убили?

– Ставки в Братве всегда высоки. Он знал риски. Мы все это знали.

Конечно, в этой истории есть еще много чего, но я не готов сейчас вникать во все это. Особенно с Камилой. Она никогда не поймет, сколько бы я ни объяснял.

Мой мир и ее мир не совпадают.

– Было больно? – она спрашивает. – Когда он наказал тебя?

– К боли можно привыкнуть.

– Нет, – говорит она, качая головой. – Я не говорю о физической боли.

Я напрягаюсь. – Это была единственная реальность, которую я знал. Я начал тренироваться, когда мне было пять лет. Эта жизнь выбрала меня.

– Если бы у тебя был выбор, ты бы остался в Братве или ушел бы из нее?

Я качаю головой и вздыхаю. – Ты не понимаешь. Я даже не могу ответить на этот вопрос, потому что Братву нельзя взять или оставить. Я Братва. Нет другой реальности, кроме этой.

Она кивает, как будто ожидала, что я это скажу, и ее плечи поникли. Интересно, сколько надежд она возлагала на мой ответ на этот вопрос.

Потому что ясно, что я разочаровал ее.

– Полагаю, я могу понять, – говорит она наконец.

– Скажи.

– Я мать Джо, – мягко говорит она. – Я не могу представить себе альтернативную версию жизни, в которой я была бы кем-то другим, кроме этого.

Когда она говорит, она смотрит вниз, поэтому я не могу уловить нюансы ее выражения. Однако, когда она поднимает глаза на мои, я с удивлением вижу, что они блестят от слез.

– Камила…

Совершенно очевидно, как сильно ей больно быть так близко к Джо и при этом чувствовать себя так далеко. Годы не прошли для нее бесследно. Она достигает своего предела.

Но если я скажу ей, где сейчас ее дочь, это сведет на нет весь прогресс, которого мы достигли за последний час. И эгоистично я хочу сохранить этот покой еще немного.

Это может быть иллюзия, но я хочу насладиться ею.

Даже если это делает меня монстром или чертовым мазохистом.

– Я понимаю, Исаак, – говорит она. – Братва – это твоя жизнь. Но Джо моя. Может, я и не была для нее лучшей матерью все эти годы, но я хочу ею быть. Боже, я так хочу быть этим. Я хочу хотя бы шанс быть.

Почти бессознательно моя рука прижимается к изгибу ее шеи, к подбородку. Она смотрит на меня со слезами, блестящими в ее жемчужно-зеленых глазах.

– Я не хочу, чтобы она меня ненавидела, – шепчет Камила, не в силах сдержать рыдание. – И у меня мало времени, чтобы убедить ее, что я не просто какая-то отсутствующая мама, которая гонится за свободой, а не обеспечивает ее.

– Это не то, что ты делаешь.

– Но откуда она это узнает? – требует Камила. – Она сейчас молода. Она не знает ничего лучше. Но однажды на ее вопросы станет сложнее отвечать.

– Остановись. Ты только…

Она качает головой. – Мои родители не всегда были лучшими, но, по крайней мере, они были рядом. Это все, что ребенок действительно хочет, ты знаешь. Чтобы их родители были рядом.

Ее рука сжимает мое запястье. То самое запястье, которое прижато к ее шее. Она смотрит на меня этими чертовски опустошенными глазами.

И когда она это делает, я не могу остановиться.

Мои губы касаются ее. Тяжело, отчаянно, жадно. Она задыхается, и ее губы мгновенно раздвигаются.

Я открываю дверцу «Бугатти» и вталкиваю ее внутрь. Она бесшумно приземляется на мягкое заднее сиденье, но ее прикрытые глаза устремлены на меня, горящие тем же желанием, что и мои.

Она балансирует на локтях, когда выпрямляется. Секунда колебания вспыхивает в ее глазах, как падающая звезда. Затем, в следующую секунду, его нет.

Она начинает возиться с молнией на моих штанах, изо всех сил пытаясь расстегнуть их как можно быстрее. С некоторой помощью ей удается спустить мои штаны вокруг моей задницы.

Я толкаю ее дальше в машину и сажусь за ней. Это чертовски просторная машина, но я крупный мужчина, и мне кажется, что каждый раз, когда я двигаюсь, я во что-то врезаюсь.

Впрочем, мне плевать на это. Единственное, что меня волнует, это быть внутри нее.

Я цепляюсь за Ками, раздвигая ее одежду, но не снимая ее полностью. Я прижимаю ее к своей груди, покрывая ее шею поцелуями.

– Черт, Исаак… Исаак… Подожди.

Я отрываюсь на мгновение и смотрю на нее сверху вниз. – Что? – Я рычу.

– Я… я сейчас в таком замешательстве… я не знаю, стоит ли нам это делать…

– Тогда скажи мне остановиться. Скажи мне, чтобы я слез с тебя.

Если это то, чего она действительно хочет, она должна быть готова сказать гребаные слова.

Ее глаза вспыхивают сожалением. Она слаба к этому, и я это знаю. Она это знает.

Весь проклятый мир это знает.

Для нас нет пути назад.

Я прижимаю головку своего члена к ее блестящей киске, и она стонет, закатывая глаза.

– Хочешь, чтобы я остановился, kiska? Ты должна заставить меня поверить в это.

Мои губы возвращаются к ее шее, и она снова стонет, трется своей киской о твердую длину моего члена. Кончики ее пальцев пробегают по моему животу.

Я быстро разбираюсь с ее лифчиком. В тот момент, когда ее сиськи высвобождаются, я хватаю один тугой сосок ртом и сильно сосу.

– Черт… ах… Боже… – Она задыхается от последовательных всплесков адреналина, как будто не совсем уверена, как выразить всю интенсивность того, что она испытывает.

Слова «стоп» больше нет в ее лексиконе. Единственный путь вперед лежит через.

Итак, не в силах больше сдерживаться, я отодвигаю ее трусики и врезаюсь в нее.

Она кричит. Это громко и отчаянно, и это самая горячая вещь, которую я когда-либо слышал.

Она сжимается вокруг меня, и я наслаждаюсь тем, насколько она напряжена. Сначала я трахаю ее медленно, пока она приспосабливается ко мне, но требуется всего несколько движений, прежде чем она обхватывает мое бедро и подталкивает меня к себе сильнее и быстрее.

Она кусает себя за запястье, пытаясь подавить свои крики. Но через два, три, четыре толчка это уже не сработает, и ее рука падает на бок, а ее стоны все громче и громче эхом разносятся по кабине.

Ее оргазм громкий и беспорядочный, и она корчится подо мной, как какое-то дикое животное, пытающееся освободиться. Как только это касается ее, она хватает меня и отказывается отпускать, пока с ней не будет покончено.

Я продолжаю трахать ее все время, пока тоже не нахожусь на грани. Я взрываюсь гортанным ревом. Она не отпускает меня ни на секунду.

Мое тело подобно одному обнаженному нерву, заканчивающемуся ощущением. Но ничто не может сравниться с выражением ее глаз, когда я извергаюсь внутри нее.

Я толкнулся в нее еще несколько раз, прежде чем окончательно обмякнуть.

Ее тело мокрое от пота. Я не уверен, ее это или мое.

Я выскальзываю из машины, и со всех сторон на меня дует прохладный воздух. Я застегиваю себя обратно. На заднем сиденье Камила пытается натянуть одежду на место.

– Это увеличит стоимость автомобиля или уменьшит ее? – внезапно спрашивает она.

Я фыркаю от смеха. Она одаривает меня хитрой улыбкой, которая грозит снова возбудить меня. Посмеиваясь, она соскальзывает вдоль сиденья и выбрасывает ноги из машины.

Но затем она колеблется на мгновение, глядя на меня. В ангаре тихо, больше никого не видно. Просто пара зеленых глаз, смотрящих в мои и надеющихся найти там то, чего, возможно, даже не существует.

Я мог бы сказать ей прямо сейчас. Я мог бы сказать ей правду и покончить с этим.

Но пока я не могу дать ей эту уступку. Поэтому я решаю дать ей что-нибудь другое. Что-то, что выиграет мне немного больше времени.

Пока я не придумаю, как лучше всего упаковать секрет, который однажды я должен ей рассказать.

– Камила.

– Да? – спрашивает она, осторожно глядя на меня.

– Я разрешу разговор между тобой и Максимом.

Ее брови полезли на крышу. – Ты… ты разрешаешь?

Я киваю. – Но будут правила и условия. Если ты хочешь, чтобы эта встреча состоялась, ты согласишься на мои условия.

Она смотрит на меня с ошеломленным выражением лица. – Но… почему ты позволил это? – она спрашивает.

– Думай об этом как о мирном предложении.

14
ИСААК

НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ СПУСТЯ

Она сидит на лужайке в окружении кучи книг.

Она, наверное, понятия не имеет, что я смотрю на нее с высоты птичьего полета. И я рад, что это так. Она лежит на животе, босые ноги скрещены в лодыжках и подняты вверх.

Ее светлые волосы ниспадают мягкими волнами на плечи. На ней белое хлопковое платье, которое облегает ее тело. Но чего она не знает, так это того, что солнечный свет, падающий на нее, сделал ее юбку прозрачной.

Я вижу бледно-голубое нижнее белье, которое она носит. А также идеальное яблоко на левой ягодице.

У нее такая манера держать палец у нижней губы, как будто она глубоко обдумывает каждую прочитанную вещь.

Сложите все это, и я тверд как чертов камень. С тех пор, как я заметил ее лежащей там.

Прежде чем я успеваю поддаться своему животному желанию Камиллы и подрочить, наблюдая за ней, раздается стук в дверь.

– Blyat’, – рычу я, отворачиваясь от окна. – Что такое?

Дверь распахивается, и входит Мама. Она выглядит настороженно, даже немного в панике, когда подходит к моему столу, не обращая внимания на оба стула перед ним.

– Это правда? – Я требую.

Я внутренне вздыхаю. – Я должен знать, о чем ты говоришь?

– Максим, – говорит она. – Это правда, что ты собираешься позволить ему войти сюда?

Я сажусь и откидываюсь на спинку стула, чтобы по-прежнему наблюдать за Камилой боковым зрением. – Да, это правда, – коротко кивая, отвечаю я.

– С какой стати ты позволил это? – она спрашивает. – Последний раз тебя ничему не научил?

Я прищуриваюсь на нее. – В прошлый раз было необходимо.

– Он чуть не убил тебя!

Я фыркаю. – Убил меня? Не будь глупой. Он даже не приблизился. Я был тем, кто держал его под своим чертовым пальцем.

– И все же он все еще жив, не так ли? – возражает мама. – Он все еще здесь, все еще создает проблему.

Я сужаю глаза и немного наклоняюсь. – Он все еще жив, потому что мне нужно было отдать долг крови. Тот, который не был моим, чтобы взять на себя.

Она мгновенно напрягается, ее глаза виновато скользят от меня. – Я не сказагл тебе, потому что…

– Ты вела себя эгоистично.

– Эгоистично? – повторяет она, отшатываясь от оскорбления. – Не эгоизм заставил меня все эти годы скрывать правду от вас, мальчики.

– Тогда что это было? – сардонически спрашиваю я. – Я умираю, чтобы узнать.

Она долго молчит. Выражение ее глаз намекает на травму, с которой она еще не полностью справилась.

– Ты знаешь, как долго я хранила секреты твоего отца? – спрашивает она наконец с нехарактерной дрожью в голосе.

– Отец уже давно мертв, – холодно напоминаю я ей. – Ты собираешься спрятаться за трупом?

Ее спина выпрямляется. – Ты мой сын, Исаак. И я всегда буду любить тебя. Но иногда… ты так сильно напоминаешь мне его.

Она выплевывает последнее слово, превращая его в лезвие. Смертельный удар.

К несчастью для нее, я хорошо разбираюсь в спаррингах. Как словесно, так и физически.

– Почему ты кажешься такой удивленной? – Я спрашиваю. – Я его сын. Я тот, кем ты позволила ему сделать меня.

Она делает двойной дубль, ее глаза полны боли и вины. Формулировка была преднамеренной с моей стороны, но теперь я сожалею об этом.

Не потому, что это ложь, а потому, что это не тот разговор, который я хочу вести.

– Я была бессильна остановить его, – шепчет она. Теперь в ее голосе слышна дрожь. – Я пыталась… Может показаться, что у меня есть сила снаружи. Но какая бы власть у меня ни была, это было только то, что он позволил мне иметь. Я не была человеком, пока жил Виталий, Исаак. Я была его инструментом, его пешкой, его достоянием. Я была тем, кем он хотел, чтобы я была, когда ему это нужно.

Ее глаза туманны. Я хмурюсь. Я не могу вспомнить, когда в последний раз видел свою мать такой расстроенной.

– Возможно, мне стоило бороться усерднее. Но я была так молода, когда вышла за него замуж. И он убедился, что я буду бояться его. Этот страх существует во мне и по сей день.

– И из-за этого страха ты не сказал мне или Богдану правду?

– Частично. И просто… привычка. Инерция. Я так долго хранила тайну. Когда он умер, я просто… я продолжила.

– Тогда зачем рассказывать нам, когда ты это сделала?

– Потому что ты заслужил это знать, – говорит она с усталым вздохом. – И из-за того, что во мне накопилось так много вины, что я хотела немного облегчить бремя такой тяжести.

Это честный ответ. Достаточно, чтобы заставить меня отступить – совсем чуть-чуть.

– Садись, – резко говорю я ей.

Она колеблется на мгновение. Затем она глубоко вздыхает и опускается на стул прямо за ней.

– Хочешь выпить?

Ее брови поднимаются. – Это было один раз, – говорит она, краснея. – Я не пьющия.

– Раньше ты была.

– Потому что твой отец хотел, чтобы я выглядела определенным образом перед его коллегами. Он хотел, чтобы я была уверенной и остроумной с ними. Но покладистой и послушной с ним. Я постоянно боялась смешения личностей. Иногда это случалось. Если я решу возразить ему, он накажет меня. Если я становилась покорной на одном из его собраний, он неверно истолковывал это как застенчивость. И за это он меня тоже накажет. Я постоянно ходила с ним по канату.

Я могу оценить, через что она прошла, но даже я могу признать, что не могу понять. Я никогда не был ничем, кроме контроля.

Я чувствовал боль, оскорбления и травмы, но со временем научился справляться со всем этим.

Пока я их не освоил.

Но у моей мамы никогда не было такой возможности. Она была связана ограничениями, которые накладывал на нее ее пол. Я машинально смотрю в окно.

Камила все еще на траве, но теперь она повернулась на спину, лицом к небу. Одной рукой она держит книгу, двумя пальцами уравновешивая корешок.

– Я хочу, чтобы с тобой было по-другому, Исаак, – говорит мама, заставляя меня снова взглянуть на нее. – Я хочу, чтобы у вас было больше, чем просто брак по расчету. Я хочу, чтобы у вас было настоящее партнерство. И я думаю, ты тоже сможешь.

Мой немедленный инстинкт – сменить тему. – Единственное настоящее партнерство, которое у меня есть, – это с самим собой.

Она вздыхает. – Ты можешь быть сыном Виталия по имени, – мягко говорит она. – Но тебе не нужно пытаться подражать мужчине на каждом шагу.

Я мгновенно ощетиниваюсь. Я почти уверен, что мама знает, что она зашла слишком далеко. – Я никого не копирую. Я такой, какой я есть. Я всегда должен был быть таким.

– Полагаю, теперь мы этого никогда не узнаем, – бормочет она. На мгновение она смотрит в угол, погруженная в свои мысли и сожаления.

Я хмурюсь и смотрю, как Камила неподвижно и блаженно лежит на лужайке. Даже сейчас это яркое напоминание о том, что ее мир и мой разделены световыми годами.

У нее все еще есть способность лежать на лугу и растворяться в книге. Быть счастливой.

Если у меня когда-то и была эта сила, то ее уже давно нет.

– Скажешь, почему ты пускаешь Максима в этот дом? – мама говорит.

– Потому что это мой дом, – рычу я. – И я принимаю решения здесь.

Она вздыхает. – Отлично. Никто не подвергает сомнению это; ты принимаешь решения. Могу я хотя бы узнать, почему?

– Потому что Камила нуждается в закрытии, – рычу я. – И я хочу дать ей это, прежде чем я убью этого ублюдка раз и навсегда.

– Ты отправил приглашение?

– Еще нет.

– Я предполагаю, что он должен войти один, без оружия?

– Да.

– И ты думаешь, он согласится на это?

– Он будет, – уверенно говорю я. – Для него это единственный способ добраться до Камиллы.

Она хмурится.

– Я знаю Максима, – объясняю я. – Он рискнет войти сюда, если это означает одержать верх. Он попытается убедить Камиллу пойти с ним, выбрать его.

Хмурость мамы становится глубже. – Ты исходишь из множества предположений, – отмечает она. – Что, если Камила решит быть с ним, а не с тобой?

Я ухмыляюсь. – Я тоже ее знаю.

Мама выглядит обеспокоенной. – Она влюблена в тебя.

Волнение и адреналин ползут по моему позвоночнику. Я бы так не выразился, но эти слова заставляют меня чувствовать себя бесконечно могущественным.

И не так, как я привык.

Это другая сила, любовь. Это мягче. Но, может быть, более прочное.

– Она никогда не выберет Максима вместо меня. Даже ее просьба поговорить с ним была попыткой заставить меня ревновать.

Она так считает. – Ты можешь убить его потом, когда он будет выходить, – медленно говорит она.

Я поднимаю брови. – Но я не буду.

– Это было бы так просто…

– Несмотря на то, что вы с Камилой, кажется, думаете, я не настолько эгоистичен, чтобы считать себя совершенно непредсказуемым для Максима. Если бы я был им, он бы никогда не принял мое приглашение сюда. Он знает, что я никогда не откажусь от своего слова о безопасном проходе.

– Он нарушил данное тебе слово, – напоминает мне мама. – Твоя последняя встреча с ним должна была быть джентльменской. Он аннулировал соглашение, спрятав оружие и напав на тебя.

– Все верно. Но я не буду опускаться до его уровня. Я лучший человек, чем он.

– Я не сомневаюсь в том, что…

– Тогда зачем просить меня сделать что-то, что докажет обратное? – резко прерываю я.

Она вздыхает. – Потому что я не хочу, чтобы все снова имело неприятные последствия. Что, если на этот раз ему действительно удастся причинить тебе боль?

– Это материнская забота или тактика?

Она смотрит на меня. – Не может быть и то, и другое? Неужели в это трудно поверить?

Я знаю, что был несправедлив к ней. То, что она не стояла между нами и отцом, когда мы были мальчишками, не значит, что ей совсем на нас наплевать.

Но я не знаю, как избавиться от чувства, которое я копил всю жизнь.

– Нет, – ворчу я. – Нет, это не так.

– Я просто… – Она постукивает ногтями по подлокотнику кресла. – Я не доверяю Максиму. Или его матери.

– Его мать? – Я спрашиваю. – Когда она стала частью этого?

– Не заблуждайся: она всегда была такой. Она рука, направляющая Максима во все его решения. Ты не знаешь Светлану так, как я.

– Что произошло между вами двумя? – Я спрашиваю.

Она колеблется – как я и ожидал.

Здесь что-то скрыто.

– Вы были невестками, жили под одной крышей, стремились к одной цели. Даже если вы не были друзьями, вы должны были быть союзниками.

– Я не думаю, что ты в том положении, чтобы читать мне лекции о союзниках, Исаак.

Я не ожидал, что она укусит. Почти приятно видеть сталь в ее глазах. Может быть, я не унаследовал весь свой бой от одного отца.

Я удивлен тем, насколько это утешительно.

– Ну ну. Бьюсь об заклад, это интересная история, – говорю я. – Не хочешь поделиться со мной?

– Не сегодня.

– Почему я не удивлен?

Она вздыхает. – Я не хочу, чтобы ты подвергался их воздействию.

Я хмурюсь. – Мама, ты забыла, кто я?

– Ты мой сын.

– И в этом проблема, – киваю я. – Ты думаешь обо мне как о своем сыне. Ты видишь мальчика, четырехлетнего, которому ты все еще нужна. Я больше не тот ребенок. Меня давно не было. Я дон первый, второй и третий. А потом другие роли. Сын, брат, друг.

– А как же муж? – многозначительно спрашивает мама. – А как насчет отца?

– Быть обеими этими вещами зависит от того, чтобы быть хорошим доном. Сильным доном.

Она качает головой. – Если ты хочешь семью, Исаак, настоящую семью, тебе придется пойти на уступки. Тебе придется расставить приоритеты.

Я хмурюсь, задаваясь вопросом, сколько мама говорила с Камилой. Моя жена недавно использовала в отношении меня те же слова.

– Мне не нужно делать ничего подобного.

– Я чувствую расстояние между нами, сынок. С тех пор, как твой отец вытащил тебя из детской и посадил на тренировочный ринг. Но это не значит, что я тебя до сих пор не знаю. Ты хочешь семью…

– Ты бредишь, – огрызаюсь я, прежде чем она успевает закончить предложение. – Единственное, чего я хочу сейчас, – это разобраться с Максимом и убрать его из правления. Это мой единственный приоритет.

Мама внимательно смотрит на меня и вздыхает. – Отрицание может показаться удобным в данный момент, Исаак. Но в долгосрочной перспективе это наносит больше вреда, чем необходимо. Поверь мне, иногда мне жаль, что я не жила такой ложью.

Я прищуриваюсь на нее. – Если ты этого хотенл, то не должна была закрывать глаза на то, что отец убил собственного брата.

Ее глаза расширяются от боли. Она поднимается на ноги.

– Думаешь, я знала, что Виталий собирается убить Якова?

– Не так ли?

– Конечно, нет. Конечно, нет!

Сама инсинуация, кажется, вызывает у нее серьезное оскорбление. Я принимаю это к сведению, наблюдая, как ее пальцы непроизвольно дергаются. Через мгновение она переводит дух.

– Не предполагай, Исаак. Ты не знаешь всей истории.

– Кто в этом виноват?

– Твой отец, – тут же отвечает она. Затем она прогибается вперед. – И отчасти… я.

– Я рад, что ты можешь это признать.

– Я хочу только лучшего для тебя. Для твоего будущего.

– Будущее – это то, что я делаю, мама. Больше ничего. Не меньше.

Ее плечи немного опускаются, когда она понимает, что я ни о чем не передумал. – Просто помни, сынок: ты законный дон.

– Я это уже знаю, – пренебрежительно говорю я ей. – Несмотря на то, что отец сделал с Яковом. Я знаю, что я тот человек, который возглавит эту Братву. Максим был бы таким же бесцельным лидером, как и его отец.

Мама на мгновение опускает глаза.

И в этот момент мне становится ясно. – Светлана знает, не так ли?

Она снова встречается со мной взглядом. – Знает что?

– Что отец убил Якова. У нее есть доказательства. Вот почему слух распространился так быстро. Она знает, что произошло. Вот почему она так тебя ненавидит.

Ее молчание – достаточное подтверждение.

Но мамины глаза обеспокоены, когда она отвечает.

– Она знает некоторые вещи. Она подозревает других. Это достаточная причина, чтобы она меня ненавидела.

Секреты на секретах.

Не я один в этом доме прячу вещи от света.