Текст книги "Бархатный ангел (ЛП)"

Автор книги: Николь Фокс Николь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

19
ИСААК

Она не в себе.

Она ходит, говорит и реагирует. Но ее на самом деле нет. Она отрабатывает набор заранее запрограммированных ответов, которые заставляют меня чувствовать, что я разговариваю с куклой в натуральную величину.

Конечно, она настаивает на том, что может сама подняться в свою комнату. Но я не принимаю «нет» за ответ. Потому что что-то очень чертовски не так.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спрашиваю я, пытаясь в последний раз заставить ее открыться мне.

Она качает головой.

Я собираюсь отвернуться, когда она останавливает меня. – Исаак?

– Да?

– Я хочу поговорить с моей сестрой.

Ее тон напряжен и резок, но глаза выдают отчаяние, которое она сейчас чувствует. Я хотел бы сделать что-то, чтобы облегчить эту потребность… но я не собираюсь менять свои планы на этот счет.

– Не сейчас.

Выражение ее лица становится жестче. – Почему нет?

– Потому что Максим и его люди, вероятно, пытаются отследить любой звонок, который мы делаем из его местоположения.

– У тебя неотслеживаемые линии, – напоминает она мне.

– Да… но даже эксперты ошибаются. И Максим был в этом доме. Я не рискую.

Забавно, насколько слабы мои аргументы, но я все равно их привожу. Со всей уверенностью, что меня учили, станет моим секретным оружием, если я овладею им.

Она не покупается на это, но и не сопротивляется, как обычно.

Какого хрена этот сукин сын забил ей голову?

– Когда мне разрешат поговорить с сестрой? – она спрашивает.

– Когда будет безопасно.

Я знаю, что это разочаровывающий ответ, но я не могу предсказать следующие несколько дней. И пока у меня не будет четкого плана, я не даю обещаний, которые не могу выполнить.

Она открывает дверь своей комнаты и входит внутрь. Жесткость ее позы точно говорит мне, что она чувствует. Когда она медленно поворачивается ко мне, то с тщательно контролируемым выражением лица.

– Спокойной ночи.

Я не могу помочь себе. – Камила, что бы он тебе ни сказал, это неправда.

– Ты знаешь, что он мне сказал?

– Я сделаю это, когда ты мне скажешь.

– Это имеет значение? – спрашивает она, небрежно пожимая плечами. – Он лжет, да?

– Ты, кажется, очень взволнованна разговором.

– А ты бы тоже хотел? – она спрашивает. – После того, как ты встретишься лицом к лицу с человеком, за которого собирался выйти замуж, только чтобы обнаружить, что этот человек совершенно незнаком?

– Я бы никогда не оказался в таком положении, – говорю я, не задумываясь.

Я не имею в виду это как выговор, но именно так это и происходит. Она особо не реагирует. Ее выражение остается застойным.

– Ты прав, – говорит она, кивая. – Ты бы никогда не оказался на моем месте. Ты всегда дергаешь за все ниточки.

Я хочу продолжать настаивать. Я вижу дым в ее глазах, а где дым, там и огонь. Я должен пойти на поиски источника.

Но я заставляю себя ждать. Ей нужно открыться мне в свое время, когда она будет готова. Я не сомневаюсь, что она будет. Это просто Камила. Она то горячая, то холодная, балансируя на грани крайностей.

Иногда я удивляюсь, как у нее хватает энергии, чтобы поддерживать все эмоции.

– Спокойной ночи, Камила.

Она кивает мне и закрывает передо мной дверь. Чувствуя себя странно недовольным, я направляюсь в западное крыло дома.

Я поворачиваю за угол и вижу, что мама идет ко мне. Я замечаю пятна краски на ее руках.

– Трудный день?

– Как прошло? – спрашивает она, игнорируя мой вопрос.

– Я еще не уверен, – признаюсь я. – Она кажется… потрясенной.

– Конечно, она потрясена. Ты не только впустил его в дом, но и предоставил им полную конфиденциальность. Бог знает, что он ей сказал.

– Она слишком умна, чтобы попасться на его дерьмо.

– Ты можешь быть в этом уверен? – спрашивает мама. – Потому что ты тоже не был до конца честен с ней.

Я разочарованно выдыхаю. – Если ты имеешь в виду Джо…

– Конечно, я имею в виду Джо, – огрызается она. – Этому ребенку нужна стабильность, Исаак. Было бы лучше, если бы она смогла увидеть свою мать.

– Я работаю над этим, – резко отвечаю я. – Это чертовски деликатная ситуация.

– Чего можно было бы избежать, если бы ты просто сказал Камилле с самого начала.

– Господи Иисусе, тогда она бы и не послушалась.

– И ты думаешь, она теперь послушает?

Я сердито смотрю на маму, пока она не опускает взгляд, испуганная напряженностью моих глаз.

– Ты думаешь, я что-то делаю без веской причины? – Я нажимаю. – Она должна понять, что я здесь всем командую. Она думала, что сможет удержать моего ребенка от меня. Мне нужно показать ей, что за это приходится платить.

– Так вот в чем дело? – спрашивает мама. – Ты пытаешься преподать ей урок?

Я сужаю глаза. – Она должна знать, кто я.

– Я думаю, она уже знает, – холодно говорит мама. – Но для протокола: я думаю, ты все делаешь неправильно.

Я закатываю глаза. – Ты хочешь, чтобы я играл хорошо? Попробовать завоевать ее?

– Возможно, это самый разумный путь вперед.

– Он чертовски слаб, – огрызаюсь я.

– Ты путаешь Камилу с одним из своих лейтенантов, – говорит Мама. – Она не враг, чей страх и уважение нужно заслужить. Она мать твоего ребенка. И она вполне может стать матерью ваших будущих детей, если вы правильно разыграете свои карты.

– Вот именно, – рычу я. – Не мне правильно разыгрывать карты.

Мама вздыхает. Она смиренно кивает. – Это верно. Потому что для дона не может быть никаких компромиссов. Твой отец был таким же.

– Не начинай снова это дерьмо.

– Исаак…

– Я закончил этот разговор. Я здесь только для того, чтобы увидеть свою дочь. Кто с ней?

– Богдан, – отвечает мама. – Мы подменяем няню, пока она не закончит обедать.

Я обхожу ее и направляюсь прямо в комнату Джо. Прежде чем я успеваю добраться до нее, я слышу ее пронзительное хихиканье. Затем снова смех, более глубокий и полный веселья.

Не в силах сдержать улыбку, я вхожу в комнату.

Богдан на четвереньках, а Джо верхом на нем, как на слоне.

– Быстрее, Буги! Быстрее!

– Нам действительно нужно поговорить об этом имени, Джо.

Я смеюсь. – Я думаю, оно идеально тебе подходит.

Богдан выпрямляется, и Джо соскальзывает с его спины. Она смотрит на меня с опаской, но я вижу в уголках ее рта неуверенную улыбку.

– Привет, малыш, – говорю я, перебираясь на ковер. – Веселитесь?

Ее лицо расплывается в улыбке. – Буги был пони, а я ехала на нем.

Богдан закатывает глаза. – Я думал, что я верблюд.

– Это было раньше.

– Ох.

Джо кладет руку ему на плечо, пока он говорит, и я замечаю легкость, с которой они взаимодействуют друг с другом. Она все еще не так свободна рядом со мной. Но опять же, я не уложился в то время, которое есть у мамы и Богдана.

– Ты рисовала?

Джо энергично кивает. – Ты хочешь увидеть?

– Конечно.

Она убегает в угол комнаты к своему маленькому белому столику. На столе лежит куча картин для просушки.

– Она настоящая художница, – говорит мне Богдан. – Честно говоря, я думаю, что у нее может быть настоящий талант.

Когда Джо приносит мне свои работы, я с удивлением обнаруживаю, что это не предвзятость. Богдан был совершенно прав – девочка талантлива. Ее картины красочны и ярки, и за нарисованными пальцами фигурами скрывается даже некоторая техника.

– Вау, Джо. Это чертовски здорово.

Она хихикает и прикрывает рот рукой.

– Что? – Я спрашиваю. – Что я говорил?

– Черт, – повторяет Джо. – Это плохое слово.

Я хмурюсь. – Я так не думаю.

Богдан фыркает от смеха. – Видимо, у ее тети есть целый список плохих слов, которые детям нельзя говорить.

– Ага, – говорит Джо, еще раз энергично кивая. – Типа «глупый» и «уродливый». Это тоже плохие слова.

Мне не терпится поправить ее, но я решаю не нарушать правило, которое, я совершенно уверен, будет иметь смысл для всех, кто не в моей реальности.

У меня было не самое обычное детство в мире.

– Хорошо, я буду иметь это в виду.

– Могу я скоро увидеть свою тетю? – внезапно спрашивает Джо.

Мне кажется интересным, что она, кажется, знает, что я тот человек, у которого можно спросить.

Проницательная. Определенно мой ребенок, я думаю, гордость окрашивает каждую грань мысли.

Как быстро все меняется. Я не готов к этому. Но я все больше и больше готов принять все это.

– Еще не совсем, – говорю я так мягко, как только могу. – Но вскоре

– Скоро? – она спрашивает.

– Да.

– А как же моя мама?

– Скоро.

Она хмурится, как будто меньше доверяет этому ответу. – Скоро? – повторяет она снова.

– Да. Скоро.

– Ты знаешь, где мама?

– Да.

– Скажи мне, – говорит она.

Богдан качает бровями, явно удивленный и впечатленный властным тоном Джо. У нее определенно есть огонь Камилы. Черт, у нее, наверное, и мой тоже.

– На самом деле она недалеко отсюда. Но нам нужно дать ей немного времени.

– Почему?

– Потому что ей потребуется некоторое время, чтобы прийти в себя, – говорю я, тщательно формулируя слова.

– Ох. Она не хочет меня видеть?

Ее лицо мгновенно омрачается, и разочарование омрачает сияние ее глаз. Я чувствую желание схватить ее в свои объятия, но сопротивляюсь.

Во-первых, потому что я не хочу ее пугать.

И второе, потому что я, честно говоря, не знаю, как сделать такой жест.

– Конечно, хочет. Ты единственная вещь, о которой говорит твоя мама.

– Действительно? – спрашивает она, и ее лицо мгновенно освещается.

– Ты ее самый любимый человек на свете.

– Значит, она скоро придет?

– Определенно.

– Хорошо, – говорит она, по-видимому, удовлетворенная этим. – Прошу прощения.

Я хмурюсь, когда она поднимается на ноги. – Куда ты идешь?

Она немного краснеет, когда отвечает. – Я должна пописать.

Она бежит в ванную, а Богдан хихикает себе под нос.

– Она персонаж, это точно.

– Blyat’, – стону я. – Я должен скоро ей сказать.

– Джо?

– Нет, идиот. Камила.

– Ох. Ну, да. Ты должен был сказать ей давным-давно.

– Не начинай.

Богдан улыбается. – Мама уже прочитала тебе акт о массовых беспорядках, а?

Я киваю. – Она чертовски увлечена этим.

– Она уже влюбилась в Джо.

– Я не виню ее.

– Кажется, она тебя очень тянет, – замечает Богдан. – Я впечатлен, правда. Если бы мне было пять лет, и я столкнулся бы с тобой, я бы побежал в противоположном направлении.

– Да пошел ты, sobrat.

Сзади нас раздается тихий вздох, и я поворачиваюсь и вижу, что Джо стоит там и смотрит на нас широко раскрытыми глазами. – Ты сказал еще одно плохое слово!

Богдан начинает смеяться, а я пытаюсь устранить повреждения.

– Эм, я не сказал того, что ты подумала, что я сказал…

Ага-ага. Ты сказал «да пошел ты». – Богдан смеется громче, и я не могу не восхищаться ясностью, с которой она произносит это слово. Это чертовски близко к профессиональному.

– Эм… хорошо, я сделал. Виноват. Оно выскользнуло.

– Это не оправдание, – говорит она, положив руку на бедро.

Богдан на самом деле некрасиво фыркает, а я стараюсь не обращать на него внимания. На Джо тоже трудно сохранять невозмутимое выражение лица. С поджатыми губами и вздернутым бедром она похожа на вылитую мать, когда злится.

– Ты права. Мне жаль.

Она улыбается и смягчается. – Это нормально. Но не говори плохих слов, ладно? Ты умнее этого.

Я поднимаю брови. – Так говорит твоя тетя?

– Не мне, – улыбается она. – Но иногда дяде Джейку. И Питу.

– Я постараюсь сделать лучше.

Ее улыбка становится шире, она подходит ко мне и гладит меня по голове. – Это хорошая работа, которую ты делаешь.

Ее попытка завести взрослый разговор заставляет Богдана кудахтать, как гиена. Я закатываю глаза и воздерживаюсь от того, чтобы ударить его в живот.

Мы играем какое-то время. К тому времени, как я выхожу из комнаты, мне удалось полностью стряхнуть затянувшееся уныние от встречи с Максимом.

Я иду по коридору, когда слышу шаги. Я сразу понимаю, что они ее. Я сворачиваю за угол, и она останавливается передо мной.

– Исаак.

– Камила, – говорю я. – Что ты здесь делаешь?

Она колеблется. – Гм…

Я сопротивляюсь желанию оглянуться через плечо. Богдан все еще с Джо, и у них двоих есть склонность к шуму.

Мне нужно вывести ее из западного крыла как можно быстрее, но я также должен действовать осторожно.

Тот факт, что я застал ее здесь уже дважды, начинает меня беспокоить. Либо это просто совпадение, либо она что-то подозревает.

Всегда есть вероятность, что Максим мог ее предупредить. Но откуда он мог знать о Джо?

Единственный крот, о котором я могу думать прямо сейчас, это чертов Эрик Келлер. Когда мы в последний раз встречались, старик казался одновременно искренним и обеспокоенным. Но самые лучшие кроты– это те, которых ты меньше всего ожидаешь.

– Что ты здесь делаешь? – Я спрашиваю.

Она встречает мой взгляд, и ее зеленые глаза проницательны. Готова к еще одному бою, моя красавица. Мое тело напрягается, ожидая, что будет дальше. Мой член поднимается от возбуждения. По-видимому, гнев и желание не так уж далеки друг от друга.

Ее ресницы трепещут, и мой член напрягается.

– Я искала… тебя, – мягко говорит она.

20
КАМИ

Его брови поднимаются. Я внутренне сжимаюсь.

Это не сами слова. Это то, что они подразумевают.

Что он мне нужен. Что я хочу его. Что я не могу оставаться одна в течение пяти минут, не ища его.

Это заставляет меня чувствовать себя слабой. Камила Феррара, профессиональная девица в беде.

– Ты искала меня?

– Эм… да.

– Почему?

Я делаю глубокий вдох, пытаясь сделать свое оправдание убедительным. Крайне важно, чтобы он не подозревал, что я подозреваю. Мой план зависит от того, чтобы он оставался в темноте.

Если он узнает, что я знаю о Джо, есть все шансы, что он переведет ее в другое место. И если это произойдет, я никогда не смогу ее найти.

– Я… наверное, я просто не хотела быть одна, – говорю я, останавливаясь на правде, которой не могу избежать.

Он обдумывает это на мгновение. – Позволь мне показать тебе винный погреб.

– Что?

– Алкоголь способен заставить тебя забыть мысли, которые не оставят тебя в покое. Ты выглядишь так, как будто тебе не помешало бы немного.

Я смеюсь. – Справедливо. Прокладывай путь.

Он направляет меня в противоположном направлении. Я сопротивляюсь желанию оглянуться через плечо. Когда мы направляемся к лестнице, я почти уверена, что слышу пронзительный смех.

До боли знакомый смех.

Джо.

Но помимо того, что мне грустно, я чувствую, как у меня поднимается сердце. Если она смеется, она не может быть такой плохой здесь, не так ли? Это все еще не избавляет меня от предательства Исаака, но все равно утешает меня.

Я отстаю от него, когда мы идем. В основном для того, чтобы я могла любоваться его широкими плечами сколько душе угодно. Мне кажется, что сейчас я вообще не хочу глазеть на него.

Или когда-либо.

Но мои глаза все еще уменьшают его высокую спортивную фигуру.

Он звериный человек, но в нем тоже есть изящество. Он не брутален в своем телосложении. Он красивый. Я представляю, как мог бы выглядеть греческий бог.

– Ты смотришь.

Я действительно прыгаю. Я так потрясена, что даже мой румянец становится заложником того, как он зовет меня. Он ни разу не оглянулся на меня. И не похоже, чтобы мы проходили мимо каких-либо зеркал.

– Я… я не смотрела.

Но я даже не могу себя убедить.

– Я чувствую на себе твой взгляд, kiska, – говорит он.

– У кого-то есть эго.

Он ухмыляется, прежде чем обернуться вперед. – Учитывая то, как ты пялишься на меня, я бы сказал, что на то есть веская причина.

Большая. Как будто ему нужно было повысить самооценку. Я закатываю глаза и пытаюсь вести себя так, будто он смешон, но знаю, что в этом нет никакого смысла.

Он знает.

Он знает все.

Я решаю, что есть способ повернуть это в свою пользу. Флирт с ним только усыпит его ложное чувство безопасности.

Если я смогу его достаточно расслабить, может быть, он заговорит. Может быть, он расскажет мне о Джо.

И если это не удастся, то, возможно, все вино, которое мы собираемся выпить, сделает эту работу за меня.

Правдоподобно? Конечно, почему бы и нет? Но почему-то кажется, что это далеко. Даже под воздействием алкоголя я не уверена, что Исаак из тех, кто когда-либо теряет контроль.

В этом он ненормальный, свободный от слабостей и пороков, калечащих других мужчин.

Его отец вырезал из него эти вещи.

Он ведет меня вниз по широкому лестничному пролету, и только на полпути я понимаю, что была здесь раньше. Это сцена нашего последнего большого спора прямо перед тем, как я ушла с Эриком и копами.

Той ночью Исаак дал мне выбор; или, по крайней мере, он дал мне видимость выбора. Что он на самом деле сделал, так это проткнул мне грудь своими резкими словами и еще более суровым взглядом.

– Эй.

Я смотрю на него, понимая, что остановился на последней ступеньке.

– Проходишь?

Он не понимает, что здесь произошло в прошлый раз, и я тоже. Я следую за ним мимо пустого пространства, в котором хранилось одно из моих самых болезненных воспоминаний, в другую комнату.

Этот темный, но есть пики яркости, отбрасываемые острыми золотыми огнями, прикрепленными к стене. Когда я сворачиваю за угол, я вижу полку двойной высоты, уставившуюся на меня, заполненную стеллажом за стеллажом пыльных винных бутылок.

За ним в тени тянутся еще дюжина или более полок, каждая из которых заполнена таким же образом.

– Вау, – выдыхаю я. Дымный аромат окутывает меня, как только я шагаю через арку.

Исаак закрывает за нами стеклянную дверь. Все, что я слышу, это звук дыхания каждого из нас. Я сажусь в одно из массивных кресел цвета слоновой кости, стоящих рядом друг с другом в правой части комнаты, и любуюсь винной витриной.

– Сколько все это стоит?

Он улыбается мне.

– Что? Это грубый вопрос?

Он выбирает бутылку с ближайшей полки и неторопливо идет к массивному дубовому столу в левой части комнаты. Он берет пару стаканов из шкафчика, которого я не вижу, и открывает пробку.

– Я давно не занимался математикой, – говорит он, наливая два стакана. – Но можно с уверенностью сказать, что это большое число.

– Миллион?

Он пожимает плечами.

– Два? Пять? Десять?

– Что-то вроде того.

Можно подумать, меня больше не впечатлит его богатство. Я видела его поместья, его машины, его одежду. Но почему-то от этого у меня отвисает челюсть. – Ты должен открыть эту бутылку? Разве этого недостаточно, чтобы финансировать маленькую страну?

Исаак смеется. В этом замкнутом пространстве это самый красивый звук, который я когда-либо слышала. Опять же, везде так звучит. – Вино предназначено для того, чтобы его пили, – говорит он. – Чтобы наслаждаться.

– Насколько это дорого?

Он отвечает, не глядя на бутылку. – Это Иеровоам из Шато Мутон-Ротшильд. 1945 год, – говорит он. – Это стоит около трехсот десяти тысяч долларов.

– Иисус, Иосиф и Мария.

Исаак осторожно наливает, затем берет стакан и подходит ко мне. – Выпей, – спокойно приказывает он. – Наслаждайся.

Я смотрю, как он несколько раз крутит вино в бокале, садясь рядом со мной.

Он выглядит таким спокойным, таким опытным, таким уверенным. Мне всегда казалось, что я просто придумываю дерьмо, когда дело доходит до вина. Но Исаак источает опыт каждой порой.

Я смотрю, как он нюхает. Глотает. Закрывает глаза и смакует.

Я зациклена на его пухлой нижней губе и движении его языка – настолько сильно, что он почти ловит мой взгляд.

Снова.

– Ты собираешься попробовать? – спрашивает он, все еще с закрытыми глазами. – Или ты так и будешь пялиться на меня все время?

Я краснею от красок и проклинаю, какой же чертовски прозрачной я сейчас кажусь. Я могу попытаться оправдать свое поведение, утверждая, что у меня есть скрытые мотивы, но, честно говоря, я делаю это не по этой причине.

Исаак просто ломает мне мозг.

Я смотрю на свой стакан и делаю глоток. Я стараюсь делать это так же, как он: держу его на языке, позволяя этим ароматам проникнуть в мои вкусовые рецепторы, прежде чем проглотить.

Это роскошно, это точно. Я всегда думала, что дегустацию хорошего вина можно описать как питье жидкого бархата. Это поэтическая фраза, но в данном случае я считаю ее более чем уместной.

Я чувствую нотки кофе, специй и… фруктов?

– Вау, – говорю я. – Это интересно.

– Тебе это нравится?

– Да, – говорю я, глядя на вино, потому что по крайней мере это означает, что я не смотрю на него. – Однако это трудно определить. Есть намек на что-то, чего я не могу понять.

– Черный фрукт, – сразу же говорит он.

– Ох. Да, да. Это определенно так.

Я делаю еще один глоток и вертлю его во рту. Жидкость, кажется, становится богаче, когда она сидит на моем языке. Когда я смотрю на Исаака, его глаза устремлены на меня.

Меня вдруг осенило, что употребление вина может быть очень чувственным переживанием.

Но опять же, дело может быть не столько в вине, сколько в мужчине, с которым я его пью.

– А теперь кто смотрит? – возражаю я.

Он улыбается. Сексуальная, соблазнительная улыбка, которая сводит на нет цель моего вызова к нему. Он бесстыден в своем желании. Всегда был.

– И я не оправдываюсь по этому поводу, – говорит он. – Мне нравится смотреть на тебя.

– Да?

– Не притворяйся застенчивой, – тут же говорит он. – Это тебе не идет.

Он прав. Это не так, и я не знаю, почему я пыталась. Когда я снова смотрю вниз, я понимаю, что мой стакан почти пуст. Я тут же сравниваю наши бокалы и понимаю, что его почти не тронут.

Я хмурюсь.

– Что-то случилось?

– Нет, – говорю я слишком быстро.

– Знаешь, это не соревнование, – говорит он мне. – Если только ты не пытаешься меня напоить.

– Зачем мне пытаться напоить тебя?

Он выгибает одну бровь. – Кому ты рассказываешь.

Я пожимаю плечами и горжусь тем, как я это делаю. – Мне нечего скрывать. Мне удается скрыть горечь в своем тоне. Но я не уверена в своем лице.

Вот почему я решаю воспользоваться этим моментом, чтобы допить крошечную каплю вина на дне бокала.

– Как насчет добавки? – он предлагает.

Он поднимает бутылку, но я смотрю на его стакан.

– Я подожду, пока ты не догонишь.

Он хватает свой стакан и отпивает бесценный напиток, как дешевый шот в баре. – Вот, – говорит он. – Как насчет сейчас?

Я киваю, и он наливает нам обоим еще вина. Я обещаю на этот раз идти медленно, но с Исааком это сложно. Каждый раз, когда он смотрит на меня своим соблазнительным взглядом, я чувствую потребность отвлечься, выпив.

Но все это подрывает причину, по которой я вообще согласилась прийти сюда с ним.

– Расскажи мне секрет, – выпаливаю я, когда тишина становится слишком удушающей.

Он смотрит на меня с холодным выражением лица. Я не уверена, то ли он насторожен, то ли устал, то ли просто развлекается. – Секрет? – повторяет он.

– Ага. Что-то, чего я не знаю.

Он смотрит в сторону, как будто пытается думать. Он хорош. Действительно хорош. Но теперь я его знаю.

– Тайны, которые у меня есть, ничего для тебя не значат.

Я заставлю себя сохранять спокойствие. – Дай мне что-нибудь. Что-либо.

Он делает большой глоток вина. – Это может заставить тебя ненавидеть меня.

Я напрягаюсь. – Все равно скажи.

Он собирается рассказать мне. Он собирается назвать имя Джо, сказать, что она здесь. Мое тело гудит от предвкушения. На самом деле я больше взволнованна, чем зла.

Потому что, как только он скажет мне… ему придется позволить мне увидеть ее.

– …Предположение Максима оказалось точным.

Я делаю двойной дубль. – Я не понимаю.

– Его обвинение в том, что мой отец убил его… это правда.

Какое-то время я смотрю на него, позволяя мыслям осознать. – Твой отец действительно убил своего?

– Да.

– Чтобы… стать доном?

– Да.

Я немного выпрямляюсь. – И ты все это время отрицал это.

– Только потому, что я поверил, что это ложь, – объясняет Исаак.

Его глаза прикрыты, но теперь я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он пытается скрыть свой дискомфорт, свое сожаление. Может быть, даже какое-то глубоко укоренившееся разочарование.

– Как ты узнал?

– Моя мама недавно призналась нам с Богданом в правде.

– Вау…

Он кивает и допивает второй бокал вина намного быстрее, чем первый. Интересно, это именно та причина, по которой его язык начинает развязываться? Я наклоняюсь немного ближе, но громоздкое кресло, в котором я сижу, на самом деле мало что дает. Я не так близка, как хотелось бы. Недостаточно сокровенные, чтобы самые сокровенные секреты вырвались из тени.

– Должно быть, это было трудно уложить в голове, – осторожно говорю я. – Особенно из-за того, как твой отец проповедовал верность.

Его глаза останавливаются на моих. Я вижу в них неприкрытое удивление. Он не ожидал, что я пойму. Конечно не до такой степени.

– Правильно… именно так мы с Богданом и чувствуем.

– Лицемерие – это ловушка, в которую легко попасть, – говорю я.

Он задумчиво кивает, его рука все еще рассеянно вертит бокал с вином.

Сколько у него было? Я сбилась со счета – вместе с моим собственным потреблением алкоголя.

Несомненно, я чувствую легкое головокружение.

Но это то чувство, которое заставляет меня чувствовать себя легче, бодрее, более открытой для всего.

Я также знаю, насколько красива его линия подбородка. О том, как его темные волосы, слегка отросшие в данный момент, мягко вьются на затылке. Его голубые глаза глубокие и извилистые, лабиринт, в котором я хотела бы заблудиться, если бы у меня хватило смелости.

Его взгляд находит мой. Впервые я не отворачиваюсь и не краснею. Я выдерживаю его уверенный взгляд с уверенностью в себе. Атмосфера покалывает, маленькие струящиеся нити энергии заманивают меня в ловушку и уговаривают приблизиться к нему.

– Ты все равно не вернешь ему Братву, не так ли?

Исаак качает головой. – Нет. То, что сделал мой отец, было нелояльно, но никуда не деться от того, что он спас Воробьевых от неминуемой гибели.

– Разве это было бы так плохо? – Я спрашиваю.

Он поднимает брови. – Ты знаешь, что такое разруха в Братве? – спрашивает он спокойно. – Мы не просто собираем вещи и уходим из бизнеса. Это значит, что мы умираем. Жестоко.

Я хмурюсь. – Ты преувеличиваешь.

– Нет. Мужчин, верных семье, братве? Им нельзя позволить жить. Их враги никогда бы этого не допустили. И если это верно для лейтенантов, то, безусловно, верно и для людей, которые разделяют кровь этого имени. Если бы мы были разорены, наши враги пришли бы за нами. И они бы обескровили нас всех.

Я вздрагиваю от мысли, что могла существовать альтернативная реальность, в которой Исаака не существует. Как бы выглядела эта реальность? Это, безусловно, изменило бы всю траекторию моей жизни.

Я бы закончила свое ужасное свидание с ручным засранцем, имени которого сейчас даже не могу вспомнить. Он проводил бы меня до дома, и я бы постаралась не поцеловать его.

Тогда я бы продолжила свою жизнь. Устроилась работать учителем в хорошую государственную школу, недалеко от Бри.

Я могла бы встретить мужчину – милого, скучного академика, который любит читать, но не слишком много пьет. Мы бы встречались несколько лет, поженились, родили детей.

Джо никогда бы не родилась.

У меня были бы другие, да, но не она. Дети с разными вариациями ее лица, ее смеха, ее ауры.

И я бы никогда не узнала ни об Исааке Воробьеве, ни о Братве, которой он должен был управлять.

– Куда ты ушла?

Я дважды моргаю и напоминаю себе, что Исаак прямо здесь и смотрит на меня.

– Ничего важного, – говорю я ему.

– Еще вина?

– Нет

Он отставляет стакан в сторону и устраивается в величественном кресле. Его глаза бегут вниз по моему телу, а затем снова вверх.

– Иди сюда, – командует он мрачным хрипом.

Его тон должен меня разозлить, но он имеет противоположный эффект. Стремительный взрыв желания пронзает мое тело и приземляется между ног. Это оседает там, заставляя меня встать на ноги, как будто я марионетка, а Исаак полностью контролирует струны.

Он остается сидеть, а я подхожу к нему и встаю между его раздвинутыми ногами.

Он отталкивается от спинки кресла и кладет руки мне на бедра. Они медленно скользят вниз, задевая ткань моей юбки. Он небрежно дергает за веревку, не сводя глаз с моего лица.

Я должна быть здесь по какой-то причине, но его глаза отвлекают меня. В конце концов, неважно… если я отвлекаюсь, то и он тоже.

Он стягивает с меня юбку и отбрасывает ее в сторону. Я рада, что сегодня утром решила надеть черные стринги. Я выбрала его только из-за юбки, которую носила. Это был просто практичный выбор. Но теперь, кажется, просчитано.

– Сними свою рубашку.

Возможно, если бы я была трезвая, я бы нашла его команды унизительными. Но в нынешнем виде я хочу, чтобы он командовал мной. Я хочу, чтобы он наклонил меня и полностью доминировал надо мной.

Я хочу, чтобы он думал, что я принадлежу ему.

Только так я когда-нибудь освобожусь.

Я стягиваю футболку и бросаю ее на землю между креслами. Бюстгальтер, который я ношу, представляет собой консервативный белый кружевной дизайн, который не демонстрирует большого декольте.

Исаак, кажется, обиделся на это. Он указывает. – Избавиться от этого.

Я расстегиваю застежку сзади и сбрасываю ее с плеч. Его взгляд падает на мои соски, и они тут же твердеют. Он протягивает руку и проводит пальцами по ним обоим.

Удивительно, как сильно моя киска пульсирует от его прикосновений. Он не оказывает на них никакого давления, а мое тело все равно ноет прострелами нужды.

Потом опускает руки.

– Повернись.

Я делаю.

Его руки пробегают по моим ягодицам, затем он стягивает с меня стринги и избавляется и от них. Теперь я совершенно голая, стою перед ним, готовая быть съеденной, но я совсем не стесняюсь.

Видимо, вино действительно помогло мне успокоиться.

– Наклонись вперед.

Я немного напрягаюсь.

– Сделай это сейчас, – приказывает он своим ржавым стальным голосом.

Я наклоняюсь вперед, пока мои руки не могут коснуться земли. Через секунду я чувствую острую боль в правой ягодице. – Ой! – кричу я, снова вскакивая.

Я оборачиваюсь и вижу, как он ухмыляется. Моя задница жалит от силы его пощечины.

Но он не предлагает никаких объяснений и, конечно же, никаких извинений. Он просто сам расстегивается. Его массивный член выпрыгивает наружу, пульсируя и готовый трахнуть меня.

– Садись на меня, – приказывает он.

– Сначала я хочу попробовать тебя на вкус, – бормочу я так соблазнительно, как только могу, и начинаю скользить на колени.

Исаак ловит меня за сгиб локтя, чтобы я не смогла найти пол.

– Нет, – резко говорит он. – Не сегодня. Сядь на меня.

Я снова колеблюсь. Его глаза не предлагают мне пощады.

Тогда я пожимаю плечами и смягчаюсь. Я снова встаю и оседлаю его. Когда я устраиваюсь в позе, его член поднимается и трется о мою щель. С моих губ срывается стон.

Глаза Исаака горят от голода.

– Хорошая маленькая kiska, – напевает он.

Он хватает меня за бедра и сильно притягивает к своему члену. Я не готова и уж точно не готова к удару и агрессивности, с которыми он входит в меня.

Я кричу, когда он наполняет меня глубоко.

Я слегка задыхаюсь, встречаясь с ним взглядом. Он по-прежнему выглядит таким чертовски спокойным, что мне кажется, что я просто распутываюсь быстрее по сравнению с ним.

Затем он отводит мои бедра назад. Взад и вперед, следя за тем, чтобы он все время был глубоко по яйцам.