Текст книги "Секс и деньги. Сборник романов (ЛП)"

Автор книги: Ник Келман

Соавторы: Мил Миллингтон,Роберт Крейг,Марк Дэпин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 69 страниц)

И вот тут начинается самое позорное для меня. Потому что я не думал, что неверность станет такой большой проблемой. Мне и в голову не приходило, что большинство людей будут изменять или даже иметь возможность изменять: вы просто заставляете меня сгорать от стыда, понимаете? Я не принял этого во внимание, и все вышло очень-очень плохо. Я никогда не думал о таком коловороте… Я даже не вложил в измену мысль, как вложил ее в снежные хлопья, вот что я хочу сказать. Все функционирует на базовом уровне и зависит от грубой химии и психологии (а психология, конечно же, не что иное, как химия в действии). Поэтому все интрижки похожи друг на друга. Совершают ли акт измены два человека, что закручивают гайки на заводе, или живущий в Эдинбурге английский писатель, столкнувшийся с актрисой из лучшей мыльной оперы с самыми высокими рейтингами по всей Великобритании… все всегда одинаково. Меняются тривиальные детали и декорации, но каждый раз людииспытывают одно и то же. Я знаю, что вы это, наверное, тоже уже заметили, и именно поэтому отчасти и решил, что должен с вами поделиться. Пришить, что это так и есть, хотя вы и так это знаете, просто, чтобы вам было легче дышать.

Я сделал гадость. Но многие другие вещи я все-таки сотворил верно, например бананы. Со сладкими плодами явыпутался. Так, чувствую вашу враждебность, хорошо, все в порядке: я же признал свою вину. И если мы все не сойдемся на этом, мы не сможем двинуться дальше.

Понимаете, думаю, мы вполне бы могли чуть продвинуться. Правда, я не собираюсь поднимать этот вопрос сейчас. Сейчас мне кажется, вам требуется обдумать вышесказанное наедине с самими собою, и что бы никто не мешал.

Поговорим позже, ладно?

Глава 9

Я спал на диване.

Представим, что это искупление грехов: я наказывал себя так, как меня бы наказала Сара. Я всеми силами пробовал внушить себе эту мысль, предпринял попытку найти для себя прощение в самоистязании, но мне было не избавится от того, что я видел себя насквозь. Мое поведение было всего лишь поводом к расплате и наказанию, дело было в трусости. Я не мог представить себе, что Сара проснется, когда я, задержав дыхание, нырну в кровать. Она перевернется, посмотрит на меня и сонно спросит: «Где ты был?» От такого видения у меня внутри все переворачивалось. Так что я улегся на диване в трусах, накрывшись пальто.

Я плохо спал. Поверить в то, что я весь извертелся лишь потому, что не мог найти удобного положения, было невозможно, я весь извелся от ужаса содеянного мною. Мое предположение, и от этого было некуда деться, заключалось в том, что я не мог никак успокоиться, потому что я лежал на диване, на котором не было тесно, и к тому же у меня снова возникла эрекция. Я лежал в темноте, проигрывая в уме произошедшие только что события. Не успел начать, как тут же явился эрегированный член, чтобы повспоминать вместе со мной.

Той ночью у нас был долгий секс с Джорджи, и у меня все равно с полпинка возникла эрекция, которая продержалась до рассвета. Ясное дело, гордиться нечем. Это неинтеллигентно, верно ведь? Делать какие-то идиотские выводы о моей сексуальной энергии в такой ситуации… Тем не менее эрекция была на месте. И не исчезала до самого рассвета. Я всего лишь сообщаю вам факты, вот и все.

В общем, не говоря об эрекциях и тому подобном, я не только плохо и мало спал, но и вскочил на ноги и 6.30. Уставшим я себя не чувствовал. На самом деле я был перевозбужден и находился почти в отлетном состоянии, на пике ощущений, как бывает, когда сутками не спишь. Я думал, как бы не встречаться с Сарой. Оставить на столе записку, что вышел по делам. Но где с пользой для дела можно оказаться в семь утра в субботнее утро, особенно после того, как меня почти целую ночь не было дома? Вы уже наверняка поняли, что план оказался с червоточинкой. Так что я съел миску пшеничных хлопьев с корицей, которые я просто не выношу, как на вкус (я ненавижу корицу), так и в более широком социолингвистическом смысле: ведь хлопья – явное проявление тупого порочного американского насилия корпоративной культуры, но я не мог заставить себя приготовить тост. Еще я выпил несколько чашек кофе. Крадучись пройдя в гостиную, я включил телевизор. Было субботнее утро, и показывали детские передачи. Я уселся напротив телевизора, сжимая чашку трясущимися руками, а взвинченные ведущие орали на меня сорок пять минут кряду: возможно, это я и заслужил.

Когда я услышал, что Сара копошится наверху, то испытал шок, словно меня током ударило.

Я поднажал на уши, заставляя их прислушаться и распознать звуки. Меня колотило. Не физически, но внутри. Медленные мягкие шаги Сары, спускающейся по лестнице, казались мне не шажками только что проснувшейся маленькой шотландской женщины, но неотвратимой поступью потустороннего чудовища из фильма ужасов. Ничего не видя, я уставился в экран телевизора, в этот момент дверь гостиной открылась, и она вошла в комнату.

– А-у-у-у… когда ты вернулся вчера ночью? – спросила она, переходя от зевоты к связной речи.

– Х-м-м-м… – пожал я плечами, – не уверен… Думаю, довольно поздно.

– А когда примерно?

– Не знаю, как я уже сказал, я не смотрел на часы.

Я говорил, не глядя на нее. Я упорно смотрел в экран телевизора и разговаривал рассеянно, голосом человека, вселенски заинтересованного происходящим на экране. Но если бы мне предложили миллион фунтов, я бы все равно не смог ответить, что же там показывали.

– Ну да, но хотя бы примерно?

Ее голос не был злым или ворчливым, просто сонно-любопытствующим. Саре было просто интересно. Лучше всего было бы ответить: «Ну, после четырех, я знаю, что было уже четыре» или что-нибудь в этом роде, дипломатично уклонившись от точного ответа на вполне нормальный вопрос. Так и нужно было сделать.

Я сказал:

– Господи, я не заметил, понятно? В чем дело? У нас что, есть отбой? Какая вообще разница, сколько было времени? Было поздно, ясно?

Я вылил это великолепие на телевизор. Сара стояла близко, но молчала. Не ответила она и минуту спустя. Ее молчание заставило меня повернуться к ней лицом. Я был в ужасе, предвкушая ожидающую меня картину, но обстоятельства вынуждали меня так поступить.

Я не знаю, чего я больше всего ожидал и боялся увидеть: выражение лица, по которому станет ясно, что Сара обо всем догадывается, или ее обиженный взгляд. Она просто поразила меня тем, что никаких следов ни того, ни другого на ее лице не было. Девушка смотрела на меня с улыбкой. Даже с усмешкой.

– Но ты устал, да, любимый? – сказала она. – Поздно вернулся, и теперь ничего не хочется делать?

Как вы можете себя представить, я ухватился за эту возможность обеими руками и с благодарностью прижал ее к груди.

– Да… прости. – Я растер руками лицо, словно стараясь смыть наваждение. – Я определенно стал слабаком.

Сара улыбнулась. Она стояла у двери и улыбалась. Ее волосы были всклокочены после сна, на щеке остались следы от подушки, большая мешковатая футболка с почти стершимся рисунком и дырявыми подмышками отважно висела на ней, словно потрясающее вечернее платье. Она была красива. Красива и блаженна: Мадонна, Офелия, Сибилла Вейн и Эдисон Хэнниган, все в одном лице. И я разлагался изнутри, просто глядя на нее. Как я мог предать этого ангела? Знаете, не думаю, что когда-либо любил ее больше, чем в тот момент. Я провел прекрасную ночь, трахая прекрасную женщину на всех твердых поверхностях ее гостиничного номера, но именно это и заставляет ценить своего постоянного партнера. Я улыбнулся Саре. Знаете, такой «измученной улыбкой»? Как пишут в книгах? Вот именно такой.

– Ох… дай мне свою чашку, мой честный труженик, я заварю тебе свежий кофе.

Она ушла на кухню, а я остался сидеть в одиночестве и смертной таски. Я думал о том, какой я чувствительный. О том, что некоторые мужчины могут изменять и даже не думать об этом дольше пяти минут. Но я не такой. Чувство вины пилило ножом, когтями рвало сердце, его клейкая тяжесть наваливалась на веки и клонила мою голову вниз. Господи, и почему я такой глубокий?

Я умудрился спрятать внутри себя Тома, проходящего сквозь персональный ад и пытки, конечно, на благо Сары, и заставил себя надеть безмятежную маску, когда она вернулась с двумя чашками кофе для нас обоих. Она уселась на диван рядом со мной, подвернула ноги под ночную рубашку и подула на чашку.

– Ну, рассказывай, как все произошло?

– Произошло?

– На шоу. Я смотрела его по телевизору, конечно, но что происходило за кулисами? Слухи подтвердились? Действительно ли Бенни Баркер был болен? А мальчики из той группы тоже были за сценой со своими друзьями?

– О… там… да ничего особенного там не происходило. А если и происходило, то я не видел. Я просто смотрел запись из маленькой неприглядной комнатки и жевал орешки.

– А потом пошел на вечеринку.

– Вечеринку? Интересно, как ты догадалась?

– Ну, дай мне подумать… Книга Джорджины Най выходит завтра, шоу Бенни Баркера было накануне, ты не являешься домой всю ночь, а когда являешься, то насквозь прокурен.

– Ну да, была вечеринка. Ужасная, кстати. Правда… ну, для начала там было жутко накурено. Но я чувствовал, что должен остаться.

– А где она была?

– Кто?

– Вечеринка, ясное дело.

– А, вечеринка. Она была в театре, все остались там после шоу.

– И много там присутствовало знаменитостей?

– Нет, не особенно.

– Не особенно?

– Ну… честно говоря… их там совсем не было.

– А что за тип Пэдди? Который был вместо Бенни Баркера. Мне он показался довольно забавным. Он такой же смешной и в жизни?

– Нет.

Сара сделала глоток кофе.

– Ты мог бы позвонить, знаешь. Я немного беспокоилась.

– Да, прости. Я просто потерял счет времени, потому что мне было так… скучно. – Господи, придумай же что-нибудь, Том, быстрее. – Но я специально оставил включенным телефон, ты могла мне сама позвонить. Почему ты не позвонила, если волновалась? Я специально оставил включенным телефон, чтобы ты могла мне позвонить.

– Ну да… чтобы это выглядело так, словно назойливая девушка трезвонит, чтобы проверить, что ты там вытворяешь? Женщина, которой только что исполнилось двадцать девять, сидит дома и высиживает яйца, засекая по своим биологическим часам, когда ты вернешься домой.

– Я бы вовсе так не подумал.

– Нет, но люди, что были с тобой, могли бы.

– Вряд ли. А даже если бы они так и подумали, никто из них тебя не знает, так что какая разница? Хрен с ними.

– Ну да, ну я немного утрирую. Просто я лежала одна в нашей кровати, мне двадцать девять, мой молодой человек где-то на гламурной вечеринке с людьми из шоу-бизнеса, и я вся на нервах.

– Ты скучала по мне?

– Лучше сказать, я думала: «Не буду звонить этому уроду. Он и так не хочет, чтобы я это делала». Вот такое было настроение, понимаешь?

– А.

Сара приподняла беспорядочно лежащие волосы и сделала еще один глоток кофе.

– А кстати, почему ты спал на диване?

– Ну, было поздно. Я не хотел тебя будить.

– Я бы не возражала.

– И знаешь – фу, я воняю сигаретным дымом. – Я встряхнул рубаху, словно проветривая ее.

– О… – Она подалась вперед и поцеловала меня в щеку. – Но в следующий раз… позвони, ты, английская тварюжка.

– В следующий раз? Какой следующий раз?

– Ну, неважно… Но ты все равно английская тварюжка, да?

– Да.

Я поцеловал ее в нос.

– Ты любишь меня больше, чем луна любит море?

– В два раза больше.

Она придвинулась и облокотилась на меня, а я зарылся носом в ее волосы.

Внутри, конечно, я жгуче ненавидел себя. Думаю, мне даже не нужно говорить об этом, да?

*

– Куда ты собрался?

– А… всего лишь в город. – Отвечая, я натягивал куртку.

– Зачем?

– Ну, кое за чем.

Конечно, я имел полное право увидеться с Джорджи на ее автограф-сессии. Посмотреть, как идут дела, и поздороваться, не давая покупателям знать, кто я, конечно же. Я знаю, что Саре это ни в коем случае не показалось бы странным или подозрительным. Но я знал, что она захочет пойти со мной, потому что ей так хочется познакомиться с Джорджи. А мне, наоборот, очень не хотелось, чтобы мы пошли вдвоем. И причиной тому были два уровня гнусности. Позвольте с вами поделиться.

Во-первых, меня совсем не радовала перспектива знакомства Сары и Джорджи. Джорджи знает, что она мне нравится, вдруг Сара это тоже заметит. А даже если нет, все равно для меня и Джорджи дурацкая ситуация: играя в невинность, я бы ощущал себя еще более виноватым. Вторая причина была еще более неприятной. Очень просто: если там будет Сара, и думать не стоит, что за подписанием книг произойдет нечто между мной и Джордж. Если бы я был один, то, возможно, я и Джорджи могли бы отправиться в ее гостиничный номер. Ну, знаете, если бы нам показалось это уместным, не то чтобы я на что-то рассчитывал. Но если бы Сара пошла со мной, это было бы явно маловероятно: «Ладно, Сара, можешь идти домой, я останусь тут ненадолго, чтобы Джорджи могла оседлать меня». Думать об этом было просто отвратительно. Было бы лучше, если бы все мои размышления проходили на подсознательном уровне и я бы не мог столь точно формулировать собственную мотивацию, но я был лишен даже такой психологической защиты, для меня все было ясно. Я подумал, как же я ничтожен.

Я еще раз представил седлающую меня Джорджи и с энтузиазмом направился к дверям, прощаясь с Сарой.

Я впервые был на автограф-сессии. Большинство авторов, которыми я восхищался, никогда не проводили автограф-сессии, потому что были мертвы уже, по меньшей мере, лет сто. Но мне хочется думать, что писатели, которые мне нравятся, все равно бы в них не участвовали. Что более всего напоминает о степени известности, как не автограф? Нет, все мои любимые авторы спасались бы бегством от одной идеи автограф-сессии. Ну… кроме Диккенса: Диккенс бы точно подписывал книги в магазинах, устраивал бы чтения и позировал бы для журнала «Hello!», но уверен, только для того, чтобы люди узнали о какой-нибудь социальной проблеме. В любом случае, никто из отдела паблисити никогда не приглашал меня на автограф-сессии в сетевом магазине «Блэкуэлл», потому что никто из читателей написанных мною книг не хотел видеть мой автограф на внутренней стороне обложки. Что устраивало обе стороны, скажем прямо.

Хотя я никогда не был на подобных мероприятиях, у меня было представление о том, как они проходят. Автор сидит за столиком, где сбоку покоится аккуратная стопка книг. Вот и все. И на расстоянии десяти тысяч миль ни одного потенциального покупателя. Даже больше, чем просто нехватка людей, интересующихся его книгами, не говоря уже о подписанных им книгах, нет, мне казалось, что вокруг автора образовывалась некая исключительная зона позора. Сотрудники магазина с опущенными головами все время должны быть чем-то заняты, чтобы случайно не поймать его взгляд и не стать его сообщником, пока тот цокает зубами и, улыбаясь, закатывает глаза, словно говоря: «Да уж, весело придумали». Посетители собираются в кучки, причем на максимально дальней дистанции от того сидящего автора, им страшно даже проходить мимо к нужному отделу, потому что в воздухе витает явное ощущение того, что никто не покупает его книги и никто не хочет, чтобы на его книгах ставили автограф.

Неудивительно, что автограф-сессия Джорджи проходила совершенно иначе. Магазин просто захлебывался людьми. Народу было намного больше, чем в него вмещалось. Тротуар у входа был запружен ждущими своей очереди и желающими попасть внутрь. Они вытягивали шеи и вставали на цыпочки, чтобы поверх голов разглядеть, что происходит в магазине, силясь в нетерпении все рассмотреть, до того как наступит их звездный час. Была и пара полицейских. Один что-то вещал в рацию, и я подумал, что могут возникнуть проблемы с движением транспорта. Отдел паблисити «Макаллистер amp; Кэмпбел» был бы более чем счастлив, если бы полиция официально вмешалась из-за такой проблемы.

Ситуация была совершенно непереносимой: все эти люди объявились, чтобы увидеть Джордж. Но меня больше всего раздражало то, что они мешали мне ее увидеть. Я попробовал сказать стоящим у дверей: «Пропустите меня, я представитель издательства», но это прозвучало недостаточно убедительно, и меня не пропустили. Хотя, должен признаться, когда меня спросили: «А зачем вы тут?», стоило придумать нечто более вразумительное, нежели: «Это секрет», ß итоге мне не пришло в голову ничего лучшего, чем позвонить Джорджи на мобильный. К счастью, он был включен, и она послала кого-то меня встречать.

Актриса сидела за столиком, стопка книг на краю, но все остальное явно не соответствовало моему представлению, и я знал, что так и должно быть в ее случае: она же не автор, а знаменитость. Вместо того чтобы держаться поодаль, посетители так и льнули к ней. Не затем, чтобы им скорее подписали книгу, но из желания находиться в физической близости к ней. Хотя все стояли в очереди на своих местах, но увертывались и толкались, чтобы каждую секунду быть как можно ближе к ней. Те, кто наконец-то добрались до начала очереди и стояли рядом, обмениваясь репликами, широко улыбались. Все они – мужчины и женщины, молодые и старые – как только она смотрела лично на них, прямо в глаза, улыбались. И улыбались они не от удовольствия, как мне кажется. Их улыбки были непроизвольными. Думаю, если бы их попросили не улыбаться, глядя на Джорджи, им бы это не удалось. Это было приношением ей, приношением, которое они чувствовали себя обязанными преподнести. В этом было нечто пугающее. Но еще страшнее было то, что рядом с ней стояла… Фиона.

Торговые представители иногда появлялись на автограф-сессиях вместе с авторами, но я не мог представить себе, чтобы главы отдела паблисити часто приходили на них, особенно в субботу. Фиона очевидным образом решила наградить себя этой работой. Я мог представить ее объяснение: «Мы должны показать Джордж, что отдаемся на все сто… так что, на мой взгляд, сопровождать ее должна я». Что означало, что она всего лишь хотела постоять рядом с ней: «Смотрите, Джорджина Най – и я вместе с ней… Должно быть, я тоже ничем не хуже, верно?»

Не желая мешать, я подошел к Фионе и встал у стола. Когда я проходил мимо Джордж, она мгновенно взглянула на меня и улыбнулась. Всего-то долю секунды, но этого было достаточно, чтобы нечто внутри меня запело. Фиона невозмутимо смотрела на меня и, когда я подошел ближе, сказала:

– Привет, Том, что ты тут делаешь? – ее интонация блуждала где-то между подозрением и презрением.

– Я просто подумал… – начал я, но как только я приготовился отвечать, она отошла от меня на несколько шагов. Это несколько поразило меня. Ситуация чем-то напомнила мне сцену из фильмов о мафиози, где кого-то задумали убить: они встречаются, ничего откровенно угрожающего не происходит, но потом тот, кто организовал дельце, отходит назад, потому что знает, что вот-вот появится некто и сровняет с землей его собеседника, из пушки. Неужели Фиона готова меня убить за то, что я самовольно явился на автограф-сессию? Это явно было бы ударной строкой в ее резюме, если бы она искала новую работу в отделе паблисити. Я оглянулся через плечо, быстро проверяя толпу в поисках Джо Пески. Фиона уставилась на меня и молча скрестила руки на груди, встав в позу, выражающую: «Ну, я жду вашего ответа». Наконец стало ясно, что она всего лишь хотела удалиться от Джордж, чтобы покупающая книги публика не расслышала, о чем мы говорим. Что, естественно, подразумевало: «Потому что, Том, на мой взгляд, ты вполне можешь ляпнуть нечто неподходящее». Я вздохнул про себя и прошел к тому месту, где она стояла.

– Просто я подумал… – Если бы у Фионы было хоть какое-то чувство юмора, она бы сделала еще несколько шагов назад, но у нее его не было. – Я подумал зайти и посмотреть, как идут дела.

Фиона кивнула и потом, все еще кивая, спросила:

– Зачем?

– А почему бы и нет?

– Да, почему бы и нет? Ведь тут совсем немного народу. Почему бы кому угодно не зайти и не посмотреть, что тут такое происходит?

– Речь идет не о ком угодно. А обо мне. Мое присутствие ничего не меняет.

– Ффф, – она издала короткий едкий смешок. – То же самое говорят о машинах и озоновом слое.

– Ты ездишь на огромном голубом кабриолете, я приехал на автобусе.

– Господи, я говорю для сравнения. Мне нет никакого дела до озонового слоя, понимаешь? Я просто использовала его в качестве образа.

– А, понимаю, – сказал я спокойно. Ее так легко было накрутить: не могу поверить, что когда-то считал ее неприступно спокойной и надменной. Может быть, она теряла навык или я повзрослел в человеческом смысле. Неважно. В любом случае, мне было скучно с ней спорить. Все, что мне было нужно, – побыть тут, пока Джорджи не закончит дела. Я сменил тему.

– Хорошие отзывы на книгу, – сказал я. – Ты, должно быть, довольна тем, как идут дела.

Я говорил праздничным тоном, надеясь, что она поймет, что я положительно настроен, причем речь шла и о ней лично, я не просто хотел сказать, что я постарался и написал хорошую книгу. К счастью, ей даже в голову не могла прийти мысль, что хорошие рецензии как-то связаны со мной. Моя задача ограничивалась написанием текста, все остальное – ее рук дело.

– Да, – ответила она, заметно расслабившись. – Эту книгу невозможно классифицировать.

Проясню, что последнюю фразу она сказала, озабоченно нахмурив брови. Книга, которую невозможно классифицировать, – самый большой ужас для маркетологов. Основная задача маркетолога состоит в том, чтобы успешно классифицировать книгу одновременно как можно более узко и как можно более широко. Маркетолог должен убедить всех, и продавцов, и покупателей, в том, что эта книга – практически копия той, что была выпущена совсем недавно и была жутко успешна.

Фиона продолжила:

– Но я сделана так, чтобы все обернулось в нашу пользу. У нас получилось две книги, и все притворяются, что покупают одну из них – феминистский трактат, чтобы на самом деле прочесть другую – автобиографию знаменитости из шоу-бизнеса. Мы будем на первом месте несколько недель. Могу поспорить, что придуманную нами модель для автобиографий знаменитостей будут использовать еще лет двести. – Я ожидал, что после последнего предложения последует саркастичная улыбка, но нет… очевидно, она действительно говорила на полном серьезе.

– Отличная работа, – сказал я, думая исключительно о том, когда же Джорджи завершит дела. Она продолжала подписывать книги и обмениваться любезностями с читателями, как мне казалось, уже целую вечность. По плану событие должно было длиться полчаса, чтобы Джорджи сама могла открыто настоять на продолжении, когда объявят, что автограф-сессия закончена. Она так и сделала, но в итоге под завывания покупателей встречу пришлось силой закончить, потому что у Джорджи якобы была еще одна встреча.

Фиона проводила Джорджи в отдельную комнату, и я пошел с ними. Джорджи немного пообщалась с персоналом. Глядя на часы, я пытался вычислить, когда наконец можно покончить с этими вежливыми формальностями и отправить их ко всем чертям, никого при этом не обидев, чтобы я мог оттрахать Джорджи как воющий маньячина-койот.

– Ну, – наконец встряла Фиона, – к сожалению, Джорджи, вам пора, такси уже ждет вас.

– О, хорошо, спасибо, – ответила Джорджи и повернулась ко мне.

– Ну, Том…

Она протянула руку. Я посмотрел на нее, думая, что она, наверное, что-то хочет мне показать… что ее руки устали от подписания книг, или татуировку. Только потом я понял, что она протягивает руку, чтобы я ее пожал.

С таким же успехом Джорджи могла бы дать мне оплеуху.

Неважно, что несколько часов назад мы были в достаточно интимных отношениях, что мне периодически приходилось поднимать голову, чтобы вдохнуть, но даже исключая это обстоятельство, ее жест означал очевидный отказ от какого-либо личного знакомства. Боковым зрением я заметил, как глаза Фионы расширились от удивления, а потом она расплылась в улыбке.

В издательском деле мужчины и женщины целуют друг друга в щеку, потому что мы – люди творческой профессии. Для этого необязательно быть хорошими друзьями: целоваться в щеки что отдавать честь в армии или следовать строго определенным принятым формам обращения в парламентских дебатах. Вот что отличало нас, как профессиональное объединение, от людей, закалывающих свиней или работающих в государственном аппарате. Если вам кто-то не очень симпатичен, можно поцеловать воздух или всего одну щеку или просто уйти. Но пожимать руку просто не принято. Господи! Почему бы ей просто не изобразить отвращение на лице и не ударить меня палкой?

Замерев в молчании, я не просто протянул руку и пожал ее, скорее, я просто наблюдал, как моя рука, в тот момент имеющая ко мне мало отношения, сделала это автоматически.

– Спасибо за всю проделанную тобой работу, – сказала она. – Я очень благодарна тебе за потраченные усилия и время.

Но я не слушал. Сначала я не слушал, потому что был слишком ошеломлен неожиданным оскорблением. Но досада прошла. Я заметил, что Джорджи не просто жмет мне руку. Моя ладонь была вложена в ее, и она аккуратно поглаживала большим пальцем мне запястье. А когда, осознав это, я поднял глаза, то обнаружил, что она решительно смотрит прямо на меня. Для присутствующих людей она старалась держаться со мной очень формально и на расстоянии, но мне она ясно показывала свое отношение. Потрясающее облегчение. И поразительно волнующее – все смотрели на нас, не имея представления о наших чувствах. Просто великолепно.

Правда, не совсем так.

Мне кажется, сотрудники магазина ничего не замечали, но Фиона начала всматриваться в нас, явно испытывая любопытство. Я не знаю, поняла ли она что-то из нашего телесного языка или действительно заметила, как Джорджи умасливает мое запястье, но когда я взглянул на нее, ее прошлое злорадство сменилось настороженностью. Я поспешно убрал руку и сказал: «Ну, не пропадай!» Так можно было бы ответить какой-нибудь живущей за тридевять земель паре, с которой вы познакомились в отпуске.

Фиона шагнула вперед и, положив руку на плечо Джорджи, сказала: «Нам пора, Джорджи», при этом окинув меня пронзительным взглядом. Они заспешили к выходу, но, оказавшись за порогом, где нас никто не мог видеть, Джорджи обернулась и проговорила губами: «Я позвоню». Я улыбнулся, довольный, и поднял руку. В этот момент обернулась Фиона, так что я постарался сделать вид, что машу ей рукой, что было самым неубедительным жестом со времен создания вселенной. Она посмотрела на меня, потом на Джорджи, снова на меня, сузила глаза и отправилась к такси.

Может быть, она что-то и заподозрила, но не могла точно знать, что происходит, тем более что никаких доказательств не было. И к тому же, даже если бы она знала, что бы она сделала по этому поводу?

Я уже отправился домой, но должен был остановиться и снова вернуться в город. К счастью, я вовремя вспомнил сказанное Саре, что мне нужно кое-что купить. Было бы странно возвращаться с пустыми руками. В городе я быстро забежал в два ближайших магазина и второпях купил таблетки от диареи и складной швейцарский нож, и потом вернулся на автобусную остановку, полный энергии оттого, что мне удалось сбежать незамеченным.

Вообще-то еще я купил пачку сигарет и зажигалку. Сильно нервничая, я выкурил полсигареты в ожидании автобуса. Я, как школьник, прятал ее в рукаве пальто между затяжками. Мои глаза бегали: я боялся, что меня заметит кто-то из Сариных знакомых. Курить эту сигарету было неудобно, и я сильно нервничал… но удивительным образом меня это устраивало больше, нежели не курить ее вообще.

Я вернулся домой. Сара услышала, как я открываю переднюю дверь, и позвала с кухни:

– Том? Это ты?

– Да.

Она оставалась вне поля зрения.

– Так, оказывается, ты был вчера не на вечеринке, а с Джорджиной Най в такси, а? – крикнула она. – Трахались словно кролики на заднем сиденье, так что неизвестно, что происходило в ее гостиничном номере?!

Моя реакция на то, что я услышал, была не эмоциональной и даже не психологической в широком смысле слова: она была физической, и давайте не будем вдаваться в подробности.

Я стоял в прихожей, уставившись в дверной проем, ведущий на кухню, и совершенно не двигаясь, за исключением дрожащих колен. Мне казалось, сама кухня говорила со мной, разевая дверью рот. Сара больше не была для меня простой смертной: она трансформировалась в дух мщения, бестелесную силу, которая общалась с миром людей посредством оракула из кухни. Но что-то было не так. Нет, подождите, ситуация была неоднозначной, что-то было неправильно, словно несовместимые элементы соседствовали друг с другом. Не знаю, что заставило Сару высунуть голову и посмотреть на меня, мое молчание или оглушительные хлюпающие удары моего желудка, который скручивало от страха. В общем, неважно, что было причиной, но в дверном проеме появилось ее лицо, и я увидел, что конкретно вызывало ощущение несоответствия. Она улыбалась. Вот почему ее реплики казались столь удивительными, они были сказаны игривым насмешливым тоном. В голове моей блуждала мысль о том, что Сара узнала о моей неверности и посчитала этот факт занятным… но эта мысль так никуда и не привела. Такой ход мыслей был настолько безумным и развратным, что моя нервная система просто отказывалась его принимать. Сара стояла передо мной и ворошила мои волосы, приговаривая:

– Так вы трахались с Джорджиной Най, да? Ах ты, дрянная любовная подстилка, ты не был в кадре очень долго, так что я немного растерялась.

Сара продолжала насмешливо улыбаться, глядя на меня.

Прикладывая немыслимые усилия, я сделал все, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально, посмотрел на нее и сказал:

– Что?

– Изменнице не поздоровится, – рассмеялась Сара. Меня точно втянули в какой-то сюрреальный фантастический сиквел в стиле Дэвида Линча. Что-то, скорее всего моя голова, должно было воспламениться, словно в замедленной съемке, причем прямо сейчас.

Я поспешно продолжил:

– Что?

– Ну представь, если бы твоя девушка была на заднем сиденье машины с каким-то парнем, по-видимому, по дороге в гостиницу. Интересно, что скажет Дарен Бойл, когда узнает об этом? Думаешь, оставит так?

– Понятно, – ответил я. Потом: – Но откуда ты знаешь?

– В газете фотография, – она кивнула на нечто вне поля моего зрения.

Я проскрипел на кухню походкой все еще несмазанного Железного Дровосека. На столе лежала местная газета, и на первой полосе, хоть и не в качестве передовицы (она была посвящена краху экономики), красовался заголовок: «Най в городе!», что, по моему мнению, весьма оскорбительно и профессионально неэтично, даже если бы я был незаинтересованным лицом. Либо водитель автомобиля пришел прямиком в газету, либо история прошлась сначала по его коллегам-автомобилистам, но, очевидно, информация исходила именно от него. Я уверен, что Джорджи уже видела материал до автограф-сессии, неудивительно, что она так стремилась соблюсти формальности. В материале содержалось все, что мы привыкли считать новостями, как бы это ни давило на психику. На первой полосе был лишь заголовок и пара предложений, за которыми следовала фраза: «Продолжение на стр. 7». Там был текст всего лишь из пятидесяти слов, потому что визит Най был, по их словам, как и следовало ожидать, совершенно пошлым событием. Тем не менее даже в таком маленьком текстуальном пространстве газетчики умудрились уместить все существующие образцы журналистской настырности, которые не устаревают исключительно благодаря постоянному их использованию прессой: например, слова «ласкаться» и «кавалер». Кроме того, что меня назвали «кавалером», я также стал жертвой эстетического пассажа, и меня обозвали «загадочным ухажером».