Текст книги "Секс и деньги. Сборник романов (ЛП)"

Автор книги: Ник Келман

Соавторы: Мил Миллингтон,Роберт Крейг,Марк Дэпин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 69 страниц)

Я положил фотографию на стол рядом с собой и включил ноутбук. Немного времени мне потребовалось, чтобы найти то, что искал. Просто для сравнения: оказалось, ее ноги на фотографии, где она в прилипшем к телу купальнике, ничем не хуже, чем на той фотографии в Интернете, где она вылезает из машины и видны ее ляжки и трусики. Интересно. Я смотрел поочередно то на одну фотографию, то на другую, размышляя над их особой способностью запечатлевать момент, запечатывать его в янтарь времени. Я думал о том, что будущие поколения без преград смогут понять суть сегодняшних явлений, у них будет возможность подглядеть за нашей жизнью. Мы же не можем заглянуть в прошлое, особенно если говорить о людях, живших до изобретения фотоаппарата. Каким особым был ход моих мыслей, но меня немного раздражало, что развить их далее мне мешал отвлекающий меня и трущийся о живот эрегированный член. Я опустил руку и подвигал его немного, стараясь найти для него менее заметное положение. Но он был непоколебим и коварен и продолжал стоять вертикально. Я не мог проиграть, и его сопротивление только сподвигло меня на то, чтобы удвоить усилия и усмирить его с помощью ручной борьбы.

Довольно быстро эта затея стала началом конца.

Время исчезло. Несмотря на отлетное состояние, я был удивительным образом собран и не потерял способности соображать. Упрямая эрекция просто отказывалась заканчиваться то ли из-за моих умственных усилий, то ли из-за попыток обойтись с ней жестко, по-полицейски и применить технику рукопашного боя – быстрого и решительного. Само собой, оставался единственный способ избавиться от этого упрямого гостя. Как только я осознал это, то начал действовать по плану, воплощая его в жизнь и применив все свои силы и упорство. Безо всяких сомнений, я был довольно близок к намеченной цели, как вдруг зазвонил телефон. Как всегда, я схватил его со стола и ответил. Привычка. Совершенно безумное движение, в котором никоим образом функции мозга не участвуют: вот гротескный пример того, что происходит, когда левая рука не знает, что делает правая.

– Алле, – сказал я. Ну ладно, выдохнул.

– Привет, Том, – ответила Джордж.

О боже! Рой самых стремительных мыслей пронесся в моей голове и спикировал в живот.

– О… Джор… хммм… привет, Джордж. Как твои? Дела?

– Все нормально. Послушай, я звоню по поводу того издательского мероприятия. Понимаешь, я как раз буду в Америке. Я знаю, что ты уже сказал, что тебе неинтересно, но была бы очень тебе благодарна, если бы ты выступил за меня.

– Ммм… Ну я не… – Я рассеянно отметил, что, несмотря на катастрофическую ситуацию, моя рука, как оказалась, все еще орудует там. Она остановилась на долю секунду, когда раздался голос Джордж, но каким-то образом умудрилась не ослабить хватку. И теперь она снова двигалась. Я, конечно, здорово ужаснулся этому факту. Я мог только предположить, что рука продолжает совершать позорные движения исключительно из-за наполнившего меня мятежного возбуждения: неужели можно вытворять такое и тебя не накажут (о господи, прости).

– Я буду у тебя в долгу, – прошептала Джорджи в трубку, одновременно одетая в дьявольский черный купальник и сверкающая божественными белыми трусиками, выходя из машины.

Это было из ряда вон. Я чернил себя. Хоть бы что-нибудь произошло! Конечно, должно же быть какое-то спасение? Печально, но в голове у меня было пусто.

– Да… ну… – ответил я, отвалясь на стуле.

– Ну, пожалуйста, Том. Даваааай… ради меня?

Жуть. Просто застрелиться и не жить.

Просто поразительно, какими скачками способен двигаться человеческий разум. И я не в том смысле, что он стремится к какому-то заключению, но просто как ему удается нестись сквозь тысячи мыслей, рисуя сотни возможностей и складывая калейдоскоп из бессчетного количества вертящихся образов? Если в мире и существовал рекорд по скорости мысли, в этот момент я точно побил его. Я – голый за столом с фотографией Джорджины Най в купальнике, передо мной – ноутбук, на его экране – «личная страница Дэйва: фотки под юбкой», на проводе – сама кинозвезда, в руке – пульсирующий эрегированный член, а у входной двери – голос Сары: «Том? Ты дома?»

– Черт!

– Что? – ответила Джорджи слегка удивленно.

– О господи, черт-черт-черт…

Ну и что дальше? Засунуть фотографию обратно в конверт? Выключить компьютер? Постараться в предсмертном состоянии зажать отвердевший член где-то между ног, чтобы он исчез? Прервать разговор с Джорджи, повесив трубку? Накинуть что-нибудь из одежды? Если ваша девушка уже за дверью и нет никакой возможности успеть сделать все сразу, нужно найти главную улику, в противном случае все ваше алиби рухнет и оставит вас безо всякой надежды на более-менее внятный ответ. Вам просто придется признаться: «Привет! Я сижу в столовой голый и дрочу на Джорджину Най». Вы скажете, что главная улика – эрекция, но пораскиньте мозгами. Если даже у вас все в полном покое, но на столе фотография женщины в купальном костюме, изображение ее трусиков, плюс вы сидите нагишом в столовой: явно Сара что-то заподозрит, она же не дурочка. Если бы у меня была всего лишь эрекция, с которой пора разобраться, я бы, по крайней мере, мог сблефовать: «А! Сара! (широкий театральный жест), я так тебя ждал!»

– Ты в порядке? – спросила Джорджи.

Я грохнул крышкой ноутбука, закрыв его.

– Да! Черт! Черт!

– Том? – вопросительно произнесла Сара. Она определенно слышала мои шебуршания. Или, возможно, до нее донеслось биение моего сердца, колотившегося так оглушительно, что еще один децибел, и из оконных рам вылетят стекла. – Том?

– Да, – ответил я Саре. Я постарался сделать это с обычной интонацией, словно говорящей: «Незачем заходить в столовую – тут нет ничего интересного».

– Что да? – спросила Джорджи.

Я неистово оглядывал комнату в поисках хоть какой-либо одежды. Хоть шаром покати, мать твою! Ну! Хотя кое-что было: чехол от моего мобильного телефона. Думаю, я мог бы напялить его на торчащий член. Входит Сара, а у меня на пенисе болтается чехол с картинками из жизни Симпсонов, тогда я выкрикну: «Та-да!», а потом внезапно скончаюсь от сердечного приступа. Лучшего плана я придумать не мог.

– Ничего, – прошептал я Джорджи. – Послушай, мне нужно идти, я…

Я уже слышал шорох вешалок для верхней одежды у передней двери.

– Том, – прокричала Сара, – со мной Линдси и Бет, я сказала, что мы присмотрим за ними часок, пока Сюзан занята переучетом товара.

Сюзан работает вместе с Сарой в магазине полуфабрикатов. У нее две дочери: Линдси шесть лет, а Бет – четыре года.

Так что мне кранты. Теперь наверняка посадят в тюрьму за развращение малолетних.

– Том? Так… ты выступишь на этом издательском вечере? – спросила Джордж.

– Что? Да, что угодно, да… – В столовой были прозрачные двери. – Как скажешь… Да.

– Здорово! Спасибо!

– Не за что. Мне нужно идти. Пока, любовь моя.

– Ха, как ты меня назвал?

– Просто… Я не… это…

– Все в порядке, – сказала Джорджи со смехом в голосе, – пока! – И повесила трубку.

Теперь пора выбраться через застекленные двери в сад. Я кинулся к дверям. О боже! Тогда я буду разгуливать нагишом по саду и не смогу иначе проникнуть в дом, кроме как голым войти обратно в столовую через те же самые застекленные двери.

Дверь распахнулась. Я нырнул на пол, утягивая со стола фотографии.

К счастью, стол стоял между нами, и меня не сразу можно было разглядеть из дверного проема. Я приподнял голову, чтобы взглянуть, что происходит.

– Привет. Линдси, – поздоровался я. – Привет, Бет, я просто уронил кое-какие бумаги со стола… и их поднимаю.

– Вам…

– Нет!.. Не нужно помогать, спасибо. Почему бы вам, девочки, не пойти в соседнюю комнату? Можете посмотреть кино.

– А какие у вас есть кассеты? – спросила Линдси.

– Ну не знаю, много разных.

– А есть детские фильмы? Мама не разрешает Бет смотреть страшилки, ей потом снятся кошмары.

«Тогда ей намного полезнее будет посмотреть любой фильм в той комнате, нежели случайно заглянуть под этот чертов стол».

– Я точно не знаю, что у нас есть. Возьми Бет и посмотрите сами.

– Хорошо.

– Вы весь мокрый, – сказала Бет.

– Да. А теперь идите, девочки.

Они ушли. А где Сара? Я навострил уши и услышал исходящее из кухни шипение жарящихся котлет. Я в столовой, слева от кухни, где находилась Сара, справа в гостиной были Линдси и Бет. Смогу ли я прокрасться через прихожую наверх по лестнице так, чтобы меня никто не заметил? Если они точно будут сидеть в комнатах, причем за закрытыми дверьми, все будет тип-топ. Я понятия не имел, закрыта ли дверь в комнату Линдси и Бет, но знал наверняка, что дверь на кухню распахнута настежь. Сара ни разу в жизни не закрывала двери, я же, наоборот, фанатично закрывал их за собой и другими, так что ее привычка просто сводила меня с ума. Знать бы, сколько у меня есть времени, чтобы воспользоваться хотя бы этой призрачной надеждой. Нужно решаться, нельзя терять ни минуты. Чтобы было чем прикрыть свое постыдное хозяйство, если случится непоправимое и Линдси и Бет застукают меня, я выключил из розетки ноутбук и прикрыл им пах.

Я не святой, спорить не буду, но всяко не сатана. Я не серийный убийца и не тиран. Я никогда не удирал, украв деньги из пенсионного фонда для вдов военнослужащих, и никогда не отправлял младенцев в детский приют, чтобы похитить наследство. Учитывая все это, будет несправедливо, чтобы в тот самый момент, когда и так забот полон рот, я сжег свои гениталии о жутко горячий пластмассовый корпус ноутбука. Неужели я не заслуживаю снисхождения?

Если вы неожиданно обжигаете гениталии, то произносите: «Черт!», кем бы вы ни были. Как мне удалось рявкнуть это безмолвно, до сих пор не представляю. Уж поверьте мне на слово, боль была адской. Я схватил окаменевший пенис и стиснул его, мое лицо хрустнуло, я закрыл глаза и сжал губы так, что открылись мои стиснутые зубы, и процедил: «Гррррраааа!» – если бы кто-то зашел сиюминутно, им бы предстала живописная картина, и, боюсь, они бы поняли ее не так, как надо. Но, к счастью, никто не зашел, и, несмотря на то что времени было в обрез, я все-таки осмотрел свое тело в поисках следов от ожога. Как бы ни был занят человек, он всегда найдет время проверить, как поживает его бедный пенис, если он обжег его корпусом ноутбука, иначе и думать не стоит. Ожогов видно не было. Судя по судорожной боли, я рассчитывал увидеть на члене отпечатанный серийный номер и вентиляционную решетку в качестве клейма. В полубезумии я размышлял, как потом вразумительно объяснить доктору и Саре, зачем я вытатуировал серийный номер на пенисе? Однако, как водится, при ожоге гениталий болезненные ощущения гипертрофированы, поэтому реально никаких ярких покраснений на теле не оказалось. Но, естественно, к месту приливает кровь. Само собой, там с циркуляцией крови и до этого было все нормально, но теперь казалось, что у пениса появилось собственное сердце. Он покачивался вверх-вниз, отбивая ритм моего учащенного сердцебиения, временами словно поднимая подбородок и желая поздороваться с кем-то мне невидимым: «Привет, как дела?» Приложив старания, я упаковал его под ноутбук, заботливо перевернув корпус, чтобы сейчас задействовать более прохладную поверхность.

Ноутбук сдавил мне пах, я дополз до двери и приоткрыл ее, словно сверток, где может оказаться бомба. Выглянул наружу. Я не видел, что творится в гостиной: она располагалась как раз по соседству, а входная дверь была у той же стенки, так что мне лишь оставалось надеяться, что девочки заняты просмотром видеокассет и не заметят, как по коридору несется взрослый пупсик. Но я вполне мог видеть, что происходит на кухне: она располагалась в самом торце коридора, перпендикулярно столовой. Дверь была нараспашку, и Сара готовила еду. Я прикрыл створку, оставив щелочку шириной в человеческий волос, и наблюдал за ней через отверстие. Стоя у раковины, она нарезала сыр и опускала готовые кусочки в миску с чем-то, что издалека напоминало фруктовый йогурт. Я находился с тылу и был явно вне ее поля зрения. Однако она без сомнения заметила бы краем глаза мои движения, если бы я сделал попытку выскользнуть из комнаты прямо сейчас. Нужно выждать, пока она встанет в более выгодное для моего побега положение.

Внезапно она повернулась и посмотрела прямо на меня. Душа ушла в пятки. Правда-правда, ощущение было таким, словно нечто глубоко в сердце было внезапно высосано: меня затрясло, дыхание перекрыло, конечности стали ватными, словно кто-то нажал кнопку и я выключился.

Сара обмакнула в йогурт ломтик сыра, отправила в рот и поставила тарелку у плиты. Конечно же, она не могла видеть ни меня, ни даже мой широко открытый глаз, выражающий вселенский ужас. Я же обозревал ее вполне отчетливо через узкую щель. Я приказал своим легким снова дышать и с немалой гордостью отметил, что не напрудил на ковер. Сара замурлыкала какую-то мелодию и потянулась к шкафчикам наверху. Она стояла ко мне спиной. Вот мой шанс, и кто знает, повторится ли он? Была не была, ребята!

Прижав к телу ноутбук, словно гарантию безопасности, я рывком отвел дверь, как можно быстрее и тише. Мои скулы были сомкнуты от напряжения, я проскочил в коридор мимо гостиной (дверь приоткрыта, но девочек не было видно), мимо лестничной площадки и пронесся вверх по ступеням.

Никаких воплей позади: я победил.

Я влетел в спальню и накинул на себя первое, что попалось в шкафу. И вот я стоял – неразоблаченный и одетый – и чувствовал себя КОРОЛЕМ ЭТОГО МИРА, мать вашу! Я сжал кулаки и потряс ими в воздухе: «Йес!»

Неспешным шагом я отправился вниз. На кухне Сары уже не было. Она сидела за моим столом с тарелкой йогурта и сыра и с отсутствующим видом рассматривала фотографии Джорджи из кинутого мною там конверта.

– Привет, – сказал я, коротко целуя ее в рыжую макушку.

– Где ты был? Я думала, ты тут.

– Тихо, я ходил писать. Можно?

– Ну да, конечно, просто я не слышала, как ты проходил мимо.

– Я поздоровался, – вздохнул я. – Но ты напевала себе что-то под нос, витая в облаках.

– А, понятно… Это для книги, да?

– Да. Издателям всегда нравятся фото. Картинка стоит тысячи слов и примерно столько же дополнительно проданных копий.

Она перебрала детские снимки и остановилась на фотографии, где Джорджи запечатлена в купальнике.

– Красивая фигура, – сказала она с неподдельным восхищением.

Я наклонился вперед, перегнувшись через плечо Сары, и прищурился, глядя на фото, чтобы создать впечатление, что я как-то не рассматривал снимок до этого.

– Хмм… – пожал я равнодушно плечами, – она не совсем в моем вкусе.

IV

Сожалею, что вам пришлось увидеть такое, правда. Вы – утонченные личности, ну, большенство из вас, и не должны сталкиваться с подобными вещами. Для утешения подумайте о том, каково будет Тому, когда вы все встретитесь на том свете и он узнает, что многие из вас сидели, как в кино, и наблюдали, как он тут хотел по-быстренькому, понимаете?

Конечно, это зона моей ответственности, и я, как зрелый Бог, готов в знак поражения поднять руки и признать свою вину, поэтому и рассказываю вам об этом. Когда я решил провернуть дельце – создание вселенной и все прочие, – я думал, что это всего лишь приятное развлечение. Я все обустрою, и она начнет функционировать… а я буду себе сверху наблюдать – вроде как с интересом, но иногда отвлекаясь и позволяя поразмыслить себе над чем-нибудь занятным. Понимаете меня? Но в любом случае, чтобы процесс пошел, нужно было повозиться с полами, так что надо было и это взять на себя. И в голову бы не пришло, что эта тема станет настолько важной, клянусь вам, никогда бы не подумал. Знаете, вот слышал недавно про Рахмана и Ходжсона. Эти ребята – ученые… А я просто помешан на науке, кстати… Вы смотрите канал «Дискавери»? Это просто класс – обожаю эту штуку. Понимаете, мне без толку знать, что и как функционирует, да и зачем это нужно? Вот хочу, чтобы была акула, и говорю: «Бум – акула!», вот и все, бада-бинг-бада-бум! Я не собираюсь вдаваться в подробности, что за ерунда? Правильно же говорят, дьявольщинка в мелочах?! Ха-ха, «дьявольщинка в мелочах», понимаете шутку-то? Нет-нет, я снова решил вас позабавить: расслабьтесь, нет никакого дьявола. Зачем мне лепить дьявола? Я что, без мозгов, что ли? Но шутка неплохая вышла, как вам? Ну, неважно, просто хочу сказать, что эти ученые изучают всякую ерундистику, исследуют, объясняют, как что функционирует. А я-то: «Ничего себе! Акула. Так вот как я ее сделал… ну, круто». И тут то же самое, эти парни Рахман и Ходжсон – Стэн и Рэй – проводят всякие эксперименты и изучают, могут ли они заставить людей… ну, понимаете… заинтересоваться ботинками. То есть, грубо говоря, они изучают, можно ли сотворить кумира в лаборатории, ясно? Потому что у некоторых уже и так есть фетиш, и нужно попытаться понять, как он возникает, и лучший способ – создать предмет поклонения самостоятельно. Они решили выбрать ботинки в качестве иконы. И не надо задавать вопросов, почему именно ботинки. Может быть, им пришло в голову, что нижнее белье опорочит столь благородное дело, а заставить людей «фанатеть» от газотурбинного двигателя может просто усложнить ситуацию, так что они остановились на ботинках. Да черт с ним, спросите их самих, если вам так интересно: для моего рассказа это значения не имеет. В общем, они этими занялись. Стэн и Рэй проводят эти, ну… вы понимаете… эксперименты со всеми желающими, и в какой-то момент, когда они показывают им картинку ботинок, те приходят в дикий восторг.

Вот и Том проводил тренировки сам с собой. Аутотренинг: он усугублял свое влечение к Джорджи тем, что совмещал рассматривание фотографий с… эээ… стимуляцией. Конечно, он об этом не размышлял и делал это по наитию, но все равно именно этим он и занимался. Возможно, некоторым стоит обратить на это внимание, да? Помните о том, что руки творят,

–

просто, чтобы избежать крутых виражей, на которые вы не рассчитывали. Но все в порядке. Не будем показывать пальцем: вы же понимаете, о ком речь.

Но и это не первично в моей истории. Самое важное произошло после того, как Стэн и Рэй отработали трюк с ботинками. Понимаете, они получили нужный им результат и вполне счастливы. Они идут в ресторан отметить победу или не знаю, что уж они делают, а потом,

–

они ведь добрые ребята,

–

принимаются за очищение своих подопечных. Они собираются избавить участников эксперимента от такого пристрастия, как ботинки, которое они создали исключительно в целях научного исследования. Вот тут-то и собака зарыта. Видите ли… многие вовсе не хотят, чтобы их излечивали. Им все в кайф. Ну, вообразите, как они себя чувствуют. Словно они открыли неведомый третий пол. Теперь они могут провести целый день, стоя перед витриной обувного магазина. Они словно наблюдают за оргией, понимаете? Всего лишь заданная схема действий… но именно в этом и состоит привязанность. Я изобрел влечение просто ради продолжения рода, но, чтобы ничего не сорвалось, я сделал его очень сильным. Таким мощным, что Том готов теребить свое хозяйство в столовой, пока никого нет дома. Настолько сильным, что тем, кто его испытывает, оно кажется не просто воспроизводством, а чем-то ценным и даже мистическим. Труппа ботиночных фетишистов не хочет, чтобы у них отобрали их влечение к мягким стелькам, а вы бы хотели, чтобы у вас отняли желание? Если бы врач сказал вам: «Мы уберем у вас физические влечения, и вам больше не будут мешать ощущения, возникающие, когда вы смотрите на кинозвезд, или певцов, или моделей, или человека на той стороне дороги, вы сможете жить без тревог, эти позывы больше не будут вас беспокоить», согласились бы вы на операцию? Как я уже говорил, отчасти это и моя вина. Я сделал кое-что важным для вас, но вдруг оказывается, что эти вещи важны для вас совершенно иначе, как я и предположить не мог, просто голова идет кругом. Я хотел, чтобы ваши влечения были сильными, но никогда не желал сделать их чем-то особенным.

Мне очень жаль, правда.

Глава 7

– Что Том тебе подарил? – спросила Мэри, жена Хью.

У нас были домашние посиделки в честь дня рождения Сары. Друзья Сары и пара ее наименее опасных родственников выхаживали по дому, держа пошлые пластиковые тарелки с ветчинными рулетами и чипсами в одной руке и бокалы шампанского – в другой. Они расспрашивали друг друга о работе, восклицали: «О, неужели?», а потом замолкали. Сара пригласила разношерстных друзей, я пригласил Хью. Я знал кое-кого из них – моих старых коллег из газеты и тому подобных, но тут не было никого, с кем я регулярно общался или в свою очередь с удовольствием бы пригласил на день рождения своей девушки. Но я был не против, как ни странно. Мне для общения вполне хватило бы Хью и Эми. Хотя Эми все-таки не была мне подругой: она была моим агентом, что одновременно означает чуть больше, чем друг, и чуть меньше. Так что если бы я пригласил Эми на вечеринку, думаю, она почувствована бы себя не в своей тарелке, словно мы переступили некую черту. Она бы ощущала какую-то витающую в воздухе противоестественность, так же почувствовал бы себя мужчина, если бы его жена пригласила на его день рождения своего гинеколога.

Я ожидал, что Хью будет давить на плешь всем гостям, пресекая их попытки беспечного веселья. Но я никак не ожидал, что именно Мэри сразу испортит праздник.

Мы с Сарой пересеклись еще утром. Вообще мы редко ссоримся: Сара полна оптимизма и у нее славный характер, а я просто лентяй, так что, когда возникал конфликт, мы даже не знали, как себя правильно вести. Нам явно не хватало опыта, никто не знал, что говорить, и всегда было непонятно, кто должен начинать речь и, самый финиш, как ссору заканчивать.

Именно с размолвки наше утро и началось. Накануне я сидел над книгой до глубокой ночи и всяко не смог проснуться заранее, чтобы разбудить Сару поцелуем и подносом с завтраком, следуя заведенной в нашем доме традиции. Но Сара твердо была намерена получить то, что ей по праву полагается, так что, вместо того чтобы встать, она все утро напрасно сидела в кровати, причем бог знает сколько. Просто в наивном ожидании моего пробуждения. Мне кажется, она стала разбухать уже тогда. Вообще, я подозреваю, что и глаза открыл именно от того, что Сара наконец потеряла терпение: я точно знаю, что когда очнулся, у меня необъяснимым образом болело ухо, а Сара потирала локоть.

В общем, проснувшись, я встал и выполнил свою обязанность. Я вернулся в спальню с подносом с завтраком и с открыткой. Внутри открытки был неподходящий текст, что еще более распалило Сару, но какой идиот читает текст внутри открытки, перед тем как ее купить? Сара аккуратно поставила открытку на прикроватный столик.

– А подарок? – сказала она, заметив, что я не принес презент на подносе и осматривая комнату в его поисках.

– А, да, – ответил я, вспоминая, что я ей кое-что приготовил. – У меня есть для тебя подарок, но его не завернуть в оберточную бумагу.

Сара распрямилась, сидя на постели, и немного повеселела. Она извивалась от нетерпения.

– А что это?

Я быстро сгонял в свой тайник и вернулся с конвертом.

– Им нельзя воспользоваться немедленно. Но я все-таки приготовил для тебя конверт, чтобы тебе было что открыть сейчас.

Сара взяла, можно сказать, скорее выхватила конверт у меня из рук и изучающе согнула его в руках.

– Это билеты? – предположила она.

– Нет, не совсем, – улыбнулся я в ответ.

– О-о-о… – пропищала она с девичьей непосредственностью. Она разорвала конверт с бешеной радостью и торопливо развернула лежащий внутри лист бумаги.

– Это годовая подписка на журнал «Велоспорт», – сказал я утвердительно.

Она, не отрываясь, смотрела на бумагу.

– Я оформил подписку по Интернету, но распечатал подтверждение заказа, просто чтобы у тебя было что открыть этим утром.

Сара перечитывала распечатку молча и не двигаясь, ну… наверное… раз двенадцать.

Наконец она засунула ее обратно в конверт, положила конверт на прикроватный столик рядом с открыткой и сказала: «Спасибо».

В течение следующих двадцати минут мы и поссорились.

С тех пор ссора так и продолжалась. Мы готовили еду для вечеринки, общаясь прохладно-деловито. «Я помогу тебе порезать сыр, но это вовсе не значит, что ты мне нравишься, понятно?» Пока мы носились по дому туда-сюда в процессе приготовлений, мы ни разу не упустили возможность пройти друг мимо друга молча, не глядя в глаза.

Таков был контекст. Именно в этом контексте Мэри спросила Сару:

– Что тебе Том подарил?

– Подписку на журнал, – ответила она, улыбаясь так, что у всех по коже побежали мурашки.

– О, – сказала Мэри. – Очень мило.

– Да, правда, ты так думаешь?

– Это журнал о велоспорте, – вставил я, защищаясь. – Знаете, Сара ведь очень любит велоспорт. А это американский журнал. Я подписался на него по Интернету.

– О, – сказала Мэри. – Очень мило.

Хью, почуяв неладное, сменил тему. Хотя у Хью, как известно, всего одна тема для обсуждения, явно не способствующая поднятию настроения.

– Двадцать девять исполнилось, да? – сказал он Саре. – У тебя есть еще возможность пожить, в двадцать девять-то. Наверное, ты это еще не осознаешь, наверное, думаешь, что лучшие годы позади, но в реальности у тебя есть, по крайней мере, еще один годик, уж поверь мне.

– Меня нисколько не огорчает, что мне двадцать девять.

– Молодец!

– Джорджине Най тридцать, – сказал я, надеясь поддержать тему, но стоило мне произнести эти слова, как я совершенно забыл, о чем идет речь.

Возникла заминка, после которой Хью добавил:

– Вот именно.

Все вперили взгляды в бокалы с вином, а потом Хью занялся дальнейшим поднятием нашего настроения.

– Конечно, – погрузился он в размышления, – большинство людей думают, что все кончено, как только тебе исполняется тридцать… но это вовсе не правда. Что за глупости? Ваша жизнь не заканчивается, пока вам не исполнится тридцать пять.

– Тридцать пять, о чем ты? Тебе-то тридцать семь, Хью, и ты до сих на ногах, – сказал я.

– О, конечно, вы продолжаете по привычке волочить ноги, но всего лишь в ожидании смерти, честно говоря. После тридцати пяти ваше тело начинает разлагаться, оно несется кубарем в пропасть, причем быстрее, чем вы могли предположить. Вы смотритесь в зеркало и внезапно замечаете, как редеют ваши волосы и просвечивает кожа головы. Жиреете и не можете сбросить жир, что бы вы ни делали, постепенно вы оседаете вниз. Вы можете сутки стоять в душе, хватая себя за обвисшие телеса и поднимая их. Но, едва разжав руку, вы видите, как они опадают грузно и безнадежно, подрагивая, словно желе. – Хью уставился в пол, но взгляд его ни на чем не задержался. – Вы начинаете косить украдкой, носить эластичные пояса, думать о суставах, беспокоиться о питании, засыпать во время вечерних новостей и покрякивать со словами: «Ох… Я слишком долго сидел в одном положении». В тридцать пять все это обнаруживается со столь стремительной скоростью, что вам недосуг осознать, что происходит. Поэтому… – Тут Хью поднял на меня грустные глаза. – Ты когда-нибудь заполнял анкеты? Там есть возрастные категории с графами: «1–7 лет», «7 – 14 лет», «14–21 год», «21–34» и… «35–70». И это последняя категория. Иногда им даже лень смягчить удар, написав цифру 70, иногда там просто «35 и старше», то есть «от 35 и до смерти». 35 – и поехали, – он выкинул вперед руку и посмотрел вдаль, словно метая кегли, – …в бесконечность. Добро пожаловать, станция «35», следующая остановка – могила.

Хью сделал глоток вина, прополоскал им рот, глядя в пол и медленно покачивая головой.

– Ну, – сказала Мэри. – Я, наверное, пойду, возьму что-нибудь поесть, все выглядит таким аппетитным.

– Мммм… да, – сказал я, провожая ее к столу, – приступай, тут все нужно подчистить.

– А с чем бутерброды?

– Есть с лососем, сыром и джемом, – сказал я. Затем придвинулся ближе к ней и прошептал: – Я их сам готовил, так что не волнуйся, это три отдельных вида бутербродов.

Дядя Сары Тэм и его жена Лиззи уехали последними, около одиннадцати вечера. Лиззи еще раз извинилась за Тэма и поблагодарила нас за пакет с остатками торта. Тэм стоял за ней, извиваясь с поразительной для его возраста грацией, и напевал «Do You Think I’m Sexy?».

[1]

Мы успокоили Лиззи, что все в порядке, поблагодарили за приезд и льготный купон в «ИКЕА» и заверили друг друга, что постараемся видеться чаще в этом году. Уводя Тэма по дороге к машине, жена прошипела:

– Ты каждый раз так делаешь.

– Быстрее, – прошипел он ответно, насмешливо улыбаясь, – давай-ка поспешим домой, я бы не прочь покувыркаться.

Мы помахали им рукой, закрыли дверь и начали молча прибираться. Я убирал мусор со стола, а Сара стояла рядом со мной и выкладывала остатки трапезы на как можно меньшее количество тарелок. В комнате зависло больше тишины, чем в ней помещалось. Потом, не отрывая глаз от бисквитов, Сара наконец заговорила:

– Извини.

Я перестал убираться и уставился на нее. Она паковала остатки бисквита в небольшую миску, и каждое чавкающее движение ложкой было громче, чем если бы высокие резиновые сапоги вынимали из глубокой грязи. Когда она закончила, то остановилась и посмотрела на меня.

– А… я сказала: извини, – повторила она, с грустью улыбаясь. – Хорошо, что ты выписал для меня журнал, я знаю, что он мне понравится. Просто… понимаешь… я ожидала чего-то действительно… оригинального. Наверное, я маленькая свинья, но я столько раз намекала тебе по-всякому, что сама уверовала, что ты готовишь мне нечто невероятное. Я так была убеждена в этом, что даже стала ощущать, что ты что-то скрываешь…

– Скрываю? В смысле?

– Понимаешь это не объяснить словами. Просто у меня было ощущение, что ты что-то задумал, что что-то происходит, о чем ты мне не рассказываешь, и это еще больше убедило меня в том, что ты готовишь мне большой сюрприз. Наверное, мне просто хотелось так думать, потому что мне так мечталось, чтобы было именно так. Я пришла в бешенство, потому что была слишком разочарована… но я сама себя обманывала, на самом-то деле.

– Нет… это я виноват. – Я чувствовал себя премерзко. И почему я первым не покаялся? Ну и подлец же я.

– Просто я дерьмовник, Сара. Ты же знаешь, какой я, не могу себя заставить сделать нечто из ряда вон, ну просто не могу. Я не могу организовать карету и балет…

– Что организовать?

– Ну, для сравнения, понимаешь, – шутовские игры. И да, я на самом деле думаю, что они дурацкие, и мне серьезно кажется, что мужчины, которые так поступают, – напыщенные индюки, но мне так или иначе нужно было сделать свой шаг: я же знал, как ты этого хочешь. Но я исправлюсь и придумаю что-нибудь. Просто в этот раз не вышло, потому что… ну, знаешь… потому что я такая какашка.

Сара сделала два шага вперед, чтобы преодолеть то огромное расстояние, что разделяло нас весь день, и обняла меня, щекой прижавшись к плечу. Я прижал ее к себе еще сильнее и провел пальцами по ее полосам. Она пахла домом.