Текст книги "Секс и деньги. Сборник романов (ЛП)"

Автор книги: Ник Келман

Соавторы: Мил Миллингтон,Роберт Крейг,Марк Дэпин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 69 страниц)

В общем, поговорили, вернемся к нашим делишкам, да? Я рассказываю вам историю про Тома и других ребят, чтобы показать кое-что, понимаете? Я стараюсь на примере объяснить вам, почему вещи происходят именно так, а не иначе. Речь о том, как что действует, то есть как вы действуете сами. Пытаюсь объяснить: почему вы ведете себя так или иначе и придерживаетесь определенного пути, хотя можете его перед собой и не видеть. Некоторым не по душе то, что я излагаю, но советую вам вдуматься в ситуацию. Хотя сейчас хочу, чтобы вы просто наблюдали за ними, ладно? Я знаю, что вы, друзья мои, любите покопаться в себе и других и, скажем так, порасстраиваться, верно? Глядя на то, кто чем занимается, где находитсяи все такое. На внешний вид. Вы увлекаетесь частностями и не можете разглядеть картину в целом. То есть, может быть, и можете, но не желаете этого делать, правильно? Эта история – дело вполне обычное. И на то есть свои основания, но к ним я еще вернусь. Просто не нервничайте и не смущайтесь из-за шумов сзади, договорились? Наблюдайте за людьми. Не думайте о том, кто они, а следите за тем, что они делают! Люди – всегда самое главное.

Глава 4

Я позвонил Эми на счет «четыре» после того, как попрощался с Джордж. Она была счастлива, что ситуация складывается самым благоприятным образом, и похвалила меня за навыки дипломатии.

– Урррраа! Так и надо, твареныш!

Эми сказала, что свяжется с агентом Джорджины и немедля примется за обсуждение подробностей контракта.

Сара тоже явно обрадовалась.

– И какая она?

– Очень уж проворная.

– Видишь, я же тебе говорила, что она умница.

– Нет, – ответил я, качая головой, – вообще-то я в самом прямом смысле. Она носилась по всему городу, и я чуть не умер, еле поспевая за ней. Она бодра, как чертова гончая.

– А еще что? Расскажи мне, как все было.

– Ну, нечего особо рассказывать. Я пока еще не очень понял, что она собой представляет. Джорджине определенно нравится быть знаменитостью и играть в эти игры, я предполагаю, что она лукавая хитрованка, на этом мои размышления о ней заканчиваются.

– А что на ней было надето?

– Сара, я должен предупредить, что мои рабочие отношения с ней явно усложнятся, если ты начнешь, как одержимая, следить за ней, понимаешь?

– Ох, мне просто интересно. Ты же редко работаешь с настоящими знаменитостями. Обычно это всего лишь занудные путешественники или люди, пережившие жуткие личные трагедии… а тут по-настоящему интересно – ее ведь даже по телику показывают.

– Ну, хорошо. На ней были супервыразительные полотняные штаны и очень сексуальная мешковатая спортивная рубашка.

– Ничего себе! Так это же любой может напялить. Даже я могу надеть что-то вроде этого… Ничего себе!

– Тебе принести водички?

– Тихо ты, мерзавец. – Она шутливо ущипнула меня за ухо, потом опустила голову мне на плечо и сказала почти сонно: – Наверное, будучи такой большой знаменитостью, она получает кучу подарков… ну знаешь, проявление малейшего интереса к чему-либо, и ей преподносят это на блюдце… – Сара выводила пальцами узоры на моем животе.

– Учти, я не буду пытать Джорджину о том, может ли она достать для тебя бесплатные билеты на велосипедные гонки.

Сара внезапно подняла голову с моего плеча и прямо уселась на диване.

– Кстати, об этом-то с ней можно поболтать, – подсказала она. – Ты же не знаешь, может, ей так же интересен спорт, как и мне?

– Так же интересен, как и тебе, говоришь? – усмехаясь, ответил я.

– Не знаю, что ты имеешь в виду, но ты идиот, ясно?

Я чмокнул ее в нос. Сара демонстративно вытерла его ладонью, дурачась, но снова приклонила голову мне на плечо.

– Любишь ли ты меня так сильно, что у тебя кружится голова, словно от божественного наркотика, несущегося по твоим венам?

– Ну, пожалуй.

– Хорошо… ну тогда помни о билетах, вдруг эта тема всплывет в вашем разговоре.

Джордж позвонила где-то в полдесятого. Услышав ее голос, я внезапно вскочил. Спокойно…

– Том?

– О… Джордж, я очень рад! – сказал я с таким видом, будто мне приходится проигрывать в уме еще кучу деловых контактов. – Привет, а я только… – я махнул рукой в сторону занавесок, – понимаешь… Ну, как твои дела?

– Хорошо, спасибо, я в порядке. Скажи, тебе без разницы, где мы будем делать интервью?

– Ну, разница есть. Лучше не делать его в ночном клубе, у меня диктофон плохо реагирует на громкие басы, но, в общем, главное – чтобы было потише и мы могли свободно общаться. За обедом в гостинице, например, или в тихом ресторане… – Я, само собой, надеялся, что меня накормят на халяву.

– Понятно. Ну, отлично. Думаю, что можно было бы пообщаться на «Карлтон Хил».

– Отлично.

Да уж, отлично. Ясно: я не только не смогу потрескать, но она еще и заставит меня прошагать вверх неизвестно сколько ступенек. Неужели эта женщина не может работать на уровне моря? Если так будет и дальше, мне придется позвонить Эми и попросить ее внести в список непредвиденных расходов покупку мула.

– Отлично, – повторил я.

– Хорошо, тогда увидимся там, скажем, в два. Завтра должна быть хорошая погода. Я слышала, оттуда открывается потрясающий вид.

– Да. Великолепно… И вид… С нетерпением жду нашей завтрашней встречи.

«О Боже, спаси и сохрани!»

Утром я провел небольшие раскопки в Интернете. Как и следовало ожидать, учитывая, что Джордж – борец за права женщин, я нашел довольно большую подборку фотографий, где она запечатлена обнаженной. Просмотрев около тридцати из них, понял, что все они фальшивки. Одну изучал довольно долго, но в результате сделал вывод, что тень падает как-то неестественно, к тому же вряд ли у человека может быть такое мечтательное лицо, когда он занимается тем, что изображено на фотографии. Единственной подлинной фотографией был снимок ее трусиков под юбкой, когда актриса выходила из машины, отправляясь на какую-то премьеру или что-то в этом роде. Необходимой деталью в углу общего снимка размещалось увеличенное изображение ее промежности. Как ни посмотри, на ней были трусы, причем вполне земные, скажем прямо, так что кадр мог быть интересен лишь тем, кто просто перся от того факта, что ее ноги срастаются у бедер. Да, и еще я узнал, что ей тридцать. Интернет действительно неисчерпаемый ресурс.

Я приехал в город пораньше на автобусе и поднялся на «Карлтон Хил». Я опоздал на первую встречу, поэтому мне хотелось знать наверняка, что я прибуду на вторую с запасом, но и это не главная причина. Подъем на «Карлтон Хил» довольно крутой, поэтому к моменту прихода Джордж мне хотелось быть уже на самом верху, беспечно прогуливаться вдоль перил и небрежно опираться на решетку, словно Марлон Брандо, облокотившийся на музыкальный автомат в «Дикаре». Так явно лучше, чем появиться ползущим на четвереньках, жадно хватая ртом воздух, как… скажем… Марлон Брандо, взбирающийся на «Карлтон Хил» на закате своей карьеры. Я взобрался наверх, некоторое время наслаждался тем, что жадно глотал воздух, и потом принялся за поиск удобного места. Я испробовал несколько поз: встать спиной к дорожке с обращенным к «Обсерватории» взглядом, держась одной рукой за черные металлические перила, а другой раздумчиво касаясь подбородка; наблюдать через двор на реку и замок; откинуться назад, руки глубоко в карманах, закрыть глаза и подставить лицо солнечным лучам. Наигравшись с позами, я уже решил принять последний вариант, но – увы – я слишком долго примерялся в поисках идеального положения и места, где острые выступы не врезались бы мне в спину столь брутально. Слишком много тупого топтания. Так что когда Джордж поднялась наверх, я был занят маленьким танцем: встряхивал ботинком, тер его о землю, а потом пялился на подошву. Я совершал столь непонятные действия для того, чтобы избавиться от огромного прилипшего на подошву куска собачьего дерьма цвета охры. Экскремент застрял прямо у основания каблука, как раз в том самом месте, с которого черта с два сдерешь налипшее дерьмо.

Знаете, что меня отвращает в таких запахах? Их неясное происхождение, вот что. Конечно, запах чеснока не из приятных, но уж лучше, чтобы обо мне думали: «От него воняет чесноком. Натрескался, как сапожник, и теперь от него воняет чесноком», чем «Боже ты мой, и чем это от него так несет?». По крайней мере, если люди знают, что это за вонь, они принимают ее. Ну, кроме таких вот случаев, как со мной. Но все равно понятные запахи явно лучше мистических ароматов. Я говорю обо всем этом лишь для того, чтобы пояснить, почему, когда Джордж подошла ко мне и улыбаясь сказала «привет», я выпалил: «У меня собачье говно на ботинке». Затем без промедления поднял ногу и сунул подошву чуть ли не ей в лицо.

Артистка взглянула на экскремент, расплющенный на подметке и за ее пределами, и кивнула.

Я отошел в сторону, чтобы поскрести ногой о более высокую траву, пока Джордж терпеливо дожидалась моего возвращения. На ней были те же солнечные очки, а волосы спрятаны под шляпой, как и вчера, но сегодня на ней были джинсы – явно вышедшие из моды еще во времена ее бабушки – и нечто напоминающее мужскую белую рубаху, которая была ей не по размеру, манжеты свисали до кончиков пальцев. На ней снова были кеды. Я надеялся, что сегодня это не предвещало ничего плохого.

Когда я отскреб дерьмо, насколько это было возможно, то торопливо засеменил к ней.

– Ну вот, я закончил. Пройдем…? – я указал ей на холм.

– Ничего, если мы усядемся там? – спросила она, указывая на «Национальный Монумент». Он воспроизводит Парфенон. Прообразом послужила классическая архитектура Афин, но выстроен он в британском духе: деньги иссякли, и памятник был оставлен в незаконченном виде.

– Думаю, что ничего.

Ранними вечерами на ступеньках «Монумента» часто собиралась молодежь, чтобы потусоваться. Одному богу известно, почему бы им не торчать у входа в «Макдональдс» или на автобусной остановке, как вся остальная британская молодежь. Однако сейчас никого из них еще не было. Вокруг бродили несколько туристов и фотографировали друг друга на фоне разных штуковин. Больше никто шума не производил. Мы поднялись наверх и вскарабкались на памятник, с грохотом усевшись между двумя колоннами.

– Прекрасный вид, – сказала Джорджи.

– Нуда, наверное, – ответил я, потому что так и было. Ландшафт Эдинбурга сплошь состоит из острых углов и шпилей. Минимум монументальных блоков, которыми загромождены современные города. Он выглядит скорее как усыпанное сталагмитами дно пещеры: случайным образом разбросанные остроконечные кристаллы.

– Мои глаза уже не воспринимают красоты после тех лет, что я прожил здесь, – признался я.

– А где ты живешь? – Она водила глазами в поисках указаний, в какую сторону смотреть.

– Ха! Отсюда не видно. Я живу вон там – в доме с серыми стенами, который раньше принадлежал родителям Сары. Те домики, что можно разглядеть с этого расстояния, мы просто не могли себе позволить… Может, приступим?… – Я достал из кармана диктофон и помахал им вопрошающе в воздухе. Она согласно кивнула, и я начал записывать.

– Хорошо… Подожди секунду – раз-два, раз-два… начали. Насколько я понимаю, ты не из Эдинбурга?

– Нет. Моя семья происходит из деревни в Восточном Айршире под названием «Маучлин».

– Понятно. Интересное местечко? Что-нибудь, что пригодилось бы для книги?

– Там недолго жил Роберт Берне.

– Да уж… редкое место в Шотландии не может похвастаться связью с Бернсом. А еще что-нибудь?

– Ничего интересного в голову не приходит.

– Ну, неважно. Я проведу небольшое расследование, может быть, найду что-нибудь, чем можно было бы задобрить публику.

– Я уехала, когда мне было семь лет, поэтому помню не так уж много.

– Ясно, а куда ты переехала?

– В Ковентри.

– О господи!

– Отец искал работу.

– Что-либо другое и предположить сложно.

– Он получил там место на машиностроительном заводе.

– Понимаю… и сколько ты прожила в Ковентри?

– До восемнадцати лет.

– Ага.

– Потом я переехала в Строук Ньюингтон.

– Понятно… понятненько. А где ты сейчас живешь?

– В Чизвике.

Я слегка потер нос.

– Ммм… не пойми меня превратно… но тебя с натяжкой можно назвать шотландкой, верно?

– Я родилась здесь. И каждую неделю приезжаю сюда на съемки: студия базируется в Глазго.

– Я уверен, что все будет в порядке. «Дай мне ребенка до семи лет…», как говорят иезуиты… Просто, если мы хотим развить шотландскую тему, мне нужно обыграть Маучлин, потом Ковентри и Строук Ньюингтон.

– Понятно.

У нее был извиняющийся вид, словно она чувствовала себя виноватой за то, что создала мне такую проблему. Конечно, все было разыграно – вежливое профессиональное сожаление, такое выражение лица бывает у консультанта в магазине при фразе: «Я очень сожалею, но на этот товар скидки не действуют. Просто его поставили сюда по ошибке, случайно засунули в кучу мусора, по невероятному капризу судьбы». Но мне все равно было очень приятно. Ведь Джорджи могла бы легко пожать плечами со словами: «Дорогой, не забывай, я плачу тебе за эту работенку».

– Не то чтобы обыграть Ковентри и Строук Ньюингтон будет так уж сложно… – сказал я.

– А Чизвик?

– Ммм… Давай посмотрим, сможем ли мы вообще избежать упоминания о Чизвике, попробуем так?

Я планомерно расспрашивал ее о главном: родители, братья-сестры, друзья, образование, имена, даты и прочие сведения. Она долго и сбивчиво рассказывала о том о сем, я всего лишь руководил беседой. Ей доставляло удовольствие рассказывать о себе так, что это не напоминало суровое испытание, вытягивающее из меня все соки, как порой случалось. Я мог заставить гонщика воодушевленно болтать часами о шпинделях, но как только дело доходило до его школьных лет (чтобы читатели посчитали его человечным и привлекательным, иначе как можно было заставить их интересоваться тем, какие шпиндели он использовал в своей жизни?), он отвечал нечто подобное: «Мои школьные годы? Ну, все нормально было. Как у всех». И молчание. Джордж, наоборот, была настолько откровенна, что я порой смущался. Я узнал о ее первом сексуальном опыте (глава «Первая любовь» в книге, могу вам открыть секрет), она вспоминала мельчайшие детали, хотя я всего лишь поинтересовался, что она делала после школы в Ковентри… Джорджи даже изобразила всё в лицах.

Пленка закончилась, и я прервался, чтобы перевернуть кассету. Всегда пренеприятный момент. Людям кажется, что они обязательно должны что-то сказать, когда я меняю пленку. Такая же потребность заполнить паузу возникает, когда бармен наливает вам кружку «Гиннеса» или механик разглядывает мотор вашей машины. В моем случае, учитывая, что диктофон не работает, им нужна уверенность, что их реплика будет совершенно неважной и неинтересной.

– Какой чудесный день, – сказала Джордж. Но потом она сделала нечто такое, что меня выбило из колеи. Не ожидал, но так уж случилось. Более того, еще больше меня поразило то, что я был так поражен. Она сняла шляпу, поставила ее возле себя словно чашу и, сняв солнечные очки, небрежно бросила их туда. Внезапно… она превратилась в Джорджину Най. Ее неповторимые темные волосы, бурля, вылились ей на плечи, словно кувшин абсолютно черного молока. И вот – прямо передо мной – глаза, что столько раз появлялись на экране, зафиксированные камерой с близкого расстояния, вот они смотрят куда-то вне кадра на мерзкого владельца завода, на автомобильную аварию, закончившуюся трагедией, или на случайно забеременевшую девушку. Обычно знаменитости выглядят иначе в реальной жизни. Часто они ниже ростом, чем казались, их загар странного коричневого цвета, иногда они выглядят уставшими, старыми или – как чаще всего бывает – раздражающе обыкновенными. Но в случае Джордж разочарование было самой неподходящей эмоцией: в жизни она выглядела так же, как на экране. Возможно, я был так шокирован, потому что уже привык к тому, что она прикрыта шляпой и темными очками, и с налету увидел ее целиком. И тут я осознал «это»: я понял, почему она выделяется на фоне бесчисленного количества других хорошеньких, но безработных актрис Британии. Я не мог «это» определить точно, это была неподвластная определению система деталей, обворожительно-магическое созвездие крохотных капризов. Но «это» определенно имело место быть. Я суммировал все свои мысли в одно лаконичное и невольно вырвавшееся восклицание:

– Черт!

– Что? – откликнулась Джордж. Увидев выражение моего лица, она быстро оглядела себя, по-видимому, в поисках пятен или выпавших из бюстгальтера грудей. Не обнаружив ничего подозрительного, она скосила глаза для того, чтобы оглядеть собственный нос.

– Прости. Ты только что превратилась в Джорджину Най – так неожиданно.

Она насмешливо улыбнулась мне.

– О, дорогой, как это мило… – Актриса приложила большой и средний пальцы к ладони, изобразив, что это ручка и бумага. – Не желаете автограф?

– Да, ну ладно-ладно, – я улыбнулся в ответ. – Я же не сказал, что мне нравится Джорджина Най, просто удивился, когда увидел ее.

– Конечно, притормози и сдавай на попятный. У тебя в голове есть своя теория антиславы, и вот ты сталкиваешься с… эээ… моим присутствием, и вся твоя философия летит в тартарары. – Она резким толчком достала пачку сигарет из кармана рубашки и прикурила. – Готово?

– Что?

Джорджи кивком указала на диктофон.

– А, одну секунду… Да. Поехали.

Новые биографические сведения. Смешно, но, несмотря на ее потрясающий вид, в ее рассказах не было совсем ничего выдающегося: честно говоря, мне придется всерьез покорпеть над тем, чтобы ее жизнь стала хоть чуточку пригодна для книжной истории.

Я ловил себя на том, что не могу отвести от нее глаз, постоянно уплывая куда-то мыслями. Что было совсем неуместно, тем более в ситуации, когда мне было так важно охотиться за интересненьким и вылавливать все то, что пригодно для письменного изложения. Главная проблема заключалась в том, что в ее жизни не было ни одного неприятного случая, вокруг которого можно было бы построить повесть ее жизни. Если вы пишете портрет человека, только что награжденного золотой медалью на мировом чемпионате по вращению обруча нагишом (я только что выдумал этот вид спорта, но внезапно осознал, что на самом деле это не такая уж плохая идея), то история проста: я мечтал, тренировался, соревновался и выиграл, – гип-гип, ура! Примерно так же будет выглядеть история победителя в лотерее, или успешно реабилитировавшегося после несчастного случая, или родившегося с уродливыми ушами. Но случай Джордж был иным: она фантастически популярна. А от безумно знаменитой персоны люди хотят только одного – откровений. Нечто шокирующее о приятелях-актерах или рассказ об их невинной зависимости от содержащего эфедрин «перкодана»: они прятали ее от окружающих, боролись, но смогли пересилить себя и справились, и это, «дорогие читатели, естественно, сделало их сильнее». Джорджи, напротив, рассказывала мне, как препиралась с людьми, которые вешали книжные полки в ее квартире. Я начал понимать, что мне наверняка придется подкупить кого-нибудь, чтобы вовлечь ее в контрабанду героина из Малайзии, который она якобы провезет в пластмассовой статуэтке Будды. У меня было такое ощущение, словно Джордж рассказывает все это специально, чтобы разозлить меня: ее родители никогда не отказывались от нее. Ни один из молодых людей ее не обидел, все друзья были очень милыми, а самое худшее, что с ней случалось в жизни, – ветряная оспа. Ну что за жизнь такая?! Может быть, надо прямо сейчас столкнуть ее с «Национального Монумента»? Расстояние не более двух метров, но, по крайней мере, риск сломать шею послужит хоть каким-то материалом для меня.

Внезапно я понял, что снова просто уставился на актрису и погрузился в собственные мысли.

Интервью продолжалось почти два часа, ей нужно было спешить на следующую встречу. У меня собралось достаточно информации, и я воистину насладился ее обществом, она обладала удивительной харизмой, а в ее голосе была неотталкивающая внутренняя уверенность. Она не была скучным персонажем, она оказалась потрясающе интересной, но у меня не нашлось ни единой зацепки для создания истории. Неужели чертова книга будет похожа на роман Пинтера?

– Ну, мне пора, – сообщила Джордж, постукивая пальцами по циферблату наручных часов. – Предполагаю, ты захочешь сделать еще одно интервью?

– Да… – Да уж, наверное, она расскажет мне нечто сногсшибательное, вроде того, как она подошла к кому-то на улице и коснулась его плеча, а оказалось, что это чужой человек, совсем не тот, на кого она подумала, просто прохожий. На этом и можно было бы поставить жирную точку. – Разумеется. Я поработаю кое над чем, и у меня наверняка появится несколько вопросов. Было бы здорово встретиться еще разок и обсудить детали.

– Хорошо, тогда я тебе позвоню. И буду рада снова тебя видеть, мне понравилось.

– Взаимно.

Она надела шляпу и очки, наклонилась, для порядка поцеловала меня в щеку и с легкостью спортсменки спрыгнула на траву. Я проследил, как она удаляется по направлению к городу. Перед тем как пропасть из виду, Джорджи обернулась и помахала мне. Я поднял руку в ответ. Она была интересной женщиной. Жаль, что в ее жизни не происходило ничего интересного.

– О, Хью, перестань!

Я был в офисе Хью в «Макаллистер amp; Кэмпбел» на встрече, посвященной состоянию дел компании. Я пришел пораньше, так что – чего и следовало ожидать – Хью решил с пользой провести время до того, как соберутся остальные, и рассказывал мне о своей простате.

– Нет-нет, послушай… – продолжил он. – Я информирую, чтобы ты был в курсе, когда тебе самому придется идти на осмотр.

– Но я ничего не желаю знать об этом, пока не придет время идти на осмотр, Хью. Ты лишаешь меня приятного сюрприза.

– Хотя вполне возможно, стоит проверить простату уже в твоем возрасте, понимаешь, ведь никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, – продолжал он, не слушая меня. – Так вот, знаешь, как доктор проверяет простату? Он, ну, или она, засовывает тебе палец в задний проход.

– Отлично. Они делают то же самое, чтобы вылечить заикание, я уверен.

– Ну ладно, ты, наверное, скажешь, что ничего особенного в этом нет…

– Именно так и скажу.

– Но знаешь, что представляется мне самым ужасным?

– Нет.

– Догадайся.

– Хью, моя голова уже и так набита самыми пугающими картинками, способными преследовать человека годами. Умоляю, не заставляй меня думать об этом дальше.

– Беседа с доктором. Я вхожу в кабинет врача, снимаю штаны и наклоняюсь у стола для осмотра…

– Я уже слышал этот анекдот. И вдруг оказывается, это не кабинет врача, а продовольственный магазин, да ведь?

– …и он, или она, надевает резиновую перчатку, наносит на нее желе-смазку и потом вставляет палец. И вот тогда наступает самый ужасный момент.

– Совершенно наоборот, Хью. Это самый пик удовольствия.

– Доктор меня там ощупывает, я стою раком у стола… и понимаю, что надо бы что-нибудь сказать.

– Да, похоже на мою ситуацию с Джорджиной Най и диктофоном.

– Что?!

– Да неважно, ничего.

– Ну, так вот, я чувствую, что должен что-нибудь сказать, ну знаешь, чтобы нарушить тишину. Но, понимаешь… а что тут скажешь? Ты стоишь в полусогнутом виде, в твоей заднице – чей-то палец, и ты вдруг говоришь: «А вы смотрели футбол вчера вечером?», это все-таки странно звучит. А мне так жутко хочется заполнить эту ужасную тишину, но я просто не могу найти подходящий уровень естественного общения для такого рода ситуации.

– Знаешь, в газете «Дэйли телеграф» есть колонка по этикету. Советую тебе туда написать на эту тему.

– А весь ужас в том, что я начинаю думать об этом, стоя в очереди в кабинет. Я каменею от напряжения.

– Что явно служит препятствием в ожидающей тебя процедуре. Вот проблема-то, понимаю.

Я весь напрягаюсь, и меня охватывает паника: что же мне сказать? Я обдумываю самые разные темы. И ничего подходящего не приходит на ум. Если у меня был просто вирус, можно было бы завязать беседу о том, распространен ли он сейчас. Но вот кто-то воткнул палец вам в задницу, а вы спрашиваете его: «И часто вам приходиться делать такую процедуру?» – в этом есть что-то некорректное. И вопрос не только в том, что сказать, а какой момент выбрать. Если долго молчать, тишина станет неразрешимой, а начни говорить сразу же, и ощущаешь себя говорящей куклой, словно в заднице нажали кнопочку, и ты лопочешь…

– Вот такую Барби я не прочь иметь.

– …Так сколько времени нужно подождать после того, как его палец уже там, чтобы спросить, часто ли им дают отпуск на работе?

– Я не знаю, Хью. И я скажу тебе вот что: я бы позаботился о собственном здоровье, если бы знал ответ на твой вопрос.

Лицо Хью исказилось страданием, неясно было, относится ли оно к нашему разговору или к воспоминаниям о его последнем визите к врачу. Только он открыл рот, чтобы добавить еще что-то, как Эми ворвалась в офис, и он тут же его захлопнул.

– Привет, Том! Хью! Здорово! Гнусный урод!

– Привет, Эми. – Хью начал прибирать на столе, который и так был в идеальном состоянии.

– Отлично, – сказала Эми, – если все в сборе, значит, можно уже…

– Но Фионы еще нет, – заметил Хью.

Как будто Эми сама этого не видела.

– Фиона?… А… Фиона. – Она достала сигарету из сумочки и воткнула ее между зубов. – Может, начнем без нее?

– Извини, Эми, ты же знаешь, тут не курят.

– Я и не курю, Хью. Так что, начнем, или обязательно нужно ее дождаться… непонятно зачем? Ваша Фиона явно опаздывает. Потому что я точно пришла позже, а ее еще нет.

Хью бросил в мою сторону умоляющий взгляд. Я отвернулся и сделал вид, что разглядываю стоящие на полках книги.

– Вообще-то она глава отдела паблисити, Эми. По крайней мере, мне так кажется…

В этот самый миг Фиона показалась в дверях. Хью слегка расслабил плечи, хотя оставшегося напряжения хватило бы еще на неделю. Не то чтобы Фиона нервничала, но выглядела она немного раздраженной: она явно спешила, потому что ее отвлекли от какого-то другого дела.

– Простите, что опоздала, – сказала она, хотя внешне никакого раскаяния не было и в помине. Она закатила глаза и затрясла головой, словно говоря: «Уф! Весь мир – полное безумие, понимаете», потом снова повторила свои извинения: – Мне так жаль, наверное, я все пропустила.

– Нет, что ты, – ответила Эми утешительно. – Ты приволокла свою задницу как раз вовремя.

Фиона взглянула на Эми. Эми невинно ей улыбнулась. Фиона не спускала глаз с Эми. Наконец-то Фиона добродушно ухмыльнулась, ее усмешка шла глубоко из истоков, и сказала:

– Ха-ха-ха. – Именно так, не засмеялась, а произнесла раздельно: – Ха-ха-ха.

Она прошагала на свое место, обходя стул Эми. Поднимая уголки юбки, присела и добавила:

– Какая тонкая шутка!

Я сел за стол Хью, заняв свободное место между Эми и Фионой.

– На повестке дня… – начал Хью.

– Я очень сожалею, но здесь нельзя курить. – Фиона улыбнулась Эми.

– Я и не курю, Фиона. – Эми улыбнулась Фионе.

– Так вот, – продолжил Хью, – книга Джорджины Най. Насколько я знаю, все вопросы между вами уже улажены, правильно, Том?

– Совершенно верно, – ответила Эми. – Том уже расставляет последние точки над «і», почти все схвачено.

– Так значит вы еще не подписали контракт? – спросила Фиона.

– Все равно что подписали.

– Но на самом деле не подписали?

– На самом деле – все равно что подписали.

– Ага… – сказала Фиона, записывая что-то в блокнот, – понимаю.

Эми вынула изо рта сигарету и постучала ею по крышке стола.

– Джоджина Най, – весомо сказала она, обращаясь к Хью, – уже велела своему агенту передать права на написание книги Тому. Они встречались уже дважды, и Том выбрал отличный ракурс для ее книги… – Она сочиняла напропалую, об этом еще и речи не было, но Эми незаметно подмигнула мне, что было ее фирменным ноу-хау жестом, и я в знак согласия убедительно кивнул. – Так что тут главное – вопрос времени. А те, кто думают, что автором ее книги будет не Том, те… – она посмотрела на Фиону и помахала рукой в воздухе, как бы подыскивая нужное слово, и она жестом просила Фиону поймать его. Как только Фиона открыла рот, Эми закончила фразу: – те просто тупицы. Так что Пол Дуган, агент Джорджины Най, и я сейчас заканчиваем обсуждение тонкостей дела.

– Хорошо, – сказал Хью, – просто прекрасно.

Фиона нарочито поднесла кончик шариковой ручки к странице блокнота.

– Говоришь, ты уже нашел подходящий угол зрения, Том?

– Да, – ответил я.

– Совершенно верно, – добавила Эми, но взгляд Фионы был прикован ко мне. Мне показалось, что она выглядит утомленной. Она не смотрела так прозорливо, как прежде. Словно ее голубые ирисы глаз, скажем, всего лишь завяли, а не покрылись инеем. Может быть, она слишком много работала, что сказывалось на ее внешнем виде.

– Да, – повторил я с улыбкой.

Фиона внимательно разглядывала меня, и мгновенно на ее лице промелькнуло нечто среднее между удивлением и замешательством, но это выражение тут же исчезло. Лицо снова стало непроницаемым.

– Ну, тогда, вероятно, ты мог бы поделиться со мной тем, что это за ракурс? Потому что, – кто знает, – возможно, я посчитаю нужным упомянуть это в той крохотной рекламной кампании, что нам предстоит.

– Ее шотландское происхождение – это раз, – сказал я, оттягивая время. – Об этом будет сказано многое. Джордж – шотландская актриса, играющая в сериале «Устье». Выход книги – это большое событие, и оно совпадет по времени с Эдинбургским фестивалем. Мне ли тебе об этом рассказывать, Фиона?

– Но если уж ты все равно это делаешь, Том! И я очень благодарна тебе за это.

– Но… но! – Я вытянул вперед руку, демонстрируя указательный палец на крохотном расстоянии от большого, словно показывая точный и обманчиво маленький размер этого «но»… или что-то в этом роде… О боже, не знаю уж, что я делал. – В чем главная проблема с этим шотландским ракурсом? – Я откинулся на стуле, улыбнулся и сложил руки домиком, дав понять, что нахожусь в ожидании ее ответа, который мне просто придется повторить, потому что у меня уж точно не было ни малейшего представления о том, что надо было отвечать.

Эми снова вставила сигарету между зубов и в ожидании уставилась на Фиону.

– Хмм… ну… – Фиона посмотрела на Хью.

Хью отвернулся, делая вид, что рассматривает книги на полках собственного кабинета.

– …Ну, – продолжила Фиона нерешительно, – шотландский поворот темы вполне хорош, но он не везде сработает.

– Точно, – ответил я.

– Совершенно верно, – подтвердила Эми.

Я почувствовал, что хватит ломать комедию, наклонился вперед и, придвинувшись к Хью, поинтересовался:

– А ты будешь проверять гранки?

– О, я не… – начал Хью, но Фиона постучала ручкой по столу.

– Извините, пожалуйста, но мне кажется, я только что пропустила ту часть разговора, где ты объясняешь про выбранный ракурс. Не мог бы ты еще раз пояснить?

Эми увидела, что я мнусь, не зная, что ответить, и правильно догадалась, что сомнения эти будут терзать меня еще месяц или полтора, поэтому решила взять инициативу на себя: