Текст книги "Секс и деньги. Сборник романов (ЛП)"

Автор книги: Ник Келман

Соавторы: Мил Миллингтон,Роберт Крейг,Марк Дэпин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 69 страниц)

– Пикша, значит?

– Ну да, – ответила она рассеянно, словно под гипнозом. – Омлет из пикши с подливой из цыпленка… и еще есть спагетти…

Сара не особо задумывается о том, что есть, она совмещает несовместимое. Ей не все нравится («Оливки – гадость!», например), но если уж что-то понравилось, то составляющее будет везде. Любит она мороженое и яйца, и если кроме них в холодильнике ничего нет, то, скорее всего, на обед будет яичница с мороженым. Как человек пишущий, хотя и за других, размышляющий над связью явлений (когда грущу), я подозреваю, что ее особенность имеет профессиональные корни. Сара заведует отделом в продуктовом магазине. «Полар Сити» – супермаркет, где много дешевых замороженных продуктов. Будь Сара героем моей книги, а не моей девушкой, я бы сказал, что для нее еда – это сплошной проход от корзин у входа в магазин и до касс у выхода. Продукты хранятся в разных отделах только для удобства, все равно в итоге они попадут в продовольственные сумки. Вот так бы я описал ее видение. Как складно вышло. Но дело в том, что если взять настоящую, а не придуманную Сару, то весь мой анализ пойдет прахом. Сара так питалась еще до того, как устроилась на работу в «Полар Сити». Она была такой с самого начала нашего знакомства.

Тогда Сара работала в круглосуточном винном магазинчике. Он был напротив дома, и я встречал ее за прилавком каждый раз, когда заходил за пачкой сигарет или парой банок пива. Она сразу показалась мне милашкой. Что неудивительно: до нее там работал угрюмый тип из Глазго с птичьими глазенками, он всегда прятал руку в карман и подозрительным образом шевелил внутри него пальцами. Но она бы понравилась мне всяко. Она не была красавицей со страниц глянцевых журналов, но в ней было (кроме шуток) нечто очаровательное. На голове бурлил напоминающий Золотую Орду водопад – копна рыжих волос, да-да, именно рыжих. И я не собираюсь приукрашивать. Я вовсе не намерен стыдливо опускать глаза и мямлить, что Сара – рыжик или огневолосая. Она просто рыжая. И примите это к сведению. В любом случае, ее волосы не были так уж заметны. Во-первых, мне было всего двадцать два, а в этом возрасте вы не задумываетесь о том, что она рыжая и вам предстоит иметь с ней детей. К тому же, живя в Шотландии, не воспринимаешь рыжеволосых как нечто особенно, они здесь повсюду. Кожа у Сары бледная (немного веснушек, но ничего страшного), почти цвета слоновой кости, а тело худенькое, как у героиновой девушки. Вообще-то, как мне теперь кажется, она была субтильной, но что-то подсказывает изнутри, что такая внешность и привлекает меня. Я – Романтик (с большой буквы). Но глаза ее были – нечто особенное. Светло-голубые, чистые и блестящие, как бокал в рекламе моющего средства, с маленькими морщинками по краям из-за улыбки. Улыбалась Сара постоянно. Мне, входящему туда, ставящему пивные банки на прилавок, прощающемуся, выходя прочь. Причем такой хитрой улыбкой. Улыбалось ее лицо, а глаза смотрели на меня взглядом, говорящим, что ей все известно. Когда я протягивал Саре деньги, она улыбалась, а глаза ее насмешливо говорили: «Я знаю, что пока я тянулась к полке за пачкой «Мальборо», ты пялился на мою попку. Ты пялился на контуры моего тонкого мягкого платья и раздумывал, стринги на мне или просто трусики впились в попу, но, в общем, будь оно так или иначе, тебе вполне нравились оба варианта. Я знаю, что ты думал именно об этом. И знаешь что? Все в порядке. Меня это не напрягает. Мне даже приятно в каком-то смысле, так по-школьному мило. Что скажешь на это, а?» Сильное ощущение, когда взглядом тебя ловят на месте преступления.

Поначалу я защищался. Психологический перенос, кажется, так это называется? Сара у меня ассоциировалась с пивом и сигаретами, и поэтому мое сердце так билось, а рот безвольно расплывался в улыбке каждый раз, когда я думал о ней. Влюбиться в женщину из магазина спиртных напитков? Что может быть печальнее… Хуже, чем в классических учебниках по психологии, почти как влюбиться в собственную няньку или мать. Нет-нет, подождите… только не мать. Ну, неважно, надеюсь, понятно, я хочу сказать. Но ощущения не проходили. Я обнаружил, что стал «забывать» купить в магазине какую-нибудь мелочь. Например, коробок спичек, и мне приходилось возвращаться второй раз. В 10.30 вечера меня навещала мысль, что нужно сгонять в магазин за упаковкой чипсов. Не из-за Сары, конечно. Просто до смерти захотелось «посолиться». Сумасшествие продолжалось недолго. Однажды, стоя у прилавка с бутылкой сухого белого вина, я обнаружил, что ситуация совершенно сошла с катушек.

Когда Сара появилась в магазине, я забегал туда за упаковкой четырех банок пива какой-нибудь неизвестной фирмы с этикеткой вроде «Вайнермастер: сварено без прав в одном из сараев Донкастера». Быстро пробегал глазами весь ассортимент, не замечая ничего, кроме иены и содержания алкоголя. Попросту делил цену на процент содержания алкоголя, вычислял сокрытые в каждой бутылке возможности опьянения и брал то, что было по вкусу. Но однажды вечером, потянувшись к баночному пиву, на которое как раз на той неделе были скидки, я случайно взглянул на Сару, и она, конечно же, улыбнулась. Я неуверенно пошарил по банкам и отвел руку. Я притворно потирал подбородок, словно размышлял над выбором, исходя из более впечатляющих критериев. «Хммм, так что же все-таки лучше всего подойдет к моему ужину – кролику под горчичным соусом?…» И я взял четыре банки «Карлсберга».

Так я переступил грань.

В следующий раз купил «Макэванс Экспорт». Потом «Кроненбург 1664», за ним две банки светлого пива и бутылку (бутылку, заметьте, какое изящество) «Гиннеса», а потом… в общем, в конце концов, вот он я – стою у кассы с бутылкой белого сухого, – мать его разэтак, – вина. Выбор алкоголя должен был убедить работающую в магазине женщину, что я настоящий урбанист с широкими взглядами на жизнь.

Затем наступило фиаско: я онемел. Ну и ладно, подумаете вы, о чем там особо беседовать: нет ли у вас этого вина в графине? Но, что печально, я не просто потерял дар речи, скорее, потерял слова, издавая невнятные звуки.

Понимаете, у меня есть одна беда. Я неплохо владею языком. Я, конечно, не великий рассказчик, но вполне способен складывать звуки для слововыражений. Мне ничего не стоит общаться с женщинами, разговаривать с ними, не испытывая неловкости и не попадая впросак самым нелепым образом: все-таки я учился не в общеобразовательной школе. Даже привлекательные женщины не мешают использовать средства коммуникации (я вполне освоил навык общения с высунутым языком). Но если женщина кажется не просто привлекательной, а вызывает особые чувства, это еще до меня не доходит, даже если моя способность общаться с ней по-взрослому стремительно пикирует до нуля.

Покупая бутылку освежающего «Шабли», пачку «Мальборо» и упаковку свиных обрезков, испытывая дьявольское искушение к Саре, решил что нет мне дела до английского языка. Я явственно ощущал, как слова шагают по мне и беспомощно падают на пол, летят кубарем, споткнувшись о мои ботинки, разбегаются врассыпную прочь от прилавка, отскакивая от магазинного пола как крохотные мячики. Вместо того чтобы лишь произнести: «Нет, спасибо» (ответ на обычный вопрос «Что-нибудь еще?»), потому что ничего больше не требовалось, а потом: «Спасибо, счастливо», всего-то господи! Но едва я пытался уцепиться за предложение, слова словно сдувало ветром, и я не мог их поймать. Будто вы ловите пух чертополоха, и само движение вашей руки в воздухе мгновенно срывает неуловимую пушинку за пушинкой, вы открываете сжатую ладонь, а там пусто. Я просто стоял, уставившись на нее, мне казалось, это длилось лет десять (все девяностые) с бессмысленной дикарской усмешкой на лице. Потом собрался и, приложив все усилия, издал странный звук, напоминающий смех Гуфи в мультфильме, и вышел из магазина. Я пришел домой, за десять минут выпил «Шабли» и на следующее утро проснулся на ступенях лестницы со спущенными штанами (хочется верить, что я все-таки старался добраться до кровати).

Все могло брести таким презабавным образом по накатанной дорожке, пока бы моя печень не взорвалась, а Сара не нашла бы новую работу. Пару раз я пробовал что-нибудь сказать: «Так ты живешь поблизости?», или «А что ты делаешь после работы?», или даже «Кстати, а как тебя зовут?» При первой попытке, вот-вот собравшись произнести долгожданные слова, в магазин зашел кто-то еще, я струсил и смылся. Вторая попытка закончилась тем, что я умудрился купить коробочку с пятьюдесятью зонтиками для коктейлей. Неудача постигла меня дважды, так что я поступил так, как поступил бы на моем месте любой разумный мужчина, – ретировался в убежище в ожидании чуда.

И чудо приключилось.

Пусть не совсем чудо, но, по крайней мере, стечение обстоятельств. В то время я все еще работал в газете. После работы несколько сотрудников отправились в паб праздновать какое-то событие (не помню, по какому поводу, но, конечно, склонить группу журналистов к вечернему распитию так сложно, что повод, должно быть, был очень значительным).

Мы сидели и обсуждали насущные вопросы дня, как вдруг в бар прогулочным шагом вошла Сара, плотно окруженная друзьями. Девушка по имени Беверли только что получила окончательное решение суда о разводе, и они зашли пригубить по рюмочке перед тем, как отправиться в клуб. К тому же подружка Сары оказалась кузиной ассистента нашего выпускающего редактора. Она быстро нашла способ вогнать его в краску. Таким образом две наши компании смешались. Все шло как по маслу. Я оказался рядом с Сарой в обществе, но мне не надо было придумывать умных фраз. Я мог, не торопясь, непринужденно вставлять изредка что-нибудь вроде «Да…» или «Ха-ха…», подавая голос с периферии, что было достаточно для того, чтобы вписываться в происходящее. Я даже вычислил, что ее зовут Сара. «Запомни, дружище, – сказал я себе, – пригодится чуть позже». Когда я берусь за дело, меня уже не остановишь, правда-правда.

Девушки почесали в клуб, и некоторые из парней отправились вместе с ними. Честно говоря, клуб оказался провальной идеей. К концу пребывания в пабе дела мои шли неплохо. Я подрулил к тому месту, где стояла Сара, так что наши предплечья соприкасались, и не так уж редко. Я произнес целую фразу целиком («Я на минутку отойду в туалет»), конечно, она была адресована всей группе, но мои глаза задержались на ней. Я даже предложил ей чипсы, и – представляете – она взяла! Однако клуб погубил все наработки, и меня выбросило в душный, вонючий, содрогающийся ад. Проведи мы еще один час в пабе, и я, возможно, отважился бы и отвесил: «У тебя красивая цепочка» (в этот момент мы бы уже, как полагается, нетерпеливо теребили ширинки друг у друга на джинсах). Но говорить такое в клубе полный глупеж, потому что даже выдай я эту очаровательную ерунду, услышать что-либо на фоне оглушающего рева музыки было почти невозможно. В общем, все, что не укладывалось в пять слогов, произносить не имело смысла: фраза сразу же тонула в звуковом хаосе, к тому же приходилось слишком громко орать. Еще можно добавить, что танцую я в идиотическом стиле столетней давности. Просто катастрофа. Стоя в очереди у барной стойки, я случайно столкнулся с какой-то компашкой, и один завопил: «Ты тут поаккуратней, дедок!» Дедок. А мне, я повторюсь, было всего-то двадцать два.

Безумие продолжалось и продолжалось. Часами. Я наблюдал, как Сара танцует, и так нажрался, что, наоборот, протрезвел. Время от времени кто-нибудь из наших прекращал танцевать и устраивал пьяный дебош: подходил к стойке и кричал мне «Уаааа!» (а я кричал «Уаааа!» в ответ), заливал в глотку напиток и спешил вернуться на танцпол, чтобы двигаться там чуть не ползком! Когда наступило раннее утро, групповое сознание нашей компании наконец решило, что пора остепениться, и мы, как куча мала, вывалились на улицу, хихикая и спотыкаясь. Охрипшие, мы жадно глотали приятный прохладный кислород. Мы разбились на группы, чтобы ловить такси, и так как все еще считали, что на дворе ночь, то отправились продолжать веселье «в ночное убежище». Им оказалась квартира, которую снимала Сара с двумя подругами.

И я переспал с ней.

Как она была пьяна, даже господу не снилось в страшном сне. Сара была в бесчувственном состоянии и, казалось, может вырубиться каждую секунду. Во мне боролись чувства: передо мной – женщина, пригласившая меня в свою постель, но ее разум спит под воздействием алкоголя, вот такие дела. Какими принципами руководствоваться – исключительно ваше личное дело. Так что не мне кого-либо судить за сделанный выбор. Ситуация откровенна донельзя: вы желаете заняться с ней сексом, но в то же время мысль о том, что ее стошнит, сами понимаете – на кого, не особо прельщает. Я подумал, что лучше всего будет просто заняться друг с другом сексом, чем быстрее, тем лучше, что вполне предусмотрительно. Пока она ничего не соображает, ей и волноваться будет нечего, даже если ей потом станет плохо.

Все началось на кухне. Сара вошла туда, чтобы попить, и я оказался там же, потому что следовал за ней по пятам. Я был диво как остер на язык: «Хочется пить, да?» – спросил. Ухохочешься, потому что в этот момент она пила воду из графина, понимаете? Мы мямлили несуразицу, но не прошло и пары секунд, как вдруг начали целоваться. Насколько мне помнится, Сара сделала первый шаг, а не наоборот, и так будет занесено в историю, потому что она не помнит ни йоты из того, что происходило в течение всего вечера. После на самом деле прекрасных обниманий-целований она предложила мне отправиться в ее комнату. Оказавшись там, молча начала снимать платье – тонкую полотняную чуть хипповскую вещицу как раз в ее стиле. Сара схватила его за ворот и дернула через голову, выворачивая его наизнанку. Она отчаянно качалась, и платье застряло у нее на носу. В одежке запуталось не только лицо, но и поднятые вверх руки. Пытаясь высвободиться, она кружила по комнате и размахивала застрявшим на голове платьем. Воистину это был танец огромной каракатицы. Наконец она умудрилась освободить голову и, стащив платье, швырнула его в дальний угол комнаты с победным кличем: «Вот так тебе, сучка!» На ней не было лифчика, что сэкономило нам, по крайней мере, десять минут времени и предотвратило плечевые вывихи. Девушка упала навзничь на кровать и, извиваясь, стащила с себя трусики. И вот она лежала передо мной совершенно обнаженная.

Посмотрев на нее сверху, я понял, что могу сделать все вдвое быстрее, чем предполагал.

Чаще прочего, проснувшись утром в подобной ситуации, любители смены партнеров (вы не из таких?) начинают вспоминать былые подвиги и просто не могут остановиться (они ничем не хвастаются, конечно, просто сокрушаются, слегка подтрунивая над собой: «Ох, как это ужасно», «Вот так всегда»). Иной раз вы просыпаетесь и не можете вспомнить имени человека рядом с вами, понимая, что это поп-звезда, чья песенка на четвертом месте в хит-парадах, но вы ее ненавидите, или что вы переспали с чьей-то близняшкой. Но тем утром все было иначе. Не было стыдной неловкости или желания отступить. Теперь я мог говорить связно, как нормальный человек. Забавно, конечно: моя немота сразу исчезла после секса с нравившейся мне женщиной (за исключением тех случаев, когда ситуация разрешалась менее драматическим образом и я переключался на другую особу). Сара проснулась бойкой и улыбающейся.

– Обычно я не ложусь в постель с едва знакомыми мужчинами, даже если они частые посетители магазина, – прощебетала она в самой обычной манере.

Сара сказала это просто: ни беспокойства, ни страданий, но мне хотелось успокоить ее.

– Ну, конечно же, нет, – ответил я. – Я не думаю, что ты какая-то блудная девица. Просто ты была очень пьяна.

– Спасибо, – ответила она, и после того, как все возможные недомолвки рассеялись, мы решили встать и позавтракать. Я быстро принял душ, и когда вышел, Сара уже приготовила кашу с маринованными помидорами и грейпфрутом. Все водной миске. Вот так.

Короче, у нее всегда были странные отношения с едой. Именно об этом, если помните, я вам и рассказывал.

– Что ты делаешь завтра? – спросила Сара, сидя на кровати и втирая крем в ступни.

– Наверное, пойду в издательство и еще немного помучаю Хью, может, он проговорится и выдаст информацию о намечающемся «сытном дельце». Мне кажется, ему нравится, когда я захожу к нему и отвлекаю отдел. Чем больше он работает, тем больше издается книг, а масса изданных книг по определению вводит его в депрессию. Еще, наверное, переговорю с Эми. Сегодня она была на вечеринке в редакции какого-то журнала, так что, может быть, подкинет немного работенки… А почему тебя это интересует?

– Ох (до сих пор не верится, что живу с женщиной, которая постоянно охает), просто так… просто хотела попросить тебя напомнить Хью про тот видеорепортаж…

У Хью есть спутниковое телевидение с восемьюста спортивными каналами, и она попросила его записать для нее велогонки. Сара старалась преподнести это как вполне обычную вещь. Непростительная ошибка.

Я решил поиграть с ней.

– Что за репортаж? – спросил я очень заинтересованно.

– Ну, ты же знаешь… – Она быстро закончила смазывать ступни, положила часы на туалетный столик и увильнула под плед, не глядя мне в глаза. – Четыре дня в Данкирке… велогонки.

– Ааа… Велогонки, – сказал я. И я насмешливо улыбнулся.

Она наконец-то повернулась, чтобы взглянуть на меня, и я склонился над ней, еще больше улыбаясь. Она легонько ткнула меня в лицо подушкой.

– Вот ведь змий!

Тайная страсть Сары – следить за велосипедистами. Неизвестно, что уж так ее увлекало и на чем был основан ее интерес? Может быть, все дело было в велосипедных штанишках или ритмичном дыхании, или ее завораживали упругие попки в движении: на самых трудных горных подъемах они навязчиво лезли в кадр следующей за ними камеры. Возможно, остались воспоминания юности: безумная романтическая сцена за навесами для велосипедов или ее тайное открытие, каким занимательным образом шотландская девушка может использовать хорошо поставленное седло для познания мощеных улиц Эдинбурга. Впрочем, я ни в чем не уверен, потому что Сара самым нелепым образом скрывала корни своих пристрастий. Она настаивала, что всею лишь проявляет здоровый интерес к такому сложному и увлекательному виду спорта, как велогонки.

– Что? – спросил я, когда подушка упала и мое лицо было снова открыто. Я сделал вид, что крайне удивлен. А вопрос мой крайне невинен.

– Сам знаешь что. Я бы хотела посмотреть эту запись – очень важное событие в спортивном календаре и серьезный показатель того, в какой форме…

Я прыснул.

Сара снова запустила в меня подушкой.

– Ох, просто спроси у него, ладно?

– Да, – сказал я, притягивая ее к груди, – я непременно спрошу его.

Сара нежно укусила меня.

– Ты любишь меня на столько процентов, сколько есть звезд на небе?

– Да… конечно, – ответил я. И, в общем-то, так оно и было.

Глава 3

– Фио… на! – Я хотел протянуть руку и дотронуться до ее локтя, но потом решил, что лучше не стоит. – Я только вошел.

Она приподняла бровь на четверть миллиметра. Уничтожающий жест.

– Ну, в смысле… я… понимаешь, только пришел… сюда. Вот только что. Вошел, через дверь. – Я изобразил, что открываю дверь. – Ха-ха… Да, ну неважно. Я пришел увидеться с Хью… Хью-хью, ха-ха-ха!.. Да… Ну, наверное, я лучше… мне лучше… ну понимаешь… Меня ждет Хью. Ха-ха-ха! – Что за ахинею я нес? – Да, в общем. Я, пожалуй, пойду и… вот я уже иду. Пока, в общем, приятно тебя видеть.

– Том.

Я направился к кабинету Хью. Или нет, подождите, если уж честно, я, пританцовывая, прошелся к кабинету Хью. Казалось, внезапно мои нервные импульсы отказали и я потерял способность испытывать чувство стыда.

Хью просматривал номер вчерашнего впуска «Вечерних новостей». Склонившись над газетой, он туда-сюда вращал пустую кофейную чашку. Погруженный в процесс, не заметил моего появления и глянул на меня только когда я заговорил.

– О, привет, Том, – ответил он, искривив губы и выжав слабую улыбку. Улыбки некоторых способны осветить комнату, улыбка Хью способна потушить в ней свет.

– Что ты тут делаешь?

– Я пришел проведать тебя, само собой, зачем еще я могу сюда прийти?

– Я не…

– Вот видишь. А что ты читаешь?

– Что? А… да я просто просматриваю колонку некрологов.

– Ты кого-то ищешь?

– Ну… так, для себя. «Мужчина, умер тридцати семи лет от роду…» Я соизмеряю себя с общей картиной мира. Понимаешь, стараюсь освоить жанр. Если я вижу, что кто-то умер в тридцать пять, то думаю: вот хорошо. Мои дела не так уж плохи. Если бы я был тем бедным парнишей, то вот уже два года лежал бы в могиле. Вот за что стоит благодарить Бога.

– И что, благодаришь?

– Нет. Не благодарю. Господи! Люди умирают совсем молодыми. Должно быть, мне страшно повезло и такая удача не может сопутствовать мне слишком долго.

– Неплохая мысль. Хочешь, я позвоню Сатане, и заключишь сделку? Прямо сейчас.

– Это как на кладбище. Знаешь, когда ты там? Когда присутствуешь на венчании или просто бродишь у какой-нибудь церквушки поблизости с кладбищем…

– Понимаю.

– И начинаешь прочитывать надгробные надписи просто из любопытства или чтобы убить время?

– Да.

– И вычитаешь из года смерти усопшего его год рождения, чтобы узнать, сколько ему было лет, когда он умер, и сравниваешь с собственным возрастом?

– Я так не делаю.

– Ну, а со мной так бывает. Если покойники моложе, это жутко. Если им столько же лет, тогда это столкновение со смертью лицом к лицу, правда ведь? Так что это тоже жутко. А если они старше, то это…

– Жутко?

– Правильно. Если умершему, например, сорок два, ты думаешь: осталось всего-то пять лет. Еще пять лет: смогу ли я достигнуть всего, чего хочу, за пять лет? Учитывая, что я старался достичь хоть чего-либо за тридцать семь лет и не сумел… Я вчера еще чуть-чуть поработал над своей книгой, кстати.

– Правда?

– Да… – его голова безжизненно склонилась, словно этого было вполне достаточно для объяснения.

– Знаешь… Я открываю газету, чтобы проглядывать рубрику знакомств.

– Зачем?

– Очень увлекательно. На нее можно даже подсесть. Я изучал ее на днях. Совершенно иной мир: все эти люди, отчаянно прилагающие усилия, чтобы четко описать себя в крошечном объявлении из нескольких слов: кто они, почему они тут и на что они надеются. «34-летняя мама, рост 160 см, любит чтение, спорт и движение. Ранена былой любовью, ищет заботливого Принца от 25 до 42». Крохотные новеллы в два предложения, в которых нет последних страниц.

Хью сморщился, с хрустом смял пластиковый стаканчик и, подкинув его вверх, отправил в урну.

– По-моему, звучит очень грустно.

– Ну, мне ясен твой ход мыслей, они же не мертвые, поэтому тебе неинтересно. А вообще, – согласился я сам с собой, – они настоящая противоположность мертвым.

– Да, готов поспорить, что Сара, войдя в комнату и обнаружив, что ты просматриваешь объявления, говорит: «Том! Читаешь «Знакомства», да? Какое приятное проявление жизнерадостности!»

Как и полагается, я не посвящал Сару в тайну своей новой привязанности, просто не возникало повода. Не то чтобы скрывал, понимаете, я просто переворачивал газету на другую страницу, когда она входила в комнату, чтобы подружка не поняла меня превратно.

– Вообще-то Сара тоже считает их занимательными.

– Правда?

– Да, правда. В общем, неважно. Решился вопрос с заказом?

– Я же сказал тебе, как только я буду знать что-либо определенное, то позвоню Эми.

– А когда ты узнаешь?

– Трудно сказать.

– А когда ты узнаешь, когда это узнаешь?

– Господи, какая зануда! Даже для автора это уж слишком. Послушай, сегодня у меня будет встреча. Если она пройдет хорошо, я передам информацию Эми, и она сразу с тобой свяжется.

– А если встреча пройдет плохо?

– Тогда

я

переоденусь в лохмотья старой мексиканки и сбегу через кухню, и ты никогда больше меня не отыщешь.

Он явно был не намерен посвящать меня в свои дела (просто ненавижу таких осторожных кадров), так что я напомнил ему о видеокассете для Сары и отправился поболтаться по городу. Был теплый весенний день, и на улицах, как обычно, толпились продавцы-частники, туристы и бездомные. Я собрал целую кипу из 15 листовок с рекламой экскурсий, мероприятий, особых предложений по покупке мобильных телефонов, которые всегда сопровождались громкими эпитетами «невероятно» или «сногсшибательно». Они мне были совсем ни к чему, конечно, просто мне доставляет удовольствие радовать раздающих, внушать им чувство, что они чего-то достигли. Проше простого пасть духом, если стоять посередине улицы весь день с приклеенной к лицу улыбкой, изо всех сил раздавая бумажки людям, которые либо с презрением отводят их руками, либо берут, чтобы, скомкав, кинуть на следующем же шагу. Я всегда беру листовки. Мне нравится думать, что так я доставляю радость раздающим их людям: они приходят домой – утомленные, замерзшие, пропахшие пылью и выхлопными газами, – устало вешают куртку с логотипом фирмы на спинку стула, но потом вспоминают обо мне и, улыбаясь, говорят мужу или жене: «Сегодня… я чуть-чуть изменил мир к лучшему».

В наличии было всего-то двенадцать фунтов, и они прожигали мне карман. Я слонялся по городу, стараясь выкинуть из головы крепкую грудь Фионы, и прошелся по магазинам. Я решил устроить праздничный ужин и купил немного еды. Привыкнув к особенностям Сариной кухни, иногда я хотел чего-нибудь не столь экзотического. Я купил замороженную пиццу и салат из овощей – спелых и упругих, что соответствовало ходу моих мыслей. В сумерки я вернулся домой, сел за ноутбук на верхнем этаже в своем логове и написал статью для журнала из четырехсот слов. Тема: «Романтические круизы». В жизни не катался на моторных лодках, не говоря о кораблях, но пусть все мельчайшие детали кругосветных радостей описывают писатели, имеющие дома новые ковры.

Начало статьи выходило неплохо, и я продолжал беспечно стучать пальцами по клавиатуре, как вдруг зазвонил мой мобильный. Я цапнул его со стола. Помните, что у меня реноме прилежного мальчика, никогда никого не подводящего, что довольно мрачно, признаюсь честно, но это вовсе не потому, что я цепляюсь за каждую работенку. Для писателя я на редкость самодисциплинирован и исполнителен, но все-таки не полный маразматик. Я всегда готов отвлечься, если есть на то возможность. Но если отвлекает меня телефон, я готов на все: к телефону у меня особое отношение. Не к собственному аппарату конкретно, что было бы, кстати, более понятно. Нет, у меня не самый первоклассный телефон, и, когда я его покупал, логика гуляла в другом месте. Но я все-таки попытался оправдать потраченные деньги, сказав Саре: «…А ты можешь взять мой старый мобильник!» Правда, у Сары уже был свой и она не желала с ним расставаться.

Мой телефон потрясающе изящен и легок, словно сделан из безе: тонкий, с серебристой панелью и чувственной формой, ласкающий взгляд и приятный на ощупь. Когда он включен, то мигает крохотный светодиод, иначе говоря, кокетливо подмигивает мне. Одно нажатие клавиши, и экран озаряется чистым голубым сиянием, а все кнопочки загораются зеленой подсветкой. Он необычен, обладает памятью как в самом телефоне, так и на сим-карте – намек на многомерность его отношений, пусть даже немного порочную. Он дразнит меня голосовым набором. Я могу позвонить любому, чей номер записан в телефонной книжке, нажав одну-единственную боковую клавишу и назвав имя. Понятно, что я никогда не пользуюсь голосовым набором на людях, с таким же успехом можно носить кепку с надписью «Дебил». Но в одиночестве, дома, я часто ласкаю резиновый сосок сбоку и приказываю: «Эми». После короткой паузы на экране появляется надпись «Соединение с Эми…», и я чувствую себя капитаном Пикардом на мостике корабля «Энтерпрайз». А вибрации телефона – его повышенная чувствительность. Еще до того, как я обнаружил эту особенность, я решил, что моя труба – живое существо, милашка по имени Наташа.

Хотя, как вы уже поняли, моя слабость к телефонам распространяется не только на мой любимый номер. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я помешан на своей мобильной игрушке, привязанность моя вне места и времени. Я всегда быстро хватал звонящие телефоны, словно повинуясь инстинкту. Возможно, из-за смутного ощущения, что звук этот – зов стучащейся в дверь Судьбы, Шанса, Надежды. Неизвестно, кто окажется на том конце провода и какие удивительные новости мне преподнесут. Возможно, они изменят все раз и навсегда. Не могу подобрать лучшую фразу для начала книги, чем «Раздался телефонный звонок…».

– Добрый день, это Том Картрайт?

– Да-а-а! – Звонки Эми меня всегда радуют, так как она мой агент. И это несмотря на то, что и ей в радости было не отказать, когда я брал трубку.

– Привет, Эми, как дела?

– Чудесно, как в джакузи с шампанским и с трахающимися наперебой бабуинами.

– Понимаю.

– Мне только что позвонил парень по имени Пол Дуган…

– Кто он?

– Да так, один придурок. Лондонский агент – что ты хочешь! Но мы забудем про его идиотский английский и отвратительные самодовольные ланчи в «Айви», потому что, оказывается, он агент самой Джорджины Най! – Она на секунду замолкла, чтобы усилить произведенный эффект, и потом заорала: – Джорджины мать ее Наааай!

Меня тряхануло, должен признаться. Джорджина Най… означала деньги. Она играла роль Мейган в «Устье», и Сара была далеко не единственной поклонницей сериала. По последним опросам это была самая популярная мыльная опера на телевидении (и поэтому, по нерушимым законам вселенной, лучшее современное шоу вообще), и Джорджина Най была самой яркой звездой. Никого так часто не показывали крупным планом в конце серии, когда вступает финальный аккорд, даже больше, чем всех остальных актеров, вместе взятых. Я знал, потому что часто сидел рядом с Сарой на диване, пока шел сериал, демонстративно погрузившись в чтение рубрики о международной политике в газете… но чертова программа затягивала настолько, что часто я даже забывал театрально ахнуть, когда шоу заканчивалось. Джорджина Най была не просто телезвездой, а любимицей Великобритании. Более того, ее героиня была независимой, боровшейся за права женщин на заводе, и Най считалась иконой рабочего класса и феминизма в постмодернистском исполнении – даже в афишах (хотя они были надежно защищены английским сарказмом). Женщины-зрительницы просто обожали ее. И мужчины-зрители тоже ее обожали, во-первых, потому, что у нее была потрясающая внешность, во-вторых, потому, что актриса производила такое впечатление, что если бы ей захотелось, то она затрахала бы вас до смерти. Так что безусловная привлекательность для обоих полов. Если бы вышла книга с именем Джорджины Най на обложке, она бы отлично продавалась, кто бы сомневался, что она бы отлично продавалась, и поэтому издатели не поскупились бы на щедрый аванс. И если бы Эми и я имели к этому хоть малейшее отношение, то какая-то часть этого аванса отправилась бы прямиком нам в карман.