Текст книги "Смертельный огонь"

Автор книги: Ник Кайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3
Бдение

Магна Макрагг Цивитас, зал Вольного Пламени

Даже в достаточно однородном Империуме времен Великого крестового похода погребальные обряды значительно разнились от планеты к планете. Несмотря на то что в галактике набирала обороты эпоха просвещения, многие культуры по-прежнему сопровождали смерть ритуалами.

Во времена Старой Земли, до Объединения, романии погребали своих мертвых, в то время как большинство нордафриканцев предпочитали кремацию. Обычаи Эгиптоса требовали бальзамировать усопших, чтобы те смогли попасть в подземный мир, а народы древней Гималазии практиковали варварский ритуал «джатор» – церемониальное расчленение.

На Ноктюрне верили, что все родившееся из земли должно в нее вернуться – только так возникал круг перерождения. Под этим подразумевалось предание огню, превращение плоти и кости в пепел.

В Восемнадцатом легионе огнем освящали и хоронили, следуя Прометеевому кредо, которому Вулкан обучил Саламандр. Теперь это кредо было частью его наследия наряду со многими другими идеями и потому нуждалось в защите.

Так с горечью и сожалением думал Барек Зитос, стоя на коленях перед саркофагом, в котором лежал Владыка Змиев.

– Его место – в земле, – раздался из теней глубокого склепа величественный голос. – Не в этой холодной позолоченной гробнице.

Только один мемориальный огонь горестно дрожал, нарушая тьму. Лучистый свет обрисовывал края золотого саркофага и выхватывал из темноты скорбное лицо Зитоса.

– Примарх в гробу под крепостью Геры… – тихо проговорил Зитос посетителю, запинаясь от горя. – В это даже верится с трудом.

Не так давно он заявлял лорду Жиллиману о своей вере в то, что Вулкан жив, и набрасывался на любого, кто осмеливался утверждать обратное. Горькая ирония заключалась в том, что их отец действительно пережил Резню при высадке, но пал убитый ассасином на дружественной, казалось бы, территории.

Для Зитоса преданность была воздухом, и добровольно отказаться от нее было не проще, чем отказаться от дыхания, но судьба Вулкана и предательская ситуация на Макрагге, глубоко его ранили.

– Будем надеяться, что других не появится, – сказал посетитель, опускаясь на колени рядом с Зитосом.

– Почему мы до сих пор здесь, Вар’кир? – спросил Зитос.

Фест Вар’кир ответил не сразу. Сперва он почтительно склонил голову перед выставленным для прощания с примархом и тихо произнес несколько слов Прометеева ритуала.

– А как ты предлагаешь улететь, Зитос? – прозвучал его голос, похожий на треск пергамента. – Лорд Макрагга запретил уезжать, пока бушует Гибельный шторм.

– Излишне поэтичное и грозное определение, ты не находишь?

– Какое? «Гибельный»? – уточнил Вар’кир.

В отличие от Зитоса, облаченного в драконий зеленый цвет Саламандр, Вар’кир был полностью в черном, как требовал сан капеллана. Ему нередко приходилось напоминать Зитосу, что не траур заставляет его носить черное, а призвание, в эти темные времена важное как никогда.

Не только телу, но и духу едва родившегося Империума нанесли рану, развязав теологическую войну душ.

Он ведь поверг нас на колени, – заметил Вар’кир. – По крайней мере, на время.

Зитос с почтением относился к этому святому залу, несмотря на всю его пустую роскошь, но не удержался и ответил с бессильной злостью в голосе:

– И как же мы поднимемся? Наш отец вернулся к легиону, стоявшему на грани самоуничтожения. Как избежать этой судьбы теперь, когда его нет с нами?

У легионера было суровое лицо, широкие плечи фемидца и коротко подстриженные темно-красные волосы, а на обеих сторонах головы были выбриты схематичные изображения драконов.

Вар’кир мягко положил руку в латной перчатке на плечо Зитоса.

– Он сделал нас многогранными, брат, – сказал он и тепло улыбнулся, несмотря на мрачное окружение. – Мы сильно изменились с тех времен, когда назывались Драконьими Воинами.

Немногие в легионе знали старое название Восемнадцатого и еще меньше людей произносили его вслух. Оно напоминало о великом позоре, о временах, когда Вулкан еще не научил их прагматизму, чтобы сдерживать жертвенные порывы, и человечности, чтобы противостоять бездонной ярости.

Вторая часть имени Вар’кира, «кир», переводилась как «избранный», что было весьма уместно: он принадлежал к числу Гласов Огня лорда Рай’тана, почему и отправился на помощь легионерам, которым предстояло усмирить ренегата Хоруса, но едва пережил резню. Страшные шрамы, резкие черты и полоса пепельно-белых коротких волос вдоль черепа указывали на ранг ветерана, но глаза до сих пор горели ноктюрнским огнем и казались тлеющими углями на фоне угольно-черной кожи.

Они задумчиво помолчали, после чего Зитос сказал:

– Мне показалось, что я слышал удар. Удар его сердца.

Саламандры одновременно посмотрели на своего погибшего повелителя.

Вулкан, покоившийся под стеклом саркофага с закрытыми глазами, выглядел умиротворенным. В нем ничего не изменилось, и лицо по-прежнему покрывали шрамы чести от клейменного прута, плохо различимые при обычном освещении, – летопись его деяний.

– Зитос, порой разум обманывает нас, заставляя верить в то, чего хочет сердце, – тихо ответил Вар’кир. Мы должны быть благодарны уже за то, что он здесь, где мы можем оплакивать его, а не лежит оскверненный на каком-нибудь далеком поле боя.

Зитос опустил глаза, не в силах больше смотреть на мертвого отца.

Вулкан сжимал в руке Несущий Рассвет – творение несравненного мастерства, молот, выкованный самим Владыкой Змиев и перенесший его сквозь эмпиреи на Макрагг.

Только его собственные плоть и кости да этот молот пережили падение сквозь атмосферу. По этой причине Вулкан был облачен не в свои драконьи доспехи, а в броню из хранилищ лорда Жиллимана, хотя на нее и нанесли отличительные символы Восемнадцатого.

До Зитоса и прочих Саламандр на Макрагге дошли лишь обрывки кровопролитной истории о прибытии Вулкана. В отдельные моменты верилось с трудом: сынам Ноктюрна рассказывали сомнительные вещи о чудесном воскрешении и исцелении и о безумии, превратившем Владыку Змиев в дикого зверя.

Всего лишь слухи. Первый был жесток, ибо давал пустую надежду, а второй попросту оскорблял память о Вулкане. Ни Зитос, ни Вар’кир им не верили.

– Кто-нибудь еще пытался вытащить его? – спросил вдруг Вар’кир, вырвав Зитоса из мрачных раздумий.

Капеллан тянулся мимо него к стеклу, к уродливому наконечнику копья, торчащему из груди примарха, и закованная в металл рука дрожала – так жутко было смотреть на это копье, так немыслимо было преступление. Наконечник ни на мгновение не давал забыть, что Вулкана убили, причем примитивным орудием.

– Несколько человек, – ответил Зитос, и тон его голоса давал понять, что он входил в их число. – Но у них не получилось.

– Ни у кого не получится, – сказал Вар’кир, проводя пальцами по словам, выгравированным на золотом свитке – единственном украшении саркофага. – Вольное пламя… – шепотом прочитал он и перевел взгляд на мемориальный огонь.

У Вар’кира был дар. Подобно игниаксам древности, он умел видеть в огне правду.

Зитос проследил за взглядом капеллана, и как ни велико было его горе, голос предательски выдал слабую надежду.

– Что ты видишь?

Вар’кир несколько секунд смотрел в огонь, а затем покачал головой.

– Ничего, – с сожалением проговорил он.

– Я бы с радостью жизнь отдал, – заявил Зитос, не стыдясь слез, льющихся по щекам.

– Как и любой из нас, брат.

Древнее Прометеево кредо говорило, что круг смерти и перерождения не только поддерживает природный баланс, но и дарит вечную жизнь через воскрешение. В легионе под этим понимали передачу геносемени от одного к другому: считалось, что воин жил, пока было живо его наследие. Но Зитос придерживался более буквального толкования. Один должен пожертвовать собой, чтобы другой мог возродиться.

Это было сентиментально и глупо; времена же требовали прагматизма. Но сперва следовало соблюсти траур.

– Отец, – произнес Зитос, и его голос зазвучал с горячностью и силой, – нам отчаянно нужна надежда. Прошу…

Он склонил голову, и Вар’кир присоединился к нему в мрачном молчании.

Глава 4
Проповедник

Нумеон проснулся от боли.

Судя по тому, что он лишился сознания, Ксенут Сул обошелся с ним сурово. Первым делом Нумеон заметил новые швы на боку и грубые стежки на груди и спине. Вторым – что он больше не в своей камере.

Помещение наполнял запах, вызывавший смутные ассоциации со скотобойней, но Нумеон давно уяснил, что органам чувств в этом месте доверять нельзя. Однажды, когда он был в полубессознательном состоянии, ему явились старые друзья, почти наверняка погибшие. Леодракк и Пергеллен, высохшие и гниющие, смотрели на него мертвыми глазами, и вонь разлагающихся трупов, неведомым образом оживших и голодных, была так убедительна, что Нумеон едва не поверил в их реальность.

В тот раз он подскочил в горячечном поту, тут же изможденно рухнул обратно и с облегчением понял, что ему все привиделось.

Мертвое остается мертвым, и ничто не может этого изменить.

– Умение отличать призрачное от реального тебе пригодится здесь, – сказал Нумеону Проповедник, смотря на него с тем же отстраненным интересом, с каким адепт биологис разглядывает насекомое.

Нумеон находился в зале, одновременно просторном и вызывающем клаустрофобию. Место Ксенута Сула занял новый истязатель, но хотя глаза говорили Нумеону, что они одни, он нутром чувствовал, что это не так.

Он слышал… шепоты. Нумеон помнил, что нельзя верить ни глазам, ни ушам, но в голосах отчетливо звучала боль. И было в них что-то, напомнившее о воинах, вместе с которыми он когда-то сражался, – возможно, не конкретно их, но таких же.

«Что это за проклятое место?» – подумал он.

Он уже собирался задать вопрос вслух, но вдруг осознал, что привязан за руки и ноги к столу и что печать пропала. Нумеон посмотрел по сторонам, вокруг не было ничего, кроме темноты и стоящего перед ним Проповедника.

Допросчик начал обходить пленника по короткой дуге, не сводя с него глаз.

– Молот… – сказал Нумеон наконец, презирая себя за слабость в голосе. – Где он?

– Он заговорил, – проигнорировав вопрос, заметил Проповедник таким спокойным, непринужденным тоном, словно они просто завязывали знакомство. – Ксенут Сул сказал, что ты с ним не разговаривал. Но со мной же побеседуешь, Артелл Нумеон, погребальный страж Вулкана?

Нумеон оскалился, но не стал тратить силы и натягивать путы. На большее, чем этот жалкий акт неповиновения, он не был способен.

Проповедник не отреагировал. Он был высок, как все транслюди, и облачен в длинное багровое одеяние, покрытое колхидскими письменами. Лицо и лысая голова имели странный, неровный цвет, словно от сильного загара, и, когда Проповедник подошел ближе, Нумеон увидел, что его кожа испещрена умбровой клинописью.

– Ты Несущий Слово, – плюнул Нумеон.

– Значит, ты все-таки решил заговорить. Пусть и для того, чтобы сообщить очевидное.

Проповедник почтительно склонил голову.

– Предатель, – бросил Саламандра.

Раздражение Проповедника выдал лишь легкий тик под правым глазом.

– Преданность – это просто вопрос ракурса, Артелл. Твой не совпадает с моим, только и всего.

– Вы сменили тактику? – спросил Нумеон, продолжая искать глазами молот, но не находя ничего, кроме теней. Из них доносился слабый шелест сдавленного дыхания. – Думаете, я начну сочувствовать предателям и убийцам? Взгляну на мир с вашего ракурса и выдам все, что вам нужно?

Проповедник сплел пальцы и сложил руки на животе.

– Я знаю все, что ты знаешь, Артелл.

Нумеон не сумел скрыть удивление. Кладбищенский запах вернулся, и у него начало закрадываться тошнотворное подозрение насчет того, что это был за зал и кого в нем держали.

Проповедник нахмурился.

– Ты думаешь, тебя перевезли сюда, чтобы заключать с тобой сделки? Или чтобы подвергнуть очередному раунду бесполезных пыток? – Он коротко рассмеялся. – От Ксенута Сула не требовалось извлечь из тебя информацию, он просто хотел причинить тебе боль. Это моя сделка… с ним. Понимаешь?

Нумеон не понимал, но он был слаб и не пришел в себя до конца. Он даже не был уверен, что находится в сознании, и все всматривался в тени, пытаясь увидеть в них призраков потерянных товарищей. Их не было.

– Каким бы сильным ни был разум, если он неопытен, как твой, то не остановит темного апостола, – без гордости сказал Проповедник. – Да, я ищу Бартусу Нарека. Он истинный ренегат, и за то, что он сделал, мы достанем его с другого конца галактики.

Нумеон помнил снайпера Несущих Слово, но не знал, что собственный легион считает его предателем.

– Итак, – продолжил Проповедник. – Я дал тебе кое-что, и теперь ты должен мне отплатить.

Нумеон фыркнул:

– Ты обольщаешься.

Проповедник криво улыбнулся, что придало ему зловещий вид.

– Ты отплатишь, я знаю, потому что тебе это ничего не будет стоить. Не забывай, я уже заглядывал в твой разум. Я знаю все, что знаешь ты. Мне также известно, как дорога тебе та безделушка с брони твоего мертвого примарха.

– Вулкан жи…

– Да, – перебил его Проповедник, – ты это постоянно повторяешь, несмотря на все доказательства обратного.

Он машинально облизнул губы как человек, привыкший говорить подолгу.

– Я тоже верю, и я предан своей вере так же, как ты предан своему потерянному отцу. Мы пали с небес – все мы. На мгновение, в бесконечной саге космоса занявшее не больше места, чем удар сердца, мы отвернулись от истинных богов и обратились ко лжи. Твой Император, – Проповедник кивнул в сторону Нумеона, а затем коснулся рукой груди, – мой бывший Император. И теперь наказание пришло. Эта война – не за религию, не за превосходство нашего вида. На кону стоят наши души, и это наша кара за грех неверия.

Нумеон нахмурился, устав от речей Проповедника и надеясь, что Ксенут Сул скоро вернется.

– Чего ты хочешь?

– Скажи, какой он был?

– Я по-прежнему ничего не понимаю, предатель.

Глаза Проповедника жадно вспыхнули.

– Я про фульгурит – каменное копье, наполненное земной мощью Императора.

– Он был… – Нумеон вспомнил первую встречу с человеком, который называл себя Джоном Грамматикусом, его описание копья и рассуждения о том, что оно олицетворяло, – непримечательный.

На самом деле он видел его лишь мельком, но было приятно помучать своего допросчика.

– Любопытно, – сказал Проповедник, становясь к нему спиной.

– Это просто кусок камня.

– А я думаю, что это гораздо большее.

Нумеон пожал бы плечами, если бы путы не стягивали слишком крепко.

– Тебе-то какое до него дело? Ты же сам сказал, что могущество Императора – ложь.

Проповедник вновь повернулся к нему.

– Лживо его кредо, но не его могущество. Фульгурит нужен мне, потому что он убил бессмертного примарх а и обратил нашего брата против нас. Обычный камень на такое не способен.

Нумеон распахнул глаза.

– Убил?

Проповедник медленно кивнул.

– Ты лжешь, – фыркнул Нумеон, прищурившись, и гневно заявил: – Вулкан жив, и ты никогда не убедишь меня в обратном, так что можешь прикон…

Комната внезапно затряслась с такой силой, что Нумеон почувствовал дрожь сквозь стол.

Проповедник несколько секунд смотрел через плечо, словно разговаривал с кем-то у него за спиной. Нумеон не разобрал слов, как ни вслушивался, но видел, что Проповедник взволнован.

– Что происходит? – требовательно спросил Нумеон. – Кто ты?

Проповедник перевел на него взгляд и внезапно покрылся рябью, когда сквозь него прошел другой человек, разъединив гололит. Нумеон разговаривал с копией Проповедника, однако приближающийся Ксенут Сул был вполне материален.

В комнате вспыхнули лампы, ослепив магниево-белым светом. Нумеону потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к сиянию фосфорных трубок, одновременно включившихся с глухим металлическим щелчком. А затем он увидел, что был прав в своих догадках, и закричал от ярости и горя.

– Братья мои!

Почти все помещение заполняли бессчетные металлические столы, выставленные плотными рядами, словно солдаты перед боем. При другом освещении зал мог показаться апотекарионом, но он им не был.

Помещение пропиталось кровью и смертью, бывшими отнюдь не плодами воображения. К столам были привязаны легионеры Девятнадцатого, Десятого и Восемнадцатого легионов, жестоко избитые, как Нумеон.

– Что это? – взревел он, обретая силу в гневе и срывая одну из пут.

– Камера пыток, – кратко ответил Ксенут Сул. – Не беспокойся, Саламандра, твои только начинаются.

В челюсти Нумеона вспыхнула кинжально-острая боль. Из-за периферии зрения поползли черные тени, и Ксенут Сул исчез за облаком тьмы. Прежде чем потерять сознание, Нумеон успел услышать, как Несущий Слово выкрикивает приказы.

– Всему экипажу, отразить абордаж. – Голос звучал спокойно, словно Несущий Слово ожидал этого. – Они нас нашли. Ни один Ультрамарин, ступивший на борт, не должен остаться в живых.

Слова растворились в тумане забытья, и Нумеон погрузился в благословенную тьму, где были только гул сирен и топот ног…

Глава 5
Освободители

«Демагог», эсминец типа «Охотник», Ультрамар

Переборка с грохотом рухнула на палубу. Раскалившиеся добела края несколько мгновений светились, но вскоре начали гаснуть, пока снова не стали тусклым черным металлом. Из образовавшегося неровного отверстия вышел Инвиглио, ведя за собой ударный отряд Отмеченных Красным.

В узком коридоре перед ними стояла кромешная тьма. Ультрамарины сами отключили основные источники энергии, проникнув на корабль Несущих Слово, а резервных мощностей не хватало, поэтому продвижение в сумраке входило в их планы.

«Демагог» был гораздо меньше «Темной клятвы», он принадлежал к классу эсминцев и имел куда меньший экипаж. Пропустить его было легко, и Инвиглио так и не понял, как госпоже капитану на борту «Вызова Калта» удалось его обнаружить. Но, несмотря на размер, предателей на нем было достаточно.

Первым их увидел Брахей:

– Враги!

Ультрамарин вступил в бой, выдав из болтера короткое стаккато. За очередью последовали приглушенные крики: дульное пламя выхватило из темноты двух предателей, но через мгновение свет умер, и они вместе с ним.

– Убиты двое! – гаркнул он, извлек пустой магазин и быстро вставил новый.

– Вперед! – приказал Инвиглио и побежал, пригибаясь, чтобы не стать легкой мишенью.

Невий, вполглаза следивший за ауспиком, предупреждающе крикнул, и в этот самый момент перед ними взметнулась буря снарядов.

Они били в пол и стены вокруг Ультрамаринов, словно раскаленный латунный дождь. Инвиглио успело царапнуть по наплечнику, а на наголеннике образовалась вмятина от не пробившего броню снаряда, пока он не прижался к стене коридора.

Другие последовали его примеру: Брахей, Гордианий и Петроний слева, он с Невием справа.

Два предателя, убитых Брахеем, оказались приманкой, призванной заманить Ультрамаринов в узкий проход.

Инвиглио мысленно обругал себя за глупость и на секунду задумался, что его силы уже на исходе, а значит, эффективность их отряда скоро начнет снижаться.

– Петроний, – позвал он по воксу, – организуй нам укрытие.

Он пометил атакующую позицию на общем ретинальном дисплее.

Массивный Ультрамарин вышел из-за узких арматур, за которыми прятался отряд, и выстрелил из мелтапушки по кабелям и бронеплитам потолка. Его труды были вознаграждены снарядом в грудь, раздробившим кость и едва не оторвавшим плечо.

Брахей и Гордианий оттащили раненого легионера в сторону, а секунду спустя на пол коридора рухнула часть потолка вместе с бронепластинами, кабелями, трубами и адамантиевыми арматурами.

Инвиглио и остальные заняли места за импровизированной баррикадой, там позиция была гораздо лучше и можно было сражаться в полную силу. К ним даже присоединился Петроний, он пристроил один из обломков в качестве опоры для мелтапушки и направлял во врагов длинные импульсы сфокусированного электромагнитного излучения.

Все закончилось быстро: трем нападавшим оказалось не под силу справиться с превосходно обученными Ультрамаринами.

Брахей пинками раскидал обломки, послужившие укрытием, пока Инвиглио оказывал Петронию первую помощь, чтобы тот мог сражаться одной рукой.

– Сменить оружие, – приказал командир, и Гордианий с Петронием подчинились.

Выдав Петронию болт-пистолет, Инвиглио хлопнул массивного Ультрамарина по плечу:

– Готово.

Петроний кивнул, и они немедленно продолжили путь.

Отмеченные Красным уже проходили мимо трех трупов Несущих Слово, когда в ухе Инвиглио затрещал вокс. Внутри герметичного шлема слова, огражденные от постороннего шума, звучали как-то мертво.

– Сержант, – сказал он, распознав идентификатор, загоревшийся на ретинальном дисплее.

Не вставая в полный рост, Инвиглио поднял кулак, приказывая товарищам остановиться.

– Параметры задания изменились, – ответил сержант. Фоном рычали болтерный огонь и рассерженный рев цепного оружия.

– Слушаю.

По его следующему бессловесному приказу отряд занял оборонительную позицию.

Вдруг под потолком взревели сирены, а красные аварийные лампы придали сумраку кровавый оттенок.

– Главная цель загружена на твой ретинальный дисплей, – сообщил сержант, и в левом углу линзы появились новые координаты и планы корабля.

– Разрешите спросить, – сказал Инвиглио.

– Слушаю, – спокойно отозвался сержант, несмотря на то что явно был занят бурной перестрелкой.

– Апотекарион? На борту есть раненые союзники?

– Нет. Теоретически: пленники. – Он на мгновение замолчал. – Несущие Слово вряд ли их там лечат, Вит.

– Так точно, – ответил Инвиглио. Он давно знал сержанта, но до сих пор не привык к его неформальной манере иногда обращаться по имени. В любом случае вывод был очевиден.

– Поспеши, – добавил сержант перед тем, как отключиться. – Мы привлекаем к себе слишком много огня.

– Параметры задания обновлены, – сказал Инвиглио остальным, когда они продолжили путь. – Теоретически: высока вероятность, что на борту есть дружественные легионеры.

– Практически, брат? – спросил Брахей.

Инвиглио поймал его взгляд и твердо ответил:

– Мы вытащим их с этого корабля, а потом отправим его обратно в ад.

Из-за следующего поворота послышались крики, но как Инвиглио ни хотелось сразиться с Несущими Слово, у него был приказ.

– Левый коридор, – объявил он и повел товарищей в сторону апотекариона, прочь от сражавшихся. Он бросил взгляд влево, на ауспик Невия. Экран только что заполнили темно-зеленые точки биосигналов. – Скорее, братья.

Нумеон потерял сознание от силы на пару минут, но, когда снова очнулся, Ксенут Сул уже исчез.

Он понимал, что вряд ли сумеет спасти других пленников, поэтому был вынужден действовать прагматично.

Одна рука уже была свободна, и он развязал путы на второй, на что потребовалось несколько минут: хотя путы представляли собой простые кожаные ремни, пальцы никак не слушались.

Снять ремни на лодыжках оказалось тяжелее, и он все время посматривал на вход в скотобойню, стараясь не думать об ужасах, творившихся в этих грязных желтовато-белых стенах.

Нумеон знал, что надо сохранять спокойствие: от злости толку не было. Кроме того, не помешало бы узнать, что происходит. На корабле явно что-то случилось – возможно, бунт пленников? На борту вполне могли быть и другие помещения, где держали верных Трону легионеров.

Нумеон осмелился предположить, что К’госи или еще кто-нибудь из его братьев – может, даже погребальный брат Леодракк – мог выжить и тоже оказаться на борту, но тут же прогнал надежду. Он уже видел своих братьев, но лишь в снах наяву. Они были порождениями его памяти, призраками, которые оставят его не раньше, чем он вырвется из этой тюрьмы и отомстит их убийцам.

Он снял последний ремень, сполз со стола и рухнул на колени, едва не задев соседний стол. Тупая боль от долгой неподвижности и пыток измотала его. Стиснув зубы, он нащупал край ближайшего стола и поднялся.

Вдруг его пальцы крепко сжала чья-то холодная рука. Нумеон вздрогнул, опустил взгляд и увидел залитое кровью лицо воина из Железных Рук. По-видимому, он очнулся, когда Нумеон упал. Легионеру Десятого вырвали всю бионику, выставив напоказ алое мясо, а ноги почти целиком ампутировали. Умирающий сын Медузы безумно смотрел на Нумеона. На левой щеке, под пустой глазницей, виднелась татуировка в виде черепа.

Лампы на потолке мигали: резервную энергию перенаправляли в более важные системы.

Нумеон уже не сомневался, что корабль атакуют.

В мигающем свете фосфорных ламп изуродованное лицо легионера казалось мертвым.

– Не… теряй… надежду… – сбивчиво просипел он голосом, в котором из-за остатков бионики еще чувствовался механический отзвук.

Он был похож на умирающую машину, и, чувствуя, как глубоко запрятанное горе рвется наружу, Нумеон не мог избавиться от мысли, что их всех бросили умирать, как скот.

Железнорукий крепче сжал его. На его правой руке не хватало двух пальцев. Вторая заканчивалась на запястье.

– Убей их… ради нас! – прорычал он, распахнув единственный глаз.

– Убью, – мрачно ответил Нумеон.

Он сжал кулак, отвел назад руку и с резким мучительным криком пробил грудную клетку легионера, разрушив сердце и прекратив его страдания.

Другие тоже заслуживали милосердия, но у Нумеона не было времени. От двери шел слабый сквозняк с едким запахом кордита. Ксенут Сул не запер ее, и неважно было, по забывчивости ли или с каким-то жестоким умыслом.

Нумеон поковылял к двери, чувствуя, что с каждым шагом возвращаются силы.

После такого долгого заточения корабль казался гнетуще огромным, но Нумеон быстро освоился и определил, что тот не так уж велик – явно не крейсер и не линкор. Вернее всего, фрегат или эсминец, судя по высоте и ширине коридоров.

Словно желая напомнить ему, что враги могут быть близко, впереди раздались трансчеловеческие голоса. Судя по крикам, там шло сражение.

Нумеон рефлекторно потянулся к пистолету, которого не было. Он даже печати лишился, и ее отсутствие ощущалась так же остро, как если бы он потерял конечность. Печать нужно было вернуть.

Нумеон направился в противоположную от сражения сторону. Ксенут Сул забрал печать, но волей или неволей отдаст ее перед смертью.

Инвиглио вышел из апотекариона к товарищам, ждавшим снаружи, и покачал головой.

– Все? – спросил Брахей.

– Мертвы, брат. Все пятьдесят три. Двоих убил я: они были обречены.

– Трон земной… – пробормотал Петроний, опустив взгляд на ботинки.

Гордианий прошептал клятву.

Невий передернул затвор болтера.

– Но мы хотя бы можем за них отомстить.

– Нет, – ответил Инвиглио жестким, не допускающим возражений тоном. – Один из столов был пуст. Кровавые следы вели к двери. Кажется, кто-то сбежал.

– Значит, надо найти его, – заявил Брахей.

– Но куда пленник направился? – спросил Невий. – Он может быть где угодно.

Инвиглио встретил его вопросительный взгляд.

– Как бы ты поступил на его месте?

Спустя две секунды задумчивое выражение на лице Невия сменилось злым.

– Я бы отыскал того, кто виноват в смертях моих товарищей, и убил бы его.

– То есть командира этого корабля, – согласился Брахей.

Отмеченные Красным направились к мостику.

Раздобыть оружие во время абордажа с ближними боями оказалось довольно просто, и теперь у Нумеона был наполовину заряженный болт-пистолет в одной руке и боевой нож в другой. Оружию было далеко до алебарды, которой он сражался, будучи одним из погребальных стражей, но придется обойтись тем, что удалось позаимствовать.

Ксенут Сул был садистом, но не трусом. Он вполне мог присоединиться к обороняющимся, но Нумеон решил, что скорее всего тот ушел на мостик, чтобы руководить оттуда контратакой. На корабле таких размеров мостик должен был располагаться у носа, и Нумеон достаточно пришел в себя, чтобы определить, в какую сторону направиться. Из апотекариона идти было недолго, а от необходимого уровня отделяло всего три палубы.

По пути встречались только легионеры в темнокрасной броне Восемнадцатого, впрочем Нумеону удавалось не попадаться им на глаза. Судя по отдаленному шуму боев, у них были другие заботы, но его не оставляла мысль, что спланировано все это в расчете еще больше повредить его разум и вырвать тайны, которые он якобы скрывал.

Стандартная тактика при вторжении предполагала рассеять защитников по кораблю и организовать оборону отсеков, ведущих к уязвимым частям корабля, где небольшие вражеские отряды могли нанести гигантский урон.

Из-за этого коридор к мостику остался без охраны, если не считать одного Несущего Слово, стоявшего на посту снаружи.

Нумеон не знал, хватит ли ему сил, но знал, что обязан справиться. Если ему удастся отыскать печать и как-нибудь выбраться с корабля… Надежда вела его со времен Истваана. Он опирался на нее и теперь, готовясь к самоубийственному бегу через коридор. В пистолете оставалось три патрона. Оружие дрожало в руке, и Нумеон был вынужден признать, что сейчас он даже поднять его не может, а целиться – тем более.

Но воля преодолеет все. Так учил Вулкан.

«Воля и упорство позволяют нам сражаться, когда другие уже не могут. Воля дает нам силу жертвовать собой и превозмогать, когда уже нет надежды».

Как же Нумеон хотел, чтобы примарх оказался здесь и сам сказал ему эти слова. Он вдруг осознал, что забыл голос Вулкана. Некоторые считали, что голос – это первое, что забывается после смерти человека, и Нумеон сильно встревожился, поскольку даже с его трансчеловеческими способностями не получалось вспомнить ни тембр, ни манеру речи.

Нумеон не хотел умирать, задешево продав жизнь в каком-нибудь тщеславном бою. Но колебался он не от страха, а из-за нежелания жертвовать собой напрасно, не имея высшей цели.

Жажда мести была жалким мотивом, простительным лишь слабым смертным. Нумеон говорил себе, что она им не движет, и у него получалось обмануть разум, но не сердце.

Чтобы убить из болт-пистолета легионера в доспехах, следовало стрелять примерно с середины коридора, а с учетом его изнуренного состояния и ограниченного боеприпаса – еще ближе. Боевой нож он перехватил клинком вниз, чтобы быстрее атаковать или метать его.

Возможно, его надежды всегда были напрасны.

– Вулкан жив, – прошептал он, беря жертву в прицел…

…И тут визор Несущего Слово взорвался фонтаном крови и черепных осколков. Предатель забулькал кровью, схватил место, где раньше было его лицо, и упал вперед.

Союзник? Мятеж? У Нумеона не было времени выяснять, откуда пришла удача. Еще не утих лязг, с которым доспехи Несущего Слово рухнули на пол, а Саламандра уже бежал к мостику.

– Ты видел? – спросил Венатор, опуская снайперскую винтовку.

– Полуголый легионер, – подтвердил Финий.

– Выживший, о котором говорил Инвиглио? – предположил Корвун.

– Бежит к мостику, – добавил Лаэрт.

Ультрамарины со своим сержантом наблюдали из теней длинного коридора, как чернокожий ноктюрнец выбежал с перекрестка, перепрыгнул через предателя, которого только что застрелил Венатор, и помчался к мостику.