Текст книги "Пшеничное зерно. Распятый дьявол"

Автор книги: Нгуги Ва Тхионго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Мваура еще не кончил говорить, когда прокурору передали записку. Прочтя ее, тот подошел к судье и зашептал ему что-то на ухо. Судья тут же объявил, что обвинения против подсудимых не доказаны а стало быть, Мутури, Вангари и студент немедленно освобождаются из-под стражи. Публика даже не стала слушать, какой статье уголовного кодекса это решение соответствует. Рабочие, крестьяне и студенты радостно загудели.

Вариинга выбежала из зала, торопясь обнят Вангари, Мутури и лидера студентов. Но тут ее ждала неожиданность. Оказалось, что здание суда окружено вооруженными до зубов солдатами. Едва Вангари. Мутури и студент показались в дверях, на них надели наручники.

Об этом эпизоде было объявлено лишь спустя две недели. А через месяц Мваура приобрел три новеньких автомобиля и переоборудовал их в матату. Он основал фирму "Современная транспортная компания". Одним из ее директоров стал распорядитель бала. Такой же пост занял в фирме Кимендери ва Канийанджи…

– Живы ли они? – спрашивала Вариипга Гатуирию. – Боюсь, что их отвезли в горы и прикончили.

– Кто знает? – отзывался Гатуирия, крутя баранку "тойоты". – Подождем до двенадцатого декабря. Обычно в годовщину Независимости бывает амнистия. Даст бог, и их отпустят вместе с уголовниками.

– Аминь! – страстно заключила Вариинга. – Если так, то в этот день в душе моей зазвучит неземная музыка!

Глава одиннадцатая

1

Наш Илморог как будто совсем не меняется. Прошло два долгих года после бала Сатаны, а его контрасты все те же. Золотые Холмы продолжают застраиваться. Особняки с золочеными канделябрами на стенах, устланные персидскими коврами, растут как грибы на баснословные доходы местных воротил. Даже кровати из чистого золота и серебра стали нормой, никого из соседей этим не удивишь. Еще прибавилось в городе отделений американских, канадских, западногерманских, французских, английских, итальянских и японских фирм. Автомобили служат мерилом иностранного засилья. Нет такой марки машин, которую нельзя увидеть на улицах Илморога. Иностранные конторы, склады, страховые компании и банки, куда стекаются народные деньги, заполнили весь город. Только в последнее время в этом заповеднике делячества отстроились еще два американских банка: чикагский и нью-йоркский.

Разрослась и Нжерука. Картонные лачуги, сточные канавы со смердящей жижей, отходы фабрик, нечистоты – всего этого тоже прибавилось. Окрестные деревни, в том числе и Нгаиндейтхия, где жили раньше родители Вариинги, проглочены Нжерукой. Нищие, безработные, торговцы запрещенным самогоном, разносчики апельсинов и мандази[36]36
  Мандази – кукурузные лепешки (суахили).


[Закрыть], проститутки – трущобы Нжеруки трещат от этого сброда по швам. В лавчонках бойко торгуют мясом, яйцами, «сукума вики», овощами, солью, пивом, перцем, луком и мукой.

Хозяева лавок и владельцы трущоб живут на Золотых Холмах, лишь изредка наезжая в Нжеруку за причитающейся им арендной платой; большинство же нанимает громил, чтобы те собирали для них подать. Даже "Ангелы ада" открыли свою контору в Илмороге.

Родители Вариинги живут теперь в Нжеруке, хотя по старинке называют свой квартал "Нгаиндейтхия". Их дом чуть больше соседних: когда Вариинга работала секретаршей, она помогала им отстроиться. Теперь из тех небольших денег, что она зарабатывает в автомастерской, она дает кое-что родителям на еду и плату за обучение младших детей.

Здесь, в Нгаиндейтхии – или, по-новому, в Нжеруке, – Гатуирия и Вариинга проведут остаток дня и ночь.

2

Суббота, около пяти вечера. Отца Вариинги нет дома, ее дочь Вамбуи тоже отлучилась – ушла погулять с другими детьми. Гостей встречает мать Вариинги.

Молодые люди объявляют ей о своем решении пожениться. Мать Вариинги смущенно покашливает. Ей уже немало лет, но она из тех, кого годы не старят. Платье в черных и белых цветах слегка полиняло, но сидит на ней ладно. Она готова благословить жениха и невесту, но задает один вопрос, всего лишь один:

– Хочу кое о чем спросить тебя, Вариинга, в присутствии этого молодого человека. Пускай и он услышит твой ответ. Ты сказала ему, что у тебя почти взрослая дочь? Ей бы, по старым обычаям, уже впору проходить обряд посвящения.

– Это мою маленькую Вамбуи ты называешь взрослой? – смеется Вариинга. – Я ни от кого не скрываю, что она у меня есть, и Гатуирия тоже о ней знает. Он ее видел, когда был здесь в прошлый раз – два года назад, во время конкурса в пещере. Они, кстати, очень похожи, никто и не догадается, что они не родные. Тебе не кажется, мама, что они как близнецы? Только Гатуирия по сравнению с ней старик!

– Ты права, – соглашается мать Вариинги. – Они действительно похожи.

– Подумаешь, родные, не родные! – Гатуирия явно расстроился. – Похожи, не похожи – разве в этом дело? Ребенок есть ребенок. Мы все из одного чрева – чрева Кении! Пролитая за свободу кровь смыла различия между родами, кланами, народностями. Сегодня нет ни луо, ни кикуйю, ни камба, ни гириама, ни лухайя, ни масаи, ни меру, ни календжин, ни туркана. Мы все дети одной матери. Наша мать – Кения!

– Верно сказано, молодой человек! – кивает пожилая женщина. – Да поможет тебе бог, пусть твои поля всегда плодоносят. Сегодня матери готовы выбросить своих детей на помойку, лишь бы ухажеров не отпугнуть.

– Я сама в свое время чуть руки на себя не наложила, – говорит Вариинга, – и все потому, что Богатый Старец от меня отвернулся. Даже не верится! Бросаться под поезд из-за тех ничтожеств, что держат Мутури и его товарищей за решеткой.

– Только безумец сосет грудь мертвой матери, – говорит пожилая женщина. – Молодо-зелено!

– Не надо об этом! – Гатуирия не хочет, чтобы Вариинга вспоминала свои мытарства. – Незачем ворошить прошлое. Что было, то было…

– Я давно уже не горюю о том, что потеряла, – усмехается Вариинга. – Если бы я вышла замуж за Вайгоко с волосатой грудью, не видать мне такого молодца, как ты. Впрочем, у нынешних Вайгоко хватает денег на то, чтобы прикрыть ими грудь. Деньги нынче заменяют молодость.

– Но деньги не заменят жизни, – говорит мать Вариинги. – Старик или юноша, разве в этом дело? Счастье человека в его делах на этой земле. Вариинга, показала бы Гатуирии Илморог, а я пока приготовлю ужин. Когда придете, отец уже будет дома – расскажете ему о своих планах.

– Спасибо, мать. – Гатуирия встает со скамьи. – Я с тех самых пор Илморога не видел.

3

И снова Вариинга и Гатуирия направляются в сторону Золотых Холмов. Воздух прохладен и свеж. Вечереет. Трава в илморогском парке мягкая, зеленая. Густые и раскидистые кроны деревьев напоминают раскрытые зонты.

Гатуирия останавливает "тойоту" на обочине, им хочется походить по траве среди деревьев. Они взбираются на гребень холма, любуются лежащей внизу долиной, пшеничными и ячменными полями, принадлежащими пивоваренной компании "Тхенгета".

Вот оно, счастье: молодая кровь струится по долинам любви. Вариинга и Гатуирия стоят рядом, касаясь друг друга плечами, устремив взгляд на долину и горы на горизонте.

– Я всегда радуюсь, когда слышу те твои слова, которые ты сказал дома, – начинает Вариинга.

– А что я сказал? – спрашивает Гатуирия. – Всего уж и не упомню.

– Что нет ничего постыдного, когда девушка ждет ребенка. Что внебрачный младенец не прокаженный.

– Я просил тебя не возвращаться к прошлому. Будем счастливы сегодняшним днем и завтрашпим. Еще один рубеж преодолен: твоя мать нас благословила. Так радостно на сердце. Я счастливый человек: сочинил музыку, о которой долгие годы мечтал. А теперь мне достался особый приз – самая прекрасная девушка в мире!

– Ты как те воры из пещеры – так же хвастаешься своими "достижениями", – смеется Вариинга. – Подождал бы лучше, когда другие тебя похвалят.

– Но ведь это правда. Я готов петь от счастья. Одного только не хватает, чтобы моя радость прорвала плотины и вышла из берегов. Отгадай – чего?

– Не могу я прочесть письмо, запечатанное в конверте твоего сердца, – говорит Вариинга, а сама едва сдерживает смех: так же витиевато выражался босс Кихара. – Скажи же, чего тебе недостает, тогда я успею отскочить в сторону, чтобы меня не унес все сметающий поток твоей радости.

– Мне не хватает благословения моих родителей, отвечает Гатуирия. – Завтра в Накуру…

– А на кого из них ты похож?

Раньше Вариинга не спрашивала Гатуирию об этом. Он не знает, что ответить. В глубине души Гатуирия всегда стыдился родителей за их раболепие перед западной модой. Европа – вот их бог. Гатуирия не знает, как они завтра встретят Вариингу, как отнесутся к тому, что у нее ребенок от другого. Но одно он знает наверняка: как бы они ее ни приняли, Вариинга его суженая, избранница, невеста. Кроме того, неизвестно, как сама она отнесется к его родителям. Раскусит их и станет презирать. Она и к нему может перемениться, узнав, что в его отчем доме царят порядки, которые они оба много раз осуждали. Вот почему Гатуирия так и не показал Вариинге приглашение, которое его родители разослали знакомым.

При мысли об этой злосчастной открытке Гатуирия едва не плачет от стыда.

– Ты что, забыл, как выглядят твои родители? Отмалчиваешься, на вопрос не отвечаешь, – теребит его Вариинга.

– Зажмурься, – с наигранной веселостью говорит Гатуирия, – а завтра, в два часа пополудни, откроешь глаза и увидишь родителей Гатуирии. Тогда и решай, в кого я такой уродился.

Его рука обвивает талию Вариинги, она кладет голову ему на плечо.

– Завтра… скорее бы оно настало! – вздыхает Вариинга мечтательно. – Подымемся на заре, как ранние птички…

Слезы бегут по ее щекам, точно капли утренней росы по гладкой кожице спелого плода. Только сейчас не утро, а вечер, и солнце уже садится на Золотые Холмы.

– Что с тобой, моя любовь, почему ты плачешь? – беспокоится Гатуирия. – Какая тяжесть у тебя на сердце? Может, я обидел тебя?

4

– Не в тебе дело, – отвечает Вариинга. – Не обращай внимания. Иногда я плачу безо всякой причины, но сегодня нам вручили предписание муниципалитета освободить помещение мастерской.

– В самом деле? А куда же вам деваться? Кому отойдет участок?

– Боссу Кихаре и его новой фирме "Парадайз", строящей отели для туристов.

– Это тот самый Кихара, который тебя уволил, когда ты отказалась стать его наложницей?

– Тот самый, вместе с заморскими дружками. Обобрал нас до нитки. Разбой среди бела дня! Сбудется пророчество: "Всякому имеющему дастся и приумножится", – вспоминает Вариинга притчу, услышанную от Мвирери ва Мукираи.

– "А у неимущего отнимется и то, что имеет", – заканчивает Гатуирия, как и Вариинга, будто проповедь с амвона читая.

Оба улыбаются, потом каждый погружается в свои мысли. Вариинга вздыхает.

– Помнишь, я рассказывала тебе сон, который часто видела, когда была еще школьницей?

– Люди в лохмотьях распинают сатану?

– …а на третий день его присные в темных костюмах и галстуках снимают его с креста…

– …опускаются перед ним на колени и кричат: "Осанна! Осанна!" Как видишь, я помню твой сон. А что я тебе тогда ответил? Иконы и фрески в церквах навевают кошмары. Но отчего ты снова заговорила об этом? – Гатуирия пристально глядит на Вариингу.

– Я снова видела этот сон прошлой ночью, а ведь в церковь я давно не хожу. На сей раз он кое в чем отличался: люди в галстуках появились не на третий день, а сразу, как только дьявола втащили на крест. Их сопровождали бронемашины и артиллерия.

– А что же люди в лохмотьях? – спрашивает Гатуирия. – Как они поступили?

– Рассеялись, убежали в леса и горы. Я проснулась, не досмотрев этот страшный сон до конца.

– Не придавай значения снам. – Гатуирия старается приободрить Вариингу. – Два года назад ты видела броневики наяву, они разгоняли рабочих, крестьян и студентов, которые пришли к зданию суда, где слушалось дело Мутури и его товарищей. Итак, броневики приснились потому, что тебе предстояла поездка в Илморог. Что и требовалось доказать!

– Очевидно, ты прав, – соглашается Вариинга, а ей делается легче на душе. – Из тебя бы вышел превосходный провидец, второй Яхья Хуссейн! Открыл бы салон и жил безбедно. "Профессор Гатуирия, толкователь кошмаров. Чудодейственные снадобья от всех болезней! Редкостные приворотные зелья! Профессор Гатуирия первый предсказал, что наступит день, когда солнце взойдет утром и закатится вечером!"

Вариинга и Гатуирия заразительно хохочут.

Верно говорят: любовь не знает страха. Для нее нет ни бед, ни боли, ни дурных снов. Любовь не помнит дня вчерашнего и позавчерашнего; она верит только в завтра и послезавтра, сулящие вечное блаженство. Будущее для Гатуирии и Вариинги начнется завтра…

– Но я плачу не из-за мастерской и не потому, что видела дурной сон.

– Тогда вытри слезы.

– Не выйдет, они текут и текут – это от печали и радости.

– Что ты хочешь сказать?

– Я давно не была в Накуру – с тех пор, как едва не погибла на переезде. Накуру – начало моих бед, а завтра в Накуру начнется мое счастье.

– Что же в этом плохого? – спрашивает Гатуирия. – Завтрашний Накуру отомстит за Накуру вчерашний. – Он хочет успокоить Вариингу.

– Это так. Накуру – источник слез и смеха.

– Аминь! – восклицает Гатуирия. – Накуру – земля чудес, превращающая печаль в радость. Позволь, я осушу твои глаза, моя любовь!

– Профессор вранья! – Вариинга притворно отталкивает Гатуирию. – Где это ты научился заморской привычке целоваться? Нет, все-таки живучи пережитки!

– А тебе хочется ласки туземцев! – смеется Гатуирия. Оба напевают строчки из народной песни.

Гатуирия.

 
Я тебя в объятиях сжимаю,
Я тебя в объятиях сжимаю.
Любимая, тебе не больно?
 

Вариинга.

 
Ты меня в объятиях сжимаешь,
Но не больно мне в твоих руках.
Держи крепче и не отпускай!
 

Гатуирия.

 
Мы уйдем с тобой отсюда вместе.
Не бросай меня – озябну я один!
 

Допев, Гатуирия крепко обнимает Вариингу.

– Кто научил тебя этой песне? – спрашивает Вариинга.

– Тот самый старик из Бахати, я тебе о нем рассказывал. Он же поведал мне легенду о Ндин-гури, продавшем душу злым духам, – отвечает Гатуирия.

– Но старик тебя учил не для того, чтобы ты обижал бедных девушек под покровом ночи.

– Слышала поговорку: в темноте даже плохой танцор чувствует себя уверенно!

 
Буду танцевать я на горе,
Буду танцевать я на горе —
Ведь в долину не пускает злой плантатор!
 

– Уходи, дурной ты человек! – кричит сквозь смех Вариинга. – Видишь, на траве вечерняя роса и уже совсем стемнело.

– Иди ко мне, моя любовь! – шепчет Гатуирия ей на ухо и тянет за собой. – Господь бесплатно дал нам ложе из трав, ночной мрак послужит нам покрывалом!..

Глава двенадцатая

1

Когда в воскресенье утром Гатуирия приехал за Вариингой, она уже ждала его. Наряд ее был тщательно продуман. Гатуирия даже не сразу узнал ее.

На ней было платье народности кикуйю. Коричневая ткань, собранная у шеи в складки, обнажала левое плечо. На правом плече материя была сколота так, что напоминала цветок. Длинное одеяние доходило до щиколоток. Кисти вязаного кушака из белой шерсти доставали до земли. На ногах сандалии из леопардовой шкуры; ожерелье из разноцветного бисера; в ушах – серьги народности ньори. Волосы гладко зачесаны назад. Вариинга показалась Гатуирии истинным дитя красоты, исполненным всех прелестей, вдохновенным созданием взыскательного вкуса!

– Подумать только, и материя-то простая, а как смотрится! – наконец придя в себя, восхищенно произнес Гатуирия.

– Ты хочешь сказать, что не я красивая, а платье! Тогда я его немедленно сниму, – шутливо пригрозила Вариинга.

– Кожа становится гладкой от притираний, – в том же шутливом тоне ответил Гатуирия, – но душистую мазь делают не из красавиц.

– Я испытываю чувство вины, мне стыдно наряжаться как на свадьбу. – Голос Вариинги погрустнел.

– Почему?

– Не то сейчас время, чтобы думать об украшениях, – ответила Вариинга. – Нельзя отвлекаться на пустяки, нужно быть все время наготове.

– А к чему ты себя готовишь?

– К предстоящим битвам.

– Они не за горами, – откликнулся Гатуирия. – А пока что надо жить сегодняшним днем.

 
Если бог меня услышит,
Я ему пожалуюсь на женщин:
Дал он им бесплатно прелести неземные,
А они губят их отбеливающими кремами! —
 

спел Гатуирия шутливую песенку.

 
Торопись, молодой человек!
Ждет тебя божий суд,
Потому что глаза, что дал тебе творец,
Замечают лишь заморскую красу! —
 

ответила Вариинга.

Сев в "тойоту", они покатили в Накуру; там наступит конец всем сомнениям!

Гатуирия украдкой посматривал на Вариингу, про себя одобряя ее вкус, любуясь платьем и бусами, В конце концов Вариинга заметила, что он на нее заглядывается, и сказала сурово:

– На отвлекайтесь, молодой человек. Иначе перевернемся, как матату Мвауры.

– Жизнь на бренной земле что тающее облако, – ответил Гатуирия. – Пусть мы сейчас погибнем – я умру счастливым человеком. Если ты предстанешь у врат рая в таком платье, ангел со всех ног бросится отпирать тебе. Ты войдешь, а вместе с тобой и я, грешный, проскользну, и мы навеки воссоединимся с тобой и с господом.

– Эта земля – мой дом. Я на небо не тороплюсь, так что веди машину внимательно.

– Ты абсолютно права. Но поскольку твоя земля – это мой рай, мое небо, я все гляжу на тебя и не могу наглядеться.

Они сделали привал в Найваше и Гитгиле, не торопясь пили чай и лимонад, чтобы не приехать раньше двух часов. Гатуирия радовался, что можно не торопиться. Его сердце трепетало: Вариинга, нарядная, красивая, рядом с ним! Не один Гатуирия любовался его. Даже прохожие останавливались, чтобы разглядеть ее получше.

– Ну и красавица! – воскликнул кто-то.

– Видите, что значит развивать традиции, – заметил другой. – Где бы ни появилась эта молодая женщина, она никого не оставит равнодушным.

Уже в машине Гатуирия продолжил эту мысль:

– Верно люди говорят, – кенийцам есть чем гордиться: наши песни, архитектура, театр, литература, техника, наша система ведения хозяйства абсолютно самобытны. Хотя покойный Мвирери ва Мукираи и эксплуататор, кое-что в его словах заслуживает внимания: нам не следует гнаться за заграничным, идти по чьим-то следам, петь чужие песни, да и не петь, а только подпевать заморским солистам. Мы в состоянии сочинять собственную музыку, и солисты свои найдутся.

– Может быть, твоя оратория произведет подлинную революцию? – сказала Вариинга и добавила с улыбкой: – Гатуирии – ура!

– Какой из меня политик. Не надо мне льстить и преувеличивать мой талант. Революция? Ты мне напомнила слова Игоря Стравинского о том, что никто еще революции в музыке не совершал: каждый композитор лишь добавляет что-то свое к тому, что сделано его предшественниками. Вот так же и кенийская молодежь – ей суждено проложить новые дороги, которыми пойдет наша родина. Ты, кстати, служишь прекрасным подтверждением моих слов. Твое техническое образование и профессия, конечно же, новшество. Ты подаешь пример другим женщинам, открываешь для них новые пути.

На миг Вариинге показалось, что она слышит не Гатуирию, а лектора из политехнического, объясняющего устройство двигателя внутреннего сгорания…

Внезапная горечь, зазвучавшая в его голосе, вернула ее к действительности.

– А сегодня наши женщины, – говорил Гатуирия, – скованы цепями: пишущие машинки, бары, номера в отелях – вот их удел. Как это оскорбительно для нас: женщины превращены в цветочки, украшающие постели иностранных туристов! Возвращаясь к себе домой, те расхваливают доброту и доступность наших сестер. Такая похвала хуже хулы!

– Не одни иностранцы в этом повинны, – вступает Вариинга. – Кенийские мужчины тоже считают, что женщина годится только на то, чтобы готовить еду и стелить постель. Как-то я обмолвилась в компании молодых людей, что мечтаю сконструировать машину для облегчения труда крестьянок. Эта простейшая машина будет работать на солнечной энергии. И знаешь, мужчины подняли меня на смех! Забыли, как в годы партизанской войны против англичан кенийские женщины изготовляли оружие. А чего только не пришлось делать крестьянкам, когда мужчин отправили в концлагеря! Хвалебная песнь начинается дома. Если бы кенийские мужчины были менее высокомерны, иностранцы относились бы к нам иначе.

– Ладно уж тебе, – Гатуирия пристыжено покачал головой, – сойдемся на том, что в недалеком будущем вас ждет лучшая участь.

Его оптимизм основывался на вере в то, что все на свете неизбежно меняется.

Вспомнив о злосчастном приглашении на сегодняшнее торжество, Гатуирия нахмурился. Гостям предписывалось быть в вечерних туалетах! Какой неожиданностью явится для его родителей наряд Вариинги; простой кусок ткани, бусы из бисера, серьги ремесленников ньори.

Гатуирия ухмыльнулся и решил было показать Вариинге пригласительную карточку, но передумал.

– Ты предвозвестница новых свершений и добрых перемен, – сказал он, словно желая в этом уверить не только Вариингу, но и самого себя.

– Да будет так! – вздохнула Вариинга. – Однако нельзя довольствоваться одной надеждой. Мы не станем ждать, пока все само собой образуется.

– Революция мятежных потомков иреги?

– Обновим землю, начнем все с начала! – воскликнула Вариинга.

– Будь по-твоему! – согласился Гатуирия и надавил на педаль акселератора…

2

Путешествие в Накуру оказалось на редкость приятным. Они проехали Ланет, и красная «тойота» свернула к Нгорике. Молодые люди и не заметили, как доехали до дома мистера и миссис Испаниоры Гринвей Гитахи, стоящего в Небесных Садах…

Вы же сами были там и знаете это райское место, так что к сказанному мне нечего добавить.

3

Войдя в ворота, долгожданные гости зашагали по двору к дому, испытывая радостное волнение. Но тут им попались на глаза Кихаху ва Гатхика, Гитуту ва Гатаангуру, Ндитика ва Нгуунджи, Кимендери ва Канийанджи и еще многие другие участники достопамятного бала Сатаны в Илмороге. Робин Мваура, владелец транспортной компании, тоже был здесь. В своих новеньких матату он доставил сюда иностранных гостей.

Вариинга отказывалась верить глазам, но, увы, они ее не обманывали: среди приглашенных оказались даже ее тетка и дядя…

4

Говорите, этого не может быть? Дайте же мне сил, вы, которые сами просили рассказать вам все без утайки. Дайте мне язык, дайте нужные слова…

5

О том, что затем последовало, рассказывалось множество раз, но те, кто не был очевидцем, до сих пор отказываются верить. Дайте же мне сил, ждущие от меня правды, дайте язык и нужные слова…

6

Гатуирию и Вариингу встретили у ворот слуги в униформе: полосатые брюки, черные смокинги, цилиндры, белые перчатки. Они отвели дорогих гостей в парадную залу, где их ждали отец Гатуирии и старейшины – узкий круг избранных. Отец Гатуирии собирался первым приветствовать невесту сына, первым коснуться ее руки. Так уж повелевает нынешний этикет.

Гости выстроились в две шеренги и дружно аплодировали молодой паре. На мужчинах были темные костюмы, белые кружевные сорочки, галстуки-бабочки. На женщинах – роскошные туалеты всех цветов радуги, шляпы, белые перчатки.

За ними вдоль стен расположились иностранцы в легких из-за жары костюмах. Они с любопытством наблюдали за происходящим, размышляя о комических результатах их цивилизаторской миссии в Африке.

Вариинга взглянула на тетку с дядей, словно желая развеять одолевшие ее сомнения, и заметила, что родственники прячут от нее глаза: должно быть, им за нее стыдно – не так одета, как следовало бы…

Перед входом в залу была расстелена алая дорожка, а в самой зале ноги утопали в толстом зеленом ковре. С потолка, подобно гроздьям стеклянных плодов, свисали люстры.

Отец Гатуирии сидел на возвышении среди пестрых подушек. Слева и справа от него на стульях пониже расположились старейшины.

Новость о возвращении единственного сына в отчий дом достигла едва ли не самых отдаленных уголков провинции, ее разнесли те, кто сподобился быть приглашенным на праздник. Ну как же – тот, кого считали пропащим, ищет теперь отцовского благословения, а также покровительства старейшин. Об этом говорила вся округа.

У Вариинги возникло ощущение, будто они снимаются в кино: алая дорожка, пушистый зеленый ковер, расфранченная толпа…

Она ступила на алую дорожку, потом на зеленый ковер, обвела взглядом собравшихся в зале людей, и тут ее глаза остановились на отце Гатуирии.

Это отел ее жениха? О господи, за что? Богатый Старец из Нгорики! Сидит на постаменте из подушек и протягивает руки, готовый принять ее.

Отец Гатуирии?

Отец Вамбуи!

7

– Отец, это… – начал было представлять свою невесту Гатуирия, но Старец взмахом руки остановил его. Он был крепкого телосложения; его гладкая лысина сверкала под яркими огнями люстр.

Лицо оставалось непроницаемым, он ничем не выдал себя, и голос не дрогнул, когда он попросил всех присутствующих, в том числе и Гатуирию, покинуть залу под тем предлогом, что ему необходимо для более близкого знакомства поговорить с будущей невесткой с глазу на глаз.

– Гатуирия, иди поздоровайся с матерью, а старейшин проводи к остальным гостям. Затвори за собой дверь и передай, пожалуйста, чтобы никто сюда не входил.

Похотливо разглядывая Вариингу, гости оставили залу. Кто-то из них буркнул себе под нос:

– До чего же хороши эти нынешние молодые!

– Эх, старость – хуже стихийного бедствия!

Приглашенные решили, что все идет по плану, так, дескать, и должно быть. Никому не пришло в голову, что случилось нечто непредвиденное. Знали это только Вариинга и отец Гатуирии.

Отец Гатуирии? Отец Вамбуи!

8

Руки Богатого Старца слегка подрагивали, когда он вытянул их перед собой и опустил на лежавшую перед ним Библию. Его глаза ни на миг не отрывались от лица Вариинги; губы тоже дрожали; он не знал, что сказать, с чего начать. Словно лава его красноречия застыла.

Вариинга стояла неподвижно, без страха глядя на Богатого Старца. Только сумочку переложила из правой руки в левую.

– Садись, прошу! – предложил Старец, пододвигая ей стул.

Но Вариинга не шелохнулась, не произнесла ни слова. Старец из Нгорики снова плюхнулся на подушки, по-прежнему не сводя с нее глаз.

– Ты знала… что Гатуирия – мой единственный сын?

Вариинга покачала головой. Богатый Старец снова поднялся:

– Станем на колени, помолимся вместе…

Вариинга пожала плечами.

– Пожалуйста, – настаивал Старец, – господь укажет нам путь!

Вариинга с места не двинулась. Богатый Старец из Нгорики опустился перед ней на колени. Вариинга взглянула на него, как судья на нераскаявшегося преступника, который просит о снисхождении.

Богатый Старец начал было молитву, но слова не шли. Губы Вариинги разжались – она едва не рассмеялась ему в лицо. Богатый Старец из Нгорики открыл глаза, посмотрел снизу вверх на Вариингу и прочел в ее взоре презрение и насмешку.

Губы его снова задрожали. Он поднялся с колен и, сцепив руки за спиной, начал вышагивать по ковру из конца в конец. То и дело останавливаясь, он касался то стола, то стула, на котором до того сидел.

Вариинга не сводила с него глаз. Внезапно он остановился напротив нее.

– Это мне испытание от господа, – произнес он сдавленным голосом и опустил глаза, не смея встретиться с Вариингой взглядом. – Ты понимаешь, что теперь ваши с Гатуирией планы неосуществимы?

Вариинга молча глядела на него. На гладкой лысине выступили крупные капли пота. Внезапно Вариинга почувствовала неловкость. Острая стрела жалости кольнула ее в сердце – она вздохнула.

Богатый Старец уловил перемену и, решив, что непреклонность Вариинги дала трещину, поспешил эту брешь расширить:

– Жасинта Вариинга! Чего бы я не сделал – проси что угодно, только избавь от тяжкой ноши. Жасинта, пожалуйста! Во имя женщины, давшей тебе жизнь! Мое положение в обществе, вера, благополучие – все это теперь в твоих руках. Сними же камень с души!

Вариинга снова едва удержалась, чтобы не расхохотаться, чувство жалости пропало. Она произнесла лишь одно-единственное слово:

– Как?

Богатый Старец из Нгорики давно не слышал голоса Вариинги, и это слово пронзило его. Глядя в ее карие глаза, он заговорил быстро-быстро, уповая на то, что ему удастся разжалобить девушку:

– Оставь Гатуирию в покое. Он мой единственный сын, я очень люблю его, хоть он и отбился от рук, ищет собственную дорогу, вместо того чтобы идти по моим стопам… Пока я жив, вашим планам не сбыться. Это почти то же самое, что свататься к собственной матери. Мой сын женится на моей жене, а я ведь еще дышу! Я не переживу такого позора перед богом и людьми. Моя семья распадется, имущество останется без присмотра. Вся жизнь – вдребезги! Спаси меня, Жасинта!

– Но как?

Снова Богатый Старец оцепенел от звука ее голоса, потом заметался по ковру, тщетно стараясь взять себя в руки.

– Я хочу, чтобы ты оставила Гатуирию.

– Как же это сделать?

– Уезжайте в Найроби, там скажешь ему, что роману конец. Он еще ребенок и скоро утешится.

– А я?

Внезапно к Старцу вернулась былая уверенность в себе. Когда-то он мог в чем угодно убедить Вариингу. Кровь быстрее побежала по его жилам. Набравшись мужества, он протянул руки, чтобы обнять Вариингу, но, встретив ее испепеляющий взгляд, отдернул их. А слова все-таки успели слететь с его уст, их он остановить не сумел:

– Будь моей, как раньше. Я сделал тебя женщиной. Ты мать моего ребенка. Мне так хочется его увидеть!

– А как быть с твоей женой, матерью Гатуирии?

Богатый Старец загорелся; вожделение охватило все его существо. Сладкие слова потекли свободно, как бы сами собой. Он подошел ближе и заговорил точь-в-точь как босс Кихара, будто они учились в одной и той же школе обольстителей или штудировали книгу "Сто любовных писем".

– Она не в счет. Собираясь на танцы, не душатся старыми духами. Моя ягодка, Жасинта, моя маленькая госпожа! Избавь меня от позора. Стань моей, и я сниму тебе дом в Найроби, Момбасе – всюду, где пожелаешь! Обставлю такой же мебелью, что ты видишь здесь. Все прочие мелочи тоже будут импортные: мы выпишем их из Гонконга, Токио, Парижа, Лондона, Рима, Нью-Йорка. Стоит тебе что-нибудь попросить – любое желание немедленно исполнится… И пожалуйста, не носи ты это платье, бусы и серьги из сухих кукурузных початков. Туалеты и драгоценности мы закажем для тебя в Европе. Куплю я тебе и корзинку для базара – "тойоту-корону", "датсун-16", или "альфазуд". Какую выберешь, Жасинта, детка, ягодка, апельсинчик, вернись ко мне! Все твои проблемы сразу решатся. Ты спасешь мой дом, моего ребенка!

– Какого?

– Гатуирию, конечно.

– А как же Вамбуи? Ведь она тоже твоя.

– Я не такой безмозглый, как ты думаешь. Гикуйю говорил: "Ежели любишь корову, люби и теленка!"

– А что, если я не соглашусь стать цветком, скрашивающим твою старость?

Богач из Нгорики помрачнел, ответил не сразу. Слова Вариинги рассердили его. Прочистив горло, он заговорил резко и грубо – не привык, чтобы ему перечили, противились его воле.

– Отвечу тебе иносказательно, притчей. Давным-давно сатана был ангелом, любимцем бога. Тогда его звали Люцифер. Но однажды его обуял злой дух, и он потребовал себе место по правую руку от бога. Место это, как известно, принадлежит сыну всевышнего. Как же бог поступил с Люцифером?.. То-то вот. Поклоняясь господу, мы стараемся во всем ему угождать. Ты не ребенок, и мне нет нужды объяснять, что это значит. Я не был на конкурсе в Илмороге, но мне рассказали о том, что случилось там с неким Мвирери ва Мукираи. Его окружили почестями как дорогого гостя за то, что он сумел пристроить все билеты на праздник. Но, поев и изрядно выпив, Мвирери принялся хулить господа, выказывать презрение к своим братьям по классу. Он отринул божьи заповеди – и где он теперь?