Текст книги "Земля Серебряных Яблок"

Автор книги: Нэнси Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 39
Лорнский лес

Внизу открылась долина в окружении высоких гор. Деревья вовсе не сияли изумрудной зеленью. В полях не цвели гигантские цветы, да и озеро не искрилось лучезарной синевой эльфийских вод. Да только человеческому сердцу такой мир был и дороже, и ближе.

Джек радовался каждому кривому дереву, каждому извилистому ручейку, каждой заболоченной луговине.

– Это Лорнский лес, – сообщил Бука, усаживаясь на корточки.

«Лорнский лес!» – подумал Джек.

Сюда-то и собирался отвести их Бард с самого начала.

– Спуск довольно крутой, – предостерег Бука. – У хобгоблинов голова не кружится, так что мы перенесем вас по очереди.

Немезида слегка поворчал, но в итоге согласился, что грязевики, коли им не помочь, по склону холма не иначе как «плюх-шмякнутся» (как сам он выразился). Первыми спустили отца Севера с Пегой. За ними – Этне и Topгиль. Последним – Джека. Мальчуган крепко зажмурился: Немезида перескакивал с камня на камень, злорадно улюлюкая. Вот он, вскочив на иззубренный пик, принялся весело прыгать вверх-вниз, уговаривая Джека полюбоваться красотами разверстой бездны. А затем принялся вихрем перелетать с одного головокружительного выступа на другой, порою притворяясь, что подскользнулся, и вскрикивая «ой, мамочки!».

– Неплохо, неплохо, – похвалил Немезида, когда они наконец-то спустились на самое дно. – Большинство грязевиков уже давно бы свою овсянку вытошнили.

Но Джек про себя знал: наизнанку его не вывернуло только потому, что ни крошки овсянки внутри его не было.

Внезапно накатил неодолимый, просто-таки волчий голод. От запаха леса и прохладного дыхания водопада он чувствовал себя куда бодрее, нежели за последние… а сколько ж дней-то прошло? – словом, с тех пор, как он попал в Землю Серебряных Яблок. А вместе с бодростью пришел и зверский аппетит. Сам того не сознавая, Джек сорвал пучок сосновых иголок и засунул их в рот.

– А ну, брось! Ты ж не жук! – воскликнул Бука.

– Это все влияние Эльфландии, – объяснил Немезида. – Поди знай, чем там тебя кормят под воздействием чар. Чего доброго, дождевыми червями, грязью да пауками – от этих эльфов чего угодно можно ждать.

И он широко ухмыльнулся, поймав потрясенный взгляд Пеги.

– Я к их зачарованной пище не притрагивался, – заверил отец Север, устало прислоняясь к камню.

– Оно и видно, – ухмыльнулся Немезида.

Однако ж хобгоблины принялись споро разбивать лагерь и таскать дрова. Из ледяной пещеры они выбрались где-то после полудня. А теперь солнце клонилось к закату.

– Мы быстренько, – пообещали хобгоблины, убегая.

Джек развел костер, а тут и в самом деле подоспели Бука с Немезидой, таща форель, яблоки, гигантские грибы, дикий лук и медовые соты. Все расселись вокруг огня и принялись грызть травинки в ожидании, пока еда сготовится.

Угощение вышло на славу. Бука запек рыбину в глине и поджарил грибы с луком на шампурах из веточек. Пега покормила отца Севера: тот был до смерти измучен и вместе с тем бесконечно счастлив.

– Я и позабыл, как прекрасен Божий мир, – прошептал он.

Этне решительно отказалась от медовых сот.

– Я отвратилась от праздных удовольствий, – гордо объявила она. – И есть буду только для того, чтобы поддерживать в себе жизнь.

– Мне ж лучше, – буркнул Немезида, перекладывая ее медовые соты к себе.

– А где ты мед нашел? – полюбопытствовал Джек, памятуя о том, как непросто было добыть его из маминых ульев.

– Углядел пчелиное гнездо в дупле дерева, ну и запустил туда руку.

Хобгоблин запихнул в рот огромный гриб целиком; по щекам потек сок.

– А пчелы не возражали? – спросила Пега.

– Еще как возражали. Всего меня искусали. Мммф! – Немезида проглотил гриб, не жуя; видно было, как вниз по шее перемещается солидный бугорок. Королевский советник смачно хлопнул себя по ноге. – Хобгоблины – они ж жесткие, как древесные корни. Об нас даже гадюка клыки обломает.

Между тем сгущалась ночь. И Джек впервые заметил, что в западном небе висит месяц.

– Глядите-ка! – закричал он.

Все повернули головы.

– Но ведь в Эльфландии луна была почти полной, – вспомнила Торгиль.

– Она и сейчас почти полная, если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в чарах, – отвечал Бука. – Эльфы продержат ее такой столько, сколько смогут, но в конце концов тень пожрет Серебряное Яблоко. Время просочилось в Эльфландию.

– То есть эльфы состарятся? – уточнил Джек.

– Не так, как вы. Эльфы не утратили своего могущества; но они со временем истают. Та же самая луна будет вставать на небе ночь за ночью, и однако же так медленно и неспешно, что с трудом заметишь, там – свернется лист, тут – засохнет травинка.

Джек глядел на серебристый серп луны в густеющей синеве неба, пытаясь разрешить свое недоумение.

– Не понимаю, хоть убейте, – проговорил наконец он. – Отец Север, ты исчез из Срединного мира на целый год. Я это знаю доподлинно: я ведь был с тобой, когда тебя продали пиктам. Почему для тебя время шло, а для эльфов – нет?

– Я часто задумывался об этом в своем долгом заточении, – отвечал отец Север. – Темница находилась за пределами досягаемости чар, вот я и старел. Но сама Эльфландия – что островок в море. Там – вечное лето, и однако же у берегов его бушуют те же шторма, что подхватывают и несут нас, бедных смертных, от рождения и до смерти. Для эльфов прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. Они могут по желанию своему выходить в наш мир в любой его момент.

– То есть… то есть они могут выйти куда-нибудь во вчера? – предположил совершенно сбитый с толку Джек.

– Да! – перебила Этне. В ней Джек ощущал что-то знакомое и близкое – чего в Эльфландии не замечал. И это новое ощущение очень ему нравилось. – Однажды Партолис передвинула Эльфландию в прошлое, потому что заметила у себя морщинку-другую. Это было ужасно! Нам пришлось повторить все, что мы делали прежде: каждое мгновение, каждое слово. Боюсь, если она и впрямь перепугана, с нее станется заставить всех и каждого снова и снова проживать один и тот же день.

– Такого ада я и вообразить себе был не в силах, – пробормотал отец Север.

Наевшись досыта и согревшись у огня, все принялись позевывать. Бука с Немезидой, похоже, хорошо знали эту долину: они ушли в темноту и вернулись с охапками травы. А потом соорудили для всех уютные гнездышки; причем травы хватило и на то, чтобы укрыться сверху.

Джек, Торгиль, Пега, Этне и отец Север благодарно вытянулись на этих удивительно удобных постелях. Однако ж хобгоблинам спать еще не хотелось. Они объявили, что столь славную победу над эльфами стоило бы отпраздновать. Они вскарабкались на соседние камни и принялись раздуваться на манер гигантских бычьих лягушек.

– Ох, нет! Только не волыние! – простонала Пега, пытаясь зарыться поглубже в траву.

Отвратительное жалобное мычание заполнило лес: Бука с Немезидой по очереди то набирали в грудь побольше воздуха, то вновь его выпускали, варьируя высоту тона с помощью ноздрей.

– Послушай вот эту мелодию, Пега, сокровище мое, – промолвил Бука. – Это плач о принце, чья любимая покинула его и ушла далеко-далеко.

– Недостаточно далеко, – буркнула Пега.

– Нет худа без добра, – подсказал Джек, когда кошмарное волыние зазвучало снова. – Пока этот кошмар продолжается, в ночи на нас никто не нападет.

Джек проснулся, когда густо выпала роса. Костер уже прогорел до углей, легкие перистые облачка порозовели в отблеске зари. Все остальные спали. Мальчуган встал, бросил на угли охапку веток, что хобгоблины, верно, запасли еще с вечера.

Джек присел к костру просушить одежду. Не знай он про остальных, он бы, верно, подумал, что он тут один. Все зарылись поглубже в траву: ни дать ни взять стога сена!

Зазвучал рассветный хор: сперва подали голос горлицы, затем вступили поползни, вьюрки, воробьи и даже несколько ворон. Первые лучи солнца позолотили пики гор, и водопад заискрился огнем. Джек поискал глазами проход, ведущий в Эльфландию, но за водопадом ничего не было видно.

Торгиль сбросила травяное покрывало, встала и подсела к Джеку.

– В Эльфландии я птиц не понимала. А этих пакостных крикунов понимаю слишком хорошо.

Торгиль птиц никогда не жаловала – разве что в жареном виде.

– И что же они говорят? – полюбопытствовал Джек.

– Да обычную чушь: «Корррми меня, корми меня. Жука хочу, жука, толстого вкусного жука». Остальные угрожают врагам. Хотя вот, что-то необычное. – Торгиль внимательно прислушалась.

В небе, под розовеющими облаками, пролетела стая ласточек.

– Не могу толком разобрать. Что-то вроде: «Они тут, они тут, они тут».

Торгиль отвернулась от птиц и поворошила длинной палкой в костре. Вторую кисть она заботливо прятала под мышкой.

– Людям случается исцелиться от ран, – тщательно подбирая слова и не сводя глаз с воительницы, проговорил Джек.

– Многим – не случается, – отрезала Торгиль.

– Но сдаваться причины нет.

– Я никогда не сдаюсь! – яростно выкрикнула Торгиль. Две ближайшие к ней скирдочки дрогнули. – Признаюсь, когда мы стояли там, высоко, на уступе, я подумывала о том, чтобы броситься вниз.

– Торгиль! – встревоженно проговорил Джек.

– Но я не смогла. Вот это, – она сжала в пальцах невидимую охранную руну, – мне помешало. Выпило мою храбрость. Надо бы сорвать ее с шеи да зашвырнуть в озеро.

Торгиль стиснула руну еще крепче.

– Так ведь не получается, – догадался Джек.

– Не получается! Треклятая штуковина не хочет меня оставлять. Я бессильна от нее избавиться.

– Если я правильно понял Барда, руна выбрала тебя, – объяснил Джек. – В один прекрасный день ты поймешь, что пора передать ее дальше, – точно так же, как я понял, что руну нужно отдать тебе.

Мальчуган не стал говорить о том, как отчаянно скучает по руне и мечтает заполучить ее назад, – что толку-то?

– Дары порою обращаются против тебя же самого, – пробормотала Торгиль, глядя в огонь.

Джек долго молчал – и думал про ожерелье Люси. Солнечный свет потоком хлынул с гор: очень скоро весь лагерь озарится светом. Над прудом неподалеку клубился туман; тихо плескала рыба. Никак невозможно долго унывать в таком месте!

– А зачем ты ударила демона, который собирался утащить отца Севера? – спросил мальчуган.

– Какого еще демона? Я видела здоровенного пса.

– Пса?

– Ну да. Это же был Гарм, пес, который сторожит страну Хель. Скальд Руна мне его, помнится, описывал. У него четыре глаза, из пасти у него сыплются опарыши, и весь он измазан в крови. Он попытался забрать меня, но я ему сказала, что я – воительница Одина.

Джек потрясенно слушал. Похоже, здесь та же история, что и с накерами. Каждый видит то, чего ожидает.

– Хорошо, но Гарма-то ты зачем ударила?

– Я… – Торгиль помолчала, теребя в руке охранную руну. – Я подумала, Гарм несправедлив. Почему он забирает отца Севера и пренебрегает гнусными клятвопреступниками вроде отца Суэйна и Гоури? Так что их-то Гарм в конце концов и забрал.

Губы Торгиль изогнулись в довольной улыбке.

– Вот оно! – воскликнул Джек так громко, что Пега резко села: трава так и полетела во все стороны. – Помнишь Тюра? Того самого бога, который пожертвовал рукой, чтобы связать гигантского волка? То было благородное деяние, о нем поют испокон веков, – а ты ведь совершила то же самое!

Торгиль подняла взгляд. В этот самый момент утренние лучи озарили лагерь – и засияли ей прямо в лицо.

– И впрямь так, – пробормотала девочка.

– Да! И ты прославишься, как… а как, собственно, тебя будут звать? Торгиль Серебряная Рука, которая сражалась с псом страны Хель! Я сложу об этом песню.

– Ох, Джек, – прошептала воительница. Заморгала, смахивая слезы; сердито встряхнула головой. – Черт бы подрал этот солнечный свет. От него у меня глаза на мокром месте.

Пега встала и тут же принялась наводить порядок в лагере, как обычно. Собранные ветки она принесла к костру.

– Это вы про Тюра говорите? – спросила девочка. – Один мой хозяин научил меня стихам про Тюра.

И Пега произнесла по-англосаксонски:

Туг bi tacna sum healdeð

Trywas wel wi æ elingas. [6]6
  Строки из древнеанглийской рунической поэмы, содержащей сведения о рунах (создана в VIII–IX вв., сохранилась в рукописи X века). Дословно: «Тюр – примета; хранит верность принцам».


[Закрыть]

– Я тоже их знаю, – подхватил Джек, – «Тюр – это звезда. Он хранит верность принцам и никогда не сбивается с курса в ночных туманах. Тюр никогда не подводит». Я заучил эти строки, когда Бард наставлял меня науке о звездах. Я тогда и думать не думал, что стихи как-то связаны с богом.

– После того как Тюр потерял руку, он стал покровителем путешественников, – объяснила Торгиль. – Он стоит на небесной кровле; он – единственная звезда, что никогда не сдвигается с места. Мы зовем его Гвоздь.

– А мы зовем – Звезда-Корабль, – отозвался Джек.

Он с радостью убедился, что в лице Торгиль уже не читается былого отчаяния и что руку она больше не прячет. Кисть и впрямь тускло поблескивала, точно посеребренная. В свете дня металлический отблеск просматривался более отчетливо.

Бука с Немезидой выбрались из своих травяных гнездышек и помогли подняться отцу Северу.

– Ты отдыхай, – посоветовал ему Бука. – А мы завтраком займемся.

Последней встала Этне. Сперва она наморщила было нос, видя, что насквозь промокла от росы, но тут же осознала, что это отличная возможность пострадать.

– Я не сяду к костру, – объявила девушка. – Лихорадка пойдет на пользу моей душе.

– Обсохни! Лихорадка ничему на пользу не идет, – рявкнул отец Север.

Так что Этне согревалась у огня, а остальные с нетерпением ждали, с чем вернутся хобгоблины.

Хобгоблины принесли угрей, земляных каштанов и неизбежные грибы. Неторопливо позавтракав, путешественники созвали совет: решать, что делать дальше.

– Если бы мы только отыскали мой корабль, я наверняка смогла бы отвезти отца Севера домой, – предложила Торгиль.

– Плыть на викингском корабле? – выдохнул монах. – Право, не знаю…

– Места на всех хватит. Скакки еще не загрузил корабль рабами. – Воительница злорадно усмехнулась.

– Торгиль! – предостерег Джек.

– Море отсюда – в дне пути, вон в том направлении, – сообщил Бука, указывая на восток. – А у самого взморья есть спуск на Полую дорогу, так что мы, хобгоблины, сможем вернуться домой. Кстати, ты, Пега, тоже почетная хобгоблинка.

– Еще чего, – буркнула Пега.

– Это превосходный план, – беззаботно продолжал король, словно не слыша. – Западный перевал через горы отцу Северу не по силам.

Путники собрались в дорогу, что много времени не заняло: клади-то у них не было. Пега по-быстрому вымылась в озере. Джек подобрал для отца Севера удобную палку-посох, а Торгиль потренировалась управляться с ножом левой рукой. Воительница была в превосходном настроении и требовала, чтобы Джек начал сочинять хвалебную песнь прямо сейчас, на этом самом месте.

– Торгиль Серебряная Рука… А что, мне нравится! – объявила она.

В Лорнском лесу хобгоблины знали каждый сучок и каждый камешек.

– Мы сюда все время приходим, – объяснил Бука. – Грибы здесь огроменные! Одной лисичкой семью из пяти хобгоблинов накормить можно, а уж сморчки и маслята… ммм!

Дальше Джек уже не слушал. О грибах хобгоблины могли рассуждать до бесконечности.

Путники пошли по оленьей тропке. Поскольку с места они снялись довольно поздно, а отец Север был еще слаб, до горного перевала они дошли лишь к ночи. Подмораживало; в густом тумане стемнело быстро – не успели и оглянуться.

– Помнится, Джек, ты знавал заклинание против тумана, – подсказала Торгиль.

– К сожалению, это же заклинание вызывает дождь, – отозвался мальчуган.

Все дружно решили, что туман лучше дождя, и худо-бедно разбили лагерь в лощине под защитой скал. Все вокруг отсырело и промокло. Костер постоянно гас. Отец Север кашлял всю ночь.

Глава 40
Змей Мидгарда

Поутру на расстоянии длиной в три копья уже ничего невозможно было разглядеть.

– У меня горло болит, – возвестила Этне. – Кажется, я впервые в жизни заболеваю. Как это весело!

Завтракать путники не стали, но сразу поспешили вниз с горы к побережью, где было потеплее.

– Я узнаю эти деревья! – воскликнула Торгиль. – Там Скакки с Руной разбили лагерь. А вот там Эрик Красавчик подобрал и слопал дохлую чайку: то-то его наизнанку вывернуло! А вот пещера, где мы с Хейнриком Хищным…

Воительница умолкла на полуслове.

Пещера была завалена камнями. Внутрь не пробралась бы и мышь.

– Ох, Фрейя! Землетрясение… – прошептала Торгиль.

Бука ткнул в завал палкой; посыпался гравий.

– Тебе еще повезло, что ты жива осталась, – промолвил он.

– А где же все? – недоумевала воительница. – Они небось какое-нибудь временное пристанище соорудили? Не бросят же они товарищей по плаванию! Но корабль-то где?

Но уже в двух футах от берега море тонуло в тумане.

– Такой туман может не один день продержаться, – посетовал Джек, с сомнением оглядывая небо и прикидывая, сколько дождя выльется на землю, если он все-таки прибегнет к заклинанию. – Почему бы вам всем не поискать корабль дальше вдоль берега? А я тут сделаю, что смогу.

Джек устроился поудобнее и воззвал к жизненной силе. Он чувствовал: где-то здесь, совсем неподалеку – ясное небо. Туман стелется неширокой полосой; а отсюда, сверху, смахивает скорее на облако, объявшее землю. Дальше простиралось серо-зеленое море. На его поверхности не было ничего, кроме нескольких чаек.

В небе кружили и парили ласточки. Они ловко скользили по верхней границе тумана; Джек не мог не оценить силы их крыльев. Удивительные создания! А еще дальше, куда ласточки не залетали, мальчуган ощущал колыхание иных крыльев. Но что же это? Он не видел ничего, кроме воды, – да еще тут и там белые гребни волн.

Да это ветер, потрясенно догадался Джек. У ветра тоже есть крылья, он – точно стая невидимых птиц. Барду случалось призывать ветер, чтобы развеять летний зной над увядающими полями или прогнать затянувшуюся снежную бурю. Но Джека он этому искусству еще не учил.

«Я сам все понял!» – гордо подумал мальчуган.

Старик говорил, что стоит начать овладевать магией, и тебе будут открываться все новые и новые тайны. По большей части – опасные.

«Придите ко мне! – мысленно позвал Джек, заинтригованный своей новоообретенной силой. – Придите ко мне, духи воздуха».

Он направлял свой разум все дальше и дальше, наслаждаясь вихрями, водоворотами и шквалами, что бушевали вокруг него. А еще он – летел, летел птицей-вожаком, указывая остальным, что делать. Он был их королем. Гигантские воздушные птицы повернули и последовали за ним. Они откликнулись на зов, они идут!

Джек расхохотался, раскинул руки. Могучий порыв ветра разметал туман в клочья. Джек в жизни не видывал, чтобы туман таял так быстро! Это радовало – и вместе с тем пугало. Мгновением позже яростный ураган обрушился на него, сбил с ног, швырнул на песок. Подхваченная ветром водяная взвесь забивалась в рот и в нос.

Ураган налетал снова и снова, громко завывая, вырывая с корнем деревья. Волны с грохотом бились о скалы, брызги оседали на камне.

– Остановись! – закричал Джек, пытаясь совладать с безумной силой. Мальчуган отчаянно цеплялся за утес, чтобы не сдуло. – Уходи! Успокойся! Довольно.

Он перепробовал все, что приходило в голову, но ураган все трепал и трепал его, пока наконец не потерял всякий интерес к своей жертве и не улетел прочь. Казалось, ему просто прискучила забава, вот и все. Ветер взвился к небесам – и только его и видели.

Джек поднялся на ноги. Все тело ныло от синяков. Он продрог до костей, одежда вымокла – хоть выжимай. Повсюду, точно сухие сучья для растопки, валялись деревья.

– Джек! Джек! Ты в порядке? – кричала Пега, спеша по взморью впереди всех.

– К-кажется, – отозвался мальчик, стряхивая с себя мелкие веточки и песок.

Посох его застрял между камней у самого входа в пещеру.

– Что это было? – спросил Бука.

Хобгоблин чутко насторожил уши, кожа его от испуга сделалась ярко-зеленого цвета.

– Я… я не знаю, – отозвался Джек.

За миг до того, как ураган сбил его с ног, он видел, как из морской пучины воздвигся высокий белый столп.

– Похоже на гигантского змея, – подтвердила его мысли Пега. – Он раскачивался туда-сюда между водой и небом. Я пыталась предостеречь тебя, но он надвигался слишком быстро.

– Да это ж змей Мидгарда, – встряла Торгиль.

Все обернулись к ней.

– Он – один из детей Локи, – объяснила воительница. – Он вырос таким опасным и злобным, что Одину пришлось швырнуть его в море. И теперь он опоясывает Срединный мир, держа хвост в зубах. А когда он извивается, дрожит земля.

– Так вот здесь и случилось землетрясение, – кивнул Бука, указывая на каменные завалы в пещере.

– Вздорные суеверия, – фыркнул отец Север. – Всем известно: землетрясения случаются оттого, что Люцифер топает ногой в пол ада.

– Змей Мидгарда и Тор – заклятые враги, – продолжала Торгиль, не обращая на монаха внимания. – Тор любит порыбачить. Он отрезает бычью голову, насаживает ее на крюк, забрасывает наживку в море и ждет, пока глупая тварь не попадется на приманку. Одна и та же хитрость срабатывает снова и снова. Тор подтаскивает змея к борту лодки, но вытащить его из воды – сил не хватает. Вот что мы с вами видели: самый кончик хвоста Мирового змея, что в очередной раз попался на крючок.

– Вздорные фантазии, – поддразнил отец Север.

– Скальд Руна своими глазами видел, как это случилось в теплых морях, на юге; а Руна не из тех, кто врет, – возразила воительница.

В голосе ее отчетливо прозвучала нота угрозы.

– Никто и никогда не усомнится в словах Руны, – быстро откликнулся Джек.

Про себя он подозревал, что водяной смерч был поднят ветром, но ни словом не упомянул о своей догадке.

– А теперь, когда вышло солнце, можно и корабль поискать.

Заслоняя глаза рукой, все вглядывались в море, но даже Пега, самая зоркая из них, не видела ничего, кроме бескрайнего серо-зеленого простора. Все следы лагеря, если он и был, уничтожило смерчем. Джек пытался высвободить посох, который заклинило между валунами, слишком тяжелыми для мальчика.

– Дай я попробую, – предложил Немезида.

– Только смотри не сломай! – воскликнул Джек.

Дюжий хобгоблин отпихнул его в сторону.

– Оставь свои советы при себе. Я знаю, что делаю.

И Немезида выкатил из груды один из нижних валунов.

– Осторожно! – заорал Джек.

Мальчик едва успел выдернуть посох – и камни лавиной покатились вниз. Немезида отпрыгнул в сторону – проворно, как лягушка-бык от журавля.

– Видишь? Получилось! – возликовал хобгоблин.

– А это что такое? – спросила Пега, указывая на гору над пещерой.

На камне были вырезаны какие-то изображения. Но слишком высоко – не разберешь толком.

– Сейчас гляну, – откликнулся Бука.

И проворно вскарабкался по завалу: благодаря липким подушечкам на пальцах рук и ног труда ему это не составило.

– Тут три набора картинок, – сообщил он, взгромоздившись на высокий скальный выступ. – С одной стороны молоток и раскидистое дерево – работа довольно грубая в сравнении с хобгоблинской, но узнать можно. С другой стороны – корабль и, как мне кажется, конь, вот только ног у него многовато. А в середине – три переплетенных треугольника.

Торгиль пронзительно вскрикнула. Джек чуть из собственной шкуры не выскочил.

– Что случилось? Ты ранена? – встревожился он.

– Они уплыли! – простонала Торгиль. – Они уплыли за безбрежное море, думая, что я погибла.

Девочка свернулась в комочек на земле, точно так же, как в тот день, когда демон обжег ей руку.

– Ты уверена? – переспросил Джек.

Ему отчаянно хотелось обнять и утешить Торгиль, да только он не смел.

– Это же надгробия, – объяснила Торгиль. – Символ в середине, это «валькнут», «оковы разума»: он означает, что кто-то пал в битве. Молот – в честь Тора, а дерево – это Иггдрасиль. Это мои знаки. А прочие изображения – это для Хейнрика Хищного. Конь – это скакун Одина, Слейпнир. Хейнрик всегда говорил, что мечтает на нем прокатиться, да только для этого, понятное дело, сперва умереть надо. Ох, чтоб он провалился, этот Хейнрик! Он ведь в самом деле умер. Небось сейчас на Слейпнире катается. А я застряла здесь, и ни руки, ни корабля.

– Пойдем со мной в монахини, – радостно предложила Этне. – Будем вместе каяться – то-то весело!

Торгиль швырнула в нее горстью песка.

Отец Север опустился на колени рядом с воительницей. Джек побаивался, что та и на него кинется с кулаками. Но к монаху Торгиль испытывала странное почтение – хотя, казалось бы, не она ли когда-то помогала продать его в рабство?

– Все, что происходит в поднебесном мире, – часть Господнего замысла, – начал отец Север.

– Мы называем это судьбой, – кивнула Торгиль.

– Но нам не дано понять, как этот замысел ткется. Тебя должны были оставить на здешнем берегу. Не знаю зачем. Не знаю, зачем я сам здесь, но в этом мире нам назначено трудиться, исполняя свое предназначение. Жалеть самого себя – бессмысленно.

Джек затаил дыхание. Монах словно нарочно подбирал слова, способные вывести Торгиль из себя. Девочка побледнела, затем покраснела. Напряглась всем телом.

И вдруг – расхохоталась, к вящему изумлению всех.

– Ты пользуешься словами так, как Олав некогда орудовал кулаками, рабопоклонник. Но и я тоже могу воевать с помощью слов.

– Тогда я приветствую в тебе достойного врага, – отозвался отец Север.

Путешественники пробыли на взморье несколько недель, дожидаясь, чтобы отец Север поправился. Каждое утро Торгиль взбиралась на высокую скалу и сидела там, глядя на море. Время от времени она пыталась помогать по хозяйству, но любая работа напоминала ей о бесполезной руке. Тогда она в досаде бросала все, что делала, и убегала на свою «жердочку». У Джека не хватаю духу ее бранить.

Отец Север лежал под деревом. Казалось, он молча наслаждается счастьем, но Джека тревожили лихорадочные алые пятна на его щеках и вечный кашель.

– Порой мне кажется, за все то время, что я пробыл в Эльфландии, я ни разу глаз не сомкнул, – пробормотал себе под нос отец Север. – Наверное, поэтому я сейчас так измучен усталостью.

Джек хорошо его понимал. В Эльфландии везде просачивались чары, так что поди знай, спишь ты или грезишь. Даже его собственные воспоминания о Люси путались и расплывались. Неужто он в самом деле видел сестренку? И она не захотела с ним знаться? Или это был дурной сон? Отчего он даже лица Люси не в силах вспомнить?

– Иные называют Эльфландию Полой землей, – сказал отец Север, когда Джек поделился с ним своими мыслями. – Она создана из наших собственных желаний и вместе с тем – всего лишь отражение чего-то, существующего на самом деле. А ты музыку тамошнюю помнишь?

О да, только ее Джек и помнил ясно. Музыка словно повисала в воздухе, как последний отблеск солнца перед приходом кромешной тьмы.

– Я слушал их голоса каждую ночь, пытался преисполниться к ним презрения – и не мог, – вздохнул отец Север.

На берегу Пега соорудила затейливую пирамидку из камней, с углублением для огня внутри. И водрузила сверху плоский камень – для жарки. Джек собирал моллюсков, красные водоросли, дикий лук и чеснок. Что до рыбалки, здесь хобгоблины не знали себе равных.

Рыбачили они своеобразно. Бука усаживался на скальный выступ, далеко вдающийся в море, и болтал ногой в воде. Немезида ждал рядом с дубинкой. Пальцы у хобгоблинов были длинные и гибкие; Бука умел шевелить всеми пятью в разных направлениях одновременно. Он гордо продемонстрировал свои таланты Пеге; та в сердцах прогнала его прочь.

Снизу эти пальцы, по-видимому, казались выводком жирных червяков. И в глазах рыбы выглядели куда как аппетитно. Вскорости, впрочем, выяснилось, что рыб нужно приманивать, сообразуясь с их размером. Однажды гигантская треска заглотала ногу Буки целиком, и, не оглуши ее Немезида вовремя, все остальное последовало бы за ногой.

– Отменная треска, лучше во всем море не сыщешь, – похвалился король, швыряя рыбу наземь.

Глаза Пеги расширились от ужаса. Такой рыбины на всех хватит!

– Ты ранен! Это ведь кровь? – Девочка горестно охнула.

Там, где треска прокусила кожу, из ранок сочились желто-зеленые капли.

– Ты беспокоишься за меня! – возликовал хобгоблин, на радостях прошелся «колесом» вокруг своей дамы и запорошил ее песком.

– Беспокоиться – еще не значит любить, – буркнула Пега, смахивая песок с лица.

– Значит! Еще как значит! О, я так счастлив, что того и гляди глипчать начну!

– Не надо! – взмолилась девочка, но торжествующего хобгоблина было не унять.

Джек благоразумно убрался за пределы слышимости, подальше от мерзких звуков. Глипчанием хобгоблины выражали свой восторг – по мнению Джека, чересчур часто. А еще оно было заразительным. Стоило начать одному, как остальные тотчас же подхватывали: вот так в толпе зевнет один, глядишь – и все вокруг уже не в силах сдержать зевоты. Немезида, никогда особой веселостью не отличавшийся, негромко глипчал про себя, потроша рыбину.

Из Этне помощница была никудышная. Пега попыталась научить эльфийку плести корзинки, но плетение разваливалось в ее руках. Костер у нее гас, чайки растаскивали рыбу. Пега посылала ее за укропом, та возвращалась с беленой.

– Это же яд! – негодовала Пега, швыряя траву в костер. – Ты что, вообще ничего не соображаешь?

– В Эльфландии мы всякий день ели салат из белены, и ничего, – надула губы Этне.

В конце концов она подсела к отцу Северу и стала заучивать молитвы на латыни. Джек готов был поспорить, что латыни Этне не понимает, но, по крайней мере, так она ничего не натворит – да и отцу Северу развлечение.

Наконец однажды днем, после того как на обед был съеден жареный гусь (пальцы хобгоблинов и гусям казались очень даже аппетитными), Бука созвал совет.

– Нам всем пора отправляться по домам, – объявил он.

– Какой такой дом? – промолвила Торгиль. – Мои соратники уплыли, посчитав меня мертвой. Часто на рассвете, в одиночестве скорбном, оплакиваю я мой удел. Нет со мной сотоварища, некому излить душу.

 
Пиры в палатах постыли мне ныне,
Тень тоски тяготит душу,
Снова я слышу, от сна пробуждаясь,
Песнь победную пенного моря.
Приходят родичи – радостно сердцу!
Но тают тени в тиши бесприветной.
 

Джек, ценитель хорошей поэзии, пришел в восторг от чеканных строк. А отец Север воскликнул:

– Господи милосердный, воительница! Да ты просто упиваешься собственным горем!

– Вовсе нет!

– Настоящий воин с благодарностью принимает милость Господа. Ты могла бы утонуть в морской пучине. Или сгореть в пылающем доме. Тысяча демонов могли бы драться за твою душу – а в один прекрасный день так оно и будет! – а вместо этого ты сидишь на прекрасном взморье в окружении друзей. Позор тому, кто жалуется на судьбу!

– Вот я, например, потеряла дом, и что же? Ни капельки себя не жалею! – похвасталась Этне.

– Этне, нам давно пора очень серьезно поговорить с тобой о гордыне, – откликнулся отец Север.

– Возвращаясь к делам насущным; с приходом осени это взморье станет непригодным для жилья, – промолвил Бука.

– Может, построим лодку? – предложила Торгиль с проблеском надежды.

– Нет! – отрезал Немезида. – Хобгоблины никогда, никогда не садятся в лодки!

– Из-за келпи? – спросила воительница.