Текст книги "Земля Серебряных Яблок"

Автор книги: Нэнси Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Глава 37
Адова десятина

К тому времени эльфы выстроились широким полукругом на лужайке; Партолис с супругом стояли в центре. Пламя затрещало, над костром высоко в небо взвился рой искр. Ярко-золотыми точками парили они среди серебряных звезд – и не гасли.

«Неужели демоны затащат нас в костер? – гадал Джек. – А может ли обжечь иллюзия?»

Чего доброго, может. Во всяком случае, жаром в лицо пыхало довольно-таки неприятно. Гоури хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

Партолис поднялась на ноги.

– Ныне – канун летнего солнцестояния, – нежным голосом произнесла она. – Луна почти в зените, и наши гости, – она махнула рукой, – вот-вот появятся. Но сперва должно поразвлечься. Я призываю мрачного монаха прочесть нам одну из своих забавных проповедей.

В толпе захихикали.

Джек не знал, что и думать, но отец Север, похоже, нимало не удивился. Опираясь на Пегу, он медленно вышел вперед и встал перед королевой.

– Упрямые глупцы! – воскликнул он. – Вам была дана возможность спастись, но вы остались глухи. Время уже поджидает тебя, о лживая королева. Ты вольна прятаться в игрушечном мирке под названием Эльфландия, но однажды у тебя его отнимут. И вышвырнут тебя вон – бродить по холодным дорогам, пока ты не истаешь, как туман на рассвете. И никакие твои лукавые фокусы не смогут в тот день остановить губительное время. Покайся же! – Голос монаха вдруг зазвучал глубоко и зычно, и по спине Джека побежали мурашки. – Покайся! Ибо близится час, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы. И запираться будут двери на улицу; и замолкнут дщери пения. [5]5
  Эккл. 12: 3–4.


[Закрыть]

Монах выпрямился; все следы недуга исчезли, словно их и не было. На памяти Джека точно то же происходило и с Бардом. К концу дня старик заметно уставал. Его одеревеневшие пальцы утрачивали былую ловкость. Но стоило ему взяться за арфу – и он молодел на глазах и играл безупречно, а голос звучал звонко и чисто.

То была магия музыки. А здесь, понял Джек, магия иного рода. Глаза Пеги сияли; Торгиль слушала открыв рот. Воительница уважала силу. А здесь сила заключалась в каждом слове!

Но тут послышался иной звук – с каждым мигом он нарастал и вскорости уже захлестнул отца Севера. Это был смех! Эльфы хохотали до упаду, улюлюкали, топали ногами, хлопали друг друга по спине. Партолис просто-таки изнемогала от неуемного веселья; Партолон дал знак рабу подать ей вина.

– Ох! Ох, вот это забава что надо! – восклицала она. – Просто сил никаких нет, все равно что за струну сверху дернуть: раз! – и лопнула!

Одна только Этне расстроилась до глубины души.

– Прекратите! – закричала она. – Не издевайтесь над ним! Он прав. Нам должно раскаяться.

– Этне, что ты за зануда! – упрекнула Партолис, вытирая глаза. – Это все потому, что ты запятнана смертностью!

– Полукровка! Полукровка! Полукровка! – дразнилась Люси.

– Ну полно, полно. Фи, как невежливо, – пожурила ее королева.

– Зато смешно, – пожала плечами Люси.

Королева обняла девочку и привлекла ее к себе.

– Ты, конечно, у меня бестолковая надоеда, зато – эльфийка до мозга костей, – гордо похвалила Партолис.

И тут Джек понял – вернее верного! – что Люси вовсе не заколдована. Ожерелье никак не повлияло на ее поведение, но всего лишь пробудило в ней ее наследие. Люси – эльфийка, а значит – жестокая, самовлюбленная эгоистка. Она никогда не любила ни отца с матерью, ни его, Джека. Она живет лишь собственными желаниями и капризами и в один прекрасный день растает, как радуга с наступлением ночи.

Джек глубоко опечалился. Но при этом почувствовал себя свободным. Ему больше не надо беспокоиться о Люси или пытаться спасти ее и вернуть домой, к родителям. Это лишь причинит всем новое горе.

Голос отца Севера тонул в дружном хохоте. На глазах Джека монах словно сжался, усох, вновь превратившись в измученного, недужного пленника.

– Вы просто звери! – закричала Пега, сверкая глазами.

– У зверей есть понятия о чести, – фыркнула Торгиль.

– Тра-ла-ла! Переходим к следующему развлечению! – глумился Гоури.

По-видимому, именно он числился распорядителем увеселений. Гоури дал знак рабам отвести отца Севера и прочих в сторону. Из ниоткуда, просто-таки из воздуха, появился невысокий заборчик, обозначив границы игрового поля. Эльфийские лорды и леди выстроились вдоль него, вооруженные чем-то вроде языков пламени. Джек неуютно поежился. Огненные языки извивались и трепетали, как живые; в глазах эльфов дрожал мерцающий отсвет.

Отца Суэйна привязали к деревянной колоде посреди поля. Он стоял там, по-совиному моргая, и непонимающе пялился на зрителей. Несколько рабов вытащили на площадку Гутлака, сорвали с него капюшон и кинулись бежать врассыпную. Вьющиеся лозы, стягивающие руки и ноги пленника, сами собою расплелись и сползли на землю.

В первое мгновение здоровяк застыл на месте. Над толпой поднялся возбужденный ропот.

– Убба-убба! – взревел Гутлак, узнав своего заклятого врага.

И кинулся на отца Суэйна. Аббат на силу не жаловался, да только куда ему было тягаться с тем, кто одержим крупным бесом! Волоча за собою колоду, он отступал к краю поля, отражая удары взбешенного Гутлака; а тот пускал в ход и кулаки, и зубы. Однако же, едва монах подошел слишком близко к заборчику, его отогнали назад огненными бичами.

Противники метались туда-сюда, визжа и вопя изо всей мочи. Отцу Суэйну доставалось сильнее. Удар-другой нанес и он, да только Гутлак играючи отмахивался от них, словно от мух. Одеяние аббата превратилось в лохмотья. Из десятков ран сочилась кровь; он с трудом стоял на ногах. Как только кто-либо из поединщиков оказывался у края, эльфы пускали в ход огненные бичи.

Толпа восторженно орала. Партолон привстал с трона – и громко аплодировал. Люси кружилась в ликующем танце у самой ограды. И даже Этне, раскрасневшись, с увлечением наблюдала за происходящим.

– Остановите их! Остановите! – пронзительно закричала Пега.

– Не кинуть ли нам туда заодно и хобдевчонку? – предложил Гоури.

– Да! Точно! – раздались десятки голосов. – Хобдевчонку! Хобдевчонку! Хобдевчонку туда!

Красавец Гоури, сияя радостью, потянулся к девочке. Джек сбил его с ног посохом. Эльф рухнул на землю; в лице его отразилось неподдельное изумление.

– Он сделал мне больно!

Эльфы так и покатились со смеху.

– Ну же, Гоури, давай! Тащи сюда хобдевчонку!

Охотник с трудом поднялся на ноги. Джек приготовился к драке, но отец Север решительно встал между ними.

– Я пойду вместо девочки, – объявил он.

О, вот это забава так забава! Эльфы просто-таки захлебывались восторгом.

– Монаха, мрачного монаха туда! Двое монахов против одного демона! То-то поразвлечемся!

– Нет! – закричала Этне, разом отрешаясь от упоения дракой.

– Ох, да замолчи ты, жалкая пародия на эльфа! – раздраженно бросила Партолис. – Но на самом деле и впрямь пора остановиться. Разведите противников, – приказала она. – А то, чего доброго, нам некого будет предложить нашим гостям – а мы все хорошо знаем, чем это грозит.

Эльфы разом посерьезнели. Они оттащили Гутлака от отца Суэйна и снова связали его вьющимися лозами. Аббат рухнул замертво, где стоял. Волшебное заграждение исчезло также мгновенно, как появилось. Эльфы вернулись на свои места.

И все смолкли – все, кроме Гутлака. Тот переминался с ноги на ногу и негромко бормотал что-то себе под нос. Гудело и потрескивало пламя костра. Луна самую малость склонилась к зениту. Все ждали. Джек обнял Пегу за плечи, словно защищая. Торгиль с трудом сдерживала нетерпение – как и полагается воину-викингу в преддверии боя. Отец Север молился.

Из самого сердца пламени донесся отдаленный стон. Заскрежетал сдвигаемый камень. Огонь разгорался все ярче, рвался все выше – к самому небу, до звезд. Послышались отголоски криков, и сердце у Джека дрогнуло: столько страха и боли звенело в них. То звучали голоса навеки проклятых.

Джеку отчаянно захотелось убежать, но ноги его словно приросли к месту. Воля и способность здраво мыслить разом оставили его. Он неотрывно глядел в костер, внутри которого рождались смутные тени.

Эти призраки были еще чудовищнее, нежели мальчуган представлял себе по рассказам отца. Отец-то в жизни не видел настоящего демона. Ужас внушали не только когти и зубы, но и отвратительные тела, наполовину скрытые в пламени. Глаза их пылали адским знанием. Они видели самое худшее; они были воплощением всего самого худшего. От них исходила ненависть – как гнуснейшая вонь. Воняло, впрочем, тоже изрядно. Тысячи мерзких запахов разложения и тлена смешались в их дыхании.

Джек заткнул нос, но это не помогало. Пега стиснула руки. Отец Север рухнул на колени. Торгиль сложилась вдвое: ее рвало. Впрочем, далеко не только ее. Волна неодолимого страха захлестнула зрителей, как эльфов, так и людей. Отец Суэйн лежал, не пытаясь подняться, и невнятно бормотал что-то в страхе.

Высоченный призрак протянул из недр пламени длинную-предлинную руку и указал обугленным пальцем сперва на Джека, затем на Пегу, затем на Торгиль.

– Воительница, – произнес голос, подобный отдаленному рокоту грома.

Торгиль неотрывно глядела на демона, не в силах стронуться с места. Куда ей было тягаться с таким противником; но даже сейчас, когда все остальные были парализованы страхом, Торгиль нашла в себе силы заговорить.

– Я – воительница Одина, – прохрипела она. Джек видел: каждое слово отзывается в ней невыносимой болью. – Я не принадлежу тебе.

Тварь расхохоталась – земля заходила ходуном.

– Это мы еще посмотрим, – проговорил демон. – А это у нас что такое?

Палец, качнувшись, указал на отца Севера.

– Я помню тебя. А ты меня не забыл? Это ведь я нашептывал тебе на ухо про русалку.

Монах утратил дар речи. Он судорожно стискивал в пальцах оловянный крестик, губы его шевелились, но с них не слетало ни звука.

– А! Восхитительный привкус вины! Аромат стыда!

В костре предвкушающе зашипели и забормотали новые голоса.

– Оставьте… его… в покое, – с трудом прошептал Джек.

Палец застыл в воздухе.

– Вызов. Недурно, но стыд – вкуснее.

– Уходи… прочь, – простонала Пега.

– И даже верность! – В голосе прозвучало легкое удивление.

Без предупреждения Торгиль ринулась на врага. Оружия у воительницы не было, так что по пальцу она со всей силы ударила кулаком. Сверкнула молния. Пламя объяло правую руку Торгиль. Она завизжала и принялась в панике кататься по земле, пытаясь сбить огонь. Но огонь, словно живое существо, цепко держатся за добычу. Тварь на миг отвлеклась от остальных и, потешаясь, наблюдала за Торгиль. От ее хохота дрожала земля.

Злые чары, сковавшие Джека и Пегу, чуть ослабли.

– Пега, – выдохнул Джек. – Достань свечу.

Мальчуган внезапно догадался, что именно пытался сказать ему Бард в видении.

«"Огонь бедствия" хранит его, – сказал тогда старик ласточке. – Никакая иллюзия, пусть даже самая убедительная, не выстоит против…»

Не выстоит против простого факта одной-единственной настоящей вещи! Джек схватил огниво и кремень, высек искру, запалил трут. Заплясал крохотный язычок пламени – такой бледный на фоне ревущего могущества костра. Пега подставила свечку.

Фитиль загорелся. Этот маленький, неприметный огонек был настоящим – настоящим в этом царстве иллюзий. Он родился от «огня бедствия», зажженного дружными усилиями поселян в самую темную ночь года. То была чистейшая жизненная сила.

Этот свет мягко разогнал нездоровые грезы Эльфландии и ложь, наделившую ад смертоносной властью. Сперва теплое сияние окутало Торгиль и затушило огонь, пожиравший ее руку. Воительница застонала и сжалась в комочек.

А свет между тем распространялся все шире: оставалось только диву даваться, как такой крохотный огонек способен озарить такое обширное пространство. Костер погас. Трава и сады Эльфландии померкли. Луна мигнула – и угасла. И вот свет коснулся эльфов.

Великолепные одеяния и драгоценные камни растаяли, точно снег под солнцем. Безупречно-прекрасные лица исхудали и вытянулись; вечно юные тела обрели свой истинный вид, превратившись в иссохшие оболочки для тех, чье время почти иссякло. Партолис сделалась безобразной каргой. Партолон – алчным пугалом. Гоури – пронырливым канальей с бегающим взглядом. Даже Люси, по-настоящему юная, теперь выглядела в полном соответствии со своей истинной сущностью: как бессердечная грубиянка и эгоистка. Серебряное ожерелье стало свинцовым.

Все эльфийское королевство оказалось грязной пещерой, замусоренной костями и всякими отбросами. Но самое удивительное вот что: на месте костра зияла яма. Какие-то твари ползали, извиваясь, по краю: не то гигантские мокрицы, не то полусгнившие дохлые черви, которых порою выбрасывает на берег штормом.

Однако ж тварь по-прежнему внушала ужас. Выглядела она как клубок копошащихся щупалец: просто-таки накер как есть, первый и главный из накеров. Тварь шипела и изрыгала угрозы.

– Я заберу свою десятину – любой ценой! – прозвучал беспощадный голос.

– А я отдам ее тебе!

Гутлак, путы которого растаяли в свете свечи, подхватил отца Суэйна и швырнул его прямо в середину шевелящихся щупалец. Вскрикнув, аббат исчез в шевелящейся массе. Гутлак торжествующе рассмеялся:

– Вот достойный пир для моего господина!

– Глупец! – прорычала тварь. – Он уже принадлежал мне, а на вкус он – что сухая корка. Выходи и прими заслуженное наказание!

Гутлак открыл рот, словно собираясь закричать, но вместо того наружу протиснулась гигантская мокрица. Она обильно сочилась слизью, раздвигая Гутлаковы челюсти, пока не хрустнула кость. Мокрица плюхнулась на землю – и ее тут же сцапало одно из гибких щупальцев.

«Наверное, это и есть одержимость крупным бесом», – остолбенело подумал Джек.

Глаза Гутлака прояснились; бывший безумец впервые выглядел вполне вменяемо. На краткий миг к нему вернулись разум и радость. А в следующую минуту он рухнул наземь – и умер.

– Я заберу свою десятину! – взвыла тварь, выползая из дыры. – Одного выдохшегося грешника недостаточно. Вы, эльфы, помните условия договора. Если я не удовлетворен, я забираю одного из вас!

И с этими словами чудище сцапало Гоури.

Пронзительные вопли эльфа жутким эхом раскатились под сводами: тварь втянула его в черный провал. Бессчетные орды мокриц хлынули следом и исчезли во тьме. Застонали скалы – и со скрежетом сомкнулись снова. Прогремел гром, земля затряслась под ногами – грохот звучал все глуше и глуше и наконец стих вдали.

Глава 38
Свобода

В Эльфландии воцарилась тьма. Эльфы жались друг к дружке в тени: в свете свечи было видно, насколько они потрясены. Торгиль свернулась калачиком. Джек кинулся к ней и попытался привести девочку в чувство.

– Торгиль, – позвал он. – Не верю, что у тебя рука на самом деле обожжена.

Воительница отвернулась, пряча руку.

– Но ведь огонь был ненастоящим, – увещевал Джек, опускаясь рядом с ней на колени. – Все это только иллюзия.

– Огонь был настоящим, – прошептала она.

– Ты пережила тяжкое потрясение. Дотронься до охранной руны. Она исцелит тебя.

– Да я уж пробовала, дурень; не сработало!

– Дай посмотрю.

– Уйди! – И Торгиль сжалась еще больше.

Отец Север молился над телом Гутлака. Монах положил ему на грудь свой оловянный крест и осторожно закрыл покойному глаза. Пега по-прежнему сжимала в руке свечу. Глаза ее потрясенно расширились. У самых ее ног на земле обозначились два еле заметных бугорка.

– Честное слово, не хотел бы я пережить такое еще раз, – промолвил один из бугорков.

– А вот если бы меня послушал, твое высокородное тупоумие, мы бы в такие неприятности вообще не вляпались, – буркнул второй.

Джек резко вскинул голову. Он узнал знакомые интонации Немезиды!

– Я должен был спасти Пегу, – отвечал Бука.

– А я дураком был, что пошел за тобой, – проворчал Немезида.

– Очень достойным дураком, – согласился король хобгоблинов. – О Пега! Я так счастлив тебя видеть! Ммм! Позволь расцеловать твои изящные ножки…

Девочка подскочила словно ужаленная.

– А ну, перестань! – закричала она.

Повсюду вокруг слышалось движение: эльфы постепенно приходили в себя.

– Пойдем-ка мы подобру-поздорову, – подсказал Немезида, вставая. – Как только они воссоздадут чары, мы не будем знать, где тут верх, а где низ.

Силуэт хобгоблина нечетко маячил в свете свечи. Немезида был с головы до ног закутан в плащ из шкуры скрытношерстных овец и походил на скопление повисших в воздухе клякс. Еще одно скопление клякс пыталось обнять Пегу, но девочка удерживала его на расстоянии вытянутой руки.

Так вот они – тайные союзники, на которых намекал Брут! Бука и Немезида украдкой пробрались в Эльфландию, чтобы спасти Пегу! Надо думать, они-то и передали Бруту огниво и трут, но откуда они знали, что нужно делать?

Между тем эльфы собрались вместе. Взялись за руки – и запели, сперва совсем тихо, но с каждым мгновением набирая силу, пока голоса их не зазвучали так звучно и мощно, что просто дух захватывало. Джек зачарованно застыл на месте. Ему уже доводилось слышать эту музыку – в совсем другом мире.

Это случилось на пути к Беббанбургу. Маленький отряд паломников встал лагерем в лесу. Бард играл на арфе. Отец порадовал спутников гимнами, выученными на Святом острове. А после все устроились на покой под звездами, что просвечивали сквозь крону ясеня.

В ту ночь Джеку снилась музыка, да такая прекрасная и вместе тем исполненная такой тоски и отчаяния, что просто сердце разрывалось. То были голоса эльфов. Эти же самые голоса мальчуган слышал сейчас. Мелодия звучала смутным воспоминанием о Небесах: ведь и сами эльфы – не что иное, как гаснущее воспоминание об ангелах.

По земле зазмеились лозы. Из ниоткуда воздвиглись беседки – и покрылись цветами. В небе зажглись звезды, а луна…

Луна!

Над толпой эльфов поднялся жалобный стон. Партолис завизжала. Партолон закричал. Даже Джек испытал страх. В сияющем диске обозначилась выщербина, как будто кто-то откусил кусочек! Тень времени пала на Серебряное Яблоко.

– Быстрее! Быстрее! – взревел Партолон. – Надо устранить ущерб.

– Да задуйте наконец эту свечу! – завопила Партолис.

– Бежим! – скомандовал Немезида, сбрасывая плащ. Он схватил за руку Джека, а Бука – Пегу.

– Я не брошу Торгиль! – закричал Джек.

Немезида выругался, но вернулся и дернул воительницу за волосы, заставляя встать. Жестоко и грубо, ничего не скажешь; сам Джек прибег бы к какому-нибудь иному способу. Но цель была достигнута. Торгиль перестала стонать и присоединилась к общему бегству.

– Где отец Север? – вскричала Пега.

– Со мной, – пропыхтела Этне.

Она поддерживала монаха, подставив ему плечо, и уговаривала поторопиться. Бука без лишних слов подхватил монаха на руки и понес. К вящему своему изумлению, Джек отметил, что в свете свечи лицо Этне не утратило былой красоты. Она стала старше, сияние волос слегка померкло, но Джек решил, что так она еще милее.

Эльфы были слишком растеряны, чтобы преследовать беглецов за пределами пещеры. Джек взялся за посох, приготовившись к битве с пиктами, но сражаться не потребовалось. Пикты были совершенно раздавлены. Они завывали как собаки. На губах у них выступила пена. Свет свечи чудовищно их состарил; оставалось только удивляться, что в этих сморщенных, иссохших существах еще теплится жизнь. Хилые, согбенные, беззубые, они оплакивали те времена, когда были юны, исполнены сил и дрались с римлянами.

Джек обнаружил, что карабкается вверх, а вовсе не спускается. Значит, направление коридора и впрямь было иллюзорным. Но очень скоро земля снова ушла вниз. Стены оделись гобеленами, на полу заблестели золотые плиты.

– Быстрее! Да быстрее же! – рычал Немезида.

Но сколько бы Джек ни пытался убедить себя, что поднимается к поверхности, магия оказалась сильнее его. Все чувства, сколько есть, подсказывали ему, что беглецы направляются прямиком в недра земли и над головами у них – толща камня. Разум его мутился. Он остановился, недоумевая, зачем бежит, но Немезида дал ему пинка – и мальчуган поневоле заспешил дальше.

Спустя какое-то время гобелены вновь сменились земляными стенами, а золотые плиты – гравием.

– Можете отдохнуть, – пропыхтел Немезида. – Сюда чары не распространяются.

Беглецы без сил рухнули на пол. Бука прислонил отца Севера к стене. Монах потрясенно глядел на своего спасителя.

– Ты, случайно, не… как бы это сказать? Ты не бес? – проговорил он.

– Вечно нас чернят и порочат, – пожаловался Немезида. – Уж эти мне грязевики!

– Мы – честные хобгоблины, – объяснил Бука. – И не надо нас путать с дьяволами, бесами, демонами, нечистыми духами или чертями. А также и с гоблинами как таковыми, – добавил он, понемногу начиная горячиться. – Гоблины-то как раз не прочь закусить монахом-другим, но мы – не такие!

Отец Север потянулся к кресту, но вспомнил, что крест остался на теле Гутлака.

– И вообще, мы добрые христиане, – заверил Бука.

– В самом деле? – недоверчиво протянул монах.

– Да нас хлебом не корми, дай послушать хорошую проповедь… Кстати, что за отменную речь ты произнес перед эльфийской королевой!

– Ну, речь святого Колумбы к пиктам всяко получше будет, – возразил Немезида.

– Так то ж святой, – отмахнулся Бука. – Ах, что за славная была погоня! Что за чудесное спасение! Да о нас спустя века будут стихи складывать, верно, Пега? «Король хобгоблинов и его невеста».

– Я тебе не невеста, – одернула его Пега.

Торгиль сидела мрачнее тучи, а вот Этне сияла радостью.

– Я свободна, – ликовала она. – Дождаться не могу, когда наконец стану монахиней, буду носить власяницу, поститься и подвергаться публичному бичеванию.

– Ну, так далеко заходить тебе вовсе незачем, – покачал головой отец Север.

– Да, но я хочу пострадать! Пострадать во имя Господа, как христианская мученица! Каждую новую боль я приму с радостью!

Монах чуть заметно нахмурился.

– Людям куда больше пристал смиренный повседневный труд во славу Господа: кормить голодных, заботиться о сиротах, и все такое. Гордиться страданиями – не душеполезно.

– Ох, не буду, не буду, – всплеснула руками Этне. – Никогда больше не буду гордиться. Я стану самой смиренной служанкой Господней – смиреннее в целом свете не сыщешь!

Отец Север вздохнул.

– Над смирением мы поработаем позже – если отсюда выберемся.

– Нет проблем, – откликнулся Бука. – В вашей прежней темнице есть отличный выход наружу. Мы пытались пробраться к вам и раньше, но дверь слишком бдительно охранялась.

Беглецы двинулись дальше, уже не спеша. Торгиль по-прежнему прятала руку, а Пега старалась подгадать так, чтобы между нею и королем хобгоблинов все время оказывался Джек. Дверь темницы стояла открытой. Рядом с нею валялась цепь, на которую приковывали Гутлака.

– Если я когда-нибудь и поддамся искушению пожалеть этих скверных эльфов, я вспомню, что они сделали с Гутлаком, – вздохнул отец Север.

– А где Гутлак сейчас? – спросил Джек.

– Предстал пред судом, как предстанем все мы в свой черед. Надеюсь, Господь будет к нему милостив, ибо Гутлак много страдал.

Оказавшись внутри, отец Север зажег светильник, и Пега задула свечку. Свет померк, и в воздухе ощутимо похолодало.

– Как мало от нее осталось, – посетовала Пега.

Свечка сгорела больше чем наполовину.

– Но она сослужила нам добрую службу, – напомнил Бука.

Под перевернутыми скамейками Джек отыскал нож Торгиль. И принес его воительнице, надеясь приободрить ее. Но девочка отвернулась.

– Возьми себе. Мне больше не суждено им владеть.

– Но ведь огонь был иллюзорным, – настаивал Джек.

– Тогда как ты объяснишь вот это? – Торгиль вытянула руку, которую до сих пор прятала. Рука была странного серебристого цвета. – Я не могу даже пальцами пошевелить. Все отнялось. – Девочка горько рассмеялась. – Когда-то Фрит Полутролльша пригрозила отрубить мне правую руку, чтобы я перестала быть воином. Похоже, желание ее исполнилось.

– Мы найдем умелую целительницу. Тебя сумеют вылечить.

Торгиль презрительно сощурилась.

– Викинг не тешится ложными надеждами.

– Какого черта вы тут вытворяли? – полюбопытствовал Немезида, разглядывая проделанные в стене выемки.

– Сбежать пытались, – объяснил Джек. – Мне пришло в голову, что между потолком и внешним миром расстояние невелико.

Хобгоблин хихикнул.

– Так от источника в глубине подземелья до внешнего мира вообще рукой подать. Грязевики, они вечно все напутают!

– Давно хотел тебя спросить, – промолвил Джек. – А почему вы зовете нас грязевиками?

– Потому что Господь создал Адама из праха земного, дурень ты набитый, – отвечал Немезида. – Право слово! Некоторые – не будем показывать пальцами – и в церковь-то не ходят!

Хобгоблин принялся рыть землю у самого источника и вскоре раскопал каменный круг с кольцом в середине. Вдвоем с Букой они подняли крышку. Под ней зияло отверстие.

– Нам прыгать вниз? – удивился Джек. – Бессмыслица какая-то получается.

– Вовсе не бессмыслица – если находишься на вершине горы, – объяснил Немезида. – Эльфландия лежит глубоко под землей. Туннель уводил все вверх и вверх, пока мы не оказались высоко над поверхностью. Но ты этого не сознавал: чары задурили тебе голову. Отсюда ты угодишь прямо в реку. И в три прыжка попадешь в Срединный мир.

– Дождаться не могу! – всплеснула руками Пега. Глаза ее сияли.

– Вот и я тоже. – Бука подхватил ее на руки и соскочил в отверстие. Внизу – совсем неглубоко – послышался плеск. Пега взвизгнула.

– Забыл предупредить, что вода холоднющая, – злорадно ухмыльнулся Немезида.

Этне настояла на том, чтобы идти следующей.

– Я отвергаю Эльфландию, – торжественно проговорила она. – Я отрекаюсь от всех наслаждений и принимаю скорби и страдания смертной участи, дабы заслужить место в раю…

– Хватит ерунду молоть, – буркнул Немезида, спуская ее в провал.

Мгновение спустя снова послышался плеск и визг. Настала очередь Джека с Торгиль.

– Троллий плевок! – выругалась воительница. – Насчет холода он не соврал!

Вода оказалась что жидкий лед, да и воздух немногим теплее. Дыхание срывалось с губ Джека облачками пара.

– Ну, вылезайте уже, – окликнул детей Бука, помогая им выбраться на берег.

Пега и Этне уже сидели там, дрожа всем телом и стуча зубами. Король хобгоблинов снова вошел в реку – и Немезида спустил отца Севера прямо ему в руки.

– Тебя лучше не мочить, – бодро промолвил он. – Уж больно ты тощ: сразу в сосульку превратишься.

Последним спустился Немезида.

– Ну, чего расселись-то? – окликнул он смертных, что дрожали на берегу.

Похоже, ни он, ни король холода не ощущали.

Речушка несла свои воды мимо ледяных сталактитов. Из отверстия неподалеку струился синий свет: там поток водопадом обрывался вниз. Беглецы осторожно спустились по скользкой тропинке до черного каменного уступа.

– Да тут белый день! – охнул Джек. – А в Эльфландии была глухая полночь.

– Так оно всегда бывает, когда покидаешь Эльфландию, – нахмурился Немезида. – Время там – не более чем иллюзия. Может, они праздновали канун летнего солнцестояния после завтрака, а может, и на прошлой неделе – нам знать не дано. Да не задумывайся ты об этом – голова разболится! – посоветовал он, встречая растерянный взгляд Джека.