Текст книги "Земля Серебряных Яблок"

Автор книги: Нэнси Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3
Святки

– А погодка-то славная, – промолвил Джайлз Хромоног, глядя вверх, на ясное синее небо.

Сосульки под крышей искрились в солнечных бликах.

– Лучше не бывает, – согласился Джек, по примеру отца беря березовый прут и кожаный мех с сидром.

Они зашагали в деревню; ледок хрустел под ногами. Вороны катались с горки по заснеженному холмику – ни дать ни взять мальчишки на салазках. Приземлялись – плюх! – взлетали на вершину холма и скатывались снова. Бойцовый петух Джона Стрельника из сил выбивался, гоняясь за вороной, что снова и снова приземлялась на заманчивом расстоянии и тут же вспархивала, стоило разъяренному задире кинуться на нее.

– Просыпайтесь! – окликал Джек обнаженные яблоньки, проходя мимо.

– Да уж ждать недолго, скоро и впрямь проснутся, – откликнулся отец. – И мальчишкам, и деревьям порка только на пользу.

Отец вечно отпускал такого рода шуточки, но Джек запретил себе принимать слова близко к сердцу. Уж больно чист и прозрачен нынче воздух – весь пронизанный светом, так и вибрирует жизнью.

У дома вождя собралась шумная толпа взрослых мужчин и мальчишек, и все – с березовыми прутьями. Кое-кто из ребят затеял шуточный поединок, словно на мечах. Колин, сын кузнеца, вызвал на бой Джека. Они отошли в дальний конец двора и принялись самозабвенно рубиться, осыпая друг друга проклятиями.

– Подлый варвар, не сносить тебе головы! – орал Колин.

– Да я скорее твою над дверным косяком повешу! – не оставался в долгу Джек.

Колин превосходил его весом, но по части драки Джек много чему научился у скандинавов. Очень скоро Колин с визгом «Так нечестно! Так нечестно!» обратился в бегство. Но вот вождь протрубил в охотничий рог – и мальчишки застыли как вкопанные.

Вождь стоял в дверях; рядом с ним – Бард, опираясь на почерневший ясеневый посох. Один только Джек знал, что за сила заключена в этом посохе – и где ее источник. Его собственный посох, поменьше, дорогой ценой добытый в Ётунхейме, хранился в доме Барда. Там Джек мог упражняться с ним, не слыша отцовских упреков: дескать, демоны, они только и ждут, чтобы уволочь злых чародеев в самые бездны ада.

Мальчуган внезапно задохнулся от радости при мысли о том, ради чего сошлись вместе его односельчане. До чего же славно быть частью этой толпы, да в придачу еще светит солнышко и с моря дует свежий ветер.

Бард воздел руку, призывая к тишине.

– Долгая ночь минула, солнце, странствовавшее на юге, повернуло вспять, – возвестил он звенящим голосом. – Оно идет к нам и несет с собою лето, но путь долог и труден. Земля все еще погружена в зимний сон. Надо пробудить сады к новой жизни.

Старик кивнул вождю. Тот широко раскинул руки:

– Вы слышали Барда! Идем же разбудим яблони!

Над толпой поднялся ликующий гул, и все разбежались по саду вождя, нахлестывая стволы березовыми прутьями.

– Waes hael! Waes hael! – кричали и взрослые, и мальчишки по-саксонски. – Доброго здравия! Доброго здравия!

Бард шел следом, щеки его разрумянились от холода, а длинная борода и одежды были белы как снег. После того как каждое дерево получало по удару, он оставлял в развилке ветвей кусочек хлеба, размоченный в сидре, – для птиц-зарянок, которые пением пробудят яблони к жизни.

Селяне переходили от фермы к ферме, наигрывая на деревянных флейтах, и во весь голос горланили песни. Время от времени они останавливались хлебнуть сидра, так что под конец большинство мужчин едва стояли на ногах. Дом Джайлза Хромонога навестили последним: он был далее всех прочих.

– Waes hael! – дружно грянули селяне.

Мать вышла поприветствовать гостей.

– Waes hael! – заорал кузнец, хлестнув (не слишком-то метко) прутом по дереву, затенявшему сарай. И громко, зычно запел:

 
Яблоня, яблоня,
Дай яблок мешок!
А не то порубим
Под корешок!
 

– Неразумно бросать вызов силам, которых ты не понимаешь, – заметил Бард, раскладывая пропитанный сидром хлеб по ветвям.

Кузнец громогласно рыгнул и, пошатываясь, побрел прочь.

– Ну, наконец-то все закончилось, – облегченно проговорил старик Джеку. – Казалось бы, я, так долго прожив у скандинавов, должен был притерпеться к пьяницам, так нет, до сих пор раздражают. Кстати, о раздражении: мы с тобой еще не обсудили то, что произошло во время обряда «огня бедствия».

«Ой-ой», – подумал Джек.

Он так надеялся избежать наказания.

– Вижу, ты понимаешь, о чем я. Ты знал не хуже Джайлза, что на Люси надето ожерелье.

– Я пытался остановить ее, господин, правда, пытался, но отец…

– Тебе тринадцать, – сурово напомнил Бард. – В скандинавских землях ты бы считался взрослым.

– Вот только отец так не думает.

– Зато думаю я. Ты сражался плечом к плечу с Олавом Однобровым. Ты побывал во дворце Горной королевы, ты видел норн, ты пил из источника Мимира. Ты одолел Фрит Полутролльшу – совершил то, чего не сумел даже я. Ну и сколько тебе еще расти, скажи на милость?

«Много», – хотелось сказать Джеку, но он знал: не такого ответа ждет от него Бард. Мальчуган оказался, словно между молотом и наковальней, между двумя взрослыми, которым привык повиноваться. А теперь Бард требует от него сделать выбор.

– Я учу тебя мудрости, ради которой люди отдали бы целые сокровищницы, – продолжал между тем Бард. – Таких, как я, в мире немного. И с каждым годом становится меньше. Я выбрал тебя своим преемником. Это высокий жребий.

Джек готов был со стыда сгореть при мысли о том, как подвел старика. Бард поверил в него, дал ему так много.

– Скажу больше, – продолжал между тем Бард, обводя взглядом заснеженные поля и синее небо над ними, – Во время обряда «огня бедствия» случилось нечто такое, отчего колесо года повернуло в новом направлении. Я чувствую это в костях земли. Грядет перемена. Великая перемена.

– Но ведь викинги не вернутся? – Джек, втайне обмиравший от страха, от души надеялся, что голос его не дрожит.

– В сравнении с тем, что надвигается, викинги – это сущие пустяки, – отозвался старик. – Я говорю о перемене, что ниспровергнет богов, а последствия ее будут сказываться на девяти мирах еще не одно столетие.

Джек вытаращился на него во все глаза. Все это – только оттого, что Люси не к месту надела ожерелье?

– Необходимо раз и навсегда отучить тебя от привычки пялиться на собеседника разинув рот, – буркнул Бард. – Она подрывает твой авторитет.

– Но, господин, кто в силах ниспровергнуть бога? – спросил Джек.

Мальчуган, конечно же, знал, что его собственный, христианский Бог – заклятый враг Одина и Тора, да оно и к лучшему! Кому нужны задиры, приказывающие своим почитателям жечь деревни? Куда неприятнее было сознавать, что христиане отвергают те силы, которым подчинены поля и скот и в которые верит мать. А иные так даже и бардов порицают.

В сознании Джека все перемешалось. Он – добрый христианин (ну, или пытается им быть). И однако ж он побывал у подножия Иггдрасиля и видел, как все на свете в каком-то смысле является его частью. Допустим, одна ветвь принадлежит христианам, а другая – скандинавам, что в том дурного-то?

– Это я сказал, не подумав. На самом деле богов никто не ниспровергает, – тихо отозвался Бард. – О них просто забывают – и боги погружаются в сон.

– Так оно и вышло в ходе обряда «огня бедствия»?

– Не совсем. – Бард начертил в снегу концом посоха какой-то знак. Ни дать ни взять солнечные лучи, пробившиеся из-за туч, вот только каждый лучик разветвлялся во все стороны, словно расцветающее деревце. Охранная руна! – В судьбоносный час самое пустячное событие – допустим, ястреб унесет не того цыпленка, а этого, зернышко прорастет там, где не надо, – может обернуться последствиями, провидеть которые не в силах даже мудрые. Когда Люси не справилась с обрядом и ее место заняла Пега, в жизненной силе произошла грандиозная перемена. Перемена, суть которой как-то связана с вами тремя, но как – я пока что не понимаю. Прошу лишь об одном: относись к своим обязанностям со всей серьезностью.

– Я не подведу тебя, господин! – горячо заверил Джек.

– Надеюсь, что так.

Старик нахмурился, задержав взгляд на кузнеце: тот рухнул в снег, а отец склонялся над ним в пьяном раскаянии.

– Ох, почему я не монах? – рыдал Джайлз Хромоног, раскачиваясь на коленях взад-вперед. – Никакой тебе работы на ферме, никаких хлопот. Не жизнь – рай земной!

– Ну полно, полно, не плачь, – сочувственно утешал его кузнец.

– Набрось, что ли, на этих идиотов овчину, пока не замерзли насмерть, – велел Бард.

И зашагал прочь. Его белые одежды мгновенно слились с белизной снега: казалось, он просто исчез.

Глава 4
Рабыня

Мать с Джеком стряпали весь день напролет. Мальчуган загодя вычистил костровую яму у дома, наполнил ее углями, прикрыл угли камнями и влажной соломой. А сверху водрузил глиняный горшок с двумя ощипанными гусями. Под вторым слоем соломы и углей не первый час тушились гуси.

Отец закрепил над дверью ветки остролиста. Как христианин, он, конечно же, в древнюю религию не верил, однако ж остролист – штука полезная: отгоняет незваных богов, эльфов, демонов и прочих тварей, что рыщут по земле в Великий Йоль. Кое-кто из поселян вешал и омелу, но отец говорил, это опасно: омела посвящена Фрейе, богине любви.

– Мне скучно, – ныла Люси, тыкая в костровую яму палочкой.

– Займись чем-нибудь полезным. Вон вымой репу.

Люси неохотно принялась за работу, оставив столько грязи, что Джеку пришлось заново перемывать овощи.

– Расскажи сказку! – упрашивала она отца, дергая его за рукав.

– Позже, принцесса – пообещал Джайлз. – Мне еще нужно остролист развесить вокруг дымовых отверстий. Мало ли что может пробраться сквозь них в дом – в нынешнее-то время года!

– Давай я все сделаю, – вызвался Джек.

Отцу, с его хромотой, взбираться по приставной лестнице было непросто, и, хотя тот любил приносить свою боль в дар Господу, порою он с превеликим облегчением перепоручал ту или иную работу сыну.

– Ладно. Нечего тебе сидеть сложа руки. – Отец сел и подхватил дочку на колени.

«Ну и пожалуйста», – подумал Джек.

Когда-то он не на шутку обижался на такое обращение, однако теперь научился лучше понимать отца. Джайлз Хромоног на самом деле не был человеком жестоким; он просто-напросто отчаялся и разочаровался в жизни. В детстве он натерпелся с лихвой и полагал, что Джек более счастливой участи не заслуживает.

«Зато о семье отец заботится ревностнее любого другого», – преданно подумал мальчик.

Джек вскарабкался к дымовому отверстию с одной стороны крыши. Поглядев через весь потолок, он видел и противоположную дыру. Мышь, негодующе пискнув, зарылась в соломенную кровлю. Джек закрепил остролистовые ветки и спустился вниз.

Мать пекла в золе очага особые йольские лепешки. Из самой лучшей овсяной муки, смягченной медом и вкусным гусиным жиром. Края лепешек вытягивались наподобие лучей солнца, а в середине у каждой проделывалось отверстие. Получался амулет против троллей, которые в это время года, сами понимаете, кишмя кишат. Вообще-то своими глазами троллей видели только Бард да Джек, и то далеко за морем, но мать говорила, что лишняя предосторожность не помешает.

К тому времени, как солнце опустилось за западные холмы, вся семья собралась на пиршество в честь Великого Йоля. Отец нагрузил Ромашку корзинами с тушеным гусем, лепешками и репой. Люси семенила впереди, а Джек брел следом, нагруженный мехами с сидром. Длинные синие тени путников скользили по заснеженным полям. Над дорогой витал дым дюжины кухонных костров. В животе у Джека забурчало. За весь день у него маковой росинки во рту не было: чтобы побольше места осталось для праздничного угощения.

И оно того стоило. Столы на козлах, повсюду расставленные в доме вождя, просто-таки ломились от снеди. Тут и пирожки с крольчатиной и с куропатками, и расстегаи с голубятиной, и жаворонки в тесте. Тут и копченая пикша, и солонина. Несколько видов сыра и ячменные лепешки, щедро намазанные топленым салом. А на десерт – целые корзины чуть сморщенных, но по-прежнему вкусных яблок. Семьи приносили с собой, кто что может, а те, у кого нет ничего, – как, скажем, вдова кожевника с детьми, – угощались чем и сколько хотели.

Каждый дом потчевал односельчан своим особым печевом: пампушками из ячменной муки с тмином, мушмулой в соли, хлебцами с привкусом золы, в которой и выпекались. А лучшим лакомством все считали мамины лепешки благодаря подмешанному в них меду.

Самое внушительное блюдо поставлял вождь: овечью голову, расколотую надвое, так, что можно было угоститься и мозгом, и языком. Подавалась голова на огромном деревянном подносе, со всех сторон обложенная ломтями баранины. Поднос обрамлял декоративный узор из вареных яиц, репы и лука, и в каждом углу красовалось по овечьей ноге.

Селяне ели до отвала – пока щеки не залоснились от жира. Один за другим дети помладше засыпали; их переносили в соседний дом. Приглядывать за ними поставили Пегу; она же поддерживала там слабый огонь в очаге. Джек порадовался про себя, заметив, что и Пегу не обделили. Жена вождя подарила ей новое платье. Поношенное, конечно, но из хорошей шерсти и не слишком замызганное.

А до того Пеге позволили положить себе на поднос всяческой снеди. Сгорбившись, девочка проворно набивала рот, как будто боялась, что еду у нее отнимут. У Джека снова заныло сердце, как тогда, во время обряда Малого Йоля. Каково это – всю жизнь быть рабыней? Он прожил в рабстве всего-то несколько месяцев, но и это было ужасно.

А ведь Пега – не единственная рабыня в деревне. Огонь в кузнице поддерживают двое дюжих, молчаливых здоровяков. Весь день рубят дрова, а на ночлег устраиваются в хлеву, вместе со скотиной. Их отец, родом из Беббанбурга, продал сыновей на север: они-де соображали туго.

А сами они что на этот счет думают? – гадал Джек, глядя, как эти двое поглощают пищу в темном углу зала. Они ни с кем не разговаривали, даже друг с другом. Может, немые? Каково это – быть проданным в рабство собственным отцом?

Когда гости наелись до отвала, брат Айден рассказал историю про младенца Иисуса. Ужас до чего интересно, аж дух захватывает: тут тебе и ангелы, и пастухи, и животные, согревавшие божественного малыша своим дыханием. Джек попытался вообразить себе огромную звезду, что указывала путь царям с Востока. Какое, должно быть, чудесное зрелище!

Потом монах завел на латыни «Слышим ангелов с небес», приглашая остальных подпевать. Однако никто из поселян латыни не знал: они могли только подтягивать ему нестройным гулом. Зато позже все воздали должное святочным песням. Кузнец зычно ревел «Остролист и плющ», а его хорошенькие дочки в паре со своими ухажерами отплясывали между столами.

Бард, устроившись в тени, слушал. Арфу он не принес. Малый Йоль и святочные обряды принадлежали ему, а вот Великий Йоль он любезно уступил брату Айдену. Джек надивиться не мог, как сдружились эти двое. Монахи в большинстве своем осуждали и порицали древние обычаи, но брат Айден был не из таких.

Когда, после гибели Святого острова, брат Айден доковылял до деревни, он себя не помнил от горя. В ту пору Барда тоже почитали сумасшедшим; на самом же деле дух старика путешествовал в обличье птицы. Когда Бард вновь воссоединился со своим телом, он принял монаха к себе.

«Это самое меньшее, что я могу сделать, после того как доставил всем столько хлопот», – объяснял он.

Джек подобного великодушия не разделял, потому что кому, как не ему, поручили заботиться о брате Айдене. Ему полагалось приглядывать за тем, чтобы монах был накормлен и время от времени выходил из дома поразмяться. Джек прогуливался с ним по взморью и вынужден был слушать его вечное нытье. Ну да, товарищей брата Айдена постигла страшная участь, однако ж никто из скандинавов не унизил бы себя бесконечными жалобами на судьбу.

Каждую ночь Бард играл на арфе, Джек пел, а брат Айден с остекленевшим взглядом сидел у очага.

«Музыка несет в себе исцеление, – объяснял старик. – Тебе кажется, будто Айден не вслушивается, но это не так. Дух его заперт, словно в ловушке, в объятой пламенем библиотеке Святого острова. Мы поможем ему спастись».

Постепенно кошмары оставили монашка, и тот снова обрел способность самостоятельно о себе заботиться. Селяне построили ему небольшую хижину в форме улья, и он переселился туда.

Брат Айден был трогательно благодарен Барду и никогда ни словом не порицал проклятых язычников.

Пир в честь Великого Йоля постепенно сходил на нет. Жены паковали с собой остатки еды и расталкивали блаженно задремавших мужей. Кузнеца понесли домой рабы; кое-кого из фермеров пришлось бесцеремонно вытолкнуть за порог. Наконец зал опустел.

– Не пора ли нам? – спросила мать.

Она уже закутала Люси в шерстяной плащ.

– Еще нет, – возразил отец. – У меня тут одно дельце есть. Подождем, пока Бард не уйдет.

Бард тотчас насторожился, и от внимания Джека это не укрылось. Впрочем, у старика всегда ушки на макушке.

– Разговор, чего доброго, затянется, – объяснил отец. – Не хочу тебя задерживать: ты небось не чаешь поскорее до постели дойти.

– Я совершенно не тороплюсь, – заверил Бард.

– Да дело-то скучное…

– Я – не заскучаю, – сердечно откликнулся старик.

Отец нахмурился, но тут же деловито обернулся к вождю.

– Я насчет Пеги.

– Девчонка никак что-то натворила? – полюбопытствовал вождь, откидываясь на скамье назад и вытягивая ноги.

– Нет-нет, я о другом. А скажи, как там у нее со здоровьем?

Странный вопрос, удивился Джек.

– Да как у всех детей. Ну, простужается иногда, бывает.

– Работница хорошая?

– А! – Вождь внезапно оживился: сонливости как не бывало. – Работница отменная, таких еще поискать! От горшка два вершка, а вкалывает – просто диву даешься!

– Джайлз, ты чего такое задумал? – встрепенулся Бард.

Люси – сна ни в одном глазу! – нетерпеливо подталкивала отца.

– Это дела хозяйственные, – отмахнулся отец.

– К тебе каждый день мальчишки приходят помогать, – напомнил Бард. – Чего еще тебе понадобилось?

– Да вот надумал прикупить несколько коров, чтоб масло да сыр делать.

Об этих планах Джек слышал впервые. У отца и так хлопот полон рот, дополнительной работы он уже не потянет, даже с помощью деревенских ребят. Такую договоренность придумал Бард, чтобы освободить Джека и заполучить его в ученики. Отец держал кур, голубей, гусей, тридцать овец, а мать хозяйничала на пасеке и в огороде, где росли целебные травы. Летом сажали овес, бобы и репу. Куда тут еще и коровы-то?

– Пега – очень ценная рабыня, – изрек вождь.

– Пега – та еще уродина, да и ростом не вышла. Удивляюсь, как это в ее руках молоко не скисает.

– А вот и не скисает – напротив, превращается в отменные желтые сыры, – ухмыльнулся вождь.

Они еще и торгуются, как будто речь идет об овце!.. Джек был в таком возмущении, что даже язык прикусил, опасаясь наговорить лишнего. Мальчуган поднял взгляд: Бард пристально наблюдал за ним.

– И на вид – сущий заморыш. Будь я коровой, я б пинком выкинул ее из стойла, – хмыкнул Джайлз Хромоног.

– Она их одним взглядом унимает, так же как и пастушьих собак, – отвечал вождь.

– Джайлз, у нас нет места для коров, – напомнила мать.

Значит, мама об этой затее тоже ничего не знает, понял Джек.

– Молчи, – отмахнулся отец. – Даю тебе за девчонку пять серебряных пенни.

– Пять! – вознегодовал вождь. – Да умелые руки Пеги стоят по меньшей мере пятьдесят.

– Пятьдесят – за хворую малявку? Скажешь тоже!

– А ты рожу ее видел? Она же вся в оспинах! Ей теперь великий недуг не страшен. Давай я ее позову – своими глазами убедишься!

– Отец… – робко произнес Джек.

– Молчи. У доильщиц обычно с легкими неладно. Однако, поскольку мы с тобой друзья, я дам тебе десять пенни, – предложил Джайлз Хромоног.

– Отец, покупать рабов – дурно, – проговорил Джек.

В зале повисла гробовая тишина. Все глаза обратились на мальчика.

– Прошу прощения?… – холодно процедил отец.

– Он сказал: «покупать рабов – дурно», – повторила мать.

Джайлз Хромоног вскочил на ноги.

– Как ты смеешь мне прекословить?

– Ну, тихо, тихо, – поспешно вмешался вождь. – Тут у нас есть человек знающий, он нам сейчас все доподлинно обскажет, что хорошо, а что дурно. Брат Айден, ты как считаешь?

«Он же столуется в доме вождя, – подумал Джек. – Он не посмеет перечить хозяину».

Сердце мальчика неистово колотилось в груди, лицо горело. Никогда еще он не бросал вызов отцу открыто, да еще при людях. Джеку отчаянно не хотелось этого делать. Но мальчуган знал, как это ужасно: быть проданным за деньги будто кухонный горшок, чтобы тебя со временем выкинули за ненужностью.

– Рабство – зло, – произнес брат Айден мягко. – Законом рабство не запрещается, как ты сам знаешь, но ты спросил меня, что хорошо, а что дурно. Моих собратьев со Святого острова, тех, что не изрубили на куски, продали в неволю. Да твоих же собственных детей, Джайлз, забрали в рабство, и вернулись они к тебе лишь чудом. И как после этого ты хочешь владеть другим человеком?

Потрескивал огонь в очаге, ветер трепал соломенную кровлю. Отец пристыженно потупился.

– Наверное… наверное, уже не хочу, – буркнул он.

– Па, ты же обещал! – внезапно заверещала Люси. – Ты сказал, что купишь мне Пегу, если я буду хорошей девочкой! А я – была!

– Ах вот в чем, значит, дело, – обронил Бард.

– Джайлз! – охнула мать.

– Мне вправду хотелось завести сыроварню, – оправдывался отец.

– Ты обещал! – рыдала Люси.

– Тише, – промолвила мать, пытаясь оторвать дочку от отца.

Но та с громким плачем вцепилась в него. Джек видел: отцовская решимость тает с каждым мгновением.

– Я же слово дал, – промолвил он, обнимая свою любимицу.

– Вот что я тебе скажу. Я скину цену до сорока серебряных монет, – предложил вождь. Рассуждения брата Айдена его сильно удивили, однако, по всей видимости, ничуть не расстроили. Брат Айден вечно журит людей за какой-нибудь грех – монах, что с него взять!

– Тридцать, – машинально отозвался отец.

– Джайлз, это же приданое Люси! – запротестовала мать.

– Она удачно выйдет замуж без всякого приданого.

– По рукам! – воскликнул вождь.

«Кто-нибудь, вмешайтесь, пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь», – мысленно молил Джек. Он переводил взгляд с брата Айдена на Барда, а те смотрели на него. Внимательно, не отрываясь. Дескать, его дело, не чье-нибудь. Перед мысленным взором Джека возникла картина: Люси закатила истерику во время обряда «огня бедствия», а Пега взяла свечу в свои руки. И мальчуган вдруг понял, какова его роль.

– Я покупаю Пегу за тридцать один пенни, – объявил Джек. – Чтобы дать ей свободу.

Бард и брат Айден заметно расслабились.

– Что? – взревел отец. – Откуда у тебя такие деньги?

– От викингов. Я закопал монеты под полом римской виллы.

– Ты солгал мне? Ты припрятал деньги для своих собственных корыстных целей?… Ты мне не сын больше, бессовестный щенок!

– Я тебе не лгал, – устало проговорил Джек. – Но ты мне все равно не поверишь.

Мальчик весь дрожал от нервного напряжения. Голос его срывался, сердце замирало, однако отступать он не собирался.

– Сей же миг вон из моего дома! – в ярости заорал Джайлз Хромоног. – И чтоб больше не возвращался!

– Па, ты же обещал! – заревела Люси. – А я-то так хорошо себя вела!