Текст книги "Сборник 'Наше отечество' - Опыт политической истории (Часть 2)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)

Ситуация, однако, становится значительно понятнее, если ее "обернуть" и поставить вопрос так: а что эта новая "полувласть", вне зависимости от персоналий, фактически и конкретно сделала, чтобы помочь структурированию своей социальной базы, пусть потенциальной? При бли

жайшем рассмотрении выясняется, что кроме очередной "пропаганды декретами" – ничего существенного, причем практически реализовывать их должен все тот же "аппарат", перед которым склонились и правительственные, и оппозиционные "реформаторы". Ни на нового бизнесмена, ни на старого предпринимателя-директора, ни на часть ВПК, заинтересованную в конверсии и выходе на мировой рынок никто из государственных деятелей опереться то ли не смог, то ли не захотел (о рабочем движении в этом контексте и подавно говорить не приходится; оно оказалось слишком слабым даже для того, чтобы кто-то смог эффективно им манипулировать).

В лучшем случае, целый ряд начавших в 1990 г. самоорганизацию социальных сил пришел к выводу, что "спасение утопающих – дело рук самих утопающих", что все "эти" – не наши, и стал усиленно дистанцироваться и от "коммунистов", и от "демократов", и от "патриотов", используя их в случае нужды чисто инструментально, в худшем – впал в отчаяние (способное при достижении критической точки прорваться неуправляемым взрывом "ох-лы", как любят выражаться идеологи ДС). Оппозиция, ставшая большинством не столько на собственной силе, сколько на слабости и растерянности "реформаторов сверху", осенью и зимой с ужасом обнаружила, что противник оправился от шока и все еще сильнее, а давить на него нечем, ибо за спиной ничего организованного не оказалось. Правда, у "власти" ситуация оказалась зеркально отобразимой, ибо формально располагая ресурсами страны, печатным станком и вооруженными силами, фактически она оказалась настолько идейно-политически дезориентированной и с такой аморфной социальной базой, что слабостью оппонентов воспользоваться не в состоянии – нет ни малейшей ясности, что же делать...

Большинство "партий" по-прежнему приходится оценивать как идейный и социально-психологический феномен, а в наиболее выгодной в этом смысле ситуации оказались те из них, кто изначально не собирался играть (полностью или частично) в псевдо-парламентские кошки-мышки с властями вчерашними и нынешними во имя своей доли от властно-распределительного механизма, а сделавшие ставку на массовые действия с целью его ликвидации как такового.

* * *

Чуть больше четырех лет отделяют два очередных съезда КПСС. Не только в масштабах истории, но и в пределах одной человеческой жизни величина небольшая. Но как много значит в жизни страны этот период. И какой бы новый поворот не уготовила судьба нашему многострадальному Отечеству, этот отрезок времени в его истории много лет будет объектом пристального изучения. Действительно, ведь в этот период советское общество совершило стремительный рывок от авторитарно-бюрократического режима к демократии. Тоталитарная система пошатнулась, по ее устоям были нанесены сильнейшие удары. Но они еще полностью не разрушены. Как нет пока и зрелых институтов демократии, ее инфраструктуры. Иначе и быть не могло, если оценивать трезво стартовые условия: традиции, мифологизированное сознание, менталитет, почти полную монополию государственной собственности. Для полноценной демократии в СССР не было и не могло быть в достатке необходимых "строительных материалов". Ее утверждение к тому же требует достаточно длительного времени.

Тем поразительнее те значительные перемены, которые произошли в советском обществе так быстро. Россия – страна казенная, грустно заметил в свое время А. П. Чехов. Но после Октября 1917 г. опухоль казенщины невероятно разрослась, ее метастазы проникли во все поры, во все клеточки общественного организма. Опухоль срослась с обществом, лишила его гражданской жизни, унифицировала все: от ширины брючины до диапазона мысли. И вот через этот, казалось бы, несокрушимый монолит казенщины пробиваются и идут в бурный рост животворные идеи и много лет невиданные здесь явления. Миллионы людей поднялись с колен, расправили плечи, осознали ни с чем не соизмеримое значение свободы. Монолит дал сильные трещины. Но это, конечно, не всем по душе. Казенщину поддерживают и те, которых Е. Евтушенко метко назвал "рыцарями инерции", и те, кто живет с оглядкой, по принципу, хорошо выраженному в популярных в первые годы перестройки строчках: "Товарищ, верь, пройдет она, так называемая гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит наши имена".

Несмотря на отчаянное сопротивление одних и пассивность других, на объективные трудности, демократия в СССР утверждается, расширяется ее социальная база. От

ношение к демократическим преобразованиям было и остается предметом острейшей идейной борьбы внутри КПСС. Как единственная многие годы партия в стране, к тому же правящая, КПСС естественным образом впитывала в себя людей с разными идейными ориентациями и жизненными установками. Немало в нее пришло тех, кто преследовал сугубо личные, корыстные интересы. Но в основном партия пополнялась социально активными людьми, хорошо понимавшими, что реализовать эту активность, свою гражданскую позицию вне партии было бы весьма затруднительно. Монолитным единством КПСС никогда не отличалась. Утверждения такого рода – очередной миф, быстро развеявшийся в ходе перестройки. В партии, как оказалось, был представлен весь классический политический спектр, от анархистов до монархистов.

Оценить дистанцию, преодоленную за четыре года и обществом, и партией прежде всего можно, сопоставив, в частности, новую редакцию Программы КПСС, принятую ее XXVII съездом, и Программное заявление XXVIII съезда партии. В партии, особенно в ее аппаратной части, XXVII съезд ожидался с большими надеждами. Предстояло решениями съезда не только подкрепить и развить курс, взятый апрельским Пленумом, но и освятить, узаконить миф о КПСС как инициаторе перестройки. Мифотворчество – не проявление причуд власти и пропаганды, оно всегда выполняло вполне определенные служебные функции. Основная среди них, безусловно, идеологическая: обработка сознания людей, внедрение в него и упрочение определенных стереотипов. А в конкретном случае с "инициаторами" решалась немаловажная и традиционная для КПСС задача распределения ответственности, а точнее воспроизводства режима безответственности. Если 19 миллионов членов КПСС выступили с инициативой перестройки, то все они вместе и каждый в отдельности несут ответственность за ее результаты. Так было всегда. Власть, право решать принадлежала узкой коллегии лиц, а ответственность за эти решения несли все, то есть никто конкретно. Так было и в годы перестройки. Никто персонально не отвечал за ошибки и провалы, ибо решения принимались будто бы по воле партии и народа.

XXVII съезд ожидался как событие поистине историческое. Ведь ему предстояло обсудить и принять новую редакцию Программы КПСС. Иными словами, не только определить задачи партии и страны на ближайшее пятилетие, но и наметить более отдаленные цели. "Речь идет о

том, – говорил М. С. Горбачев в докладе на съезде, – каким вступит Советский Союз, каким станут облик и позиции социализма на международной арене, каков завтрашний день человечества". Предстояло, таким образом, подумать не только о собственной судьбе, но и о братьях по классовой борьбе, попутно позаботиться о людях всей планеты. И, конечно, важно было найти достойный выход из того пикантного положения, в котором оказалась КПСС в связи с полным провалом ее Программы, принятой на XXII съезде. И дело не только в том, что к 1970 г. Советский Союз не превзошел по производству продукции на душу населения США, а к 1980 г. – не было обеспечено изобилие материальных и культурных благ для всего населения, как обещала КПСС. Не сбылся ни один прогноз принципиального характера из III Программы относительно капитализма и развития человечества в целом, которое почему-то не воспользовалось указаниями и методическими рекомендациями КПСС.

И была в "хрущевской" Программе пренеприятная заноза, особенно в контексте проводившегося после апреля 1985 г. политического курса. В обанкротившейся Программе утверждалось: "Человечество вступает в период научно-технического переворота, связанного с овладением ядерной энергией, освоением космоса, с развитием химии, автоматизации производства и крупнейшими достижениями науки и техники. Но производственные отношения капитализма слишком узки для научно-технической революции. Осуществить эту революцию и использовать ее плоды в интересах общества может только социализм". Посылка была, безусловно, верна, а вот выводы из нее жизнь опровергла полностью. С начала 80-х годов готовился Пленум ЦК КПСС, призванный найти, наконец, решения, способные стимулировать научно-технический прогресс в СССР. Он так и не состоялся – ни Пленум, ни искомый прогресс. Но в 1986 г. реализация идей "ускорения" и "обновления" социализма жестко связывалась именно с плодами НТР. И мощный толчок движению в объятия науки призван был дать XXVII съезд.

По существу, КПСС с 70 года, когда обнаружилась явная ущербность и нереалистичность II Программы, жила и действовала без основополагающего руководящего документа. Теоретические суррогаты в форме концепции развитого социализма себя исчерпали. Партия остро нуждалась в научно обоснованной перспективе. Без Программы ведь и партии нет. Найти выход из затянувшегося безмер

но программного кризиса и должен был XXVII съезд. При этом решили, спасая честь III Программы и партии, пойти лишь на новую ее редакцию, воспроизведя в документе все выдержавшие испытание временем основополагающие теоретические и политические установки. Недальновидный шаг. На XXVIII съезде пришлось не только принимать Программное заявление, резко рвущее со многими из этих установок, но и заявить о необходимости подготовки новой программы.

А в 1986 г. новая редакция Программы была дружно одобрена съездом. В чем же ее суть? Документ заметно изменился внешне. Он стал лаконичнее, строже, уточнилась его структура, была убрана практически вся конкретика: минимум цифр и максимум общих деклараций. А в содержательном плане документ почти не предлагал новых, вдохновляющих идей. И в новой редакции Программа исходила из оценки всей истории СССР как процесса неуклонного восхождения к вершинам социального прогресса, а также из того, бесспорного для КПСС факта, что общий кризис капитализма углубляется и "неотвратимо сужается сфера его господства, становится все более очевидной его историческая обреченность". Империализм США клеймился как цитадель международной реакции.

Новая редакция приписывала советскому обществу те вожделенные качества социализма, которые стали уже будто бы реальностью. В их числе, к примеру, и такое: " – сложился основанный на социальной справедливости, коллективизме и товарищеской взаимопомощи социалистический образ жизни, дающий человеку труда уверенность в будущем, духовно и нравственно возвышающий его как творца новых общественных отношений, собственной судьбы". Рядовой советский человек, член КПСС в том числе, весьма смутно представлял себе, как он участвует в созидании новых общественных отношений и в чем, собственно говоря, их новизна. Разве что идеологическим послушанием. Человек, строго соблюдавший установленные системой "правила игры", действительно был уверен в своем достаточно скромном будущем. "Разумное" потребление, низкий уровень доходов "человека труда" входили в правила распределительной системы.

Как выяснилось вскоре, не все установившиеся в обществе порядки находились в ладах с требованиями справедливости. Именно, начиная с 1986 г., постепенно в фокусе общественного внимания оказывается проблема привилегий. Строго говоря, те или иные привилегии получали

практически все социальные слои и группы. Но все они, как правило, были связаны с трудом, его условиями и никогда не достигали того объема "услуг", которыми пользовались люди, оказавшиеся на вершине управленческой пирамиды. Партийно-государственная бюрократия пользовалась сетью специальных магазинов, поликлиник, больниц, ателье, распределителей, санаториев, государственных дач. Льготные тарифы на различные услуги, доплаты, дотации на питание в столовых. Все это дозировалось в соответствии с должностным статусом. По мере того, как эта "практика" становилась достоянием гласности, в обществе нарастало возмущение. Миллионы людей чувствовали себя одураченными и все большее число их требовало: "долой привилегии аппарата". Пожалуй, по отношению ни к одной другой проблеме планка единства, согласия в обществе не поднималась так высоко за все годы перестройки.

Довольно быстро обнаружилась несостоятельность и других мифов о замечательных завоеваниях социализма и его неоспоримых социально-экономических, политических, идейных и моральных преимуществах. И в спор с декларациями новой редакции Программы вступили реалии жизни, как только чуть-чуть ослабла идеологическая дисциплина и появилась возможность вещи и явления называть своими именами. Авторы новой редакции, а вслед за ними и съезд довольно ловко ушли от ответов не неприятные вопросы, связанные с доктринальными требованиями к социализму. Предполагалось, что уже на этой фазе, при социализме, объединившиеся производители не будут больше обмениваться товарами и не будут производить стоимости. Проблема отмирания товарного производства (как и задача догнать и перегнать США) просто замалчивается. Важнейший признак социалистического общества, его бесклассовый, социально однородный характер. А в этих условиях за ненужностью отмирает государство, его репрессивные институты. Для того, чтобы снять грех нерешенности этих проблем с реального социализма, прибегают к смелой теоретической "новации". В новой редакции утверждается, что сам коммунизм будет иметь будто бы две фазы: низшую и высшую. Таким образом, в условиях "низшего" коммунизма могут успешно существовать классы, товарное производство, государство, общественное разделение труда, а в купе с ними и многочисленные "родимые пятна" капитализма. А перспектива реализации полного коммунизма относилась куда-то в глубь следующего тысячелетия.

Международные, внешнеполитические сюжеты в новой редакции также выстраивались на традиционной основе. Современный мир рассматривался как почти не изменяющаяся, застывшая трехмерная метаструктура: капитализм, социализм, развивающиеся страны. Единственным источником его развития выступала лишь непримиримая конфронтация (вместо борьбы речь шла о соревновании) двух общественных систем. Вместе с тем, ставилась и весьма социально привлекательная задача: добиться к 2000 году ликвидации ядерного оружия. А поскольку решить ее в одиночку СССР не мог, то эта программная установка легла в основу динамичной и прагматичной внешней политики М. С. Горбачева, быстро принесшей ощутимые результаты.

Во всем остальном новая редакция Программы КПСС строго была выдержана в духе социалистического менталитета. Самообман. Неадекватное видение действительности. Переоценка административно-командных методов. Абсолютная уверенность, что с помощью нового набора слов и лозунгов, лучшей организацией дела можно привести в действие мощные резервы человеческого фактора и совершить стремительный рывок к качественно новому состоянию общества. Словом, как в одной из миниатюр А. Райкина: "Думать надо, соображать! Тогда будет один большой порядок и один маленький перекур". С высоты прошедших лет можно критиковать и новую редакцию Программы, и итоги XXVII съезда в целом по многим параметрам. Но нельзя забывать, что тогда социалистический менталитет господствовал в обществе. Именно на нем базировалась обновленческая эйфория первых лет перестройки, которая, кажется, охватила тогда большинство людей, в том числе и критически мысливших интеллигентов. Уже в 1988 г. в издательстве "Прогресс" вышла книга (сборник статей) "Иного не дано", быстро получившая известность. В ней освещался широкий круг проблем, ставились и решались они остро, нетрадиционно. Среди авторов ведущие радикальные интеллектуалы. Так вот в основе своей эта книга охранительна по отношению к социализму и КПСС. Ее основной пафос – очищение социализма от деформаций и искажений.

И тем не менее ее появление в определенных кругах КПСС вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Только два года спустя в условиях острой дискуссии и жесткого противостояния консервативных и демократических сил на XXVIII съезде КПСС многие идеи, положения, выводы

этой книги войдут в Программное заявление съезда. Уже само название этого документа "К гуманному, демократическому социализму" фактически означало, что общество, сложившееся в СССР, имеет мало общего с гуманизмом и демократией. Заявление фиксировало кризисное состояние советского общества и глубинные истоки его связывало с деформациями идей социализма в прошлом. Съезд наметил программу действий КПСС, включавшей как меры экстренного порядка, так и стратегические установки. Они включали, среди прочего, необходимость формирования и развития многообразных и равноправных форм собственности, в том числе и "трудовой частной собственности". Допускались свобода предпринимательства и индивидуальное хозяйство на земле. Предполагалось отделить функции государственного управления от непосредственной хозяйственной деятельности, осуществить демонополизацию производства, банковского и страхового дела. И многое другое.

Утверждалось, в частности, что "КПСС решительно отказывается от политического и идеологического монополизма... Динамика перемен диктует ускорение преобразования КПСС в подлинно политическую партию..." В отредактированной Программе роль партии трактовалась принципиально иначе: "В новых исторических условиях, когда перед страной встали ответственные задачи во внутреннем развитии и на международной арене, в жизни советского общества закономерно возрастает руководящая роль партии, предъявляются более высокие требования к уровню ее политической, организаторской и идеологической деятельности". Между этими двумя документами – эпоха. Но лишь для КПСС как системы. И пока делегаты XXVIII съезда (и то далеко не все) прорывались через напластования социалистической ментальности к осознанию идей, звучавших и не услышанных, не востребованных два года тому назад, они не заметили, что авторы этих идей и их единомышленники, в лице сильно выросшего слоя радикально настроенной интеллигенции и некоторых групп рабочих, ушли уже далеко вперед. Этот, постоянно углублявшийся разрыв между аппаратной частью КПСС и обществом, постоянное запаздывание и неточная реакция политического руководства страны на процессы и явления, происходившие в обществе, своими корнями уходят в прошлое, тесно связаны с ментальностью. Но ощущаться это стало сколько-нибудь рельефно именно после XXVII съезда и, прежде всего, в связи с огромной тра

гедией для советских народов – аварией на Чернобыльской АЭС.

XXVII съезд КПСС проходил в основном по хорошо апробированному сценарию. Правда, меньше было помпезности, больше критики и откровенности. Тональность разговора была задана докладом Генерального секретаря. Основной итоговый вывод съезда, закрепленный в новой редакции Программы, звучал так: "Это программа планомерного и всестороннего совершенствования социализма, дальнейшего продвижения советского общества к коммунизму на основе ускорения социально-экономического развития страны". Идеи ускорения развития и обновления социализма выступали как методологическая основа и такого документа съезда, как "Основные направления экономического и социального развития СССР на 1986–1990 годы и на период до 2000 года" и, естественно, 12-го пятилетнего плана. По мере того, как обнаруживалась недейственность этой методологии, непродуктивность принятых съездом решений и нарастание экономических трудностей, стали обнажаться разные подходы к решению назревших проблем, к поиску путей выхода из кризиса и в обществе, и в партии.

Надо отметить, что на начальных этапах перестройки эти различия не приобрели еще характер противостояния, острой конфронтации и развивались они в рамках господствующего менталитета. Однако истоки будущей оппозиции курсу М. С. Горбачева и верхам КПСС стоит искать в неудовлетворенности, хотя и ярко не выраженной, итогами съезда. Причем неудовлетворенности с разными векторами интересов. Политическое руководство страны достаточно быстро, через несколько месяцев, почувствовало, что мобилизующий потенциал съезда не срабатывает, не приносит нужного эффекта. Ускорение не получалось. Мучительные поиски выходов из ситуации, а велись они, естественно, в границах курса на обновление социализма, подвели к решению сочетать традиционные методы, прежде всего оживить кадровую политику и ввести в действие нечто новое – элементы реальной демократии, и с их помощью, наконец, "активизировать человеческий фактор". Ощущалась необходимость новых решений, конструктивных действий.

26 апреля 1986 г. в 1 час 23 минуты произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Большая беда пришла к народам СССР. Ее масштабы и истинные последствия еще не осознаны в полном объеме и пять

лет спустя. Но тогда советских людей неприятно поразила, оскорбила позиция руководства Союза. Информация об аварии в СССР была обнародована с большим опозданием. В результате в Киеве, во многих городах и поселках, попавших в зону поражения, проходили первомайские демонстрации. Не принималось никаких срочных мер защиты от радиации. Истинные размеры трагедии замалчивались ряд лет, а в мае 1986 г. опасность искусственно преуменьшалась. Но когда полуправда все же стала известна, наши народы ожидал новый удар. Великая страна в критической ситуации демонстрировала растерянность и беспомощность. Многие годы твердили о мощи гражданской обороны в СССР, тратили на нее огромные деньги. И колосс этот вдруг рухнул, в течение нескольких дней обнаружив свою несостоятельность. Ученые, специалисты, военнослужащие, рабочие, собравшиеся в Чернобыль из разных уголков Отечества, проявили героизм и мужество, большую профессиональную зрелость, обуздали в конце-концов вышедший из-под контроля реактор. Но все это ценой колоссальных усилий, ценой здоровья и даже жизни и вопреки системе, вопреки порядкам, которые она культивировала. Это наблюдалось еще не раз за годы перестройки. В том числе и прежде всего во время тяжелого землетрясения в Армении в декабре 1988 г. Все эти стихийные и рукотворные катастрофы высвечивали как закономерность противостояние самоотверженности, профессиональной чести, жертвенности и разгильдяйства, неумелости, преступного равнодушия. Чернобыльская катастрофа нанесла сильные удары по некоторым столпам социалистического менталитета. Трагично обнажила, что мы оказывается и не самые передовые, и не самые сильные. А насчет нашей неумелости, кажется, уже и до этого потрясения особых сомнений не было.

В 1986 г. с высоких партийных трибун все чаще стали говорить о силах, тормозящих ускорение и процессы обновления. При этом имелись в виду консервативные силы внутри действующих структур политического руководства и хозяйственного управления. Назревала перетряска кадров. Строго говоря, кадровые перемены начались еще в 1985 г. Сейчас же требовалось придать этим процессам должный масштаб. С другой стороны, именно в 86 г. зародились ростки новых политических сил и зародились парадоксальным образом. Многие интеллектуалы – публицисты, обществоведы, деятели литературы и искусств –остро неудовлетворенные серостью, теоретической импотент

ностью, уходом от злободневных проблем жизни в новой редакции Программы КПСС, обратились к переосмыслению многих явлений советской истории и действительности. Занялись этим в надежде помочь М. С. Горбачеву и перестройке новым знанием, более объемным видением и честными оценками того общества, которое называлось реальным социализмом в СССР. Результаты этой работы со временем все в большей мере становились достоянием читающей и думающей общественности.

Январский поворот. Действительно, январский (1987 г.) Пленум ЦК КПСС –явление во многих отношениях поворотное. Именно он дал мощный импульс реальной демократизации советского общества, инициировал многие процессы, в том числе усилил внимание к творческому осмыслению состояния страны и его причин. Он вывел на новые орбиты гласность. М. С. Горбачев тонко и своевременно почувствовал, что надежды на перемены к лучшему, связанные с решениями XXVII съезда КПСС, не сбываются. Его стратегия на ускорение не просто оказалась под вопросом. Надо было либо признавать ошибочность этого курса, либо, сохраняя внешнюю оболочку, наполнить его принципиально новым содержанием. И Генеральный секретарь ЦК КПСС, его окружение решаются на, безусловно, смелый шаг. Якобы отталкиваясь от установок съезда партии, ведь после него не прошло еще и года, предложить партии существенно новую программу деятельности, радикально скорректировать маршруты движения общества. Пленум, вне сомнения, приободрил складывающиеся перестроечные силы, внушил уверенность, что перестройка – это реальная политика, а не традиционные бессодержательные декларации. То, что происходит в СССР – это серьезно, заговорили после Пленума и за рубежом.

В начале 1987 г. М. С. Горбачев полностью владел инициативой и пользовался широчайшей поддержкой в народе. На это же время приходится и короткий период резко возросшего доверия к КПСС. Анализ доклада Генерального секретаря на Пленуме, в сопоставлении с его более поздними выступлениями, показывает, что он поднялся до максимально возможного уровня новаторства в рамках социалистического менталитета. В последующем М. С. Горбачев выдвигал и более смелые, неожиданные для руководителя КПСС идеи: о многопартийности, об отмене статьи 6 Основного Закона СССР, о плюрализме форм собственности и многое другое, к сильному неудовольствию многих его товарищей по партии. Но это уже не было собственным

его выбором, инициативой, в точном смысле слова, а происходило вынужденно, под давлением обстоятельств, общественного мнения.

Январский доклад Генерального секретаря ЦК, наряду с обилием традиционных сюжетов, содержал значительные элементы новизны. И прежде всего относительно выявления истоков сложившегося в стране положения. Это было сделано несравненно глубже, чем раньше. Неожиданно прозвучали критические замечания по поводу утвердившихся теоретических представлений о социализме. По мнению докладчика, они законсервировались на уровне 30–40-х годов, что привело к абсолютизации сложившихся на практике форм организации общества. Такой подход резко контрастировал с обычными упреками в адрес общественных наук и призывами к ним углублять исследования, преодолевать отрыв от практики. Доклад звал преодолеть предубеждения относительно роли товарно-денежных отношений и действия закона стоимости, их прямое противопоставление социализму как чего-то чужеродного. Отмечалось, что произошло ослабление контроля за тем, кто и как распоряжается социалистической собственностью, в результате чего она оказалась лишенной реального хозяина. Критиковалось неправильное отношение к кооперативной собственности. Несмотря на вполне объяснимую ограниченность этого анализа, целый ряд выводов из него, вне сомнения, приближал к пониманию истинных причин болезненного состояния общества.

Впервые предпринималась попытка дать целостное представление о перестройке, как о повороте и мерах революционного характера. К обсуждению предлагалась широкая программа этих самых мер. В центре их – радикальная демократизация практически всех секторов общественной жизни. "Речь, разумеется, не идет, – оговаривался докладчик, – о какой-то ломке нашей политической системы". И тем не менее программа впечатляла своей конкретностью. В их числе: подготовка Закона о госпредприятии, развитие кооперации, выборность руководителей предприятий и их структурных подразделений, совершенствование советской избирательной системы, глубокие изменения в практике формирования выборных органов в партии и других общественных организациях. Все это так или иначе вошло в жизнь, реализовалось с разной мерой успешности. Впервые за годы перестройки в конкретную плоскость была переведена проблема соотно

шения выборных и исполнительных органов Советов народных депутатов, в КПСС, в других общественных организациях.

В контексте всей совокупности этих задач рассматривались различные аспекты обновления кадровой политики. Работа с кадрами – сюжет для КПСС традиционный. Более того, как известно, она всегда рассматривалась в качестве основного рычага реализации партийной политики. Свято было правило, что новый поворот в политике требует притока свежих сил в кадровый корпус. За рамки таких подходов соответствующий раздел доклада М. С. Горбачева не вышел. Относительные признаки новизны можно обнаружить лишь в нескольких моментах. К примеру, альтернативные выборы тайным голосованием секретарей партийных комитетов. Лейтмотив этой части доклада – настойчиво искать новые, продуктивные кадровые решения на всех уровнях и во всех сферах управления, хозяйствования и общественной жизни.

Январский Пленум продолжил линию на обновление Политбюро и секретариата ЦК. Из состава Политбюро был выведен Д. А. Кунаев. Кандидатом в члены Политбюро был избран А. Н Яковлев. Секретариат пополнился А. И. Лукьяновым, Н. Н. Слюньковым, от обязанностей секретаря ЦК был освобожден М. В. Зимянин. На этом Пленуме была высказана мысль о целесообразности проведения партконференции. Через пять месяцев июньский Пленум ЦК принял решение созвать XIX Всесоюзную конференцию КПСС 28 июня 1988 года в Москве.

В 1987 г. отмечалось 70-летие Великой Октябрьской социалистической революции. 2 ноября в Кремлевском Дворце съездов по случаю юбилея состоялось совместное торжественное заседание ЦК КПСС, Верховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР. С докладом "Октябрь и перестройка: революция продолжается" на нем выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС. Вопреки собственному утверждению: "Честность – аксиома исторического анализа", –докладчик и его соавторы встали на путь слабо замаскированной апологетики послеоктябрьской истории страны. Достаточно указать на два сюжета. Трактовка ситуации в 20–30-е годы после Ленина. Оказывается, вся вина за случившееся лежит на Л. Д. Троцком и представителях "новой оппозиции", которые встали на фракционный путь, навязывали партии дискуссию, рассчитывая на ее раскол. (Через 2,5 года эта терминология придет в нашу действительность в ходе дис