Текст книги "Сборник 'Наше отечество' - Опыт политической истории (Часть 2)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)

В ход была пущена версия о "контрреволюционном заговоре в Красной Армии". Группа следователей Особого отдела ГУГБ НКВД СССР под руководством Н. Г. Жу-рид-Николаева, М. С. Ушакова-Ушимирского проводила следствие самыми недозволенными и жестокими методами. Из обвиняемых были выбиты показания относительно антисоветской и контрреволюционной деятельности, 12 июня в закрытом судебном заседании они были приговорены к расстрелу. В этот же день было арестовано еще более 800 человек комсостава Красной Армии.

К этому времени чистка затронула наркомат внутренних дел, сотрудников советской военной разведки. В мае 1937 г. IV управление Генштаба РККА было выведено из подчинения Комиссариата обороны и передано в ведомство НКВД. Специальный уполномоченный Ежова заместитель начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД С. М. Шпигельглаз был командирован для ревизии всей советской заграничной агентуры. Многие кадровые разведчики отзывались в СССР и здесь уничтожались. Предлоги отзыва были разными: одним предлагали другую работу, другим – повышение и отдых, третьим предлагали получить правительственные награды. По свидетельству В. Г. Кривицкого, возглавлявшего советскую разведку в Западной Европе, число репрессированных составило к маю 1937 года 350 000 человек. По прямому указанию Сталина была свернута вся работа советских разведчиков в фашистской Германии. Впоследствии это отрицательно сказалось в начальный период Великой Отечественной войны.

Однако и в этих условиях было противодействие репрессиям. Против пытались выступать члены и кандидаты в члены ЦК партии. Так, в ходе работы июньского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП (б) нарком внутренних дел Н. И. Ежов выступил с сообщением о разоблачении грандиозного контрреволюционного заговора внутри партии и государства. Он просил санкции пленума пролонгировать чрезвычайные полномочия органам государственной безопасности для окончательного выкорчевывания контрреволюционного подполья в партии и государстве. Сталин поддержал это предложение и предложил высказаться членам ЦК партии. Пленум проходил в сложной обстановке. Была уже фактически решена участь Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова. На пленуме были исключены из состава ЦК и кандидатов в члены ЦК 38 видных деятелей партии и государства.

Неожиданно для Сталина и всех присутствующих против выступили Г. Н. Каминский и И. А. Пятницкий. Ярким и образным было выступление наркома здравоохранения СССР Г. Н. Каминского. "Так мы перестреляем всю партию",–сказал он. Он был арестован в ходе работы пленума начальником ГУГБ НКВД СССР М. П. Фринов-ским. Его обвинили в создании террористической организации правых в наркомздраве. Еще больший резонанс имело выступление на пленуме заведующего политико-административным отделом ЦК ВКП (б) И. А. Пятницкого. Долгое время он находился на работе в Коминтерне, а с 1935 г.-в аппарате ЦК партии. Он прямо заявил, что в работе органов государственной безопасности существует много недозволенных приемов и методов, что нужны не чрезвычайные полномочия, а комплексная проверка работы органов. Сталин прервал заседание пленума. В перерыве Пятницкого пытались уговорить Каганович, Ворошилов и Молотов. Однако он продолжал стоять на своем. После перерыва Н. И. Ежов высказал политическое недоверие И. А. Пятницкому. По решению пленума ему дали двухнедельный срок для объяснений с партией. Через две недели он был арестован самим Ежовым. Ему предъявили обвинение в создании контрреволюционной троцкистской организации в Коминтерне. Показания против него дали арестованные к этому времени Бела Кун, В. Г. Кнорин и другие ответственные работники Коминтерна.

На следующем пленуме в октябре (1937 г.) были исключены из состава ЦК еще 20 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП (б).

В этих условиях сопротивление сталинизму, репрессивной политике принимало различные формы. Одной из таких форм были апелляции к международному рабочему классу. Это были в первую очередь советские разведчики и дипломаты. Одним из первых был И. Рейс (настоящее имя Н. М. Порецкий, псевдоним "Людвиг"). Летом 1937 года он отказался от сотрудничества с советской военной разведкой и передал в адрес ЦК ВКП (б) письмо и орден, которым был в свое время награжден. Он призывал к борьбе против сталинщины и звал назад к Ленину. Свои надежды он связывал с деятельностью IV Интернационала, созданного Л. Д. Троцким. В начале сентября 1937 г. он был убит сотрудником заграничного оперативного центра ГУГБ НКВД СССР. В октябре 1937 г. на положение невозвращенца перешел В. Г. Кривицкий. Занимая пост руководителя советской военной разведки в Запад

ной Европе, он был хорошо информированным разведчиком-аналитиком.

5 декабря 1937 г. В. Г. Кривицкий обратился с заявлением в рабочую печать с апелляцией на действия Сталина. Кроме этого он опубликовал серию статей в периодической печати с разоблачением внутренней и внешней политики сталинского руководства. В 1939 г. в США и Англии вышли его книги – "На сталинской секретной службе" и "Я был агентом Сталина". Его особенно тревожил альянс Гитлера и Сталина. В феврале 1940 г. он был убит или застрелился сам в отеле "Бельвю" в США.

Тогда же осенью 1937 г. отказался вернуться в СССР советский полпред в Афинах А. Бармин (Графф). 1 декабря он опубликовал в газетах свое заявление в Комитет по расследованию Московских процессов, в котором решительно осуждал и порывал со сталинщиной. А. Бармин проживал в Париже, а затем перебрался в США. Им была подготовлена и опубликована книга "20 лет на советской службе".

Еще больший резонанс имело выступление против Сталина Ф. Ф. Раскольникова, бывшего полпреда СССР в Болгарии. Он обратился с открытым письмом к Сталину и опубликовал одновременно статью "Как меня сделали врагом народа", в которых разоблачил подоплеку не только судебных процессов, но и всей внутренней политики Сталина. По сути дела, это был обвинительный акт сталинщине. В отличие от Рейсса, Кривицкого и Бармина Ф. Раскольников был членом партии с дореволюционным стажем, активным участником социалистической революции. Его хорошо знали, и он пользовался большим авторитетом среди партийных и советских работников. Его выступление имело наибольший резонанс для мирового общественного мнения.

Тогда же сорвалась попытка организовать судебный процесс за рубежом. В качестве обвиняемого был выбран чешский коммунист Антон Грилевич, которого пытались представить агентом гестапо. Не состоялся также и процесс вредителей в Коминтерне. И. А. Пятницкий долгое время отказывался давать показания против своих коллег и товарищей по борьбе.

Против нелепых, необоснованных обвинений выступали и сотрудники НКВД. Так, начальник УНКВД по Дальневосточному краю Т. Д. Дерибас, ознакомившись с протоколом допроса арестованного председателя Дальневосточного крайисполкома Г. И. Крутова, составленным следователем

A. А. Арнольдовым, заявил: "Эти показания на "Крутова"

следователя Арнольдова", – и отказался проводить аресты

по этим показаниям. Дерибас решительно пресекал какие

либо нарушения законности. Об этом было доложено

Ежову, и Т. Д. Дерибас был освобожден от занимаемой

должности и откомандирован в распоряжение наркома

внутренних дел. Позже он был арестован и расстрелян

за нежелание бороться с врагами народа. Такая же

судьба постигла начальника УНКВД по Винницкой области

Волкова и Джамбульской области Капустина. 74 военных

прокурора отказались дать санкции на аресты и были в

конечном итоге сами подвергнуты необоснованным репрес

сиям.

В октябре 1937 года "заслуги" Н. И. Ежова в борьбе с врагами народа были отмечены орденом Ленина. Он стал кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП (б). Репрессивная политика не ослабевала. Шло осуждение по спискам. Так, 23 октября 1937 г. в ЦИК СССР поступил список на 83 человека из числа руководящих советских работников с просьбой Ежова дать санкции на осуждение их по первой категории. Ровно сутки потребовалось Генеральному прокурору СССР А. Я. Вышинскому, чтобы проверить правильность предъявленных обвинений и подтвердить обоснованность вынесения приговора. Среди отделов внутри центрального аппарата, управлений краев и областей, наркоматов союзных республик проводилось даже своеобразное социалистическое соревнование по разоблачению и уничтожению врагов народа. Документы свидетельствуют, что в течение одного только 1937 г. в среднем 4–5 раз сменилось руководство краеобластных и республиканских партийных и советских органов.

Советские и партийные органы захлестнула волна доносительства и шпиономании. Все искали врагов народа и шпионов иностранных разведок. Пример в этом подавали сами руководящие работники. Так, по доносам Л. М. Кагановича, его запискам, направленным Ежову, летом и осенью 1937 года были арестованы, а позднее репрессированы почти все начальники железных дорог, руководители служб, ученые-железнодорожники. Многие смелые проекты объявлялись вредительскими. Такой же чистке подвергся и наркомат иностранных дел после прихода к руководству

B. М. Молотова.

Очевидно, желая еще больше укрепить свои позиции, Н. И. Ежов выступил инициатором переименования города Москвы в Сталинодар. Сохранившиеся документы свиде

тельствуют, что были "организованы" обращения трудящихся с письмами на имя Н. И. Ежова о переименовании Москвы. Соответствующие представления были заготовлены в ЦИК СССР и Политбюро ЦК ВКП (б). В честь будущего Сталинодара сочинялись стихи. Однако, по свидетельству М. И. Калинина, против этого выступил сам И. В. Сталин. Это было в конце 1937 – начале 1938 г.

На январском (1938 г.) Пленуме ЦК ВКП (б) был осужден формально бюрократический подход к исключению из партии. Однако репрессии прекращены не были. В марте 1938 г. состоялся процесс 21. На скамье подсудимых были Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, Г. Г. Ягода и другие. Обвинения были стандартными – "контрреволюционные вредители", шпионы, диверсанты. К этому набору прибавилось обвинение в отравлении Горького, его сына, В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева. Прошение о помиловании Верховный Совет СССР отклонил. За осужденного по этому процессу доктора Плетнева ходатайствовал Ромен Роллан. Он отправил телеграмму на имя М. И. Калинина и И. В. Сталина. Однако и это не помогло. НКВД, набрав громадную силу, в отдельных случаях перестал считаться с мнением не только советских, но и партийных органов. Н. И. Ежов уже не считался даже с председателем Совнаркома В. М. Молотовым и летом позволил себе грубую шутку в отношении его.

13 июня 1938 г. на Дальнем Востоке бежал в Маньчжурию и сдался, попросив убежища в японской военной миссии, Г. С. Люшков. Он занимал должность начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю, был депутатом Верховного Совета СССР. Ставленник и выдвиженец Ежова, отвечая на вопросы корреспондентов, Люшков заявил: "Я изменил Сталину, но никогда не изменял моей Родине, которая вся ненавидит диктатора". Тем не менее Люшков выдал японскому военному командованию планы и дислокацию частей ОДКВА.

Для расследования обстоятельств побега Люшкова прибыли Л. 3. Мехлис и М. П. Фриновский. Фактически именно они спровоцировали конфликт с японцами у озера Хасан. Итогом Хасанских событий стало смещение и осуждение В. К. Блюхера.

В сентябре 1938 г. на заседании Политбюро было принято решение разработать постановление Совнаркома и Политбюро ЦК ВКП(б) об ограничении репрессий. 17 ноября такое совместное постановление было принято. Этим постановлением упразднялись внесудебные органы

"тройки", усиливался прокурорский надзор, пересматривались дела, следствие по которым не было закончено. 25 ноября от занимаемой должности наркома внутренних дел был освобожден Н. И. Ежов, и его место занял Л. П. Берия, работавший в то время заместителем у Ежова. Н. И. Ежов оставался на посту наркома водного транспорта и в Бюро партийного контроля. Он принимал участие в подготовке XVIII съезда партии. В марте 1939 г. Н. И. Ежов был арестован. Его обвинили в "левом загибе". Вместе с ним были арестованы и позднее репрессированы его ближайшие помощники. Были репрессированы почти все начальники отделов центрального аппарата НКВД СССР, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники большинства краевых, областных и городских управлений НКВД, которые были изобличены в творимом произволе, глумлении над невинно арестованными людьми.

Вместе с ними на скамье подсудимых в 1939–40 гг. оказались их подчиненные – непосредственные исполнители пыток арестованных, изощренные следователи-фальсификаторы. К высшей мере наказания, кроме них, были присуждены так называемые "липачи" – Н. И. Ежов, М. П. Фри-новский, Н. Г. Николаев-Журид, 3. М. Ушаков-Ушимир-ский, В. М. Агас, А. П. Радзивиловский и многие другие. Однако необоснованные репрессии отнюдь не прекратились. По личному указанию Л. П. Берии был арестован заместитель главного военного прокурора диввоенюрист А. С. Гродко. Вся вина его состояла в том, что он встречался с Гамарником. На справке о его аресте новый нарком наложил резолюцию: "Арестовать и допрашивать крепко". А. С. Гродко был расстрелян.

Никакой реабилитации вопреки утверждениям тогда не было. Фактически все выпущенные на свободу были попросту амнистированы, поскольку обвинения с них не были сняты. В отдельных случаях пересмотр дела завершился изменением меры наказания. Тем не менее, в народное хозяйство, в Красную Армию были возвращены необоснованно репрессированные кадры. Оценивая значение "большого террора", Сталин на XVIII съезде партии заявил, что только потому, что расстреляли в 1937–38 гг. врагов народа – Тухачевского, Якира, Бухарина и Рыкова, – удалось добиться высоких результатов на выборах в Верховный Совет СССР и РСФСР. Советское общество в конце 30-х гг. находилось на грани глубочайшего кризиса. Народное хозяйство, промышленность и сельское хозяйство

находились в плачевном состоянии. Обороноспособность СССР была ниже, чем в начале 30-х гг. Это было связано прежде всего с массовым истреблением творческого потенциала советского общества и было законным итогом той репрессивной политики, которая проводилась на протяжении второго десятилетия Октябрьской революции.

Появившиеся в системе ОГПУ научно-исследователь-ские институты, в которых работали осужденные ученые я конструкторы, в конце 30-х гг. разрослись и были единственным местом, где рождались новые открытия и создавались образцы новейшей военной техники. На воле этому препятствовал мощнейший бюрократический аппарат, который за годы репрессий не только не был подорван, но и обрел как бы второе дыхание.

Рядом с партией, сливаясь в единое партия – государство, номинально существовала Советская власть. Практически исполкомы рассматривались как жилкомхозы при партийных комитетах. Поэтому нормальным и закономерным явлением в жизни номенклатурных кадров стало их перемещение с партийной на советскую работу и обратно. Аналогичное сближение и слияние партийных органов происходило также с профсоюзами, комсомолом и другими общественными организациями. В этом процессе наиболее ярко проявлялось господствующее положение Коммунистической партии и одновременно фактически бесправное и безответственное положение государственных органов и общественных организаций. Действуя по директивам партийных органов, далеко не всегда проработанным и достаточно компетентным, они в свое оправдание не могли даже сослаться на эти директивы, а это, в свою очередь, снимало ответственность за принятие решений и с партийных органов.

В конечном итоге именно в это время право окончательного решения вопросов перешло – во всесоюзном и общепартийном масштабе – к Сталину. В пределах отраслевых ведомств (наркоматов), а также территориальных единиц (республик, краев и областей) – к непосредственно назначаемым и подотчетным лично Сталину людям – "первым лицам" – народным комиссарам и первым секретарям ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов партии. Те, в свою очередь, делегировали полномочия "первым лицам", стоящим во главе райкомов, главков, директорам предприятий всесоюзного подчинения.

Бюрократический аппарат нужен был Сталину в разной степени, как сам Сталин бюрократическому аппарату. Он

был своеобразным гарантом его стабильности, обеспечивал многие привилегии для его работников, и, наконец, он являлся его идеологическим воплощением. Идея "непогрешимого вождя", волю которого претворял в жизнь партийно-государственный аппарат, служила оправданием и обоснованием его деятельности по пропаганде теоретических "откровений" Сталина, реализации его "гениальных" указаний, всемерной защиты легенды о его "величии и гениальности".

Единство партии превратилось в своеобразный фетиш и, соответственно, в инструмент воспитания членов партии в духе беспрекословного, бездумного выполнения директив руководства. "Коммунист, – утверждал Е. Ярославский, –должен уметь защищать любое решение руководящих органов партии". Трактуя коммуниста как "солдата партии", сталинские нормы внутрипартийной жизни ограничивали любую инициативу узкими рамками полученных указаний, да и то лишь в пределах его служебной компетенции. Превратив членов партии в "солдат партии" и граждан страны, в "винтики" государственного и производственного механизма, Сталин выразил и одновременно обосновал это превращение идеологической формулой: "У нас нет незаменимых людей". Люди в его представлении были взаимозаменяемыми и утратили свою самостоятельность. Принцип "не боги горшки обжигают" прочно входил в обиход номенклатуры. Поэтому нарком обороны К. Е. Ворошилов одновременно мог возглавлять специальную комиссию ЦИК СССР по Государственному академическому Большому театру. И в одинаковой степени, руководя перемещением командующих военными округами, решал вопросы о приглашении на работу в Большой театр известных дирижеров и солистов.

Вопросы внешней и внутренней политики в начале и середине 20-х гг. регулярно обсуждались на съездах и конференциях, с середины 30-х гг. стали исключительно прерогативой Политбюро ЦК ВКП (б). В конце 30-х гг. эти вопросы рассматривались уже узким составом внутри Политбюро. К 1939 году в Политбюро существовало две группы для предварительной проработки вопросов внешней и внутренней политики. Обе замыкались на Сталине. Роль высших органов государственной власти ЦИК СССР – Верховного Совета – была сведена лишь к камуфляжу Советской власти. Все решения этого законодательного органа предварительно направлялись для согласования в Политбюро ЦК ВКП (б).

Существенно изменилась роль Совнаркома. Теперь он фактически стал исполнительным органом партии. Совместные постановления Политбюро ЦК ВКП (б) и Совнаркома на деле были постановлениями одного Политбюро. В. М. Молотов в своих воспоминаниях как-то оговорился, что о некоторых постановлениях он узнавал только из газеты "Правда". Даже члены Политбюро имели ограниченный доступ к информации. На заседаниях Политбюро, особенно при обсуждении вопросов внешнеполитической деятельности, представители капиталистических государств, с кем велись переговоры или готовились встречи, назывались в закодированном виде. "Наш представитель встретился с господином X. для решения политических вопросов".

В этих условиях XVII съезд весной 1939 года прокламировал, что в стране построен социализм и теперь советское общество переходит к строительству коммунистического общества. Была создана специальная комиссия по подготовке новой программы партии, программы строительства коммунизма. Это проводилось в то время, когда в стране фактически проводилась милитаризация труда, когда многомиллионные массы крестьянства были лишены права передвижения и фактически лишением паспортов прикреплены к земле. В стране окончательно сложился тоталитарный режим личной власти Сталина, который увенчал господство командно-административной системы.

Итогом первого десятилетия Октября явился громадный рост авторитета Советской страны на международной арене. Во многих странах набрало силу движение друзей СССР. В Москве состоялся конгресс друзей СССР, с укреплением его могущества связывали свои чаяния лучшие демократические силы всего мира.

Второе десятилетие закончилось с обратным знаком. Престиж СССР как опоры демократических и прогрессивных сил упал. Беззакония и репрессии, низкий жизненный уровень советского народа, имперские амбиции сталинского руководства привели к реальному падению престижа советской государственности. Государства диктатуры пролетариата фактически не существовало, а тип партия – государство эволюционировал в государство авторитарной диктатуры.

Используя идеалы и предрассудки, опираясь на административно-карательный аппарат, эксплуатируя энтузиазм народных масс, создать новую общественную систему за двадцать лет оказалось не под силу. В итоге на

свет появилась бюрократическая командно-административная система партия – государство, увенчанная режимом личной власти вождя. К этому времени она почти полностью исчерпала резервы внутреннего развития и могла существовать лишь за счет активизации внешнеполитической деятельности. Сложилась новая иерархическая структура, в которой причудливо переплетались традиции российского бюрократизма с Петровского табеля о рангах, чиновников "чего изволите" до "твердокаменных марксистов", у которых на все случаи жизни были заготовлены соответствующие цитаты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.

Сопротивление узкого круга наследников лучших традиций демократического и освободительного движения было грубо подавлено. Выступая от имени народа, партии, как правило, они были лишены поддержки партии и народа. Своеобразный синдром декабризма витал над представителями российской демократии. К традиционным вопросам российского общества "Кто виноват?" и "Что делать?" присоединился вопрос "Кто враг?". Им официальная доктрина объявила всех инакомыслящих. Однако такое положение создавало нестабильность. Столкновение демократических сил с реакцией рано или поздно становилось неизбежным.

ЛИТ ЕР АТУ РА

Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. И. В. Сталин. Политический

портрет. 4.1 –11. М., 1989.

Макаренко В. П. Бюрократия и сталинизм. Ростов-на-Дону, 1989. Осмыслить культ Сталина. М., 1989.

Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма. М., 1989.

Режим личной власти Сталина. К истории формирования. М., 1989. Они не молчали. М., 1989.

ГЛАВА 8

ТОТАЛИТАРНАЯ СИСТЕМА ВЛАСТИ И ИДЕОЛОГИЯ СТАЛИНИЗМА

Насилие не живет одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью. Между ними самая родственная, самая природная глубокая связь: насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием. Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом. А. Солженицын. Из Нобелевской лекции.

Социальные и политические истоки тоталитаризма.– Образование партии –государства, режима бюрократического авторитаризма. – Сущность идеологии сталинизма.– Преследование инакомыслия в партии, поддержание "образа врага". – Подчинение общественных наук идеологии сталинизма. -"Краткий курс истории ВКП (б)".– Политизация литературы и искусства в рамках "метода" социалистического реализма. – Бюрократизация управления художественным творчеством.

На рубеже 20–30-х годов в СССР формируется система тоталитаризма. Ее истоки уходят непосредственно к событиям Октябрьской революции 1917 года, гражданской войны и политики "военного коммунизма" и опосредованно – к особенностям политической истории самодержавной России XIX – начала XX века.

В октябре 1917 года гигантская, многонациональная, отнюдь не передовая в экономическом отношении, не имевшая традиций политической демократии, крестьянская страна, три четверти населения которой было неграмотным, попыталась под руководством партии большевиков совершить скачок в социализм – в царство всеобщей свободы и справедливости. Об утопичности этой попытки тогда же предупреждали большевиков и руководимые ими массы трезвые социалисты, как свои, российские, так и зарубежные. О гигантской опасности разрушения культуры и одичания народа в результате революции и непримиримой гражданской войны писали А. М. Горький и В. Г. Короленко.

С суждением о неготовности России к социалистичес

кой революции был согласен и В. И. Ленин. Но, совершая революцию в России, большевики были убеждены в неизбежности непосредственно грядущей за ней мировой пролетарской революции, ее прихода ждали со дня на день, на ее помощь российскому пролетариату делали главную ставку. И, утвердив свою власть, власть Советов как форму диктатуры пролетариата под руководством большевистской партии, делали все, чтобы превратить Россию в базу и оплот всемирной социалистической революции.

При этом большевики опирались на ту часть народа, которая восприняла их лозунги и с готовностью их поддерживала. В Советской России, разоренной двумя войнами (империалистической и гражданской), это были маргинализованные, люмпенизированные массы, для которых лозунг "грабь награбленное!", идея насильственного перераспределения собственности на основе принципа всеобщей уравнительности представлялись справедливыми и отражали их понимание целей и смысла революции. Поднятые волной Октября, активно включенные в процесс разрушения старого общества ("весь мир насилья мы разрушим..."), исполненные ненавистью к богатству и всякому неравенству (в том числе в области культуры), они, эти массы, искренне поддерживали любые меры, направленные на экспроприацию капиталистов, кулаков, позднее нэпманов, изъятие церковных ценностей, избиение "буржуазной" интеллигенции и т. д. Их "революционное самосознание" полностью принимало практику применения "чрезвычайных мер" против классовых врагов и с энтузиазмом одобряло осуществлявшиеся властью репрессии против "буржуев и их пособников".

Именно эти слои рабочего класса и беднейшего крестьянства, из которых рекрутировалась и партийно-советская бюрократия, служили опорой большевистского режима, а позднее и сталинского тоталитаризма. Именно выходцы из этого слоя составили просталинский номенклатурный кулак в партии, который поддержал продвижение Сталина к вершине власти, обеспечивая тем самым и собственную карьеру.

Выдвигая в аппарат людей определенного склада – преданных ему лично, готовых к беспрекословному подчинению, раболепию и лести, и в то же время –устремленных на силовые методы управления, неразборчивых в средствах, Сталин создавал тем самым ступени для своего возвышения.

Но, разумеется, не только личное честолюбие объединяло Сталина и новых функционеров партии. Их связывало еще и непринятие нэпа, который они рассматривали только как отступление от "подлинно революционного пути" движения к социализму, и стремление к сохранению командных методов управления обществом, сложившихся в период "военного коммунизма" и гражданской войны, и "революционное нетерпение" – желание "одним прыжком", минуя промежуточные ступени, продвинуться к социализму, и, наконец, относительно низкий уровень их культуры, причудливо сочетавшийся с убеждением в своем особом классовом превосходстве.

Важнейшей предпосылкой возникновения тоталитарной системы была монополия РКП (б) – ВКП (б) на власть в стране, возникшая после левоэсеровского мятежа в июле 1918 года и разрушившая правительственную коалицию большевиков с левыми эсерами. Большевики стали единственной легальной и единственной правящей партией в СССР. "Мы имеем" монополию легальности", мы отказали в политической свободе нашим противникам. Мы не даем возможности легально существовать тем, кто претендует на соперничество с нами", – говорил Г. Е. Зиновьев еще в 1922 году. И хотя он связывал "монополию легальности" РКП (б) только с составом партии, с тем, что она будет пополняться людьми, которые "при других условиях... были бы вовсе не в коммунистической партии", но вопрос этот имеет, конечно, более общий характер. Речь должна идти также о монополии партии в связи с ее бесконтрольностью со стороны независимой внешней силы, которой могли бы стать другие (или другая) конкурирующие партии. Исторический опыт показал, что даже такой сильный орган, как созданная по предложению В. И. Ленина ЦКК – РКИ (объединенная Центральная контрольная комиссия партии и Рабоче-крестьянская инспекция), не смог (да и не пытался) подняться над ЦК партии, остановить развернувшуюся в руководстве партией борьбу амбиций, и, руководимый клевретами Сталина, оказался орудием в его борьбе за единоличную власть.

Монополия, бесконтрольность власти неизбежно ведет к вседозволенности, а она – к загниванию и перерождению аппарата. Письма рабочих – читателей "Правды", поступившие в конце 1928 года, свидетельствовали, например, о следующем: "После смерти Ленина партия стала терять свой авторитет и числится только на бума

ге. По делам слишком отстала, несмотря на то, что уже десять лет учимся"; "Партия стала на путь касты и оградила себя дворянскими привилегиями". Противовес этому в виде внутрипартийной демократии также не срабатывал, ибо расширительное и абсолютное толкование резолюции X съезда РКП (б) "О единстве партии" привело к полной ликвидации прав партийного меньшинства, к неограниченному диктату послушного Сталину большинства в партии и, в конце концов, к созданию того формального "единства" партийных рядов, которое фактически превратило всю партию в безгласный придаток партийного аппарата.

Это произошло тем легче, что во второй половине 20-х годов состав партии при резком увеличении ее численности серьезно ухудшился. До 60–70 % увеличилось число политически неграмотных коммунистов, немало было среди них и элементарно безграмотных. Еще более тонким стал в партии слой старой большевистской гвардии, верхушка которого была к тому же втянута в амбициозную борьбу за власть и политически расколота. Новые партийные функционеры, так же как и сам Сталин, с неприязнью относились к представителям старой ленинской партийной гвардии, к партийной интеллигенции вообще, презрительно именуя их "умниками" и "белоручками", порицая и отвергая демократические формы внутрипартийных отношений. По мере роста силы нового партийного руководства ленинская гвардия была просто уничтожена и вся власть в стране сосредоточилась в его руках. Диктатура пролетариата была трансформирована в диктатуру партии. Об этом прямо и недвусмысленно сказал на одном из пленумов ЦК РКП (б) в 1924 году Н. И. Бухарин. Выразив беспокойство по поводу политической активизации "ряда социальных слоев", он заявил: "... Нам для того, чтобы поддержать пролетарскую диктатуру, необходимо поддержать диктатуру партии, которая немыслима без диктатуры старой гвардии, которая в свою очередь немыслима без руководящей роли ЦК как властного учреждения". Итак, вместо диктатуры класса – диктатура ЦК. Отсюда лишь один шаг до диктатуры вождя, шаг, который не был сделан в 1925 году, но последовал в конце 20-х – начале 30-х годов.