Текст книги "Сборник 'Наше отечество' - Опыт политической истории (Часть 2)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц)

Но каким образом все это соответствовало тому, ради чего и "пажеский корпус" и "г-н Путилов" и прежде всего простые солдаты и рабочие поддержали в октябре семнадцатого большевиков в борьбе за власть? Мира из речей Ленина совершенно однозначно не выходило. О свободе, после лозунга "диктатуры пролетариата", разгона Учредительного собрания и расстрела мирных манифестаций рабочих и служащих в его поддержку, организованного большевиками 5 января в Петрограде и Москве, говорить не приходится. Задача налаживания хозяйственной жизни и решение продовольственного вопроса также разбивались об утверждения новой власти, что "можно и должно разрушить до основания

прежний буржуазный строй и на его обломках начать строить совершенно новое социалистичеекое общество". Вместе с обломками добиваемого старого строя рушились и последние надежды армии и промышленных рабочих на скорейшее улучшение продовольственного снабжения.

Все это оказалось на втором плане по сравнению с задачей упрочения политической власти в стране через Советы. Советам, независимо от их деловых качеств, Лениным еще до Октября был выдан огромный аванс. "При переходе политической власти к пролетариату, остальное приложится само собою", –полагал он. "Я" рассчитываю "только на то, исключительно на то, что рабочие, солдаты и крестьяне лучше чем чиновники, лучше, чем полицейские, справятся с практическими трудными вопросами об усилении производства хлеба, о лучшем распределении его, о лучшем обеспечении солдат и пр. и т. п.".

Признаемся, что такого "авось" было явно недостаточно для решения сложнейшей задачи, на которой сломали себе шею и царское и Временное правительства. Переход политической власти в городах от представительных Дум к Советам, организациям узкоклассовым, влекло за собой необходимость последовательного подчинения Советам функций административного и хозяйственного управления. Из исполнительных органов уходили специалисты и приходили люди неподготовленные и малосведущие в том деле, которое им предстояло фактически заново налаживать. Подобные перемены никоим образом не могли способствовать немедленной постановке снабжения городов, как того требовала ситуация.

В это же время стены административных корпусов промышленных предприятий сотрясались от громового "ура"! так называемой "красногвардейской атаки на капитал". Проходила широкая, поддерживаемая из центра, кампания по конфискации и национализации предприятий у непокорной буржуазии. Эта кампания имела два источника. С одной стороны, рабочие требовали немедленного улучшения своего положения, увеличения зарплаты для покупки хлеба у спекулянтов, поскольку плановое государственное снабжение разрушилось. Но в условиях падающего производства сиюминутным и недальновидным способом улучшения положения могла быть только экспроприация. "Экспроприация экспроприаторов" – популярный лозунг первого полугодия власти большевиков, которым со своей стороны необходимо было сломить

экономическую мощь политического соперника. Как вспоминал Луначарский: "Нам надо было буржуазию раздробить, уничтожить в ее руках всякую собственность, поскольку всякую собственность она обращала в оружие против нас". И большевики пользовались стихией, поощряя и подбивая ее все делать "снизу". Ленин впоследствии признавался: "Мы наглупили достаточно в период Смольного и около Смольного".

Кампания национализации сверх всяких организационных возможностей имела очень важное, одно из решающих значений в смысле предопределения дальнейшего хода событий. Производство было развалено, национализация привела к тому, что предприятия оказались на государственной дотации. Само же государство, не имея доходов, увеличило эмиссию, рубль упал в цене, взвилась инфляция, пошла безработица. Красногвардейская атака на капитал закончилась такой же красногвардейской атакой на советскую администрацию. Вооруженные отряды Красной гвардии, выполнившие свою историческую миссию, стали представлять угрозу новой власти и вскоре были распущены.

В условиях поглотившего страну экономического хаоса, из-под обломков старой хозяйственной системы, раздавались уже отчаянные призывы нового руководства: "Хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть". Ленин обвинял питерских рабочих в "чудовищной бездеятельности" и требовал террора, более того – по свидетельству Цюрупы – уже в феврале 1918 года расстрела на месте крестьян, не сдавших продовольственной дани в срок.

Экономические связи города и деревни в первое полугодие советской власти представляли собой крайне пеструю картину, созданную стихией свободной торговли и товарообмена наряду с усиливающимися элементами принудительного изъятия продуктов у крестьян, прообразами будущих продовольственных отрядов. Она объективно содержала в себе основу для разных вариантов последующего развития продовольственной политики. Как справедливо считал в то время Н. Суханов, проблема извлечения хлеба из деревни есть не что иное, как проблема организации товарообмена. Весной 1918 года идею товарообмена разделяли почти все, но на практике она получала различное толкование и применение. В концепцию товарообмена, которую разрабатывало Советское правительство, явно примешивались элементы классовых и идеологических установок новой власти.

26 марта Совнаркомом был принят и начал ускоренно воплощаться в жизнь декрет об организации товарообмена. Однако вскоре стало очевидно, что он не приносит желаемых результатов и причина тому заключалась отнюдь не в отсутствии достаточного количества товаров, как иногда склонны считать историки. Товаров на периферию было двинуто огромное количество. М. И. Фрумкин, известный продовольственник, свидетельствовал, что в Сибири не успевали разгружать вагоны, в Омском узле образовалась пробка из товарных маршрутов. Также усиленно отправлялись товары в южные и поволжские губернии.

Фрумкин, который одно время в качестве члена Коллегии Наркомпрода непосредственно занимался вопросами товарообмена, впоследствии признавал, что по существу товарообмена не было. Специальная инструкция Наркомпрода к декрету 26 марта упраздняла его. Индивидуальный обмен с отдельными крестьянскими хозяйствами воспрещался. Не допускалась покупка хлеба у каких-либо организаций. Товары отпускались по волостям или районам для равномерного распределения среди всех граждан в случае сдачи хлеба всей волостью или районом. К делу должна была быть привлечена деревенская беднота, которая, само собой разумеется, хлеба не имела. Другими словами, товар служил не орудием обмена, а премией бедноте за содействие в выкачке хлеба от более крепких хозяйств.

"Вся постановка товарообмена исключала возможность проведения государством товарообменных операций,– писал Фрумкин. – Мы можем только установить попытку государства использовать снабжение товарами крестьянства в целом для усиления заготовок в принудительном порядке". Иначе говоря, правительство интересовало в первую очередь не развитие экономических отношений, а развитие социальной революции в деревне. Такая политика, разумеется, не могла накормить городское население. Товарообмен был брошен под ноги принципу классовой борьбы, что вскоре нашло четкое и недвусмысленное выражение в серии майских и июньских декретов о продовольственной диктатуре и комбедах.

3 марта 1918 года в Брест-Литовске был подписан мир с Германией, а вскоре с 10 на 11 марта произошло событие не менее значительное – Советское правительство покинуло Петроград и переехало в Москву.

Внешне переезд этот оправдывался сохраняющейся

опасностью германской агрессии, но возможно существовали и другие не менее веские причины. С конца 1917 года партия большевиков начала постепенно утрачивать поддержку в "колыбели революции". Октябрьские революционные массы становились все более ненадежной средой для правительства. Весной восемнадцатого Ленин уже перестал доверять матросам. Питерские рабочие были потрясены расстрелом рабочих манифестаций в день открытия Учредительного собрания. После расправы с демонстрантами петроградские заводы охватило чрезвычайное возбуждение. На 8-тысячном митинге Обуховский завод постановил отозвать из Советов своих депутатов-большевиков и избрать других, красногвардейцев-обухов-цев вернуть к мирным занятиям. Аналогичные резолюции были вынесены на Семянниковском, Александровско-Паровозостроительном заводах, заводе Варгунина, Старый Леснер, Эриксон, Поля, Максвела, Николаевских ж.-д. мастерских и других предприятиях столицы.

Москва к этому времени представляла собой несравненно более спокойное место. Очень важно заметить, что в начале 1918 года т. н. Московская область, в которую входили губернии центральной России со своим фактическим правительством в Москве, была достаточно автономна от Петрограда и Совнаркома. Президиум Моссовета принимал постановления, в которых прямо указывал Совету Народных Комиссаров на "недопустимость вмешательства Петрограда в распоряжения Моссовета".

Расстрелы Красной гвардией рабочих манифестации 5-го, а также 9 января в Москве несколько отрезвили руководство Моссовета, и в дальнейшем оно предпочитало проводить более мягкую политику в отношении оппозиционно настроенных рабочих и их партий. Моссовет не поощрял расстрелы красногвардейцами на месте воров и спекулянтов, отрицательно относился к практике повальных обысков и реквизиций продовольствия у обывателей и вообще как-то пытался сдержать волну анархии и беззакония. А. И. Рыков, стоявший во главе продовольственного ведомства в Москве, оказался способным руководителем и в феврале-марте сумел наладить товарообмен с Югом и так поставить снабжение Москвы продовольствием, что там уже всерьез подумывали о существенном увеличении пайка населению. Словом, Москва с ее Кремлем представлялась более удобным местом для передышки после Бреста и подготовки нового этапа социалистической революции.

После переезда В. И. Ленин начинает пересматривать направление главного удара. В апрельской работе "Очередные задачи Советской власти" он требует "приостановить" наступление на капитал и пойти на временный компромисс с буржуазией.

В серии последующих выступлений и публикаций Ленин продолжает развивать свою идею, вновь обращаясь к понятию "государственного капитализма", смысл которого он видит прежде всего как в способе борьбы с "чистым" капитализмом, частной собственностью и торговлей. "Да, мелкие хозяйчики, – говорит Ленин на заседании ВЦИК 29 апреля, – мелкие собственники готовы нам, пролетариям, помочь скинуть помещиков и капиталистов, но дальше пути у нас с ними разные. Они не любят организации, дисциплины, они – враги ее. И тут нам с этими собственниками, с этими хозяйчиками придется вести самую решительную, беспощадную борьбу". Мелкие хозяйчики – это крестьяне.

Итак, задача поставлена – беспощадная борьба с крестьянством и главным орудием этой борьбы является система госкапитализма. "Хлебная монополия, подконтрольные предприниматели и торговцы, буржуазные кооператоры", – так Ленин обозначает круг этой системы в работе, опубликованной в мае, в дни, когда обсуждается и принимается декрет о продовольственной диктатуре.

Реакция на новую программу в Советах была неоднозначная. Некоторые эсеры даже приходили к выводу, что Ленин идет на союз с буржуазией против крестьянства. Но скорее всего, линия, выработанная весной 1918 года, заключалась в попытке некоего компромисса с буржуазией, обуздания стихии в городе и направления энергии изголодавшихся рабочих масс против мелких деревенских хозяйчиков. Серия майских и июньских декретов, положивших начало политике продовольственной диктатуры, по своему объективному значению далеко выходила за рамки продовольственного законодательства и имела определяющее, ключевое значение для всего последующего хода событий и становления всеобъемлющей системы военного коммунизма.

Декрет ВЦИК и СНК от 13 мая о чрезвычайных полномочиях Народного комиссара по продовольствию по сути дублировал уже известное по семнадцатому году постановление Временного правительства о государственной хлебной монополии, объявляя, "что ни один пуд хлеба не должен оставаться на руках держателей, за исключе

нием количества необходимого для обсеменения их полей и на продовольствие их семей до нового урожая". Однако советский декрет был более суров, предусматривая самые жесткие репрессивные меры во исполнение монополии вплоть до "применения вооруженной силы в случае оказания противодействия отбиранию хлеба и иных продовольственных продуктов".

Декрет 13 мая и последовавшие в его развитие ряд постановлений об организации вооруженных рабочих продотрядов и декрет от 11 июня о комитетах деревенской бедноты внесли качественно новый элемент в отношения центральной власти и деревни. Нарком Цюрупа 9 мая в докладе В ЦИКу откровенно заявлял, что "у нас нет другого выхода, как объявить войну деревенской буржуазии". Чтобы окончательно развеять сомнения аудитории, в заключительной речи он еще раз подчеркнул: "Я желаю с совершенной ответственностью заявить, что речь идет о войне, только с оружием в руках можно получить хлеб".

ЦК большевиков сделал окончательный выбор: "Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах... только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов" (? !), – призывал Свердлов 20 мая во ВЦИКе в докладе по организации комбедов.

4 июня Троцкий со свойственной ему прямотой провозгласил: "Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб... Да здравствует гражданская война".

План вооруженного похода и разжигания гражданской войны в деревне вызвал ожесточенное сопротивление со стороны эсеро-меньшевистской оппозиции в Советах. Они предупреждали, что попытка решить продовольственный вопрос путем гражданской войны окончится таким же крахом, как окончилась катастрофой для промышленности уже испробованная гражданская война в городе. Нужна не война, а организация, говорили они и предлагали опереться на представительные крестьянские Советы, на восстановление демократического строя и в конечном счете настаивали на созыве Учредительного собрания.

В самой большевистской партии многие также с сом

нением относились к идее войны как способу решения экономических задач.

Весной 1918 года Каменев, Рыков, бывший меньшевик Ларин и некоторые другие ответственные государственные работники выступили в Совнаркоме против введения продовольственной диктатуры. Рыков, будучи в то время помимо председателя Президиума ВСНХ еще и Московским областным продкомиссаром, как известно, имел личный опыт в организации товарообмена с хлебными губерниями, который позволял ему с полным основанием критически отнестись к проекту проддиктатуры. В свое время, отчитываясь в Моссовете, он утверждал, что "объяснять недостаток продовольствия гражданской войной на Юге... совершенно не приходится". "В Полтавской губернии при помощи крестьянских Советов, –рассказывал он, – дело так наладилось, что мы в течение 10 дней отправили почти до 2000 вагонов, причем каждый день отправляли больше предыдущего". Рыков был сторонником централизации продовольственного дела, но считал, что вести экономическую политику штыком – это безумие.

Но чисто экономические расчеты не имели решающего значения. Продовольственная политика весны 18-го была тесно увязана с социально-политическими задачами разрушения системы капитализма, основной базой которого теперь были признаны зажиточные крестьяне. Кроме того, вооруженный поход в деревню и разжигание гражданской войны было лишь первой целью. Вторым направлением удара законодательства о продовольственной диктатуре были сами Советы.

В этот период между центральной властью и губернскими Советами обострились противоречия. В марте – мае Советы Саратовской, Самарской, Симбирской, Астраханской, Вятской, Казанской, Тамбовской и др. губерний, где подавляющее большинство делегатов представляло интересы крестьянства, приняли постановления об отмене твердых цен на хлеб и разрешении свободной торговли. Это был бунт против экономической политики большевиков. Реакция из Москвы последовала – в виде декрета 13 мая о чрезвычайных полномочиях Народного комиссара по продовольствию и особенно декрета ВЦИК и СНК от 27 мая о реорганизации Наркомпрода и местных продовольственных органов. Последним устанавливалось подчинение всех губернских и уездных продорганов не местным Советам, а непосредственно Наркому продоволь

ствия, который также получал право в случае необходимости отменять постановления Совдепов и входить во ВЦИК с предложением о предании их суду.

Тем самым был сделан первый шаг по упразднению Советской власти на местах и концентрации властных функций в Центре. Вскоре по пути, проложенному Наркомпродом, двинулись ВСНХ, военное и другие ведомства, установившие свою вертикальную систему подчинения и ограничив роль органов советской власти к минимуму.

Оппоненты большевиков назвали декрет 27 мая "банкротством идеи Советов". При обсуждении его проекта во ВЦИКе меньшевик Абрамович произнес слова, которые заставляют задуматься: "Вам (большевикам) приходится возвращаться к старой, испытанной бюрократизации, вам приходится передать всю страну в руки центральной бюрократии, т. е. другими словами вы доказываете этим новым проектом только то, что Россия сейчас не способна управляться методом обыкновенной человеческой демократии, что она не способна управляться путем вашей советской демократии и, что, следовательно, она и может управляться только как встарь, бюрократическим аппаратом...".

После событий мая – июня сосуществование большевиков и левых эсеров в органах государственной власти стало обоюдонетерпимым. Большевики, фактически оставившие идею власти Советов, последовательно шли по пути государственного централизма, им не нужны были малонадежные попутчики, им был нужен дисциплинированный исполнительный аппарат, подчиненный железной воле Центра. Пора заигрывания с крестьянством путем привлечения эсеров в правительство также закончилась, крестьянству была открыто объявлена война. В свою очередь левым эсерам после провозглашения вооруженного похода в деревню также не осталось места для очередного компромисса с большевиками. С обеих сторон началась активная подготовка к разрыву отношений, который произошел в форме известного мятежа левых эсеров 6–7 июля, во время V Всероссийского съезда Советов.

V съезд Советов был отмечен еще одним знаменательным событием. По иронии судьбы именно в тот момент, когда вопрос о Советской власти объективно был уже закрыт, принимается первая Советская конституция, где декларировалось, что вся власть в центре и на местах принадлежит Советам.

В конституции 1918 года отразились противоречия, которые переживала власть с различными слоями общества. Значительная категория граждан, отнесенная к эксплуататорам и слугам старого режима, вообще была лишена избирательных прав. Ограничения падали и на крестьянство, 5 голосов крестьян приравнивались к 1 голосу рабочего. Тайные выборы не предусматривались. На практике это обеспечивало неограниченные возможности давления на избирателей.

Как видно, например, из инструкции за 1919 год по выборам в Советы в Саратовской губернии, выборы организовывались так, что избирательные комиссии, составленные из лиц "кои всей своей общественной деятельностью явно показали, что они стоят на платформе Советской власти", имели полную возможность проводить свою волю. Тщательно подбирались списки лишенных права голоса. Аресту и суду подлежали "все замеченные в злостной агитации против Советской власти". Законным для открытия избирательного собрания признавалось число явившихся, равное половине всех избирателей, "однако в случаях особо уважительных собрание может быть признано законным и при меньшем числе по особому постановлению избирательной комиссии" и т. д. и т. п. Понятно, что ни о каком свободном волеизъявлении в таких условиях не могло быть и речи.

Но и сам рабочий класс находился не в лучших условиях, чем крестьянство. По инструкции Президиума Моссовета от 23 января 1919 года выборы в Совет должны были проводиться только на фабриках, заводах и через профсоюзы. Причем правом представительства пользовались только те союзы, которые входили в руководимый большевиками Московский совет профсоюзов и который должен был дать отзыв "о пролетарском составе профсоюза", т. е. разрешить участвовать в выборах. Другим политическим партиям заранее отводилось 50 делегатских мандатов.

Майско-июньское законодательство 1918 года и перенос центра тяжести классовой борьбы из города в деревню, явившееся логическим следствием и продолжением всей политики предшествующего этапа, наиболее решительно продвинули общество в сторону военного коммунизма. Провозгласив хлебную монополию незыблемой, государство было вынуждено приводить в соответствие с ней остальные отрасли народного хозяйства. 28 июня был принят декрет о национализации всей

крупной и части средней промышленности. Не менее закономерным явилось другое важнейшее событие этого периода. В конце мая вспыхнул мятеж чехословацкого корпуса, который стал сигналом и опорой для объединения всех антисоветских сил на востоке страны и положил начало регулярной гражданской войне с образованием фронтов и вовлечением в военные действия широких масс населения.

"Само по себе восстание иноземных отрядов, заброшенных на огромном протяжении России, не представляло бы для нас столь серьезной опасности, –писал в докладе в ЦИК, СНК и ЦК РКП (б) председатель Высшей военной инспекции Н. И. Подвойский, – если бы не сплетение сложных местных условий, которые были разумно использованы людьми, руководящими чехословацким движением. Испытанные в бою, прекрасно организованные и спаянные единым национальным духом, чехословацкие отряды дали возможность различным контрреволюционным элементам, от правых эсеров до черносотенцев, сгруппироваться вокруг себя, пополняя свои ряды. Вожди чехословаков сумели снискать к себе большое сочувствие среди крестьянского и мещанского населения...

Агитация против рабоче-крестьянского правительства ведется сумевшими достаточно сорганизоваться собственническими слоями населения на почве борьбы за Учредительное Собрание. Этот лозунг пользуется здесь огромной популярностью. Нигде за время революции ни один лозунг не охватил так глубоко массы, как это имеет место в областях, являющихся ареной чехословацкой трагедии. Даже рабочие, сохранившие свой заработок, попадают под его влияние, не говоря уже о безработных, железнодорожниках и крестьянах...

Рабочие и крестьяне, принимавшие самое непосредственное участие в Октябрьской революции, не разобравшись в ее историческом значении, думали использовать ее для удовлетворения своих непосредственных нужд. Настроенные максималистски с анархо-синдикалистским уклоном, крестьяне шли за нами в период разрушительной полосы октябрьской революции, ни в чем не проявляя расхождений с ее вождями. В период созидательной полосы, они естественно должны были разойтись с нашей теорией и методом..."

Правда, непонятно, что подразумевает Подвойский, говоря о "созидательной полосе", тем не менее выдержки из его достаточно откровенного и объективного доклада

красноречиво свидетельствуют о сложившихся политических настроениях в России в итоге шестимесячной политики большевиков.

На своем пути чехи не встречали особенного сопротивления. Противоречия между центральной властью и местными Советами привели к тому, что некоторые Советы, например, в Сызрани, пропускали чехов беспрепятственно. В. К. Вольский, председатель Самарского Комитета членов Учредительного Собрания, образовавшегося после взятия Самары чехословаками, вспоминал, что "Самарский Совет решил не пропускать их дальнейшего прохождения, несмотря на то, что рабочие отнеслись к этому решению с большим сомнением и отрицанием".

История Самарского Комуча представляет интерес с той точки зрения, что она стала кратковременным опытом демократической, насколько это было возможно в военных условиях, альтернативы большевистской диктатуре. Любопытно, что над зданием Комитета в Самаре развевалось красное знамя, причем в официальном разъяснении говорилось, что этим знаменем не предрешена форма национального знамени и что оно есть лишь эмблема революционной борьбы за народное государство.

В области социальной политики Комуч придерживался незыблемости законов Всероссийского Учредительного Собрания об уничтожении частной собственности на землю, об охране труда и прав рабочих, запрещении локаутов, свободы коалиций и т. п. По свидетельству того же Вольского, Комитет считал бессмысленным возврат к законам Временного правительства и "вышвыривание вместе с большевистской властью того социально ценного, что имелось в ее декретах". Декреты были просматриваемы и некоторые из них, например, о страховых присутствиях, подверглись лишь ничтожным исправлениям.

Отношения с крестьянством у Комитета складывались куда удачнее, нежели у большевиков. В продовольственном деле был произведен целый переворот, единогласно принятый и продовольственниками, оставшимися от большевиков, и кооператорами, и представителями рабочих, и Советами крестьянских депутатов, и хлебной биржей. Были отменены твердые цены и создан государственно-торговый регулятор. На опыте обнаружилось, что частная торговля почти ничего не дает в создании хлебных запасов, поэтому главная масса продовольствия поступала через кооперативы и продовольствен

ную управу. Впоследствии при падении Самары Красная Армия обнаружила на элеваторе несколько сот тысяч пудов хлеба по цене 30 рублей за пуд, тогда как большевики тратили до 600 рублей на пуд, включая стоимость всех своих аппаратов насилия над крестьянином для конфискации у него хлеба. Комуч еще в начале июля предложил большевикам свободный пропуск и закупку хлеба для Советской России, но ответа из Москвы не последовало.

Летом 1918 года проводилась кампания по отправке в провинцию продовольственных отрядов и организации комитетов бедноты. Безусловно, трудно даже для части такой страны, как Россия дать обобщенную характеристику каких-либо процессов. Специфика расстояний, неповторимых местных условий всегда накладывала на них большое своеобразие. Однако одна из служебных информационных сводок Наркомпрода по Пензенской губернии так подводит итоги комбедовской кампании: "Комитеты бедноты всюду, положительно везде, оставили уже совсем безотрадные воспоминания о таких их делах, которые иначе как уголовными преступлениями назвать нельзя".

Состав "бедноты", организованной в комитеты, был крайне пестрым. Зачастую в них попадали пришлые элементы из потребляющих губерний, рабочие, которые, сколачиваясь в продотряды, спешили покинуть голодающие города и обустроиться в деревне. А. Устинов, видный деятель прокрестьянской партии революционных коммунистов, так описывал деятельность комбедов на местах: "Они становятся в деревне источником величайшей неразберихи, и от них идет там дым коромыслом. В комитеты входит голытьба, деклассированные, бесхозяйственные элементы деревни, всякие "перекати-поле". ...Эта теплая кампания, ничего за душой не имеющая, кроме сознания полноты власти, отправляется походом на хозяйственные элементы деревни, на всех тех, у кого хоть что-нибудь есть. При этом не щадятся и трудовые хозяйства: расхищаются скот, мертвый инвентарь всех видов, самые ничтожные запасы продуктов –растаскивается и проматывается все и вся, идет не созидание ценностей, а их уничтожение".

Центральная власть предпринимает попытки провести в жизнь декрет 13 мая о продовольственной диктатуре. В развитие этого декрета постановлениями Наркомпрода крестьянскому населению устанавливались нормы душевого потребления 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год

и т. д. Весь хлеб сверх указанных норм получал название "излишки" и подлежал отчуждению.

Помимо множества острейших политических проблем, явившихся неизбежным следствием такого порядка, сразу же возникла проблема учета излишков. К каждому крестьянскому амбару требовалось подобрать ключ, чтобы точно знать количество имеющегося хлеба. В качестве такой отмычки вводилась система подворного учета. Но крестьянин не спешил в исповедальню к продкомиссару, комбеды, которые были в основном озабочены своими собственными имущественными делами, также были плохой подмогой. Свидетели и участники этой кампании констатировали повсеместный провал попыток подворного учета.

В течение лета 1918 года удалось извлечь буквально крохи продовольствия, осенью заготовка несколько оживилась, однако теми 30 млн. пудов хлеба, которые удалось получить несоразмерной ценой поголовного возмущения и волны крестьянских восстаний, нельзя было накормить ни город, ни армию, в создании которой закономерно возникла большая потребность. "Вооруженный поход в деревню" потерпел полный крах. Для того чтобы понять это, Ленину потребовалось немного времени. Уже в начале августа он начинает достаточно решительно пересматривать крестьянскую политику, ищет способы "нейтрализовать в гражданской войне наибольшее возможное число крестьян". В ряде выступлений и обращений в этот период он подчеркивает, что "с средним крестьянством социалистическое правительство обязано проводить политику соглашения".

17 августа появляется "строжайший" циркуляр за подписью Ленина и Цюрупы всем губсовдепам и продкомам, в котором в завуалированной форме указывалось на хаос, внесенный комбедами в жизнь деревни, и подчеркивалось, что Советская власть всегда "стремилась и стремится к удовлетворению нужд среднего крестьянства, наряду с нуждами городских рабочих и деревенской бедноты". По сути именно в августе 18-го начинается перемена "курса" большевиков на союз со средним крестьянством, нашедший свое официальное выражение в марте 1919 года в резолюции VIII съезда РКП (б). Но еще в декабре 1918 года, под давлением коммунистической фракции, руководимой Л. Б. Каменевым, на VI съезде Советов было решено упразднить комбеды, сыгравшие свою "историческую" роль, как было сказано в приличной для их "похорон" форме.

Первые числа августа, т. е. начало нового загото-вительного сезона, были отмечены целой серией декретов и постановлений, призванных внести в государственную продполитику элементы соглашения. В частности, были утроены твердые цены на хлеб, но поскольку обесценившиеся дензнаки уже мало интересовали крестьянство, 5 августа издается декрет об обязательном товарообмене в хлебных губерниях, по которому продорганы обязывались компенсировать часть сдаваемого крестьянами хлеба промышленными товарами.