Текст книги "Песни и сказания о Разине и Пугачеве"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

ФОЛЬКЛОР

ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Ю. М. СОКОЛОВА

ACADEMIA

МОСКВА ЛЕНИНГРАД

РАЗИН

ПЕСНИ И СКАЗАНИЯ

о

РАЗИНЕ И ПУГАЧЕВЕ

Вступительная статья, редакция и примечания А. Н. ЛОЗАНОВОЙ

ACAD К М 1 А 19 3 5

Заставки – гравюры на дереве Л. И. Усачева Переплет и суперобложка по его же рисункам

КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОССТАНИЯ XVII–XVIII вв.

В УСТНО-ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ

I

Революционные движения феодально-крепостной России – разинщина и пугачевщина – стоят в единой цепи всей истории классовой борьбы. Теперь – когда с них счищается налет классово-враждебных оценок – они открываются ярче и живее. Вожди движений отделены друг от друга столетием. Но во многом у них сходная судьба. Тот и другой кончают свою жизнь на плахе. И образы их в воспоминаниях, песнях и рассказах живут до настоящего времени.

Разинщина явилась откликом на закрепощение крестьян в XVII веке; дальнейшее развитие крепостничества в XVIII веке вызывает пугачевщину. Хотя и то и другое движение отличается своей особой спецификой, но оба они выливаются в сходные формы. Это – активный протест против всей феодально-крепостнической системы, которая в России достигает наивысшего развития в XVIII веке. За период XVI–XVIII веков крестьянские революционные движения регулярно повторяются и в отдельных случаях колеблют до основания общественный порядок.

Энгельс, изучая историю крестьянской войны в Германии, пришел к выводу, что она должна многое объяснить во всем ходе новейшей истории Германии.

Изучение крестьянских восстаний феодально-крепостнической эпохи – разинщины и пугачевщины – также чрезвычайно важно для уяснения дальнейшей истории России. Устно-поэтические памятники, песни, рассказы, предания о разинщине и о пугачевщине являются ценнейшей, живой иллюстрацией и громадным дополнением к «чисто историческим» данным.

Оба крестьянских восстания разливаются могучим потоком, одно в продолжение четырех (1667–1671), другое– трех с лишним лет (1772–1775).

Основное ядро разинских отрядов сколачивается весною 1667 года и становится широко известным своими действиями. Разинцы плавают по Волге и Каспию, отбирают хлеб и товары у купцов, освобождают ссыльных и арестованных, проникают на Яик. Особую славу приобретают они походом в Персию, где за год разоряют Каспийское побережье до Баку, захватывают высланные против них персидские суда, богатую добычу и множество пленных. Военные успехи голытьбы признает и сама Москва. «Воровским казакам Стенке Разину оо товарищи» посылаются увещевательные милостивые грамоты, а после персидского похода торжественно прощаются все их вины и дается разрешение вернуться на Дон. Однако с самого начала действия разинцев классово ясны. Они искореняют воевод, бояр и богатых купцов, выпускают из тюрем колодников, в занятых городах вводят казацкое устройство, уничтожают документы и архивы прежней власти. Разин вербует себе помощников– Василия Уса, Сергея Кривого, Федора Шелудяка,

уже известных правительству своими «винами». Беглые крепостные, холопы, бедняцкое казачество, судовые рабочие, угнетенные народы Приволжья и Прикамья тысячами встают под знамена Разина. С весны 1670 года начинается победное продвижение восставших. Громадные районы охвачены возмущением. Царицын, Камышин, Астрахань, Саратов, Самара быстро взяты. Ведется осада Симбирска; поднимается население Тамбовской, Пензенской, Нижегородской, Казанской областей. В центре, почти под Москвой, и на севере – в Вологодском и Вятском крае – движение находит живой отклик.

С большими усилиями правительство борется с восставшими. Наконец Разин выдан властям и казнен. И лишь казнями и пытками десятков тысяч крестьян и казаков правительство побеждает мощное крестьянское восстание XYII века.

Но через сто лет с новой силой разгорается повстанческое движение среди крестьян.

«Блестящий век» Екатерины не раз омрачался крестьянскими восстаниями.

Главное богатство господствующего класса составляют крепостные. Крепостной труд создает изящные усадьбы с причудливо подстриженными парками, наполняет комнаты поместий изысканными вещицами, роскошной мебелью и фарфором. Напудренные парики, расшитый бархат камзолов, гремучие шелка робов, этикет чопорных поклонов – составляют внешнее обрамление жизни екатерининской знати. Между тем на окраинах, в далеком Заволжье, в занесенных снегом уметах, у степных костров, то там, то здесь шопотом передаются слухи, что Петр III, о смерти которого было объявлено правительством, – жив.

Пугачевщина вспыхивает в Уральских степях и быстро охватывает весь Урал, Поволжье и часть Сибири.

Крепостные крестьяне, рабочие уральских заводов, народы, обобранные самодержавием, присоединяются к пугачевским отрядам. Бросают свои деревни, жгут усадьбы, расправляются с помещиками. Идут против укрепившихся порядков, за мужицкого царя, который освобождает от пошлин и налогов, «жалует» пашнями и рыбными ловлями, искореняет помещиков и заводчиков.

Восставшими легко взята вся оренбургская линия крепостей. Краевой центр Оренбург девятимесячной осадой доведен до отчаяния. «Бунт» загорается то там, то здесь. Взята Казань, Уральские заводы; Самара, Пенза, Тамбов, Саратов и окружающие районы охвачены восстанием. Правительство концентрирует все силы на подавление его, назначает громадные деньги за голову Пугачева. Наконец, предводитель, выданный властям, казнен (январь 1775 г.), замучены и почти все его помощники.

Однако волнения прекращаются далеко не раз. Лишь большими военными силами и искусной тактикой крупнейших полководцев было потушено это крестьянское движение.

Конечно, оценка движений Разина и Пугачева была далеко не одинаковая в различных социальных слоях. Правительственные круги изощрялись в придумывании для восставших уничижительных эпитетов. Царские грамоты не скупятся на самые сильные выражения. «А если тот вор и богоотступник, церквам божиим враг, скверный пес Стенька Разин сЪ товарищи на погибель свою смертную с Дону от вас ушел на Волгу, и наш великого государя указ в городы поволжские к боярам и воеводы нашим послан, велено ратным людям на них посылать и за такие их богомерзкие дела яко отступников побивать без пощады». Когда в Петербурге становится известно, что Пугачев захвачен, дворяне поздравляют друг

ПУГАЧЕВ

С гравюры неизвестного мастера Гос. Музей изобразительных искусств

друга. Придворный поэт Сумароков пишет: «Станс городу Симбирску»: ¹

Москва и град Петров, и все российски грады, Российско воинство и алтари, и трон Стремятся, чтоб он был караем без пощады..

Характеристика Пугачева должна внушать… ужас:

Сей варвар не щадил ни возраста, ни пола,

Нес тако бешеный, что встретит, – то грызет: Подобно так на луг из блатистого дола Дракон шипя ползет…

Екатерина II в ответ на вопросы Вольтера старается изобразить все движение ничего не стоящим инцидентом, а самого Пугачева – жалким бродягой, которого можно ликвидировать очень быстро. В насмешку императрица называет своего соперника по трону «маркиз Пугачев».

Такова оценка движений в официальных кругах. Если же передовые умы дореволюционной России и проявляли интерес к Разину или Пугачеву, они встречали подозрительность, опасения, строгости цензуры. Пушкина привлекает Разин как яркая историческая фигура, по его выражению, – «единственное поэтическое лицо русской истории». Внимательно изучая пугачевщину, он, в «Капитанской дочке», гениально нарисовал образ Пугачева, как он ему представлялся на основе документов и непосредственных воспоминаний современников. Но в изучении истории Пугачева Пушкин почти первый. До конца 50-х годов и разинщина и пугачевщина остаются совершенно неизученными.

Лишь после севастопольских событий, накануне «реформ», радикальная разночинная интеллигенция, стремящаяся найти опору своим тенденциям в крестьянстве, обращается к разинщине и пугачевщине, стараясь осмыслить и объяснить их. Затем в ближайшие десятилетия этот интерес находит отклик и в художественной литературе. Впоследствии революционное народничество изучает разинщину и пугачевщину, находя здесь аргументы для обоснования своих программ и деятельности.²

Однако необходимо отметить, что этот интерес охватывает сравнительно очень узкие круги; к тому же до начала 900-х годов он приглушен опасениями полицейского сыска и дореволюционной цензуры.

В основном главная масса русского дворянства и городской интеллигенции относится к разинщине и пугачевщине или индиферентно, или ориентируясь на мце-ния официальных дворянско-буржуазных историков.

Но в сознании крестьянства, а также сельского и городского в особенности приволжского пролетариата, а также бедняцкого казачества, образ Разина и образ Пугачева преломляются совершенно иначе, чем в оценке большинства так называемого «высшего» общества дореволюционной эпохи. Все, кто только писал об этих движениях, не скрывают того отношения, которое вызывают они «в народе».

В «Известии о бунте и злодействиях донского казака Стеньки Разина», взятом из хронографа «того же время», автор с сожалением отмечает, что массы были на стороне Разина и «везде ворам угождали, и лжи их люди были ради, где скажут великого государя войско, солгав, побили, и люди тому радовались; а как скажут, что воров великого государя ратные люди побили, и люди станут унылы лицом и печальны о воровской погибели… и людем воры говорили: мы де идем, чтоб бояр побить, и вам дадим жить многие льготные годы».¹

Иностранец Койэт, посетивший Московию в самый разгар разинщины, в своих записках указывает на эту разницу в оценке движения массами и знатью. «Злобный против вельмож, с которыми он обращался жестоко, он очень любовно относился к простым солдатам: он называл их братьями и детьми, и это доставляло ему такую любовь с их стороны, что, будь ему удача, он, без сомнения, сделался бы и остался бы замечательным государем». ^{3 4}

Сразу же отмечает противоречивость оценок пугачев-щиныС Пушкин в «Истории пугачевского бунта»: «. .Весь черный народ был за Пугачева; духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, не и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства».⁵

«Грех сказать, говорила мне восьмидесятилетняя казачка, – пишет Пушкин в примечаниях к «Истории пугачевского бунта», – на него мы не жалуемся, он нам зла не сделал». ⁶

На вопрос следственной комиссии, почему сами казаки не убили Пугачева, – один из ближайших помощников Пугачева, Зарубин, отвечал: «А если б его убили, так узнавши б многие бы и против нас восстали… и редкий невольник был в его толпу взят, по большей части сами прихаживали всякий день толпами». ⁷

II

Во имя чего шли массы? К чему они стремились? Почему не останавливались ни перед какими жертвами? На эти вопросы отвечают не только официальные донесения, отчеты и протоколы допросов, но и еще важнейший источник, выразитель общественного сознания – устно-поэтическое творчество.

Крепостное крестьянство, широкие массы казачества, батраки и холопы – участники и сочувствующие движениям – отозвались на них множеством рассказов, песен и преданий.

Содержание и эмоциональная окраска этих песен и преданий, их разнообразие, пестрота и иногда противоречивость, а также вариации и изменения одного и того же сюжета (рассказа или песни) – являются живыми следами оценки, надежд, стремлений, борьбы втянутых в движения социальных слоев. Особенно богат и разнообразен фольклор о Степане Разине; пожалуй, это один из наиболее богатых циклов об историческом герое, начиная с XVI века. Фольклор о разинщине известен гораздо дальше границ самого движения. Песни о Разине раздаются и у Белого моря, в Восточной и Западной Сибири, на Каспии и по всей Волге, в Смоленщине и. на Украине. Предания о Разине в одном Нижневолжском крае могли бы составить целую книгу. Множество холмов, оврагов, курганов связано с именем Разина или его приближенных. Многие клады, по преданию, оставил Разин в пещерах по Волге. Чуть ни под каждым холмом население предполагает лодку с золотом, но получить ее дано не всякому.

Фольклор о пугачевщине более скуден.

Песни о пугачевщине, дошедшие до нас, могут быть сосчитаны по пальцам. Но это далеко не означает, что их было мало или что они не пелись. Наоборот, и предание, и даже «дела» и «расспросные речи» неоднократно подтверждают бытование песен о пугачевщине и большую любовь самого вождя к пению. Не отступает от действительности и Пушкин, когда изображает Пугачева и пугачевцев поющими на пиру.

Высокохудожественная сцена из «Капитанской дочки», где рисуются взаимоотношения Пугачева с его соратниками – дана Пушкиным в полном соответствии с преданиями и документами эпохи.

Вечером, после взятия Пугачевым Белогорской крепости, Гринев приходит в стан Пугачева.

«Пугачев на первом мест© сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные*и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. ^. – Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю. . Поход был объявлен к завтрашнему дню. «Ну, братцы, – сказал Пугачев, – затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! начинай!» Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором:

Не шуми ты, мати, зеленая дубровушка,

Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати..»

Конечно, все устное творчество о пугачевщине не дошло и не могло дойти до нас. Собиратели в один голос

II

О Разине и Пугачеве

утверждают, что рассказы и песни о пугачевщине неохотно передаются для записи; их очень трудно обнаружить, особенно если рассказчик убеждается, что собиратель не сочувствует движению.

Очень показательно, что воспоминания о Пугачеве, как о справедливом вожде, который наказывал только жестоких помещиков, живут в отрывках и до сих пор в Заволжье. На Среднем Урале в 1930 году мне пришлось записать отрывок песни-плача о Пугачеве, который, по рассказам исполнителей, пели остатки его отрядов:

Емельян ты наш, родный батюшка,

На кого ты нас покинул,

Красное солнышко закатилось..

И вот перед нами громадное богатство песен и сказаний о разинщине и сравнительно небольшой, но четкий репертуар о пугачевщине."Вероятно, многие из этих памятников, создавшись в современную событиям эпоху, передавались затем от одного поколения к другому два с половиной и полтора века. Но несомненно также, что некоторая часть репертуара возникла уже позднее, на основе прежних или новых ассоциаций. Также каждое поколение, каждый новый певец или рассказчик вносил что-то новое, свое, что так или иначе изменяло произведение.

Встают вопросы: как возникли эти песни и рассказы? кем сложены? как бытовали и изменялись за время своего существования? что утратили и что приобрели вновь? Конечно, и разинский и пугачевский фольклор дошел до нас далеко не в полном своем объеме и, может быть, в значительно измененном виде. Если вспомнить всю остроту и жестокость борьбы восставших народных масс с правительством (и в XVII и в XVIII веках), то легко представить, насколько одиозны были песни и рассказы, воспевавшие Разина и его «помощников», и насколько ненавистными и опасными считались слухи и молвы о Пугачеве. Несомненно, что с самого момента своего возникновения рассказ и песня о Разине и особенно о Пугачеве – «Петре Федоровиче» – угрожает судьбе передатчиков. Застенки, допросы уводят этот фольклор в подполье, окружают его тайной. Почти все собиратели отмечают, насколько дореволюционный крестьянин был запуган начальством и как неохотно он пел и рассказывал для записи. ¹

Конечно, интерес к песням и рассказам о разинщине и пугачевщине в дореволюционном крестьянстве вызывал еще большую осторожность и недоверие. Собиратели неоднократно подтверждают это. В конце 60-х годов П. И. Якушкин передает, что казаки и судовые рабочие не решались спеть про Разина. Они рассказывают песню словами, так как уверены, что за исполнение ее «на голос» «дадут по шапке».

Молодой парень в песне о сыне Разина не решался долгое время произнести слово «губернатор»; он был смущен, что герой – сынок Разина – дерзко отвечает «губернатору». ^{8 9 10}

В последнее время опубликованы «Дела» (в архивах пугачевщины и разинщины) распространителей слухов и рассказов. «Дела» отмечают следствия распространения «молва», этих «врак» и «болтаний», этой «злодейской эхи». Рассказчикам и передатчикам вырезают языки, наказывают кнутом и шпицрутенами, вкладывают в рот специальный кляп, ссылают под “строжайшим надзором, с соответствующим внушением – забыть о своих рассказах.

Печатание фольклора о крестьянских восстаниях также встречает серьезнейшие препятствия со стороны правительственной цензуры, особенно в прошлом веке.

Пушкин собирает песни о Разине и подражает им. В 1827 году предполагает издать их в «Северных цветах» и посылает через Бенкендорфа на предварительную цензуру. По поводу этого Бенкендорф писал ему: «Песни о Стеньке Разине при всем своем поэтическом достоинстве по содержанию своему не приличны к напечатанию. Сверх того церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева». Эти песни были опубликованы Анненковым лишь в 1881 году.

Николай I, просматривая рукопись «История пугачевского бунта», вычеркивает красивейшее предание' о матери Стеньки Разина, введенное Пушкиным в текст: «В Озерной старая «казачка каждый день бродила над Яиком, клюкой пригребая к берегу плывущие трупы и приговаривая: «Не ты ли, мое детище? Не ты ли, мой Степушка? Не твои ли черны кудри свежа вода моет?» И, видя лицо незнакомое, тихо отталкивала труп». – Император Николай I делает пометку: «Лучше выпустить, ибо связи нет с делом». И Пушкин принужден этот рассказ перенести в примечания.

Но и попадая в печать, песни и рассказы о героях крестьянских революционных движений нередко подвергаются изменениям и поправкам. В первой половине XIX века, когда еще не было выработано научной методики собирания, не ставилось требований совершенно точной записи собираемого материала, этнографы-фольклористы зачастую изменяют и 'Стилизуют тексты песен и рассказов. Но в дальнейшем, к 70—80-м годам, с разработкой методов научного собирания, эти явления в специальных изданиях уже изживаются. Среды редакторского карандаша особенно ясны в сборниках военных и казачьих песен с хорами, издававшихся вплоть до империалистической войны для полковых хоров. На элементы ретушировки и исправлений в некоторых песнях о Разине указывал еще академик В. Ф. Миллер в 1914 году. Определив репертуар разинских песен в казачьей среде, В. Ф. Миллер отмечает: «Но, быть может, среди казаков кое-где известны некоторые другие песни о Разине, не попавшие в печать по соображениям, не имеющим ничего общего с научным изучением подлинной народной песни. Предполагаем это на том основании, что при просмотре текстов казацких песен опытный глаз замечает кое-где следы редакторского или собирательского карандаша в смягчении некоторых неудобных черт или в подправках, придающих текстам более желательный, по некоторым соображениям, характер, особенно в виду исполнения песен полковыми хорами. Так, несомненно, разинские казаки сложили и пустили в оборот песню о взятии ими Астрахани, об убийстве воеводы князя Прозоровского, попавшую в «Старший песенник» Трутовского (ч. III), но затем уже не повторявшуюся (конечно, по цензурным соображениям) в других». ¹¹

Также сами певцы и рассказчики, пробуя нейтрализовать бунтарское содержание своего репертуара, нередко совершенно сознательно смягчают тексты, опуская наиболее резкие эпизоды, заменяя эпитеты и отбрасывая концовки, которые зачастую содержат угрозу власти. Тем самым они подвергают тексты своей бытовой предварительной цензуре.

Несомненно, как следствие бытовой цензуры, отпала концовка в песне о сынке Разина (имеющаяся лишь в очень немногих вариантах), где угрозы Разина и его сынка расправиться с губернатором приводятся в исполнение.

К той же группе измененных относится и песня о том, как Степан Разин пришел во казачий круг и начал думать думушку с казаками. Среди казаков была распространена песня о неприходе Разина в круг; затем она была переделана в песню о приходе:

Доселева Степанушка в круги к нам не хаживал, Крепку думушку с казаками не думывал,

А ныне и Степанушка в кругу стоит,

С казаками крепко думушку он думает. .

Яркий пример перелицовки в духе повиновения властям представляет собою один вариант песни о сыне. Здесь вместо дерзких ответов сынка Разина и угроз расправиться с астраханским губернатором (о чем поется в остальных вариантах) губернатор сам угрожает сынку пулями и ядрами, и разницы, испугавшись, обращаются в бегство. На вопрос молодца, чем воевода  будет потчевать его батюшку, который собирается приехать, воевода насмешливо отвечает:

«Есть у меня наготовлены сухари.

«В Москве они крошены,

«В Казани сушены, —

«Ими встречу, буду потчевать».

Угроза воеводы приводит молодца в ужас. Прибежав к товарищам, он просит их:

«Пригряньте ко мне выкладну,

«Не оставьте меня при бедности,

«На нас воевода рассердился. .»

В пугачевском песенном репертуаре, тоже встречаем следы изменений текста в лояльном тоне. Например, интересна песня об Оренбурге: «Ох ты, батюшка Орен-город. .» ¹² Здесь в первой части подробно и с любовью описываются районы, где «гулял генерал Пугач». Во второй части поется о том, как молодой солдат, стоя на часах, думает, как бы в Оренбург сходить «Пугача убить». Обе части песни противоположны по настроениям, при чем первая из них так распета, а вторая так скомкана, что приходит мысль о механическом сцеплении двух совершенно разных песен, или о механической (наспех) переделке второй части.

Конечно, подобные изменения и перелицовка текста легче всего происходят в тех слоях крестьянства и казачества, которые враждебно вспоминают революционных героев. В этой враждебной среде песни и рассказы о Разине перестраиваются в осуждающем цлане рассказов и песен о разбойниках и злодеях, великих грешниках. Уничижительные и осуждающие эпитеты дополняют эмоциональную окраску.

Необходимость максимального внимания ко всякого рода изменениям в тексте и в связи с социальными расслоениями среды, в которой бытует устное произведение, и в связи с цензурой правительственной и бытовой– подчеркнул Н. К. Пиксанов в статье «Социально-политические судьбы песен о Степане Разине». Отметив принципиальное и методологическое значение этих условий «для всего поэтического фольклора», он дал ряд примеров различных перелицовок разинских песен.

Безусловно, постановка этих вопросов очень важна для освещения каждого фольклорного текста. Она приводит к основным задачам фольклорного исследования: кем и как создавалось произведение? как изменялось оно в процессе своей жизни? Вопросы эти трудны и сложны; и порой их легче поставить, чем разрешить. Однако, думается, в первую очередь для фольклора массовых крестьянских движений крепостной эпохи встает другой ряд вопросов, а именно: в чем заключается специфика этого крестьянско-революционного фольклора? в чем его основное содержание, каков его социальный акцент, в чем его социальный пафос?

Несмотря на полицейский сыск и преследования цензуры, песни и сказания о героях крестьянских движений феодально-крепостной эпохи – особенно о Степане Разине – широко собираются и проникают в печать. В наиболее ранние песенные сборники конца XVIII века проскальзывают полные тексты. Уже самое помещение их среди избранных текстов говорит за их массовую распространенность. Самое старшее издание разинского песенного текста с нотами относится к 1779 году, когда в третьей части песенника В. Ф. Трутовекого появилась песня о взятии Разиным Астрахани. Ряд ценней, них текстов помещен в «Собрании разных песен» Чулкова L770—1773 гг. В сборнике Кирши Данилова (80-е годы XVIII века), встречаем старину об убийстве волжскими казаками астраханского губернатора, записанную с нотами, что опять-таки говорит за ее известность в голосовом исполнении. Здесь уже зафиксированы главнейшие сюжеты.

Большим дополнением к этому фонду явилось собрание П. В. Киреевского (30—40-е годы), где особенно иного вариантов песни о сынке Разина. Все это богатство проверяется й дополняется северными записями Рыбникова, Гильфердинга, Григорьева, Ефименко н других.

С развитием областной этнографии появляются также песни, записанные в казачьих областях, в Сибири, в Поволжье; нередко записи публикуются в местных газетах. Запись преданий начинается позже, с 40—50-х годов, и продолжается (так же, как я песен) до настоящего времени.

Пушкин – один из первых собирателей фольклора о Разине и основоположник собирания фольклора о пугачевщине. Он первый в 1833 году едет на Яик и в Оренбургский край для ознакомления с «воспоминаниями престарелых очевидцев» пугачевщины. Одновременно с «им Даль собирает песни о пугачевщине; Киреевский и Языков записывают их в Симбирском крае. ¹³

В большинстве случаев поется о действительных событиях, о действительных ярких (хотя и непродолжительных) победах, о мести воеводам и властям. С ними восставшие расправляются без всякого сожаления:

Как грянули, прихватили к губернатору на двор,

Не успел губернатор Стеньки встретити,

Ах посадил-то Стенька Радин губернатора в тюрьму. Мало того, его на виселицу.

Или в другой песне, о вдятии Астрахани:

. .Метался Стенька Радин на угольную на башню. Что с великого раскату воеводу сбросил,

Его маленьких деток он всех да ноги повесил.

Почему восставшие вынуждены это делать, – песня об убийстве астраханского воеводы (в песне он надван губернатором) объясняет:

Ты добре ведь, губернатор, к нам строгонек был, Ты ведь бил, ты губил, ты нас в ссылку ссыльгвал, На воротах жен, детей наших расстреливал.

Победы голытьбы идображаются с особенной любовью. «Сынок» Стеньки Радина, один ид его храбрых агентов, появляется в Астрахани и дердко ведет себя по отношению к власти – воеводе, – не кланяется боярам, гордо идет, даломив да ухо шляпу с подументом, мимо богатых купцов. Он в роскошно-небрежном наряде и обращает на себя внимание. Его хватают по прикаду губернатора, но на вопросы он отвечает выдывающе, – открывает, что он сын Стеньки Радина, гродит приеддом отца; губернатор в ужасе.

Радинцы не нуждаются в кадачьем круге. Атаман и его дружина не ходят туда, так как думают думушку «своей буйной головушкой»:

Крестьянские восстания в устном творчестве XXV II Во казачий круг Степанушка не хаживал

Ходил-гулял Степанушка во царев кабак,

Он думал крепку думушку с голытьбой. .

Ох вы гой еси, казачье наше вольное собранье.

Вы гребите, не робейте, белых ручек не жалейте. Нам бы Астрахань-город ополночь пробежати, Черноярский городочек, что на утренней заре,

Чтоб никто нас не увидел и никто бы не услышал.

Песни рисуют быстрое продвижение и излюбленный волжский маршрут революционных отрядов:

Астрахань-то, славну мати, пройдем с вечера, Царицын-городочек во глуху полночь,

Саратов и Дубовку на белой заре,

А CaMajpe-городишку не поклонимся,

В Жигулинских горах остановимся. .

То недолгое время, когда восставшие одерживали одну победу за другой, воспето ими в ярких картинах: Спасибо те, спасибо, морю синему всему. .

Спасибо те, спасибо, Колыванскому острову.

А и упито тут было, братцы, зелена вина,

Еще ж, братцы, уедено Сорочинского пшена,

Еще ж, братцы, уношено цветного платья. Настроения нижневолжской «вольницы», неоднократные ее походы «за зипунами» нашли свое отражение в известном песенном восклицании. Оно ассоциируется и с разинщиной.

Веслом махнем – корабль собьем,

Кистенем махнем – девицу возьмем. . Ненависть к боярам и воеводам, расправа с ними, мечта о вольных разъездах на богатых стругах – все эти факты, настроения, отразившиеся в песнях, вытекали из

того положения, в котором оказались широкие массы под гнетом феодально-крепостнической системы.

К половине XVII века положение крепостных крестьян и холопов стало настолько тяжелым, что острый протест с их стороны явился вполне закономерным. К этому времени крестьяне закрепощаются окончательно. В целях укрепления союза с боярством и дворянством, московское правительство раздает своим верным слугам земли и в центральных районах и на окраинах. Окраины, например Приволжские степи с тучной, нетронутой землей, начинают особенно привлекать землевладельца, при чем вместе с землею попадают под власть помещика и крестьяне, живущие на этих землях. Рабочие руки здесь используются тем же способом, как и в центральной России, – их закрепощают.

В устном творчестве встречаются яркие следы, характеризующие феодально-крепостнические отношения. Например, показательны некоторые пословицы: «чье поле – того и воля»; «в свое*м добре да воли нет»; «неволя – холопу, воля – господину»; «ваша воля – наша доля»…¹ Тяжесть монастырских поборов отразила песня о правеже:

Уж как бьют-то добра молодца на правеже,

Что на правеже его бьют,

Что нагого бьют, босого и без пояса,

В одних гарусных чулочках-то, без чоботов,

Правят с молодца казну да монастырскую.^{14 15}

«Монастырщина – что барщина», отмечает пословица.

Казнь вора. – С народного лубка Гос. Исторический мурей

Особенно трудно приходилось населению пограничных областей и окраин. По отзыву С. Г. Томсинского, документы 60-х годов XVII века «представляют собой сплошной вопль разбегавшегося населения городов и сел». Здесь и жалобы «посадских людишек», и челобитные стрельцов, что они «долшны обливать слезами хлеб свой». Жители очень часто сами просят освободить их от тех или иных повинностей и налогов, чтобы им «розно не разбрестись». Социальные взаимоотношения, которые развивал и укреплял феодально-крепостнический строй, определяют и социальный состав и расстановку сил в разинском движении.

Ведущую роль в разинщине играли обезземеленные крестьяне, беглые холопы, судовые рабочие, значительные скопления которых концентрируются на окраинах; это «голутвенные люди», по выражению актов, голытьба или «голь», о которой поют разинские песни.

В одной инсценировке, которая может быть возведена к XVII веку, изображается голытьба, разоренная помещиком. Но она протестует. Участники сцены, одетые в лохмотья, начинают гонять барина-толстяка прутьями и приговаривают:

«Добрые люди, посмотрите, как холопы из господ жир вытряхивают!» Так же наступают они и на купца, требуя, чтобы он делился с ними. Расправившись с барином и купцом, голытьба идет во царев кабак и поет: Ребятушки, праздник, праздник,

У батюшки праздник, праздник,

На матушке Волге – праздник.

Сходися, голытьба, – на праздник.

Готовьтесь, бояре, – на праздник.¹⁶

Голытьба воспета в разинском репертуаре; как и в действительности, она ближе всего к вождю. Не идя во казачий круг, он с голытьбою решает дела. Голь он приглашает на сине море гулять, называет ее ласковыми именами: