Текст книги "Люди переменились"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Трифон, Трифон! – дошел до сознания знакомый голос.

Бияз замер. В темноте он различил фигуру быстро идущей к нему Вагрилы. Хотел ответить, но губы его только беззвучно пошевелились. Протянул к ней руки, но не смог сделать ни шага.

Подойдя к нему, Вагрила прислонилась к верее ворот. Отдышавшись немного, она сказала:

– Я к тебе поспешала Трифон. Искала тебя на площади, да не нашла…

Она вдруг схватилась за грудь и пошатнулась. Бияз поддержал ее, не дал упасть.

– Что-то у меня с сердцем неладно, все замирает… – сказала Вагрила и добавила. – Идем!

Они медленно направились на площадь. Бияз поддерживал Вагрилу, за ним волочился наполовину размотанный кушак. Поскрипывала ржавыми петлями на ветру оставшаяся открытой калитка…

На ярко освещенной площади извивалось хоро. Сопровождаемая неотступно следовавшим за ней Биязом Вагрила подошла к танцующим. Отыскала глазами того самого высокого партизана, который сказал речь крестьянам. Он плясал рядом с Иванкой.

– Тетя Вагрила! – окликнула ее Иванка.

Но Вагрила, казалось, не слыхала ее зова. Она потянула за рукав высокого партизана. Тот повернул к ней голову. Встретив страдальческий взгляд Вагрилы, он выпустил руку Иванки и отступил от вереницы танцующих.

– Ты, что-ли, главный? – негромко спросила Вагрила.

Высокий партизан – это был Бончук – сказал:

– Главный наш погиб!

Вагрила повернулась к стоящему рядом Биязу.

– Видите этого человека, – сказала она Бончуку, – у него дочь сошла с ума в полиции, а зять его – партизан Мишо Бочваров…

– Здравствуй, товарищ! – сказал Бончук, протягивая руку Биязу.

– Убери руку! – остановила его Вагрила и тихо добавила: – Он убил вашего товарища… Владо.

– Вот как! – растерянно промолвил Бончук и вдруг, сорвав с плеча винтовку, шагнул назад: – Гадина!

Вагрила пошатнулась и повалилась на землю.

– Бончук, что случилось? – воскликнула Дафинка, подбежав к ним. Она наклонилась к Вагриле и помогла ей подняться.

– Вот этот убил Владо! – сказал Бончук, гневно сверкнув глазами.

Дафинка, в недоумении, вопросительно посмотрела на Вагрилу.

– Убери ружье, парень, – с трудом выговаривая слова, сказала Вагрила. – Этот человек никуда не убежит, он ждет расплаты.

– Да ты кто такая? – спросил ее Бончук.

Ох, зачем ее спрашивают, зачем бередят незажившие раны! Она снова пошатнулась. Дафинка поддержала ее.

– Сына ее Гергана повесили, а другого еще раньше убили, – тихо сказал Бияз.

Вагрила открыла глаза и, как бы извиняясь, пробормотала:

– Что-то все дурнота находит.

Дафинка поцеловала ей руку. Вагрила смутилась. К чему ей теперь почет, уважение? Это ей сейчас все едино, что монисто на траурном платье…

Тихо и молча вошла группа партизан в сад, где был похоронен Владо. Вагрила и Бияз остановились под грушей. Стрекотали кузнечики. Пахло травой. Прошелестев в листве, глухо шмякнулся о землю перезревший плод. Бунчук недоверчиво спросил.

– Где же могила?

Вагрила провела рукой по росистой траве.

– Здесь!

Партизаны обнажили головы и тихо запели.

 
«Вы жертвою пали в борьбе роковой…»
 

Вагрила стала на колени и перекрестилась. Трифон Бияз всхлипывал, уронив голову на грудь.

 
«Но явится мститель суровый…» —
 

твердо и громко зазвучала песня.

– Убейте меня! Скорей… – не выдержал Бияз, упал ничком на могилу. Песня смолкла. Бончук взял Бияза за шиворот и одним рывком поставил на ноги.

Партизаны вернулись на площадь. Здесь они остались до утра, беседовали с крестьянами. Вагрила сидела на земле, привалясь спиной к каменной ограде общинного правления.

*

Над Крутой-Стеной забрезжила заря.

Отряд построился на площади. Бончук выслал вперед дозорных и встал во главе колонны. Молодая партизанка завела песню:

 
Родине Ботева, Левского
Оковы неволи куют…
 

В хвосте колонны, между двумя партизанами, шел Бияз. Вагрила поднялась и пошла следом.

– Куда ты? – обернулся один партизан.

– С вами… Одно у меня дело с ним, – сказала Вагрила, указывая на Бияза.

– И ты, что-ли, ему пособляла?. – спросил, нахмурясь, парень. «Точь-в-точь как Герган», – подумала Вагрила. Она протянула руку и коснулась пальцами румяной щеки юноши.

– И у меня был такой, как ты… Герганом его звали…

Партизан смущенно отвернулся.

– Ладно, иди. Только все равно ты ничем ему не поможешь. Ведь этакое дело – топором раненого…

Вагрила и сама понимала это. Страшное преступление совершил Бияз. Но ей хотелось увидеть своими глазами, как поступят с ним партизаны. Это было очень важно для нее, хотя она и не вполне сознавала, почему это так важно…

В лесу отряд расположился на отдых. Все, кроме дозорных, легли спать. Бияз тоже лег. Теперь, когда уже стало все известно, на него нашло какое-то успокоение. Ему было все равно, какой приговор вынесут ему товарищи Владо, он уже примирился со смертью и равнодушно ждал конца. Он уснул сразу. Приставленный к нему часовой, сидя в стороне, только изредка поглядывал на него.

Вагрила легла вместе с женщинами. Но уснуть не смогла. Мешала давившая на грудь тяжесть. Вагрила села. Так было легче дышать. Разглядывала лица спящих женщин. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Дафинка открыла глаза.

– Почему не спишь?

– Не могу на свету, – ответила Вагрила.

В полдень артельщик расстелил на земле холстину, нарезал хлеба и брынзы, подозвал товарищей и приступил к раздаче. Покончив с этим делом, подал Вагриле хлеба с брынзой. Она взяла, но есть не стала, словно выжидая чего-то. И только когда увидела, что артельщик дал хлеб и Биязу, она с облегчением вздохнула и принялась за еду.

Под вечер партизаны собрались для суда над Биязом.

– Товарищи! – заговорил Бончук. – Вы теперь, знаете, как погиб наш Владо… Вот этот человек, к которому он обратился за помощью, убил его, зарубил топором… – он замолчал, словно задохнувшись, мрачно глядя на Бияза. Молчал и весь отряд. Бияз смотрел на суровые лица партизан.«К чему вы тянете, – говорил его взгляд. – Зачем меня так долго мучить? Кончайте скорее. Что бы ни решили – лишь бы скорее все-кончилось!» Бончук отвел от него глаза.

– Скорее бы конец! – простонал Бияз.

– Ишь, хитрец! – усмехнулся кто-то.

– Смерть за смерть! – гневно крикнул другой.

Вагрила не видела кто это крикнул, но почему-то-подумала, что это тот самый юноша, похожий чем-то на Гергана.

Она встала и сказала:

– Накажите его! Его зять – Мишо Бочваров. Дочь его сошла с ума в полиции в городе. Он принимал и прятал у себя Георгия, которого убили в городе…

Руки Бияза дрожали, было просто невероятно, как они смогли поднять на Владо топор.

– Смерть убийце! – раздался тот же гневный голос.

– Так должно быть! – тихо произнес Бончук и лицо его омрачилось.

Вагрила подняла худую бледную руку.

– Зачем воздавать злом за зло, – тихо произнесла она, – пусть уж не будет зла на земле.

– Философия всепрощения! – раздался насмешливый голос.

Встала Дафинка. На лице ее застыло выражение какого-то глубоко скрытого в ней радостного чувства.

– У нее у самой сына казнили… И если она не желает смерти этого… значит… – Дафинка не сумела до конца выразить свою мысль.

– Вижу и ты собираешься матерью стать? – сказала Вагрила, присмотревшись к ней. Дафинка покраснела и села на свое место. Бончук взглянул на нее и все понял. На его загорелом лице промелькнула нежная улыбка.

– Давайте рассмотрим этот случай завтра, – предложил он.

– Я пойду, – сказала Вагрила. – Я тебе здесь, Трифон, больше не нужна… А Мишо я к вам приведу, как только он явится ко мне, – сказала она, обращаясь к партизанам.

Бончук с Дафинкой проводили ее до опушки леса и долго смотрели ей вслед. Она быстро шла по лугу, на который уже наползала тень.

Попрощавшись с Вагрилой, они пошли обратно на стоянку. Бончук все думал о том, о чем узнал только после слов Вагрилы, относящихся к Дафинке.

Подойдя к Биязу, он, не глядя на него, сказал:

– Живи!

Бияз не двигался с места.

– Уходи отсюда! – нетерпеливо сказал ему Бончук.

Бияз пошел прочь и скоро скрылся за деревьями.

Но на другой день он вернулся и смиренно попросил:

– Дозвольте мне остаться с вами?

Бончук ничего не ответил, однако не прогнал его.

*

Митю Христов не ожидал что наступит такая перемена режима в тюрьме Заключенные шатались по двору. Двери камер стояли теперь открытыми, ключи стали излишними, но он не снял их с ремня. Ему казалось странным, что эти толстые высокие стены, эти железные двери и решетки станут скоро ненужными.

Он сходил по лестнице, когда на дворе хлопнул выстрел, и группа вооруженных людей, смешавшихся с заключенными, ворвались в коридор. Митю Христов остановился, глядя, что будет дальше. Вооруженные люди и заключенные высадили дверь директорского кабинета.

– Сам виноват, зачем отменил правила внутреннего распорядка! – злорадно подумал он, увидев, как протащили по коридору перепуганного насмерть директора. Однако хватали и надзирателей. Тут, он сам испугался. Со всей быстротой, которую позволяла его хромая нога, он спешил учти прочь из тюрьмы. Ему удалось проскользнуть к выходу.

В глаза ударил свет осеннего солнечного дня, и он остановился. Куда ему идти? У него нет ни крова, ни семьи. Он поежился, беспомощно огляделся вокруг и повернул назад. Стал в коридоре, прислонясь к стене, опустив голову.

Вдруг кто-то взял его за плечо. Прямо в глаза ему смотрело дуло пистолета. Поднял руки и пробормотал пересохшими губами:

– Старший надзиратель Митю Христов.

*

Его отвели в подвальный этаж бывшего полицейского участка. Там находились уже все его начальники. Они лежали вповалку на цементном полу, и Митю Христов, не без злорадства, оглядел их, припоминая, какими они были прежде.

«Всем им было тепло и сытно. Поделом им. Буцев любил командовать, смотрел со стороны, а сам рук не марал. Душков, как увидит красивую бабу, забывал и службу, и все на свете. В кабинет к себе их вызывал. Правильно, что он больше не начальник. А директор тюрьмы? Ему бы только пожрать. А где же Иван Венков? – вдруг спохватился Митю Христов. – Трус, побоялся тогда на скалу лезть, остался сторожить раненых… Здесь он должен быть…»

«Ну, а я сам? – задал он себе вопрос и ответил на него тут же: – Кто мне скажет – могло ли не быть со мной того, что было». Его бледные тонкие губы покривились в усмешке, глаза блеснули.

Он вдруг вспомнил Вагрилу, страх охватил его, и ему страстно захотелось жить. «Хорошо, что ее здесь нет», – подумал он и, весь во власти страха, сжался в комок в углу.

*

Над полями днем и ночью струился запах фруктов и скошенного сена. Весенние соки, любовно согретые солнцем, принесли осенью богатые плоды.

Красным шаром выкатилось из-за горизонта солнце. Вершины Юмрукчала и Кадемлии первыми встретили его, а затем и другие вершины поменьше, весь зубчатый горный хребет. Слизнув росу с кровель, солнце озарило поля и сады, щедро одаряя всех теплом и светом…

*

С грузовика спрыгнул Бияз. Лицо его заросло бородой, в руках он сжимал винтовку. Встречные не сразу узнавали его. Не по годам проворно сбежал он с бугра и, как прежде, не постучавшись, вошел во двор Караколювцев. Петкан наворачивал вокруг пояса длинный кушак.

– Мы победили! – громко и радостно крикнул Бияз.

Вышла Вагрила. Бияз просиял и поспешил к ней, но вдруг замедлил шаги. Ему показалось, что прошлое уже покрылось пеплом, но сейчас все припомнилось так, будто случилось вчера. Он потупил голову и забыл поздороваться. Вагрила тронула его за плечо и сказала:

– Ну вот, проведать пришел. Как видишь, жива-здорова… Не теряй даром время. У вас, верно, дела-много, ступай себе…

Бияз вышел на улицу. С площади донеслись радостные крики, и он направился туда. По дороге он позвал с собой Иванку, вдову Стояна, и они вместе поспешили на площадь. С помощью вооружившихся парней арестовали старосту, полицейских. Трифон Бияз вспомнил, что не хватает еще одного и пошел арестовать Ивана Портного. По улицам ходили патрули из молодежи. Иванка с винтовкой на ремне вошла в кабинет старосты. Потрогала кресло, но сесть не решилась. Зазвонил телефон. Она дрожащей рукой взяла трубку и отозвалась. Звонили из города, невидимый собеседник отдавал распоряжения. Иванка сперва несколько растерялась, но затем успокоилась и просто ответила:

– Все будет исполнено!

Она положила трубку, села в кресло и стала разбирать бумаги на столе.

Вагрила оделась по-праздничному, повязала новый платок и тоже пришла на площадь. Улицы, сады, дворы, залитые ласковым осенним солнцем, выглядели необычайно приветливо. И люди показались ей какими-то празднично возбужденными, словно на игрище.

На площади сошлось все село. Марин взобравшись на стул заиграл на кларнете. Вокруг клена завертелось хоро. Вагрила попыталась встать на камень, чтобы лучше видеть, но почувствовала вдруг слабость и прислонилась к стене правления. «Совсем сдала», – подумала она.

Немного спустя, учитель Станчо привел на площадь детей. Головы девочек были украшены белыми бантами. Только у дочки Иванки не было банта. Она всхлипывая побежала к матери. Иванке в этот день и в голову не пришло позаботиться о каком-то банте. Откуда его взять? Ну ее ли это дело сидеть за письменным столом… Но делать нечего, сейчас уйти отсюда нельзя. Она посмотрела на красную плюшевую скатерть и отрезала от нее полоску. Вскоре повеселевшая девочка вышла на крыльцо. На ее русой головке алел бант. При ее появлении раздались рукоплескания, и тут вспомнили о флаге.

Иванка дала двум парням красную скатерть, и они сделав флаг, укрепили его на видном месте.

Все это произошло немного после полудня девятого сентября 1944 года. День был солнечный и ясный как радость, овладевшая всей родной землей.

*

Мишо Бочваров к вечеру спустился в село и прошел прямо в общинное правление. Люди здоровались с ним и он с улыбкой отвечал на приветствия, но не задерживался, так как спешил. Иванка, увидев его, широко улыбнулась и встала с кресла.

– Вот и хорошо, что ты пришел. Делов уйма, а я в них плохо разбираюсь. Садись-ка на мое место!

– Куда мне, – отмахнулся Мишо.

Кто-то тихо постучался б дверь. Вошла Вагрила.

– Тетя Вагрила! – радостно встретили ее Мишо и Иванка.

В этот момент зазвонил телефон. Иванка и Мишо переглянулись, им одновременно пришла в голову одна и та же мысль: Вагриле надо было занять место старосты, отозваться по телефону, получить инструкции и отдать распоряжения. А им – выполнять ее распоряжения… Но Вагрила была далека от этого, мысли ее были заняты другим.

Иванка взяла трубку и приняла распоряжения из города.

– Ты, Мишо, нашел своих товарищей? – спросила Вагрила.

– Нет, не нашел, тетя Вагрила.

– Завтра отправимся в город. Я им обещала привести тебя.

– Почему не сегодня, сейчас?

– Утро вечера мудренее. Пойдем завтра.

Мишо остался в правлении. По ступенькам поднималась Бочвариха с ребенком на руках. За нею шла, всхлипывая, Биязиха.

*

Мишо и Вагрила шли в город. Их обгоняли грузовые машины, повозки, в которых ехали с песнями мужчины и женщины. Над головами развевались красные флаги, а руки, сжатые в кулак, приветственно вздымались вверх. Вся земля, казалась, помолодела. Вагрила мечтала об этом времени, но приход его не прибавил ей сил. Поступь ее не стала тверже, дышать не стало легче. Последние силы ее уходили зря на этом сером каменистом шоссе. Мишо мог бы и сам дойти до города, но Вагрила считала, что она обязана выполнить эту последнюю задачу в своей жизни – отвести его к товарищам по отряду.

Солнце, позолотившее вершины гор, залило светом дорогу, вьющуюся вдоль реки.

Мишо Бочваров шел на шаг позади Вагрилы. Он видел, что она нетвердо держится на ногах и был готов в любой момент подхватить ее.

Навстречу им катилась телега запряженная тощей лошадкой. В телеге сидели трое парней в кепках набекрень и с дерзким огоньком в глазах.

– Партизан что ли выдавала? – спросил один из них, указывая на Вагрилу.

Мишо не ответил, но обогнав Вагрилу, пошел впереди нее.

Город шумел как улей. Вагрила еще на окраине обтерла травой постолы, отряхнула одежду от пыли и перевязала черный платок на голове.

Мишо Бочваров продолжал идти впереди, прокладывая дорогу сквозь густую толпу. Наконец они добрались до городского правления и поднялись на второй этаж.

– Не сердитесь на него, что он запоздал! Никто в этом не виновен, – сказала она Бончуку, который с улыбкой пожимал Мишо руку.

– Ничего, не поздно и сейчас, – ответил Бончук. – Завтра поедешь на фронт с гвардией, ты же служил в армии, – сказал он Мишо.

– Есть, товарищ командир! – ответил тот, щелкнув каблуками.

Борьба еще не кончилась, людям еще предстоят страдания. Вагрила ясно поняла это, но ее уже ничто не волновало. Она исполнила все, что должна была сделать. Жизнь ее подходила к концу. На душе у нее было спокойно.

На городской площади, как и у них на селе, было полным-полно народа. Над многотысячной толпой возвышалась старинная башня с часами. Раздался звон колокола, часы пробили двенадцать. На балкон городского правления вышел партизан. Со стороны моста донесся рев моторов.

– Товарищи, – крикнул с балкона партизан, – в город вступают передовые части Красной Армии – нашей освободительницы…

Громовое «ура» заглушило его слова. Переливы радостных возгласов напомнили Вагриле колыхание зреющих хлебов.

Вагрила взглянула на балкон, увидела улыбающееся лицо советского офицера. Волны приветствий обгоняли одна другую. Вагрила стала пробираться сквозь толпу.

– Ура, ура, ура! – неслись за ней и обгоняли ее крики. Она растрогалась и машинально поднесла руку к глазам, чтобы утереть слезы, но глаза были совершенно сухие.

Вдруг она увидела Тотку, которую вели под руки две молодые женщины. Но Вагрила не остановила их, ни о чем не спросила. Она сама не знала куда идет.

Она шла по пустынной улице. Крики, раздававшиеся на площади, сюда уже еле доносились. У нее было такое чувство, будто бурное море жизни выбросило ее на берег как обломок кораблекрушения, ненужную щепку, вырвавшуюся из темной бездны.

Добравшись до окраины города, она облегченно вздохнула, как будто избавилась от преследования. Перед собой она увидела зеленую ограду кладбища. Она вспомнила, как кто-то ей говорил, что здесь будет братская могила всех убитых, и ее потянуло туда.

Солнце припекало, а ее пробирал озноб. Она испугалась, протянула к солнцу ладони, но не почувствовала его тепла. Холод постепенно охватил все ее тело.

В ее холодеющем мозгу возникла мысль, воплотившаяся в призыв: «Люди, люди, прогоните страдание с земли!» Она уже ничего больше не желала для себя лично, и в ее затуманенном сознании дрожала последняя мысль: «Люди, люди, прогоните с земли страдание!»

Шаги Вагрилы спугнули сидевшую на ограде трясогузку… Под аркой каменных ворот мелькнула фигура кладбищенского сторожа, которого не коснулось охватившее всех воодушевление.

В груди Вагрилы что-то порвалось, и она упала. Губы ее беззвучно пошевелились. Она повернула лицо к солнцу, стараясь уловить хоть каплю тепла…

…Земля была укутана снегом. Радостные возгласы волнами заливали Вагрилу, снег таял… Расцветали розы… везде, по всей земле, под всеми небесами… Как хорошо! Спокойствие охватило все ее существо… Взгляд ее остекленел.

А солнце плыло по необъятному небу, и лучи его заливали сухую землю, словно ничего не случилось.