Текст книги "Люди переменились"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Перейдешь на другую квартиру. Давай побыстрее.

– Чего это тебе вдруг взбрело?..

– Еще и не такое взбредет, коли вы такие.

– Каждый отвечает сам за себя.

– А, догадался, почему я пришла. Одевайся скорей, – потормошила за плечо Вагрила. – Где Здравко?

– Не знаю. Ну что ж, пойдем. Ты, видно, уж нашла квартиру. Я готов.

Покорность Гергана поколебала решительность Вагрилы.

Герган подошел к ней.

– Я думаю, что мне лучше остаться здесь. Пойдут кривотолки, почему это я меняю квартиру.

Вагрила подняла на него заблестевшие, будто ожидающие чего-то глаза.

– Может быть, ты и прав, – и соглашаясь с сыном, одновременно почувствовала, как она беспомощна. Подошла к нему и робко, кончиками пальцев коснулась его щек. Он не уклонился, как обычно, и она жадно прижалась лицом к его лицу.

– Берегись, Ганя, берегись, сынок, – прошептала она и замерла в ожидании ответного слова. Герган не противился ее ласке, но ничего не ответил.

– Берегись, ох берегись, – повторила она, и горячие слезы покатились по ее щекам.

– И за слезы наших матерей отомстим!

– Сынок, что ты говоришь, кому угрожаешь? – всхлипнула Вагрила.

Плечи ее сотрясались. Но она напрягалась, подавляя рыдания, и встала.

«Сбились вы с пути, это ясно, но хоть бы все обошлось. Это книги виноваты, сбили их с толку. Ведь так было и со Стояном Влаевым», – подумала она. Сознавая, что ничего уже поправить нельзя и надеясь на то, что все обойдется, она вышла из комнаты.

Герган провожал ее, напрасно ожидая, что мать обернется и попрощается с ним.

– Привет деду с бабушкой, – не выдержал он.

– Ежели тебе их жаль… подумай хорошенько прежде чем сделать что-нибудь, – на ходу ответила ему Вагрила.

– Мама…

«Да сколько ему ни говори, сколько ни вразумляй, толку не будет. Он как неоперившийся птенчик, рвется из гнезда на волю, а не ведает, что его ждет…»

Вагрила не оглядываясь пошла по улице, но чувствовала, что Герган стоит у калитки и смотрит ей вслед. Слезы застилали ей глаза, но она крепилась – нечего обращать на себя внимание прохожих. Но когда город остался позади, Вагрила вдруг с ужасающей ясностью ощутила свое бессилие предотвратить грозящую сыну опасность. Щемящей болью пронзило сердце. Вагрила дала волю слезам, но они не принесли ей облегчения. Тревога за судьбу сына продолжала угнетать ее.

*

Поговаривали, что скоро придет смена. И Мишо Бочваров в мыслях своих уже обнимал жену. Обострилась его тоска по семье, по селу, по нивам, по всему, что сейчас непрестанно возникало в его сознании и не давало ни минуты покоя. Слухи о смене волновали солдатские души больше месяца. И только в конце октября запасники отправились по домам…

Огоньки родного села первыми поздравили Мишо с возвращением. Но он с удивлением заметил, что совсем не думает о Тотке, о матери… Его неотвязно преследовало то, что сказал ему на прощанье Георгий Ваклинов. С гор потянул холодный ветер, и Мишо почувствовал ледяное дыхание зимы. Ему захотелось обогнать непогоду. Снежинки уже начали кружить в воздухе. Дух захватывало от трепетного напряжения…

Сунув палец в щель, Мишо поднял крючок и придерживая, чтобы не скрипела, тихо, как вор, отворил калитку. Собака тявкнула, но тут же радостно заскулила, ластясь к нему.

– Пошла! Пошла! – крикнула мать и Мишо притаился, прижавшись к ограде, с удовольствием, прислушиваясь к учащенным ударам своего сердца.

– Кто там? – услышал он, немного погодя, голос Тотки и почувствовал, что она склонилась над перилами галереи, вглядываясь в темноту.

Собака задрала голову, царапая когтями землю. Тотка поправила платок на голове и сбежала по лестнице во двор.

– Кого это ты увидела? – догнал ее возглас свекрови.

Мишо оторвался от стены и теплые руки обвили ему шею. Мишо уронил чемодан, обнял Тотку, осыпая ее лицо жадными поцелуями, вдохнул знакомый терпко-соленый запах и томящая сладостная дрожь пробежала по всему его телу, и он понял, что мечта его сбылась, он был дома.

– Тотка, куда ты подевалась?

Услышав голос матери, Мишо выпустил жену из своих объятий. Тотка поправила сбившуюся косынку и с трудом переводя дыхание, пошла вслед за Мишо. Он подхватил мать, которая споткнулась и чуть не упала, устремившись ему навстречу. Она припала головой к груди сына и, как будто вся усталость, накопившаяся с годами только и ждала этого, тяжестью сковала ее ноги.

– Ох, упаду, не держат меня ноженьки… Ох, что это со мной…

– Это от радости, мама, от радости, – успокаивала ее Тотка.

Мишо помог матери войти в кухню. Здесь старуха быстро оправилась, засуетилась. Подняла фитиль лампы и подошла к очагу. Мишо ощупывал взглядом фигуру жены и старался сразу определить, что в ней изменилось за время его отсутствия. «Похорошела». Тотка пошепталась со свекровью, разжигавшей огонь, и быстро вышла. «Стоит отлучиться хотя бы ненадолго, становишься чужим в собственном доме», – подумал Мишо, недовольный такой скрытностью женщин. Все стояло на своем месте, но казалось поветшавшим, поржавевшим. И все-таки ему было приятно окидывать взглядом тесную кухню, смотреть на языки пламени, весело играющие в очаге.

– Мама, а горлянка для соли у вас новая.

– Старая-то упала и сломалась. Думала склеить ее – она у меня еще от свекра, царство ему небесное. А Тотка не дала, говорит к счастью. Вот и сделали новую.

Мишо недоумевал, куда это подевалась Тотка, но постеснялся спросить мать, и с притворным безразличием расспрашивал о разных вещах.

– А почему котлы не луженые?

– Где олово теперь взять? И для лекарства, как говорится, и то не сыщешь…

*

Неожиданный приход Тотки всполошил Вагрилу, которая прибирала со стола.

– Что стряслось? – спросила она, но выражение лица Тотки подсказало ей, что не беда, а радость привела ее сюда в этот поздний час.

– Тетя Вагрила, услужи, дай колбасы и яиц…

– Муженек, что ли воротился? – догадалась Вагрила и пошла в чулан.

– Воротился…

– Как налюбуешься на него, приходите в гости, – сказала Вагрила, проводив Тотку до калитки.

– Спасибо, придем, – ответила Тотка. Придерживая передник, она осторожно пошла по улице.

*

– Ты куда подевалась? – встретил ее на пороге Мишо. Не отвечая, Тотка показала глазами на передник и принялась выкладывать на стол то, что ей дала Вагрила. Мишо сел у очага, сосредоточенно вглядываясь в лицо, на котором играли огненные блики. «Похорошела без меня», – подумал он, и какое-то новое, доселе неизведанное чувство, похожее на сожаление о чем-то безвозвратно утраченном, охватило его душу.

– Устал я, спать хочется…

Тотка взглянула на него и принялась раздувать огонь, чтоб сильней горел.

«Хоть умри, жизнь идет своим чередом. Никого не ждет», – подумал Мишо и вышел на крыльцо, выкурить сигаретку.

Тотка положила ему в тарелку, как почетному гостю, а сама со свекровью стала есть прямо со сковороды.

– И тарелок накупили!

– Люди таких ли вещей накупили, дивиться будешь! – ответила ему мать.

– Что не вкусно? Завтра курицу зарежу, – сказала жена.

– Тотка, не ешь жирного, тяжело тебе будет.

«Это что же такое?» Мишо вопросительно посмотрел на мать, потом на жену. Но они не подняли глаз. Над столом нависло неловкое молчание.

Мишо не хотелось, чтоб его расспрашивали о том, о сем, и он, сразу как отужинали, ушел в комнату. Тотка осталась помочь свекрови убрать со стола. Мишо глядел в окно, в холодный мрак и не повернул головы, когда Тотка вошла в комнату.

– Почему мама сказала, чтоб ты не ела жирного? – не нашелся о чем-нибудь другом заговорить с женой Мишо.

– А потому что… Как-то раз поджарила мама свининки, я съела немного и стало меня мутить. Это было после того как ты уехал.

– Да ведь это давно было, – недоуменно уставился на жену Мишо. – А сейчас что?

– И сейчас, – как-то странно улыбнулась Тотка и расстегнула овчинную безрукавку.

– А, вон оно что! – мигом слетели с души Мишо неясные сомнения. Он с виноватой улыбкой подошел к Тотке.

– Скучала без меня?

Тотка прильнула к его груди и тихо всхлипнула.

*

Поля притихли под толстым слоем снега. Завывали метели. Заботы перекинулись в хлева и в комнаты. Поосвободились люди и все чаще навещали друг друга. Мишо и Тотка решили в воскресенье пойти к Вагриле в гости. Тотка с утра еще одела новый шерстяной сукман, вычистила полушубок. И терпеливо ждала, когда приготовится муж. А он медлил. Ему не хотелось идти к Вагриле. Гостеприимна, добра, справедлива, но было в ней что-то особенное, казалось, что она разговаривая с человеком, разгадывает все его затаенные мысли, оголяет его душу. «Человеку неприятно, когда он и сам перед собою оголится», – подумал Мишо и неохотно последовал за Тоткой, которая уже сердито поглядывала на него.

Холодный ветерок сдувал снежную пыль с кровель, заглаживал края тропинки, протоптанной посреди дороги. Мишо шел впереди: не хотел, чтобы Тотка заметила, как он раздражен, не нужно было слушать ее и не в пору шляться по гостям.

– Добрый вечер.

– А, наконец-то пожаловали. Нам, женщинам, Тотка, все недосуг в гости сходить. И в праздник, и в будни. Только поспевай управляться с делами… Такая уж наша доля… – встретила их Вагрила.

Приятная теплота кухни охватила гостей. Они подышали на окоченевшие пальцы.

– Садитесь, садитесь, – пригласила их Вагрила.

– Добрый вечер.

– Дай вам бог всего доброго! – приподнялся на кровати Караколювец и прищурил близорукие глаза. «Кого это пригласила Вагрила?»

– Как здоровье, дед Габю? – громко спросил Мишо.

– А, это ты, Мишо, добро пожаловать, – встал старик. – По голосу тебя признал. Помнишь, говорили мы летом, когда ты на побывку приехал. О Тотке шла речь. Дорог жизни никто не знает. Думал ли ты тогда, что она женой твоей станет.

Вагрила внесла широкий поднос с разной домашней снедью, пригласила гостей.

– Ох-хо-хо! – закряхтел Караколювец и принялся что-то искать в углу, под образами. Но никто не спросил, что с ним, тогда он заохал еще громче.

– Габю, иди закусим, – пригласили его к столу.

– Куда же она подевалась? – бормотал он. – Вот тут я ее всегда кладу. Как заколет, пожую ее, смокву-то, и проходит. Где же она? Когда нужно, ничего найти нельзя…

Бабушка Габювица покачала головой.

– То ли ты, Габю, из ума выжил, то ли, придуриваешься, смоквы не можешь купить. Не такой ты уж хворый. Поди в кооператив, купи себе смоквы сколько надобно про запас.

Караколювец перестал шарить под образами и нетерпеливо ждал, когда жена кончит.

– Выговорилась? Ты знаешь, что такое война? Где нынче ее найдешь смокву? В городе хлеб по карточкам выдают, а она тут болтает языком…

– Это верно, ничего нет на базаре, – сказала Тотка.

– Ах, ежели бы только это! – вздохнула Вагрила, – самое страшное то, что кровь льется, люди гибнут. А каково тем, у кого дети есть, каково матерям-то. Я сама ночи не сплю, все о Гергане думаю. Ведь один он у меня остался. Сердце кровью обливается, как подумаю, что и он может пойти вслед за Здравко.

– А что Здравко? – спросил Мишо.

– Лесовиком стал, – ответила Тотка таким тоном, будто была виновата, что Мишо не знает об этом.

– Никто его силой не заставлял, – пожал плечами Мишо.

Тотка вдруг гадливо поморщилась, зажала рот ладонью, и пошла к двери.

– Ничего, это со всеми бывает, – сказала Вагрила. – Мишо, беги, купи мяты. Все полегчает… А я провожу ее до дому…

Выходя из кооператива, Мишо столкнулся со Стояном Влаевым.

– Куда бежишь, гляди не споткнись! – взял его за руку Стоян.

– Вот мятных леденцов взял, для жены, – пытаясь высвободить руку, сказал Мишо. Он был уверен, что Стоян знает, для чего они покупаются. Но тот загородил ему дорогу.

– Большое дело, это ерунда. Жизнь идет своим чередом. Одного вешают, другой конфеты покупает.

– Недосуг мне сейчас разговаривать!

– Погоди! – сердито глянул на него Стоян, – видел я твоего знакомого. Вместе вы служили. Привет тебе передает.

– Недосуг мне…

– Как начали вешать, струхнул. – Стоян выждал, пока Мишо не скрылся в темноте, и только после этого вошел в кооператив.

«Значит, здесь они», – подумал Мишо, чувствуя как захрустел в кулаке кулек с леденцами.

– Стоян Влаев тебя искал, – спокойно встретила его Тотка, занятая вязаньем.

«Легко тебе говорить», – подумал Мишо и сказал:

– Встретил его.

Тотка глянула на него невидящим взглядом, перекинула нитку через спицы и снова зашевелила губами, считая про себя стежки. Новая жизнь, которую она ждала, уже полностью овладела всеми ее мыслями, всем ее существом.

*

Первая оттепель пришла без предупреждения. За неделю южный ветер растопил снег. Земля ожила, задышала. Раньше обычного подступила к селу весна.

Свежий весенний воздух взбудоражил Мишо. Он обошел весь двор, не зная, за что сперва приняться. Дверь хлева сломана, плетень покосился, крыша сарая протекает… и сколько еще всего. Все ждало его рук. Легкий как дыхание туман обвивал горы, и Мишо пожалел, что не в поле. Руки так и зудели. Не раздумывая больше, он взял топор и занялся самым что ни на есть второстепенным делом – решил поправить плетень. Быстро заострил кол и изо всей силы всадил его в мягкую землю, ударил пару раз обухом. Потрогал. Стоит крепко. Принялся тесать второй кол…

Трифон Бияз с удовольствием поглядел на зятя – с огоньком работает, но вспомнив по какому делу он пришел, заколебался, шаги стали неуверенными… «Как бы ему сказать…»

– День добрый.

Мишо оглянулся и утер рукавом вспотевший лоб.

– Добро пожаловать. Вот решил плетень поправить.

– Прогнил совсем. На будущий год новый поставишь.

– А покуда все надо поправить.

Бияз как будто забыл зачем пришел, поднял грабовый прут и начал его переплетать между кольями.

– Здорово придется поворочать. Рано потеплело, захватила нас врасплох весна.

Мишо посмотрел на залитое весенним солнцем поле.

Бияз понял, о чем думает Мишо, и тихо вздохнул.

– Невесел ты что-то, – обратился вдруг к нему Мишо. – Ежели денег надобно, говори, мы свои люди.

– Да нет, не за тем я пришел, – помялся Бияз и, собравшись духом, сказал:

– Один твой дружок свидеться с тобой хочет.

– Георгием звать?

– Георгием.

– Где он сейчас?

– Дома у меня сидит.

Мишо бросил прут. Накинул на плечи полушубок и пошел. Бияз прибрал в сарай топор и тесло, и двинулся следом.

«Хороший человек, – подумал он о Владо, – но в другой раз я ему все-таки не открою». Это решение немного успокоило его, и он догнал зятя. Оба молчали, думая об одном и том же. Бияз остался во дворе, а Мишо вошел в дом.

– Давно не виделись, а? – встал Георгий Ваклинов.

– Здравствуй, годок! – улыбаясь шагнул к Мишо Владо Камберов.

– Ты помнишь, о чем я тебе говорил? – спросил Георгий.

– Помню.

– Удивляешься, верно, почему мы здесь? – спросил Владо.

Мишо пожал плечами.

– Владо и твой тесть старые друзья-приятели, – сказал Георгий.

– Старая дружба, как старое вино, голова от него не болит, – усмехнулся Владо.

– Я думал, уйдете к тамошним партизанам, – сказал Мишо.

– И никто бы тебя не потревожил, да? – прищурился Георгий.

– Моя сила в земле, в селе, – Мишо взглянул на него так, будто собирался вступить в поединок с ним.

– А мы сильны, куда бы нас партия ни послала, – гордо поднял голову Георгий Ваклинов. Мишо опустил Глаза и умолк, он чувствовал, что не может устоять против Георгия. У того все было простым и ясным.

– Начали мы борьбу, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Теперь в наших руках последнее средство – оружие, – сказал Георгий, как будто не замечал молчаливого упорства Мишо.

– Держим связь и с вашим селом, – заметил Владо.

– Через Стояна?

– Через него. И ты не стой в стороне. Не замыкайся в скорлупе собственного благополучия – это предательство по отношению к интересам класса, народа. Каждый бы хотел дома отсидеться!

– Очень сейчас приятно дома сидеть! – взглянул на него Мишо.

– А нам думаешь приятно, когда в нас стреляют, убивают нас… Когда жить становится невмоготу, долг настоящего человека – вступить в бой за жизнь, а если придется погибнуть – погибнуть героем. Что ты скажешь на это, Владо?

– Смерть порой как памятник, который человек сам себе поставит.

– Моя сила в земле, – стоял на своем Мишо.

– Дело в том, что человек уже не может быть спокоен даже под своей собственной крышей, на собственной земле. Сегодня нас могут мобилизовать, а завтра отправить сражаться на Восточный фронт. Сегодня нет керосина, завтра, может, не станет хлеба. Сегодня судят, завтра станут убивать по малейшему подозрению, – медленно, как гвозди забивал в сознание Мишо свои слова Георгий.

Вошел Бияз и остановился у двери.

– Ты что-то сказал о службе, о фронте. Что, опять нас призовут? – наивно спросил Мишо.

– Что за вопрос! – усмехнулся Георгий. – Ведь ты видел, что одним призывом дело не ограничилось. Второй раз как тебя мобилизуют, заставят и людей расстреливать.

– Может быть, – вспомнил Мишо, как убили старика и пленного партизана. – Но моя очередь прошла.

– Прав Мишо. Все по разу срок свой отслужат и войне конец, – поддержал зятя Бияз.

– Какой тут срок, дядя Трифон. Тут или победа, или смерть. Или с нами, или с ними. Третьего пути нет.

Мишо поглядел на Владо, словно просил его защитить от суровой правды Георгия.

– Нет третьего пути, – согласился и Владо. Но Мишо подметил в его глазах сожаление, что третьего пути нет, и окончательно убедился, что это действительно так.

Бияз посматривал то на одного, то на другого, но не вставал ни на ту, ни на другую сторону. Только сожалел, что и он ввязался в такие опасные дела, и самым страшным для него было то, что не было никакой возможности выпутаться…

Мишо Бочваров вышел. Мягкое весеннее солнце заливало тихую улицу и кровли домов. На Крутой-Стене кудрявились маленькие серые клочки тумана. Вошел во двор. На припеке у крыльца вязала Тотка. Она только мельком глянула на мужа и ничего не сказала, чтобы не сбиться со счета. Вязанье для нее было сейчас самым важным делом. Кончила считать и улыбнулась мужу, который сейчас был так далек от этого счастья.

Во дворе его ждал разобранный плетень. «Не отстанет от меня Георгий…» – мрачно подумал Мишо и с неохотой поднял с земли прут. На навес над колодцем села горлица, сладко запела.

– Цыц! – замахнулся прутом Мишо. Птица вспорхнула на дерево, повертелась на ветке и запела веселее прежнего.

*

К Недко Паше приехали в гости дальние сродники, да не какие-нибудь простые люди, а важное начальство. Крестьяне любопытствовали, расспрашивали о них Марию, жену Недко. А она уж в который раз, как вот сейчас, рассказывала Гергювице Враниловской:

– Важные господа, ученые…

– Как они одеты-то?

– Ну как тебе объяснить, ежели ты не видела. Одёжа мягкая, гладкая. На тебе такая одёжа враз сгорит.

– Стало быть, у этих людей и телеса-то иные?

– Телес их я не видела…

На улице показалась Вагрила, и Мария умолкла.

Вагрила шла, задумчиво опустив голову, и женщины у ворот переглянулись, и снова обратили на нее сочувственные взгляды.

– Куда это ты так рано направилась? – спросила Гергювица. Вагрила, словно очнувшись, подняла голову, и недоуменно посмотрела на женщин.

– Куда это ты так рано? – повторила Гергювица.

– В лавку, соли купить…

– Вот как. А мы с Марией разговорились. Ведь у нее гости. Один из них судья. Так ведь, Мария?

– Судья, судья.

– А вот и он сам, – Мария посторонилась. Вагрила украдкой оглядела вышедшего во двор судью, и навсегда запомнила его продолговатое, белое лицо.

– Судья, – повторила Вагрила и ей стало неприятно, что только это осталось у нее в голове. Смущенная взглядами обеих женщин, она быстро пошла по улице.

– Горемычная, – промолвила Гергювица Враниловска.

– Всегда она все близко к сердцу принимает…

Вагрила купила соли и сразу же вернулась домой.

– Завтра наш черед овец пасти, – сказал дед Габю.

– Я не могу, – ответила Вагрила.

Караколювец понял в чем дело и уступил ради внука. С тех пор, как Герган «сбился с пути», он полюбил его еще больше.

*

Караколювец перекинул торбу через плечо, подождал на улице, пока не соберется все стадо, и погнал его на луга. Он чувствовал себя неловко, оттого, что пришлось ему пасти овец. Да и не с кем словом перемолвиться. Спустя некоторое время, он увидел двух людей, идущих по тропке через луг. По походке он быстро определил, что прохожие молоды, а по одежде, что не здешние.

– Шагай, шагай! – погнал Караколювец стадо поближе к тропе. «Погляжу на них, может, побеседуем, – подумал он.

– Добрый день, дед, – еще издали крикнул один из прохожих.

– Дай тебе бог здоровья, – сощурил дед глаза. «Городские», – определил он.

– Пасешь, овец-то, дед, пасешь?

– Дело простое. Большой науки не требуется.

– Это верно.

– Каждый человек все на что-нибудь да годен. Один умеет делать то, чего другой не умеет. Я в твоем деле не мастер, а ты за мое не возьмешься, – весело засмеялся старик. Потом спросил: – А ты где служишь?

– Людскими делами занимаюсь. Судья я, дед, – почти крикнул тот, как будто Караколювец был туговат на ухо.

– Слышу. Дай доскажу свою думку, да только другого боку. Мое занятие не для тебя, как и твое не по мне, да есть таки сходное в них. Скажем: стану я судить, буду правды допытываться, а ты станешь овец пасти – траву выбирать, где лучше. Какая б ни была у человека работа, он на земле живет, не на небе. У птиц другое дело. Скажешь, летит и человек на аэроплане! Но это не то: птичка летит на своих крыльях, а человек на чужих.

– Но сделанных руками человека, дед, – заметил судья.

– Так-то оно так, но ведь ежели меня спросить, это ведь не мастерство – машина-то. Где это видано, чтоб откормить животное, которое в десять раз больше обычного работы делало. Ведь это и есть машина…

– Заговорились, видишь куда ушел мой приятель, – прервал рассуждения Караколювца судья.

– А, кто он такой? – полюбопытствовал дед Габю. Он поглядел из-под ладони на человека, который что-то выкапывал из земли и клал в баночки.

– Профессор, ученый человек.

– В чем же его наука, сломанное ли починять, людей ли лечить или дома строить?

– Да нет. Он жизнь изучает, дедушка, – опять слишком громко ответил судья.

– А что ее жизнь изучать? Она сама собой идет.

– Таково уж его профессорское занятие.

– Он что семейный, дети есть у него? Сколько ему лет?

– Да лет-то ему немало. Пожалуй, поздно уж ему жениться.

– А-а, – протянул дед Габю, – где ему жизнь, как ты говоришь, изучать, и какое он понятие о жизни имеет, ежели детей у него нет. Ты погляди, все в мире плодится, умножается, не хочет оставаться в одиночестве. Чудное дело. – И Караколювец потерял интерес к разговору. – Ну, пойду! Заболтались, вон оно куда ушло стадо-то.

Баран увидел деда Габю и замотал головой, звеня колокольцем.

*

Здравко томился, часто поглядывал в просвет занавески, когда же, наконец, стемнеет. В углу лежал приготовленный рюкзак. Через час должен был прийти Георгий. Тихие шаги нарушили тишину, вошел Георгий. Здравко понял – что-то случилось, если Георгий решился придти засветло, и вопросительно взглянул на него.

– Живко арестовали.

– Не выдаст.

– И все-таки. Материалы и оружие нужно вывезти немедленно.

– На чем?

– Возьмем осла у дяди Дмитра.

– Хорошо.

Через час по кривым уличкам маленького города двое молодых крестьян вели тяжело нагруженного осла, молча поглядывая за ограды дворов. Прислушались, не идет ли кто за ними. Облегченно вздохнули только, когда вышли из города. Все кругом было окутано мраком, и они невольно оглядывались на городских огней. Вдруг осел насторожил уши, замотал головой, будто недовольствуя, что гнали его в темноту. Георгий и Здравко сжали рукоятки пистолетов. Кто-то шел навстречу, мрак впереди будто зашевелился, показались двое полицейских.

– Стой! – щелкнули затворы винтовок. Георгий и Здравко прыгнули в канаву и два выстрела почти одновременно пронзили тишину.

Митю Христов и Иван Венков залегли, стреляли в ту сторону, где вспыхнули огоньки пистолетных выстрелов. Георгий и Здравко отползли по канаве, потом, пригибаясь, ушли прочь. На дороге остался осел. Полицейские погнали его в участок.

Два дня осла не поили и не кормили, а на третий – выпустили. Измученное и голодное животное направилось к хозяйскому дому. Так начался провал.

*

Стоян Влаев завел груженую листвой телегу во двор. Иванка встретила его, но не сказала ни слова, закрыла ворота. Стоян распрягая быков, недоумевал, почему жена смотрит на него так странно. Калитка распахнулась, и без слова во двор вошел молодой человек.

– Этот самый спрашивал тебя только что, – сказала Иванка.

– Здорово, хозяин.

– Здравствуй, – ответил Стоян и украдкой от жены мигнул, мол, незнакомы.

– Фуражом запасаешься? – понял его молодой человек.

– Как видишь.

– Беда, когда зимой не достанет кормов.

– И не говори!

Иванка все не уходила и слушала, что скажут они друг другу.

– Ступай, принеси попоны! – не вытерпел Стоян.

– Что я, мужик в этом доме? – рассердилась Иванка, но пошла за попонами.

– Гергана выдали. Предупреди его, пусть уходит.

– Ладно. Иванка, скорей! Остынут быки.

– Обо всем договорились? – спросила она.

Молодой человек неприязненно покосился на нее и ушел.

Стоян Влаев привязал быков и тоже вышел со двора.

– Стоян, Стоян, когда ты угомонишься! – горестно проговорила Иванка и ушла на кухню.

Стоян Влаев встал за деревом, глядя во двор Караколювцев, не покажется ли Герган. Хоть бы вышел скорей. Герган вышел, когда совсем стемнело. Стоян шепотом позвал его.

– Что случилось? – спросил Герган. И увидев, что вокруг никого нет, схватил его за руку.

– Уйдем, чтоб мать не увидела, а то достанется нам, – сказал Герган. Но Стоян и сам хорошо понимал это. Не успели они отойти за угол, как в темноте раздались шаги подкованных сапог. Герган понял, что идут за ним и взглядом поблагодарил Стояна. Он вслушивался в шум на дворе, размышляя, что предпринять.

– Ищут тебя, затем и пришел, чтоб предупредить, – сказал Стоян Влаев и печально усмехнулся при мысли, что задержись Герган в доме пару минут…

– Что теперь… – обратился к нему Герган.

– Сам знаешь… Вступаешь на трудный путь…

– Пошла, пошла! – отгоняла Вагрила собаку, провожая полицейских до самой калитки.

– Как вернется, скажи ему, пусть зайдет в правление! Да пусть не боится! Мы ему ничего не сделаем!

– Скажу, скажу!

Полицейские скрылись в темноте, а Вагрила еще долго всматривалась им вслед.

На пороге ее ожидали свекор и свекровь.

– Почему за ним приходили? – спросила старуха.

– Да ежели бы тут что непонятно было, я бы первый спросил! – хлопнул сердито дверью дед Габю и ушел в комнату, но не лег как обычно. Приник к окну и долго всматривался в молчаливую темноту.

– Опозорит нас Герган, мама, погубит, хоть в другое село переезжай. Матушка моя, была бы ты жива, пришла бы посмотреть, каково оно мне сейчас, завтра хоть из дому не выходи. А ведь не украла я, не убила кого? – причитала Вагрила.

Габювица только горестно вздыхала, слушая ее.

Спустя некоторое время, старуха накрыла на стол. Позвала мужа и сноху. Они пришли, сели.

В гнетущей тишине каждый размышлял о случившемся.

Никто не утешал друг друга, но все понимали, что Герган не вернется. Никто не прикоснулся к еде.

Во дворе, в непроглядной темноте, выла собака.

Герган шагал, повторяя в уме пароль и адрес. Он не боялся, что его догонят полицейские. Если даже и схватят, он не позволит, чтоб его доставили в участок, – дойдет до поворота и там как припустит… до леса рукой подать, ищи его, свищи… Он улыбался своим мыслям. Показалось село. И Герган, жаждавший преодолевать трудности, жаждавший подвигов, даже не подумал, что ему следует быть осторожным, он шел серединой широкой улицы.

*

Пожилая македонка молча ввела его в горницу, стала в дверях, будто опасалась, что он убежит.

– И что ж ты, парень, будешь делать?

– Партизанить!

– Усы у тебя еще не выросли.

Герган тронул щеку. Верно, лучше бы было, если б выросла борода, но что поделаешь.

– Необходимо свергнуть фашистскую диктатуру и освободить народ… – будто декламировал он, ожидая хотя бы молчаливого одобрения связной. Она отошла от двери и тяжело вздохнула. Герган недовольно сжал губы. «Непросвещенная женщина. Разве она не понимает, что человек готов пойти в огонь за свои идеи».

– Одень-ка этот полушубок, – сказала связная.

Герган невольно взглянул на нее.

– Шинельку свою сбрось. Ведь ты власть собираешься свергать.

Герган одел полушубок и встал по стойке смирно. Нельзя было в этот желанный миг стоять расхлябанно. Старуха отворила дверь и пропустила юношу вперед. На улице его охватила звездная стужа. Но душа пылала, и он не чувствовал холода. Взгляд его блуждал по непроторенным дорогам, среди звезд. Он не ощущал под ногами промерзшую дорогу, глаза не видели утонувших в синем мраке домов, и тех редких огоньков, которые заставляли шедшую рядом женщину напряженно отмечать каждую мелочь.

Она вела его темными переулками… В доме, куда она привела Гергана, его ждал Здравко. Связная молча вышла.

Заря уже посеребрила окна, а Герган так и не уснул. Он пошевелился, собираясь повернуться набок, но, спохватившись, замер – боялся разбудить своего товарища, который продолжал спать.

Немного погодя Здравко проснулся, откинул одеяло и прижался лицом к окну. Герган затаил дыхание. Кто знает, какие мысли волнуют сейчас Здравко. Тот повернулся, и Герган увидел, как по его бледным губам пробежала довольная улыбка.

– Если нас здесь найдут… – заговорил Здравко, спустив ноги с кровати. – Я буду стрелять, ведь у нас только один пистолет, а ты беги.

– Ладно, – согласился Герган и подумал: «Они, конечно, станут ломиться в дверь, а я сразу выпрыгну в окно». Но ему и в голову не пришло проверить как оно высоко и что там, во дворе под ним.

Спустя некоторое время, в комнату вошла ятачка[10]10
  Ятачка, ятак (болг.) – пособники и укрыватели партизан в Болгарии.


[Закрыть]. Увидев Гергана, она оторопело уставилась на него.

– Ох, до чего мал парнишка-то! Зачем ты его привел? – И положив на стол сало и хлеб, она быстро вышла.

Здравко резал сало и хлеб, с удовольствием ел.

Гергану хотелось сейчас во всем ему подражать, и он заставил себя съесть кусок хлеба с салом.

– Привыкнешь! – сказал ему Здравко, вспомнив о своих первых днях в партизанском отряде.

Герган смущенно улыбнулся и, покраснев, сказал:

– Привыкну!

Потом он обо всем рассказал Здравко: и о вечеринке, и о деньгах, которые собрали для РМС.

– Деньги я захватил с собой!

– Это хорошо.

– Передать их нужно. – Герган расстегнул куртку и, вынув деньги, положил их на стол.

– Сколько здесь?

– Я не считал. Все тут.

– Хорошо. – Здравко пересчитал деньги и записал сумму в маленьком блокноте.

Под вечер в комнату снова вошла ятачка, озабоченно поглядела на Гергана.

– Очень уж мал парнишка! Зачем вы его…

Здравко встал, хотел ей что-то объяснить, успокоить, но она и слушать его не хотела.

– Если бы видела его вчера вечером, не пустила бы! Хотите погубить меня? Дитя он еще, ежели попадется, все выложит.

– Погоди…

– И как стемнеет, пойдете по другой улице… чтоб дом не запомнил!..