Текст книги "Люди переменились"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Моего лучшего друга ранили! – вскричал он и принялся снова пинать партизан…

На дороге раздался рокот подъезжающих грузовиков. Прибыло подкрепление – отряд полицейских. Они быстро рассыпались цепью и полезли по склону к скалам. Несколько полицейских, из тех, что стояли в ложбине, взяв хворостины, присоединились к Ивану Венкову и начали хлестать раненых. Они корчились, глухо вскрикивали…

Военная машина пересекла наискось заснеженные пашни и въехала в ложбинку. Из кабины выскочил какой-то человек в штатском.

– Не трогать их, – крикнул он. – Нам эти люди нужны.

Партизаны, оглянувшиеся на крик, бессильно уронили головы. Вслед за агентом из машины вышел врач и принялся осматривать их.

– Выживут? – спросил агент.

– Выживут, – врач отпустил руку раненого и выпрямился. – На всякий случай я им сделаю укол.

Агент облегченно вздохнул и отошел.

Митю Христов приподнялся.

– Господин доктор, и я ранен, – воскликнул он, тронув фуражку, чтобы показать, что он полицейский.

– Готово? – спросил агент.

– Готово, – ответил врач.

– Несите их в машину! – распорядился агент.

Иван Венков и другие полицейские подняли раненых и понесли их в машину. Шофер завел мотор.

Митю Христов понял, что пленных увозят. А как же он?

– Возьмите и меня, господин начальник…

Агент повернулся к Венкову.

– Скажите господину старшему полицейскому, что за ним приедет санитарный автомобиль.

Иван Венков подошел к Митю и беспомощно развел руками. Митю Христов понял, что его не возьмут. Пленные, оказывается, более нужны… Животный страх охватил его.

– Я тоже вам нужен, я тоже нужен!.. – хрипло вопил он, ползя вслед за машиной.

Мотор зарычал, колеса забуксовали в грязном снегу, агент захлопнул дверцу.

– Я тоже вам нужен! – кричал вдогонку Митю Христов.

Машина ушла. Митю Христов обмяк, опустил голову.

Иван Венков присел возле него на корточки и сказал сочувствующим тоном:

– За тобой пришлют санитарную машину. Ты же понимаешь, их спешат допросить. Хотят, наверно, узнать, кто их сообщники в селах.

– Человеку надо поступать так, чтобы всегда быть кому-нибудь нужным, – пробормотал Митю Христов, не отвечая приятелю.

Мрак медленно окутывал лесистый склон. Пальба прекратилась. Партизаны куда-то исчезли. Полицейские и солдаты спускались в долину.

Ночная тьма окутала скалу.

– Отходи вправо! Вправо! – повторял Георгий Ваклинов, словно только эти слова и знал. «Выдержали, выдержали!» с радостью думал он.

– Вправо, вдоль скалы! Скорее!

Важно было выйти из окружения так, чтобы их уход остался незамеченным.

– Товарищ командир! – обратился к нему Мишо Бочваров.

– Скорее! – не слушая его, повторял свое Георгий Ваклинов.

– Товарищ командир, товарищ командир, – не отставал от него Мишо.

– Ну?.. – спросил Георгий не останавливаясь.

– Отсюда начинается Пашова Щель. Она выводит наверх через скалы. Человек может пройти, она достаточно широка.

– Стой! – сказал Георгий останавливаясь.

Партизаны замерли, сжимая в окоченевших руках винтовки.

– Ну, веди нас! – сказал Георгий Ваклинов.

Партизаны последовали за Мишо в узкую расщелину. Мишо, широко раскрыв глаза старался что-нибудь разглядеть во тьме. Он слышал за собой тихие шаги товарищей, которых надо было вывести из ловушки. Но Мишо не думал об этом, другие мысли владели им. Он удалялся от родного села, которое продолжало притягивать его к себе как магнит. Только там он сможет освободиться от той тяжести, которая гнетет его душу. Он отомстит… за Тотку, за своего сына, которого он давно не видел… За позор… Отомстит за позор… Отомстит! Он не чувствовал усталости, он был жив!.. И он вел людей за собой…

– Далеко еще до выхода? – оборвал его мысли шепот командира.

Мишо остановился, вглядываясь во мрак.

– Вон там, где светлое пятно, – ответил Мишо.

Георгий обернулся к стоящему за ним партизану.

– Чтоб ни звука! Передай дальше.

Затаив дыхание Мишо пробирался к светлому пятну. Вскоре оно превратилось в клочок звездного неба. Мишо высунул из расщелины голову, ночь показалась ему необычайно светлой, даже стало страшно при виде бездонной глубины неба. Георгий, рядом с ним, припав к земле внимательно озирался и прислушивался к тишине, царящей над темными ложбинами. Невдалеке крикнула какая-то птица, и ему показалось, что звезды дрогнули от ее крика. Но крик не повторился, и он успокоился. Стояла глубокая тишина, и Георгий обрадовался ей как никогда еще не радовался. Притянул к себе Мишо и расцеловал его в обе щеки. Мишо обтер щеки рукой и, шепотом позвал притаившихся в ожидании партизан. Затем он лег на спину и уставился в звездное небо. После всего пережитого ему казалось, будто небо раскачивается у него над головой. Нет, он не успокоится, пока не отомстит!..

Партизаны вышли на каменистый кряж. Георгий Ваклинов долго вглядывался на юг, где чернела горная гряда. Наконец он вытянул руку и скомандовал:

– Туда!

Вереница партизан медленно поползла вниз по склону, растянулась. Мишо оглянулся и прикрываясь за кустом, шагнул в сторону и словно растворился во мраке.

Георгий остановился, пропуская мимо себя вереницу.

«Высокий – Бончук. За ним… прежде шел Дончо. А теперь женщина. Кто же это? А, Дафинка. А Страхил, Лиляна, Роза?.. Это – Владо. Перед ним шел Любчо… За Владо шел Доктор… Его взяли живым… Кто его знает, выдержит ли пытки… Надо будет перевести лазарет в другое место… Это Милчо, за ним шли Соня, Андрей, Камен, Алеша… Сколько же осталось… всего сорок пять человек. Димо в хвосте, как никогда. Опирается на палку и охает. Я не слышу, но чувствую что он охает про себя… Теперь самое главное не нарваться на засаду…»

Георгий поспешил вперед.

– Бончук, – окликнул он своего помощника. «Мишо здешний, пошлю его с Бончуком в дозор», – подумал он.

– Мишо Бочваров в дозор!

– Мишо! Мишо! – тихо понеслось по цепочке.

Никто не отозвался.

Георгий подождал немного… и понял. Поняли и другие.

– Товарищ командир, разрешите мне пойти с Бончуком! – попросила Дафинка.

Георгий удивился, подметив радостное волнение в ее голосе, и разрешил. Она поспешила вперед.

Дозорные скрылись во мраке. Партизаны двинулись следом. Они так осторожно переставляли ноги, словно опасались наступить на раскаленные угли.

– Димо отстал! – передали сзади по цепочке.

Георгий оглянулся и тихо скомандовал:

– Стой!

Партизаны остановились. Спустя некоторое время показалась медленно плетущаяся фигура Димо. Командир пошел к нему навстречу.

– Что с тобой? – спросил он.

– Ноги отморозил, – ответил Димо.

– До новой базы дойдешь?

– Постараюсь.

– Трудно будет, – раздумчиво проговорил Георгий и скомандовал привал. Он прошел вперед. Что это с ним происходит? Кажется у него притупилось чувство ответственности? После сражения он почему-то стал меньше беспокоиться о товарищах. Как же он забыл про Димо?.. Все они несут те же тяготы, что и он. И в сражении делали то же, что и он сам. Выходит, каждый из них мог бы его заменить. Надо, конечно, чтобы кто-нибудь стоял во главе отряда. Он командир, но ведь каждый из товарищей мог бы стать командиром не хуже его…

В стороне сидели Дафинка и Бончук. Они о чем-то шептались. Не лежат молча, как другие. Какая же сила вливает в них бодрость. По их виду можно было предположить, что они не чувствуют ни усталости, ни голода…

– Хватит отдыхать. Вставайте, товарищи!

Партизаны поднимались с земли и строились шеренгой.

Забрезжила заря, и звезды, как шаловливые дети, одна за другой, попрятались от нее.

*

Весеннее солнышко обогрело лес. Партизаны остро почувствовали, как они ослабели и устали. Им казалось, что все живое насмехается над ними – и черный дрозд, насмешливо посвистывающий на ветке, и трясогузка, помахивающая им хвостом, и бабочки, порхающие на прогалинах. Отдохнуть по-настоящему не было возможности. Тяжелые сражения сменились заботами о хлебе, о патронах. И сегодня во рту набегает голодная слюна. Надо было связаться с окружным комитетом партии, опереться на организацию… Сходить за больными товарищами…

Георгий собирался пойти в город, чтобы установить связь с окружным комитетом. Он нетерпеливо поглядывал на солнце, которое медленно ползло по небу, и как влюбленный дожидался вечера. Почистил ботинки, пытался расправить помятые брюки, достал зеркальце. Впалые щеки заросли щетиной. Вода была только в манерке у санитара, но попросить не решился. Намылился, пользуясь слюной, и долго скоблил щеки. Вечер вползал в лес, но над кронами деревьев было все еще светло.

– Товарищи! – обратился Георгий к партизанам. – Всем нам нелегко. Сидеть и ждать – легче не станет… Надо нам возобновить связь с окружным комитетом партии, прибегнуть к помощи товарищей… Добыть провизию, лекарства… Придется, по крайней мере, пока не окрепнем, поступить на содержание окружного комитета… Кроме того, Доктор в плену, кто знает, всего можно ожидать. Больных товарищей надо куда-то перевести… Да и Мишо тоже… кто его знает, что может учинить… Вот какие дела, товарищи… Труднее всего будет с лазаретом…

– Поручи это дело мне! – сказал Владо Камберов.

– Хорошо! – кивнул Ваклинов и продолжал, – я бы сам занялся больными, но никто, кроме меня, не знает явок и наших людей в городе. А сейчас самое главное – наш отряд. Его надо сохранить во что бы то ни стало. Поэтому пойдете на базу не вместе, а поодиночке.

Наступил вечер, но Георгий не торопился уйти. Ему не хотелось расставаться с товарищами. «Откуда взялась во мне эта размягченность, – думал он. – Наверно, от усталости». Он еще раз оглядел себя.

– Ну, пошли! – сказал ему Владо Камберов.

Георгий в последний раз обвел взглядом партизан и молча двинулся следом за ушедшим вперед Владо. Нагнал его и придирчиво осмотрел.

– Почисти обувь, завяжи шнурки. Да и штаны мог бы залатать как-нибудь, – сказал он.

Владо поглядел на свои порванные брюки, грязную, кое-как зашнурованную обувь и, с добродушной виноватой улыбкой, ответил:

– Мне почему то кажется, что если я приведу себя в порядок, со мной что-нибудь худое случится.

– Да ну тебя! – с досадой сказал Георгий.

Они вышли на опушку леса. Хмурое лицо Ваклинова прояснилось, и он некоторое время молча шел рядом с товарищем.

– А мне, не знаю почему, сегодня больше, чем когда бы то ни было хочется иметь приличный вид. Тяжело на душе. Такое у меня чувство, будто я иду на самое важное свидание в своей жизни.

– И то правда, – согласился Владо. – Если не удастся установить связь, считай, что отряд погиб.

– Это так, – Георгий вздрогнул при мысли об этом. – А ты постарайся сделать все возможное.

– Что-нибудь придумаю, – бодро ответил Владо Камберов.

Они обменялись крепким рукопожатием.

– До свидания.

– До свидания.

И каждый пошел своим путем.

*

Увидев огни города, лежащего в узкой долине, Георгий остановился и некоторое время глядел на них, затем быстро пошел вниз по склону. Под первым фонарем еще раз окинул взглядом свою одежду, обувь, затем смешался с прохожими и, через полчаса, свернув в переулок, направился к домику, прильнувшему к обрыву над рекой. Прохожие поредели, и он внимательно следил за всем окружающим, боясь оглянуться, чтобы не привлечь к себе внимания. Притулившийся к темному склону дом, казалось, приветливо подмигивал ему освещенными окнами. Георгий замедлил шаги, прислушиваясь, не идет ли кто за ним. В это время впереди замаячил, такой же, как и он сам, одинокий прохожий. Они разминулись, скосив глаза друг на друга. Георгий отворил калитку, вошел в палисадник и облегченно вздохнул.

Поглядел на улицу.

Молодая женщина тащила за собой упирающегося малыша. Какой-то мужчина, забегая вперед заглядывал ей в лицо. Она делала вид, что не замечает его, но кокетливым жестом взбила челку на лбу.

*

– Смотри ты, чем только люди не занимаются! – подумал Георгий. Он улыбнулся и направился к двери.

…Связная сидела за швейной машинкой. Подняла голову, узнала его и в испуге вскочила на ноги.

– Это ты? – пробормотала она, словно не веря своим глазам.

– Неужели я такой страшный? – спросил Георгий, снимая кепку.

– Да нет, похудел только.

– Это ничего… – Георгий усмехнулся. – Был у нас один в отряде – мы худели, а он толстел…

– Что-что?

– Я про Нестора.

Георгий, без приглашения, сел на стул. Ноги его больше не держали его.

– Ты один, что-ли, спасся? – грустно спросила его женщина.

Георгий пожал плечами.

– Не понимаю.

– В городе объявили, что отряд уничтожен. Фабриканты выставили на улицу бочки с вином для угощения.

– Отряд понес потери. Многих товарищей потеряли, – тихо сказал Георгий Ваклинов.

– Значит, это неправда, что отряд уничтожен? – воскликнула женщина, всплеснув руками.

– Отряд не уничтожен… но находится в тяжелом положении… Очень тяжелом. Нам надо установить связь с товарищами из окружного комитета.

Связная взглянула на стенные часы.

– Скоро комендантский час… Завтра схожу.

– Ладно, – согласился Георгий, поудобнее устраиваясь на стуле и невольно посмотрел на свои мятые брюки.

– Завтра выглажу.

– О чем ты? – не поняла связная.

– Да вот – брюки, выгладить надо, – сказал Георгий с улыбкой.

– Есть хочешь?

– Очень!

– Напрасно они старались нас обмануть! – все приговаривала связная, пока он ел.

– Да, да. Отряд не уничтожен! – подтверждал Георгий. Он чувствовал всем своим существом – что бы ни случилось, отряд уцелеет. – Давно это было, вошли мы с Владо в одно село… («что-то он поделывает с больными?» – подумал Георгий). Увидали нас крестьяне и стали бросать в нас камнями, а теперь уже не то…

– Ложись спать, устал ты, – сказала связная.

– Люди по улицам гуляют. Женщина идет, за нею мужчина волочится, – бормотал Георгий. – Смешно…

– Устал ты, поспи! – повторила связная, не поняв его.

Георгий помотал головой, словно стараясь стряхнуть с себя какую-то тревожащую его мысль. Как будто он был должен сделать что-то, но не мог вспомнить, что именно…

Буцеву донесли, что командир отряда Георгий Ваклинов находится сейчас в крайнем доме у реки. Из участка выехали грузовики с полицией. Сам Буцев надел каску и вскочил в машину, ожидавшую его с заведенным мотором.

«В середине первой шеренги стоял. Старательный был на учениях, исполнительный солдат», – вспоминал Ваклинова Буцев.

– Померяемся силами, – произнес он вслух и почувствовал бодрость, какую не испытывал уже давно. Внезапно на него нахлынуло воспоминание о посещении выставки, и он нахмурился.

Полицейский свисток просверлил тишину царившую в маленькой комнатке.

– Объявляют комендантский час, – заметила связная, подходя к окошку… Георгий! – вдруг вскрикнула она.

Георгий с трудом разомкнул слипающиеся веки и поднялся на ноги. Дом окружали полицейские.

– Беги! – воскликнула женщина.

Он окончательно проснулся, и усталости вмиг как не бывало. Схватил связную за руку. «Уйти через потайной ход! А если полицейские заняли и соседний двор, что тогда? Пусть уйдет она. Он прикроет ее, отвлечет внимание. Надо скорее сообщить ей явки для связи с отрядом».

Он быстро сообщил ей все необходимые сведения и закончил:

– Скорей, дорога каждая секунда! – и подтолкнул ее.

– А ты?

– Скорей! – произнес он таким тоном, что она не могла больше медлить.

– Сдавайся!

Георгий прижался к стене у окна. Он думал только об одном: удастся ли ей проскользнуть? Все сосредоточилось для него в этом, ничто другое не имело значения. «Что это за тип крадется к крыльцу? – подумал Георгий. Он тщательно прицелился и нажал спуск. Грохнул выстрел. Полицейский, словно споткнувшись упал. И тут на дом обрушился шквал беспорядочной пальбы. Со звоном посыпались стекла. Со стен, с потолка падали отбитые пулями куски штукатурки. «Наверное она уже далеко», – подумал Георгий. Ему уже было нечего делать и захотелось прилечь отдохнуть. Стрельба стихла и снова раздались крики:

– Сдавайся! Сдавайся!

Глядя наискось в окно, Георгий увидел как за каменной оградой проскользнул офицер. Георгий приготовился – как только офицер покажется снова, он выстрелит.

Сначала у Буцева было желание вступить в поединок со своим бывшим солдатом, к тому же ему было неприятно сознавать то, что триста человек напали на одного. Но меткие выстрелы партизана заставили его отказаться от своего намерения. Он приказал забросать дом гранатами, а в крайнем случае – поджечь его.

Георгий, высматривая офицера, осторожно выглянул в окошко. Город, словно испугавшись пальбы, окутался тьмой.

На ступенях крыльца уже стучали подкованные сапоги полицейских. Георгий Ваклинов выстрелил в дверь, из ствола пистолета вырвался и угас алый цветок. В ответ снова началась пальба. Пуля обожгла его руку, и он выронил пистолет. Тут же схватив его левой рукой он нажал спуск, но выстрела не последовало; оказывается, он расстрелял все патроны. Досадуя, что не оставил последней пули для себя он торопливо собрал кучей на полу разную бумагу – выкройки, журналы, газеты, разбил керосиновую лампу и чиркнул спичкой. Затем поднялся по лесенке на чердак. Когда полицейские, наконец, вышибли дверь и ворвались в комнату, их встретили языки пламени, рвущиеся к потолку сквозь густой дым. Они тут же выбрались обратно во двор. Пламя подступало к Георгию. Здоровой рукой он ухватился за балки и головой раздвинул плитки шифера, пролез в дыру и встал на крыше. Штанина загорелась и он, похлопав по ней, сбил огонь. Снизу стреляли, но все мимо. Он схватил плитку и швырнул ее в полицейских, за ней вторую, третью… Полицейские, казалось, стреляли по звездам. Буцев вышел из своего укрытия на середину улицы и посмотрел на крышу. «В середине первой шеренги… старательный на учениях, исполнительный солдат…» – мелькнуло у него в голове. Он вдруг почувствовал нечто вроде зависти, раздраженно крикнул:

– Кончайте скорей!

Полицейские швырнули на крышу несколько гранат.

Густой дым обволок Георгия, языки пламени окружили его, одежда загорелась…

– Палачи! Вот я, берите меня! – крикнул он звенящим голосом, взмахнул горящими рукавами и рухнул в огонь. Взметнулся сноп искр…

*

Владо шагал пошатываясь от усталости, голода, и мечтал только о том, чтобы скорее добраться до лазарета. Что он будет делать дальше, где достанет провизию, как увезет больных – об этом он пока не размышлял. Только бы дойти скорее, до рассвета. Раз он жив и может еще идти – все в порядке. Что-нибудь он придумает, только бы дойти… Звезды одна за другой покидали веселый хоровод, и синева неба бледнела.

– Скорее! – подгонял Владо Камберов сам себя.

Вот и лужайка, вот он – огромный, ветвистый древний бук. Хорошо что его тогда пожурил Стоян Влаев, заставив запомнить приметы. Будто знал он, что ему снова придется здесь побывать… Бедняга Стоян, как он кончил жизнь! Мысли цеплялись беспорядочно одна за другую.

– Еще немного осталось, – говорил он вслух, ободряя себя. – Погода поправилась, и все образуется…

Вдруг затрещали частые выстрелы. Он невольно поднял руки, словно пытаясь остановить пальбу. Ноги его подкосились, лес пошатнулся, и Владо повалился на землю. В одно мгновение, показавшееся ему вечностью, он понял, что случилось, и в ужасе стал отползать обратно в гущу леса. Страх придавал ему силы. Наконец он наткнулся на дерево, поляна кончилась! Он попытался встать, но снова упал на землю. Ему было ясно, что приходит конец, повинуясь какому-то инстинкту он заполз в густой кустарник и опустил голову на траву. Будь, что будет! Если его обнаружат, он пустит пулю себе в лоб… В сети ветвей ему померещились две звезды. Победоносно наступил рассвет. Глазам стало больно от яркого света, он зажмурился. Но две звезды остались на своем месте. Золотые волны захлестывали их, но они снова выплывали, потом устремились вниз, коснулись его лба. Владо открыл глаза, было светло, звезды исчезли.

«Я жив!» – подумал он и потряс головой. – «Здесь она еще!» В стороне прошагали по тропинке полицейские, оживленно переговариваясь. Владо разобрал только одно слово: «больница»…

«Опередили меня!» – подумал Владо и сердце его сжалось. Он почувствовал что задыхается. Земля под ним словно обледенела. Солнце угасло в небе. Зачем он еще живет? Почему не приходит смерть? Почему… чтоб продлились его мучения?

Он пожалел, что не послушался командира и не привел себя в порядок, не почистился, не побрился. Теперь уже поздно. А командир был прав – надо всегда быть готовым ко всему… Вид у него, у мертвого, будет жалкий: худой, оборванный, заросший щетиной…

Он повернулся на бок и, упираясь в землю руками, сел. Ощупал окровавленную грудь.

– Поздно! – прошептал он и мысли стали путаться у него в голове. Он протянул руку к шнуркам ботинок, бессильно уронил ее и все перевернулось у него в глазах.

Очнувшись, он увидел клочки звездного неба. Глаза его скользнули по верхушкам деревьев, подпирающих небосвод. Надежда, неясная надежда снова зазвучала в его душе. Он приподнялся на локтях, пробуя силы. Сухая листва зашуршала, словно ободряя его. Одинокий крик ночной птицы будто придал крылья его мыслям. Руки выдержали тяжесть тела, он пополз вверх по склону…

Перевалив через возвышение Владо увидел внизу один единственный огонек. Передохнул немного и пополз дальше, к нему.

«Дядя Трифон поможет мне, – думал он. – Хороший он человек, все сделает. По гроб жизни буду ему благодарен! Он мне будет как родной брат, нет, как родной отец… Надо только добраться до села, добраться до дяди Трифона… Доберусь. Село уже близко, ночь длинна…»

*

Почему дожидались ночи, чтобы об этом сообщить? Этого никто не понял. Крестьяне и днем не выходили из дому. Женщины выглядывали одним глазком, чуточку сдвинув занавески. Шикали на детей, чтобы они не плакали слишком громко. Говорили между собой шепотом и ходили на цыпочках. Сердились даже на свиней, за то что они так громко хрюкают.

По улицам ходили только люди в форме, изредка попадался кто-нибудь в штатском. Сперва таких было только двое: Иван Портной и Иван Венков. К вечеру остался только Портной. Стрельба не прекращалась до позднего вечера. Как закончилось сражение было неизвестно, но никто и не думал выйти из дому, чтобы узнать об этом.

И вдруг это сообщение…

Двое полицейских с примкнутыми штыками сопровождали глашатая. Он останавливался на перекрестках, бил палками в ветхий барабан. Говорили, что этот барабан был оставлен русскими в 1877 году, когда они проходили тут.

– Всем крестьянам и крестьянкам явиться немедленно на площадь перед общинным правлением!

Следовала барабанная дробь, и трое вестников шли до следующего перекрестка, где повторялась вся эта церемония.

Крестьяне как-то неуверенно шли на площадь, озираясь по сторонам, словно очутились вдруг в незнакомом чужом краю.

В верхнем конце села барабан пробил в последний раз. Иванка вышла с каким-то неясным стремлением сделать что-то, что понравилось бы Стояну. Вышла во двор. В это время кто-то хлопнул калиткой. В темноте мелькнула человеческая фигура, и к ногам Иванки подкатилось что-то завернутое в газету. Иванка осторожно огляделась. Наверно товарищи Стояна передают ей весточку. Она с бьющимся сердцем развернула газету. Застывшие мертвые глаза глянули на нее как живые…

Она прижала голову мужа к груди, потом завернула ее в передник и быстро вышла на улицу. Калитки тихо открывались и люди в молчании шли к правлению. Ее шаги громко отдавались в тишине, и люди, которых она обгоняла укоризненно глядели ей вслед, негодуя на то, что она идет так шумно.

На площади двое полицейских заменили перегоревшую лампочку новой. Мрак, как испуганная стая воронов, поднялся и повис над кровлями. На небе тихо перешептывались звезды. Вдоль каменной стены, прислоненными к ней головами, так, чтобы были видны лица, лежали тридцать трупов, босые, в одних рубашках. Какой-то штатский стал с краю шеренги мертвецов и в тишине голос его прозвучал необычайно громко:

– Только отцам и матерям разрешается подойти к ним! – он небрежным жестом указал на трупы.

Приблизившись к фонарю он уставился в лист бумаги. Где-то в задних рядах послышалось всхлипывание. Он поднял глаза и словно обдал холодом толпу.

– Павел Иванов!

Из толпы никто не вышел.

– Георгий Петров!

Сквозь толпу пробралась Вагрила. Она остановилась перед мертвецами.

– Головы у них на бок легли, поправить надо… – тихо сказала она, обращаясь к штатскому. Не дожидаясь ответа, она прошла мимо него и стала скрещивать на груди руки мертвецов и поднимать им головы.

– Пенчо Драгиев! – продолжал агент, не обратив на нее внимания.

От толпы отделилась женщина и с воплем отчаяния устремилась к трупам. Мать приникла к бесчувственному телу сына и запричитала.

– Тише, ты! – прикрикнул на нее агент. – Мешаешь!

– Иван…

– Соня…

– Владимир…

Тридцать имен… Тридцать…

Иванка пробралась сквозь толпу. Перед ней расступались, зная о судьбе Стояна, но полицейские, охранявшие доступ к трупам, остановили ее.

– И я имею право! – крикнула она, вынимая из передника голову мужа. Полицейский невольно отступил на шаг. Иванка осторожно положила голову на землю у стены и воскликнула:

– Здесь твое место! Здесь!

Она стала на колени и замерла, склонившись над головой мужа.

– Иванка, Иванка! – раздался чей-то дрожащий голос, словно предостерегая ее от чего-то.

– Не в чем ее укорить, боже! – произнесла бабушка Сыбка и перекрестилась.

Бияз и его жена не сводили глаз с агента, зачитывающего имена убитых партизан, трепетали, боясь услышать имя зятя. Неужели их внук останется полным сиротой? Если есть в мире какая-то справедливость в распределении горя, то по крайней мере, отец должен остаться у ребенка…

– Страхил Дойчинов! – выкрикнул агент последнее имя и сложил список.

Бияз и Биязиха облегченно вздохнули. Только сейчас они почувствовали, что не перенесли бы горя, если бы услыхали имя зятя…

Люди ждали, когда им разрешат разойтись по домам.

*

Мишо Бочваров крался по улицам притихшего села. Ни одного освещенного окна, ни звука человеческого голоса. Только в той стороне, где находилось общинное правление расплывалось пятно света. Но это ничего не подсказало Мишо. Он был поглощен одной мыслью, одним желанием – встретить его и убить. Некоторое время он стоял перед домом Митю Христова и долго вслушивался в тишину, в движение воздуха, но не услышал ни звука. Тогда он направился к площади, к единственному свету в этой ночи. Он остановился в садике за шоссе. Крестьяне, собравшиеся на площади, молчали. Горестные вопли подсказали ему, что происходит. В нем еще сильнее вспыхнуло желание выполнить то, чего так жаждало его сердце. Затаив дыхание он стоял за оградой и всматривался в полицейских, расставленных вдоль шоссе. «Тут он, не может его здесь не быть», – подумал Мишо и радостная надежда охватила его… «Вот этот, крайний – высокий, сутуловатый, в надетой прямо фуражке. Это он!» Мишо, с детской улыбкой, упер приклад винтовки в плечо и тщательно прицелился. Нажал спуск. Хлопнул выстрел. Высокий полицейский упал. Радость осуществленной мести сменилась страхом, и Мишо бросился бежать. Позади загремели выстрелы. Народ на площади повалился. Крестьяне почему-то решили что стреляют в них. Полицейские, бросившиеся в погоню за убийцей их товарища, вскоре вернулись ни с чем.

Агент подступил к толпе.

– За этот выстрел вы дорого заплатите… – произнес он угрожающим тоном, обводя взглядом крестьян, словно проверяя какое впечатление произвели его слова, и добавил: – Расходитесь по домам!

Бияз уже боялся и тишины и все же ему хотелось укрыться с нею у себя дома. Он тихонько, как вор, открыл незапертую дверь. Ржавые петли заскрипели и он вздрогнул, словно кто-то его окликнул. Пропустил вперед жену и так же робко закрыл дверь.

– Трифон! – испуганно вскрикнула Биязиха. Он вздрогнул и вслушался в тишину. У него появилось ощущение, что тишина исчезла. Шагнул к очагу и увидел лежащего на полу человека.

– Кто ты такой? – спросил Бияз и невольно схватил табуретку.

Человек только пошевелил рукой, силясь что-то сказать, но не произнес ни звука. Бияз опустил табуретку и, с тяжелым предчувствием, наклонился над лежащим. Он узнал его по глазам.

– Ах, это ты? – пробормотал он, чувствуя как у него подкашиваются ноги.

– Выйди во двор, погляди! – сказал он жене.

А сам, схватившись за голову, беспомощно молчал, словно беззвучно плакал. Жена вернулась.

– Шастают по улицам? – спросил Бияз жену.

– Все еще у правления.

– Это я, дядя Трифон! – с трудом прошептал Владо Камберов.

– Чего ты пришел! – простонал Бияз с таким видом, как будто ему нанесли незаслуженную обиду. – Зачем ты пришел? – повторил он, наклоняясь к раненому.

– Меня никто не видел, – прошептал тот.

– Зачем ты пришел, зачем?.. Что я тебе сделал худого?

– Ранен я.

– Хочешь и нас погубить?

«Что ты наделал, парень! Зачем ты пришел? Что теперь с тобой делать!»

Бияз легко, как ребенка, поднял Владо и понес его в горницу. Биязиха, дрожа как в лихорадке, последовала за ним.

Бияз положил Владо на лавку. «А ежели придут? – думал он, – ежели найдут его здесь?» – вспыхивало в голове Бияза. Он озирался как зверь, попавший в ловушку, поглядывал в окно. Ему казалось, что от общинного правления надвигается нечто страшное. Вспомнилась шеренга мертвецов под стеной, и он замер. Постоял несколько минут, крадучись вышел во двор, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. В темноте блеснул топор у колоды. И тут словно что-то подсказало ему, что топор ему понадобится, и он дрожащими руками поднял его. Пряча топор за спину, вошел в горницу.

– Ежели придут, что тогда?.. – спросил Бияз, без стука сунув топор под лавку.

Владо не ответил, только придвинул к себе винтовку.

«Не жалеет он нас!» – подумал Бияз, отворачиваясь. Вошла жена с тазом горячей воды, захлопотала над раненым. Бияз стоял у окна, смотрел в темноту. Никто этой ночью не зажигал света. Биязиха осторожно разрезала на груди рубаху раненого и смоченной ракией тряпочкой промыла ему рану.

– И здесь… – сказал Владо, показав на ногу.

«О себе, небось, думает», – с досадой подумал Бияз и, не утерпев, произнес вслух:

– И чего ты не помер в лесу, а сюда явился!

Но в тот же миг упрекнул себя за эти слова.

Бледное лицо Владо исказилось болью. Но он не рассердился бы на Бияза даже если бы тот сказал ему, что убьет его. С улицы донеслись звуки шагов. Бияз отодвинулся от окна. «Ежели постучат, он возьмет топор, зажмурится и…» Прошли мимо. Бияз снова всматривается во тьму за окном. Биязиха перевязывала грудь Владо полосками полотна. Покончив с этим делом, подошла к мужу.

– Пойдем, – сказала Биязиха.

«Ведь он не ради себя на это пошел», – подумал Бияз, и эта мысль словно оправдала в его глазах поступок Владо, свалившегося к нему, как снег на голову.

– Ты того, принеси ему воды или молока. Может, он пить ночью захочет, – сказал Бияз.

– Все едино не уснем, будем присматривать за ним, ежели попросит…

– Ты все же принеси.

Биязиха вышла в кухню. Вскоре она вернулась, принесла кувшин с водой и миску айрана[17]17
  Айран – разбавленное водой кислое молоко.


[Закрыть].