Текст книги "Сказки Западной Африки. Живой огонь"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

На поляне Буки хотела было, как всегда, остаться позади, но заяц Лёк забеспокоился.

– Сестрица, сердце мое чует недоброе! – зашептал он встревоженно. – Нет, один без тебя я к дереву не пойду. Я боюсь! Пойдем вместе, иначе я убегу.

Буки поняла, что зайца так просто не проведешь. «Но чего мне бояться? – подумала она. – Почему бы мне не пойти вместе с Лёком? Говорить-то с деревом будет он! Его дерево и прикончит!»

– Очень уж ты недоверчивый, братец Лёк, – сказала гиена. – Но я тебя понимаю. Ладно, чтобы рассеять твои подозрения, я пойду с тобой.

И вот они вместе приблизились к баобабу. Тут Буки сделала зайцу знак, чтобы он задал дереву свой вопрос.

– Дерево, могу я… Дерево, можешь ты… можешь ты… – путаясь и заикаясь, начал заяц и тут же запнулся.

Ничего у него не получалось! Он уж и по лбу себя стучал, и в затылке скреб, но никак не мог вспомнить вопроса.

– Дерево, можешь ты?.. Дерево, можем мы?.. Дерево… можешь ты мне?.. Дерево, можно с тобой…

И когда он в двадцатый раз начал: «Дерево, можешь ты…»– у гиены Буки лопнуло терпение, и она зарычала зайцу на ухо:

– …со мной говорить!

И в тот же миг – крак! – огромная ветвь обрушилась на Буки и проломила ей голову.

С тех пор заяц Лёк с удовольствием прислушивается к голосам деревьев и трав, когда ветер заставляет их шелестеть и шептаться в сумерках, но он уже никогда ни о чем не пытается их расспрашивать.

Как Буки хотела снести яйца

Ранним утром, еще по росе, едва заяц Лёк отыскал в песке ямку посуше, к нему подбежала гиена Буки.

– Чего это ты от меня всегда прячешься? – спросила она с угрозой.

– А чего мне от тебя прятаться? – возразил заяц Лёк, хотя прекрасно знал, почему он сам и все его родичи избегали гиену Буки.

Солнце еще не взошло, трава была мокрой, лапы зайца не высохли, а зубы гиены были слишком близко от его хребта. Поэтому заяц Лёк повторил:

– С чего мне от тебя прятаться, почтенная Н'Джур? Я просто нашел себе ямку, где прохладнее, чем в траве у тропинки.

– Ах, вот оно что! – прогнусавила гиена Буки. – А я вот вся промокла ночью, схватила насморк и кашель. Слышала я, будто парное молоко – лучшее средство от хрипоты. Слушай, Лёк! Тут неподалеку одна, без пастуха, пасется корова Нагг. Вымя у нее полней, чем полный бурдюк. Пойди-ка поговори с Нагг, пока пастух не вернулся. А я подберусь сзади и пососу хоть немножко теплого молока!

Заяц Лёк знал, с кем имеет дело. Уж если Буки-гиена привяжется, от нее так легко не отделаешься.

Пришлось зайцу побежать к корове Нагг.

Всем известно, что Нагг ничему толковому не научилась ни дома, ни в школе. Однако она все-таки понимала, что сырая от росы трава не на пользу ее брюху. В тот ранний час корова Нагг медленно отщипывала верхушки побегов травы, которые слабые лучи утреннего солнца и ветерок уже немного подсушили.

– Здравствуй, Нагг! – обратился к ней заяц. – Я давно уже тебя заметил, но трава была слишком сырой, и я не мог к тебе подойти.

Корова помотала головой. Заяц думал, что она приветливо и вежливо кивает на его любезные слова. И вдруг услышал мрачное мычание, предсмертный стон боли, от которого у него ощетинились все волоски на шкуре и уши встали торчком.

Нагг повалилась на бок, и гиена Буки стала раздирать ее тушу на части.

Зайца Лёка трудно было чем-нибудь удивить. От Буки он ждал любой пакости. Он посмотрел на издыхающую корову и сказал:

– Где же мы теперь найдем молоко?

– Молоко? Ха-ха! – захохотала Буки. – Плевать мне на молоко! Что я, сосунок? Ты взгляни лучше: сколько в этой корове мяса, сколько костей! Это же не просто удача, это подарок богов. Помоги мне разделать тушу, тогда нам будет легче утащить ее отсюда. Я знаю Малалапуло, ее пастуха, и вовсе не хочу с ним сегодня встречаться. Если он застанет меня здесь…

Пришлось Лёку разделывать тушу Нагг, помогая своей опасной соседке, с которой, того и гляди, попадешь в беду!

А солнце наконец взошло, и саванна пробудилась после долгого крепкого сна. Отовсюду слышались звериные и птичьи голоса. Даже самые отъявленные сони просыпались, громко позевывали. Надо было как можно скорее уходить подальше от этого места. Чего доброго кто-нибудь нагрянет!

И заяц предложил Буки:

– Давай я сбегаю за хворостом для костра. Но Буки возразила:

– Сырое мясо куда лучше на вкус!

– А я больше люблю мясо жареное, печеное и даже вареное, – ответил ей заяц.

– Ладно, будь по-твоему! Только за хворостом пойду я сама, – решила Буки-гиена, опасаясь, что заяц всполошит и приведет к ее добыче всех обитателей джунглей.

И гиена отправилась за хворостом.

Заяц Лёк подумал, что с него хватит неприятностей, сейчас, пожалуй, самое время удрать.

Все зайчата с самого детства с молоком матери впитывают страх перед гиеной и отвращение к ней. Они учатся никогда не упускать возможности сыграть с гиеной Буки злую шутку.

Потряс заяц головой, похлопал длинными ушами и только тогда наконец избавился от страха, который испытывал с того самого мига, когда гиена застала его в песчаной ямке.

Он отпрыгнул в сторону, посмотрел направо, посмотрел налево и, чтобы немного размяться, поскакал к баобабу, тень которого тянулась к туше глупой коровы Нагг.

Обежал заяц вокруг баобаба и вдруг замер, подняв мордочку и наморщив нос. В стволе баобаба он заметил дупло.

Заяц быстренько перетаскал по частям в дупло мясо и кости, требуху и шкуру коровы, оставил одну лишь голову, да и ту зарыл в землю, так что снаружи торчали только рога. А сам спрятался в дупле и скорчился там, как погребенный воин.

– Лёк! Эй, Лёк! – услышал он голос Буки. – Где ты, сын беды? Что ты сделал с моей коровой? Я вижу только нахальных мух, которые пьют ее кровь наперегонки с ненасытной жадной землей!

Буки тащила огромную вязанку хвороста и так сгибалась под этой тяжестью, что ее зад, и без того обвислый, волочился по траве.

– Мы здесь, я и твоя корова! – ответил ей глухой голос, похожий на отдаленный рокот боевого тамтама.

– Где это здесь? – спросила гиена Буки, поворачиваясь во все стороны.

– Здесь, под землей! Когда ты ушла, ненасытная земля разверзлась и поглотила нас. Я вишу, зацепившись за коровьи ноздри, и ничего не вижу. Подо мною черная бездонная дыра. Наверное, только коровьи рога нас и держат, меня и голову этой несчастной Нагг.

Голос звучал неизвестно откуда, печально и глухо, как далекие отзвуки грома.

Буки сбросила хворост и закрутилась, низко приседая. Вдруг она заметила коровьи рога, торчащие из земли. Ухватилась гиена за рога, дернула – и полетела вместе с коровьей головой кувырком!

– Хум-хум! – рявкнула Буки, поднимаясь. – Видно, у земли и впрямь острые зубы и ненасытное брюхо… Лёк! Эй, Лёк! Где ты теперь, сын беды?

– Зде-е-есь!..

– Где?

– Зде-е-есь!

Ба-Нйоли, страусиха, пробегала неподалеку и услышала вопли Буки и глухой, странный голос, от которого загудела ее маленькая страусиная голова. Подбежала она, захлопала крыльями и затанцевала вокруг гиены, как борец.

– Что случилось, почтенная Буки? – спросила страусиха Ба-Нйоли.

Рассказала ей Буки-гиена, что потеряла Длинноухого.

– Лёк, эй, Лёк, где ты?

– Я зде-е-есь!

– Наверное, он на дереве, – сказала страусиха Ба-Нйоли, поднимая маленькую голову.

– Нет! – ответила Буки-гиена. – Голос слышится из-под земли. Лёк, о Лёк, где ты?

– Я зде-е-есь!

Страусиха Ба-Нйоли обежала, приплясывая, вокруг баобаба, заметила дупло и сунула туда свою маленькую голову.

– Да вот же он, внутри дерева! – крикнула она гиене Буки.

– И корова тоже там?

– Какая корова? Чья корова?

– Это не твое дело! Посмотри и скажи мне: Лёк там один или вместе с коровой?

– Подожди, я просуну голову подальше…

И Ба-Нйоли засунула в дупло баобаба не только маленькую голову, но и почти всю свою длинную шею, голую и красную, как зад обезьяны Голо.

Заяц Лёк быстро отодрал от ствола баобаба прядь крепких волокон и сделал из него петлю. Когда Ба-Нйоли просунула в дупло голову, заяц накинул ей петлю на шею и затянул посильнее.

– Вуйе яйе о! О, моя мама! – застонала Ба-Нйоли. – Ты меня душишь, Лёк! Отпусти меня, умоляю… Я сейчас снесу яйцо… и мое яйцо… разобьется! Отпусти! О, я так и знала… я снесла яйцо… Ты видишь его, Буки? Оно не разбилось?..

– Конечно, разбилось, да еще как разбилось! – ответила гиена, доедая белок и желток и вылизывая скорлупу огромного страусиного яйца. – Но утешься, оно не пропало зазря. Давно я не пробовала ничего вкуснее, честное слово. Почаще бы такое случалось!

Заяц Лёк услышал слова гиены, услышал, как она жадно причмокивает. Отпустил он страусиху и сказал гиене Буки:

– Право же, Буки Н'Джур, ты еще глупее, чем я думал. Твои собственные яйца еще крупнее и еще вкуснее яиц Ба-Нйоли. Но верно сказано: всегда кажется, будто кускус у соседки вкуснее!

– О чем ты говоришь? – всполошилась Буки. – Разве я тоже несу яйца?

– Ну конечно, как и все другие звери и птицы, тетушка, как и все на свете! Как курица Ганар, как жаба М'Ботт, как Джанна-змея и как рыба Джэн. Ты тоже несешь яйца, как и все на свете. Надеюсь, ты не станешь этого отрицать?

– Уверяю тебя, дядюшка Лёк, я об этом сама ничего не знала!

– Ну, это меня вовсе не удивляет. Ты ведь никогда не оглядываешься назад! Ты рыщешь, ищешь, вынюхиваешь, выискиваешь и суешь свой нос всюду, кроме того места, где он тебе больше всего пригодился бы. Впрочем, ты, наверное, давно уже потеряла нюх!

– А ты сам когда-нибудь ел мои яйца?

– Еще бы, и сколько раз!

– И часто я их несу?

– Так же часто, как все остальные, и может быть, даже чаще, – уверил гиену заяц Лёк.

– Куда же деваются мои яйца? – забеспокоилась гиена. – Что с ними бывает потом?

– То же самое, что было с яйцом Ба-Нйоли. За тобой всегда следят любители яиц и подбирают их на дороге. Тем более что яйца гиены считаются отменным лакомством. Уж я-то в этом знаю толк! И никто не может понять, почему ты сама предпочитаешь им падаль! Все думают, что у тебя просто испорченный вкус…

– Неужели яйца у меня такие же вкусные, как яйцо Ба-Нйоли? – еще раз спросила гиена Буки.

– Говорю тебе: в десять раз вкуснее!

Буки-гиена совсем уже поверила зайцу, но на всякий случай спросила Ба-Нйоли, хотя и знала, что страусиха глупа и мало в чем разбирается:

– Скажи, ты тоже видела мои яйца?

Ба-Нйоли-страусихе не хотелось казаться глупее других. Раз Лёк говорит, будто все знают, что Буки несет яйца, значит, так оно и есть. И страусиха подтвердила:

– Конечно, я тоже видела.

– Какая досада, что я одна ни разу их не отведала! – закручинилась гиена Буки.

– И правда, обидно, – согласился заяц Лёк. – Но, если хочешь, можешь их попробовать хоть сейчас. Встань на место Ба-Нйоли и просунь голову в дупло баобаба. Я тебе сдавлю тихонько шею, и… сама увидишь! Таким способом ты снесешь столько яиц, сколько сама захочешь. Но у меня условие: когда кончишь нести яйца, ты выпустишь меня из дупла. Клянешься?

– Клянусь! – ответила гиена.

Буки просунула в дупло свой нос, уши, всю голову и толстую шею.

Но заяц, пока говорил с гиеной, уже сплел из волокон баобаба крепкую веревку и сделал большую петлю, куда больше и куда прочнее той, что он накинул на голую шею безмозглой страусихи Ба-Нйоли.

Гиена сунула в петлю свою вонючую морду, свои острые уши и тяжелую голову. И тогда заяц Лёк затянул петлю вокруг ее толстой шеи, заткнувшей дупло баобаба. И потянул изо всех заячьих сил.

Буки так и не снесла яйца.

Гиенам, понятное дело, никогда не нести яиц.

Буки-сирота

Умер старый дед гиены Буки, умер старый Н'Джур, последний и единственный ее родственник.

Ко дню его смерти остался от стада Буки последний единственный бык. И пришлось его зарезать, ибо обычай повелевает в таких случаях принести богатую жертву, одарить неимущих и задобрить всех предков гиен, чтобы они благосклонно встретили дух старого Н'Джура, когда он предстанет перед ними и будет рассказывать о деяниях своего племени.

Буки-гиена не стала звать ни мясника, ни помощника мясника, ни ученика помощника мясника, она не стала звать ни мавра, ни раба мавра, чтобы зарезать, ободрать, разделать и разделить быка, предназначенного в жертву.

Задыхаясь и обливаясь потом, Буки сама зарезала и ободрала быка, кое-как разделала тушу, а вот делить мясо она не стала.

Сошлись к ее дому плакальщицы, уже охрипшие от воплей, собрались огорченные соседи и родичи, чтобы выразить свое сочувствие последней гиене в их краю, последней и единственной наследнице старого Н'Джура. Сошлись и увидели, что Буки сидит перед тремя кучами мяса, – это было все, что осталось от жертвенного быка.

Удивились плакальщицы, соседи и дальние родичи гиены, что так мало мяса им осталось.

Начали они спрашивать:

– А кому достанутся эти три кучи мяса? Нищим странникам? Беднякам? Или, может быть, Буки пожертвует их святым людям?

Но Буки-гиена ответила на это:

– Первая часть – для меня. Вторая часть – для покойного Н'Джура. А последняя часть достанется тому, кто первый ее коснется. Но вы видите, я уже положила на нее мою лапу!

Рыдания плакальщиц смолкли, слова утешения и сочувствия замерли на устах родичей гиены Буки. Старейшего из племени гиен в том краю покойного Н'Джура похоронили кое-как, второпях, и все разошлись, возмущенные и оскорбленные. Только муха Вэнь и ее неисчислимое племя остались с гиеной Буки и не покидали ее, пока гиена оплакивала своего деда Н'Джура… и пока жрала все мясо жертвенного быка.

Буки-гиена не чтила обычаев предков, не берегла родовых воспоминаний. Схоронила она своего деда Н'Джура, сожрала его быка, очистила все кости добела и решила, что там ей больше делать нечего, а молиться за усопшего и стеречь его могилу ей даже и в голову не пришло.

Покинула она свой опустевший дом, деревню и ушла. И не осталось в том краю никого из многочисленной когда-то семьи гиен. Никто из потомков не воздавал больше должных почестей мертвым предкам, и никто не охранял могил рода Н'Джура.

И решили старейшины: если кто-нибудь еще осмелится назвать себя Н'Джуром, его следует убить на месте без всякого сострадания.

А Буки-гиена все бегала, бегала и как-то поздно вечером забрела в соседнюю деревню. Уселась она под деревом на площади, где собирается совет, и услышала, как Йенекатт, гриот и глашатай, объявляет о решении старейшин.

Встревожилась Буки, вскочила и говорит:

– Пойду-ка я домой!

А потом повернулась к старому кабану-бородавочнику М'Бам-Алу и добавила:

– Прощай, сосед Н'Джур, доброй тебе ночи! Заволновались все, начали вопрошать с угрозой:

– Кого тут назвали Н'Джуром? Кто это Н'Джур?

– А тот, с кем я сейчас попрощалась! – ответила гиена Буки и юркнула в темноту, не задумываясь над тем, что станет с М'Бам-Алом, который остался на площади посреди разгневанных жителей деревни.

Но джунгли, где ветер разносит все новости, когда Тхиойе-попугай и Голо-обезьяна встречаются на тропинках или в ветвях деревьев, внизу или наверху, и начинают судачить и сплетничать, – джунгли все слышат и знают. И скоро все узнали, что Буки-сирота стала изгоем без роду без племени и даже без имени, потому что отреклась от могил своих предков.

И теперь за ней следили тысячи глаз, тысячи ушей прислушивались к ее шагам, ей грозили тысячи клыков и когтей, рогов и бивней. Выли джунгли, грозно рычала саванна, вселяя страх в сердце Буки. Куда бы она ни кинулась, ее встречали возмущенные крики, хохот, свист и насмешки.

Буки бежала все дальше и дальше и наконец добралась до земли, где рогатый скот жил рядом с людьми, под их бдительной охраной.

И были там воды изобильные в реках текучих, в заводях стоячих. И похоже было, скот не подыхал там ни от старости, ни от болезней, потому что Буки нигде не нашла ни одного дохлого ягненка.

Подкралась Буки к полям и увидела мужчин, которые взмахивают мотыгами. И показалось ей, будто мотыги обрушиваются на ее хребет.

Обежала Буки поля стороной и увидела у колодца под деревьями женщин с детьми на спинах. И еще – юных девушек. Они громко пели, хлопая в ладоши, и громче всего в их песне звучало одно имя.

Прислушалась Буки и различила это имя – Келефа Ба!

Когда бросишь в калебас с мутной водой камень алун, муть оседает и вода просветляется. Так и замутненная память гиены Буки прояснилась от этого имени.

Столько раз повторяла его в своих сказках о людях мамэ Буки, бабушка-гиена! Рассказывала она о стране Келефы Ба, единственной стране, где предкам ее, гиенам, не приходилось рыскать в поисках пропитания, где предкам ее, и предкам Танна-стервятника, и предкам Сакхе, могильного червя, и всем его родичам всегда приносят царские жертвы.

Мамэ Буки была стара и не помнила почти ничего из тех песен, которые пели когда-то в честь ее предков в стране Келефы Ба.

Но теперь голоса женщин с детьми за спиной и голоса юных девушек отчетливо доносились до гиены Буки. И она их слушала. Она жадно слушала песнь благодарности!

Лежал Келефа Ба

На термитнике близ Бариа

Без погребения сорок дней

Под открытым небом.

И только его копье,

Прославленное Тамбо,

Лежало возле него

Под открытым небом…

Пожиратели мертвецов

Слетелись со всех концов,

Но никто не тронул его

Мертвое тело.

Стервятники в небе кружили

И так меж собой говорили:

«Мы не тронем Келефу Ба,

Он кормил нас при жизни досыта

Телами своих врагов!»

Пожиратели мертвецов

Сбегались со всех концов,

Но никто не тронул его

Мертвое тело.

Гиены рычали в чаще

И всем угрожали:

«Горе тому, кто коснется

Останков Келефы Ба!

Всякий раз, идя на охоту,

Он кормил нас при жизни досыта

Добычей Тамбо, копья своего!»

Пожиратели мертвецов

Сползались со всех концов,

Но никто не тронул его

Мертвое тело.

Могильные черви сползались,

Из-под земли вылезали

И шептали друг другу:

«Нам Келефа Ба столько раз

Отдавал свои жертвы!

Мы не станем покойного есть,

Не тронем его останки!»

И Келефа Ба пролежал

На термитнике сорок дней,

Но никто не тронул его

Беззащитное тело.

Сакхе, могильный червь, и его потомки, по всей вероятности, нашептали слова этой песни бабушке всех гиен мамэ Буки. И она иной раз напевала эту песню своим внукам и внучкам, хотя Буки-гиена совсем ее забыла.

Но Сакхе, могильный червь, и его потомство все помнили и спустились под землю, чтобы и там охранять останки Келефы Ба.

Только предки гиены Буки не сдержали слова и ничего не сделали для останков Келефы Ба. Слишком долгим показалось им погребальное бдение над телом героя, да и соблазн был слишком велик. И гиены бежали из страны Келефы Ба.

Смолкла песнь благодарности, утихли крик и смех, женщины с детьми за спиной и юные девушки ушли от колодца, где собирались дважды в день – на рассвете и перед закатом солнца.

Задремала гиена Буки в тощей тени колючего молочая. И разбудил ее плач и крики.

Встрепенулась Буки, повела чутким носом, огляделась и увидела: по тропинке от деревни к полям идет женщина с калебасом на голове и ребенком за спиной.

Была это Кумба-Дёркисс, и несла она завтрак мужчинам. В родной деревне, да и во всех окрестных деревнях про нее говорили, будто Кумба-Дёркисс не боится даже черта, потому что сама она злее всех чертей.

Но откуда было знать это гиене Буки?

Буки, пошатываясь, вышла на тропинку и остановилась перед Кумбой-Дёркисс.

Облизнулась жадно гиена Буки и спросила:

– Послушай-ка, Завтрак, отчего твой Обед так ревет? Кумба-Дёркисс сразу смекнула, почему гиена назвала ее Завтраком, а сына ее Обедом. Повернулась она через правое плечо к своему сыну Магатту, который унаследовал скверный нрав своей матушки и орал изо всех сил, и закричала еще громче, чем он:

– Замолчишь ты или нет? Я уже скормила тебе одну гиену. Неужели тебе этого мало, хочешь еще?

Буки испуганно прижала уши и метнулась в заросли. Так она и не съела ни Завтрака, ни Обеда.

Сметливая Крыса

Много, много лет тому назад Гиена, Козел и Крыса отправились странствовать. А навстречу им – Куунг, чудовище страшное-престрашное: посмотришь – сердце обрывается.

Спрашивает Куунг:

– Куда путь держите?

– Задумали жениться. Хотим заработать на выкуп, – отвечают Гиена и Козел.

Но Крыса оказалась похитрее.

– Я знаток магических заклинаний, – отозвалась она. – Иду колдовать.

– Напиши мне такое заклинание, которого никто, кроме тебя, не знает, – потребовал Куунга.

– Я бы написала, да не на чем, – сказала Крыса. – А жаль. Это заклинание сделало бы тебя еще более могущественным.

– Напиши на коже Гиены, – предложил Куунга.

– Только возьми у нее кожу сам. Мне-то она не даст. Куунга повернулся к Гиене:

– А ну-ка дай мне кусок своей кожи.

Перепуганная Гиена сразу же повиновалась. Крыса написала заклятие и, зная, что Куунга – большой любитель сладкого, окунула кусок кожи в мед.

– Слижи заклятие, а кожу возврати мне: я напишу тебе другое.

По жадности Куунга проглотил разом и кожу, и заклинание.

– Что ты наделал? – заверещала Крыса. – Где мы возьмем еще кусок кожи?

Глянул Куунга на Гиену, а та тут же кинулась наутек. Куунга – за ней. А Крыса и Козел – в другую сторону. Тем дело и кончилось.

Сметливость – лучшая помощница в опасности.

Не такие уж умные черепахи, как воображают

Созвал вождь всех своих подданных – и людей и зверей. И все его советники тоже собрались. Созвал вождь всех для того, чтобы установить законы, и один из этих законов был такой: целых шесть месяцев никто из его подданных не должен есть ямс.

– И нам тоже положено соблюдать этот закон? – спросили у вождя советники.

– И вам тоже, – ответил вождь.

Одним из советников был Черепаха. Он поднялся и спросил, делается ли исключение для вождя.

– Нет, – сказал вождь, – зачем же мне уклоняться от собственных законов?

– Ваше высочество, – продолжал Черепаха, а если вы нарушите один из этих законов, какое будет вам наказание?

– Если случится так, что я нарушу мною же установленный закон, – отвечал вождь, – я лишусь права быть вашим вождем.

Сход подошел к концу, и советники вождя разъехались кто куда, а за ними разошлись и все подданные – люди и звери. Вождь вскочил на коня и поехал к себе домой.

Спустя какое-то время несколько советников тайно собрались обсудить, как бы им устроить так, чтобы сам вождь нарушил один из установленных им законов.

– Тогда он потеряет право быть вождем и кто-нибудь из нас заменит его.

– Я знаю, как это устроить, – сказал Черепаха.

Все начали его спрашивать, что он придумал, но Черепаха сказал, что в таком деле важно сохранить тайну– иначе, мол, ничего не получится.

В намеченный день Черепаха взял очень свежий и сочный ямс, вкусно его сготовил, а потом, захватив ямс с собой, отправился к тропе, по которой вождь имел обыкновение ездить на сход. Черепаха поставил миску с ямсом возле тропы, а сам притаился под листьями.

Вскоре на тропе показался вождь. Он ехал медленно, потому что был очень голоден. Увидев миску, вождь придержал коня, спешился и только тогда разглядел в миске аппетитно сготовленный ароматный ямс. Вождь огляделся по сторонам – никого нет. Тогда он подошел к миске и откусил от ямса кусок.

– Ты ешь ямс, вождь! – крикнул из своего укрытия Черепаха.

Вождь замер от неожиданности. Он опять поглядел по сторонам и опять никого не увидел. Тогда он взял ямс и откусил от него еще раз.

– Ты ешь ямс, вождь! – снова крикнул Черепаха. Вождь еще раз поглядел вокруг и только тут заметил

под листьями хитреца Черепаху. Вождь повинился и попросил Черепаху никому про его проступок не рассказывать. Но Черепаха отказал ему в этой просьбе и даже внимания не обратил на слова вождя.

– Ну как знаешь, – сказал вождь, – однако пора нам ехать на сход.

С этими словами он вскочил на коня, а Черепаха последовал за ним.

Все советники уже были в сборе, когда прибыли вождь с Черепахой. По обычаю, вождь занял почетное место, но не успел он сесть, как Черепаха крикнул:

– Кто ел ямс, вождь?

Вождь сразу же поднялся с почетного места, и Черепаха замолчал. А вождь сел рядом с советниками на деревянную скамью.

Принесли еду и питье. Едва вождь прикоснулся к своей доле, как Черепаха опять крикнул:

– Кто ел ямс, вождь?

Ни слова не сказав, вождь отдал свою долю Черепахе, и тот замолчал. Но сильно вождь осерчал и, как только сход закончился, сел верхом на коня и сказал:

– Не забывайте, советники, что я все равно могущественнее и сильнее, чем все вы!

И тут он вдруг сцапал Черепаху и ускакал вместе с ним.

– Помогите! Помогите! – вопил Черепаха, но ни Лев, ни кто другой из советников не бросились ему на выручку.

Черепаха просит, умоляет, на помощь зовет, а вождь будто и не слышит, едет все дальше и дальше. Доехал он до горного кряжа, одна на другую громоздились тут острые скалы.

– Вот теперь расплачивайся за свое коварство, – сказал вождь и швырнул Черепаху об уступ скалы.

Вот почему черепахи так неуклюже двигаются – будто у них по сей день все тело болит.

Леопард, Белка и Черепаха

Давным-давно, еще в незапамятные времена, на земле свирепствовал голод. Батат не родился, деревья не давали плодов, маис не шел в рост, не вызревали орехи на кокосовых пальмах, даже перец не завязывался, и не зацветала бамия.

Леопарда эти беды ничуть не печалили, ведь он-то питался одним лишь мясом, и хотя травоядные животные сильно отощали, он по-прежнему жил припеваючи, не знал ни в чем нужды.

Но поскольку все жаловались на голод, Леопард решил заранее обеспечить себя едой на будущее и созвал к себе всех зверей и животных. Когда они собрались, он обратился к ним с такой речью. Все знают, как он силен и могуч и как много ему нужно еды, питается он мясом, а животных в их краях полным-полно, так что ему лично голод не грозит, хоть бы все вокруг него умирали голодной смертью. И потому пусть все, кто здесь собрался, приведут к нему на обед своих бабушек, если не желают быть съеденными, а когда он, Леопард, покончит с бабками, то начнет есть их матерей. Пусть животные приводят к нему бабок по очереди – сегодня один, завтра другой, послезавтра третий, животных-то много, так что до матерей их дело дойдет не так уж скоро. Может, к тому времени голод и вообще кончится. Но как бы там ни было, он, Леопард, не желает испытывать недостатка в еде, и если звери откажутся приводить к нему на обед своих родственников, он станет есть их самих.

Молодняк, который собрался на совет к Леопарду, испугался этой угрозы и, чтобы спасти свою собственную шкуру, согласился каждый день приводить Леопарду на обед своих бабок и матерей.

Первой привела свою престарелую бабушку Белка.

Бабушка была тощая и больная, с облезлым хвостом. Леопард в мгновенье ока ее проглотил, но даже червячка не заморил.

– Что это за обед? – сердито проворчал он. – А ну, кто следующий?

Тогда Дикий Кот подвел к Леопарду свою старую бабку, но при виде ее Леопард рявкнул:

– Убрать эту падаль и подать мне мягкого сочного мяса.

Следующей на очереди была Антилопа. Бедняжка никак не могла решиться. Наконец она двинулась к Леопарду на своих больных дрожащих ногах, и он в одну минуту расправился с нею. Антилопа была старая и жилистая, но Леопард объявил, что на сегодня с него, так уж и быть, хватит, он сыт.

Завтра еще несколько зверей привели к Леопарду своих престарелых бабушек. И вот настал черед Черепахи. Но Черепаха была очень умная, она подговорила несколько зверей сказать Леопарду, что ее бабка умерла, и Леопард отпустил Черепаху с миром.

Через несколько дней в округе не осталось ни одной бабки, и теперь зверям надо было вести на съедение прожорливому Леопарду своих матерей.

Бабок звери почти не знали и потому расстались с ними без особой жалости, но отдавать ненасытному Леопарду любимых матерей им было очень жалко. Особенно горевали о своих матерях Белка и Черепаха. Как их спасти? Черепаха думала, думала и наконец придумала. Все звери знали, что ее мать жива-живехонька, потому что она со всеми дружила и всех привечала, стало быть, обмануть Леопарда во второй раз ей не удастся, она это понимала. И вот Черепаха велела своей матери забраться на высокую пальму и жить там, пока не кончится голод, а она будет приносить ей еду. Каждый день Черепаха-мать будет спускать вниз корзину, а дочь будет класть ей туда провизию. Корзину Черепаха сплела сама и привязала к ней длинную веревку. Веревка была такая прочная, что вполне могла выдержать Черепаху, когда та, соскучившись по матери, поднималась ее проведать.

Несколько дней все шло как по маслу, на рассвете Черепаха подползала к пальме, на которой жила ее мать, и клала ей в корзинку еду. Старушка поднимала корзину и принималась завтракать, а Черепаха не спеша отправлялась по своим делам.

Леопард между тем каждый день пожирал кого-нибудь из зверей. Настал черед Белки вести ему на обед свою мать, а так как Белка умом не блистала, то и не сумела придумать никакой хитрости, хоть очень любила свою мать. Так Леопард ее и съел. Тут Белка вспомнила, что Черепаха-то не отвела к Леопарду не только свою мать, но и бабушку, и решила ее выследить.

На следующее утро, когда Белка собирала орехи, она увидела ползущую Черепаху и стала следить за ней, а так как Белка находилась на самой макушке и умела быстро перепрыгивать с дерева на дерево, то она ни на минуту не теряла Черепаху из виду, а Черепаха даже не заметила, что по ее следу идут. Вот Черепаха приблизилась к пальме, на которой жила ее мать, положила еду в корзину, которая уже стояла на земле, влезла туда сама и дернула за веревку в знак того, что все готово, можно поднимать. Корзина стала подниматься, а немного погодя спустилась вместе с Черепахой. Белка следила за ними, не спуская глаз, и как только Черепаха уползла, она кинулась к Леопарду.

Леопард спал. Когда он проснулся, Белка ему сказала:

– Вот ты съел мою бабку и мою мать, а Черепаха-то тебе еще никого не привела. Сегодня ее очередь тебя кормить, а она спрятала свою мать на дереве.

Услышав это, Леопард рассвирепел и приказал Белке тотчас же вести его к пальме, где жила мать Черепахи. Но Белка возразила:

– Нет, старуха спускает корзину только на рассвете, когда приходит Черепаха. Иди-ка ты утром пораньше, она поднимет тебя наверх, ты ее и съешь.

Леопард согласился. На следующее утро, едва пропел петух, Белка повела Леопарда к пальме, на которой пряталась мать Черепахи. Старушка уже спустила на землю корзину в ожидании еды. Леопард залез в корзину и дернул за веревку. Старая Черепаха стала тянуть корзину вверх, но даже не смогла оторвать ее от земли, ведь Леопард был очень тяжелый. Сообразив, что так дело не пойдет, Леопард стал сам карабкаться по стволу вверх – он же отлично лазил по деревьям. Забравшись на макушку, он нашел там старую Черепаху, но у нее был такой твердый панцирь, что разгрызть его Леопард не смог. Тогда он в бешенстве швырнул Черепаху на землю, а сам слез с пальмы и пошел восвояси.

Вскоре к пальме подползла Черепаха, увидела на земле корзину и, по заведенному обычаю, дернула за веревку, однако ответа не получила. Тогда она стала внимательно осматривать землю под деревом и скоро нашла свою мать. Старая Черепаха была мертва, панцирь ее был разбит. Черепаха сразу же поняла, кто убил ее мать, и решила, что больше она ни с кем из зверей знаться не будет и всегда будет жить одна.