Текст книги "Занавес опускается: Детективные романы"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)

Глава тринадцатая
НА АВАНСЦЕНЕ СЕДРИК

1

С Седриком Родерик разговаривал в библиотеке. Это была безликая унылая комната. В застекленных шкафах оцепенело стояли ряды книг в одинаковых кожаных переплетах. Казалось, здесь никогда не курили и никогда не разжигали камин – пахло только затхлостью.

В поведении Седрика сквозь всегдашнюю экспансивность проглядывало беспокойство. Стремительно шагнув навстречу Родерику, он суетливо пожал ему руку. И сейчас же начал говорить об Агате.

– Она изумительный художник, ну прямо чудо, чудо! Смотреть, как она работает, – это сплошной восторг: такой удивительный, такой ва-а-лшебный реализм, просто мурашки по коже! Да, вы вправе гордиться вашей женой!

Он говорил и говорил, губы у него беспрестанно шевелились, зубы поблескивали, белесые глазки зыркали по сторонам. Держался Седрик нервно: бесцельно расхаживал по комнате, открывал пустые шкатулки для сигар, переставлял статуэтки. Он припомнил, что знаком с племянником Родерика – учились в одной школе, как он сказал. Затем пылко заявил, что работа инспектора Аллена вызывает у него глубочайший интерес. Потом опять заговорил об Агате и намекнул, что лишь он, единственный среди всех этих филистеров, понимал и разделял ее взгляды. Его болтовня раздражала Родерика, и при первой возможности он его перебил:

– Одну минутку. Наша встреча носит официальный характер. Я думаю, вы согласитесь, что нам не стоит выходить за рамки делового разговора. Тот факт, что моей жене заказали портрет сэра Генри, не более чем нелепое совпадение, и давайте договоримся, что к теме нашей беседы это не имеет, никакого отношения. Если, конечно, не выяснится, что работа над портретом каким-либо образом повлияла на обстоятельства, связанные с нашим расследованием.

Прерванный на полуслове, Седрик стоял приоткрыв рот. Выслушав Родерика, он покраснел, потом пригладил рукой волосы.

– Конечно, если вы так настаиваете… Я просто подумал, что в дружеской обстановке…

– Вы очень любезны, – не дал ему договорить Родерик.

– Не знаю, допускает ли это ваш спартанский подход к деловым разговорам, но, может быть, мы по крайней мере сядем? – ядовито предложил Седрик.

– Благодарю вас, – спокойно ответил Родерик. – Да, сидя, нам будет намного удобнее.

Он опустился в большое кресло, закинул ногу на ногу, сцепил руки и приготовился в свойственной ему серьезной манере (Агата называла ее педантично-академичной) разложить Седрика по косточкам.

– По словам мистера Томаса Анкреда, вы тоже считаете, что обстоятельства смерти сэра Генри требуют дополнительного расследования.

– Да, пожалуй, так, – капризным тоном согласился Седрик. – В том смысле, что все это крайне досадно… В том смысле, что хотелось бы все-таки знать. Ведь от этого столько всего зависит. Хотя, конечно, история неаппетитная. В то же время, если учесть, что меня это касается в первую очередь… Нет, вы сами подумайте! Томиться, как в тюрьме, в этом кошмарном доме! А наследство сущие гроши. К тому же такие жуткие налоги, да и расходы на похороны просто грабеж! Снять этот замок в аренду не захочет ни один сумасшедший, а под школу он тоже не годится – Каролина Эйбл все время причитает, что здесь и неудобно, и сыро. К тому же война кончилась, трудных детей скоро куда-нибудь перебросят. И что же мне останется – бродить в лохмотьях по этим коридорам и перешептываться с призраками? Так что, понимаете, – он всплеснул руками, – начинаешь кое о чем задумываться.

– Да, понимаю.

– А они теперь талдычат, что я глава семьи, и рот им не заткнешь. Так, не успею оглянуться, стану совсем как наш Старец.

– Нам бы хотелось внести ясность в некоторые обстоятельства, – начал Родерик, и Седрик, тотчас придвинувшись ближе, напустил на себя неописуемо сосредоточенный вид. – Во-первых, требуется установить, кто автор анонимных писем.

– Я их не писал.

– А у вас есть какие-либо предположения?

– Лично я склонен считать автором свою тетку, Полину Кентиш.

– Правда? Почему?

– Потому что чуть ли не любое свое высказывание она предваряет оборотом «есть основания полагать».

– Вы спрашивали миссис Кентиш, не она ли написала эти письма?

– Спрашивал, конечно. Категорически отрицает. Вообще-то их могла написать и Дездемона. Она дама, так сказать, разнообразных талантов, но, если бы что-то заподозрила, то, скорее всего, громогласно выложила бы напрямик. Тайком писать анонимки – подобные хлопоты не в ее характере. Поль и Фенелла?.. Они, насколько я понимаю, с таким удовольствием предаются мукам любви, что им больше ни до чего нет дела. Моя мама?.. Она слишком рассудительная и земная; Дженетта, жена моего дяди, чрезмерно высокого о себе мнения, чтобы так мелочиться. Ну, еще, конечно, остаются слуги во главе со Старшим Долгожителем. Вот вам и вся расстановка сил на поле, как сказали бы спортивные комментаторы. Если хотите, можно сюда же включить нашего соседа, и пастора, и даже старого крючкотвора Ретисбона. Но тогда уж вы совсем запутаетесь. Нет, я все-таки сделал бы ставку только на Полину. Она сейчас где-то тут недалеко. Вы с ней еще не познакомились? С того злосчастного дня она ведет себя в точности как леди Макдуф [52]52
  Персонаж из «Макбета».


[Закрыть]. Или как та другая шекспировская героиня, которая в какой-то его исторической драме постоянно вопит и проклинает все на свете. Как же ее зовут?.. Кажется, Констанца. Короче говоря, Полина сейчас просто ходячая трагедия. Дези тоже, конечно, играет вовсю, но Полина и ее переплюнула.

– В Анкретоне пользуются линованной бумагой, вроде той, на которой написаны письма?

– Господь с вами! Она же с полями, как в школьных тетрадках. У нас даже слуги не стали бы писать на такой. Кстати, раз уж речь зашла о школе… Вы не думаете, что письма написала Каролина Эйбл? Она так поглощена всем этим психоанализом, фрейдизмом, психологизмом и прочими «измами», любой пустяк объясняет эдиповым комплексом… Может быть, на этой почве она чуть-чуть свихнулась? Естественно, это всего лишь моя гипотеза. Если она вам не подходит, можете сразу же ее отбросить.

– Теперь насчет банки с крысиной отравой, – начал Родерик, но Седрик тотчас его прервал.

– Милый вы мой! – визгливо закричал он. – Вы бы видели нашу экспедицию! Типичная бюргерша Милли (это моя мама), – добавил он неизбежное примечание, – вместе с Дези, пыхтя, взбираются наверх, по пятам за ними неумолимо, как судьба, шествует Полина, а я, слабое несчастное создание, замыкаю эту процессию. Мы и сами не знали, что мы там ищем, поверьте. Отчасти надеялись найти крысиную отраву, а отчасти… дамы рассчитывали набрести там на какие-нибудь компрометирующие письма или документы, потому что Соня ведь настоящая красотка – вы согласны? – и представьте рядом с ней нашего Старца! Огромное несоответствие, как ни крути. Я, правда, сразу сказал, а потом еще и повторил, что завещание есть завещание, ничего тут не поделаешь, но наших дам было уже не остановить. Помню, я даже пошутил: «Может, вы, дорогуши, рассчитываете найти в ее чемоданах фиал с ядом?» – и они тут же вбили себе в голову, что надо обыскать ее чемоданы. И в результате потащили меня за собой наверх, в гардеробную, где мы, говоря языком детективов, и обнаружили улики.

– Банку из чемодана вынули вы? Собственноручно?

– Да. Я был ошеломлен.

– Как она выглядела?

– Как выглядела? А разве милейший дядя Томас вам ее не передал?

– Она была чистая или грязная?

– Ах, голубчик, грязная не то слово! Они попросили меня ее открыть, и я с ней сражался, как только мог. Комочки отравы летели мне прямо в лицо. Было до того страшно, ужас! Но крышка так и не поддалась.

– Кто первый предложил устроить обыск?

– А вот этот вопрос посложнее. Конечно, можно допустить, что когда мы размышляли над появлением той жуткой книжицы в судке для сыра (скажу вам сразу: лично я считаю, что это работа Панталоши), то все хором, не сговариваясь, вскрикнули: «Крысиная отрава!» – и в едином порыве вступили на тропу войны. Но в такое трудно поверить, правда? Насколько я помню, кто-то тогда сказал: «Все же нет дыма без огня», и Полина – да, это была Полина – спросила: «Но откуда она могла взять мышьяк?», и тогда Милли (моя мама) – а может быть, это был даже я – вспомнила про исчезнувшую банку с крысиной отравой. Короче говоря, как только упомянули крысиную отраву, Полина и Дези завопили, что надо немедленно обыскать покои преступницы. Кстати, вы бы видели ее гнездышко! Ах, милейшая Соня. Впрочем, милейшая с оговорками. Спальня – буйство ядовито-розовых оборок, надругательство над шелком и тюлем, кругом таращатся куклы: они у нее и на подушках, и верхом на телефонах – представляете картинку?

– Мне бы очень хотелось взглянуть на тот чемодан, – сказал Родерик.

– Да что вы? Чтобы снять с него отпечатки пальцев, да? Естественно, вы его получите. И вероятно, вы не хотите, чтобы об этом знала Соня?

– Да, нежелательно.

– Я сейчас же сбегаю наверх и сам вам его принесу. Если Соня у себя, скажу, что ее зовут к городскому телефону.

– Спасибо.

– Тогда я пошел?

– Одну минуту, сэр Седрик, – остановил его Родерик, и Седрик с тем же подкупающим вниманием снова придвинулся ближе. – Объясните, зачем вы вместе с мисс Соней Оринкорт разыграли целую серию шуток над вашим дедом?

Смотреть, как у Седрика отливает от лица кровь, было малоприятно. Веки и мешки под глазами приобрели лиловый оттенок. Возле ноздрей пролегли бороздки. Бесцветные губы надулись, а затем разъехались в кривой ухмылке.

– Ах, вот, значит, как! – Седрик захихикал. – Что и требовалось доказать. Выходит, милейшая Соня вам все рассказала? – И после секундного колебания он добавил: – Если вас интересует мое мнение, мистер Аллен, то я считаю, что этим признанием милейшая Соня сама вырыла себе яму.

2

– Вероятно, я должен вам кое-что объяснить, – помолчав, сказал Родерик. – Никаких заявлений по поводу этих розыгрышей мисс Оринкорт не делала.

– Не делала?! – Эти слова прозвучали так резко, что, казалось, их произнес не Седрик, а кто-то другой.

Опустив голову, Седрик глядел себе под ноги, на ковер. Родерик увидел, как он медленно стиснул руки.

– Так идеально купиться! – наконец заговорил Седрик. – Ведь этот прием стар как мир. Что называется, с бородой. А я-то клюнул и продал себя с потрохами. – Он поднял голову. Лицо его успело вновь порозоветь, и в глазах застыла почти мальчишеская досада. – Только пообещайте, что не будете на меня так уж сильно сердиться. Я понимаю, это звучит по-детски, но умоляю вас, дорогой мистер Аллен, оглянитесь вокруг. Постарайтесь ощутить атмосферу, царящую в нашем. Домике-прянике. Вспомните, что представляет собой его фасад. Кошмарная архитектурная дисгармония. А интерьер – этот чудовищный викторианский коктейль! А пропитывающая все насквозь мрачная тоска! Особенно обратите внимание на эту тоску.

– Боюсь, я не совсем понимаю ход ваших мыслей, – сказал Родерик. – Вы что же, хотите сказать, что очки и летающие коровы, которых вы пририсовывали к портрету вашего деда, должны были оживить архитектуру и интерьер Анкретона?

– Но я ничего этого не делал! – протестующе закричал Седрик. – Портить такой ска-а-зочный портрет?! Поверьте, это не я!

– А краска на перилах?

– Это тоже не я. Миссис Аллен сама прелесть! Мне бы и в голову не пришло.

– Но вы по меньшей мере знали об этих шутках, не так ли?

– Я ничего не делал, – повторил он.

– А послание, написанное гримом на зеркале? И раскрашенный кот?

Седрик нервно хихикнул.

– Ну, это… это…

– Не отпирайтесь. У вас на пальце было пятно от грима. Темно-красного цвета.

– Боже, какое у нее острое зрение! – воскликнул Седрик. – Ах, дражайшая миссис Аллен! Как она, должно быть, помогает вам в вашей работе!

– Короче говоря, вы…

– Старец был наиболее ярким примером всей этой фантасмагорической напыщенности, – прервал его Седрик. – И я не мог устоять. Кот?.. Да, это тоже моя идея. Потому что очень смешно: в актерской семье даже кот красит усы – своего рода наглядный каламбур, понимаете?

– А шутка с надувной подушечкой?

– Излишне грубовато, конечно, хотя в этом есть что-то такое раблезианское, вы не находите? «Изюминку» купила Соня, а я – не стану отрицать, – я подложил ее в кресло. Ну а почему бы и нет? Если мне будет позволено протестующе пискнуть, то разрешите спросить, дорогой мистер Аллен, разве все эти шалости имеют хоть какое-то отношение к вопросу, который вы расследуете?

– Как мне кажется, эти шутки могли быть задуманы с целью повлиять на условия завещания. А поскольку у сэра Генри было два завещания, согласитесь, что у нас есть причины для серьезных размышлений.

– Боюсь, такие тонкости не для моих утлых мозгов.

– Ведь все знали, что до последнего времени в завещании на первом месте стояла младшая внучка сэра Генри, верно?

– Старец был непредсказуем. Мы все по очереди то ходили у него в любимчиках, то впадали в немилость.

– Если так, то разве нельзя было, приписав Панталоше эти проделки, серьезно понизить ее шансы? – Родерик помолчал, ожидая ответа, но его не последовало. – Почему вы допустили, чтобы ваш дед поверил в виновность Панталоши?

– Этому мерзкому ребенку вечно сходят с рук самые хулиганские выходки. В кои веки пострадала без вины – для нее это наверняка новое ощущение.

– Понимаете, – упорно продолжал Родерик, – летающая корова была последней в серии этих шуток, и, насколько нам известно, именно она окончательно побудила сэра Генри изменить в тот вечер свое завещание. Ему весьма убедительно доказали, что в истории с коровой Панталоша ни при чем, и, вероятно не зная, кого подозревать, сэр Генри решил отомстить всей семье разом.

– Да, но…

– Итак, тот, кто причастен к этим шуткам…

– Согласитесь по крайней мере, что я вряд ли стал бы прилагать усилия, чтобы меня вычеркнули из завещания.

– Я думаю, такого исхода вы не предвидели. Возможно, вы рассчитывали, что, устранив главного конкурента, то есть Панталошу, вы вернете себе утраченные позиции. Другими словами, получите примерно то, что отводилось вам в завещании, зачитанном на юбилейном ужине, или даже намного больше. Вы сами сказали о своем соучастии с мисс Оринкорт в одной из этих проделок. Более того, вы дали мне понять, что по меньшей мере были осведомлены обо всех разыгранных шутках.

– Ваши разговоры о каком-то соучастии меня просто коробят, – скороговоркой сказал Седрик. – Я возмущен этими инсинуациями, и я их отвергаю. Своими домыслами и таинственными намеками вы ставите меня в крайне неловкое положение. Да, я вынужден признать: мне было известно, что она делает и почему. Эти проказы меня веселили, они хоть как-то оживляли всю эту юбилейную тягомотину. А Панталоша – отвратительное, мерзкое создание, и я нисколько не жалею, что она вылетела из завещания. Уверен, она была до смерти довольна, что незаслуженно прославилась благодаря чужим шалостям. Вот так-то!

– Благодарю вас. Ваше заявление многое прояснило. А теперь вернемся к анонимным письмам. Итак, сэр Седрик, вы утверждаете, что вам неизвестно, кто их написал?

– Понятия не имею.

– Можете ли вы с такой же уверенностью заявить, что это не вы подложили книгу о бальзамировании в судок для сыра?

Седрик вытаращил глаза.

– Я?.. А зачем это мне? Ну нет! Я вовсе не хочу, чтобы вдруг оказалось, что Соня убийца. Вернее, тогда я этого не хотел. Я тогда рассчитывал, что я… что мы с ней… ну, да это неважно. Но должен сказать, я все-таки хотел бы узнать правду.

Родерик глядел на сбивчиво бормочущего Седрика, и вдруг его озарила догадка столь экзотического свойства, что он почувствовал себя выбитым из колеи и был уже не в состоянии расспрашивать Седрика о природе его отношений с мисс Оринкорт.

Впрочем, он и так не смог бы задать ему никаких новых вопросов, потому что их беседа была прервана появлением Полины Кентиш.

Полина вошла, всхлипывая; не то чтобы она рыдала, но ее тихие вздохи явно намекали, что она мужественно сдерживает слезы, готовые хлынуть ручьем. Глядя на нее, Родерик как бы снова увидел перед собой Дездемону, только несколько постаревшую и расплывшуюся. Выбрав не самую удачную тактику, Полина начала пространно благодарить небеса за то, что инспектор Аллен женат именно на своей жене.

– Такое чувство, что к нам на помощь пришел друг! – воскликнула она, сделав упор на слове «друг». У нее была манера выделять голосом отдельные слова, а то и целые фразы.

Затем последовал монолог, посвященный Панталоше. Инспектор Аллен так по-доброму отнесся к девочке, что малютка тотчас его полюбила.

– А ведь дети, они все понимают, – пристально глядя на Родерика, заявила Полина.

Следующей темой стали проступки Панталоши. Хотя Родерик и не просил, Полина представила целый ряд убедительных алиби, доказывающих непричастность Панталоши к разыгранным в доме шуткам.

– Как бы она могла это проделать, когда за бедняжкой постоянно наблюдали, причем очень внимательно? Ведь доктор Уитерс дал очень четкие рекомендации.

– И от них никакого толку, – перебил ее Седрик. – Стоит взглянуть на Панталошу, сразу ясно.

– Нет, Седрик, доктор Уитерс очень опытный врач. И не его вина, если у Джунипера в аптеке что-то разладилось. Твоему дедушке все лекарства очень помогали.

– Включая крысиный яд?

– А уж это ему прописал не доктор Уитерс, – бархатным голосом парировала Полина.

Седрик хихикнул.

Не обращая на него внимания, Полина с мольбой во взоре повернулась к Родерику.

– Мистер Аллен, что же мы теперь должны думать? Как все трагично и ужасно! Это тревожное ожидание! Эти неотступные подозрения! Сознавать, что прямо здесь, среди нас… Что нам делать?

Родерик попросил ее рассказать о событиях, последовавших в тот трагический вечер после ухода сэра Генри из театра. Выяснилось, что Полина, а за ней все остальные, кроме задержавшихся в театре Агаты, Фенеллы и Поля, прошли в гостиную. Мисс Оринкорт пробыла там очень недолго. Как догадался Родерик, в гостиной развернулась оживленная дискуссия об авторстве летающей коровы. Трое гостей, испытывая чувство неловкости, присутствовали при этой семейной перепалке, пока в гостиную не вошел Баркер, посланный за мистером Ретисбоном. Сосед-помещик и священник тотчас воспользовались этим обстоятельством и откланялись. Поль и Фенелла, перед тем как лечь спать, тоже заглянули в гостиную. Агата еще раньше поднялась к себе. В конце концов после бесплодных препирательств Анкреды покинули гостиную и разошлись.

Полина, Миллеман и Дездемона объединились в спальне Полины, то есть в «Бернар», и там уж наговорились досыта. Потом они все втроем двинулись в конец коридора к ванным комнатам и по дороге столкнулись с мистером Ретисбоном, который, очевидно, возвращался от сэра Генри. Родерик, достаточно знавший мистера Ретисбона, легко представил себе, как тот с поздневикторианской застенчивостью проскользнул мимо трех дам, облаченных в домашние халаты, и понесся по коридору в другое крыло замка. Совершив вечерний туалет, дамы все так же вместе вернулись назад и прошли к себе в спальни: Миллеман и Дездемона спали в «Банкрофт», а Полина – в соседней «Бернар». Дойдя в своем рассказе до этого места, Полина напустила на себя вид мученицы.

– Первоначально вместо «Бернар» и «Банкрофт» была одна большая комната, – сказала она. – Там, кажется, помещалась детская. Потом ее разделили стеной, но это, собственно, даже не стена, а тонкая перегородка. Как я уже говорила, Милли и Дези ночевали в «Банкрофт». Я, конечно, понимаю, тем для обсуждения было предостаточно, и какое-то время я тоже с ними переговаривалась. Кровать Милли стояла совсем рядом с моей, сразу за перегородкой, а кровать Дези – чуть подальше. Но позади был такой тяжелый день, и я, право, рухнула в постель совершенно без сил. А они все говорили и говорили. Я никак не могла заснуть, и нервы у меня были натянуты как струна. Милли и Дези могли бы, конечно, сообразить, что они мне мешают.

– Почему же вы, милейшая тетя Полина, не постучали в стенку или не прикрикнули на них? – с неожиданным любопытством поинтересовался Седрик.

– Такое не в моих правилах, – величественно ответила Полина, но тут же сама себя опровергла. – В конце концов я им постучала. И сказала, что, по-моему, уже довольно поздно. Дези спросила, который час, а Милли сказала, что от силы начало второго. Мы даже слегка поспорили, а потом Дези сказала: «Хорошо, Полина, если ты так уверена, что уже поздно, возьми свои часы и посмотри». Что я и сделала. Было без пяти три. Тогда они наконец-то замолчали, а потом раздался храп. Твоя мать очень храпит, Седрик.

– Примите мои соболезнования.

– Боже мой, подумать только! Ведь всего в нескольких шагах от нас, в то время пока Дези и Милли сплетничали, а потом храпели, разыгрывалась страшная трагедия! Боже мой, ведь если бы я тогда доверилась своей интуиции… если бы я пошла к папочке и сказала ему…

– А что бы вы ему сказали, тетя Полина?

Полина медленно покачала головой из стороны в сторону и поежилась.

– Все это было так печально, так страшно. Казалось, я воочию вижу, как он сам устремляется навстречу своей судьбе.

– А как устремляются навстречу своей судьбе Поль и Панталоша, вам тоже было видно? – вставил Седрик. – Вы, наверно, хотели поговорить со Старцем и замолвить за них словечко, а?

– От тебя, Седрик, я не жду ни понимания, ни сочувствия. Ты ведь не веришь в бескорыстные порывы.

– Правильно, не верю, – с обворожительной откровенностью согласился Седрик. – По-моему, их вообще не существует.

– Тю!

– Если у мистера Аллена нет ко мне больше никаких мудреных вопросов, я, пожалуй, покину библиотеку. Общество этих молчаливых, ни разу никем не прочитанных друзей в кожаных переплетах я нахожу слишком мрачным. Итак, мистер Аллен, у вас есть ко мне вопросы?

– Нет, сэр Седрик, спасибо, – бодро сказал Родерик. – Вопросов больше нет. Вы позволите мне продолжать работу?

– Разумеется. Как говорится, мой дом – ваш дом. Кстати, вы не хотите его купить? В любом случае, надеюсь, вы останетесь у нас поужинать. Вместе с вашим другом, который хоть и не в кожаном переплете, но тоже удивительно молчалив. Как его зовут?

– Большое спасибо, но мы с мистером Фоксом собираемся ужинать в ресторане.

– Что ж, раз так, я предоставлю тете Полине развлекать вас легендами о невиновности Панталоши в истории с судком для сыра, – пробормотал Седрик, беря курс на дверь. – И, думаю, попутно тетя Полина расскажет вам о своей полной неспособности писать анонимки.

Но Полина не дала ему выйти из библиотеки. С поразившим Родерика проворством она подскочила к двери первая и застыла в великолепной позе: распластав по дверному косяку руки, она гордо вскинула голову.

– Стой! – безжизненным голосом произнесла она. – Стой!

Седрик с улыбкой повернулся к Родерику.

– Я вас предупреждал, – сказал он. – Вылитая леди Макдуф.

– Мистер Аллен! – воскликнула Полина. – Я не хотела никому об этом говорить. Анкреды – древний род…

– Заклинаю вас, тетя Полина! – взмолился Седрик. – Я готов встать на колени, но только ни слова о Сиуре Д'Анкреде!

– …и возможно, мы не правы, но мы гордимся нашим происхождением. До сегодняшнего дня наше имя еще никто не пятнал позором бесчестья. Седрик ныне глава нашей семьи. В силу этого обстоятельства, а также ради светлой памяти моего отца я была намерена пощадить его. Но сейчас, когда он только и знает, что обижает и оскорбляет меня, а к тому же старается поставить под сомнение невиновность моего ребенка… сейчас, когда меня некому защитить… – Полина замолчала, словно готовилась изречь нечто очень важное. Но тут с ней что-то случилось. Лицо у нее вдруг сморщилось, и она мгновенно стала похожа на Панталошу. В глазах у нее заблестели слезы. – Есть основания полагать, – начала она и в ужасе осеклась. – Ах, мне уже все равно, – продолжила она надломленным жалобным голосом. – Выносить людскую злобу выше моих сил. Спросите его, – она кивнула на Седрика, – что он делал в тот вечер в апартаментах Сони Оринкорт. Да-да, спросите его!

И, зарыдав, она неверными шагами вышла из комнаты.

– Тьфу ты, дьявол! – провизжал Седрик и рванулся вслед за Полиной.

3

Оставшись один, Родерик мрачно присвистнул, задумчиво прошелся по холодной, погружавшейся в сумрак комнате, потом остановился у окна и начал что-то записывать в блокнот. За этим занятием его и застал Фокс.

– Мне сказали, что вы должны быть еще здесь. Есть какие-нибудь успехи, мистер Аллен?

– Похоже, я разворошил осиное гнездо, и осы начали жалить друг друга – не знаю, можно ли считать это успехом. А что у вас?

– Я нашел тот пузырек из-под лекарства и три из восьми конвертов. Кроме того, мистер Баркер угостил меня чашкой чаю.

– Вам повезло больше, чем мне.

– Кухарка и горничные тоже приняли участие в чаепитии, и мы все очень приятно поболтали. Компания собралась довольно пожилая. Горничных зовут Мэри, Изабель и Мюриэл. А кухарку – миссис Буливент.

– Ну и о чем же вы говорили с этими Изабелями-Мюриэлями?

– Да просто так сидели, слушали радио. Миссис Буливент показывала мне военные фотографии своего племянника.

– Ладно вам, Фокс, не томите. – Родерик усмехнулся.

– Говорили о том о сем, и постепенно речь зашла о покойном баронете, – с нескрываемым удовольствием начал рассказывать Фокс. – Судя по всему, этот почтенный джентльмен был большим любителем прекрасного пола.

– Охотно верю.

– Пока с нами сидел мистер Баркер, горничные были не слишком словоохотливы, но вскоре он ушел, и тогда я, что называется, завел их с пол-оборота.

– Ох, уж эти ваши методы, Фокс!

– А что? Все было очень мило. Они, конечно, весьма агрессивно настроены против мисс Оринкорт, все, кроме Изабель: она сказала, что сэру Генри до того надоели его родственники, что винить его нельзя. Такое заявление было для меня неожиданностью, потому что Изабель старше остальных горничных. Именно Изабель убирает комнаты мисс Оринкорт, и, как я понял, они с мисс О. успели подружиться. Изабель разговорчива, секреты хранить не умеет – я думаю, этот тип женщин вам знаком.

– Как я вижу, вам он знаком еще лучше.

– Мне показалось, что мисс О. и Изабель настоящие подруги, тем не менее Изабель с удовольствием пересказывает все их доверительные разговоры. Она болтлива по натуре, а к тому же ее все время донимает расспросами миссис Буливент.

– Вам удалось что-нибудь узнать про молоко?

– Молоко стояло в большом кувшине в холодильнике. В тот вечер Изабель отлила часть молока в термос и отнесла в комнату мисс О. А остальное молоко использовали для разных надобностей на следующий день. Когда Изабель принесла молоко в апартаменты мисс О., та переодевалась. Изабель предварительно вскипятила молоко в кухне и высыпала туда ложку патентованной смеси для овлатина. Сэру Генри нравилось думать, что мисс О. готовит овлатин сама, и он даже утверждал, что лучше ее никто этого делать не умеет. Его наивность очень веселила мисс О. и Изабель – то, что овлатин готовился из патентованной смеси, они держали в секрете.

– Короче говоря, подмешать в питье мышьяк не мог никто?

– Если только яд не подсыпали заранее в банку со смесью, но это легко проверить – банка у меня.

– Отлично.

– Возможно, вы допускаете, что мисс О. всыпала яд в лекарство – право, не знаю, сэр, но, по-моему, это очень маловероятно. Когда-то давно мисс Дездемона Анкред по ошибке дала сэру Генри вместо микстуры примочку, и с тех пор он никому не разрешал прикасаться к своим лекарствам. Изабель сказала, что лекарство было свежее, новый пузырек. Я отыскал его на помойке. Пробки в нем не оказалось, но на экспертизу сдать можно, для анализа там осталось достаточно.

– Значит, поручим доктору Кертису еще одно задание. А как насчет термоса?

– Его тщательно вымыли, прокипятили и убрали в кладовку. Я, конечно, прихватил его, но анализ, думаю, ничего не даст.

– Ведра и тряпки, вероятно, уже тоже стерильной чистоты?

– Да, от ведер толку не будет, но я нашел грязный обрывок одной из тряпок.

– И куда же вы сложили эти ваши аппетитные находки?

– Изабель раздобыла мне чемодан, – сухо сказал Фокс. – Я объяснил ей, что должен купить себе пижаму, поскольку вынужден заночевать в деревне, и намекнул, что мужчины не любят ходить со свертками под мышкой. Чемодан я обещал вернуть.

– Слуги не засекли вас, когда вы забирали свои трофеи?

– Нет. Видели только, как я взял банку со смесью. Но я дал им понять, что фирма, выпускающая эту смесь, находится на подозрении у полиции и мы хотим проверить доброкачественность ее продукции. Думаю, они мне не поверили. Учитывая, как ведут себя Анкреды, полагаю, слуги догадываются, в чем дело.

– Только дурак бы не догадался.

– Я выяснил еще два обстоятельства, которые могут нам пригодиться, сэр, – сказал Фокс.

Родерик очень живо представил себе его посиделки с горничными. Потягивая чай, Фокс, без сомнения, рассыпался в комплиментах, вежливо шутил, вовремя сочувствовал и, казалось, даже не задавал никаких вопросов, но получал все нужные ответы. В играх такого рода он был непревзойденным мастером. Подкинув своим радушным собеседницам пару безобидных намеков, он получал в награду кучу всяких сплетен.

– Создается впечатление, мистер Аллен, что мисс О., говоря словами Изабель, всего лишь дразнила сэра Генри, не более того.

– Вы хотите сказать?..

– Если верить Изабель, интимных отношений не было, – степенно сказал Фокс. – Как говорится, либо только после свадьбы, либо никогда.

– Ясно.

– Кроме того, Изабель утверждает, что до истории с анонимными письмами между мисс О. и сэром Седриком была взаимность.

– Что еще за взаимность? Говорите человеческим языком, бога ради!

– Мисс О. обронила несколько намеков, по которым Изабель догадалась, что после соблюдения приличествующего трауру срока мисс О. все равно превратилась бы в леди Анкред. Фигурально говоря, не мытьем, так катаньем.

– Боже мой! Что за созданье человек! [53]53
  В. Шекспир. Гамлет. Акт II, сцена 2.


[Закрыть]– воскликнул Родерик. – Если это правда, то странные фортели молодого баронета во многом можно объяснить.

– Но предположим, мисс О. все-таки проделала какой-нибудь фокус с термосом. Тогда, мистер Аллен, нам придется уточнять, знал сэр Седрик о ее замысле или нет?

– Да, наверно, придется.

– Я понимаю, это глупо, – Фокс потер нос, – но всякий раз, когда расследование доходит до такой стадии, я неизбежно задаю себе вопрос: а подходит ли тот или иной человек по своему типу на роль убийцы? Я знаю, это глупо, потому что убийцы бывают разные и какого-то одного типа нет, но я все равно задаю себе этот вопрос.

– И сейчас вас интересует мисс Оринкорт?

– Да, сэр, совершенно верно.

– Ничего страшного я в этом не вижу. Да, действительно, всем убийцам присуща лишь одна общая черта – повышенное самомнение, а в остальном никто еще не вывел четкого и удобного стереотипа. Но если вы мысленно восклицаете: «Нет, по характеру этот человек никак не может быть убийцей!» – не нужно себя за это презирать. Характер, хорош он или плох, еще не показатель.