Текст книги "Занавес опускается: Детективные романы"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)

Найо Марш
Форель и Фемида
•
Пение под покровом ночи
•
Занавес опускается
Романы

Форель и Фемида

Перевод с английского В. Орла

Глава первая
СУИВНИНГС

1

Сестра Кеттл, слегка вспотев, выкатила свой велосипед на вершину Уоттс-хилл и остановилась. Внизу лежала деревушка Суивнингс. Над двумя-тремя трубами вился дымок, крыши тонули в окружающей зелени, богатая форелью речка Чайн струилась между лугом и рощицей, ловко огибая опоры двух мостов. Безупречный пейзаж, гармония которого не нарушалась ни единой архитектурной погрешностью.

«Прелесть, прямо картинка», – одобрительно подумала сестра Кеттл. И ей вспомнились робкие акварели, которые писала леди Лакландер, сидя на этом самом месте. Кроме того, на ум ей пришли иллюстрированные карты, какие висят в лондонском метро, карты с разбросанными там и сям забавными домиками, деревцами и человечками. Если глядеть на деревню сверху, Суивнингс походит на такую карту. Поглядев на аккуратные поля, изгороди и реку, сестра Кеттл мысленно украсила пейзаж надписями в фигурных рамках и наивно вырисованными фигурками, довершив сходство.

Вниз с Уоттс-хилл круто спускалась под гору дорога, убегавшая в долину. Между дорогой и Чайном был склон, поделенный на три участка: каждый – с деревьями, садом и старинным домом. Эти участки принадлежали главным землевладельцам Суивнингса: Мистеру Данберри-Финну, капитану Сайсу и полковнику Картаретту.

На карте, решила сестра Кеттл, надо бы изобразить маленького мистера Данберри-Финна в окружении его кошек у Джейкобс-коттеджа и миниатюрного капитана Сайса в «Нагорье», стреляющего из лука. По соседству, в Хаммер-фарм (когда-то это была ферма, но теперь многое на ней переменилось), надо изобразить миссис Картаретт, смешивающую коктейли, и изящную Розу Картаретт, ее падчерицу, пропалывающую грядки. Сестра Кеттл вгляделась пристальнее. Да, так и есть, далеко внизу, не на воображаемой карте, а на самом деле, виднелся крошечный полковник Картаретт собственной персоной – он шел вдоль арендованной им прибрежной полоски, к востоку от нижнего моста, а за ним на почтительном расстоянии следовал его спаниель Скип. На плече у полковника висела корзина для рыбы, а в руке была удочка.

«Вечерняя рыбалка, – подумала сестра Кеттл. – Опять он гоняется за Старушенцией». И она нанесла на свою воображаемую карту Старушенцию – огромную форель, высовывающуюся из-под Нижнего моста, с надписью в фигурной рамочке.

На дальнем конце низины, на площадке для гольфа у Нанспардона, будет изображен мистер Джордж Лакландер, играющий сам с собой в гольф и – добавила про себя любившая посплетничать сестра Кеттл – поглядывающий через долину в сторону миссис Картаретт. Сына Лакландера, доктора Марка, надо будет нарисовать с черным саквояжем в руке, а над ним пусть пролетает аист. А последней в этой веренице дворян станет старая леди Лакландер, грузно сидящая на табуретке перед этюдником, и ее супруг, сэр Гарольд, увы, лежащий на одре болезни в большой спальне, крыша которой, как водится на подобных картах, будет снята, чтобы больного было лучше видно.

На карте сразу будет ясно, как дорога с холма, сворачивая вправо, а потом влево, четко отделяет дворян от тех, кого сестра Кеттл именовала «обычными людьми». К западу от дороги лежали владения Данберри-Финна, Сайса, Картаретта и, главное, Лакландера. Вдоль восточной стороны дороги стояли в ряд пять тщательно ухоженных домиков под соломенными крышами, деревенская лавка, а по ту сторону Монашьего моста – церковь, дом приходского священника и трактир «Мальчишка и Осел».

Вот и все. Ни тебе придорожных закусочных, ни тебе магазинчиков, к которым сестра Кеттл привыкла относиться с презрением, ни подделок под старинную архитектуру – ничто не замутняло совершенства Суивнингса. Сестра Кеттл, затащив своих еле дышащих от усталости знакомых на вершину Уоттс-хилл, бывало, указывала пальчиком на долину и ликующе восклицала: «Здесь все радует глаз», однако цитаты не заканчивала [1]1
  Миссионерский гимн Реджинальда Эбера (Reginald Heber):
What though the spicy breezes blow soft o’er Ceylon’s isle;Though every prospect pleases, and only man is vile?In vain with lavish kindness the gifts of God are strown;The heathen in his blindness bows down to wood and stone.  «Missionary Hymn», st. 2 (1819).
  Неужели любое место приятно, и только человек – мерзок?
  (Примечание верстальщика).


[Закрыть], ибо в Суивнингсе даже Человек и тот не является сосудом греха. С выражением удовольствия на сияющем и добродушном лице она села на велосипед и пустилась вниз по дороге. Мимо проносились изгороди и деревья. Наконец трясти стало поменьше, и слева показалась живая изгородь из боярышника, окружавшая Джейкобс-коттедж. Издали доносился голос мистера Октавиуса Данберри-Финна.

– Божественно! – изрекал мистер Данберри-Финн. – Наслаждение! Рыбка!

Ему отвечали кошачьи трели.

Сестра Кеттл свернула на тропинку, ловко затормозила, неуклюже вильнула рулем и остановилась у калитки мистера Данберри-Финна.

– Добрый вечер, – сказала она, упираясь в калитку и не оставляя седла.

Она глянула в проем, образованный в густой изгороди. Мистер Данберри-Финн в своем елизаветинском саду кормил ужином кошек. В Суивнингсе мистера Финна (своим близким знакомым он позволял опускать первую часть фамилии), вообще говоря, считали личностью более чем эксцентричной, но сестра Кеттл привыкла к нему и ни чуточки не боялась. На мистере Финне был ветхий, вышитый бисером ночной колпак с кисточкой. На колпаке сидели дешевые очки – теперь мистер Финн снял их и приветственно ими помахивал.

– Вы явились ко мне, – изрек он, – как некое божество на колеснице, изображенное хитроумным Иниго Джонсом [2]2
  Джонс Иниго (1513–1652) – английский архитектор, утверждал в архитектуре ясность композиции и благородство пропорций классического зодчества.


[Закрыть]. Так доброго вам вечера, сестра Кеттл. А что стряслось с вашей машиной?

– Пустяки, маленькая косметическая операция, – ответила сестра Кеттл и, не замечая, как скривился мистер Финн от ее неувядающего легкомыслия, бодро продолжала: – Ну, как же вам живется? Я вижу, вы кисок кормите.

– Мои домочадцы, – кивнул мистер Финн, – как видите, вкушают ужин. Фатима! – воскликнул он и грузно присел на корточки. – Роковая женщина! Мисс Мягкая Лапка! Еще кусочек рыбки? Ешьте, мои дивные кошечки.

Восемь кошек, поглощавшие из восьми мисок рыбу, не отреагировали на эти заигрывания. Девятая кошка, только что завершившая трапезу, умывалась. Она глянула на мистера Финна, моргнула и с выражением нежности на мордочке разлеглась, чтобы накормить трех своих толстых котят.

– Разверзлись хляби молочные, – заметил мистер Финн, взмахнув рукой.

Сестра Кеттл из вежливости хихикнула.

– Вот уж кто свое дело понимает, – сказала она. – Жаль, что иные мамаши не так относятся к своим обязанностям, – добавила она с профессиональным пылом. – Умная киска!

– Ее, – недовольно поправил мистер Финн, – зовут Томазина Твитчетт. Сперва, по ошибке, я нарек ее Томасом. Что же касается фамилии, – он снял ночной колпак со своей чудной головы, – она дана в память о божественной Поттер. Ее сыновей зовут Птолемей и Алексис. Дочь же, страдающая от чрезмерной привязанности к матери, именуется Эди.

– Эди? – не без сомнения переспросила сестра Кеттл.

– Полностью – Эди Повкомплекс, – сообщил мистер Финн и уставился на сестру Кеттл.

Сестра Кеттл, которая знала, что каламбурами надлежит возмущаться, воскликнула:

– Да как вы смеете! Право же!

Мистер Финн фыркнул и переменил тему.

– Какой подвиг милосердия, – спросил он, – заставил вас сесть в седло в столь поздний час? Чье чело искажено страданием и мукой!

– У меня еще парочка вызовов, – ответила сестра Кеттл, – но, сказать по правде, ночь мне придется провести в большой усадьбе. При старом хозяине.

И она посмотрела в сторону Нанспардона.

– Ага, – негромко произнес мистер Финн. – Могу ли я осведомиться… Сэр Гарольд…

– Ему семьдесят пять лет, – лаконично ответила сестра Кеттл, – и он очень устал. Впрочем, с сердечниками не поймешь. Может, он еще и оправится.

– Вот как!

– Ну, конечно. При нем днем сидит сестра, но на ночное дежурство никого не найти, так что приходится мне помогать. Доктору Марку нужна помощь.

– Доктор Марк Лакландер пользует своего деда?

– Да. Он приглашал консультанта, но скорее для собственного успокоения. Но что же это! Опять я сплетничаю. Как тебе не стыдно, Кеттл!

– Я умею хранить тайну, – сказал мистер Финн.

– Да и я тоже. Ну, мне, пожалуй, пора в путь.

Сестра Кеттл неуверенно уперлась ногой в педаль и сняла другую ногу с поперечной планки на калитке мистера Финна. Он между тем взял насытившегося котенка из-под бока матери и прижал его к небритой щеке.

– Сэр Гарольд в сознании? – спросил он.

– Временами. Бывает, путается. Ну вот, опять я сплетничаю! Кстати, насчет сплетен, – сказала сестра Кеттл, сверкнув глазами. – Полковник-то опять вышел на вечернюю рыбалку.

Мистер Финн мгновенно переменился. Его лицо побагровело, глаза загорелись, а зубы обнажились в собачьем оскале.

– Да будет проклята его рыбалка! – ответил он. – А где он сейчас?

– Чуть ниже моста.

– Пусть только поднимется чуть выше, и я сдам его на руки властям. На что он ловит? Поймал что-нибудь?

– Не знаю – не видела, – сказала сестра Кеттл, уже жалея, что завела этот разговор. – Я была на холме.

Мистер Финн положил котенка на место.

– Смертный грех говорить дурно о людях, – заметил он, – но я с полным основанием утверждаю, что подозреваю полковника Картаретта в безнравственном поведении.

Теперь покраснела сестра Кеттл.

– Не понимаю, о чем это вы, – сказала она.

– Он ловит форель на хлеб! На червя! – ответил мистер Финн, разводя руками. – На что попало! Он даже ловит ее руками! Вот как низко он пал.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь.

– Не в моих привычках, сестра Кеттл, заблуждаться насчет своенравной безответственности самовлюбленных людишек. Посмотрите, если угодно, на сообщников Картаретта. Посмотрите, если в силах, на капитана Сайса.

– Господи Боже, да капитан-то чем провинился?

– О Боже! Да этот субъект, – бледнея, произнес мистер Финн и одной рукой указал на кошку с котятами, а другой на долину, – этот разнузданный флибустьер, который делит свое время между пьянством и бессмысленной стрельбой из лука, этот флотский купидон умертвил мать Томазины Твитчетт.

– Но не нарочно, я уверена, что не нарочно.

– Откуда такая уверенность?

Мистер Финн перегнулся через калитку и вцепился в руль велосипеда. Кисточка колпака съехала ему на нос, и он нетерпеливо смахнул ее. Голос его свидетельствовал, что мистер Финн переходит к истории, которую уже не раз повторял и успел полюбить.

– В час вечерней прохлады мадам Томс, ибо таково было ее имя, пожелала прогуляться по лугу у реки. Поскольку вскоре ей предстояло разрешиться от бремени, она являла собою цель значительных размеров. Сайс, без сомнения разгоряченный вином и полагающий себя невесть каким красавцем, расположился на своей лужайке с луком. Это орудие уничтожения, имеющее, как говорят, силу натяжения в шестьдесят фунтов, зажато в его руке, жажда крови разлита в его сердце. Он пустил стрелу к далекой звезде, – подошел мистер Финн к развязке, – и не говорите мне, что «упала стрела не знаю где», ибо с этим я категорически не согласен. Его целью, мишенью, которую он выбрал сам, в этом я убежден, стала моя изящная кошечка. Томазина, мой меховой клубочек, я говорю о твоей мамуле.

Кошка уставилась на мистера Финна, а следом за нею и сестра Кеттл.

«Надо признать, – подумала она, – что он и впрямь немного того». А так как сердце у сестры Кеттл было доброе, она исполнилась к мистеру Финну жалости.

«Живет один-одинешенек, – думала она, – кроме кошек никого у него нет. Так что ничего удивительного».

Она одарила мистера Финна самой яркой из набора своих профессиональных улыбок и одним из своих обычных пожеланий.

– Итак, – сказала сестра Кеттл, отъезжая от калитки, – будьте паинькой, а если не можете, то хоть забот не знайте.

– Как говорится, не работа кота старит, а забота, – ответил мистер Данберри-Финн, не моргнув глазом. – Что-что, а это я помню. Всего доброго вам, сестра Кеттл.

2

Мистер Финн был вдовцом, а капитан Сайс – холостяком. Он жил рядом с мистером Финном, в маленьком георгианском особняке под названием «Нагорье», но и этот дом был чересчур просторен для капитана Сайса, унаследовавшего его от дядюшки. Обслуживали капитана отставной флотский старшина с женой. Большая часть усадьбы была заброшена и поросла сорняками, но за огородом ухаживали слуги, а за лужайкой для стрельбы из лука – сам капитан Сайс. Судя по всему, капитан только этой лужайкой, выходившей на речную долину, и интересовался. На одном конце, если погода была хорошая, стояла мишень на подставке, а на другом конце летними вечерами стоял в классической позе видный аж из Нанспардона капитан Сайс и стрелял из своего лука. Он был известен как меткий стрелок, причем, как было замечено, как бы ни вихляла его походка, стоило ему расправить грудь и натянуть тетиву, и он становился недвижим, как скала. Он вел одинокую и бесцельную жизнь. Его бы, пожалуй, жалели, если бы он хоть намеком показал, что нуждается в сочувствии. Он же не только этого не делал, но и при малейшем дружелюбном проявлении ощетинивался и немедленно убегал. В трактир капитан Сайс не ходил никогда, однако славился своим неусыпным вниманием к этому заведению. И действительно, сестра Кеттл, поднимаясь вверх по заросшей тропе к его дому, повстречала парня из «Мальчишки и Осла», который ехал ей навстречу с пустым ящиком из-под бутылок на багажнике велосипеда.

«А вот и мальчишка, – подумала сестра Кеттл и с удовольствием завершила свою мысль, – который, не побоюсь этого сказать, возвращается прямиком от „Осла“».

У сестры Кеттл для капитана Сайса тоже была припасена бутылочка – бутылочка с лекарством от аптекаря в Чайнинге. Подъехав к дому, она услыхала шаги по гравию, а затем и увидела капитана Сайса, медленно уходившего прочь с луком в руке и колчаном у пояса. Сестра Кеттл нажала на педали.

– Привет! – весело окликнула она капитана. – Добрый вечер!

Велосипед завихлял, и она соскочила на землю.

Сайс обернулся, мгновение поколебался и направился к ней. Это был светловолосый, загорелый, но, увы, начинающий опускаться мужчина. Он был насквозь просолен морем и, как заметила, приблизившись к нему, сестра Кеттл, пропитан виски. Капитан поднял на нее свои голубые удивленные глазе.

– Виноват, – быстро проговорил он. – Добрый вечер. Извините.

– Доктор Марк, – сказала сестра Кеттл, – просил меня заехать сюда и завести вам лекарство. Вот оно. Та же самая микстура.

Капитан Сайс стремительно схватил бутылочку.

– Огромное вам спасибо, – сказал он. – Вы уж извините. Это вовсе не так срочно.

– Не стоит благодарности, – ответила сестра Кеттл, поглядывая на его дрожащие руки. – Вы, я вижу, собираетесь пострелять.

– Да-да, – громче, чем нужно, ответил он и попятился. – Спасибо вам, спасибо, спасибо.

– Я должна заехать в Хаммер. Вы не против, если я проеду через ваш участок? Там ведь правее, кажется, начинается тропинка.

– Разумеется. Сделайте милость. Позвольте вам помочь.

Капитан сунул бутылку с лекарством в карман куртки, взялся за руль ее велосипеда и положил лук поперек.

– Ну вот, теперь я отнимаю у вас время, – улыбнувшись, проговорила сестра Кеттл. – Давайте я понесу лук!

Капитан Сайс возмущенно затряс головой и покатил велосипед за дом. Сестра Кеттл последовала за ним с луком в руках, продолжая ворковать. Так она всегда говорила с нервными пациентами. Они вышли на лужайку для стрельбы из лука, откуда неожиданно открылся чудесный вид на Чайн. В вечернем свете речка отливала свинцом, по обоим ее берегам лежали бархатистые луга, кусты казались мягкими, как пуховые подушки, и какая-то геральдическая аура придавала всему пейзажу вид цветной иллюстрации к забытому роману. У Нижнего моста майор Картаретт крутил спиннинг, а на холме, на площадке для гольфа у Нанспардона, старая леди Лакландер и ее немолодой сын Джордж совершали прогулку после ужина.

– Что за ясный вечер! – воскликнула с удовольствием сестра Кеттл. – И видно все как на ладони. Скажите, капитан, – спросила она, заметив, что он вздрогнул от такого обращения, – вы бы смогли отсюда попасть из своего лука в леди Лакландер?

Сайс бросил взгляд на тяжеловесную фигуру на другой стороне долины. Он пробормотал, что может, дескать, попасть в лоскуток ткани с двухсот сорока ярдов, и двинулся дальше. Удрученная его манерами, сестра Кеттл подумала: «Надо бы тебе немного подтянуться, мой милый».

Он вел велосипед вниз по пыльной дорожке, окаймленной густым кустарником, а сестра Кеттл шагала за ним.

– Говорят, – сказала она, – что как-то раз у реки вы попали в мишень, в которую вовсе не целились.

Сайс замер. Сестра Кеттл увидела, как у него на шее выступили капли пота. «Пьяница, – подумала она. – Слабак. Позор! А ведь был настоящим мужчиной, когда держал себя в руках».

– Черт побери! – воскликнул Сайс и стукнул кулаком по седлу. – Да вы про эту проклятую кошку?

– Да, а что?

– Черт побери, это был несчастный случай. Я ведь говорил этому старому ослу. Несчастный случай! Я люблю кошек.

Он обернулся и посмотрел на сестру Кеттл. Глаза его затуманились, губы дрожали.

– Я люблю кошек, – повторил он.

– Всем свойственно ошибаться, – успокоительным тоном сказала сестра Кеттл.

Капитан протянул руку к луку и указал на калитку в конце тропинки.

– За этой калиткой – Хаммер, – сказал он и с очаровательной стеснительностью добавил: – Простите меня – я, как видите, неинтересный собеседник. Спасибо, что несли лук. Еще раз спасибо.

Сестра Кеттл вернула ему лук и взялась за руль.

– Доктор Марк Лакландер, может быть, и молод, – сказала она ему напрямую, – но он способный врач – я таких за тридцать лет работы не встречала. На вашем месте, капитан, я бы попросила его хорошенько за вас взяться. Благодарю за помощь. Всего вам доброго.

Она вывела велосипед через калитку и двинулась через рощицу по тропинке, которая вилась в густой траве. По дороге к дому она услышала у себя за спиной, в «Нагорье», звон тетивы и удар стрелы о мишень.

– Бедолага, – пробормотала сестра Кеттл с сочувствием, но и не без раздражения. – Не везет ему. И как его уберечь от беды?!

И со смутной тяжестью на душе она покатила велосипед к розарию Картареттов, откуда доносилось щелканье садовых ножниц и негромкое женское пение.

«Это либо супруга, – подумала сестра Кеттл, – либо падчерица. Приятная мелодия».

Тут вступил мужской голос:

 
Уходи, смерть, уходи,
Оставь меня под кипарисом…
 

Слова жутковатые, подумала сестра Кеттл, но в целом очень мило. Что делается в розарии, ей не было видно, так как вокруг рос боярышник, но дорожка вела туда, и как раз по ней следовало идти, чтобы попасть к дому. На сестре Кеттл были туфли на резиновой подошве, так что ее шаги на вымощенной плитками дорожке были еле слышны. Тихонько позванивал велосипед. Сестре Кеттл почудилось, что вот-вот она станет свидетельницей в высшей степени деликатной сцены. Она приблизилась к зеленой арке, и тут женский голос, прервав пение, сказал:

– Обожаю эту мелодию.

– Как странно, – ответил мужской голос, от которого сестра Кеттл так и вздрогнула, – как странно, что в комедии звучит такая печальная песня. Тебе так не кажется, Роза? Роза, милая…

Сестра Кеттл звякнула велосипедным звонком, прошла под аркой и посмотрела направо. Там она обнаружила мисс Розу Картаретт и доктора Марка Лакландера, глядевших друг на друга с таким выражением, которое не оставило у нее никаких сомнений.

3

Мисс Картаретт была занята тем, что срезала розы и укладывала их в корзинку, которую держал доктор Лакландер. Покраснев до корней волос, доктор сказал:

– Боже мой! Господи! Добрый вечер.

А мисс Картаретт произнесла:

– О, привет, сестра. Добрый вечер. – И тоже покрылась румянцем, но более нежным, чем доктор Лакландер.

– Добрый вечер, мисс Роза, – ответила сестра Кеттл. – Добрый вечер, доктор. Вы, надеюсь, не в претензии, что я срезала угол и прошла через Хаммер.

Затем она с должной почтительностью обратилась к доктору Лакландеру.

– Тут у девочки абсцесс, – сказала она, объясняя таким образом причину своего появления.

– Да-да, – кивнул доктор Лакландер. – Я ее осмотрел. Речь о дочке вашего садовника, Роза.

И оба они заговорили с сестрой Кеттл, которая слушала их с полнейшим добродушием. У нее была романтическая жилка, и ей доставляло удовольствие волнение доктора Лакландера и выражение робости на лице Розы.

– Сестра Кеттл, – говорил между тем доктор Лакландер, – добра как ангел и согласилась посидеть с дедушкой сегодня ночью. Ума не приложу, что бы мы без нее делали.

– А потому, – перебила его сестра Кеттл, – пойду-ка я дальше, а то опоздаю на дежурство.

Они улыбнулись ей и закивали. Она расправила плечи, иронически глянула на свой велосипед и двинулась через розарий.

«Ну, – думала сестра Кеттл, – уж кто-кто, а эти влюблены друг в друга по-настоящему. А я-то, слепая, ничего не замечала! Вот так штука!»

Приободрившись после этой встречи, как после чашки крепкого чая, она направилась к домику садовника – ее последней остановке на пути в Нанспардон.

Когда наконец фигура в форменном платье медсестры исчезла за пределами розария, Роза Картаретт и Марк Лакландер посмотрели друг на друга и разразились нервным смехом.

Лакландер произнес:

– Она просто чудо, ваша милая Кеттл, но сейчас я бы вполне обошелся без нее. Мне, пожалуй, надо идти.

– Ты не хочешь повидать моего папу?

– Хочу. Но время не позволяет. Дедушке ничем особенно не поможешь, но он любит, когда я рядом.

– Как только папа вернется, я сразу ему все передам. Он зайдет немедленно.

– Мы будем очень ему признательны. Дедушка придает большое значение его визиту.

Марк отвел в сторону корзинку, которую держал в руках, и произнес:

– Дорогая!

– Не надо, – сказала она, – ну, пожалуйста.

– Не надо? Ты хочешь отговорить меня? И все напрасно?

Роза неловко повела рукой, приоткрыла рот, но ничего не сказала.

– Так вот, – промолвил Марк Лакландер, – позволь сообщить тебе, что я намерен просить твоей руки. Я страстно тебя люблю и считаю, что мы составим хорошую пару. Разве я ошибаюсь?

– Нет, – ответила Роза.

– И я знаю, что нет. Мы чудесная пара. Так в чем же дело, ради всего святого? Не говори только, что любишь меня как брата, – я все равно тебе не поверю.

– Я этого и не говорю.

– В чем же дело?

– Я не могу обручиться с тобой и тем более – выйти замуж.

– Ага! – воскликнул Лакландер. – Вот оно что! Так я и думал. Да возьми ты у меня эту чертову корзину! Ну вот. Пойдем сядем на скамейку. Я не уйду, пока не выясню, в чем дело.

Роза пошла за доктором, и они уселись рядом на садовой скамье, поставив корзину с розами на землю. Лакландер снял с ее руки плотную перчатку и сжал ее ладонь в своей.

– Ну, говори же, – потребовал он. – Ты меня любишь?

– Не надо на меня так рычать. Да, люблю.

– Роза, милая, я так боялся, что ты ответишь иначе!

– Пожалуйста, выслушай меня, Марк. Ты, конечно, не согласишься ни с одним моим словом, но все-таки послушай.

– Ладно. Я знаю, куда ты клонишь, но… Говори!

– Ты ведь видишь, как мы живем. Я имею в виду расстановку сил в доме. Ты ведь и сам должен понять, как важно для папы, чтобы я была все время рядом с ним, под боком.

– «Под боком»… Как забавно это звучит в твоих устах – ты словно маленькая девочка, которой хочется стать совсем-совсем взрослой. Ну ладно, твоему отцу нравится, что ты все время рядом. На здоровье – так и останется после нашей свадьбы. Наверное [3]3
  В бумажной книге «Неверное». (Примечание верстальщика).


[Закрыть], мы половину времени будем жить в Нанспардоне.

– Дело куда серьезнее, – сказала Роза и замолчала.

Она отодвинулась от Лакландера и теперь сидела, сложив руки на коленях. На ней было длинное домашнее платье. Волосы были стянуты узлом на затылке, но одна нежная прядь выбилась на лоб. Роза почти не красилась и вполне могла экономить на косметике, так она была хороша собой.

Поколебавшись, Роза добавила:

– Дело в том, что папин брак оказался неудачным. Если бы я его сейчас оставила, ему незачем было бы жить. Правда.

– Вздор, – неуверенно ответил Марк.

– Он никогда не мог без меня обойтись. Даже когда я была маленькой. Он всюду таскал меня за собой вместе с няней и гувернанткой. Из одной страны в другую. И потом, после войны, когда он разъезжал с особыми миссиями то в Вену, то в Рим, то в Париж. Он даже в школу меня не отдавал, потому что не хотел со мной расставаться.

– И напрасно. Что это за жизнь!

– Нет-нет, честное слово, ты не прав. Я жила удивительно богатой жизнью. Я увидела, услышала и узнала столько чудесного – другим девочкам такое и не снилось!

– И все же…

– Право же, это было великолепно.

– И все же надо было позволить тебе избрать собственную дорогу.

– Не в позволении дело. Мне позволяли почти все, чего я могла пожелать. А когда наконец я пошла своим собственным путем, посмотри только, что случилось! Его послали с миссией в Сингапур, а я осталась учиться в университете в Гренобле. Папа все не ехал и не ехал… И после я узнала, что без меня его понесло без руля и ветрил. И потом, пока он был там, он… познакомился с Китти.

Лакландер помассировал подбородок своей холеной докторской рукой и что-то промычал.

– В общем, – продолжала Роза, – вышло все хуже некуда, и с каждым днем делается еще хуже, а будь я тогда там, этого бы, наверное, не произошло.

– Отчего же? Он бы все равно с нею встретился. А если бы даже и не встретился, моя обожаемая Роза, все равно не думай, что ты можешь крутить чужой судьбой как тебе вздумается.

– Если бы я была там…

– Послушай! – сказал Лакландер. – Взгляни на это иначе. Если бы ты стала моей женой и переехала в Нанспардон, твой отец и мачеха мгновенно бы исцелились.

– Ах, нет, – покачала головой Роза. – Нет, Марк. Это безнадежно.

– Откуда тебе знать? Послушай! Мы любим друг друга. Я люблю тебя с такой отчаянной силой, что едва жив. Я знаю, что никогда больше не встречу женщину, с которой был бы так счастлив, и, поверишь ты мне или нет, тебе не встретить такого мужчину. От меня так не отделаешься, Роза. Ты выйдешь за меня замуж, а если жизнь твоего отца здесь тяжела, что ж, мы придумаем, как ему помочь. Может быть, если они расстанутся, он сможет жить с нами.

– Нет! Как ты не понимаешь! Он этого не вынесет. Он будет чувствовать себя лишним.

– Я с ним поговорю. Я скажу ему, что прошу твоей руки.

– Нет, Марк, не надо, милый… пожалуйста…

Марк сжал ее руки в своих ладонях. Потом вскочил и поднял корзину с розами.

– Добрый вечер, миссис Картаретт, – произнес он. – Мы тут обрываем ваши последние розы для моей бабушки. Прямо удивительно, какие чудесные у вас розы!

Китти Картаретт стояла у входа в розарий и задумчиво смотрела на Розу и Марка.

4

Второй жене полковника Картаретта не шло ее эдвардианское имя. Она совсем не походила на Китти. Она была из тех совсем светлых блондинок, которые без косметики кажутся бесцветными. У нее была стройная фигура, а лицо напоминало красивую, холеную, нарумяненную маску. Главным его свойством было выражение полной непроницаемости. Это и превращало Китти Картаретт в «роковую женщину». Ее прошлое сделало ее опасной. Китти была тщательно одета и, поскольку вышла в сад, надела перчатки.

– Рада вас видеть, Марк, – сказала она. – Я пришла сюда, потому что услышала ваши голоса. Вас привели сюда медицинские заботы?

– По крайней мере отчасти, – ответил Марк. – Я забежал поговорить с полковником Картареттом и осмотреть дочурку вашего садовника.

– Очень мило с вашей стороны, – сказала Китти, переводя взгляд с Марка на свою падчерицу.

Она подошла ближе, вынула из корзины темно-красную розу и приложила ее к губам.

– Что за аромат! – воскликнула она. – Даже сильнее, чем следует. Мориса дома нет, но он скоро вернется. Может быть, пойдем отсюда?

Китти повела их к дому. От нее исходил экзотический аромат, совсем непохожий на запах роз. Она держалась прямо и слегка покачивала бедрами. «Штучка дорогая, – размышлял Марк Лакландер, – но таких сотни. Чего ради он на ней женился?»

Шпильки миссис Картаретт процокали по мощеной дорожке к плетеным креслам, заваленным подушками. Поднос с графином и коньячными рюмками стоял на металлическом столике, крашенном белой краской. Китти уселась в качалку, вытянула ноги и приняла кокетливую позу.

– Бедняжка Роза, – сказала она, бросив взгляд на падчерицу, – хорошо, что ты в садовых перчатках. Положи своих колючих тезок в какую-нибудь коробку.

– Не беспокойтесь, – сказал Марк. – Я и так их донесу.

– Мы этого не допустим, – промурлыкала миссис Картаретт. – Вам, докторам, нужно беречь свои ручки.

Роза взяла у Марка корзинку и пошла в дом. Он проводил ее взглядом и обернулся, когда миссис Картаретт заговорила с ним.

– Может быть, выпьем немного, – предложила она. – Это любимый коньячок Мориса, он считает его превосходным. Капните и мне капельку, а себе налейте полную рюмку. Я-то больше люблю мятный ликер, но Морис и Роза считают, что у меня вульгарный вкус, так что мне приходится сдерживать свой аппетит.

Марк подал ей рюмку с коньяком.

– Если позволите, я пить не буду, – сказал он. – Для меня еще не кончился рабочий день.

– Вот как? Кто еще нуждается в вашей опеке помимо дочки садовника?

– Мой дед, – ответил Марк.

– Какой стыд – чуть не забыла! – произнесла она, нимало не смутившись. – Как себя чувствует сэр Гарольд?

– Сегодня, увы, не слишком хорошо. Так что мне пора. Если я пойду низом, то, может быть, встречу полковника.

– Почти наверняка, – равнодушно проговорила Китти. – Если только он не рыщет в поисках этой пресловутой форели на участке мистера Финна. Однако для этого мой муж слишком хорошо воспитан, что бы там ни говорил капитан.

– Тогда я спущусь к реке, – вежливо произнес Марк, – и, надеюсь, найду там полковника.

На прощание Китти помахала ему правой рукой и протянула левую: этот жест показался Марку вульгарным. Он также протянул ей левую руку и обменялся с ней холодным рукопожатием.

– Прошу вас, – сказала миссис Картаретт, – передайте вашему отцу: я знаю, как он огорчен нездоровьем вашего деда. Жаль, что я ничем не могу помочь.

Рука в перчатке на мгновение сжала его руку.

– Не забудьте же, – сказала Китти.

Вернулась Роза с цветами в коробке. «Не могу же я уйти вот так, – подумал Марк, – оборвав предложение на середине, черт возьми». И холодно произнес:

– Пойдете со мной навстречу вашему отцу. Вам полезно ходить.

– Я и так только и знаю что двигаюсь, – ответила Роза. – К тому же моя обувь и платье не подходят для прогулки к реке.

Миссис Картаретт рассмеялась.

– Ах, бедняжка Марк, – прошептала она. – Ну, да вот он идет, твой отец, Роза.

Полковник Картаретт показался из рощицы на холме и теперь поднимался по заросшему травой склону к лужайке. За ним бежал его спаниель Скип: старый, верный пес. Вечернее небо стало блекло-серым. Вместе с ним близкую ночь предвещали засеребрившаяся трава, деревья, лужайки, цветы и мягкие изгибы потемневшей реки. На фоне этого пейзажа, как воплощение самого духа этой ночи, двигался полковник Картаретт. Словно из далекого прошлого, овеянного туманом, его фигура поднималась от берегов Чайна.