Текст книги "Занавес опускается: Детективные романы"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 47 страниц)

Глава десятая
СЕНСАЦИОННАЯ НОВОСТЬ ТОМАСА

1

Томас Анкред прибыл ровно в девять, как ему и было назначено. Беседа проходила в кабинете Родерика, на ней присутствовал Фокс.

Как все художники, Агата очень точно описывала внешность людей, а словесный портрет Томаса удался ей особенно. Редкий пушистый хохолок, широко открытые, чуть удивленные глаза, маленький рот с поджатыми губами, мягкий, запинающийся голос – у Родерика было ощущение, что он знаком с Томасом давно.

– Большое спасибо, что разрешили приехать, – сказал Томас. – Мне вообще-то не слишком хотелось, но с вашей стороны очень любезно, что вы меня приняли. Мы ведь знакомы с миссис Аллен, вот нам и пришла эта идея.

– Кому «нам»? – спросил Родерик.

– В основном Полине и Дези. Поль и Фенелла тоже поддержали. Миссис Аллен, конечно, рассказывала вам про нашу семью?

– Давайте будем считать, что я пока ничего ни о ком не знаю.

– О боже мой! – Томас вздохнул. – Значит, разговор будет долгий.

– Так о каких письмах вы говорили?

– А, да-да. – Томас похлопал себя по карманам. – Письма… Они у меня где-то с собой. Это, знаете ли, анонимки. Я, конечно, и раньше их получал. Сами понимаете, театр – разочарованные поклонники, обиженные актрисы. Но это совсем другое… да-да… Где же они? – Он приподнял полу пиджака, с подозрением поглядел на оттопыренный карман и, после некоторых колебаний, извлек оттуда какие-то бумаги, два карандаша и коробок спичек. – Вот видите, – просияв, он посмотрел на Родерика, – все-таки нашел. – И с победным видом положил на стол восемь копий уже знакомого Родерику письма, написанных печатными буквами той же самой ручкой и на такой же бумаге.

– А конверты?

– Ой, мы их не сохранили. Я про свое письмо никому говорить не собирался, – после небольшой паузы продолжал Томас, – Дженетта и Милли – тоже, но, конечно, все заметили, что другим пришли такие же письма, а потом Полина (это моя сестра, миссис Полина Кентиш) вскрыла свой конверт и подняла такой шум, что деваться было некуда, сами понимаете.

– Здесь восемь писем. Вас сейчас в Анкретоне восемь?

– Соня письма не получила, и все считают, что в анонимке намекается на нее.

– Вы разделяете эту точку зрения, мистер Анкред?

– Ну разумеется. – Томас широко раскрыл глаза. – По-моему, это очевидно. Учитывая завещание и все прочее. Естественно, там намекается на Соню, но лично я, – Томас неуверенно кашлянул, – лично я не думаю, что она убила папочку. – Он робко и беспокойно улыбнулся. – Это было бы все же большое свинство. Да и как-то трудно себе представить… Но Полина прямо-таки ухватилась за эту идею. Дези, в общем, тоже. Они обе ужасно разнервничались. Полина и так на похоронах упала в обморок, а тут еще эти письма – она переживает безумно. Вы даже не представляете, что у нас там сейчас творится.

– Значит, обратиться в Скотленд-Ярд предложила миссис Кентиш?

– И Дези. Это моя незамужняя сестра. Дездемона. Письма мы все распечатали вчера утром, за завтраком. Представляете? Я спустился в столовую первый и… для меня это был шок, поверьте. Я уже хотел бросить письмо в камин, но тут вошла Фенелла, и я незаметно сложил его под столом в маленький квадратик. Вон, сразу видно, какое из них мое – на нем следы сгибов. А то, которое будто жевали, – это Поля. Он, знаете ли, так разволновался, что его скомкал. В общем, я заметил, что у всех перед тарелкой лежит точно такой же конверт. Соня всегда завтракает у себя, но я спрашивал Баркера, и он сказал, что ей никакой почты не было. Потом один за другим пришли все остальные. Фенелла уже прочла свое письмо, и лицо у нее было довольно-таки странное. Полина сказала: «Ой, что это мне за письмо пришло? Адрес печатными буквами. Как будто ребенок писал». А Милли сказала: «Небось опять Панталоша» – и тут же начался скандал, потому что Полина и Милли из-за Панталоши всегда ссорятся. А потом и все остальные сказали: «Ой, мне тоже такое письмо пришло». Ну и распечатали. Полина, естественно, чуть не упала в обморок, а Дези закричала: «Ах, чуяло мое сердце!» – и очень разволновалась, а Милли сказала: «Когда люди пишут анонимки, то уже дальше некуда!» Дженетта (это моя невестка), Поль и Полина сказали: «Да, Милли, ты права». А потом… что же было потом? Да, а потом все начали друг друга подозревать и стали выяснять, кто автор, и Полине пришло в голову – вы уж извините, – что, может быть, написала миссис Аллен, потому что она замужем за…

Родерик покосился на Фокса и, увидев, что тот шокирован, промолчал. Томас, красный от смущения, торопливо продолжал:

– Но, естественно, мы все на нее зашикали и не дали договорить. Фенелла, помнится, сказала: «Сама мысль, что миссис Аллен способна написать анонимку, такая беспросветная глупость, что ее даже не стоит обсуждать!» – И тут разразился новый скандал, потому что эта мысль пришла Полине, а Фенелла и Поль помолвлены против ее воли. Тут вмешался Седрик (это мой племянник, он теперь глава семьи) и сказал, что письмо вполне могла написать сама Полина. Он напомнил, что Полина очень любит оборот «есть основания полагать». Милли (это мать Седрика) весьма ехидно засмеялась – и, естественно, опять был скандал.

– Вчера вечером вы говорили, что сделали какое-то открытие, – сказал Родерик. – Что же вы открыли?

– А, да-да. Я постепенно дойду. Вернее, уже дошел, потому что остальное случилось только после обеда. Но мне это очень не понравилось, поверьте. Я даже вышел из себя и сказал, что, если они не прекратят вовлекать меня в свои глупости, я никогда больше не приеду в Анкретон.

– Боюсь, что я… – начал Родерик, но Томас тут же его перебил:

– Вы, наверно, не поняли? Хотя, конечно, как вы могли понять, если я еще не рассказал? Так что лучше расскажу.

Родерик молча ждал.

– Хорошо, – наконец сказал Томас. – Слушайте дальше.

2

– Все вчерашнее утро война из-за этих писем шла полным ходом, – продолжал Томас. – И не то чтобы кто-то против кого-то, а просто Поль, Фенелла и Дженетта хотели письма сжечь, а Полина и Дездемона кричали, что, мол, мало ли что, на всякий случай надо сохранить. И к обеду страсти очень накалились, можете мне поверить. А потом, знаете ли…

Томас замолчал и, глядя куда-то поверх Фокса, уставился в одну точку. За ним это водилось: не досказав историю до конца, он мог остановиться на полуслове. Эффект был такой же, как если бы ни с того ни с сего резко остановили патефон. И нельзя было понять, то ли Томас сбился и не может подыскать нужное слово, то ли его осенила новая мысль, то ли он просто забыл, о чем рассказывал. Лицо его в такие минуты неподвижно застывало, и только в глазах тускло поблескивала жизнь.

– А потом… – после долгой паузы напомнил Родерик.

– Потому что если подумать, – заговорил Томас, – то, казалось бы, можно положить куда угодно, но никак не в судок для сыра.

– Фокс, что, по-вашему, никак нельзя положить в судок для сыра? – мягко спросил Родерик.

Прежде чем Фокс успел ответить, Томас продолжил:

– Вещь, знаете ли, старинная, девенпортский фарфор. Довольно красивая штука, правда. Весь синий, и кайма из белых лебедей. Очень большой. В сытые времена мы туда клали целую головку «стилтона», а сейчас, разумеется, только крошечный кусочек. Что, конечно, нелепо, но тем самым там вполне хватало места.

– Для чего?

– Это Седрик снял крышку и увидел. Он по своему обыкновению завизжал, но все только поморщились, и, я думаю, никто не придал значения. Тогда он взял, принес на стол – я, кажется, не сказал, что обычно он стоит на серванте? – и бросил прямо перед Полиной, а она ведь и так сплошной комок нервов. Завопила, конечно, на весь дом.

– Что он бросил? Судок? Или сыр?

– Сыр?! Господь с вами! – возмутился Томас. – Как вам пришло в голову? Не сыр, а книгу, конечно.

– Какую книгу? – машинально спросил Родерик.

– Ну, ту самую. Из гостиной. Она лежит в этой… как ее?.. Ну, в общем, под стеклом.

– Ах, вот оно что, – помолчав, сказал Родерик. – Ту книгу, в которой про бальзамирование?

– И про мышьяк, и про все остальное. В общем, большой конфуз и, я бы сказал, просто жуть, потому что ведь папочку по его специальному распоряжению… ну, вы понимаете? Всех это буквально ошеломило, и, конечно, все в один голос закричали: «Панталоша!» – и Полина опять повалилась в обморок, уже второй раз за три дня.

– А дальше?

– А дальше Милли вспомнила, что вроде бы эту книгу листала Соня, а Соня сказала, что первый раз ее видит, и все сразу вспомнили, как Баркер не мог отыскать банку с ядом, когда хотели травить крыс в «Брейсгердл». Полина с Дездемоной очень так это многозначительно переглянулись, Соня пришла в бешенство и заявила, что сейчас же уедет из Анкретона и что ноги ее здесь больше не будет, но только уехать она не могла, потому что не было поездов. В общем, она выскочила под дождь и укатила в двуколке, а сейчас лежит с бронхитом – она давно им страдает.

– Так она все еще в Анкретоне?

– Да. Еще там. – Лицо у Томаса застыло, и он снова погрузился в транс.

– Это и есть то ваше открытие, о котором вы сказали по телефону? – спросил Родерик.

– Что? Открытие? Какое открытие? А-а, нет-нет! Я только сейчас вас понял. Нет, конечно. Все это не идет ни в какое сравнение с тем, что мы нашли в ее комнате.

– Что вы нашли, мистер Анкред, и в чьей комнате?

– В Сониной, – сказал Томас. – Мышьяк.

3

– Это была идея Седрика и девочек, – сказал Томас. – Когда Соня убежала, они все никак не могли успокоиться. Никто, конечно, открыто не говорил, что Соня подсыпала папочке в питье крысиного яда, но даже Милли отметила, что в последнее время овлатин для папочки готовила только Соня. Папочка считал, что она готовит его лучше, чем слуги, и даже лучше, чем сама Милли. Обычно Соня варила его у себя, а потом относила в папочкину спальню и ставила на тумбочку возле кровати. Седрик вспомнил, что когда он в тот самый вечер шел спать, то встретил в коридоре Соню, и в руках у нее был термос.

– А потом, – продолжал Томас, – кто-то (не помню точно, кто) сказал, что надо бы обыскать Сонину комнату. Дженетта, Фенелла и Поль были против, но Дези, Седрик и Полина даже слушать их не хотели. Я обещал занести Каролине Эйбл одну книгу и был рад, что у меня есть повод уйти. Каролина занимается с группой трудных детей, куда входит Панталоша, и сейчас она очень волнуется, что Панталоша плохо лысеет. Из западного крыла я вернулся примерно через час. Седрик уже сидел в засаде и тотчас меня поймал. Он у нас теперь глава семьи, и мне, наверно, не следует отзываться о нем неуважительно. Вид у него был очень таинственный, говорил он шепотом. «Тсс! Тихо! – сказал он. – Пойдешь со мной». Объяснять он ничего не захотел. Мне все эти интриги порядком надоели, но я все-таки пошел за ним наверх.

– В комнату мисс Оринкорт? – предположил Родерик, видя, что глаза у Томаса опять стекленеют.

– Совершенно верно. Как вы догадались? Полина, Милли и Дези были уже там. Должен вам объяснить одну деталь, – деликатно сказал Томас. – Для удобства папочка поселил Соню поближе к себе, и у нее целые апартаменты. Имен знаменитых актрис папочке не хватило, эти комнаты никак не называются. Но он заказал табличку с надписью «Оринкорт», и все, разумеется, ужасно обозлились, потому что как ни крути, а Соня очень слабая актриса. Я бы даже сказал, не актриса, а полный нуль.

– Итак, в этих апартаментах вы застали ваших сестер и миссис Миллеман Анкред?

– Да. Чтобы вы поняли, я объясню. Соня живет в башне. Вроде той, в которой жила ваша жена, только значительно выше, потому что в архитектуре Анкретона главный принцип – оригинальность. Так что у Сони три этажа: на верхнем спальня, под ней ванная, а в самом низу – будуар. Особенно оригинальна спальня: оттуда через маленькую дверь можно подняться в купол, где устроено что-то вроде гардеробной. Они все залезли в эту гардеробную, и в одном из Сониных чемоданов Дези нашла крысиный яд. В его состав входит мышьяк. Это на этикетке написано. Вот так!

– Что же вы с ним сделали?

– Даже неудобно говорить, – сердито сказал Томас. – Они вынудили меня взять банку с собой. Сказали, что я должен ее спрятать, на тот случай, если понадобятся улики. Седрик любит читать детективы, поэтому он особенно настаивал и сам завернул банку в мой носовой платок. Если вам угодно на нее взглянуть, она сейчас у меня дома, здесь, в Лондоне.

– Думаю, мы ее у вас изымем, – сказал Родерик и посмотрел на Фокса. Тот утвердительно кивнул. – Мистер Анкред, если позволите, один из нас заедет к вам за этой банкой.

– Надеюсь, сумею ее отыскать, – мрачно сказал Томас.

– Отыскать?

– Иногда трудно вспомнить, что куда положил. На днях, например… – Томас опять оцепенел, но на этот раз Родерик не стал выводить его из транса и терпеливо ждал новых откровений. – Я, знаете ли, сейчас подумал… – неожиданно громко начал Томас. – Мы все стояли там, в ее комнате, и я выглянул в окно. Шел дождь. А далеко внизу, по дорожке, будто какая-нибудь тварь из Ноева ковчега, ползла двуколка, и Соня в этой своей шубке, наверно, в ту минуту, как всегда, дергала вожжи почем зря. И я подумал: ведь если рассуждать, как Полина и Дези или Седрик и Милли, выходит, что это едет убийца.

– Но сами вы так не считаете? – спросил Родерик, убирая в стол восемь анонимных писем.

Фокс уже встал и смотрел на Томаса с таким выражением, будто перед ним была большая нераспечатанная посылка, попавшая в комнату по ошибке.

– Я? – Томас широко раскрыл глаза. – Не знаю. Откуда мне знать? Но все это так неприятно, вы себе даже не представляете.

4

Комната Томаса напоминала нечто среднее между мусорной корзиной и мастерской. Прежде всего в глаза бросался большой круглый стол, сплошь заваленный бумагами, красками, фотографиями, макетами декораций, эскизами костюмов и книгами. Стоявший в нише у окна письменный стол явно не использовался по назначению. На стенах висели портреты выдающихся актеров, среди которых главное место занимал сэр Генри.

– Садитесь, – предложил Томас и, освобождая для гостей стулья, смахнул на пол какие-то бумаги. – Я сейчас подумаю, где… – С недоумением глядя на стол, он начал обходить его по кругу. – Вошел я, конечно же, с чемоданом, а потом, понимаете, зазвонил телефон… Хотя нет, это было позже, когда я искал письма. Я помнил, что должен их вам показать, и специально куда-то отложил. Но потом я их все-таки нашел. А значит, чемодан я распаковал. Помню, я еще подумал: «Это яд, и с носовым платком надо теперь обращаться осторожней, а то, не дай бог…»

Он вдруг подошел к буфету и открыл его. На пол тотчас выпала кипа бумаг. Томас уставился на них с возмущением.

– Я ведь отчетливо помню… – Он повернулся к Родерику и Фоксу, рот у него был приоткрыт. – Я отчетливо помню, как сказал себе… – Но и этой фразе суждено было остаться незаконченной, потому что Томас опять подскочил к буфету и что-то схватил. – А я-то его всюду ищу, – сказал он. – Мне он позарез нужен. Это, понимаете ли, чек.

Усевшись на пол, он принялся рассеянно копаться в куче бумаг. Родерик тем временем приступил к обследованию царившего на столе хаоса и, подняв пачку рисунков, обнаружил под ней какой-то предмет, завернутый в белый носовой платок. Развязав узел, он увидел грязную жестяную банку. На ней была красная этикетка с надписью: «Завелись крысы – уничтожь! Осторожно, яд!», а ниже буквами помельче шла инструкция, как действовать в случае отравления мышьяком.

– Я нашел, мистер Анкред.

– Что? – Томас поднял голову. – А-а это. Я так и думал, что она на столе.

Фокс шагнул вперед и раскрыл портфель. Родерик, пробормотав что-то насчет напрасной работы, взял платок за концы и поднял банку над столом.

– Если не возражаете, мы ее заберем, – сказал он Томасу. – А вам оставим расписку.

– Правда? Большое спасибо. – Видя, что они положили банку в портфель и собираются уходить, Томас поднялся с пола. – Вы должны со мной выпить. У меня где-то была бутылка папочкиного виски. Только вот где?..

Совместными усилиями Родерик и Фокс отговорили его от новых поисков. Он опять уселся на пол и растерянно выслушал прощальную речь Родерика.

– Мистер Анкред, я считаю, вам необходимо очень ясно представлять себе, что обычно следует за такими заявлениями, как ваше, – сказал Родерик. – Прежде чем принять конкретные меры, полиция проводит, как мы говорим, предварительное расследование. Дополнительную информацию мы собираем крайне осторожно, стараясь избежать огласки, чтобы ни сам заявитель, ни полиция не попали в глупое положение, если все окажется ошибкой. В том случае, если предварительное расследование подкрепит имеющиеся подозрения, полиция получает разрешение министра внутренних дел проверить факт убийства и предпринимает следующий шаг. Думаю, вы понимаете какой.

– Понимаю, – кивнул Томас. – Но это же очень страшная процедура, да? – И, будто только сейчас все осознав, спросил: – А мне надо будет при этом присутствовать?

– Да, вероятно, мы попросим, чтобы кто-нибудь из членов семьи официально опознал покойного.

– О господи! – подавленно прошептал Томас. И, погрузившись в молчание, ущипнул себя за губу. Вдруг глаза его заблестели, словно какая-то мысль принесла ему утешение. – Знаете, а отечество все-таки правильно решило, – сказал он. – Даже хорошо, что его не похоронили в Вестминстерском аббатстве. Правда?

Глава одиннадцатая
РОДЕРИК В АНКРЕТОНЕ

1

– При нашей профессии знакомишься с занятными образчиками человеческой натуры, – сказал Фокс, когда они ехали назад, в Скотленд-Ярд. – Я это говорил и раньше, факт остается фактом.

– Да, пожалуй, – согласился Родерик.

– К примеру, этот субъект, с которым мы только что расстались, – продолжал Фокс, словно что-то доказывая. – Форменный ротозей! И в то же время в своей области он, должно быть, прекрасный специалист.

– Бесспорно.

– Вот видите! Работает отлично, а поглядеть на него, кажется, может и пьесу потерять, и актеров, да еще и заблудится по дороге в театр. И потому я задаю себе вопрос, такой ли уж он на самом деле растяпа?

– Думаете, притворяется?

– Некоторых сразу не раскусишь, – пробормотал Фокс и провел рукой по лицу, словно отгоняя мысли о Томасе Анкреде. – Как я понимаю, сэр, теперь нам предстоит беседа с врачом?

– Да, увы. Я посмотрел расписание. Ближайший поезд через час. В Анкретоне мы будем только после полудня. Возможно, придется заночевать в тамошней деревушке. Сейчас захватим в Ярде наше походное снаряжение, я поговорю с заместителем комиссара и позвоню Агате. Мало у нас забот, так теперь еще и это!

– Похоже, нам от этой истории не отмахнуться, сэр. Как вы думаете?

– Кое-какие надежды у меня еще остались. То, что рассказал Томас, ровным счетом ни черта не доказывает. Пропала банка с крысиным ядом, потом ее нашли на чердаке. Кто-то прочитал книгу о бальзамировании и построил сложную версию, основанную исключительно на спорных догадках. В том виде, в каком эта гипотеза существует сейчас, ее юристам не предложишь – разнесут в пух и прах.

– Но допустим, мы все-таки получим ордер на эксгумацию. И допустим, экспертиза обнаружит следы мышьяка. Учитывая, что покойного бальзамировали, наличие мышьяка ничего не подтвердит.

– Напротив, – сказал Родерик. – Как мне сдается, Фокс, наличие мышьяка подтвердит все.

Фокс медленно повернулся и поглядел на него.

– Что-то я не очень вас понимаю, мистер Аллен.

– Я пока вовсе не уверен, что прав. Надо будет кое-что уточнить. В поезде я вам объясню. Пойдемте.

Он зашел к заместителю комиссара, и тот с видом знатока принялся рассуждать, этично ли следователю вести дело, если его жену могут вызвать в качестве свидетеля.

– Конечно, дорогой Рори, если, паче чаяния, дойдет до суда и вашу жену обяжут давать показания, мы будем вынуждены кое в чем пересмотреть наши позиции. Но пока, думаю, будет гораздо разумнее, если все вопросы ей зададите вы, а не кто-нибудь посторонний… например, Фокс. Короче, поезжайте в Анкретон, поговорите с туземным лекарем, а потом сообщите нам, какое у вас мнение. Будет досадно, если действительно что-то всплывет. Желаю удачи.

Перед выездом Родерик взял у себя со стола второй том «Судебной медицины», где немало места отводилось описанию различных ядов. В поезде он посоветовал Фоксу ознакомиться с некоторыми страницами. Фокс надел очки, и по тому, как он знакомо поднял брови и засопел, Родерик понял, что его старый друг читает с вниманием.

– Да, – снимая очки, сказал Фокс, когда поезд уже подъезжал к Анкретон-Холту, – это, конечно, меняет дело.

2

Доктор Уитерс был невысок ростом и толстоват, но в его манере держаться почти не ощущалось того довольства жизнью, что обычно присуще мужчинам с брюшком. Когда он вышел к ним в прихожую, по запахам, доносившимся из глубины дома, они догадались, что Уитерс только что закончил обедать. Взглянув на служебное удостоверение Родерика, он провел их в свой кабинет и сел за стол, причем так решительно, будто старался скрыть усталость.

– Что беспокоит? – спросил он.

Вполне традиционное для врача начало разговора. Как показалось Родерику, эта фраза вырвалась у доктора непроизвольно.

– Надеемся, особых поводов для беспокойства нет. Если вы не против, я хотел бы задать несколько вопросов в связи со смертью сэра Генри Анкреда.

Сквозь профессиональную участливость в глазах Уитерса проглянул настороженный интерес. Резко подняв голову, он уставился на Родерика, затем перевел взгляд на Фокса.

– Да, пожалуйста, – сказал он. – Если есть такая необходимость, спрашивайте. Но в чем дело? – Он все еще держал в руках удостоверение Родерика и сейчас снова на него посмотрел. – Уж не хотите ли вы сказать… – начал он, но тут же оборвал себя. – Итак, какие у вас вопросы?

– Я думаю, лучше сразу объяснить вам суть дела. – Родерик вынул из кармана копию анонимного письма и протянул ее Уитерсу. – Сегодня утром Томас Анкред принес нам восемь таких писем.

– Пакость и вздор! – возвращая письмо, заявил Уитерс.

– Хочу надеяться. Но когда к нам поступают такие писульки, мы обязаны разобраться.

– Хорошо, я слушаю.

– Свидетельство о смерти сэра Генри выписали вы, и…

– …и мне не следовало этого делать, если я не был уверен в причине смерти, – так, что ли?

– Совершенно верно. Будьте другом, доктор, помогите нам отправить эти письма в мусорную корзину: объясните, только не по-научному, а доступным языком, отчего умер сэр Генри?

Немного поворчав, Уитерс подошел к своей картотеке и вытащил какую-то карточку.

– Пожалуйста, – сказал он. – Это самый свежий материал. Я ездил к нему в Анкретон регулярно. Здесь все за последние полтора месяца.

Родерик взглянул на карточку. Обычная история болезни: даты медицинских осмотров и соответствующие заключения. В большинстве они были написаны неразборчиво и мало что говорили не медику. Но последняя запись была лаконичной и ясной: «Скончался. Смерть наступила двадцать пятого ноября между половиной первого и двумя часами ночи».

– Понятно, – кивнул Родерик. – Спасибо. А вы не могли бы кое-что здесь расшифровать?

– Он страдал язвенной болезнью желудка и нарушением сердечной деятельности, – сердито сказал Уитерс. – Был крайне неразборчив в еде. В тот вечер самым возмутительным образом нарушил диету, выпил шампанского, и к тому же, как с ним часто бывало, впал в ярость. По тому, в каком виде была его комната, я сделал вывод, что у него случился сильный приступ гастроэнтерита с последующей остановкой сердца. Добавлю, что, если бы мне заранее сказали, как он проведет тот вечер, я бы ожидал именно такого развития событий.

– То есть вы бы ожидали, что он умрет?

– Подобный прогноз был бы верхом непрофессионализма. Просто я ожидал бы серьезных последствий, – сухо сказал Уитерс.

– К диете он относился легкомысленно?

– В общем, да. Бывали случаи, когда он ее непозволительно нарушал.

– Но тем не менее оставался жив?

– Как говорится, все до поры до времени.

– Понятно, – Родерик снова взглянул на карточку. – Может быть, расскажете, в каком виде вы застали комнату и труп?

– А может быть, это вы, господин старший инспектор, должны сначала кое-что мне рассказать? Что, кроме этих абсолютно возмутительных анонимок, побудило вас учинить мне допрос?

– В семье подозревают, что смерть произошла в результате отравления мышьяком.

– Боже праведный и сто чертей в придачу! – закричал Уитерс, потрясая кулаками над головой. – Ох уж эта семейка! – Казалось, в душе его идет борьба. – Простите мне этот срыв, – наконец сказал он. – В последнее время у меня очень много работы, сплошная нервотрепка… Анкреды довели меня до предела – все семейство. Но позвольте узнать, что натолкнуло их на мысль о мышьяке?

– Долго рассказывать, – осторожно сказал Родерик. – В этой истории фигурирует банка с крысиной отравой. Добавлю, хотя это тоже очень непрофессионально, что, если, по вашему мнению, состояние комнаты и вид трупа напрочь исключают гипотезу об отравлении мышьяком, я буду очень рад.

– Нет, в этом смысле ничего определенного я сказать не могу. Почему? Потому что: а) когда я приехал, комната была уже убрана и б) сообщенные мне сведения, а также внешний вид трупа дают основания констатировать сильный приступ гастроэнтерита, но отнюдь не исключают и отравление мышьяком.

– Черт! – пробурчал Родерик. – Я так и подозревал.

– А как, интересно, этот старый дурак сумел наесться крысиной отравы? – Уитерс нацелил на Родерика указательный палец. – Ну-ка растолкуйте.

– Они считают, что он не сам ее наелся, – объяснил Родерик. – По их мнению, яд ему подсыпали.

Выставленная вперед рука сжалась в кулак с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Через мгновение, словно маскируя допущенную оплошность, доктор разжал ладонь и внимательно оглядел свои ухоженные ногти.

– Да, конечно, письмо на это намекает, – сказал он. – Анкреды могут и не такое выдумать. Кого же подозревают в убийстве? Случайно не меня?

– Еще не знаю, – непринужденно сказал Родерик.

– Что за дикая мысль! – откашлявшись, натянуто добавил Фокс.

– Они требуют эксгумации? Или вы сами на ней настаиваете?

– Пока у нас нет для этого достаточных оснований. Вскрытие вы не производили?

– Когда известно, что больной может умереть в любую минуту и диагноз ясен заранее, вскрытие не производят.

– Что ж, вполне разумно. Доктор Уитерс, позвольте я объясню вам сложившуюся ситуацию и наше к ней отношение. Имеется целый ряд странных обстоятельств, и мы обязаны в них разобраться. Вопреки распространенному заблуждению полиция в подобных случаях отнюдь не горит желанием собрать кучу улик, указывающих на необходимость эксгумации. Если выясняется, что все подозрения сущая чепуха, полиция, как правило, с радостью прекращает расследование. Предоставьте нам хотя бы один веский аргумент, перечеркивающий версию с мышьяком, и мы будем чрезвычайно благодарны.

Уитерс замахал руками.

– Я не могу вот так сразу дать неопровержимые доказательства, что отравления мышьяком не было. В девяноста девяти случаях из ста, когда смерть вызвана болезнью желудка и сопровождается рвотой и поносом, без специальных анализов ничего не установишь. Если уж на то пошло… – Он замолчал.

– Да-да? – подбодрил Родерик.

– Если уж на то пошло, то, застань я комнату в том состоянии, в каком она была в момент смерти, я, вероятно, тогда же сделал бы необходимые анализы, просто чтобы исключить сомнения в правильности диагноза – мы, врачи, в таких вопросах очень щепетильны. Но к моему приезду комнату уже вымыли.

– Кто распорядился ее вымыть?

– Откуда я знаю, голубчик? Возможно, Баркер, или Полина, или Миллеман – любой, кому первому пришло в голову. Тело они, правда, не двигали, им было неприятно. Да они и вряд ли смогли бы изменить его положение. Труп успел окоченеть, что, кстати, позволило мне определить время смерти. Когда я снова приехал туда, попозже, они, конечно, уже привели покойника в надлежащий вид, и я догадываюсь, каково было Миллеман руководить этой процедурой в то время, как остальные в истерике метались по дому, а Полина вопила: «Дайте и мне обрядить папочку в последний путь!»

– О господи!

– Да, они такие. Короче, как я уже говорил, нашли его на кровати, он лежал скорчившись, комната была в непотребном состоянии. А когда я приехал, старухи горничные уже выносили ведра и вся комната воняла карболкой. Они даже ухитрились сменить постельное белье. Кстати, я приехал только через час после звонка. Принимал роды.

– Теперь о стригущем лишае… – начал Родерик.

– А, вы и про это знаете? Да, не повезло детям. У Панталоши, к счастью, стало проходить.

– Как я понимаю, доктор, вы не боитесь назначать сильные препараты, – дружелюбно заметил Родерик.

В кабинете повисла тишина.

– Позвольте узнать, откуда вам в таких подробностях известны мои методы? – подчеркнуто спокойно спросил Уитерс.

– Мне говорил Томас Анкред. – Родерик заметил, что лицо у доктора тотчас вновь порозовело. – А что тут такого?

– Не люблю, когда о моих больных сплетничают. Я было подумал, вы говорили с нашим аптекарем. У меня к нему есть некоторые претензии.

– Вы помните тот вечер, когда детям давали лекарство? Кажется, девятнадцатого, в понедельник. Я не ошибаюсь?

Уитерс пристально на него посмотрел.

– А при чем тут?.. – начал он, но, похоже, передумал. – Да, помню. Почему вас это интересует?

– В тот вечер над сэром Генри бестактно подшутили, и подозрение пало на Панталошу. Рассказывать долго, не буду вас утомлять, скажите только одно: могла она в тот вечер нахулиганить? Я хочу сказать, могла ли физически? То, что по характеру она хулиганка, сомнений не вызывает.

– В котором часу это случилось?

– Предполагается, что она заходила в гостиную во время ужина.

– Исключено. Я приехал в полвосьмого… Одну минутку. – Он порылся в картотеке и извлек еще одну карточку. – Вот! Под моим наблюдением детей взвесили, я определил каждому его дозу и засек время. Панталоше дали лекарство ровно в восемь и тут же уложили в постель. Пока укладывали остальных детей, мы с мисс Эйбл сидели у входа в спальню. Я оставил ей список моих вызовов на ближайшие сутки, чтобы в случае чего она быстро меня нашла. Уехал я уже в десятом часу, и, пока я там был, эта маленькая бандитка никуда не отлучалась, гарантирую. Я сам заходил к детям. Она спала, пульс у нее был в норме – короче, никаких отклонений.

– Тогда Панталоша отпадает, – пробормотал Родерик.

– А что, та хулиганская шутка как-то связана с предметом нашего разговора?

– Не уверен. Тут вообще слишком много разных нелепостей. Если у вас есть время и настроение, могу рассказать.

Уитерс посмотрел на часы.

– В моем распоряжении всего двадцать три минуты. Через полчаса я должен быть у больного, а до этого хочу еще послушать результаты скачек.

– Мне хватит и десяти минут.

– Тогда рассказывайте. Очень интересно, какая может быть связь между хулиганской шуткой, подстроенной в понедельник девятнадцатого, и смертью сэра Генри от гастроэнтерита в ночь с субботы на воскресенье, двадцать пятого. Даже если это полный бред, послушаю с удовольствием.