Текст книги "Ловцы душ (СИ)"
Автор книги: Наталья Загороднева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
33
Это оказалось просто. Не успев сообразить, что именно хочу сотворить, представила, как все присутствующие взмывают в воздух. Комнату огласили возгласы, послышался шум падающих стульев и лавок, и всего мгновение, но все мои экзаменаторы висели в воздухе передо мной. Мои руки развернулись ладонями вверх – я держала всех этих людей, и понимала, что могу швырнуть их о потолок, обрушить на пол, даже расплющить, хлопнув в ладоши.
Мощный удар отбросил меня к стене, и я приложилась так, что, наверное, ненадолго потеряла сознание. Когда стала что-то понимать, увидела склоненные надо мной лица. Не злые, не обиженные. Кто-то смотрел с тревогой, кто – с опаской, кто – улыбался во весь рот. Только Глеб был зол, а колючеглазый потирал виски и выглядел усталым.
– С ума сошла?! – накинулся на меня Борисыч.
Я сжалась в комок на полу и вздрагивала от его громкого шепота.
– Додумалась!
Он негодовал.
– Ладно, Глеб Борисович, успокойся, – произнес гость, подавая мне руку. – Сами виноваты, нужно было объяснить девочке, что можно, а чего нельзя.
Я едва сдерживалась, чтоб не зареветь. А еще лучше – повернуться и уйти из этого дома. Надоело! Проверки эти, загадки... За кого меня принимают? Или пусть уважают и не играют в шпионов или пусть оставят в покое.
– Правильно, – кивнул колючеглазый, – меня, кстати, Алексеем зовут.
– Что правильно? – сквозь зубы поцедила я.
– Думаешь правильно.
Я представила, что на меня надели шлем, как у космонавтов, непроницаемый, глухой. Нечего кому попало в моих мыслях копаться.
– Быстро учишься, – одобрил Алексей.
Глеб пришел в себя и сказал уже мягче:
– Пожалуйста, давай без самодеятельности? Мы не для того тебя прячем, чтоб ты сама показала врагам, где находишься. О себе не думаешь – вспомни, что случилось в Северном.
Теперь до меня дошло, что я натворила. Стало стыдно и страшно. Но, как обычно со мной бывало, не торопилась признавать ошибки:
– А предупредить нельзя было?!
– Да кто ж тебя знал, что ты тут фокусы начнешь показывать! – гаркнул Глеб.
– Можно подумать! Скажите еще, что вы все не ждали от меня демонстрации силы!
– Да мы... – осекся он, а я осмотрелась и увидела, что все смотрят на нас с почтением, как подчиненные на начальство, не встревая в разговор.
– Ну, все, закончим. Что сделано, то сделано,– сдался Глеб. – Давай-ка, присядь за стол. Никто тебя больше проверять не будет.
Мужчины собрались у большого стола, придвинули стулья, расселись. Больше не обращая на меня внимания, принялись обсуждать какие-то технические вопросы, как я поняла, по защите поселка. Алексей сел рядом со мной и, улучив момент, пригнулся, зашептал в ухо:
– А ты молодец. Я думал, не смогу отбить.
Нехитрый комплимент согрел душу.
– Вы тоже молодец, – улыбнулась я ему. – Вон как меня приложили.
– У меня выбора не было, прости, – он виновато улыбнулся в ответ. – Я испугался, что ты и правда размажешь нас по стене.
– Так вы тоже ... экстрасенс? – спросила я и осеклась, – Глупый вопрос. Тут все такие.
– Ну, не все такие сильные.
– А зачем я нужна тогда? Вы вон как хорошо справляетесь.
Он пригнулся ко мне еще ближе.
– Я, конечно, не знаю наверняка, но по сравнению с твоей силой моя – просто мизерная. Только ты необученная. Я присмотрю за тобой, согласна?
– Конечно! – я обрадовалась, схватила Алексея за руку.
Все оглянулись на нас, он приложил палец к губам, мол, слушаем.
– Вот, кстати, Анна, интересно было бы твое мнение, – обратился Глеб – Что скажешь, знают они уже, что ты здесь? Ждать нам гостей?
Я прислушалась к своим ощущениям. Обернулась на Алексея, он покачал головой, мол, ты сможешь, попробуй. Я закрыла глаза и сосредоточилась на тех, кто искал меня. Ловцы...
Представила себе карту, на которой обозначила точкой Белоозерск. Не думала – прислушивалась к ощущениям. Картина представилась мне как с высоты птичьего полета. Селения внизу казались блестящими паутинками – освещенные фонарями дороги соединили их в панно. Вдалеке от Белоозерска раскинулся город – гораздо больше, ярче, мигающий огнями рекламы. Не зная, правильно ли географически представляю я местность, задала себе критерий поиска: где могут быть мои враги? Присмотрелась, вздрогнула: по карте кляксами растекались участки черноты. Где-то большие, где-то пока точками, стремились объединиться, разлиться морем, поглотить все. По телу побежали мурашки. Я поняла – там, где черно, страшно. Там люди убивают на улицах и в пьяных драках, не задумываясь о причинах вспыхнувшей ненависти. Там расстаются влюбленные, не спят ночами дети, а родители, раздражаясь, кричат на них, забывая о любви. Передо мной замелькали кадры, как тогда, с Северным. Похожие друг на друга, угловатые, сутулые, худые, шныряли по подъездам люди с пустыми глазами. Раскидывали в стороны руки, закрывали глаза и искали меня так же, как я ищу их. Я видела их сети. А обычные люди не видели. Сидели по домам, смотрели без интереса скучные телепередачи.
Мне стало очевидно: несколько дней, и в Белоозерск придут. Он хорошо защищен, но это не поможет. Они поймут, что я тут.
С каждым мгновением картинка представлялась мне все четче и понятнее. То, что проснулось от долгого сна, высасывает свет и питает тьму. Обостряются все конфликты, люди склоняются к злобе и ненависти, в них берет верх темная сторона души. Это эпидемия, грозящая перерасти в пандемию, и тогда... Начнется настоящая война, параллельно с той, что уже идет между нами – ловцами и хранителями. Всплыли в памяти древние пророчества: "Спустится с неба король устрашения"... Такое уже бывало в истории земли, и не раз. Две силы сходились в поединке. После него все затихало, прогресс двигал человечество на новые ступени развития, зажигались и гасли звезды, поднимались и тонули острова, взрывались вулканы. Гармония, в которой жизнь человека слишком ничтожна, чтобы ради нее ставить на кон мировой порядок.
Что изменилось сейчас? Со всей четкостью передо мной встало понимание: нет, не Алексею, не Глебу и не всем хранителям вместе предстоит решить исход грядущего столкновения. Ловец пришел по мою душу. Он собрал армию, и она будет расти с каждым днем. Есть армия и у меня. Вот они, стоят рядом, готовые бороться, закрыть, защитить, рискнуть всем ради того, чтобы сохранить меня. Я – их надежда. Их икона. Но... Кто из них завтра закроет глаза навсегда? Глеб, Ваня, Таня, Максим?...
Я задохнулась, вздрогнула, открыла глаза, посмотрела на своих воинов. Каждому заглянула в душу. Нет, ни одного из них не хочу отдать. Не позволю.
Выглядела я, наверное, неважно. Мужчины всматривались в мое лицо, готовые пойти туда, куда скажу, сделать все, что велю. "Это не армия, – подумала я, – это моя семья". Улыбнулась, оперлась о руку Глеба, поднялась, собралась с духом.
– У нас есть время. Не меньше месяца. Мы все успеем. Поселок хорошо защищен, они не знают, что я тут. Будем готовиться, не торопясь.
Пошатнулась от слабости, оперлась на локоть Алексея, машинально посмотрела в его глаза. И поспешно отвела взгляд.
– Я провожу тебя в комнату, – сухо сказал он.
– Да, Ань, тебе нужно отдохнуть, – растерянно сказал Глеб. Похоже, он не ожидал, что я так тяжело перенесу простейший сеанс ясновидения.
Мы с Алексеем прошли мимо жужжащей женскими голосами столовой, мимо комнаты Вани, из которой доносились звуки компьютерной игры, поднялись по лестнице. У порога спальни он придержал меня за руку.
– Что, все так плохо?
Я промолчала.
– Знаю, что плохо. Видел сам. Не стал им говорить. Что думаешь делать?
Я снова посмотрела в его глаза. Он опустил взгляд.
– Ты поможешь мне, Алексей?
Он мрачно кивнул, коротко попрощался и ушел.
Я вошла в темную комнату, не стала включать свет, направилась к окну, где еще недавно рисовала на стекле. Из темноты на меня посмотрела бледная незнакомка с темными прогалами вместо глаз.
– Ну что, подруга, больше откладывать нельзя. Рано, не спорю, но нас никто не спрашивает. Они и стремятся ударить сейчас, пока мы с тобой слабы. И тогда – все...
Отражение молчало. И тут мне не найти поддержки. Впрочем, и не надо. Это только мое дело. В конце концов, чего бояться? Умирать все равно придется, не сейчас, так потом. Да и поверье гласит, что тот, кто умирал понарошку, будет жить долго. А я умирала. И не раз.
34
Мне нечего было собирать. Я стояла у окна без мыслей, без чувств, перебирая в памяти глупые стишки, сами собой возникающие из случайного порядка слов. Все тело онемело, и я совсем не чувствовала холода. Никто не потревожил, не пришел пожелать спокойной ночи. По темному, освещенному одиноким фонарем двору прошли гости – отправились по домам. Значит, заседание окончено. Все переживают, хоть, может и не подают вида. Об этой войне не скажут в новостях, не объявят всеобщую мобилизацию, не поднимут флаги и не грянут «Варшавянку». Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут...
Гнетут. Подгребают под себя мировой порядок. И меня пытались подгрести. Я выкрутилась тогда. А в следующий раз выкручусь? Впрочем, у меня нет выбора.
Поселок засыпал. Гасли огни в домах, и небо в ярких точках звезд становилось все выше и ярче. Изредка лаяли собаки, отмечаясь, что они на посту, чужие там не ходят, а если придут – не поздоровится.
Я зябко повела плечами, подавила зевок. Пора. К воротам подрулила машина, встала с зажженными фарами. Я тихонько спустилась по лестнице, на цыпочках, наощупь прошла по коридору, молясь, чтоб не заскрипела половица и не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Посчастливилось. Вышла в прихожую. В груде одежды нашла свою шубу, на полке – сапоги. Оделась, оглянулась. На глаза набежали слезы. Как же не хочется уходить из этого уютного, родного тепла в мороз и неизвестность. В никуда. И это не метафора. Мне некуда было идти.
Долгие проводы – лишние слезы. Еще немного, и я осталась бы. Резко развернулась, дернула на себя тяжелую дверь, по обычаю не запертую, выскочила в звенящий морозный воздух, пробежала по скрипучим ступенькам и в несколько прыжков была у ворот. С трудом подвинула тяжелый засов, и перед тем, как толкнуть калитку, оглянулась. Милый дом, милый люди. Слишком милые, чтобы остаться.
Алексей предупредительно открыл дверь белой "шестерки", я уселась, коротко скомандовала: "Поехали", и он рванул с места. Всю дорогу до шлагбаума я через силу сглатывала горький противный ком, вставший в горле. Сонный охранник заглянул в окошко, и я непроизвольно провела ладонью перед ним. Его лицо приобрело выражение глубокой задумчивости, глаза уставились куда-то сквозь меня. На негнущихся ногах он подошел к будке, шлагбаум поднялся, мы проехали мимо, оставив его в состоянии, близком к анабиозу.
– Зачем? – укоряющее спросил Алексей.
– Чтоб раньше времени не поднял крик, – спокойно пояснила я.
Он не спросил больше ничего. Едва немного отъехали, я попросила остановиться. Он повиновался.
Я вышла, оглянулась на поселок. Отсюда он был весь как на ладони – дорога шла немного в гору. По рукам побежали мурашки, пальцы закололо, будто в них вонзились иголочки. Я подняла руки, представляя, что держу в них весь Белоозерск и жестом подвинула в сторону. Морозный воздух качнулся, на мгновение раздвоились звезды и месяц, потом снова все встало на место. Я отряхнула руки, скидывая невидимые капли. Оглянулась – Алексей стоял с раскрытым ртом.
– Не спи, замерзнешь, – насмешливо сказала я и пошла в машину. Он потряс головой и двинулся за мной, на ходу оборачиваясь.
Уже в машине, придя в себя, он выдавил:
– Всякое видал, но такого...
Я промолчала. Никак не могла ему объяснить, что меня сподвигло просто так взять и создать мираж – двойник моего Белоозерска, с домами, людьми, шлагбаумом – в двадцати километрах отсюда. А здесь для непосвященного раскинулся глухой непроходимый лес. Посмотрим, сколько времени уйдет у них на то, чтобы понять, как я оказалась в дремучей чащобе и куда потом из нее делась. Следом за машиной поднималось облачко поземки, мгновенно заметающей след. Это оказалось совсем нетрудно, и как-то уже даже привычно.
– Куда едем? – поинтересовался Алексей.
Я пожала плечами.
– Не знаю. Куда хочешь.
И, поплотнее завернувшись в шубку, закрыла глаза и моментально уснула.
Серое утро приветствовало меня гудением клаксонов. Вокруг, насколько хватало взгляда, стояли машины. Из глушителей валили облака пара, стекла покрывал морозный узор. Пробка. Я, еще не проснувшись, зевнула, потянулась, разминая затекшие ноги. Бросила взгляд на Алексея – он выглядел не ахти – под глазами залегли тени, щеки ввалились. Мне стало стыдно, но сонное безразличие подавило этот порыв. Совести хватило только на то, чтобы мельком просчитать длину пробки и включить зеленый свет нашему потоку. Надолго. Пока мы не проедем перекресток. Потом снова зевнула, потянулась и провалилась в дрему. Мне снилась довольно-восхищенная физиономия моего попутчика. А может, и не снилась.
Машина, забуксовав, остановилась. Я разлепила веки. Сначала показалось, что мы снова в Белоозерске – переулочек, частные дома... Однако сообразила, что дома слишком старые и неухоженные. Похоже, все-таки окраина города. Алексей коротко скомандовал: "Приехали!", и вышел из машины. Я тоже выкарабкалась, спросонья не в силах разогнуть спину. На улице распрямилась, выгнулась назад так, что хрустнули позвонки, пошла следом за Лешей в неказистый низенький дом. По крыльцу было страшно подниматься, даром, что три ступеньки. Того и гляди, развалятся прямо под ногами. У самого порога дома пристроилась будочка, под стать домишку. Из нее высунула нос собака породы "дворянка", собралась гавкнуть, но передумала. Вылезла вся, завиляла хвостом и сразу заслужила доверие и похлопывание по грязному загривку.
В доме оказалось чисто и уютно. Из угла на меня уставились печальными глазами лики святых со старых, рукописных икон. Перед ними на цепочке теплилась лампада, и от этого огонька стало особенно тепло и приятно. На окнах выстроились батареи фиалок и коробки с рассадой.
Из дверей, ведущих в глубину дома, вышла пожилая женщина, невысокая, худая, с аккуратно уложенными в пучок седыми волосами. При первом взгляде на нее стало ясно, что они с Алексеем – родственники, причем близкие. Те же колючие глаза, тонкие губы.
– Мама, – улыбнулся Алексей, – это Анна, приюти нас ненадолго?
Она вперилась в меня взглядом, я бесстрашно смотрела прямо, не отводя глаз. Чего мне стесняться? Я ему не любовница, ничего не украла и не собираюсь.
– Нина Максимовна, – протянула мне руку хозяйка.
Я приняла сухую теплую ладошку, и от касания будто током ударило. Непростая мама у Алексея, тоже сильная ведунья. Впрочем, в последние дни я стала как-то забывать, что существуют и обычные люди.
– Практикуете?
– Так, по мелочи, – улыбнулась она. – На хлеб насущный.
Ну-ну, усмехнулась я про себя. Особо и напрягаться не надо – ворожба, гадание, действительно по мелочи: порчу снять, сглаз, то-се. Такая силища и уходит на всякую ерунду.
– Мало интересных случаев, – сокрушенно ответила она. Как видно, подглядывание в чужие мысли у них семейное.
– Будет! – уверила ее я. – Ждите прямо в ближайшие дни.
– Ох, господи, – расстроилась старушка.
– Ничего, справитесь, – скидывая шубку на руки Алексею, ответила я. – Где у вас умыться можно?
– Ой, правда, что это я? – забеспокоилась хозяйка и, забавно семеня ножками в премилых пуховых носках, пошла впереди, показывая дорогу.
После ароматного травяного чая с покупными пряниками я отправила клюющего носом Алексея спать, а сама решила выйти поосмотреться. Хозяйка снабдила меня теплым вязаным шарфом, вложила в карман записку с адресом, чтоб не заблудилась, но не спросила, куда и зачем я направляюсь.
Днем потеплело, снег уже не так хрустел под ногами. Я вышла из калитки, пошла по переулку. Дома смотрели на нас темными разрисованными морозом окнами, будто в них никто и не жил, или они сами по себе тут жили – такие же городские аборигены. Собака увязалась за мной.
– Ну что ж, не дашь заблудиться, – разрешила я.
Обычный переулок. Я в таких бывала по работе – нужно было сделать репортаж о том, как у очередников, прозябающих в бараках, воруют квартиры. И всегда, попадая в полуразвалившиеся, гнилые избенки, слушая стенания хозяев об отсутствии условий для жизни, поражалась стремлению нашего народа к халяве. Вот она, труба, у самого забора идет, подключись и будет тебе счастье. Приложи немного усилий – там поправь, тут подбей, и тебе же приятно будет. Обои поклей веселые, занавески новые повесь, цветочки, опять же, посади. Сделай ванную, туалет в доме. Нет, будут греть воду в ведрах, ходить по нужде на двор, мыться в сенцах, втайне радуясь, что не нужно платить по простыням счетов, но продолжать жаловаться и требовать. Ну да хрен с ними. И их нужно защищать.
"А ведь они первыми встанут против нас, – подумалось. – У зла пряники вкуснее. Вместо христианского "подставь правую щеку" – коварное "а соседу выколю два глаза". Вот в чем разница: что мы можем пообещать за преданность? Чистоту души и самоуважение? А они? Все, что угодно, но за скромную плату. За душу. И многие купятся. Зачем она им, душа? Новая клетка в бетонном скворечнике дороже. А тут пройдут бульдозеры, сравняют с землей стены, поколениями намоленные, построенные руками предков. Но и они – мои люди... Несовершенные, но дети".
Я незаметно вышла к оврагу, в котором извивался узенький замерзший ручеек. По краям его нагромождались старые покрышки, ржавые остовы стиральных машин и холодильников, куски сетки-рабицы, арматура... А ведь там могут гулять дети – неподалеку как раз школа. Сколько людей проходит тут каждый день, видя эту картину, и никто не пришел и не убрал все это безобразие.
Я посмотрела на далеко раскинувшийся впереди город, поежилась, втянула плечи, руки сунула в карманы.
Может, этот мир и не стоит спасения?
Хотя нет... В нем есть Сережа. И малыш, которого хочу назвать сыном.
Достала телефон, включила, нажала на пропущенные вызовы и кнопку соединения.
– Алло! Аня?
– Да.
– Как ты?
– Скучаю.
– Я тоже...
И больше сказать нечего. Сердце разрывалось на куски, в голове стучала мысль: "Кто знает, увидимся ли еще? Но все-таки, какое счастье, что ты есть! Не спрашиваю ни о чем. Знаю, что с тобой все в порядке, не считая тревоги за меня. Стасик не болеет, уже совсем большой, топает по комнатам и разоряет полки шкафов. Лепечет. Говорит "мама", а ты упорно повторяешь: "Папа, папа, скажи, сынок". И я все время с вами, там, Невидимая. Была, есть, и буду".
– Ты уже в городе?– спросил он.
– Да.
– Приедешь?
– Конечно, – ответила я и заметила, что снова плачу.
Уже положив трубку, вспомнила, что не спросила адреса...
35
Я не торопилась вернуться. Не потому, что чувствовала себя неудобно в чужом доме с чужими, по сути, людьми. С того дня, как Максим увез меня, прошло совсем немного времени, но я успела привыкнуть к мысли, что мне нет места нигде – и есть приют в доме каждого хранителя. Причем, не нужно представляться – они сами чуют, кто перед ними.
Я присела на поваленное дерево на краю оврага. Гладила собачонку, доверчиво прильнувшую к моей ноге, и думала. Глеб прав – голову в песок не спрячешь. Охотники, наверняка, уже почувствовали, что я в городе. Так же, как я ощущаю их присутствие. Придет час, и мы столкнемся. Что тогда? Я ни разу не каратистка, оружия нет, да и пользоваться им не умею. Впрочем, уверена, что и в меня стрелять не будут. Им нужно вынуть из меня силу. Честно говоря, я, может, и сама с радостью переложила бы это бремя на чьи-то плечи, покрепче, чем мои, но странное упрямство твердило, что я должна сама пройти этот путь. И что? Меня, неопытную неумеху, поймают, скрутят, будут пытать – а потом? Конечно, я не справлюсь с такой армией, в лучшем случае погибну, в худшем стану бесчувственной куклой в руках злобных сектантов и колдунов. Мда, перспектива...
Бежать? Не поможет. Ловцы будут преследовать меня по пятам, а, получив такую мощную подпитку, как пресловутый киселеобразный монстр, устроят настоящий конец света. Хранителей уничтожат. Сомневающихся перетащат на свою сторону... Стоп! Что-то такое припоминается... Взорванные церкви, распятые попы, сожженные иконы... Это было уже, более того, я сама видела все эти события. Низенький толстячок, картаво выкрикивающий колдовские заклятия под видом бессмысленных призывов к борьбе... Трудно назвать его по имени. Мне – сегодняшней с детства внушали к нему уважение и слепое поклонение. А мне же, стоящей в толпе перед ним, толкающим пламенную речь, он был врагом. Я смотрела не на него – сквозь, и видела силу, питающую его истинные устремления.
На лбу выступил холодный пот, несмотря на мороз, – признак того, что я снова влезла куда-то далеко. Жутко захотелось курить. Причем, крепкие папиросы. Даже руки задрожали.
Тогда тоже было холодно. Тонкая кожаная куртка не грела. Короткие темные волосы – крашеные басмой, – перехваченные красной косынкой, не прикрывали шею, за воротник падали колкие снежинки. Безликая, такая как все. Незаметная в толпе. Карман оттягивал тяжелый пистолет. Браунинг. Почему я выбрала оружие? Почему не ударила сама?.. Да, за ним стоял крепкий коренастый мужик с абсолютно черными глазами. Его руки едва заметно шевелились, под ногами застывших в немом восхищении людей стлался грязно-серый туман. Они его не видели. Так вот почему я не убила вождя. Я целилась не в него. Затем передала пистолет стоявшей рядом не5приметной женщине и внушила ей мысль о том, что она, не я, стреляла. Сама же развернулась и ушла, не стала дожидаться, пока очнется противник.
Как я умерла тогда?... Интересно... Но пока не помню. Может, позже.
Так это что же, моя работа – из жизни в жизнь подчищать тех, кто нарушает баланс? Причем не рядовых – с ними успешно справляются "подчиненные". Моя задача – иерархи. Верхушка пирамиды.
Это многое проясняет. Итак, нужно понять, где искать того, кто управляет всей этой когортой. Всего один. Один на один. Он и я. И в этот раз – никакого оружия.
Я сама – оружие. Страшное, смертоносное, и неотвратимое. Причем, не убиваю. Я могу вынуть душу. Могу встряхнуть ее и вытащить из глубин то, что убьет чище и вернее, чем пистолет. Совесть. Так просто и гениально. Пока есть душа, совесть поддерживает в ней баланс сил.
Если бы знать, что умею, и как это делается... И тогда, стоит мне встретить врага...
Неожиданно для самой себя я резко вскинула руки, будто отбивая мяч. Казалось, ничего не произошло, но на другой стороне оврага покачнулось и повалилось огромное дерево, безуспешно цепляясь корявыми ветвями за растущие рядом ели. Я повернула руки к себе, посмотрела на них, словно они не мои. Руки как руки – бугры, линии... Я сжала ладони в кулаки и вгляделась в невольную жертву моего эксперимента. Странно – мне показалось, дерево живое, его оголенные корни топорщились из земли, а само оно не было сломано, просто упало. Я воровато огляделась вокруг, снова взглянула на руки, развернула их, как тогда, но теперь потянула дерево к себе. Оно с громким скрипом поднялось, кряхтя и постанывая, вернулось на свое место. Я прижала его к земле легким пассом. Полюбовалась на свершенное чудо, осталась довольна. Ничто не выдавало недавнего падения. Даже ветки оказались целыми. Я еще раз оглянулась, махнула руками, с земли поднялось снежное облако, осело на ветвях. Потерла ладони, засунула руки в карманы и пошла к дому Алексея. Собака осталась сидеть у оврага и даже не обернулась мне вслед.
Я шла по переулку и испытывала неожиданное веселье. Я показала им, что овладеваю своей силой, учусь использовать ее. Душа пела от внутренней свободы. Я могу все! Даже летать! Почему-то в этом была совершенно уверена, и, единственное, почему не захотела сделать этого тотчас же – чтобы не светить район, где могу пробыть еще какое-то время. До вечера они меня не найдут. А дальше нужно снова уходить.
Алексей ждал меня у калитки. Он выспался, но был зол и подавлен.
– Тебя же просили – без самодеятельности!– укоризненно сказал он вместо приветствия.
– Я не люблю убегать, – весело ответила я, – люблю догонять. Пусть теперь они меня боятся.
– Не рано ли? – усомнился он.
– Двум смертям не бывать, одной не миновать!
– Дура ты, – коротко ответил он и, развернувшись, пошел в дом.
Эти слова, как пощечина, привели меня в чувство. Веселье схлынуло, будто его и не бывало. Мимо протрусила собака, забралась в будку и не высовывалась. Наверное, тоже решила, что я дура.
А ведь он прав. Раздухарилась, называется. Глеб сейчас места себе не находит, рвет и мечет, тетя Маша пьет корвалол, а половина белоозерцев костерят себя последними словами за то, что спали ночью, когда я ушла одна, навстречу целой армии ловцов. И дело даже не в том, что я могу погибнуть глупо и бесславно. Что мне терять? Не нажила ни семьи, ни дела, ради которого стоило жить. А они, не обладая и сотой доли моих возможностей, готовы умереть за идею. За то, чтобы их дети росли на чистой земле, чтобы не гибли целые народы по капризу взбалмошных политиков. Чтобы люди не разучились любить и верить. Я уж молчу про то, что нужна им просто как знамя, как путеводная звезда. А звезда схватила звездную болезнь... Забавляется лесоповалом, не думая, что вскоре район оцепят охотники и вычислят этот дом. А в нем, между прочим, мама Алексея. И она ему куда дороже, чем я. А ведь и он пошел на побег ради того, чтобы дать мне еще немного времени. И увести врагов от родного поселка.
В дом я вошла с красными, заплаканными глазами, шмыгая носом. Нина Максимовна, увидев такое мое состояние, всплеснула руками:
– Это что еще такое? Ты чего это расклеилась?
Вынув из кармана носовой платок, по-матерински вытерла мои щеки, от чего слезы полились с новой силой.
– Я не могу-у-у,– выла я. – Это все неправда, неправда!
Женщина обняла меня, похлопывала по спине, приговаривая:
– Ну-ну, детка, ничего не поделаешь, судьба твоя такая. Тяжело тебе, понимаю, но ведь и ты не одна. Нас вон сколько – и все верим. А против веры ни одна гадость не выстоит. Она ж из души, вера. Этим и отличаемся от обычных-то. Они живут под потолочком, а мы – под самыми небесами. И бояться не нужно, оно все внутри тебя, только поверь.
Я потихоньку успокаивалась под ее негромкий наговор, на сердце становилось легче, я крепко обняла худенькую старушку, шепнула в ухо:
– Спасибо вам.
– Давай-ка, отдохнешь, Анечка?
Я кивнула, разделась, прошла в небольшую комнатку, уставленную старой, потертой мебелью, пропахшую ладаном и душистым мылом, улеглась на диван, устланный лоскутным одеялом, и только тогда поняла, что жутко устала. Нина Максимовна принесла в кружке теплое молоко с медом и еще чем-то пахнущим травами и летом, кусок теплого хлеба. Я с благодарностью приняла еду, перекусила и, едва опустившись на подушку, уснула. Напоследок подумала, что Алексей, как бы ни сердился, а прекрасно справляется с ролью защитника и соратника. Я усну, а он будет держать морок вокруг дома, чтоб не увидели те, кто придет по моему следу.
И еще подумала, что, наверное, все правильно сделала.
