Текст книги "Русская фэнтези 2011"

Автор книги: Наталья Колесова

Соавторы: Максим Далин,Инна Живетьева,Юлия Остапенко,Александр Сивинских,Юстина Южная,Артем Белоглазов,Лора Андронова,Людмила Коротич,Лариса Рябова,Юлия Чернова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Последние слова он проронил не то с грустью, не то с гордостью – словно ему большая удача пришла. Джаредина слушала и в толк взять не могла, как этакая животина, способная ей хребет переломить одним ударом, радуется и гордится, что она, крестьянская девушка Джаредина, сумела его одолеть. Да не просто так одолеть, а в небе – в его, дракона, собственной вотчине, где он единственный князь, владыка солнца, дождя и туч.

Много чего хотела она у него спросить, много о чем поспорить, но вместо этого сказала то, что душу ей грызло уже много недель:

– Мне все равно, как ты станешь меня звать. Ты, безжалостная зверюга, поля жег, людей пугал, скотину воровал, да еще и невинную девицу жизни лишил. После такого ни слушать тебя, ни идти с тобой я не стану.

И руки на груди сложила крестом – отгородилась. Теперь пусть хоть убьет, все равно.

Но дракон только мордой помотал, словно сил уже не было вталдычивать глупой девке очевидные истины.

– Ты, – рыкнул сердито, – всему веришь, что люди болтают? Про тебя, что ли, мало сплетничали в родной деревне? Да, поля жег – чтоб поверили, что вправду меня видали, чтобы весть до вашей столицы долетела! Да, пугал – а на что вы, людишки, еще сдались? И овец воровал – а жрать мне что прикажешь, любезная? Вот только девок не таскал, бабьего визгу не люблю. Да и смрадная она, человечина. А кроме того, я же и сам наполовину своей сущности – такой, как вы. Что ж ты, за совсем дикую тварь меня держишь, чтобы я себе подобных поедал? Хотя, – добавил он тише, – вы, люди, частенько так и делаете.

Джаредина не знала, что на это и сказать.

– Если так, – проговорила она наконец, – если правда ты понимаешь, что такое мы, люди, – зачем же ты с нами так бессердечен? Зачем владетеля моего позорил… и за мной увязался…

Он чуть повернул черную морду, словно позволяя ей лучше увидеть себя, всмотреться внимательней. И она вдруг увидела его – всего… длинного гибкого зверя, свернувшегося на поляне среди стройных спокойных сосен. Зеленая грива колыхнулась вокруг лба волной, точно волосы, взлохмаченные ветром.

– Полетишь со мной, – сказал дракон хрипловато, – расскажу. Все расскажу. Ну… полетишь?

Он не дразнил ее больше и не высмеивал. Он просил.

Джаредина тяжко-тяжко вздохнула и пожала плечами.

В путь тронулись не сразу. Сперва надо было подкрепить силы, обоими потраченные на недавнюю битву в небе. Дракон взмахнул крыльями, оторвался от поляны и скрылся за деревьями, а Джаредина, пользуясь предоставленным одиночеством, собрала хворост, развела костер, разделась и высушила мокрое до нитки платье. Как раз когда назад облачалась, в верхушках сосен зашумело, и тень упала на поляну, обдавая холодком. Дракон приземлился и шмякнул перед ней задушенную курицу, которую принес в когтях.

– Морду хоть оближи, – сказала Джаредина, глядя на него с укоризной. – А то вся пасть в овечьей шерсти.

Дракон ухмыльнулся и провел по носу огромным красным языком, раздвоенным на конце.

Джаредина ощипала драконью добычу, не спрашивая, где тот ее взял, целиком поджарила на костре (ножа, чтобы тушку разделать, у нее не было), подкрепилась, потом отряхнула руки и сказала:

– Ну? Теперь-то что?

И он молча протянул ей крыло.

На сей раз они летели куда ниже, тише и медленней, чем прежде. С земли летящего дракона, верно, можно было принять за большую хищную птицу, неторопливо реющую в своих охотничьих угодьях. Джаредина сидела прямо, подогнув ноги и сжав коленями мускулистые лоснящиеся бока, и руки ее, державшие драконью гриву, лежали спокойно, не пытаясь им править, точно ослом упрямым. Дракон летел, куда хотел, и она знала теперь, что по первому ее приказу он спустится наземь, а оттого и не торопила его. Любопытно ей было, что ж это такое он вознамерился ей показать.

Джаредина, дочь мельника Гуса, мира никогда не видала. Для нее и путешествие по реке до столицы Семи Долин было немыслимо громадным приключением, которого она не так чтобы сильно жаждала. Но Семь Долин, как видела она теперь, были лишь крошечной частью мира, лежавшего вокруг – и под ней. Родной край давно остался позади, и теперь они летели над равниной, покрытой густым, непролазным лесом – куда там черной чаще над Горбатым перевалом! Лишь кое-где виднелись проплешины вырубленного леса, на которых ютились деревушки, выстроенные из деревянных домиков, и от одной деревушки к другой тоненькой полосочкой тянулись дороги: ни дать ни взять – бусины, нанизанные на нитку и увенчавшие чью-то волосатую голову. Потом лес стал редеть, а там и вовсе кончился; дальше лежала бурая степь, точно голый лист теста, заготовленный для печи, и изредка вспенивало ее то стадо диких коней, галопом несущихся вместе с ветром, то созвездие красных огоньков, в которых угадывались скученные костры. А еще дальше долетели они до края, утыканного скалистыми холмами, точно ежиная спинка – иголками. Ни людей, ни зверья здесь видно не было, зато слышно было, даже на такой высоте, как грохочут водопады речушек, перекатывающихся через камни и разлетающихся брызгами в бесчисленных озерцах.

Дракон рассказывал Джаредине обо всех этих местах. Она не расспрашивала – он сам.

– Вон там, – говорил, указывая головой, словно Джаредина сама не видела, – Щетинистая Падь, самый лесистый край по эту стороны от Льдистого моря. Еще лет сто назад люди там жили на деревьях, точно белки, а потом повадились рубить лес и продавать его южнее, в ваше княжество. И трон твоего князя, и скамья в самом захудалом трактире, и детские игрушки-неваляшки – все выстругано из этого дерева. Нет в этом краю ни пахарей, ни скотоводов, ни певцов, ни продажных девок – одни только лесорубы с плотниками. И чаща вокруг них – как стена. И никто не знает всей правды, что происходит там, за стеной этой, в их запертом мире…

А это – Раскатанная Пустошь. Прозвана так оттого, что когда-то стояло тут могучее царство, сильней и славней которого не было на земле. А потом пришла страшная засуха, выжгла людям нутро, выпалила землю, кору с деревьев пообдирала, опустошила каждый колодец… Все живое здесь умерло, а что не умерло – бежало прочь. За долгие века ветра сровняли город с землей, намели праха, нарастили сухой травы. И ходят теперь тут только дикие кони, потомки тех, на ком когда-то господа этих мест разъезжали, и бродят дикие племена, потомки тех, кто некогда был господами. И есть легенда, что однажды они отроют свой город и снова станут самыми великими на земле.

А там, гляди, – Долина Сотни Ручьев. Вода там такая быстрая и холодная, что даже рыба в ней не живет. Но если кому удастся нырнуть и зачерпнуть пригоршню камня со дна, то будут в этой пригоршне алмазы, обкатанные водным потоком до гладких шариков. И еще – вами, людьми, столь любимое золото…

Он рассказывал и рассказывал, и голос его гудел у нее в голове, и внутри, подле самого сердца. Джаредина не сразу поняла, что он говорит с ней не голосом, не хриплым своим звериным рыканьем, а как тогда, на корабле – прямо в душу ей шепчет своей душой. Она вдруг испугалась – не верила все-таки ему, уж больно добреньким стал сказываться. Да к тому же и послана она была за ним не для того, чтобы выслушивать побасенки…

– А дальше, – все пел и пел он ей в душу, – далеко, за морем, есть такие края, о каких ты даже в былинах не слышала. Там есть озера цветов, что колышутся на ветру, набегая волнами на берег, и если спустить на это озеро лодку, то она побежит так же споро, как если бы плавала по воде. Есть города в глубоких пещерах, выстроенные из чистого серебра, и стены дворцов отполированы так, что глядеться в них можно, как в зеркало. Я тебе все это покажу… весь мир…

– Ну хватит! – сказала вдруг Джаредина и, привычным уже движением намотав его гриву на запястья, потянула изо всех сил. – Довольно голову мне морочить! Садись!

Дракон не стал артачиться и тотчас покорно спикировал вниз, на вершину невысокого холмика, поросшего мягкой золотистой травой. В траве, перепархивая с одного громадного цветка на другой, играли ярко-синие бабочки.

– Тебе что-то надобно от меня, – теперь она не спрашивала, а требовательно утверждала. – Для того ты крутился вокруг Клеменса, поджигая поля, для того вызволил меня из Рубелевой башни. Для того мед мне тут в уши льешь, точно заправский менестрель. Да только я не дура! На что соблазнить меня хочешь, ты, пакостливая и хитрая скотина? Пока не скажешь всю правду, как есть – вот ни с места отсюда не двинусь!

Дракон выдохнул, и пламя, рванувшись коротко из приоткрывшейся пасти, выжгло в траве длинную черную плешь, обугленные бабочки попадали на траву невесомыми хлопьями пепла.

– И нечего меня стращать, – предупредила Джаредина и для пущей острастки еще раз посильнее дернула его за гриву. – Не из пугливых!

– Вижу, – прогудел дракон. – Вижу, что не из пугливых, девушка. Оттого и подумал, что они тебя примут.

– Да кто примет-то?

– Сородичи мои… драконье племя на Ржавом Острове.

Хорошо, что Джаредина все еще верхом на нем сидела – так он хоть не увидел, как она рот разинула.

– Да как же… – выдавила она. – Ты что же, решил, что я с тобой в твое логово отправляюсь? Зверушкой твоей на привязи буду до скончания веков? Знаю я, как вы, драконы, к нам, людям, относитесь!

– И ничего ты не знаешь, – раздраженно ответил тот и тряхнулся весь, точно мокрый пес, выбравшийся из воды. – Слезь! Я человеком обернусь.

Джаредина вмиг оказалась на земле. Крутанулась на месте – а он уже и стоит перед ней, высокий, ладный, с русыми волосами, небрежно взъерошенными надолбом, с затаенной хитрецой болотно-зеленых глаз, с бледными пятнышками веснушек на носу. И одетый! Вот боги знают отчего, а тут Джаредина сильней всего удивилась.

– Что, – скаля свои ровные белые зубы, ухмыльнулся тот, – красавчик?

Она только фыркнула.

– На меня твои чары не действуют, забыл, что ли?

– Да я и без чар вроде бы ничего, – обиделся дракон. – Мы ведь, драконы, в людском облике страсть как собой хороши. Нечеловеческая красота – слыхивала про такое?

– Губы у тебя больно пухлые, – заявила Джаредина. – Как у девки. Глянуть противно.

Дракон снова вздохнул и безнадежно покачал головой.

– Мне иногда чудится, ты на меня так ощериваешься из-за того только, что считаешь себя драконоборицей. А помнишь, что я тебе сказал? Люди не все знают.

– Люди, по-твоему, вообще сошки гнилые. Почему я тебе верить должна?

– А тебе разве не понравилось со мною летать? – спросил он вдруг, и Джаредина нахмурилась.

– Это ты к чему? И при чем тут это вообще?!

Он сел на землю, рядом с полоской им же выжженной травы, подцепил пальцем клок пепла, зависший на уцелевшем стебле.

– Есть легенда, – сказал, разглядывая этот клок, – у нас, у драконов. Вскоре после сотворения мира Драгобарр, главный драконий бог, надумал избрать себе возлюбленную из созданий, им порожденных. Долго выбирал он, долго присматривался, пока не остались самые лучшие. Было их трое: змея, птица и человеческая женщина. С каждой из них Драгобарр разделил ложе, и от союзов этих родилось три новых племени. От змеи родились ящерицы, в ваших краях они теперь все сплошь выродились и стали не длиннее ладони, но на востоке есть острова, где живут еще прямые потомки тех ящериц, и так они велики, что ни один дом на твоей родине такую бы не вместил. От союза с птицей родились крылатые фурии, их никогда не бывало в этих местах, они обосновались на севере, и нет в тех краях тварей сильнее и злее. А от союза с женщиной на свет родились драконы. Единственные из прямых наследников Драгобарра, наделенные разумом.

– Сказки, – сказала Джаредина, но не очень-то уверенно это прозвучало. Ибо что, как не сказочное диво, сидело перед ней в траве, рассеянно теребя пепел костра, разожженного его же дыханием?

– Для вас, людей, может, и сказки. Только даже вы знаете, что каждый дракон умеет оборачиваться человеком. Некоторые из нас людьми рождаются – если матерью его станет не драконица, а человеческая женщина. Мы же и в истинном своем облике, и в оборотном к соитию способны…

И лукаво глянул на нее, но Джаредина только зубы покрепче сжала. Не проймет!

– Так ты, стало быть, ненавидишь своих собственных кровных родичей. Хорош, нечего сказать!

– Да было бы за что любить вас. Было время, незапамятное, но было, когда мы жили с вами в мире. Хотели вместе вознести оба наши племени к великому процветанию! Да только людям оно не надо. Людям надо одно только золото. А мы его, как на зло, на дух не выносим. Так Драгобарр решил, для того, чтобы мы не забывали, что несмотря на все наше родство и способность становиться, как вы, – мы все же иные. И всякий дракон, который, польстившись на суетные блага человеческого существования, решал навек остаться в облике человека, обречен был жить в нищете, потому что не мог тронуть золота. А без золота человечишке не протянуть, и уж всяко – не насладиться людским бытием.

И так вот оно пошло… раззнакомились мы с вами совсем. А потом и вовсе вы про нас стали байки слагать, дескать, мы звери лютые, у которых одна забота – только б вашего брата побольше сожрать. Да и наш брат не лыком шит! На каждое ваше копье у нас ряд острых зубов сыщется. Так и стали мы врагами, и кто теперь из людей дракона в небе увидит – сразу ор поднимает и в колокол бежит звонить, точно на пожаре. Боятся… и тем смешны. А стоит оборотиться человеком, примерить вашу собственную шкуру – и как шелковые делаетесь! Враз все обиды забываете, так и стелетесь, в друзья набиваетесь по гроб жизни… до тех пор только, пока не узнаете, кто ваш новый дружочек взаправду есть.

И такая обида прозвучала в его приглушенном голосе, что Джаредине на миг стало жалко его. Но потом вспомнила, как он бесчинствовал в Холлхалле, и перестала жалеть.

– Если ты хочешь, – сказала она, – чтоб тебя по-людски привечали, то и вести себя тоже надобно по-людски.

Дракон зло посмотрел на нее, сверкнул глазищами. Джаредина только теперь увидела, что зрачки у него так и остались змеиными, длинными. Словно он хоть и обернулся, а не до конца – того и гляди, жаром на траву снова дыхнет.

– Я вот стараюсь с тобой по-людски. А толку?! Так на меня окрысилась, словно это я тебя в цепях вез, в вонючем трюме гноил и с голоду чуть подохнуть не дал! Ладно, хотела правду, слушай: у нас в гнездовище говорят, что людишки суть дерьмо, какое и лапами противно месить. Да только я не верил. Решил сам убедиться, так ли вы вправду плохи. И улетел из гнездовища на юг, туда, где ваше племя укоренилось. Сперва еще на что-то надеялся… а потом, как походил меж вас, посмотрел, послушал… да и на своей шкуре кой-чего испытал…

– Кто же тебя мог обидеть, если в тебя всякий, только раз глянув, влюбляется без памяти?

– Да в том-то и дело. Влюбляясь без памяти, вы, люди, на любую подлость становитесь способны. Это ж уму непостижимо, что вы творить начинаете, когда не чуете за собой никакого ответа, никакой вины. А стоит разум ваш отпустить, чуть только стряхнете морок – тут же голосите: ах, колдун, мерзкий злодей, во что втравил, душу загубил! А что души-то там и было на грош, оттого и загубить себя дала так легко… это ни одному на ум не придет.

Джаредина смолчала. Правду сказать, владетель Эльдак с его женщинами и до прихода колдуна был не ахти каким подарком – и для крестьян своих, и для домочадцев, и для соседей… Но все же не могла Джаредина верить тому, что лживые драконьи уста говорили. Не могла и не хотела.

– Ты, должно быть, мало летал, – заговорила она после неловкого молчания. – Мало летал еще и видел мало…

– Где я летал, я тебе показал. Верней, только начал показывать – ты и сотой части еще не видела. А долго ли… По вашему человечьему времени выйдет – лет пятьдесят. И хоть ваш век короток, а на многое успеешь насмотреться.

Джаредина лишь головой покачала, не в силах справиться с изумлением. Молодой мужчина, сидевший перед ней, был лет двадцати пяти от силы, и в глазах его, когда он был в добром духе, искрилось почти мальчишеское озорство. А когда не в духе – столько злобы горело, сколько и впрямь за полвека не накопишь…

– Я уж думал, что пора мне домой возвращаться. К своим… Покаяться перед старейшинами, сказать – правы вы были во всем, а я дурак. Но тут откуда ни возьмись – ты объявилась! Такие рождаются средь людей раз в драконье поколение, и встретить вас – большая удача. Такие, как ты, наездники – это крупицы человеческой памяти о тех временах, когда мы с вами были родней и жили как родня. В вас нет страха и нет раболепия – вы нам равные, ибо так же, как мы, созданы Драгобарром. И уж коли средь вас он выбрал себе жену, стало быть, что-то в вас доброе все же есть…

Он примолк, сжал руку, с сухим треском кроша прах в кулаке. И Джаредина вдруг поняла, что ухо ее, обычное человеческое ухо, никак не могло бы разобрать этот хруст – слишком тонок он был, слишком тих.

Она просто слышала то же, что он.

– И вот я хочу, чтобы ты полетела со мной, – сказал дракон и поглядел ей прямо в глаза. – Чтобы они тебя тоже увидели и… тоже вспомнили, какими мы все были когда-то. Что мы были ровней. И как знать…

Он не договорил, но было за этим «как знать», оброненным вскользь, что-то такое огромное и великое, что у Джаредины дух захватило. Нет, она вообразить себе не могла, о чем он толкует, – куда ей, необразованной сельской девке, у нее и воображения-то не было ни на грош. Но он знал, и она нутром чуяла то, чтоон знает, во что верит.

– Как зовут тебя? – спросила она. Странно, и на что бы ей это? До сей поры именовала его про себя «драконом», а вслух – «зверюгой», того и довольно было.

Дракон усмехнулся.

– Ты не выговоришь. У вас, у людей, языки больно коротки – чтоб драконье имя вымолвить, его пришлось бы в три узла завязать. Но когда я средь вас хожу, вы меня зовете Дженсеном. Оно отчасти созвучно.

– А я Джаредина, Гуса-мельника дочь.

Он поглядел на нее серьезно и кивнул:

– Я знаю.

И она уже тогда поняла, что ему не откажет.

Путь от Долины Сотни Ручьев, где они сделали этот привал, до Ржавого Острова, на котором гнездилось драконье племя, был долог. Дракон сразу так и сказал Джаредине – не стал врать и юлить, мол, дивная прогулочка предстоит, на солнышке с ветерком.

– Одежонку тебе потеплей надо, – сказал, окинув ее с головы до ног строгим взглядом. Отчего-то, когда он вот так на нее смотрел, будучи в своем драконьем обличье, ей это нипочем было. Но когда глаза его становились из золотистых зелеными, и мягкая белая кожа сменяла черную чешую, и грива гибких игл превращалась в короткие русые локоны – тогда его пристальный взгляд ей было ох как непросто снести. Может, оттого, что вспоминала, как бесчинствовал он в Холлхалле. Тем его поступкам Джаредина до сих пор не видела оправдания.

Однако насчет одежонки он был прав. Предложил ей помощь, но Джаредина уперлась, чтобы и думать не смел. Они за час долетели до обжитого края, сплошь усыпанного разбросанными хуторами. На один из этих хуторов Джаредина и направилась, крепко-накрепко приказав дракону дожидаться ее в лесу, носа из-за деревьев не совать. На хуторе поклонилась хозяевам в ноги и, хоть местного языка и не знала, сумела как-то объяснить, что ей нужно и что она готова за это работать. На уединенных хозяйствах рабочие руки всегда пригодятся, а тут как раз подоспела жатва, так что всю следующую седмицу Джаредина срезала с поля тугие колосья и увязывала их плотными тюками, которые потом сама же и волокла в амбар. Хозяева остались ею довольны, и Джаредина получила в награду овечий тулуп с хозяинова плеча – старенький, проеденный молью, но крепкий и теплый. Джаредина ушла, как и пришла, с поклоном и учтивыми словами благодарности. Идя к лесу, в душе тревожилась, не сбежала ли без нее непутевая зверюга, не натворила ли в окрестностях каких бед. Но ничуть не бывало – дракон валялся кверху брюхом у лесного озерца, вылизывал себе шею, жмурился на солнышке и изнывал от безделья.

– Явилась! – громыхнул он, едва завидев свою наездницу. – Я уж думал, понравилось тебе батрачить, насовсем тут остаться задумала.

Джаредина в ответ распахнула руки, показывая ему надетый тулупчик. Дракон глянул без одобрения.

– Да я бы только рыкнул над ухом у хозяина твоего, он бы мигом к ногам твоим все свои богатства свалил, только б живу быть.

– Это потому что ты дикий зверь, – огрызнулась Джаредина, ни дать ни взять – сама прорычала. Уж больно озлилась под его ленивым и сонным взглядом – мало того что бездельничал, так еще и ей пеняет! – А я отродясь не грабила и не воровала. И впредь не желаю. Ну, полетели, что ль?

Дракон перевалился с боку на лапы, ворча, а она уже вскарабкалась на него по крылу, уселась привычно, уцепилась. И полетели.

Прежде чем они достигли границ обитаемого мира, не раз еще приземлялись. На земле расставались на время: дракон охотился (Джаредина заставила его пообещать, что жрать станет только лесное зверье, а людям на глаза постарается не показываться и уж тем паче не воровать у них скот), а Джаредина шла в ближнюю деревню или поместье и брала любую работу, какую ей предлагали и с которой могли управиться ее сильные крестьянские руки. За это получала еду и кров, иногда и с собой что-то давали, и вскоре обзавелась она, кроме овечьего тулупчика, парой крепких башмаков, шерстяными чулками, теплым плащом и небольшим кухонным ножом. Нож ей был особенно надобен – дракон без труда поймал бы для нее в лесу кролика или дикую утку, да только не со шкуркой же и с перьями их жевать. С тех пор как раздобыла нож, спускаться в людных местах стали реже. Джаредина запасала мяса и лесных ягод впрок и иногда ела прямо в небе, «в седле», безо всякого страха отпуская драконью гриву и держась за него только крепко сжатыми коленями. Она отчего-то знала, что, даже если порыв коварного ветра толкнет в спину и она соскользнет, ее дракон не даст ей упасть.

Хотя когда это она стала о нем думать как о своемдраконе?.. Джаредина по-прежнему не очень-то ему верила и с большим подозрением слушала его сладкие речи, на которые он и впрямь был большой мастер. Порой вечерами, когда они спускались на ночлег, дракон (чаще в зверином своем обличье, чем в человечьем; оборачиваться человеком он, как она уже поняла, не очень любил) укладывался возле уютно полыхающего костерка, разожженного его собственным дыханием, свивал кольцами хвост и вылизывал чешую красным раздвоенным языком, счищая с нее пыль и грязь долгого дня пути – ну ни дать ни взять огромный кот, разомлевший после сытного ужина. Джаредина сидела по другую сторону костра и глядела на него, и чем больше глядела, тем сильнее дивилась, отчего он так долго казался ей черным. Его чешуя на самом деле более всего напоминала зеркало – и не понять было, то ли от рождения такова, то ли это верткий язык дракона отполировал ее до слепящего блеска. Каждая чешуйка в сумерках казалась матово блестящим камешком, но когда на нее падали солнечные лучи, или пламя костра, или свет, отраженный озерной водой, то она переливалась всеми цветами радуги, вспыхивая то алым, то бирюзовым, то оранжевым, то лиловым… А стоило дракону шевельнуться, и целое море разноцветных огней заревом проходило по его удивительной плоти. Огоньки вспыхивали один за другим, точно сполохи праздничного фейерверка – Джаредина однажды такой видала, когда в Холлхалле Эльдак выдавал замуж старшую дочь, и в тот вечер сияние небесных огней было видно даже в деревне… А когда костер гас и дракон, вытянувшись, засыпал, то в лунную ночь его чешуя покрывалась тонким налетом серебряного сияния, а в крупных пластинах на широкой гладкой спине отчетливо отражались звезды.

Джаредина глядела на него, и чем больше глядела, тем трудней ей было оторвать от него взгляд. Он был… она и сама не знала, каким он был. Только с каждой ночью ей все меньшего труда стоило подползти к нему под широкое горячее крыло, прижаться к тихо вздымающемуся боку и уснуть в окружении силы, тепла, тишины и покоя, какого она отродясь не ведала.

Наконец они достигли большой воды. То, что земляки Джаредины звали Льдистым морем, было, по словам дракона, куда больше, чем морем. Оно не было заполненным котлованом в бескрайней суше, напротив, это суша была всего только островом среди бесконечного царства воды. День еще им встречались отмели и островки, кое-где населенные горными козами, морскими котиками и большими хищными чайками. На одном островке Джаредина углядела даже крохотный домик – хижину отшельника, заброшенного сюда жестокой судьбой. Попросила Дженсена спуститься ниже – как знать, может, помощь нужна бедняге? Но бородатый мужик, точивший гарпун у порога хижины, вскочил на ноги и погрозил им, гневно крича, так что с тем они и улетели. Ночевать сели на отвесной скале, в которой обнаружился крохотный грот – как раз такой, чтобы оба могли в нем укрыться, тесно вжавшись друг в друга. А наутро дракон сказал:

– Это последняя обитаемая земля отсюда и до Ржавого Острова. Через двести верст к северу начинаются владения фурий, туда даже старые драконы летают с опаской. Так что мы с тобой заберем восточнее, обогнем их край. Выйдет крюк, и, как знать, может, даже отмели никакой на этом пути не найдется. Я могу долго лететь без отдыха и без сна, неделю, две. Ты так сможешь?

Неделю, две… Над бушующими серыми волнами, под низким угрюмым небом, сквозь тучи и дождь, сквозь ревущую стихию, способную в один миг завертеть и поглотить могучий корабль… На драконе верхом.

Джаредина пожала плечами.

– Еды у меня вдоволь, – сказала она, показав ему туго набитую котомку, перекинутую через плечо. – А если я усну, ты ведь почуешь и не дашь мне упасть.

Он посмотрел на нее, выгнув шею – долгим, бесконечным взглядом немигающих золотых глаз. И вдруг, высунув самый кончик раздвоенного языка, осторожно лизнул ей запястье.

Путь был труден. Ох, до чего ж труден – знать бы заранее… а и знала бы – разве бы отказалась? Дождь (а когда поднимались повыше, спасаясь от бушующего на море шторма, то и мокрый снег) заливал за шиворот, мерзко скапливаясь в башмаках, так что Джаредина в конце концов их стащила и запихнула в котомку, а пятки грела, крепко прижимая их к теплому телу дракона. Чахлый тулупчик с плащом едва защищали от пронизывающего ветра и холода, иней скапливался на ресницах, так что большую часть полета Джаредина лежала, распластавшись на спине у дракона и всем телом жадно впитывая его внутренний жар. Мясо в ее котомке до того смерзлось, что она не могла откусить его и, отковырнув полоску ножом, сосала, как в детстве – сосульку, отломанную украдкой со стрехи. Дракон тревожился за нее, то и дело изгибался, силясь заглянуть себе на загривок, кричал, перекрывая бурю: «Как ты там?», и она отвечала: «Жива!», хотя не знала, по правде, долго ли так еще выдержит – окоченевшая, задеревеневшая, мокрая, полумертвая от усталости. Они летели и летели, буря выла и выла, так что порой казалось, что дракон сбился с пути и завел их таки в логово страшных фурий, и это они воют, предвкушая расправу с легкой добычей.

А потом они взяли да и прилетели домой.

Это Дженсен так подумал: «Домой», и мысль эта, дрожью прокатившая по всему его телу от ноздрей до хвоста, колоколом ударила у Джаредины в голове. Оттого ли, что тело его было для нее все эти дни и прибежищем, и щитом, оттого ли, что, держась на нем крепко даже во сне, она почти начала ощущать себя его естественной частью – как бы там ни было, но она словно сроднилась с ним, и его радостная дрожь отозвалась в ее теле такой же бездумной радостью, согревающей и оживляющей занемевшие члены. Внизу и впрямь была земля – бурые камни, умываемые безжалостным прибоем высотою с вековой дуб. Но то была земля, и Джаредина на миг перестала дышать от радости.

– Добрались, – хрипло сказал дракон, и тут она поняла, что и ему этот путь дался не так уж легко. Недаром драконы редко покидали свое гнездовище, пусть даже из любопытства.

Они приземлились на скалистом пригорке, над которым нависал высокий утес. Больше Джаредина разглядеть ничего не успела. Дракон сложил крылья и, судорожно вытянув шею, принялся жадно лакать из большой лужи, растекавшейся под пригорком. С трудом двигая одеревеневшими конечностями, Джаредина кое-как слезла с него и тоже наконец почувствовала под собой твердую землю. И уж такую твердую… Кажется, тут вовсе не было земли – один только камень, словно весь остров был огромной скалой, обломанным зубом торчавшей средь бушующих волн Льдистого моря.

К луже, однако, подошла, потому что запасы воды закончились много часов назад. Опустилась на колени, зачерпнула ладонями… Вкус у воды был странный, с густым привкусом то ли металла, то ли крови, но Джаредине он показался приятным, точно терпкое вино раннего сбора. Она искоса глянула, как жадно пьет Дженсен рядом с ней. Казалось, он не просто воду вбирал в свою утробу, но и нечто еще, разом придавшее ему сил. Он похудел за время полета, живот стал поджарым и плоским, и на нем четко проступили очертания ребер, так же, как и хрящи на прижатых к бокам крыльях. Грива поблекла и свисала на морду спутанными прядями, и он отфыркивался, сбрасывая ее, словно взмыленный конь. Джаредина невольно ощутила, как губы раздвигает улыбка. Его ли когда-то она боялась? Его ли ненавидела…

– Дженсенерратейль, ты вернулся!

Рев, пронесшийся над долиной, наполнил ее гудящим грохотом, от которого задрожали вековые скалы. Несколько камней со стуком обсыпались с вершины утеса. Джаредина вскинула голову.

И только тогда увидела их.

Лужа, у которой они стояли, оказалась вовсе не лужей, а одним из множества прудов, усеивающих каменистую равнину и соединенных быстрыми пенистыми ручьями. Меж прудов, а местами и прямо из них вырывались всплески бурлящей воды, одни совсем маленькие, другие – в три человеческих роста. Вода в них кипела взаправду, ошпаривая камни, поросшие бурым мхом. Воздух был тяжел и жарок, словно летним днем накануне страшной грозы. Джаредина поняла, что ей совсем не холодно – напротив, лоб и спина у нее взмокли, и она нетвердой рукой распустила завязки плаща, врезавшиеся в горло. Сделала она это, не отрывая глаз от скалы, что высилась прямо перед ней. И от существа – верней, одного из многих существ, сидевших там и глядевших прямиком на нее.

Их были десятки. Черные, белые, красные, словно кровь, зеленые, как первая листва, лазурно-синие, как море у берегов теплых морей, желтые, как липовый мед. У всех были гривы, отличные цветом от чешуи, и хвосты – некоторые длиною равнялись всему драконьему телу. Звери стояли, склонив шеи, вытянувшись и вперив в Джаредину взгляды блестящих глаз – всегда золотых, независимо от того, какой была чешуя. Многие смотрели, ощерившись, кто-то утробно порыкивал, суча когтистыми лапами по краю обрыва – от того, видать, мелкие камни и осыпались, не выдержав острого драконьего когтя. И это значит, поняла Джаредина, что и над ними, прямо над головой, за спиной, тоже стоят драконы.