Текст книги "Невеста наместника (СИ)"
Автор книги: Наталья Караванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)
Глава 15. Чужая тайна
Наместник Кинрик
От окон плыл запах каких-то южных цветов, душный и густой. Цветы севера так не пахнут. На островах у цветов запах всегда нежный и неявный, и его легко узнать. Даже здесь, в Танеррете, цветы не такие, как в южных широтах, и Кинрик легко отличил бы их запахи. Клевер пахнет медом, ромашка – аптечным чаем, а одуванчики – детством.
Детство чеора наместника закончилось не так уж давно, и он прекрасно помнил, как носился с приятелями на пустырях за городской стеной среди этих самых пестрых трав, отыгрывая то высадку на берег, населенный злыми дикарями-людоедами, то абордаж. А бывало, он и просто валялся на сухой спелой траве и смотрел, как по небу плывут облака.
Благословенное время, когда Кинрику было многое дозволено. Тогда он считался единственным наследником богатой колонии, но отцу при этом не было особого дела, на что тратит время и силы этот самый наследник. Лишь бы наставники хвалили.
А наставников у юного Кинрика было немного: математик, мастер-фехтовальщик, да нянька, владеющая грамотой в достаточной мере, чтобы его обучить хотя бы азам чистописания.
В городе, считалось, без охраны мальчику появляться опасно. Зато за городом, неподалеку от старинной усадьбы, которая почти сразу после нашествия перешла во владение семьи наместника – вот там было раздолье.
И там пахло совсем другими цветами.
Этот запах был лилейный или розовый, или все вместе, с легкой гнильцой, сладкий и терпкий. Но вставать, чтобы закрыть окно, было лень.
День свадьбы вымотал парня почти до края, и теперь молодой наместник был готов проспать сутки, не отвлекаясь ни на какие важные дела. Да даже если цитадель рухнет… или весь город провалится под землю или уйдет под воду!
Кинрику снился приятный теплый сон, запах не мешал, даже придавал ему особой реалистичности. Казалось, что рядом, возле кровати сидит Нейтри. Ее русые волосы скользят по обнаженным плечам, и становится тепло просто от мысли, что можно в любой момент протянуть руки и притянуть ее к себе.
Впрочем, Нейтри ли? В последнее время девушка отдалилась от него, хотя и знала, что женится Кинрик не по любви, а из государственных интересов. Да Кинрик и сам-то… он почему-то все никак не мог ее себе представить. Не отдельные черты – с ними-то вроде бы проблем не было, а именно все в целом: глаза, улыбку, голос. То, как она шутит или как рассуждает о чем-то. Раньше Кинрик мог не один час провести, просто прокручивая все это в голове, мечтая о следующей встрече.
Но то ли усталость тому виной, то ли время, которого на подругу в последние дни совсем не хватало, но сейчас Кинрик все никак не мог настроиться на нужный лад. Образ рассыпался. Голос был словно и вовсе не Нейтри, капризный, тонкий, чужой…
Девушка возле кровати тихонько и нежно засмеялась, запах заколыхался в такт ее смеху. Лица по-прежнему не было видно, и Кинне вдруг понял, что ему совершенно не важно, каким будет это лицо: ведь она пришла к нему, пришла сама, пришла, чтобы поддержать и утешить…
И он все-таки привлек девушку к себе. Запах стал сильнее.
Но это не играло роли, ведь под пальцами его оказалась нежная, шелковая, теплая кожа, а мягкие губы шепнули его имя…
Целовать ее было приятно, и каждый поцелуй легко и незаметно стирал, затмевал собой все, что было связано с той, другой девушкой. Мысли становились легкими, отступала и усталость, и мрачные предчувствия…
А потом вдруг пришла еще одна мысль: «Это же была моя свадьба! Свадьба с мальканкой…»
И еще одна: «Выходит, я изменяю не только Нейтри, но еще и ей!..»
Вот этого голова бедного наместника уже не вынесла. Он слегка отстранился, хотя и очень не хотел этого делать, и попытался отвести в сторону прядки, закрывающие лицо его ночной гостьи.
Успел увидеть мягкую, печальную улыбку – и в тот же момент проснулся.
Было душно. И тихо.
Пахло, может быть, слегка – дровами и сухим камнем: камин успел погаснуть. Никакого цветочного запаха, ни следа. И конечно, никаких девушек.
Вот это показалось вдвойне несправедливо: ведь она была! Кинрик прикасался к ней, слышал ее тихий шепот. Он даже потер сухие ладони, ладони, которые помнили прикосновение к ее коже!
Сердце продолжало лихорадочно стучать. Кинрик вспомнил, что так же было и вчера. Вчера он, правда, вроде бы смог разглядеть лицо незнакомки и даже придумал, как ее отыскать… или ему это только приснилось?
Вчера он долго без цели бродил по коридорам и лестницам, пока не оказался в старом зале с камином, и этот камин, о чудо, продолжал гореть.
Вчера он почему-то решил, что его незнакомка обязательно придет к теплому живому очагу, и он, наконец, сможет ее обнять на самом деле, а не во сне. Но вместо золотоволосой красавицы пришла рэта Итвена. Правда, она тоже была какая-то… не такая как обычно, и с ней было куда легче говорить. И вдруг оказалось, что надо что-то делать, торопиться, спасать если не весь мир, то хотя бы эту несчастную страну…
А сегодня все уже спасены и вроде бы можно отдохнуть…
И вдруг его незнакомка все-таки придет к тому камину и будет ждать?
Ни на миг не задумавшись, что и почему делает, наместник плеснул в лицо воды из медного кувшина, случайно с вечера оставленного слугой.
Оделся.
Окинул внимательным взглядом свое отражение и поморщился: волосы стоило бы расчесать…
На лестнице Кинрик вдруг поймал себя на том, что вроде бы и трезв, а ноги как у пьяного. Это показалось забавно. Он постоял, прислушиваясь к себе, и двинулся дальше. Уже поворачивая за угол, обернулся – показалось, что караульный гвардеец провожает его слишком уж заинтересованным, а то и завистливым взглядом.
Но нет, гвардеец стоял, как должно. Вытянувшись в струнку и глядя строго перед собой.
Вот и славно!
Кинрик вновь бросил взгляд вперед, и вдруг сходу на кого-то налетел: не заметил в полумраке слабо освещенного коридора. Жертва его невнимательности, охнув, попробовала упасть. Кинрик не позволил этому случиться, быстро подхватив ее под локоть и отметив, что придерживает девушку, возможно даже – хорошенькую.
– Простите меня ради Золотой Матери, я… немного задумался.
– О, это вы меня простите, – прошелестел в ответ голос, показавшийся знакомым. – Мне следовало зажечь свечу…
– Не ушиблись? Позвольте вас проводить.
Кинрику где-то на границе ощущений и фантазии вдруг примерещился давешний цветочный запах. И надо же такому случиться – снова они в темноте, и снова не разобрать, кто перед ним стоит…
– О, не стоит беспокойства!
Тем не менее, девушка не попыталась отстраниться, и наместнику это показалось добрым знаком, тем более что он еще помнил приснившиеся поцелуи, и они ему все еще нравились!
Они прошли несколько шагов, и оказались около масляной лампы, освещавшей арку возле очередной лестницы. Наконец-то Кинрик смог разглядеть, кого отправился провожать.
Девушку он узнал сразу – чеора Вельва Конне, которую он имел удовольствие не так давно расспрашивать в связи с неприятной историей с дареным магическим украшением.
Но тогда… тогда это была просто девушка. Сейчас все иначе.
Кинрик даже задохнулся от понимания, насколько все иначе, и насколько серьезную ошибку он совершил, привязав себя к совсем другим женщинам: в свете желтого огня волосы Вельвы переливались теплой радугой, в глазах мерцали живые искры.
Она была невероятно, сказочно красива.
Одна из самых красивых женщин Танеррета… а может и всех Ифленских островов.
– Что-то не так? – почти шепотом спросила она, не отводя взгляда, и тоже вглядываясь в лицо Кинрика.
Он покачал головой: все хорошо… и все безнадежно потеряно. Впрочем, кто ему мешает иметь двух любовниц вместо одной?
Любовниц… какое-то странное, неправильное слово.
Нет! Эта девушка достойна большего… лучшего…
Неизвестно, что бы Кинрик себе навыдумывал, если бы их молчаливое свидание под фонарем не оказалось прервано самым грубым образом.
Из темноты за спиной Вельвы Конне появилась еще одна полуночная фигура.
– Кинрик, – мрачно кивнула она. – Я думал, ты давно спишь. Надо поговорить…
– Конечно, – разочарованно ответил Кинрик брату. Момент был испорчен окончательно.
Девушка печально улыбнулась:
– Простите, благородный чеор, мы почти пришли. Спасибо, что согласились меня проводить.
И упорхнула в темноту, не дожидаясь ответа. Да Кинне и не придумал, чего ей ответить. Что завтра еще продолжат этот разговор? Но ведь не было никакого разговора.
Вельва ушла, а легкий, едва заметный цветочный запах остался. И развеялся, только когда за братьями захлопнулась дверь кабинета.
Шеддерик не торопясь зажег свечи. Их свет делал черты лица резче, раскладывая у глаз густые тени. Кинрик позволил себе упасть в кресло до того, как брат закончит свое вдумчивое дело. О чем он хотел поговорить? Явно о чем-то не слишком веселом.
Наконец он сел напротив, сцепив пальцы. Собрался с мыслями и сказал:
– Я сегодня разговаривал с Нейтри. Она пришла ко мне спросить совета.
Кинрик нахмурился – он был уверен, что Нейтри-то уж точно первым делом с любой проблемой придет к нему. Просто потому, что сам он раньше не раздумывая нес свои печали в ее дом. И рядом с ней эти печали исчезали сами собой. Не нужно было даже рассказывать о них.
– Какого?
– Она хочет уехать. Уехать из города.
– Да какого же морского жуфа… – растерялся Кинрик. – Ведь мы с ней говорили… ничего же не изменилось. Я по-прежнему…
Но тут перед глазами всплыли искристые глаза и медовые локоны красавицы Вельвы, и впервые в сознание проникла предательская мысль: а может, это и к лучшему? Они не ссорились. Нейтри уедет тихо и незаметно. Место рядом с ним освободится само собой. Ведь всем понятно, что женившись по расчету, наместник обязательно заведет себе женщину, с которой ему будет хорошо. Да и жена, если держаться в рамках приличий, не станет возражать… наверное.
– По-прежнему что? – усмехнулся брат. – Любишь ее? А та красотка, с которой я тебя встретил, просто остановилась поболтать с тобой среди ночи?
– Ну, почти, – с той же растерянностью ответил Кинрик. – Я шел в каминный зал и случайно столкнулся с ней в темноте. И… да что такого? Я ее просто проводил! И вообще, это мое дело. Так что ты ответил Нейтри?
– А что должен был? Она справедливо обвинила меня в том, что я разрушил ее счастье, и что ты, став наместником, как-то слишком быстро и сильно изменился. Она думает, что ей лучше держаться от тебя подальше. Я посоветовал ей не торопиться и сначала поговорить с тобой.
– Да?
– Да. Когда вы с ней разговаривали в последний раз? Не просто случайно виделись, а именно разговаривали?
Разговаривали? В последнее время он приходил к ней совсем поздно, было не до разговоров. Нейтри к тому же с некоторых пор перестала ему пересказывать свои мысли и события из жизни, говорила – у тебя и так забот хватает, куда тебе еще и мои. И он благодарно принимал это и думал, что, наверное, так и должно быть…
– Да, хорошо. Я с ней поговорю… завтра. Но может, она права? Может быть, ей стоит перебраться куда-то подальше от цитадели? Про нас многие знали. Кто-то из малькан может захотеть помочь своей рэте, убрав конкурентку…
– А сам-то что думаешь?
Странный получался разговор. Кинрик-то считал, что свадьба с мальканкой будет последним, что он делает под давлением обстоятельств. Но, похоже, сводный брат не собирался останавливаться на достигнутом. И с этим тоже что-то надо было решать…
– Я думаю, – ворчливо сказал он, – что сам разберусь. Это все-таки моя… моя женщина. И я не спрашивал у тебя совета.
– А я его не давал. Кинрик… на всякий случай. Я сегодня говорил с сианом из морского торгового ведомства. Штиль продлится еще несколько дней. Понимаешь, что это значит?
Вот тут-то Кинрик и проснулся. Так просыпаются от ушата холодной воды или от звука боевого горна над ухом. Штиль! Долгий весенний штиль у берегов Танеррета – это почти наверняка начало навигации и у ифленских берегов.
Это значит, что императорский флот появится здесь дней через пятнадцать. А при хорошем попутном ветре – и через десять. И какие он привезет известия – сейчас сказать не сможет даже самый опытный сиан.
И еще. Это значит, что пора готовить грузы к отправке на острова. Это новые заботы и много, много новых проблем.
Но главное, то о чем так упорно молчит Шеддерик, и скорей всего именно оно стало причиной его мрачного настроения – это огромная вероятность того, что сам он будет вынужден отправиться на Ифлен. В качестве императорского племянника или в качестве арестованного преступника, или еще в каком-нибудь качестве – не важно. Они обсуждали это еще осенью, но тогда отец был жив, и его слово что-то да значило при императорском дворе.
Да, Хеверик наверняка знал, зачем императору мог вдруг понадобиться один из его опальных офицеров. Сам Шедде мог знать чуть больше…
А вот Кинрик не знал ничего, кроме сплетен. Ну и немного – историю семейного проклятия ифленского императорского дома, но имеет ли оно отношение к ожидаемому аресту… или отъезду? Непонятно.
Итак, сроки определены. Через десять… самое большее двадцать дней здесь будет много имперских солдат и посольство, у которого есть полномочия, как закрепить императорским указом нынешнего наместника, так и вынудить его передать власть кому-то другому. Например, светлому лорду Эммегилу. И это весьма возможно – особенно, если знать и торговцы будут Кинриком недовольны, а светлый лорд Эммегил, напротив, сумеет проявить себя с лучшей стороны.
– Шедде… я, пожалуй, все-таки спрячу Нейтри. В старый дом на берегу. Так мне будет спокойней… если вдруг император решит, что я не достоин быть наместником в Танеррете. А ты сам… тебе, может, лучше уехать?
Шеддерик только дернул щекой и ответил так же, как отвечал обычно:
– Надоело прятаться.
И добавил с усмешкой:
– Надо, наконец, это как-то закончить.
Рэта Темершана Итвена та Гулле
Темери проснулась рано – было еще темно, но сон улетел, как будто его и не было. Как будто кто-то разбудил. Сон спугнуло отчетливое понимание того, что теперь она – законная супруга наместника Танерретского, а с этой мыслью смириться было не так-то легко.
Внезапно вернулись сомнения, которые, было, отступили под воздействием вчерашних обстоятельств. Да, вчера все висело на волоске, но сегодня-то мир обрел долгожданную прочность и устойчивость. И, наверное, Нижний город праздновал этой ночью так же, как Верхний и как цитадель.
Корабль, к которому Кинрик привел молодую жену, оказался новым двухмачтовым судном непривычно стремительных обводов: такому в трюм много товаров не положишь. И парусная оснастка подходила бы больше почтовому судну, чем торговому. У него были даже пушки – десяток. Четыре носовых, четыре по борту, и две с кормы.
Палуба вкусно пахла лаком и краской.
Кинрик, не дожидаясь расспросов, объяснил, что корабль строился для прежнего наместника и если бы был закончен к моменту его смерти, то стал бы его погребальной лодкой. Но к тому моменту у судна не было даже имени, так что заканчивали строительство к началу навигации. А потом добавил, что сам не знал, что корабль уже даже успели отделать.
На самом деле, на счет отделки он был прав лишь частично: ни каюты, ни трюмы готовы еще не были. Зато наружное убранство выглядело внушительно – резьба, позолота и сверкающая на солнце медь добавили событиям этого дня еще немного праздничности…
Корабль стоял на якоре в бухте, но так близко к берегу, как только позволяла безопасность судна. Добирались туда на шлюпке, а когда команда подняла якорь и поставила паруса, у Темери захватило дух…
Жаль, морская прогулка длилась не более получаса. Она готова была провести на борту весь остаток дня и всю следующую ночь.
Темери проснулась, звоном колокольчика вызвала служанку. Та прибежала, сонная, сразу уж с кувшином воды. Подогреть не успела, правда, но так даже лучше: холодная вода бодрит.
И только полностью одевшись, вдруг поняла, что не знает, куда пойти и что делать.
Да уж, это утро отличалось от вчерашнего куда сильнее, чем можно было представить.
Выходить к завтраку было рано (да и куда подадут завтрак?).
Бродить по замку затемно, пугая прислугу, тоже не очень хотелось.
Пожалуй, была только одна мысль, что продолжала ненавязчиво со вчерашнего дня жужжать в голове: она так и не объяснила чеору та Хенвилу, отчего вдруг они с Кинриком передумали тянуть время и так спешно все подготовили, что даже сами удивились, каким образом им удалось успеть до рассвета.
Вот только… сейчас точно поздно разыскивать благородного чеора и рассказывать, как они испугались, что пустые сплетни могут привести к кровавому бунту.
Может быть, и не привели бы. Может, это был пустой, глупый страх… но что бы она ни сказала, все будет звучать, как жалкая попытка оправдаться.
Служанка затопила камин и была отпущена досыпать. А Темери, соблюдя все предосторожности, вновь открыла тайный ход.
Во-первых, стоило изучить уцелевшую часть системы коридоров, выяснить, куда можно соваться, а куда не стоит. Это простое дело, не связанное ни с какими интригами и позволяющее попутно думать о будущем… и настоящем. Во-вторых… во вторых, когда проснулась, ей все казалось, что во сне ее пытался дозваться Ровверик. И там, во сне, у него было какое-то важное дело не то к чеору та Хенвилу, не то наоборот такое, о котором благородный чеор знать не должен. Да, это мог быть просто сон. Но раз уж все равно спать не хочется, а заняться нечем, то отчего бы и не проверить?
Старуха-колдунья, очевидно, спала. В ее комнате было темно и тихо. Так же тихо и темно было в еще нескольких комнатах, которые Темери миновала, не задерживаясь. Скорей всего, они сейчас пустовали.
Один ход Темери хотела проверить особенно. Еще в прошлый раз. Он вел в сторону хозяйственной части цитадели, и она в детстве не успела его как следует изучить. Но помнила, что где-то есть выход прямо на кухню, а еще должен быть ход в открытую галерею… если она сохранилась.
Остановилась она, только когда поняла, что почему-то вовремя не свернула, и снова оказалась в квадратной башне. (Может быть, Ровве именно этого и хотел?)
И там что-то происходило.
Браня свое любопытство, Темери все-таки прильнула к смотровой щели.
Горела на столе одинокая свеча. Шеддерик тихо разговаривал со слугой, но если затаить дыхание, то все слышно.
– Да, я сказал, что час слишком ранний, благородный чеор, – отвечал слуга на прозвучавший ранее вопрос. – Однако он настаивает на встрече. Осмелюсь сказать…
– Что?
Шеддерик это слово как будто выплюнул.
– Чеор та Дирвил высказал намерение не уходить из гостиной, куда был сопровожден мною, до тех пор, пока не поговорит с вами. Он высказал намерение драться, если кто-то попытается выставить его вон.
Повисла секундная пауза, после которой Шедде так же резко ответил:
– Ладно. Пусть ждет. Хотя нет. Проводи в кабинет наместника.
Темери почему-то сразу догадалась, что та Дирвил примчался в цитадель в столь ранний час не просто так. И если ее саму разбудил Ровве, то вероятно, дело действительно в том, о чем она подумала. Вернее, о чем она себе запрещала думать.
Шеддерик как-то узнал, что его друг был в цитадели во время штурма. И не просто был, а шел в первых рядах.
«…и не просто шел, а участвовал почти во всем, что эти ублюдки творили», – додумала она, уже торопливо возвращаясь по узкому коридору к своей комнате. Как по тайным ходам попасть в кабинет наместника, она не знала. Она вообще успела изучить возмутительно маленькую часть системы ходов. А следовало бы выбираться каждую ночь. И каждое утро. От этих ходов могла зависеть ее жизнь!
Темери проверила, надежно ли закрыта секретная дверь, собрала с подола паутину и пыль, быстро пригладила волосы (сбросила несколько дохлых мух и белых скелетиков иных сожранных пауками насекомых) и на всякий случай, кинув взгляд на зеркало, нет ли признаков прогулки по грязным чуланам, выскочила за дверь.
Караульный у двери проводил ее взглядом, но по знаку остался стоять, где стоял. Это был тот самый молодой человек, который провожал ее вчера на башню, навстречу Золотой Матери.
Замок спал. Потрескивал огонь в редких фонарях, за окнами едва-едва начали проявляться первые признаки рассвета. Это позволяло Темершане почти бежать… и привело к тому, что она слишком поздно увидела Шеддерика та Хенвила, уверенно идущего в сторону апартаментов наместника.
Шеддерик думал о чем-то своем, и тоже ее не сразу увидел, но шансов отступить или иначе разминуться у них уже не было: в этом месте коридор замка был прям и не имел ни ниш, ни ответвлений. Ну, кроме того единственного, который к комнатам Кинрика и вел.
Темери замедлила шаги, и тут же заметила – чеор та Хенвил тоже сбился с шага, увидев и узнав ее впереди.
– Рэта Итвена, – поприветствовал он ее легким поклоном, – Не ожидал вас встретить в такой ранний час.
– Да, я тоже.
Что сказать? Что в этой ситуации вообще можно сказать? Сделать вид, что просто шла мимо? Да она и вовсе не хотела ни с кем разговаривать. Ей просто необходимо было удостовериться, что два благородных чеора не собираются поубивать друг друга. А если собираются… то хотя бы не из-за нее.
Но и это на самом деле самообман.
Просто прошлое должно остаться в прошлом. Быть там захоронено, присыпано землей и увенчано тяжелым камнем. А мертвые не должны портить жизнь живым. Почему? Да потому что она так решила. Рэта Темершана Итвена та Гулле, реченая та Сиверс, уже целую ночь как жена Танерретского наместника Кинрика…
– Чеор та Хенвил, – сказала она, как будто прыгая в омут головой. В ледяной, зимний водоворот. – Мне очень нужно с вами поговорить! Это важно.
– Рэта, не сейчас. Прошу вас. Меня ждет очень… очень неприятный разговор, и я не хотел бы его откладывать.
Темери на миг зажмурилась и выпалила:
– Вас ждет чеор та Дирвил. Что вы узнали? Что он вам… и от кого? Кто вам рассказал?
Шеддерик опустил взгляд в пол и так стоял мгновение, точно что-то обдумывая. Потом кивнул – не Темершане, своим мыслям, и, махнув ей рукой, поспешил дальше по коридору. К немалому облегчению Темери, комнаты наместника он миновал, даже не замедлив шага.
Оказывается, они вернулись в квадратную башню, в кабинет самого Шеддерика.
Шедде молча показал ей на кресло.
Молча встал напротив.
Ну? Что теперь?
Темери расправила плечи.
Если всего больше хочется убежать и спрятаться, но надежды на это нет, то приходится драться. Даже если только на словах. Даже если сама не признаешь правоту той стороны, которую защищаешь.
– Что же вам не спалось-то, – с досадой сказал, наконец, Шеддерик. К тому моменту Темери едва сдерживалась, чтобы не зажмуриться снова.
– Приснилось что-то тревожное. Не важно. Не в этом дело. Что вы узнали? Почему та Дирвил требует разговора с вами? Это из-за меня?
– Рэта…
– Что вам рассказали? И что вы собираетесь с ним делать?
Шеддерик отвернулся к камину. Как-то уж слишком резко. Кулаки его были сжаты, но Темери послышался глухой смешок.
– Столько вопросов. Чеора Темершана, чего вы боитесь больше, того что я узнал, или того, что собираюсь сделать?
– Я не знаю.
Темери не знала. Чеор та Дирвил и вправду был во многом виноват. Но только не в том, в чем Шеддерик, очевидно, собирался его обвинять. Или уже обвинил?
– Так это из-за меня? – требовательно повторила она вопрос.
– Я забыл, что ваша Золотая Мать учит прощать врагов. Даже таких врагов. А помните, в лесу… вы меня готовы были убить. И всех ифленцев заодно.
Ровный отстраненный голос. За таким удобно прятать злость. Ну что же – Шеддерик вправе злиться, и вправе насмехаться над ней, сколько захочет. Но пусть сначала послушает. И пусть услышит.
– Чеор та Дирвил был там. Во время штурма. Он… он был среди тех, кто ворвался в башню одним из первых. И это он вытащил меня из укрытия. Я… пряталась в шкафу. Мама сказала, чтобы я спряталась в шкаф и сидела там как мышка. А он нашел. Сразу.
Голос дрогнул, звучал теперь хрипло, но для Темери было важно сказать все до конца.
Шеддерик оглянулся. Он, кажется, хотел ее остановить, как-то прервать, но она подняла ладонь, показывая, что собирается закончить мысль.
– Он меня не трогал. Просто… был там. Он тоже праздновал победу. И радовался, что нашел нас. Он был, там… И все видел. Видел меня… Но… еще кое-что. Он потом… я плохо помню это, но думаю, это был он. Вывез меня из замка. Вот.
Смотреть на Шеддерика было выше всяких сил, Темери смотрела вниз. Услышала только едва заметный вздох и то, как прошуршали по каменному полу шаги. Три шага – именно столько в тот момент их разделяло. Потом ее плечо легонько сжали – ненадолго, на несколько ударов сердца. Пока не опомнилась и не попыталась высвободиться.
Шеддерик так ничего больше и не сказал. Вышел, оставив ее обессиленно сидеть в кресле и смотреть, как медленно разгорается за окнами рассвет.
Темершана выскользнула за дверь почти сразу за ним. Она не желала оставаться без ответа. Пусть теперь еще долго не сможет спокойно разговаривать с чеором та Хенвилом.
Ведь он прав. Ненавидеть всех ифленцев было намного проще, чем одного.
Но в тот момент она думала только о том, что благородные чеоры скажут друг другу, и как их разговор отразится на чеоре Алистери та Дирвил и других домочадцах светлого лорда. И еще – не сочтет ли Ланнерик та Дирвил, что она не сдержала обещание.
Правда, врываться в кабинет наместника она не сочла возможным. Пришлось ждать в большом каминном зале, в том самом, где вчера – с ума сойти, только вчера! – она встретила Кинрика, и предложила ему ускорить свадьбу.
Светлый лорд чеор Шеддерик та Хенвил
Тот, кто спокоен, тот защищен. Вот со спокойствием у Шеддерика в последние дни происходил серьезный непорядок. Нет, ему-то самому буквально до вчерашней полуночи казалось, что все он делает правильно, вовремя и так как надо, а с ума сходит и рушится исключительно окружающий мир.
Когда вчера покойный та Нурен назвал имя Ланне среди прочих участников штурма цитадели, Шеддерик и не поверил, и помчался к старому другу больше чтоб убедиться, что полусумасшедший, пьяный бывший адмирал или ошибся или соврал нарочно. И когда та Дирвил ни словом не возразил на все – надо сказать, довольно жесткие и необдуманные – обвинения, это оказалось куда большим ударом, чем если бы Ланне возмутился, оскорбился бы или даже вызвал Шеддерика на поединок. Хоть поединки морским уставом и запрещены, а тайной управе и всем ее офицерам должно неукоснительно следить, чтобы это положение безоговорочно выполнялось, Шеддерик бы обрадовался такому повороту. Ланне ему всегда нравился. И хотя после возвращения из Коанеррета виделись они крайне редко, Шедде продолжал считать та Дирвила своим другом.
И вот – такой поворот. И глухая злость, появившаяся вчера, после короткого, но эмоционального разговора на крыльце дома та Дирвила, никуда не исчезла. А после встречи с Темершаной, кажется, еще и разрослась, правда, помножившись на досаду.
Он смутно собирался дать Ланне возможность покинуть Тоненг во время праздника.
Официального разбирательства все равно он устраивать не стал бы, но уж оградить мальканку от такого знакомства чеор та Хенвил был в состоянии.
И уж к чему он точно не был готов, так это к тому, что Темершана вдруг вступится за Ланне. Да еще так искренне, словно успела забыть, за что именно Шедде собрался спросить с чеора та Дирвила.
Это было неприятно и походило на фарс, и прежняя горячая злость утихла, сменившись горечью и ощущением провала.
И зачем Ланнерика вообще принесло в цитадель? Решил все-таки оправдаться?
Из скупого рассказа рэты стало ясно, что особо винить его даже и не в чем. Сколько ему было лет тогда? Семнадцать? Восемнадцать?
Впрочем, сам-то себя Шедде и в восемнадцать считал человеком, отвечающим за свои поступки и дела.
Находясь в этом странном, словно раздвоенном настроении та Хенвил и вошел в кабинет наместника. Ланнерик встал навстречу.
Он был собран, строго одет в старый офицерский мундир без нашивок и знаков отличия – может быть, потратил целый вечер, чтобы их спороть.
Он, видимо, что-то решил для себя важное. И пришел не за советом, помощью или чем-то подобным, нет, он пришел именно за подтверждением. Смотрел отчужденно, даже словно бы слепо. Приветственный кивок Шеддерика и вовсе проигнорировал.
Шеддерик прикрыл за собой дверь и, чуть склонив к плечу голову, стал ждать, что будет дальше. Помогать Ланнерику он не собирался.
Он все-таки склонялся к тому, что Ланне, весь день предоставленный самому себе и своим мыслям, мог додуматься до хоть и запоздалого, но вызова. Который – дело чести офицера! – придется принять и потом позориться, отметившись или «благородным» промахом, или не менее благородным, но еще более выразительным «попаданием».
Ланне молча снял с пояса ножны и положил на пол, к ногам Шеддерика.
Спрямленная абордажная сабля звякнула, выпав из ножен на два пальца.
Н-да. А в старых моряцких байках эта чудесная традиция казалась куда более значимой и торжественной. Так проштрафившийся матрос признает свою вину и отдает решение о своей судьбе в руки командира или старшего офицера. Или просто старшего в роду, если семья не имеет своего корабля и своего морского дела.
– Рэта сказала, это ты вывел ее из замка. – Нарушил тишину Шеддерик не торопясь поднимать саблю. Поднять, значит тоже признать, что вина действительно существует, что она стоит жизни, и любое наказание будет справедливым. Но, во-первых Шеддерик не во всем еще разобрался, а во-вторых мстить за человека, который этой мести больше не хочет… это опять-таки сродни тому самому фарсу.
– Она не может помнить. Каких демонов, Шедде? Ты сказал свое слово, я признал свою вину. Чего ты еще от меня хочешь?
– Я хочу? Это ты ко мне пришел. И это ты сказал слугам, что будешь драться, если тебя попробуют выставить отсюда. Ну вот, я здесь. Я тебя слушаю.
Ланнерик покачал головой:
– Мальканка пообещала, что не скажет тебе. Не знаю уж, чем я это заслужил, но она сама так решила. А теперь, выходит, передумала.
– Ерунда. Я узнал о тебе от адмирала. От Кленнерика та Нурена. Он назвал имена всех, кто там был. А рэта… она не хочет вспоминать те дни. И я ее понимаю. Ну, так, что ты сделал такое, что через десять лет вдруг решил покаяться?
Ланне запрокинул голову и несколько мгновений смотрел в потолок, словно набираясь мужества для ответа. А может, счел, что ответ очевиден. Шеддерик теперь только начал догадываться, что тот штурм поломал та Дирвила не меньше, чем рэту Итвену. Но если Темершане было, кого ненавидеть и кого винить, то несчастный Ланне винил и ненавидел только и исключительно самого себя. И, кажется, продолжает это делать…
Фарс? Ну да. Только теперь уже совсем не смешной.
– Я не вмешался. – Подтвердил Ланнерик эту догадку. – Там же была не только рэта Итвена. Мы же тогда не сразу и поняли, что она – дочь рэтаха. Там был мальчик лет восьми и женщины, служанки. Они просили пощады, просили их не убивать. Плакали… и… это не помогло.
