Текст книги "Колос времени [СИ]"

Автор книги: Наталья Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Миновав редкий подлесок, в котором трескуче перекликались сороки, Мартина выбралась на ровный склон и снова остановилась, раздумывая. Взгляд ее упал на торчащие из-под снега концы обломанных еловых лап – то ли кто из крестьян оставил, то ли сами отломились, не выдержав тяжести снежных покровов. Вытащив наружу, девушка положила их перед собой, придерживая заиндевевшие комли, потом, подобрав юбки, плюхнулась сверху и резво оттолкнулась. "Санки" нехотя тронулись с места, то и дело глубже увязая в снегу. Тем не менее, ехать на них было гораздо быстрее, нежели самой спускаться с холма, а там, где склон становился круче, удалось даже прокатиться с ветерком. Свернув в сторону и проехав еще немного, она остановилась у края заросшего кустами оврага, на дне которого негромко журчал ручей, не замерзавший и в самые сильные морозы. Отсюда до цели было рукой подать, оставалось лишь отыскать тайную тропинку через заросли.

Сделать это оказалось не так легко. В низине гулял коварный ветерок, вроде бы не сильный и не особенно холодный, но заставляющий зябко ежиться под одеждой. Мартина пробиралась по краю лога, оставляя за собой глубокую неровную борозду. Ноги у нее, несмотря на две пары толстых чулок, потихоньку начинали коченеть.

Волки появились внезапно, серыми тенями вынырнув из мерцающей светлой пелены ближнего бора. Один за другим, растягиваясь в цепочку, три зверя неспешно пересекли открытое пространство, приближаясь к логу и постепенно замедляя ход. Роскошные зимние шубы с пышными более светлыми воротниками четко прорисовывались на белом фоне. Но не менее отчетливо видна была девичья фигура, застывшая у края оврага, испуганно прижимающая руки к груди. Волки остановились, принюхиваясь и разглядывая в упор неожиданную помеху. Один коротко тявкнул, делая шаг вперед.

Опомнившись, Мартина попятилась. Волки нападали на людей только в голодное время – тогда они не боялись забираться даже в крестьянские дома, унося маленьких детей, а иногда и перегрызая глотки их родителям, но такое случалось не каждый год. Чаще всего это происходило в период великого поста, словно волков в эту пору подзуживал сам дьявол. Сейчас же в лесу было для них довольно добычи, и хищники медлили, провожая немигающими взглядами отступающую девушку. Самый нетерпеливый перебирал лапами на месте, пригибая к земле лобастую голову, но вожак – здоровенный волчище, на ладонь выше остальных – не делал ни одного движения в ее сторону.

Оступившись на крутом склоне, Мартина пошатнулась – толстый пласт слежавшегося снега внезапно отделился от монолитного покрова, оставляя за собой широкий голубоватый след, и поехал вниз, увлекая девушку за собой. Она упала на колени, неловко загребая руками, потом развернулась и съехала на спине до самых кустов. Сверху ей в лицо посыпались комочки снега. Заслонившись ладонью, девушка подняла глаза – волк стоял на краю, откуда она только что скатилась. Из приоткрытой пасти шел пар, черные губы вздрагивали, открывая крепкие желтоватые клыки, каждый – длиной с палец. Узкие холодные глаза смотрели на девушку с почти человеческим любопытством.

Страх перехватил ей горло. Обычных волков Мартина не боялась. При взгляде же на этого словно кто-то провел по затылку холодной рукой, а сердце заколотилось так, как будто хотело выпрыгнуть из груди. Девушка перекрестилась, дрожащим голосом забормотав слова охраняющей молитвы. Волк склонил голову на бок, настороженно поведя ушами. Это да еще то, что зверь не боялся и не избегал ее взгляда, мало помалу убеждало девушку, что перед ней вилкацис – оборотень в волчьей шкуре. Именно о нем вчера шептались служанки в прядильне, после чего старая Берта, трижды сплюнув в ладонь от сглаза, вычертила за порогом толченой дубовой корой крест крестов. Но оборотни боялись солнечного света…

Мартина замерла, не зная, что предпринять. Волк зевнул, широко распахивая черную пасть, и улегся на краю склона, положив голову на передние лапы.

Девушка неслышно перевела дыхание.

…Да и как тут не поддаться страхам, когда вести с восточных границ приходили одна хуже другой! Говорили даже, что, несмотря на урожайный год, сотни человек сходят с ума – бегают по пустошам голыми, прикрываясь лишь волчьими или медвежьими шкурами, рычат и воют точно дикие звери; многие из них сбиваются в стаи, по ночам воют на луну, разрывают могилы, поедают трупы. Бешенство охватывало целые деревни, а перед тем, как это случалось, люди видели огромного седого волка с горящими как угли глазами – не иначе как самого дьявола в зверином обличье, насылающего проклятье на христианскую землю…

Кое-как поднявшись на ноги, Мартина двинулась вдоль полосы кустов, стараясь держаться к хищнику лицом. Рука ее внезапно нащупала пустоту, за которой обнаружился давно разыскиваемый проход. Не раздумывая, девушка согнулась, пробираясь между торчащими и цепляющимися за одежду ветками. Сверху на голову посыпалась снежная крошка. Тропа, миновав лениво журчащий под настом ручей, потянулась вверх и запетляла по пологим склонам. Кусты скоро кончились, идти стало легче. Встряхнувшись, Мартина выбралась на ровное место и снова побрела по колено в снегу. За дальней полосой деревьев уже виднелась ровная черная гладь озерной воды. Теперь бы пройти вдоль берега до старых рыбацких времянок…

Приглушенный звук заставил девушку оглянуться. Волки трусили по оставленной ею борозде в сотне шагов позади. Двигались неторопливо, жадно вдыхая морозный воздух. Заметив, что она остановилась, тоже замерли, потом плавными скользящими шагами двинулись вперед. Мартина отшатнулась, подвернула ногу и едва ни упала. Вожак коротко рыкнул, и стая разом сорвалась на бег, тремя ровными стрелками вспарывая белый наст, разбрызгивая в стороны снежные хлопья.

Мартина припустила во весь дух – не к озеру, а к ближайшей рощице, в середине которой возвышался старый кряжистый дуб. Сюда в канун Иванова дня, который лэтты называли Лиго, приходили крестьяне из окрестных деревень, плели венки из дубовых веток, разжигали костры, славили древнего бога этих земель. Отсюда девушки уходили в ночь искать цветущий папоротник… По местному поверью нечистая сила не могла приблизиться к священному дереву, и Мартина, хоть и была доброй христианкой, но сейчас и впрямь готова была взмолиться заснеженному великану о помощи.

Услышал он ее или нет, но волки один за другим замедлили бег и, в конце концов, остановились, вдруг потеряв к жертве всякий интерес. Что-то за деревьями привлекло их внимание, заставив насторожиться. После недолгого размышления вожак дал сигнал к отступлению и первым повернул обратно. Мартина заметила это, только добежав до дуба – неохотно отступающие волки время от времени останавливались и смотрели на упущенную добычу, но все же отходили дальше и дальше.

Девушка перевела дыхание, от всей души вознося хвалу своему небесному покровителю, и в эту же секунду за ее спиной заржала лошадь.

С опаской выглянув из-за ствола, Мартина увидела всадника – неподвижно застыв среди деревьев, он глядел вслед убегающим волкам и девушку будто совсем не замечал. Длинный плащ с бобровым оплечьем скрадывал его массивную фигуру, но лицо, затененное поднятой ко лбу ладонью, показалось ей знакомым.

Конь нетерпеливо тряхнул заиндевевшей гривой, звякнул удилами, фыркнул, выпуская из ноздрей плотное облачко пара. Мужчина повернул голову, встречаясь глазами с Мартиной. В этот момент девушка его узнала и в смущении отпрянула, скрывшись за деревом. Неприятный холодок внутри немного остудил ее пылающие щеки, и она с тревогой представила, что же случиться, если в ней узнают младшую дочь барона. Все раскроется, а отец… Матерь Божья, спаси и помилуй! Отец наверняка велит ее выпороть, а то и вовсе сошлет в монастырь святой Бригитты, как намедни грозился. Невольно перекрестившись, Мартина пригнулась, опустила голову и торопливо зашагала к озеру, все еще надеясь, что встречный примет ее за простую крестьянку, выбравшуюся в лес за хворостом…

Поздно! Всадник, бесшумной тенью вынырнув из-за деревьев, перегородил ей путь. Его рука под плащом легла на пояс, но тут же соскользнула, стоило ему разглядеть испуганно съежившуюся девушку. С минуту мужчина смотрел на нее, недовольно хмуря густые брови, потом дернул удила, заставляя коня обойти девушку по кругу. Мартина вспыхнула. Столь бесцеремонное разглядывание наконец ее возмутило, но пока она молчала, опасаясь себя выдать. Не выдержав, она повернула голову, и в тот же миг лицо мужчины разгладилось, а подозрительность во взоре сменилась явным удивлением.

– Фрейлейн фон Зегельс?

Отступать было некуда. Подавив невольный вздох, Мартина подняла глаза, глядя ему прямо в лицо.

– Господин Хорф…

Внезапно мужчина расхохотался. Покрасневшая девушка чуть было ни бросилась бежать, но вместо этого выпрямилась во весь рост и смерила весельчака надменным взглядом, развеселив того еще больше. От громкого смеха с ближних деревьев посыпался снег, а над рощицей с заполошным карканьем взметнулась воронья стая. Пристукнув кулаком по луке седла, мужчина тряхнул головой, все еще смеясь.

– Ох, фрейлейн фон Зегельс, право же… Вот уж не ожидал встретить здесь благородную барышню! – Он нарочито внимательно оглядел ее суконный чепец с короткими крыльями, какой носили местные крестьянки, задержался взглядом на длинных кистях верхней шали, сколотой на груди медной сактой, потом перевел его на облепленный снегом подол серой шерстяной юбки и снова усмехнулся.

Мартина виновато потупилась.

– Я… я… я тоже не ожидала вас здесь увидеть, господин Хорф, – торопливо произнесла она, подтягивая края шалей. – Мне следует благодарить господа нашего Иисуса Христа и его Пречистую Матерь за то, что они послали вас сюда. Если бы не ваше своевременное появление, меня бы растерзали волки…

Хорф перестал улыбаться.

– А, так они шли за вами, – пробормотал он, странно глядя на девушку.

– Да, и я…

– С каких пор девица из рода Унгернов так поглупела, что бродит по лесу в одиночку! – резко оборвал ее мужчина. – Или с вами есть еще кто-то? Отвечайте! Что это вам тут понадобилось?

Девушка гордо вскинула голову.

– Мне не понятен ваш тон господин рыцарь! Разве эти угодья принадлежат вам? Что-то не припомню, чтобы отец вам их дарил!

– О, девчонка-то с норовом… – неприятная ухмылка и сопровождающий ее взгляд заставили Мартину сжаться.

– Разве я не могу гулять, где захочу? – уже тише повторила она.

– В таком виде? Сомневаюсь!

– Ваше право, – холодно поизнесла девушка, отворачиваясь от собеседника.

– Вот как? Тогда позволю себе усомниться и в том, что барон, ваш отец, давал разрешение на эту прогулку. Нет? – Лошадиная морда толкнула девушку в плечо. – Что вы молчите? Уж не задумали ли сбежать, как ваша сестрица?

Мартина в смятении отступила.

– Я не сбежала, – еле слышно выдохнула она.

– Тогда что вы здесь делаете? Ну же! Не вздумайте мне лгать!

Он надвигался на нее, словно хотел втоптать конем в снег, и девушка вновь ощутила холодный липкий страх, совсем как недавно в овраге под взглядом стоящего над ней хищника. Пожалуй, они и впрямь были похожи друг на друга – волк и человек, но даже зверь не внушал ей такого чувства полной беспомощности и постыдной слабости, от которых ноги точно прирастали к месту. От зверя она еще могла убежать…

– Право же, я вас не понимаю, – голос ее дрогнул, но она старалась говорить как можно уверенней. – Кто дал вам право так со мной разговаривать? Неужели благородный рыцарь Хорф так одичал в походах, что забыл про куртуазное общение? Не забывайте, что перед вами дочь вашего сюзерена!

– Барон фон Зегельс – не мой сюзерен, – пренебрежительно отмахнулся Хорф. – Я лишь оказываю ему некоторые услуги и лишь до тех пор, пока мне это выгодно. Что до умения вести себя, фрейлейн, то не вам меня поучать. С женщиной ведут себя так, как она того заслуживает…

Он соскочил в снег и подошел к ней совсем близко, не сводя глаз с испуганного девичьего лица.

– А потом… кто же узнает благородную барышню в лэттской девке? Кому в голову придет, что нежная фрейлейн, в чьих жилах течет кровь прославленных предков, воспитанная в рыцарском замке под строгим надзором заботливых родственников, невесть, зачем вырядится в лохмотья и станет шляться по округе как простая крестьянка?

"Это не лохмотья", – хотела возмутиться девушка, но под пристальным взглядом мерцающих серых глаз не смогла вымолвить ни слова. Хорф склонился еще ниже, к самому лицу Мартины, его рука скользнула за ее спину, не давая отстраниться.

– Есть ли различие между дамой и служанкой? – Другая рука уверенно легла ей на грудь и сдавила, сильно, почти до боли. – Где же оно скрывается? Может, под одеждой?

– Я все расскажу отцу, – прошептала девушка, пытаясь его оттолкнуть.

– Не расскажешь.

Мартина чувствовала его дыхание на своем лице, губы рыцаря почти касались ее губ. Ослабев, она почти повисла у него на руках, и при мысли о том, что он может с ней сделать, девушку пронзила дрожь отвращения.

– Клянусь Господом и Пречистой девой, клянусь святым Мартином, моим покровителем, отец обо всем узнает…

Лицо Хорфа перекосила уже знакомая неприятная ухмылка.

– Маленькая святоша, – проворчал он, на мгновение прижав девушку к себе так, что у нее перехватило дыхание. Потом его руки разжались, и она, не удержавшись, упала в снег.

Одним прыжком, даже не коснувшись стремян, рыцарь вскочил в седло и, не удостаивая Мартину больше ни единым взглядом, развернул коня к роще. Она медленно поднялась, отряхивая снег с одежды. Ее смятение еще не улеглось, руки дрожали, лицо горело от пережитого унижения. Ей казалось, что худшего с ней не могло произойти. Вспоминая слова Хорфа и выражение, с которым он на нее смотрел – в самом деле, как на простую девку! – она начинала задыхаться от ненависти и страха, но к этому примешивалось ощущение странной тягучей боли, доходящей до самого сердца.

Еле сдерживая подступающие слезы, девушка почти бегом бросилась к озеру. Скорей, прочь отсюда, уйти, забыть…

Снег заглушил частый перестук тяжелых копыт за ее спиной. Она вздрогнула и обернулась, только когда над ухом звякнули металлические кольца уздечки. Жесткая рука обхватила ее поперек талии, забрасывая в седло – высокая, обитая железом лука больно ударила по бедру, но лошадиное фырканье заглушило легкий вскрик. Хорф натянул поводья, перехватывая пленницу поудобней, конь взбрыкнул передними ногами и сердито заржал.

Опомнившись, Мартина начала вырываться, бестолково размахивая руками.

– Нет, не прикасайтесь! Не смейте меня трогать!

– Ну-ну, фрейлейн фон Зегельс, – мужчина словно не заметил отчаянных попыток девушки, одним небрежным движением притиснув ее руки к бокам. – Не оставлю же я вас одну посреди леса. И барон, думаю, будет мне благодарен, если я верну ему дочь в целости…

– Альберт, – негромко прошелестело над полем.

Хорф слегка повернул голову. От деревьев неспешно отделилась и выехала ему навстречу высокая фигура в белом орденском плаще с капюшоном, скрывавшем левую половину лица всадника. Правая, худая и мертвенно бледная, была обращена к Хорфу и глядела сквозь него тусклым огоньком глубоко запавшего глаза. Весь облик подъезжавшего рыцаря был до того призрачным, что, казалось, лучи солнца проходят сквозь него, еле очерчивая на снегу колеблющуюся тень. И только красный крест с мечом, повернутым острием вверх, на его плече выделялись ярко, будто впитали в себя все жизненную силу своего обладателя.

– Я искал тебя, – произнес белый рыцарь, оказавшись рядом.

– Зачем?

Рыцарь скользнул взглядом по замершей девушке. Его лицо ничуть не изменилось, но Мартине показалось, будто она воочию слышит свист рассекающего воздух бича. Всадник пошевелил губами и глухо вопросил:

– Ubi lupus?…*

– Ушел в лес с другими, – Хорф проигнорировал недовольный взгляд собеседника, как и его явное желание вести разговор на латыни.

– Bene. Functus officio. Ab hinc dolor dolorem trudit et metus metum.**

– Да будет так.

По застывшему лицу рыцаря пробежала судорога, до неузнаваемости исказив черты. Одинокий глаз дико сверкнул. На мгновение Мартина будто узрела дьявольский лик, но почти сразу наваждение пропало, и рыцарь с прежним выражением благочестиво проронил:

– Deo volente…***

Альберт Хорф нахмурился, крепко прижимая к себе девушку. В этот момент она сама невольно прильнула к нему, точно ища защиты – какие бы чувства он ей ни внушал, незнакомый рыцарь пугал гораздо больше.

– Оставь девицу, – бросил тот, разворачивая коня. Край капюшона слегка колыхнулся, приоткрывая левую щеку, пересеченную узловатыми полосами букв-шрамов "CL". – Я жду тебя, Альберт…

Светлая фигура растворилась среди деревьев так же внезапно, как и возникла. Хорф беззвучно выругался ей вслед.

Мартина выпрямилась, глядя на него снизу вверх, и дрожащим голосом спросила:

– Что вы со мной сделаете?

Тот не ответил, резко посылая коня вперед. Искрящаяся снежная пыль вихрем взметнулась в воздух, оседая на развевающейся конской гриве, длинных темных волосах и меховом оплечье рыцарского плаща. Мартина охнула, с трудом сохраняя равновесие, но Хорф уже остановился у крайней полосы деревьев, окружавших озеро. Там он грубо ссадил девушку на землю, почти скинул.

– Ступайте в замок, фрейлейн. Не задерживайтесь здесь.

Девушка сделала несколько неуверенных шагов и оглянулась – Хорф, развернув коня, нарочито неторопливо следовал в ту же сторону, где скрылся белый рыцарь. Тогда и она сорвалась с места, припустив, что есть мочи, с желанием как можно скорее оказаться подальше от этого места.

* Где волк?…

** Хорошо. Сделал свое дело (больше не нужен). Отныне скорбь порождается скорбью, и страх страхом.

*** Волею Божьей…

Низкий деревянный дом стоял на полукруглой поляне, со стороны озера скрытой разросшимися кустами краснотала. От леса поляну отделяла стена непроходимого бурелома, сквозь которую не могли пробраться даже дикие кабаны, коих в этих местах водилось немало. Не так давно и сам барон любил наведаться сюда, поохотиться на них и на лосей, но в последнее время Клаус Унгерн сделался тяжел на подъем, поэтому дом круглый год стоял заколочен. Перед ним еще виднелся покосившийся навес для лошадей, а рядом – длинный шест с перекладинами, на которых после охоты развешивали мелкую добычу, но все это уже давно обветшало и ясно становилось – достаточно хорошего порыва ветра, чтобы свалить хлипкие сооружения.

Настороженно оглядевшись, Мартина подбежала к расшатанному крыльцу и потянула дверь на себя. Та поддалась неохотно, издавая пронзительные скрипы и цепляясь за выступающие половицы. Скользнув внутрь, девушка остановилась в сенях, привыкая к темноте, казавшейся и вовсе непроглядной после яркого дневного солнца. Меж тем внутренняя дверь приоткрылась, выпустив полосу тусклого неровного света, а следом и его источник – оплывшую с боков свечу, которую сжимали тонкие женские пальцы.

– Кто там? – взволнованно произнес нежный голос, и Мартина поспешно шагнула вперед.

– Это я, Лизель.

– Тинхен!

– Да.

– Матерь Божья, проходи скорей, только тише…

Пригнувшись, девушка вошла в полутемную комнату, разделенную на две половины плотным холщовым пологом. Ее сестра, до самых глаз закутанная в широкий синий плащ на лисьем меху, торопливо захлопнула дверь и прижала поплотней, навалившись всем телом. С минуту обе молчали, потом старшая поставила свечу и на стол порывисто бросилась на шею младшей, пряча лицо в складках ее шали.

– Тине, Тине…

– Ну что ты, – испуганно проговорила та, обнимая сестру и гладя ее волосы, небрежно сколотые на затылке. – Лизель, не плачь!

– Нет! – Элиза помотала головой, отстраняясь. – Я не плачу. Я боялась, что ты не придешь. Я ведь ждала тебя каждый день…

Мартина прижала руки к груди.

– Я не знала, клянусь, я не знала! Ведь прошел слух, что француз увез тебя в Феллин, а оттуда в Ревель, чтобы плыть во Францию морем. Отец даже послал нарочного ревельскому командору, прося задержать похитителя…

– Тише! – взмахом руки Элиза прервала сестру, с тревогой прислушиваясь к глухим отрывистым звукам за пологом. Потом она выпрямилась и тихо, но внушительно произнесла. – Ты не должна так говорить о моем муже.

– Значит, вы женаты, – Мартина растерянно обхватила ладонями щеки.

– Конечно, женаты. Разве могло быть иначе?

– Нет… Но ведь о французах говорят всякое. Нравы у них свободные, не то, что у нас.

Элиза гордо вскинула голову.

– Мой муж не таков! Ты сама поймешь, когда узнаешь его ближе. Он – воплощенное благородство! Наши ливонские тугодумы не могут даже сравниться с ним. А как он изыскан, как воспитан! У него такой тонкий ум! Он самый лучший – я не смогла бы отдать себя менее достойному дворянину. К тому же его род древнее и знатнее нашего. Так что можешь не тревожиться понапрасну – твоя сестра не уронила себя этим браком. Сейчас я вознеслась высоко, а стану еще выше!

Мартина обвела глазами закоптелые бревенчатые стены с торчащими из пазов клочьями сухого мха, перевела взгляд на сырые половицы, по которым сквозняк перекатывал комочки сора, и только вздохнула в ответ. Сказать было нечего, и она принялась выкладывать на стол содержимое своей торбы. Элиза, глянув за полог, на цыпочках вернулась обратно. При виде завернутой в полотенце хлебной ковриги и нескольких колец кровяной колбасы ее глаза радостно вспыхнули, а руки нетерпеливо потянулись к еде. Отломив солидную краюшку, она несколько раз торопливо надкусила ее, запивая простоквашей из деревянной кружки, которую молча подала ей сестра.

– Хвала Пречистой Деве… – еле проглотив слишком большой кусок, Элиза перевела дыхание и схватилась за колбасу.

– Где же твой муж? – спросила Мартина, посматривая на нее с невольной жалостью.

– Спит. Я не хочу его будить, он сегодня всю ночь не сомкнул глаз. Климат наш для него слишком суров, Жульен не привычен к морозам. Говорят, в Савойе их вовсе не бывает – там круглый год светит солнце и растет виноград, – девушка облизала пальцы и вытерла их о край полотенца. – Уф, я уже начала забывать вкус мяса…

– Почему же вы сразу туда не уехали?

– Мы не смогли. Путь туда неблизкий, а денег у нас не слишком много… Конечно, это моя вина, я так торопилась, уходя из дома, что совершенно об этом не подумала.

– Лизель, бедная моя… – растроганно прошептала Мартина. Элиза метнула на нее острый взгляд.

– То-то же! Теперь жалеешь меня, но что-то ты не торопилась придти, когда я послала тебе записку.

– Не вини меня, клянусь, я не виновата, – Мартина потупилась, затеребив длинную косу. – Со дня твоего побега в нашем замке словно объявился покойник. Ты помнишь – это был День поминовения усопших. Господин де Мерикур уехал накануне, решив не задерживаться на праздник, ты сказалась больной… Когда мы вернулись с кладбища и не нашли тебя в комнате, отец велел обшарить замок сверху до низу, потом послал людей спрашивать о тебе и французе по всем дорогам. Он сразу все понял, а мы с тетушкой Теклой даже представить не могли! Ты не представляешь, какого страха я натерпелась – отец сделался точно не в себе, грозился и кричал, пока изо рта у него не пошла пена, конюха отстегал кнутом за то, что тот не уследил за лошадьми. Стражникам, что стояли на воротах, велел дать плетей. Нам с тетушкой тоже досталось… – девушка подавила тяжелый вздох, отгоняя неприятные воспоминания.

Пожалуй, не стоит Элизе знать, что из-за нее их почтенную родственницу отхлестали по щекам, словно провинившуюся девчонку, а саму Мартину барон за волосы таскал по замковым переходам, а потом целую неделю держал в холодной башне на хлебе и воде.

– Отец решил, что я все знала и помогла тебе бежать, – сухо закончила она, разглаживая складки на коленях. – А ведь я даже не догадывалась. Ты мне и слова не сказала.

Элиза положила голову ей на плечо.

– Прости… Прости, прости. Я не могла иначе. Тебе это кажется безумным, но когда я узнала, что он меня любит, я не смогла отказать. Да разве в этом дело?! Я люблю его, люблю больше жизни! Я готова все ему отдать, лишь бы он попросил. И я стала его женой! Это ли не предел всех желаний?

– Не знаю, – грустно ответила сестра. – Мы с тобой так не похожи, для меня твои слова – как стихи из романа о Ланцелоте, там они к месту. Можно ли любить так, как ты говоришь? Я люблю тебя, люблю нашего отца, хотя порой мне тоже хочется от него сбежать, но не знаю, смогла бы я так поступить с ним… Ведь это же позор для благородного дома, когда одна из его дочерей… Нет, я не буду ничего говорить. Уверена, ты сама все понимаешь. Если ты любишь господина де Мерикура и вы женаты, это, конечно, меняет дело…

– Я люблю его, – нежным голосом повторила Элиза. – Я всю жизнь ждала такого, как он… Ах, Тине, сейчас он болен, его мучает кашель и хрипы в груди, а я ухаживаю за ним дни напролет. Ночью я слушаю, как он дышит. А когда муж со мной ласков…

Она покраснела.

– Согласие между супругами – Божье благословение, – торопливо проговорила Мартина. – Но как вы собираетесь жить дальше?

Элиза нерешительно глянула в сторону – за пологом не было слышно ни единого звука. Тогда девушка поднялась и бесшумно скользнула к нему – однако, в нерешительности постояв рядом, она заломила руки и сделала шаг назад.

– Нет, не могу, Жульен разгневается…

– Почему? – удивилась ее сестра.

– Он мне запретил… – Элиза быстро вернулась к столу и села, но почти сразу вскочила и принялась расхаживать взад-вперед под недоумевающим взглядом Мартины. – Но это смешно, ты же моя сестра. Поклянись, Тине, как в день Страшного суда, что никогда и никому не расскажешь о том, что я тебе покажу!

Мартина рассудительно сказала:

– Если твой муж запрещает, ты не должна мне ничего показывать.

– Но тебе я верю, как себе! – запальчиво возразила Элиза.

– И все же ты должна слушаться мужа, Лизель.

Та сердито фыркнула в ответ. В нетерпении постучав каблучком по полу, она наконец решилась. Остановившись у края полога, Элиза осторожно потянула его на себя и быстрым движением подхватила стоящий на лавке предмет, завернутый в темную материю. Под ней оказалась шкатулка полированного красного дерева с витиеватой надписью на крышке. Мартина только и успела разобрать выделенное более крупными буквами слово "Spica*", когда сестра поставила шкатулку на стол и откинула крышку.

Внутри лежал камень.

Младшая дочь барона с любопытством подалась вперед, но тут же охнула и схватилась за голову – в виски стрельнуло острой болью. Элиза, не замечая ее состояния, любовно провела пальцем по гладкой светящейся поверхности.

– Вот, смотри, – прошептала она благоговейно. – В нем наше будущее, залог, важнее которого ничего на свете нет.

– Что это? – слабо спросила Мартина.

– Философский камень.

– Это?…

Боль внезапно прошла, и Мартина выпрямилась, широко раскрыв глаза от удивления.

– Откуда?

– Это наследство Бре. Теперь он принадлежит Жульену, мой муж – его единственный законный владелец. Мы должны хранить этот секрет в глубочайшей тайне, потому что подобного сокровища не имеет даже император. Это то, что принесет нам власть, почести и богатство… Только представь! С помощью этого камня можно завалить золотом отцовский замок до самых крыш. Мы получим все, что ни пожелаем!

– Да, поистине золото делает человека господином всего, что он захочет, – насмешливо проронила Мартина, отодвигаясь в сторону.

– Не смейся! – Элиза сердито сдвинула брови и шлепнула сестру по руке. – Право же, в этом нет ничего смешного. Золоту дана власть над человеческими душами, это правда…

– Да уж, оно и душам может открыть дорогу в рай.

– Не богохульствуй!

– Это не мои слова. Так говорит доктор Порциус.

– Значит, правы те, кто называет его язычником… Не повторяй дурных слов, которым сама не веришь.

Мартина провела пальцем по краю шкатулки. Мягкие отсветы отразились в ее глазах, на секунду заставив их вспыхнуть золотистым огнем, потом свечение пропало, и камень как будто погас.

Девушка вздрогнула.

– И все же это сокровище даже не смогло вас накормить, тебя и твоего мужа, – чуть хриплым голосом произнесла она. – Прости, Лизель, я не очень в него верю.

– Ну и не верь!

Надувшаяся Элиза убрала шкатулку, вернув ее на место с прежней осторожностью.

* Колос

Из лесного фольварка пришли страшные вести. Хозяйскую жену и дочь, вернувшихся с реки, где они полоскали белье, прямо на пороге избы загрыз волк. Хозяин, выскочив на улицу, видел, как зверь, с чувством зевнув окровавленной пастью, неторопливо пересек двор и, на прощание окинув людей холодным немигающим взглядом, перескочил забор и был таков. У бросившихся за ним в погоню батраков ноги точно налились свинцом – стоило шагнуть за ограду, как в глазах начинало двоиться, а кто послабее, так и вовсе падали в беспамятстве. От волка и следов не осталось, никто не мог сказать, в какую сторону он убежал. Если бы ни два мертвых тела, распростертых на красном снегу, засомневались бы – был ли он на самом деле.

Старший сын хозяина с рогатиной в руках и топором за поясом отправился к окружному старосте. И хотя по дороге ему не встретился ни один зверь и даже птица, все равно на пол дороги его обуял такой страх, что в село парень вбежал как помешанный, потеряв и рогатину, и топор, в изорванном кожухе и с непокрытой головой. Размотавшиеся портянки волочились за ним по снегу.

Староста, до которого и прежде доходили всяческие слухи о волчьих бесчинствах, не мешкая, собрав наиболее уважаемых дворохозяев, поспешил в замок к сеньору. За ним, постепенно увеличиваясь, потянулась целая толпа: мужчины, женщины и дети. Те, кто тоже пострадал от волков, глухо роптали, время от времени то одна, то другая женщина начинала заходиться криком, падала в снег и каталась по нему в припадке. Ее молча обходили, оставляя лежать до тех пор, пока она сама не приходила в себя. Дети, видя такое дело, плакали. В сумерках люди подошли к замку и остановились напротив подъемного моста. Стражники с верхней площадки крикнули им, чтобы расходились, но никто не тронулся с места. Наконец старосту и с ним еще двоих пропустили во внутренний двор, на несколько минут приподняв преграждавшую вход решетку. Остальные остались ждать снаружи.

Быстро стемнело. Огни на сторожевых площадках и в темных провалах навесных бойниц крепостных стен казались собравшимся внизу глазами хищных зверей, готовых спрыгнуть на них и растерзать в клочья. Кто-то из крестьян стал читать молитву, но быстро смолк. Люди жались друг к другу все тесней. Подъемная решетка снова заскрипела, выпуская из прохода несколько темных фигур с факелами в руках. Вернулся староста с товарищами – в неровном факельном свете его лицо казалось смертельно бледным, но он говорил спокойно и от имени сеньора повелел всем возвращаться по домам – барон обещал принять меры. Вместе с ним находился монах-бенедектинец, высокий, с круглым добродушным лицом, широченными плечищами и кулаками ярмарочного борца. Говорил он громким, зычным голосом, эхом разносящимся по окрестным холмам, поначалу энергично вторя словам старосты, а под конец и вовсе оттиснув последнего в сторону.