Текст книги "Колос времени [СИ]"

Автор книги: Наталья Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– А секрет в них есть?

Порциус добродушно рассмеялся.

– О, моя госпожа всегда зрит в корень. Да, я не смог удержаться… Если позволите булавку, я покажу. – С легким поклоном приняв требуемое, доктор Гиммель слегка надавил острием между шляпок, потом подцепил и вытянул наружу рамку с быками. За ней оказалось пустое пространство. – Вот, пожалуйста! Тайник небольшой, но обнаружить его нельзя, если не знать как. Да, да, – доктор откровенно залюбовался своим творением. – Этому приему меня научил мастер Вишер, с которым мы как-то повстречались в Нюрнберге. Он делал множество забавных вещиц и прославился как непревзойденный резчик… Но я могу показать фокус куда занятней.

Он провел рукой по циферблату, и тиканье на мгновение смолкло. Потом раздался мелодичный звон. Некоторое время, казалось, ничего не происходило, но вот Кристина вытаращила глаза и закричала, тыча пальцем в стрелки:

– Господи помилуй, да они назад идут! Смотрите, барышня, смотрите сами!

– Как это у вас получилось? – С Мартины разом слетело равнодушие, и она, сверкая глазами, наклонилась к циферблату. – Они действительно идут назад… Это колдовство!

– О нет, всего лишь простая механика, – доктор с притворной скромностью сложил руки на груди. Девушка посмотрела на него с любопытством и надеждой, но почти сразу глаза ее потухли.

– Жаль… – еле слышно прошептала она.

– Чего, фрейлейн?

– Жаль, что вы на самом деле не умеете заставить время двигаться назад. Если бы можно было вернуть те дни, когда отец был жив… а сестра еще не вышла замуж. Как хорошо жилось тогда у нас в Зегельсе!

– Кто тоскует о прошлом, моя госпожа, тот не видит будущего, – мягко заметил Порциус.

– А если будущего вообще нет?

– Такого не может быть.

Мартина с тяжелым вздохом выпятила губу и снова поникла, всем своим видом показывая, что ей-то уж точно не на что надеяться. Доктор встал у окна, выглядывая на улицу. Увиденное его, похоже, заинтересовало – он так и остался стоять, неторопливо перебирая пальцами частые переплеты оконной рамы. Одновременно он заговорил, негромко, как будто беседуя сам с собой:

– Я нахожу, что многие люди чересчур склонны поддаваться внезапным порывам чувств, не умея ни обуздать их, ни направить в нужное русло. Такие люди не склонны рассуждать, они полностью отдаются первому стремлению, которое зачастую является весьма сильным, но редко – верным. Последствия необдуманных решений почти всегда, увы, призваны умножать меру людского страдания. Hoc erat in fatis*. Не в нашей власти избегнуть этого, а посему остается лишь смириться и молить Бога о милости безрассудным…

Мартина невольно прислушалась. Порциус Гиммель говорил так тихо, что расслышать его было нелегко, поэтому, сама того не замечая, она приблизилась и встала рядом с ним.

– Фрау Элиза, ваша сестра, sine dubio, одна из таких людей. Чувство к господину де Мерикуру завладело ею, и она не нашла в себе сил ему противиться. Окажись ее избранник благородным in natura**, а не только лишь по праву рождения, эта история разрешилась бы к всеобщему удовлетворению. Но господин де Мерикур – слаб, упрям, невоздержан, склонен к истерии и подвержен дурному влиянию, их союз по природе своей не мог оказаться долговечным. Так и случилось. Пока что чувства фрау Элизы не вполне угасли. Они подобны тлеющим углям под слоем пепла, в их глубине еще может разгореться пламя, но оно уже сменило окраску и отныне способно принести лишь опустошение. Дай Бог, чтобы этого не произошло.

– Бедная Лизель, – прошептала Мартина, смахивая навернувшиеся слезы.

– Не стоит жалеть человека за то, каков он есть. Многие женщины вскоре после замужества испытывают разочарование и в том случае, если брак заключен по любви. Обычное дело, в этом нет большой беды. Наиболее разумный и естественный выход в таком случае – расторжение союза… – Порциус замолчал, внимательно глядя на побледневшую Мартину.

– Развод? – с ужасом переспросила девушка.

– Да, моя госпожа. Но для фрау Элизы он невозможен, по крайней мере, не теперь, иначе она может лишиться права на наследство. Как вы знаете, эти земли и титул наследуются в порядке первородства по мужской линии, в случае, если наследницей становится женщина, опеку над ней осуществляет супруг или ближайший родственник. Таково несомненное положение дел. Однако и здесь остается возможность полюбовного соглашения… когда видимость брака сохранена, а на деле супруги дают друг другу свободу. Полагаю, господину де Мерикуру однажды придется покинуть Зегельс и вернуться во Францию или в свои савойские имения, если они, конечно, существуют… Так будет лучше для всех.

Мартина задумалась. В словах доктора звучала убежденность, то, о чем он говорил, казалось логичным и несомненным. Да, вероятно, все произойдет именно так: Жульен уедет, а Элиза останется в замке. И тогда ничто не спасет ее, Мартину, от свадьбы с Хорфом. Ей придется пожертвовать собой ради общего блага, ради того, чтобы в Зегельсе был хозяин…

Доктору Порциусу не понравилось обреченное выражение ее лица, но вида он не подал, поглядывая по сторонам с прежним благодушием. Кристина все еще вертелась вокруг часов, будучи не в силах от них оторваться – все ее внимание было поглощено ими, и на пару у окна служанка даже не смотрела. Тогда доктор позволил себе вопиющую вольность: он легонько сжал руку Мартины выше локтя и, наклонившись к самом ее уху, чуть слышно прошептал:

– Моя госпожа, не стоит горевать понапрасну. Примирение супругов де Мерикур невозможно, но ваша сестра скоро утешиться. Это уже произошло, ее сердце занято другим человеком, хотя сама она об этом еще не догадывается. Сейчас фрау Элиза разочарована и чувствует себя одинокой, поэтому ее естество жаждет того, кому она сможет всецело довериться. Она ослабела, поэтому ее влечет к себе сила и мужское превосходство…

– О ком вы говорите? – Мартина замерла, со странным томительным предчувствием ожидая ответа.

– Я говорю о рыцаре Хорфе.

* Так было суждено

** По сути

Этот разговор произвел на девушку тягостное впечатление, оставив после себя чувство неудовлетворенности и тоски. Неужели, спрашивала себя девушка, неужели это может быть правдой? Как такое возможно? Еще недавно ее сестра была сама не своя от любви к мужу, как же ей вдруг полюбить Альберта Хорфа? Да и с чего бы ей влюбляться в него? Сама Мартина не считала немецкого рыцаря тем человеком, который мог бы понравиться Элизе – для этого он был слишком груб, слишком властен. В нем отсутствовала всякая утонченность, и род его не являлся таким уж знатным – первый из Хорфов прибыл в Ливонию менее ста лет назад, при магистре Дитрихе Торке. И Крейцбургом Хорфы владеют совсем недавно, это право им предоставил великий магистр фон дер Борх, после того дед нынешнего владельца принес Ордену вассальную присягу. Смешно представить хоть на мгновение, что ее сестра могла увлечься таким человеком!

И все же в глубине души Мартина никак не могла отделаться от мысли, что так оно и есть, что Альберт Хорф каким-то непостижимым колдовским способом проник в сердце Элизы и завладел им, и теперь уже не отпустит. Эта мысль преследовала девушку неотвязно. Чем больше она об этом думала, тем страшнее ей становилось и тем мрачнее виделось будущее. Она избегала Жульена и Хорфа, уклонялась от встреч с сестрой, и даже когда Кристина рассказала ей о безобразной сцене, устроенной Мерикуром жене, о нелепых подозрениях и ревности, которой он теперь ее донимал, Мартина не нашла в себе сил пойти и утешить Элизу. Сказавшись больной, она сидела у себя в комнате, неотрывно глядя на бронзовые стрелки часов, идущих назад. Не осмеливаясь молить о том Бога, девушка временами страстно надеялась на чудо, на то, что ход времени, подчиняясь движению стрелок, вдруг повернется вспять. Но этого не происходило, хотя часы по-прежнему звонко отсчитывали минуты назад.

Через несколько дней Мартина пришла в "библиотеку", желая продолжить разговор о том, что ее тревожило. Она спросила доктора, допускает ли Господь, чтобы рыцарь и дворянин занимался колдовством, хотя на самом деле ей хотелось узнать, не замечен ли Альберт Хорф в таком непотребном деле, как она подозревала. Взгляд девушки был весьма красноречив, но в этот день Порциус Гиммель оказался невнимателен. Рассеянно выслушав ее сбивчивый лепет, он пожал плечами и ответил, что не видит причины, по которой рыцарю отказано в праве совершить грех, как и любому другому смертному. В доказательство своих слов доктор напомнил Мартине о французском маршале бароне де Ре, повешенном и сожженном по обвинению в колдовстве, а также о печально известных рыцарях-тамплиерах, как о примере того, что дьявол способен овладевать даже душами монахов. Его речь не произвела должного впечатления. Давно почившие тамплиеры, как французский барон-детоубийца, Мартину не интересовали, их деяния, запорошенные пылью веков, были бесконечно далеки от того, что творилось в ливонском замке.

Но и сам доктор Порциус не проявил особого интереса к предмету разговора. Смолкнув на середине фразы, он протянул Мартине небольшую мраморную табличку, которую держал в руках.

– Взгляните, фрейлейн…

– Да-да, – девушка машинально взяла ее и отложила в сторону. – Все же то, о чем вы сказали…

– Я хотел бы знать, сможете ли вы прочесть, что там написано? – Доктор вернул табличку на место, бережно касаясь ее сколотых краев кончиками пальцев.

Мартина обиженно нахмурилась. Ей совсем не хотелось читать надпись на старом куске мрамора. Охотней всего она хлопнула бы его об пол, такое раздражение он у нее вызвал. Да будь ему даже тысячу лет – что ей за дело?

– Готов поспорить, вы и буквы не разберете, – между тем шутливо поддел ее Порциус. – Конечно, этот язык вам не знаком…

– Что за язык? – сухо спросила девушка.

– Язык Гомера и Аристотеля, величайший и прекраснейший из языков…

Мартина по-прежнему смотрела на него непонимающим взглядом.

– …я говорю о греческом, – с некоторой досадой пояснил доктор, снова придвигая табличку. – Да, моя госпожа, это драгоценнейшее сокровище, сохранившееся с древних времен, увы, единственное из того, что нам осталось… Когда-то таблицы, подобные этой, составляли целый свод. Люди, облеченные знанием, передавали их из поколения в поколение, бережно собирая и запечатлевая на мраморе крупицы человеческой мудрости. И все, что осталось от той бесценной сокровищницы, ныне может уместиться в ладони. Какой прекрасный пример тщете человеческих притязаний, не правда ли, фрейлейн?

Мартина пожала плечами. Их мать, баронесса, еще в бытность девицей Тизенгаузен несколько лет провела в монастыре святой Бригиты – одном из самых известных и почитаемых в Ливонии. Дочерьми она занималась сама, помимо чтения и письма на немецком и латыни обучив их еще и шведскому, который был в большом ходу в Эстляндии. По ее же просьбе предыдущий капеллан, поляк, занимался с девушками польским. Таким образом, несмотря на то, что ни Мартина, ни Элиза не получили монастырского воспитания, образованы они были куда лучше, чем большинство девиц из ливонских дворянских семей.

Но греческий язык, как и народ, его придумавший, оставался для девушки непознанным и, вправду сказать, совершенно неинтересным.

– И что же здесь написано? – пробормотала она, косясь на мелкие буквы, еле проступающие на покрытом желтыми пятнами мраморе.

Доктор слегка вздохнул.

– Это старинное предание, – с грустью произнес он, – дошедшее с тех времен, когда Христос еще не ходил по земле. Оно рассказывает о великой матери древних богов, вынужденной отдавать своих детей на съедение безжалостному супругу Хроносу. Он проглатывал их одного за другим и поглотил уже пятерых, но шестого мать богов решила спасти, во что бы то ни стало. Вместо ребенка она принесла мужу завернутый в пеленку камень, и тот, не заметив подмены, проглотил его как остальных детей. Ребенок же остался жив, был тайно взращен матерью и, возмужав, выступил против жестокого отца, победив его и свергнув с небесного трона. Он же заставил павшего исторгнуть обратно проглоченных братьев и сестер, а вместе с ними и камень, сохранивший ему жизнь…

Мужчина ненадолго замолчал, погрузившись в свои мысли.

– И что же? Все это записано на табличке? – прервала затянувшуюся тишину Мартина. Порциус Гиммель слегка вздрогнул, приходя в себя.

– А?… Нет. Здесь написано о прекрасной деве, чье имя скрыто покровом тайны и его нельзя произнести вслух. Гуляя по цветущему лугу, она подобрала камень, исторгнутый отцом богов, и в ее руках он пророс, подобно снопу колосьев. И так как этот камень находился в утробе Хроноса, ему была дана власть над временем, а дева стала его хранительницей… Вот, собственно, и все. Это лишь осколок…

– Вы так странно об этом говорите, доктор Порциус, – заметила девушка. – Но это всего лишь языческая сказка. У лэттов таких много, спросите старую Берту, и она вам расскажет десяток, о Перконасе и Аустре, о матерях природы, о раганах…

– Поверьте, моя госпожа, – с неожиданной горячностью перебил ее доктор. – Сказки, как вы говорите, зачастую бывают убедительней самой жизни, и люди в них верят, да, верят!

Он резко поднялся и принялся расхаживать взад-вперед. Мартина с беспокойством наблюдала за этими перемещениями, отодвигаясь всякий раз, когда Порциус задевал ее краями своей мантии. Она не понимала, что вдруг нашло на обычно спокойного и любезного доктора, и ей делалось не по себе от его резких жестов, странного бормотания и мрачных взглядов. Перед ней был совершенно другой человек, который выглядел, как доктор Порциус, носил его одежду, говорил его голосом – тем не менее, он не был ей знаком. Мартина поежилась, ей снова стало страшно. Она хотела уйти, но что-то ее удерживало. Она не могла этого объяснить и продолжала сидеть на месте, нервно теребя манжеты.

Наконец доктор как будто успокоился и остановился у стола, устремив пристальный взгляд на девушку. Теперь вид его был торжественным и печальным, слишком торжественным и слишком печальным для маленькой темной комнаты и той скромной аудитории, что в ней присутствовала. Но Мартина этого не поняла, она подумала только, что доктор Порциус собирается посвятить ее в какую-то страшную тайну – и невольно затаила дыхание. Хотелось ли ей быть посвященной или нет, девушка пока не решила, но ее любопытство было задето.

– Много-много лет назад один молодой человек, подобно вам, фрейлейн, смеялся над тем, что казалось ему выдумкой сказочников. Потом он вынужден был переменить свое мнение. Когда-нибудь я вам об этом расскажу… Страдания, выпавшие на долю этого человека, заставили его усомниться во всем: в себе самом, в законах, в справедливости… даже в Боге! Он был растерян и не понимал, чего хочет от него Всевышний, за что его подвергают испытанию, явно превышающему человеческие силы. Тот, о ком я говорю, захотел вернуть время, когда он был спокоен и счастлив, и Господь ему предоставил такую возможность.

Мартина медленно выпрямилась, глаза ее заблестели. Теперь она жадно ловила каждое слово доктора.

– Да, да, фрейлейн, – словно в подтверждение ее мыслей кивнул тот. – Время есть материальная субстанция, на которую можно влиять, прилагая некоторые усилия. Это не каждому дано, но в вас, моя госпожа, я вижу сей благостный задаток… Хотя его еще нужно будет развивать. Но и это не является главным. Всегда следует помнить, что все ниспосланное нам свыше дается лишь для того, чтобы мы могли осознать высшую цель и предназначение своей жизни. У меня и у вас эта цель одна – служение Деве, хранительнице времени…

Порциус Гиммель говорил еще долго. Большая часть его слов оставалась для Мартины непонятной. Но девушка слушала очень внимательно и ни разу не попыталась перебить. Уныние и страх прошли сами собой, и она чувствовала тихую радость. Теперь ей было совершенно ясно, что надо делать.

Жульен де Мерикур в ярости выскочил во двор и зашагал к конюшням, остервенело хлопая по сапогу рукояткой хлыста. Заметив у ворот оседланную лошадь, которую вел под уздцы конюх-латгал, француз, не долго думая, вскочил в седло, вырвал уздечку и пришпорил животное. Стоящие у подъемного моста стражники едва успели отскочить в сторону, а тот из них, кто оказался менее расторопным, получил хлыстом по плечам.

За пределами замка Жульен дал коню шенкелей и понесся напрямик через холмы. Ему хотелось развеяться и придти в себя, но от бешеной скачки только перехватывало дыхание, и кровь сильнее стучала в ушах. Внезапно лошадь споткнулась. Сделав несколько неуверенных шагов, она сумела выровнять ход и не упасть, но тут уже всадник натянул поводья так резко, что едва не порвал ей рот. Лошадь нервно задергала ушами, переступая с ноги на ногу. Ее бока ходили ходуном, а выступившая на них пена оставила на бархатных штанах француза темные пятна. Упершись руками в луку седла, Жульен с трудом перевел дыхание, после чего выругался.

Оглянувшись, он заметил, что со стороны замка к нему направляется еще один всадник. Первым побуждением француза было снова пустить лошадь в галоп, чтобы избежать встречи, но, приглядевшись, он узнал Германа Зауге.

Тот, не торопясь, подъехал и молча остановился поодаль. Его лицо по-прежнему закрывала повязка, однако видимая половина была бледна и неподвижна. Единственный глаз потускнел и слезился. Зауге аккуратно промокнул его платком.

– Зачем ты за мной следишь? – Жульен капризно скривил губы. – Мне, что, не дадут побыть одному?

– Не хочу, чтобы тебя загрызли волки, – тихо ответил немец.

– Хуже тех волков, что живут в замке, я не встречал!

– Ты говорил с баронессой?

– Говорил ли я с ней? Говорил ли я с этой упрямой, вздорной бабой? С этой ливонской ведьмой, потаскухой, исчадием ада? О да! Если это можно так назвать… – молодой человек презрительно рассмеялся. – Она даже не соизволила меня выслушать! Она отказалась мне отвечать, как будто я не ее муж, а неотесанный виллан! Это не слыханно! Она за это ответит…

– Мне жаль, что все так получилось, – шепнул Зауге. – Но ведь неправда, что ты после всех этих унижений собираешься покинуть Зегельс? Я в это, конечно, не верю, но ходят упорные слухи… Ты же знаешь замковую дворню – ее хлебом не корми, дай почесать языки…

Жульен побледнел.

– Об этом уже говорят? – переспросил он, беспомощно оглядываясь на замок.

– Да, я своими ушами слышал. Разумеется, я счел необходимым все опровергнуть – ты ведь не собираешься никуда уезжать… Впрочем, даже если бы собирался… это было бы вполне оправданно. Твоя жена, как говорят, мечтает блистать в свете. Если бы ты уехал ко двору короля или императора, а ее оставил здесь, клянусь святым Николаем, это была бы прекрасная месть. Но ведь ты слишком благороден, чтобы мстить женщине, хоть бы она и заслужила это сотню раз…

Француз задумался. Воспользовавшись этим, Зауге подъехал ближе и добавил, вкрадчиво понизив голос:

– К тому же покинуть поле битвы, когда победа практически у тебя в руках… Ты ведь уже почти заставил уважать себя. То, как ты говорил с баронессой сегодня, показало ей, что с тобой шутки плохи. Ты вел себя как настоящий мужчина и хозяин. Я горжусь тобой, Жульен… Лучшего момента, чтобы утвердить свое превосходство, у тебя не будет. Я могу и ошибаться… но если ты первым оставишь жену, я уверен, вскоре она почувствует величайшее сожаление. Только жаль будет оставлять ей и замок, и состояние, которое по праву принадлежит теперь тебе… Но вряд ли в замке найдутся ценности, которые можно было бы взять с собой…

Жульен вскинул голову.

– Ценности? Герман, ты и вправду не знаешь, о чем говоришь! Но ты прав. Я уеду отсюда и как можно скорей. Элиза еще пожалеет о том, что так со мной обошлась… Она за все ответит! Она сгниет в этом медвежьем углу, а я буду рассыпать золото направо и налево и любезничать с красивейшими дамами французского двора! – Он дернул поводья и повернул обратно к замку.

Зауге пристроился за ним. Старый немец выглядел невозмутимым, но про себя улыбался. Он был очень собой доволен.

Часть 4. Часы

Санкт-Петербург, наши дни

– Шссс! – разочаровано прошипел темполог, делая шаг вперед. Вера вцепилась ему в плечи.

– Стой! Ты куда?

Кирилл раздраженно высвободился.

– Никуда, что ты кричишь…

Девушку била крупная дрожь. Голова опять начала кружиться, и чувствовала она себя на редкость отвратительно. Висящие в воздухе сверкающие и переливающиеся осколки вызывали у нее тошноту. Напарник с беспокойством заглянул ей в лицо.

– Ты снова собираешься падать в обморок?

– Н-нет, – ей едва удалось разжать стиснутые зубы. – М-мне страшно… Давай уйдем отсюда.

– Не выйдет. Я должен во всем разобраться.

– В чем? – Девушка с трудом удержалась, чтобы не завизжать во весь голос. – В чем разобраться? Что тут происходит? Я ничего не понимаю! Куда делось здание? Что это за осколки? Где Юлька? Ты, ты можешь мне объяснить?!

Она все повышала и повышала голос и под конец едва не захлебнулась собственным криком. Темполог, не мигая, смотрел на нее – лицо у него было совершенно невозмутимым, и только на дне сузившихся зрачков мелькали едва заметные искры. Выдержав паузу, он спокойно ответил:

– Нет. Пока что я и сам ничего не понимаю. С таким явлением я еще не сталкивался. Поэтому я и сказал, что нужно разобраться.

– А разве это не то, о чем ты все время твердил? Этот, как его… темпоральный резонанс?

– Возможно. Но даже если и так, все равно необходимо провести наблюдения, собрать как можно больше данных… Еще мои субъективные ощущения. Влияние темпорального резонанса на человеческую психику до сих пор не изучено. Почему, к примеру, я воспринимаю аритмические хроновсплески посредством обоняния, а ты – через зрение и слух? По какой схеме проходит процесс апперцепции?

Вера на секунду перестала дрожать.

– Ты меня спрашиваешь? – насмешливо поинтересовалась она.

Темполог непонимающе моргнул.

– Что?… А, нет, конечно, нет. – Он резким движением взлохматил и без того торчащие в разные стороны волосы. – Я перечисляю вопросы, на которые хочу найти ответ.

– А когда ты его найдешь, мы сможем отсюда уйти?

– Посмотрим, – уклончиво отозвался мужчина, доставая свой компьютер. – Вера, ты посиди пока в сторонке…

Девушка зябко передернула плечами. Мысль поскорей сбежать из этого жуткого места, оставив Кирилла наедине с его научными изысканиями, была столь навязчивой, что она, сама того не замечая, направилась к калитке. Однако, когда до той оставалось всего несколько шагов, Верино перегруженное зрение вдруг выкинуло новый фортель – белый дощатый забор медленно растворился в воздухе, а вместо него возникла трехметровая ограда из серых бетонных блоков, облепленных клочьями старых афиш. Ограда, как и прежний забор, пересекала двор из конца в конец, ее края плотно соприкасались со стенами домов, но в ней не было даже отдаленного намека на проход. Вера растерянно прошлась вдоль ограды, тщетно пытаясь нащупать хоть что-то, похожее на калитку или щель, в которую можно было бы пролезть. Горячий шершавый бетон неприятно колол ладони, покрывавшая его пыль и потеки застывшего клея со всей очевидностью оставляли на коже грязные следы.

Девушка отступила, медленно опуская руки.

"Замуровали, – пронеслось у нее в голове. – Господи, когда же это кончится? Я так больше не могу. Я хочу домой!"

Она села на землю, сжавшись в комок и уткнувшись лицом в колени. Кирилл мельком глянул в ее сторону и вернулся к своему МК. Компьютер что-то барахлил, вместо четких расчетов выдавая полную нелепицу и то и дело "зависая". Прорычав себе под нос, темполог сделал перезагрузку и задумался, глядя сквозь голографический дисплей на неподвижные осколки "Ротонды". Пальцы мужчины нервно подрагивали, стискивая стилос – Кирилл опомнился, только услышав негромкий треск ломающегося пластика.

Теперь компьютер вел себя нормально, но подолгу раздумывал над каждым действием. Хмурясь все сильней, темполог глядел на медленно выплывающие строчки расчетов. Экран застыл, слегка помигивая, на нем четко проступала незаконченная объемная модель пространственно-временного континуума, похожая на полураспустившийся бутон с длинными тонкими лепестками или скорее на колос с толстыми остями, уходящими в бесконечность. В основании колоса отсвечивала золотисто-зеленым маленькая яркая точка. Тонкие белые линии, пересекавшие модель в радиальном направлении, фиксировали всплески временных помех. Их было не так уж и много – гораздо меньше, чем рассчитывал обнаружить Кирилл – и в целом они напоминали жидкую паутину, опутавшую соцветие колоса, но только на первый взгляд.

Все "нити" сходились в узел, расположенный на одной из остей. Через минуту узел исчез и почти сразу возник на другой ости. Еще немного, и белые нити вновь переплелись, избрав ориентиром третью ость.

Кирилл шумно выдохнул:

– Шссс…

Он снова посмотрел на дисплей. Колос времени на нем мерно пульсировал, через равные интервалы выдавая перемещающийся белый огонек.

– Это невозможно! – сурово объявил темполог, словно от произнесенной вслух фразы что-то должно было измениться. – Бред какой-то…

Решительно запустив перезагрузку, Кирилл оглянулся на Веру. Она не поменяла позы и не шевелилась. Голые плечи, покрытые свежим загаром, слегка поднимались и опускались, кисти рук расслаблено лежали на земле, темные волосы закрывали лицо. Темполог с силой провел ладонью по мокрому лбу, задел еле затянувшуюся рану и тихо зашипел. Он собирался продолжить работу, но не удержался и бросил на девушку еще один взгляд. Она слегка пошевелилась, словно желая изменить неудобную позу. Тело, лишенное опоры, стало заваливаться на бок, Вера вздрогнула и вдруг вскинулась, прижимая руки к груди:

– Часы!

– Эй, все в порядке? – Кирилл поддержал ее, заглядывая в лицо. Вера открыла и тут же закрыла глаза, словно ей было больно смотреть.

– Да, – тихо пробормотала она. – Часы…

– Какие часы?

– Часы, которые идут назад. Надо их найти. – С тихим вздохом девушка опустила голову на сложенные руки и снова заснула.

Темполог скорчил гримасу, переместившись обратно к компьютеру.

Стилос запрыгал по голографическому дисплею, на котором снова начала выстраиваться знакомая пространственно-временная схема, похожая на цветочный бутон. Или на короткий остистый колос.

Это сравнение начало безумно раздражать темполога.

– Брр… – прорычал он, запуская обе руки в волосы. – Ну, кто в такое поверит?

– Поверит во что? – Вера, приподняв голову, смотрела на него одним глазом.

– Я думал, ты спишь, – буркнул темполог.

– Я сплю.

– Значит, ты говоришь во сне? У тебя лунатизм?

– Не знаю. По-моему, я просто сплю и вижу сон. Сейчас ночь, темно, на улице горят фонари, а в окнах домов – свет. Осколки "Ротонды" сияют, как зеркальные шары на дискотеках. А ты со своим МК похож на шамана, вызывающего духов из иного мира.

Темполог против воли ухмыльнулся.

– Спасибо за сравнение!

– Пожалуйста, – Вера зажмурилась и потрясла головой. – Когда я на тебя смотрю, у меня в глазах двоиться…

– Вот как? – заинтересовался мужчина. – А еще что?

– Надо найти часы.

– Об этом ты уже говорила…

– И Юльку тоже. Юлька знает, где искать Руслана Чернявина, а Руслан знает про часы.

– Опять часы.

– Да, часы. Их надо найти. Я бы и сама пошла, но не могу найти выход.

Кирилл оглядел совершенно пустой двор, потом перевел взгляд на девушку. Та продолжала бормотать что-то себе под нос, периодически напоминая о необходимости поиска часов. На лице темполога отобразился напряженный мыслительный процесс, закончившийся неожиданным всплеском эмоций – мужчина выразительно поиграл бровями, беззвучно произнес "Ага!" и вдруг просиял. Пару минут он, как одержимый, с бешеной скоростью перелистывал файлы на дисплее, пока не наткнулся на нужный. Пробежав глазами открывшийся текст, он снова повторил "Ага!", потер нос и вернул изображение "колоса".

За его спиной хихикнула Вера.

– У тебя выросли рожки! – тонким голоском пропищала она. – Ой-ой-ой, рожки да ножки!

Кирилл подобрал с земли обломок кирпича и запустил им в скопление неподвижно висящих светящихся осколков. Кирпич беззвучно втянулся в невидимую сферу и исчез, не оставив после себя даже легкого колебания. Ни один из световых сгустков даже не дрогнул, но почти сразу в стороне раздался громкий скрежет, и по стене близстоящего дома пробежала глубокая трещина. И почти сразу Вера, закричав, схватилась за голову и повалилась на землю.

– Перестань! Прекрати! Это невыносимо!

– Уже все, успокойся, – Кирилл, не скрывая довольной физиономии, помог девушке подняться. – Все кончилось, Вера, можешь открывать глаза.

Она с трудом приподняла веки, недоверчиво покосившись на него из-под слипшихся ресниц.

– Что это было?

– Всего лишь небольшой эксперимент, – не удержавшись, Кирилл щелкнул насупленную девушку по носу и едва не схлопотал пощечину в ответ.

– Эксперимент?! Ты, что, совсем рехнулся? У меня чуть череп не взорвался! Предупреждать же надо!

– Ладно, извини. В следующий раз я так и сделаю.

– В следующий… – не договорив, Вера задохнулась и несколько секунд молча хватала ртом воздух. Потом опустила голову и со стоном потерла виски. – Я этого не вынесу…

– Ну-ну, не раскисай! – подбодрил ее темполог. – Ты же боец по натуре.

В этот момент, несмотря на отвратительное самочувствие, Вере и вправду хотелось проявить бойцовские качества, причем в самом прямом смысле этого слова. Как было бы здорово настучать напарнику по темечку! Она даже улыбнулась краешком губ – настолько яркая и завлекательная картина вырисовывалась перед глазами. Кирилл как будто ощутил ее желание: скривившись, он машинально коснулся макушки, но тут же опустил руку.

– Послушай-ка, Вера, мне сейчас очень нужно знать, что именно ты видишь и чувствуешь. Постарайся описать свои видения как можно точнее.

Слабая улыбка на лице девушки сменилась болезненной гримасой:

– Оставь меня в покое…

– Вера, Верочка, – затормошил ее темполог. – Соберись и сделай, как я сказал. Ну же! Это очень важно!

– Отстань…

– Посмотри на меня, Вера, посмотри на меня! – Он заставил ее поднять лицо. – Помнишь, я говорил тебе о том, что во время дестабилизации естественной хронончастоты могут происходить изменения в человеческом мозгу?

– Ничего я не помню…

– Сейчас фиксируются очень сильные темпоральные возмущения. Повторяю, очень сильные! Настолько, что понятие времени как последовательности событий фактически теряет свое значение. Понимаешь? Событие, изменение, то, что обычно рассматривается как "сейчас", "сию минуту", то есть настоящее – этого уже нет…

От удивления Вера даже перестала вырываться.

– Ты спятил?

– Знаешь, я сам себе только что задавал тот же вопрос. Спятить в такой ситуации, конечно, легко, но сама ситуация от этого не перемениться. Пространственно-временной континуум перестраивается в новый порядок. Я не могу сказать точно, на основании каких принципов темпорального развития он теперь действует, но один показатель определился точно – прошлое, настоящее и будущее становятся амбивалентны.