Текст книги "АУТ"

Автор книги: Нацуо Кирино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Она застонала, но не ответила. Теперь они делали это вместе, как партнеры. Чувствуя, что она близка к оргазму, он потянулся за ножом. Нужно продолжать, нужно проникнуть в нее еще глубже. Что-то шевельнулось в нем, тепло раскатилось по всему телу. Само небо соединило их.

– Пожалуйста, – прошептала Масако.

– Что?

– Перережь веревки.

– Не могу.

– Если ты их не перережешь, я не смогу кончить. А я хочу… вместе с тобой, – хрипло, горячо шептала она.

Что ж, он уже был готов, так почему бы и не перерезать?

Она тут же обхватила его руками, прижимая, вдавливая в себя. Он гладил ее лицо. Такого с ним еще не случалось. Ее ногти впились в его спину. Они двигались вместе, в едином ритме. Кульминация приближалась, и он вскрикнул, почувствовав, что наконец-то преодолел ее, ненависть, в себе. Он попытался отыскать взглядом нож, и вдруг что-то блеснуло слева. В какой-то момент Масако подобрала оружие и уже собиралась им воспользоваться. Он перехватил руку, вывернул, заставив разжать пальцы и ударил ее в лицо.

Какое-то время Масако лежала на боку, прижимая ладони к щекам. Он сполз с нее и, задыхаясь от ярости, закричал:

– Ты чертова стерва! Дура! Теперь все придется начинать сначала!

Он злился не из-за того, что Масако пыталась пустить в ход нож, а потому что она испортила момент, то ощущение, вернуть которое он так старался. Но еще сильнее злости было огорчение, оттого что она не разделяла его чувства.

Масако потеряла сознание. Сатакэ дотронулся до ее опухшей щеки. Если он начнет жалеть ее, то не сможет убить, и тогда его главная потребность останется неудовлетворенной. Она права – с ним что-то не так, что-то сломалось. Он обхватил голову руками.

Немного погодя Масако пришла в чувство.

– Дай мне сходить в туалет.

Ее сильно трясло, а голова все время клонилась в одну сторону. Пожалуй, он избил ее слишком сильно. Надо быть осторожнее, иначе она умрет раньше времени, а он не получит то, что ему нужно.

– Пойдем.

– Мне холодно.

Масако неловко поднялась, села и опустила ноги на бетонный пол. Потом протянула руку, подняла куртку и накинула на голые плечи. Встала и побрела к туалетам в дальнем углу. Сатакэ последовал за ней. Никаких перегородок уже не осталось, только три словно выросших из пола, серых, покрытых пылью унитаза. Канализация, скорее всего, не работала, но Масако, не обращая внимания на Сатакэ, опустилась на ближайший стульчак, как будто дойти до следующего уже не было сил.

– Побыстрее, – сказал он через минуту.

Она медленно поднялась и пошла назад, однако зацепилась за пустую канистру и упала, успев, правда, выставить руки, чтобы не удариться о пол головой. Подбежавший Сатакэ схватил ее за воротник и поднял рывком на ноги. Масако опустила руки в карманы и, сделав шаг, пошатнулась.

– Ну же!

Он вскинул руку, чтобы ударить ее, но, прежде чем успел опустить, что-то холодное коснулось его щеки. По ней как будто провели ледышкой. Или это был палец той женщины? Призрака? Сатакэ оглянулся – рядом никого не было, – потом потрогал щеку. Из глубокой раны толчками выходила кровь.

7

Задолго до того, как все началось, Масако неподвижно лежала, чувствуя, как пробирается, просачивается в нее холод. Тело, похоже, еще функционировало, хотя в голове стоял туман – она как будто замерла на промежуточном от бодрствования ко сну состоянии. Усилием воли подняв веки, она увидела раскинувшуюся высоко вверху необъятную черную пустоту. Что с ней случилось? Как она оказалась в этой холодной, темной яме? В маленьких, расположенных под потолком окошках тускло поблескивали далекие звезды. Масако вспомнила, что несколько часов назад смотрела в то же самое небо, но тогда не видела на нем никаких звезд. Вместе с вернувшимся обонянием пришли знакомые запахи: стылого и влажного бетона и плесени. А вслед за этим она поняла, что находится в здании заброшенной фабрики.

Но почему у нее голые ноги? Масако провела рукой сверху вниз и обнаружила, что на ней нет никакой одежды, кроме нижнего белья и футболки. Кожа была сухая и холодная, как камень, словно уже принадлежала не ей, а кому-то другому. И еще она ужасно замерзла.

Потом вдруг вспыхнул яркий, показавшийся ослепительным свет. Масако зажмурилась и заслонила глаза ладонью.

Кто-то произнес ее имя. Сатакэ. Значит, он все же поймал ее. Она застонала, вспомнив, как все случилось, как чьи-то руки обхватили ее сзади на парковочной стоянке. Сейчас он позабавится с ней, поиграет в кошки-мышки, а потом убьет. Он все-таки заманил ее в ловушку и утащил в свой кошмарный мир, причем именно тогда, когда выход был уже близок.

Разозлившись вдруг на саму себя, Масако убрала руку от глаз и громко крикнула:

– Ублюдок!

Ответ последовал незамедлительно и прозвучат довольно странно.

– Нет, надо говорить: «Грязный ублюдок! Чтоб тебе провалиться со своими дешевыми фокусами!» Ну, говори!

Вот тогда она впервые осознала, что оказалась участницей какого-то кошмара, что нужна Сатакэ для того, чтобы оживить некую фантазию, заново пережить то, что произошло с ним когда-то в прошлом. До нее начал доходить весь ужас ситуации: война Сатакэ началась не сейчас, и причиной ее стала не смерть Кэндзи. Она была права, когда сказала Яои, что они разбудили чудовище.

Несколько секунд назад Масако удалось, пнув Сатакэ в пах, проскочить мимо него и броситься в темноту. Одно желание владело ею в эти мгновения: исчезнуть, раствориться, спрятаться так, чтобы ее никто никогда не нашел. Он внушал ей дикий, неосознанный, примитивный страх, подобный тому, который испытывает ребенок перед сменяющими день сумерками. И все же, убегая от него, Масако как будто убегала еще и от того темного, что пробудил в ней этот человек.

Пол был усеян мусором – кусками бетона, железками, пластмассовыми пакетами и чем-то еще, – но она не чувствовала боли и не думала о ней, озабоченная другим: как ускользнуть от луча фонарика и найти выход.

– Сдавайся! – крикнул Сатакэ откуда-то от входа.

– Не сдамся. Но я хочу знать, почему ты меня преследуешь.

Он ответил не сразу. Масако уже поняла – дело не просто в мести. Ей хотелось понять, что же движет им, что заставляет вести эту опасную и не совсем понятную вендетту. Услышав пробивающийся через сырой воздух голос, она попробовала представить выражение его лица.

Что-то подсказало: он не стоит на месте, а идет к ней, ориентируясь на голос. Стараясь не шуметь, Масако перебралась к погрузочному отсеку, выход из которого закрывал еще один ржавый металлический ставень. Сатакэ продолжал продвигаться в ее направлении, посвечивая фонариком то в одну, то в другую сторону. Уже не скрываясь, она потянула ставень вверх. До свободы оставался всего один шаг. Масако опустилась на пол и, просунув голову в щель, вдохнула ночной воздух, насыщенный запахами из дренажной канавы.

Когда он втащил ее назад и избил, она не почувствовала боли, но ощутила огромное разочарование и безнадежность. И у нее по-прежнему не было ответа на вопрос: почему из всех Сатакэ выбрал именно ее?

Он привязал ее к металлической платформе, служившей когда-то основанием для конвейерной ленты. Ей в жизни не было так холодно. И все-таки Масако не сдавалась, упрямо сопротивляясь пробирающимся под кожу ледяным щупальцам, ерзая, раскачиваясь, надеясь, что движение согреет, что спина не примерзнет к железу.

Он снова ударил ее по лицу. Корчась от боли, Масако искала в его глазах признаки безумия. Будь Сатакэ сумасшедшим, его поступки, по крайней мере, можно было бы понять. Но он не сумасшедший. И все, что он делал, диктовалось не болезненным желанием причинять боль. Сатакэ избивал ее, чтобы заставить ненавидеть его, и Масако знала, что умрет не раньше чем достигнет пика этого чувства.

Потом он овладел ею, и она едва не расплакалась. За что такое унижение? Чем она заслужила, что ее первый за шесть лет секс стал изнасилованием? Чем она заслужила – в ее-то годы – такое отношение к себе мужчины? Совсем недавно, несколько часов назад, руки другого мужчины поддерживали, ободряли и утешали, эти же… Масако давно знала, что секс может быть источником глубокой ненависти, и сейчас она ненавидела Сатакэ как мужчину столь же сильно, сколь и он презирал ее как женщину.

Масако понимала, что, истязая ее, он переносится в некую воображаемую реальность, в нескончаемый кошмар, понятный лишь ему одному, и что она сама не более чем живой реквизит для его фантазий. Есть ли способ сбежать из чужого кошмара? Или нужно постараться понять его и уже потом попробовать предугадать дальнейшие действия? Если из этого ничего не выйдет, значит, все ее страдания бессмысленны. Она должна узнать, что с ним случилось. Чувствуя в себе его толчки, чувствуя его желание проникнуть еще глубже, вбуриться в нее, Масако попыталась сосредоточиться на той пустоте, что окружала их, на пустоте, в которой ее ждала свобода.

Потом, когда все закончилось, она, не найдя других слов и не чувствуя ничего, кроме отвращения, обозвала его извращенцем. Конечно, Сатакэ не был ни извращенцем, ни сумасшедшим; он был одним из тех, кого называют потерянными душами, и отчаянно искал что-то утраченное, надеясь найти это что-то в ней. Если так, то, может, у нее еще есть шанс…

Масако с нетерпением ждала солнца. Холод был невыносим. Она пыталась шевелиться, как-то двигаться, чтобы сохранить в себе остатки тепла, но тело уже не подчинялось и дрожало так, словно с ней случился припадок. В какой-то миг она поняла, что окна находятся слишком высоко и солнце заглянет в них не раньше полудня и что до тех пор ей не продержаться. Масако не собиралась сдаваться, но постепенно начала привыкать к мысли, что все может закончиться уже совсем скоро, что она просто замерзнет насмерть.

Желая хоть немного отвлечься от невеселых мыслей и сотрясающих тело конвульсий, она огляделась. Помещение напоминало огромный гроб. Ей пришло в голову, что последние два года она едва ли не каждую ночь проводила в другом, подобном этому месте. Неужели ей суждено умереть здесь? А если не здесь, если даже ей повезет выбраться отсюда, то там, по ту сторону двери, которую она так отчаянно пыталась открыть, не ждет ли ее столь же ужасный конец? Помоги мне, прошептала она, надеясь не на помощь мужа или Кадзуо, а на помощь Сатакэ, ее похитителя и врага.

Масако повернулась и посмотрела на него. Он сидел на полу совсем рядом, голый, и глядел на нее. Судя по выражению лица, ее страдания не доставляли ему удовольствия; скорее, во взгляде Сатакэ застыло ожидание. Чего? Она продолжала наблюдать за ним из-под полуопущенных ресниц. Время от времени он тоже посматривал на окна, словно, как и она, ждал рассвета. Его тоже трясло, но он, похоже, не замечал холода.

Словно почувствовав ее взгляд, Сатакэ повернул голову и посмотрел на нее. Их взгляды встретились. Он взял сигарету и закурил. В эту секунду Масако поняла: он ждет света, чтобы увидеть что-то или найти. А найдя, убьет ее. Она закрыла глаза.

Немного погодя до нее донесся шорох. Масако открыла глаза. Сатакэ поднялся и искал что-то в пакете. Нож в черных кожаных ножнах. При виде оружия ей стало еще холоднее, если только такое вообще было возможно. Чтобы скрыть страх, она отвернулась.

Солнце наконец все же заглянуло в окна, лучи коснулись кожи, и поры начали раскрываться, дышать. Масако подумала, что если немного согреется, то, может быть, даже сумеет уснуть, потом вспомнила про нож и рассмеялась про себя.

В обычный день к этому времени она уже пришла бы домой, соорудила завтрак, подала на стол и готовилась к стирке. Еще немного – и ее потянет в сон. Что подумают Нобуки и Йосики, когда она исчезнет без следа? В любом случае, умрет ли она здесь, или сбежит, им ее уже не достать. Впрочем, разве Йосики не сказал, что не станет ее искать? Как ни странно, вспомнив об этом, Масако успокоилась – оказывается, она прошла немалый путь.

Стало еще светлее, и Сатакэ подошел к ней.

– Неужто вы и впрямь делаете эти готовые завтраки на такой штуковине? – Он улыбнулся собственной маленькой шутке. Масако чувствовала себя куском лежащего на ленте смерзшегося риса. Могла ли она подумать, что закончит жизнь на конвейерной ленте? Йоси, всегда устанавливавшая скорость хода конвейера, смогла найти выход, а вот ей это не удалось, – Как ты резала тело? Так? – Он провел пальцем от горла до самого низа живота, словно представляя, как вскроет ее ножом. Она вскрикнула от боли. – Как тебе пришло в голову порубить его на части? Что ты чувствовала, когда делала это? – Масако поняла, что он пытается пробудить в ней злость и ненависть. – Ты такая же, как я. Ты зашла слишком далеко.

И снова Сатакэ был прав: пути назад нет. Она сама слышала, как захлопывались за ней двери. Первая – в тот день, когда они разрезали Кэндзи. Но что случилось с Сатакэ? Почему он стал таким? Масако спросила, однако ответа не услышала. Она посмотрела ему в глаза – что в них скрыто: вязкая черная топь или просто пустота?

Она вскрикнула, когда холодные пальцы раздвинули ей ноги, а потом, когда он вошел в нее второй раз, неожиданно ощутила тепло. Ее тело словно запело от радости, приняв в себя источник энергии гораздо более мощный, чем бледные солнечные лучи. То теплое, упругое, твердое, что двигалось внутри ее, помогало ей оттаивать. Связавшее их звено было самым теплым предметом во всей огромной и пустой пещере, но Масако беспокоило то, что ее тело совершенно естественно откликнулось на доставленное ему наслаждение. Чтобы не показать это Сатакэ, она закрыла глаза.

– Смотри на меня, – сказал он, пытаясь поднять ей веки.

Ну уж нет, подумала Масако, скорее я ослепну, чем позволю тебе догадаться. Она ненавидела его всем своим существом, и ее пугало, что глаза могут выдать нечто другое. Сатакэ сказал, что ненавидит ее, потому что она женщина. Тогда почему бы ему просто не прикончить ее прямо сейчас? Он стал бить ее по лицу, чтобы всколыхнуть в ней ненависть, но получилось так, что в ней проснулась жалость к этому мужчине, не способному испытать наслаждение, не вызвав в женщине ненависти и презрения. Его прошлое, выступая из тумана, начало обретать очертания.

– С тобой что-то не в порядке, – сказала она. – В тебе что-то сломалось.

– Конечно, – ответил он. – Так же как и в тебе. Я понял сразу, едва увидел тебя в первый раз.

То, что его привлекло к ней именно это, а не что-то другое, только усилило ее ненависть. Сатакэ прижался к ее губам, и Масако в полной мере почувствовала силу движущего им желания. Потом он достал из ножен нож и положил его на платформу. Она инстинктивно отвернулась и зажмурилась, но Сатакэ снова поднял ей веки и уставился в ее глаза. Она ответила ему таким же взглядом, понимая, что, если представится шанс, оружием нужно будет воспользоваться без промедления, быстро и решительно.

Солнечный свет уже заливал весь корпус, и в глазах Сатакэ тоже вспыхнул свет – первый признак того, что она становится для него не придуманной, а настоящей, что она пробудила какие-то его чувства. Только вот чувствам этим не суждено было ни окрепнуть, ни расцвести. Когда-то ей пришло в голову, что она могла бы, пожалуй, согласиться умереть от его руки; теперь же и он желал для себя такого конца.

Масако вдруг поняла его.

Она почувствовала, как кошмар, в котором он жил долгие годы, словно в ловушке, начал рассеиваться, как его потянуло к настоящему, реальному миру. Их тела соединились и глаза встретились. Видя в этих темных озерах только одно лишь свое отражение, она ощутила, как накатывает и возносит вверх волна острого, ничем не омраченного наслаждения. В этот миг она могла бы с радостью умереть.

Блеск лезвия вернул ее на землю.

Сатакэ избил ее до потери сознания, но через некоторое время Масако вернула к жизни тупая боль в скуле. Он стоял над ней, сжимая кулаки. Она все испортила. Причем в тот самый момент, когда он уже приближался к цели, к некоему невидимому пику.

Масако сказала, что ей надо сходить в туалет. Он разрешил. Она спустила ноги на пол и неуверенно, держась за край платформы, поднялась. Кровь медленно возвращалась к занемевшим конечностям, и вместе с ней возвращалась боль. Сдерживая крик, она подобрала куртку, накинула ее себе на плечи и закрыла глаза. Прикосновение холодной ткани отозвалось новой волной дрожи. Сатакэ молча наблюдал за ней.

Туалет находился в дальнем углу, и Масако направилась к нему на непослушных, неразгибающихся ногах. Что-то острое укололо ее в пятку, но она почти не ощутила боли и не обратила внимания на кровь. Опустившись на грязный, закопченный стояк, она позволила себе на минуту расслабиться под настороженным взглядом Сатакэ. Теплая моча растеклась по пальцам, и тут же как будто сотни мелких иголок впились в руку, от ладони до локтя. Подавив стон, Масако встала, сунула руки в карманы и поплелась назад.

– Поторопись, – сказал Сатакэ.

Она споткнулась обо что-то и упала. Видя, что пленница не спешит вставать, он подбежал, схватил ее за шиворот, как котенка, и рывком поднял на ноги. Она все еще держала руки в карманах, ожидая, пока они согреются. Пальцы начали дрожать.

– Ну же! – нетерпеливо крикнул Сатакэ.

Масако сжала пальцами лежавший в кармане предмет и, когда Сатакэ замахнулся, чтобы ударить ее, вытащила руку и ткнула ему в лицо скальпелем. Секунду Сатакэ смотрел на нее так, как будто не мог понять, что случилось, потом поднес ладонь к щеке. Масако затаила дыхание, с ужасом наблюдая за хлещущей из раны кровью. Скальпель оставил глубокий разрез от уголка удивленно глядящего на нее глаза до основания шеи.

8

Завалившись назад, Сатакэ тяжело осел на пол. Даже падая, он не отнял ладонь от щеки, но сквозь пальцы все равно струилась кровь. Масако испуганно вскрикнула и отступила. Ощущение внезапной и невосполнимой утраты стиснуло грудь, выдавив из нее невнятный, похожий на стон звук.

– Ты все-таки достала меня, – прошептал он, сплевывая быстро наполнявшую рот кровь.

– Ты собирался меня убить. – (Он опустил руку и уставился на окровавленную ладонь). – Я целила в горло, но пальцы занемели.

В голове все перемешалось, а рот как будто работал автономно от мозга. Заметив, что все еще сжимает скальпель, она отшвырнула его в сторону, и он глухо звякнул, ударившись о бетон.

– Ты особенная… – прохрипел Сатакэ. Воздух просачивался в рот через рану, и в горле у него булькало. – Надо было дать тебе убить меня раньше… было бы хорошо… так хорошо…

– Ты действительно хотел убить меня?

Он покачал головой и посмотрел в потолок.

– Не знаю…

Бьющий из высоких окон свет слепил. К окнам от бетонного пола поднимались ярко освещенные столбы пыли, похожие на лучи прожекторов в театре. Ее снова стало трясти, уже не от холода, а от осознания того, что она только что своими собственными руками перерезала жизнь. В окнах было видно бледно-голубое небо; начинался тихий зимний день. Все как обычно, словно ничего и не случилось, словно и не было ужасов прошедшей ночи. Сатакэ не отводил глаз от собиравшейся у ее ног лужицы крови.

– Нет, я не хотел… тебя убивать… только смотреть, как ты умираешь.

– Зачем?

– Думал, что смогу… полюбить тебя… умирающую…

– Только тогда?

Он посмотрел на нее.

– Да… наверное…

– Не умирай, – прошептала Масако.

В его глазах мелькнуло удивление. Кровь уже заливала тело, и он начал постанывать от боли.

– Я убил Кунико… И еще одну женщину… раньше… она была похожа на тебя… Я думал, что умер, когда… убил ее. Потом увидел тебя и подумал… подумал, что не возражаю умереть еще раз…

Масако сбросила куртку, чтобы прижаться, быть ближе к нему. Она знала, что выглядит ужасно после всех побоев, с разбитыми в кровь губами и распухшим лицом.

– Я жива. И не хочу, чтобы ты умирал.

– Похоже, мне все-таки конец. – Ей показалось, что он произнес эти слова почти с облегчением. По его телу пробежала дрожь. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть рану, потом сжала края пальцами. Разрез получился глубокий и широкий. – Бесполезно… должно быть, артерия…

Но Масако не сдавалась, продолжая удерживать кровь, вместе с которой из него выходила жизнь. Ее взгляд скользнул по голым серым стенам. Они встретились в этом огромном гробу, нашли и поняли друг друга, а теперь, похоже, расставались навсегда.

– Дай сигарету, – едва слышно пробормотал он.

Масако встала и пошла искать его брюки. Достав из кармана пачку, она прикурила сигарету и вставила ему между губ. Через несколько секунд сигарета пропиталась кровью, но Сатакэ все же удалось выпустить изо рта тонкую струйку дыма. Масако опустилась на колени и заглянула ему в глаза.

– Давай я отвезу тебя в больницу.

– В больницу… – Он попытался улыбнуться. Скальпель, наверное, перерезал сухожилие, и улыбка тронула лишь одну, не перепачканную кровью сторону лица. – Женщина, которую я убил… говорила то же самое… Это… судьба… я умру так же, как она.

Сигарета выскользнула изо рта и с шипением упала в разлившуюся вокруг него кровь. Силы уходили, и он, устав держаться, закрыл глаза.

– И все-таки…

– Нас обоих ждет тюрьма.

Сатакэ был прав. Она обняла его и обнаружила, что он уже стал холодеть. Теперь его кровь текла и по ней.

– Мне все равно. Я хочу, чтобы ты выжил.

– Почему? – прошептал Сатакэ. – После всего, что я сделал…

– Тюрьма – та же смерть. Я не могу больше жить.

– Я… жил…

Он опять закрыл глаза, и Масако, словно обезумев от отчаяния, снова попыталась закрыть рану, остановить кровотечение. Ничего не получалось. В какой-то момент Сатакэ все же приоткрыл глаза и посмотрел на нее.

– Почему?…

– Потому что теперь я понимаю тебя. Мы с тобой похожи, и я хочу, чтобы мы оба жили.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его окровавленные губы.

Его лицо приняло непривычно спокойное, даже умиротворенное выражение. Запинаясь, словно надежда была для него чем-то незнакомым, он прошептал:

– Никогда… не думал, что такое… может случиться… со мной. Но… кто знает?., с пятьюдесятью миллионами мы могли бы… выбраться.

– Говорят, в Бразилии хорошо…

– Возьмешь меня с собой?

– Да. Возвращаться мне уже нельзя.

– …возвращаться… или идти дальше… – И в этом он тоже был прав. Она посмотрела на свои измазанные кровью руки. – Мы… будем… свободны.

– Да, будем. – Ему еще хватило сил поднять руку и дотронуться до ее щеки, но пальцы были уже холодные. – Кровотечение почти прекратилось.

Он кивнул, понимая, что это ложь.