Текст книги "АУТ"

Автор книги: Нацуо Кирино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Масако, ставшая со временем старшей из занятых в компании женщин, обычно трудилась в кухне. Вообще-то такая роль даже устраивала ее, потому что многолюдные и шумные застолья никогда не вызывали у нее восторга, но после проведенных в тесном помещении нескольких часов она начинала испытывать головокружение и тошноту. К тому же, когда коллеги-мужчины напивались и им требовалось женское общество, Масако нередко оставалась без помощниц. Бесконечная суета с грязными стаканами, необходимость постоянно следить за остывающим саке наводили на грустные мысли. Зачем все это? Кому это нужно? Иногда ее даже заставляли убирать лужи рвоты, остававшиеся после того, как перепившиеся коллеги отбывали домой. Видя такое несправедливое отношение к старшей, некоторые из тех, кто пришел уже после Масако, покидали компанию.

И все же она мирилась с происходящим, говоря себе, что вечеринка, в конце концов, случается только раз в году. Гораздо больше раздражало и угнетало другое: при всем том, что Масако всегда относилась к своим обязанностям с полной ответственностью, ее старания и труды оставались незамеченными, никто не предлагал ей повышения, и Масако выполняла ту же простую канцелярскую работу, с которой и начала в первый день. Она приходила в восемь утра и нередко задерживалась до девяти вечера, никогда не жаловалась и всегда исполняла все в срок, но при этом оставалась в тени, а все более или менее ответственные решения принимали коллеги-мужчины.

Все мужчины, поступившие в компанию примерно в одно время с ней, прошли курсы повышения квалификации и уже давно продвинулись на более высокие посты начальников отделов или даже выше, и даже более молодые получали новые назначения и успешно шагали вверх по карьерной лестнице.

Однажды Масако случайно узнала, какую зарплату получает человек, проработавший в компании ровно столько же времени, сколько и она, и тогда ее терпению пришел конец. Ему причиталось на два миллиона больше, тогда как ее жалованье – после двадцати лет службы – составляло всего лишь четыре миллиона шестьсот тысяч йен в год. Обдумав все как следует, Масако пошла к начальнику отдела и попросила назначить ее на должность менеджера и предоставить равную с мужчинами работу.

Результат не заставил себя ждать. Прежде всего ее инициатива была, по-видимому, представлена соответствующим образом другим женщинам, потому что все они вдруг перестали с ней общаться. Тут же поползли слухи, что Масако требует для себя особого положения и что ей нет никакого дела до других. Ее перестали приглашать на ежемесячные обеды, которые устраивала женская часть коллектива. Не прошло и недели, как Масако оказалась в полной изоляции.

С другой стороны мужчины взяли на вооружение иную тактику. Масако постоянно просили приготовить чай, когда в офисе появлялись гости, к ней обращались с различными, даже самыми мелкими поручениями, на нее взвалили едва ли не всю канцелярскую работу, которая раньше более или менее равномерно распределялась между несколькими женщинами.

Итогом стало то, что у Масако не хватало времени на выполнение непосредственных обязанностей, и, чтобы успеть, ей приходилось задерживаться до позднего вечера. Разумеется, такая нагрузка не замедлила сказаться на качестве ее собственной работы, что отразилось на оценочных показателях. А с низкими оценочными показателями претензии на повышение выглядели бы абсолютно безосновательными. Круг замкнулся. Ее поставили на место с помощью простой, но эффективной и давно отработанной стратегии.

И все же Масако не сдавалась. Она оставалась в офисе едва ли не до ночи, брала домой то, что не успевала сделать на работе. Разумеется, ее проблемы отразились и на сыне, ходившем тогда в начальную школу. Нобуки был восприимчивым ребенком и, видя, как трудно матери, переживал вместе с ней. Йосики, узнав, в чем дело, пришел в ярость и потребовал, чтобы жена ушла из компании. Масако, разрываясь между работой и домом, чувствовала себя теннисным шариком, но при этом – совершенно одинокой в обоих местах. Ей негде было спрятаться и некуда было убежать.

Однажды, перепечатывая финансовый отчет, она обнаружила допущенную боссом серьезную ошибку, и, когда указала ему на просчет, тот не нашел ничего лучше, как наброситься на нее. Самое обидное заключалось в том, что босс, будучи моложе Масако на несколько лет, отличался поразительной некомпетентностью.

– Ты, держи свой рот на замке! – заорал он и даже ударил ее по лицу.

Это случилось после работы, так что свидетелей не оказалось, но Масако не смогла забыть оскорбления. Почему ему все позволено? Только потому, что он мужчина? Только потому, что он закончил колледж? Разве ее многолетний опыт, честолюбие и способности ничего не значат? Прежде Масако часто думала о том, чтобы найти другую работу, но ей нравилось то, что она делала, и планы так и оставались планами.

После инцидента с боссом стало ясно: так долго продолжаться не может.

Произошло это в разгар бурного экономического роста, сумасшедшей деловой активности, когда банки и кредитные конторы швыряли деньги направо и налево, порой без должной проверки заемщиков. На протяжении ряда лет даже те клиенты, которых принято считать рискованными, получали огромные ссуды, и когда мыльный пузырь наконец лопнул, прибыли обернулись потерями, а рискованные вложения – долгами. Цены на землю рухнули, а вместе с ними упали и цены акций. Приобретенная в кредит недвижимость пошла с молотка, но аукционные цены были несравнимы с суммами займов, так что потери и убытки росли как снежный ком.

В таких условиях компания, в которой работала Масако, не смогла сохранить независимость и перешла под контроль более крупной фирмы, пользовавшейся поддержкой мощного сельскохозяйственного кооператива. Слухи о поглощении распространились, разумеется, заранее, а вслед за ними начались разговоры о большой реструктуризации и временных увольнениях.

Масако, как старшей по возрасту среди женской половины служащих, сокращение грозило в первую очередь, и она отлично понимала, что на заступничество руководства рассчитывать бессмысленно. Поэтому для нее не стало сюрпризом появление приказа, согласно которому ее переводили в периферийное отделение. Через год Нобуки предстояло сдавать экзамены, и Масако понимала, что если согласится на перевод, то предоставит мужа и сына самим себе. Сделать это она просто не могла, а потому на перевод не согласилась, и ее моментально попросили уволиться. Нельзя сказать, что удар оказался таким уж болезненным. Задело – и сильно – другое: сообщение о ее увольнении было встречено в офисе аплодисментами.

________

Дзюмондзи стал появляться в компании как раз в тот период, когда дела покатились под гору, а количество неоплаченных счетов возрастало день ото дня. Стремясь оказать нажим на забывчивых клиентов, даже банки обращались к услугам людей, не брезгующих никакими средствами. В хорошие времена финансисты с готовностью шли на довольно рискованные операции, но теперь им было уже не до соблюдения приличий. Масако не одобряла ни опрометчивое кредитование, ни близкие к бандитским методы выколачивания долгов, и у нее почему-то сложилось впечатление, что таких же взглядов придерживается, как это ни парадоксально, Дзюмондзи. Она ни разу не разговаривала с ним за пределами офиса, однако видела мелькавшее в его глазах пренебрежительное и даже откровенно презрительное выражение, когда Дзюмондзи перебрасывался шуточками с самоуверенными и надменными служащими компании.

Предавшись воспоминаниям, Масако с опозданием заметила, что стиральная машина уже сигнализирует об окончании цикла, требуя новой порции белья. Бросили в водоворот, перекрутили, отжали и высушили – вот как они поступили с ней.

«Бессмысленный головокружительный цикл», – подумала Масако и громко рассмеялась.

4

Проснувшись, Дзюмондзи обнаружил, что у него затекла рука. Он вытащил ее из-под тонкой шеи лежащей рядом женщины и размял пальцы. Потревоженная неожиданным движением, она открыла глаза и посмотрела на него из-под невозможно тонких бровей – в ее лице странным образом сочетались невинность ребенка и цинизм зрелой женщины.

– В чем дело?

Дзюмондзи посмотрел на часы у кровати – почти восемь утра. Сквозь тонкие шторы струился солнечный свет, и в комнате уже было жарко.

– Пора вставать.

– Нет, – пробормотала она, прижимаясь к нему.

– Разве тебе не надо в школу?

Да, она, наверное, еще школьница – никакая не женщина, а скорее девчонка, – но его интересовали только молоденькие, даже юные, поэтому Дзюмондзи и смотрел на нее как на женщину.

– Сегодня суббота, пропущу.

– А вот у меня есть дела. Вставай. – Девушка нахмурилась и зевнула. Дзюмондзи заглянул ей в рот – розовый, как и все ее тело, – потянулся, встал с кровати и включил кондиционер. Струя застоявшегося пыльного воздуха лизнула его теплым языком, – Приготовь завтрак.

– Ну уж нет, – проворчала она.

– Ты женщина, так что сделай мне что-нибудь поесть.

– Я не умею.

По ее губам скользнула усмешка.

– Дура. Тут нечем гордиться.

– Не обзывай меня дурой. – Она обиженно надула губы и, потянувшись, взяла сигарету из его пачки. – Вы, старики, такие грубые.

– Старики? – рявкнул он, задетый за живое. – Мне всего тридцать один.

Девушка усмехнулась.

– Я и говорю.

– Ладно, а сколько лет твоему отцу? – спросил Дзюмондзи, полагая, что простым сравнением докажет, как она ошибается.

Вообще-то гостья уже начала его раздражать.

– Сорок один.

– Что? Всего на десять лет больше, чем мне? – удивился Дзюмондзи, почувствовав вдруг собственный возраст.

Он сходил в туалет, потом умылся и вернулся, полагая, что она за время его отсутствия хотя бы поставила чайник. Но нет – девушка все еще валялась в постели, разметав по подушке длинные, выкрашенные в золотистый цвет волосы.

– Вставай! И выметайся отсюда!

– Придурок! – крикнула она, болтая в воздухе пухлыми ногами. – Старый пердун!

– А сколько твоей матери? – спросил вдруг Дзюмондзи.

– Она немного старше отца, ей сорок три.

– Женщины после двадцати уже неинтересны.

– Что ты понимаешь! Моя мама и сейчас молода и… очень красива.

Дзюмондзи рассмеялся, как будто только что отыграл очко, заявив об отсутствии интереса к немолодым женщинам. Ему никогда и в голову не приходило, что такое отношение доказывает его собственную незрелость. Не обращая внимания на девушку, он закурил сигарету, взял лежавшую на столе утреннюю газету и сел на кровать. Она нахмурилась, совершенно по-взрослому, и Дзюмондзи, заметив это, попытался представить, как будет выглядеть его подруга через несколько лет и как выглядит ее мать. Потом взял ее за подбородок, заставил поднять голову и посмотрел в глаза.

– Что? Не надо… не делай так.

– Почему?

– Потому. Зачем ты на меня смотришь?

– Просто подумал, что когда-нибудь и ты состаришься.

– Ну и что? – фыркнула она, отстраняя его руку. – И вообще, что с тобой сегодня? Ты такой грубый, такой… противный. С тобой неприятно разговаривать.

Сорок три. Наверное, примерно столько же и Масако Катори, которую он увидел сегодня впервые за много лет. Такая же худая, как раньше, и еще страшнее, чем тогда, но, надо признать, впечатление производит сильное.

Масако Катори работала в компании «Кредит и заем», центральный офис которой находился тогда в Танаси-Сити. Во времена экономического бума компания занималась кредитованием на рынке недвижимости, а потом, когда рынок рухнул, была поглощена другой, более крупной. В те далекие годы Дзюмондзи выполнял кое-какие поручения по заказу одной охранной фирмы, обеспечивавшей выплату долгов заемщиками, и по роду деятельности нередко бывал в «Кредите и заёме». Масако он хорошо помнил.

Она всегда сидела за компьютером, подтянутая, аккуратная, в строгом, словно только что из химчистки сером костюме. В отличие от других женщин Масако почти не пользовалась косметикой и никогда не флиртовала с клиентами. Просто сидела и работала. Вид у нее был серьезный, даже неприступный, а профессионализм и манера держаться невольно внушали уважение.

В ту пору Дзюмондзи мало интересовали внутренние проблемы компании, но даже до него доходили слухи о том, что Масако, отработавшая в «Кредите и заеме» более двадцати лет, стала для начальства и коллег чем-то вроде зубной боли и считалась первым кандидатом на увольнение. Он не вдавался в подробности, но понимал – дело не так просто. Между ней и всеми остальными как будто стоял невидимый барьер, знак того, что эта женщина ведет непрекращающуюся войну со всем миром. В том, что Дзюмондзи, человек посторонний и в некотором смысле наемный бандит, сумел правильно распознать этот знак, не было ничего необычного. Как говорится, рыбак рыбака… А вот те, кто не воспринимал предупреждающий сигнал, натыкались на препятствие и обижались не на себя, а на Масако.

Впрочем, это все осталось в прошлом, а сейчас Дзюмондзи не мог понять только одного: какого черта Масако Катори связалась с такой прирожденной неудачницей, как Кунико Дзэноути.

– Хочу есть, – прервал цепочку воспоминаний голос девушки. – Пойдем в «Макдональдс».

– Подожди минутку, – ответил он, возвращаясь к отложенной газете.

– Почему бы тебе не взять ее с собой, – предложила она, обнимая его за шею.

– Помолчи, – раздраженно бросил Дзюмондзи. Его внимание уже привлек броский заголовок, в котором упоминалось название префектуры – Мусаси-Мураяма. Он прочитал заметку о найденном в ближайшем парке расчлененном теле почти до конца, когда наткнулся на слова «…его жена, Яои». Имя показалось ему знакомым. Где он мог его слышать? Не оно ли значилось в договоре поручительства, который принесла Дзэноути? К сожалению, Катори забрала документ, но Дзюмондзи уже почти не сомневался, что именно это имя стояло в графе «поручитель».

– Фу! – фыркнула юная гостья, читавшая статью через его плечо. – Я же совсем недавно была в этом парке. Какой ужас! – Она попыталась выхватить газету. – Там еще катаются скейтбордисты, и один постоянно приглашает меня…

– Заткнись!

Дзюмондзи вырвал у нее газету и перечитал заметку еще раз. Кажется, Кунико Дзэноути говорила о том, что работает в ночную смену на какой-то фабрике, похоже той же самой, где работает, если верить написанному, и Яои Ямамото. Если так, то в договоре определенно значилось имя этой женщины. Почему Дзэноути обратилась именно к ней, к жене убитого? Почему та согласилась стать ее поручителем? Было тут что-то странное, что-то подозрительное. Все указывало на то, что Масако Катори появилась в его офисе не случайно, что она пришла на помощь этой Яои по какой-то серьезной причине, а он, как последний идиот, взял и отдал ей документ.

– Черт!

Дзюмондзи прочитал статью уже в третий раз. Так как Ямамото не вернулся домой вечером во вторник, полиция высказала предположение, что он был убит именно в этот день, а расчленен позднее. Но опознали его только накануне. Возможно, Масако, движимая тревогой за подругу, просто попыталась избавить ее от лишних хлопот. В этом не было ничего странного. Странно другое – почему Кунико Дзэноути обратилась за помощью не к кому-нибудь, а к женщине, у которой пропал муж? И почему та согласилась? Ей что, не о чем было больше беспокоиться? И при чем здесь Масако Катори? Уж она-то не из тех, кто теряет сон из-за чужих проблем. Вопросы, вопросы…

«Не мешало бы в этом разобраться», – подумал Дзюмондзи, бросая газету на пыльный ковер. Юная подружка, не понимая, что так испортило настроение ее любовнику, тихонько наблюдала за ним. Потом робко потянулась за газетой, подняла ее с пола и начала просматривать телепрограмму. Дзюмондзи смотрел как будто сквозь нее. Он почуял запах денег и уже не мог думать ни о чем другом.

Молодежь теперь предпочитала заимствовать деньги в ближайшем банкомате, а это означало, что его бизнес подходил к концу. Дзюмондзи полагал, что «Центр миллиона потребителей» не протянет, возможно, и до конца текущего года, и уже решил попытаться открыть агентство эскорт-услуг, чтобы хоть кое-как свести концы с концами до наступления более счастливых времен. И вот… У него появилось такое чувство, что прямо с неба ему на колени посыпались наличные. Дзюмондзи перевел дыхание.

– Я проголодалась, – снова затянула свое подружка. – Давай сходим куда-нибудь.

– Ладно, – неожиданно легко согласился Дзюмондзи. – Идем.

Она вскинула брови, удивленная столь внезапной сменой настроения.

5

Яои замечала, как по-разному – одни с сочувствием и симпатией, другие с недоверием и подозрением – относятся к ней окружающие, и чувствовала себя теннисным мячом, прыгающим то в одну, то в другую сторону. Но как должен вести себя теннисный мяч? На сей счет у нее не было ни малейшего представления.

Взять хотя бы инспектора Игути из полицейского участка Мусаси-Ямато. При первой встрече, когда он пришел сообщить о том, что отпечаток ладони, найденной в парке, принадлежит ее мужу, инспектор разговаривал с Яои мягко, почти по-доброму, но прошло совсем немного времени, и тон его резко изменился. Во время второго визита Игути как будто подозревал ее в чем-то. Нагрянув неожиданно, инспектор сообщил, что дело передается в центральное управление, но следственная группа будет базироваться в местном участке, так что им понадобится ее полное сотрудничество. В тот раз Игути мало чем напоминал спокойного, тихого мужчину, который задумчиво смотрел в окно на детский трехколесник. Случившаяся с ним перемена пугала, но Яои понимала – это только начало.

И вот очередной визит. Они пришли около десяти вечера: два детектива, один местный, второй – из управления, и оба показались еще более строгими, чем Игути.

– Меня зовут Кунигаса, я из центрального управления, – представился один, показывая ей удостоверение.

Ему было, наверное, около пятидесяти, но он старался казаться моложе, для чего носил выгоревшую черную рубашку-поло и брюки хаки. Крепкого телосложения, с мощной шеей и коротко подстриженными волосами, детектив скорее походил на бандита, чем на служителя закона. Яои понятия не имела, что такое «центральное управление» и где оно находится, но, столкнувшись лицом к лицу с его представителем, едва не задрожала от страха.

Второй, худой, со скошенным безвольным подбородком, назвался детективом Имаи из местного полицейского участка. Будучи моложе, он предоставил напарнику задавать вопросы, а сам удовлетворился тем, что стал записывать ответы. Едва войдя в дом, они попросили отца Яои, встревоженного столь поздним визитом, увести на время детей. Когда она позвонила родителям и сообщила страшную новость, они пришли в ужас и уже на следующий день примчались в Токио из Кофу. Младший из мальчиков уже засыпал и не хотел никуда уходить, а старший, словно почувствовав напряжение матери, впал в угрюмое молчание. В конце концов дедушке и бабушке все же удалось одеть детей и вывести из дома. Разумеется, им и в голову не приходило, что их дочь может быть подозреваемой, и они восприняли все произошедшее как жуткий несчастный случай.

– Понимаю, вам сейчас тяжело… такое трудное время, – начал Имаи, когда за детьми закрылась дверь, – но мы должны задать несколько вопросов.

Яои провела гостей в большую комнату и, усадив их на диван, тяжело вздохнула. Потолок вдруг стал как будто ниже и тяжелее. Казалось ужасно несправедливым, только-только избавившись от Кэндзи и его постоянных придирок и начав новую жизнь, разговаривать с этими серьезными, даже строгими мужчинами.

– Что вас интересует? – спросила она, чувствуя, что с этим вопросом ее покинули все силы.

Кунигаса ответил не сразу, пристально и даже изучающе рассматривая молодую женщину. Если он возьмется за меня по-настоящему, подумала Яои, я не продержусь и десяти минут. Она внутренне сжалась, когда инспектор открыл наконец рот, и испытала нечто похожее на разочарование, услышав высокий и довольно мягкий голос, донесший до нее запах никотина.

– Уверен, что с вашей помощью мы схватим того, кто это сделал, в самое ближайшее время.

– Конечно, – пробормотала она.

Продолжая смотреть на нее, инспектор облизал толстые губы. «Наверное, удивляется, почему я не плачу», – подумала Яои. Она бы и доставила ему такое удовольствие, но в глазах не было ни слезинки.

– Насколько мне известно, в тот вечер вы ушли на работу еще до того, как ваш муж вернулся домой. Вы, вероятно, очень беспокоились, оставляя детей одних. Сами знаете, всякое может случиться… пожар, например, или землетрясение.

Его узкие глазки сузились еще сильнее, и Яои лишь много позднее поняла, что так он улыбается.

– Он постоянно… – начала она, собираясь сообщить, что муж всегда опаздывал, и осеклась. Если они об этом узнают, то сразу поймут, что супруги не ладили. – Он всегда приходил вовремя, но в тот вечер опаздывал. Конечно, я беспокоилась, но все равно пошла на работу. И конечно, я страшно разозлилась, когда, вернувшись утром, обнаружила, что его нет.

– Почему? – спросил Кунигаса, доставая из заднего кармана брюк коричневый блокнот в пластиковой обложке и делая в нем какие-то пометки.

– Почему я разозлилась? – с раздражением переспросила Яои. – Скажите, а у вас есть дети?

– Да, – ответил Кунигаса. – Две дочери, одна в колледже, другая заканчивает школу. А у тебя есть дети, Имаи?

– Есть, – отозвался второй детектив. – Двое ходят в начальную школу, и один в детский сад.

– Тогда вы понимаете, с каким настроением я оставляла Детей одних дома, когда уходила на работу. Разумеется, утром оно не улучшилось.

Кунигаса записал еще что-то. Имаи сидел молча, держа на коленях раскрытый блокнот. В разговор он не вмешивался.

– Итак, вы разозлились.

Кунигаса вопросительно посмотрел на нее, ожидая продолжения.

– Конечно. Он же знал, что мне нужно уходить, и все равно… – Яои остановилась, поймав себя на том, что ненависть к Кэндзи вот-вот прорвется и вместе с ней выскочит что-то лишнее. – Я все-таки надеялась, что он еще придет, – тихо добавила она и опустила голову, как будто лишь только сейчас осознала, что уже никогда не увидит мужа.

Внутренний голос шептал что-то утешительное, но Яои уже не слушала его.

– Да, нам понятны ваши чувства, – участливо сказал Кунигаса. – Но ведь такое случалось, наверное, и раньше?

– Что случалось? Что он не приходил домой?

– Да.

– Нет, никогда. Время от времени Кэндзи задерживался, бывало, что и приходил пьяный, но, так или иначе, ночевал всегда дома.

– Мужчинам надо иногда расслабиться, это обычное дело, – согласно закивал Кунигаса. – Иногда и опоздаешь.

– Я понимала. И мне было жаль его. Кэндзи всегда был добр ко мне.

Яои хотелось крикнуть: «Лгунья! Лгунья!» Он никогда не был добрым по отношению к ней. Никогда не спешил домой после работы. Никогда не думал о том, что она чувствует, оставляя детей одних. Он так презирал, так ненавидел ее, что предпочитал дождаться, пока она уйдет. Он был несносным, отвратительным, ужасным…

– Но если он всегда возвращался, почему вы разозлились?

Я понимаю, что вы волновались, беспокоились, но злиться…

– Я решила, что Кэндзи где-то развлекается, – почти шепотом ответила Яои.

– Вы ругались? Ссорились?

– Время от времени.

– Из-за чего?

– Обычно просто так, беспричинно.

– Да, наверное, вы правы. Супруги часто ругаются из-за каких-то ничего не значащих мелочей. Ладно. Вы не могли бы еще раз рассказать, что делали в тот день? Ваш муж ушел на работу как обычно?

– Да, как обычно.

– Как он был одет?

– Как обычно, костюм…

Едва произнеся эти слова, Яои вспомнила, что муж в тот вечер явился домой без пиджака. Может быть, пиджак до сих пор валяется где-то дома, а может, Кэндзи так напился, что потерял его по дороге. Так или иначе, но она совершенно выпустила из виду эту деталь. От мгновенно всколыхнувшейся паники перехватило дыхание, и ей стоило немалых сил сохранить спокойствие.

– Вы плохо себя чувствуете? – участливо, подавшись вперед, спросил Кунигаса и снова прищурился.

В несоответствии серьезного выражения лица и мягкого тембра голоса было что-то такое, что сбивало с толку, вызывало замешательство.

– Извините, – пробормотала Яои. – Просто подумала, что видела его тогда в последний раз.

– Да, тяжело, когда это случается вот так, вдруг. – Кунигаса взглянул на напарника. – Нам-то подобного рода вещи не в новинку, но привыкнуть все равно невозможно. Согласен, Имаи?

– Верно.

Они смотрели на нее с сочувствием, участливо кивали, но Яои знала – детективы только и ждут, когда она совершит ошибку, проговорится, сболтнет лишнее. Не дождутся! У нее хватит сил пройти любое испытание. Она сотни раз проигрывала все варианты разговора и была готова к любому повороту, и все равно, натыкаясь на испытующие взгляды, чувствовала себя так, словно они видят ее насквозь. Видят синяк на ее животе. В какой-то момент ее охватило острое желание распахнуть одежду и обнажить свою боль… но соблазн был слишком опасен.

Опустив глаза, Яои вдруг увидела свои неестественно переплетенные, словно изломанные пальцы, которые будто выкручивали невидимое полотенце. Они сжимались и разжимались, то ли ища опору, то ли в надежде добыть из воздуха столь нужную в этот момент силу воли. Ту силу воли, что была необходима ей ради продолжения борьбы, ради свободы.

– Извините, я просто не в себе.

– Нет-нет, что вы, – понимающе кивнул Кунигаса. – Такое бывает со всеми. Мы прекрасно понимаем ваши чувства. Вы держитесь лучше многих. Гораздо лучше. Обычно женщины лишь льют слезы да рвут на себе волосы.

Он замолчал, ожидая, пока она справится с чувствами.

– На нем была белая рубашка, – заговорила после паузы Яои. – И темный галстук. Черные туфли.

Она перечисляла вещи сухим, почти официальным тоном, как будто описывала совершенно постороннего человека.

– Какого цвета был костюм?

– Светло-серый.

– Светло-серый, – повторил, записывая, Кунигаса. – А не знаете, какой марки?

– Нет, не знаю. По-моему, он всегда покупал одежду в «Минами», со скидкой.

– Обувь тоже?

– Нет, но мы обычно ходим за покупками в один местный магазин.

– Куда именно? – поинтересовался Имаи.

– В «Токийский обувной центр».

– А белье?

– Я покупала его в супермаркете.

Она стыдливо отвела глаза.

– Займемся этим завтра, – пресек инициативу напарника Кунигаса. – Сегодня выясним основное. – Имаи недовольно посмотрел на коллегу, но промолчал. – В какое время ваш муж отправился на работу?

– Как всегда, чтобы успеть на утреннюю электричку до Синдзюку. Поезд уходит в семь сорок пять.

– И после этого ничего? Вы его больше не видели? Не разговаривали с ним по телефону?

– Нет.

Яои закрыла лицо руками. Кунигаса огляделся, как будто лишь теперь получил возможность оценить обстановку гостиной. На полу там и тут валялись игрушки и детские книжки, которыми ее родители пытались развлечь детей.

– Куда они повели детей? – спросил он.

– Наверное, куда-нибудь, где можно поесть.

– Уже поздно. – Понимая, что ей хочется провести разговор без ненужных свидетелей, инспектор бросил взгляд на часы – почти одиннадцать. – Давайте на сегодня закончим.

– Скажите, пожалуйста, откуда родом ваш муж и где живут его родители? – спросил Имаи, поднимая глаза от блокнота.

– Мой муж из Гунма. Его родители должны скоро приехать. А я родилась в Яманаси.

– Вы сразу сообщили его родителям, что он пропал? – продолжил Имаи.

– Н-нет, – с запинкой ответила Яои. – Не сразу.

– Почему?

Кунигаса провел ладонью по коротким, жестким волосам.

– Даже не знаю. Может быть, потому, что его начальник советовал не спешить, говорил, что с мужчинами такое случается, что он вот-вот вернется. Мне не хотелось их беспокоить.

Имаи озадаченно уставился на нее.

– Но Ямамото-сан, ваш муж не вернулся домой во вторник, а в полицию вы позвонили уже в среду вечером. Дело приняли в четверг утром, что довольно быстро для такого рода случаев. Вы поспешили известить нас, однако не поставили в известность его родителей, почему? Обычно ведь в первую очередь сообщают именно родственникам, не так ли?

– Вы, наверное, правы, но обе семьи не одобряли наш брак, поэтому я не виделась с его родителями несколько лет.

– Не расскажете почему? – поинтересовался Кунигаса. – Почему они были против?

Яои пожала плечами.

– Сама не знаю. Мои родители с самого начала ясно дали понять, что Кэндзи им не нравится, а его родителям это, естественно, пришлось не по вкусу. Они были очень недовольны…

Она не стала говорить, что отношения со свекровью не сложились с самого начала, так что о каком-то общении не могло быть и речи. Даже сейчас Яои приходила в ужас, когда думала о неизбежной встрече и неминуемом скандале. Иногда она даже думала, что именно неприязнь к матери Кэндзи повлияла на ее отношение к мужу.

– Но почему ваши родители так невзлюбили вашего супруга? – задал вопрос Кунигаса.

– Трудно сказать. – Она замялась. – Я их единственная дочь, и они, наверное, хотели бы для меня кого-то другого, человека, более отвечающего их ожиданиям.

– Возможно, – согласился инспектор, – тем более что их дочь – такая привлекательная женщина.

– Нет, дело не в этом, – спокойно, словно констатируя общеизвестный факт, ответила она.

– Нет? Тогда в чем же причина?

В его голосе вдруг проскользнули покровительственные нотки. Ну же, как будто говорил он, расскажи мне все, доверься. Яои чувствовала себя все более неуверенно – разговор ушел в сторону от предполагаемого направления, и вероятность ошибки возрастала с каждым вопросом. Полицейских, похоже, интересовали буквально все аспекты ее отношений с Кэндзи, и проявляющаяся картина жизни семейной пары давала детективам все более богатый материал для самых разных выводов.

– До того как мы поженились, мой муж очень увлекался азартными играми. Ходил на скачки, велосипедные соревнования… ну и все такое. Он даже занимал деньги, чтобы покрывать проигрыши. Когда родители узнали об этом, они сразу заявили, что не хотят, чтобы мы поженились. Но потом Кэндзи перестал играть.

Мужчины обменялись многозначительными взглядами, и Кунигаса снова записал что-то в блокнот.

– А в последнее время? – спросил Имаи.

Стоит рассказывать им о баккара? Кажется, Масако давала ей какой-то совет. Но какой? Яои не помнила. Она молчала, опасаясь, что если скажет правду, то они каким-то образом выяснят и то, что муж бил ее.

– Продолжайте. Нам вы можете рассказать все.

– Ну…

– Он начал снова, верно?

– Думаю, что да, – сказала она и поежилась. – Кэндзи упоминал о баккара.

Яои и не подозревала, что именно это слово станет для нее спасением.

– О баккара? А он не говорил, где именно играет?

– Думаю, где-то в Синдзюку, – едва слышно пролепетала Яои.

– Спасибо, – сказал Кунигаса. – Мы очень вам признательны. Теперь я уже не сомневаюсь, что убийца будет пойман.

– Я хотела спросить… – Яои запнулась, понимая, что разговор подошел к концу. – Как вы думаете, я могу увидеть мужа?