Текст книги "Путь к женщине (сборник)"
Автор книги: Н. Никандров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
– Слухов, а ты говори, да не заговаривайся! Разве мы, директора, сегодня вам тут подробно не объясняли, почему шулейковская металлопромышленность не может конкурировать с уральской и донбасской?
– Объясняли, объясняли. Вот этих-то ваших "объяснений" я и хотел сейчас коснуться. Товарищи! Интересный вопрос! Нам говорят, что там, на Урале и Донбассе, вокруг крупных промышленных центров, квалифицированнее рабочая сила. Там сырье на месте в виде месторождений железной руды – нет накладных расходов на транспорт. Там электрооборудование лучше, мощнее – больше и силовой и осветительной энергии, и т. д., и т. д. Товарищи! Интересный вопрос! Там, допустим, квалифицированная рабочая сила, а у нас она разве неквалифицированная? У нас, в нашей болотисто-лесной топи, в местности, удаленной от всяких центров, в поселках, построенных только ради руды, – народ родится только на заводе, воспитывается только на заводе, всю жизнь проводит только на заводе, старится и умирает только на заводе. Мы, можно сказать, наследственные металлисты с двухсотлетним рабочим производственным стажем! Мы больше других заводов – больше Сормова, больше Коломны, больше Брянки – даем из своей среды ценных изобретателей-самоучек! Вы их можете встретить сейчас везде, в любой крупной металлообрабатывающей организации, даже в ВМС, даже в ВСНХ, и в Москве уже знают: раз хороший металлист, значит, из Шулейки!
– Товарищ Слухов! Сегодня, кажется, уже объясняли, что когда так захваливают свой завод, то это патриотизм, который пора изжить!
– Я не захваливаю, я правду говорю! И я не завод свой защищаю, я о квалификации шулейковских рабочих говорю! Правда, мы не учились ни в фабзавучах, ни в техникумах, ни во втузах! Но зато специальность металлиста у нас в роду, в жилах, в крови! Она у нас как неизлечимая болезнь! Ей у нас заражается каждый житель Шулейки с первого дня своего появления на свет! Мы ведь и во сне видим только руду, только чугун, только ценные изобретения! А вы нам суете Урал, Донбасс... Йэх!.. С досады выругаться даже хочется!..
– Так, Слухов, ха-ха-ха, так! Хорошенько!
– Просим Слухова продолжать!
– Просим! Просим!
– Ти-хо!.. Товарищи, в партере и на балконах! Президиум просит вас не аплодировать выступающим!
– А это-то по-че-му?..
– Чтобы никому не было обидно – ни хорошим ораторам, ни плохим! И здесь все-таки не состязание в ораторском искусстве, здесь, как вы сами знаете, вечер пролетарской самокритики рабочих-производственников!
– Ну ладно, ладно...
– Чего там...
– Больно строг...
– Если скажет опять хорошо, опять будем хлопать...
VI
– Говорит Думнов!
– Товарищи! Тут наши инженера стараются забить нам голову Уралом, Донбассом и прочими далекими местностями, которых отсюда не видать. Там, говорят нам, и руда на месте и всё. Товарищи! Там, на Урале, Донбассе, не спорю, руда, а у нас разве нет руды? Еще ни одному человеку во всем свете неизвестно, где больше железной руды: на Урале, Донбассе, Кавказе, Сибири, Шулейке или на какой-нибудь голой тульско-курской равнине! Кто мерил??? Товарищи! Я спрашиваю: кто мерил??? А между тем у нас, на Шулейке, когда роют на кладбище могилы, то редко-редко какого покойника закапывают не в железную руду! У нас в лесу коровы, а на дорожных колеях лошади копытами выворачивают из почвы руду! У нас крестьянские детишки по ярам и промоинам руками собирают руду и со всех окружных деревень возами везут ее на заводские дворы!
– Она низкопроцентная!
– Кто это там крикнул, что шулейковская руда низкопроцентная? Кто? Наверное, какой-нибудь заезжий служащий? Во всяком случае, не рабочий, который тут вырос! Говорите, низкопроцентная? А вы ее искали, высокопроцентную? Кто искал, где, когда? Никто, нигде, никогда! Правда, ходили в очках, с портфелем, смотрели, ковыряли кой-где лопатой. Но вы почитайте-ка, я вам дам, московский журнальчик "Наука и техника", и вы увидите, что в наше время эти дела делаются не лопатами, а электромагнитными приборами. Товарищи! Я не патриот своей местности, я не стану чересчур расхваливать Шулейковский Горнозаводский округ, не буду сравнивать его ни с Сибирью, ни с Кавказом, как это делали тут другие рабочие, выступавшие до меня. Но и я тоже не меньше, чем они, верю в будущий расцвет горной промышленности нашего края. Товарищи! Смешно сказать! У нас, на Шулейке, уже долгое время нет ни одного представителя высшей горной технической силы!
– А средняя есть?
– Средней, товарищи, тоже нет, это правда. Ни высшей, ни средней. А низшие специалисты, рабочие-горняки, те давно переменили квалификацию, из союза горняков перечислились в союз металлистов и рассеялись по разным заводам. Как раз я сам много лет работал здесь рудокопом. И я хорошо помню то время, когда шулейковская рудопромышленность кипела вовсю – здесь даже английское акционерное общество имело свои рудники. И я хорошо знаю, отчего все вдруг остановилось и стоит без движения до сего дня. Вышло это, можно сказать, без намерения, случайно. Дело было, если кто помнит, вскоре после империалистической войны. За время войны на заводах, работавших на оборону, накопились миллионы тонн металлической стружки. Стружку сперва сваливали куда попало, выбрасывали наравне с прочим негодным мусором. Потом сделали опыт, пустили ее в переработку, и пробное литье стружки в домнах на чугун и в мартенах на сталь дало очень хороший экономический эффект. С той поры вот уже десять лет на Шулейку везут и везут стружку со всех концов СССР. Вы видите, товарищи, какие высокие ржавые горы тянутся вдоль всей нашей узкоколейки: это все она, навезенная к нам железная стружка. Слов нет, сама по себе она обходится заводу дешевле руды: приходится платить только за погрузку, транспорт, разгрузку. И при плавке в печах она пожирает топлива в три раза меньше, чем руда. Но зато качество чугуна и стали из стружки много хуже, чем из руды. Причина этого в том, что в каждых ста пудах железной стружки обязательно находится не меньше полпуда примеси разных цветных металлов: олова, алюминия, латуни и больше всего меди как желтой, так и красной, в красной же, кроме топэ, как известно, всегда содержатся еще малые дольки золота и серебра. А цветная примесь, в особенности медь, она портит черный металл. И медистый чугун, который мы льем из стружки, и медистая сталь плохо пригодны для разных металлоизделий. Хороший пример этого – трубопрокатный цех завода No 3, где я сейчас работаю сварщиком. Вы посмотрели бы, товарищи, как бьются там рабочие при сварке труб из нашего медистого железа! Ну никак не сваривается металл, никак: ни встык, ни внакладку! И после громадных мучений рабочих цех все-таки выпускает процентов семьдесят пять браку. А из остальных двадцати пяти процентов, годных, половина тоже никуда не годится. И в нашу контору все время возвращается наша продукция со всех концов СССР обратно, с бранными письмами, с требованием возвратить деньги, уплатить неустойку, с угрозами подать на нас в суд и пропечатать в "Правде", в отделе "Каленым железом" или "Под контроль масс". Ну разве, товарищи, это работа? Скажите откровенно, какой частник держал бы такое предприятие? Вот откуда получаются наши убытки...
– Думнов, что же ты предлагаешь реальное, конкретное?
– Я предлагаю, товарищи, внести в резолюцию такое требование рабочих: "Немедленно, в кратчайший срок, без волокитства произвесть самый точный математический подсчет, что для предприятия выгоднее: катать ли изделия из чистого черного металла, выплавленного из "дорогой" руды, или же из медистого, полученного из "дешевой" стружки?" Я кончил.
VII
– Товарищи! Я не много скажу, меньше других, меньше всех. И я вовсе молчал бы, не выступал. Но подозрительно! Очень подозрительно стало работать на наших заводах! Я не знаю, может быть, в теперешнее время во всем СССР так. Например, тут, с этой кафедры, нам сегодня открыто заявляли, что в центре в настоящее время разрабатывается проект об импорте к нам, в СССР, из-за границы чугуна. Что это? И как нам, рабочим, отнестись к этой последней столичной новости, в каком именно смысле ее принять, в хорошем или дурном?
– В дурном!.. В дурном!..
– В дурном? И я думаю, товарищи, что в дурном... На самом-то деле! Ведь всем и каждому известно, что как Европа, как Америка, так и прочие великие державы с хищной завистью глядят на наши необъятные природные богатства: на уголь, нефть, руду... И вдруг мы сами обратимся к ним за чугунными болванками. Тут прежде всего приходит на ум вопрос: а не поднимут ли они нас на смех? Потому что обращаться нам к загранице за железным сырьем – это все равно, как если бы крестьяне Воронежской губернии для поднятия урожайности своих полей додумались бы снарядить на казенные денежки кругосветную экспедицию в Австралию за... черноземом! Ум для этого, товарищи, надо иметь одинаковый как там, так и тут. Товарищи! Подозрительно! На двенадцатом году революции обращаться к империалистам за доменными болванками – это значит позорить наше социалистическое строительство и всю нашу советскую страну! А кому это нужно? Нам, рабочим, это не нужно. Неужели мы, товарищи, в нашей шестой части света своей железной руды не сумеем достать? Неужели мы, товарищи, в нашем СССР не в состоянии построить десяток-другой новых доменных печей? Поэтому, товарищи, я предлагаю собранию потребовать от НК РКИ срочно расследовать, нет ли в проекте импорта к нам из-за границы чугуна сознательного – "шахтинского" – вредительства?
– Требуем! Требуем!
– Внесть в резолюцию!
– Товарищи! Раз я коснулся одного подозрительного, то уже не могу умолчать и о другом! Тем более что оно еще подозрительнее, чем первое! Вы, наверное, уже заметили, что по нашим цеховым и общезаводским производственным совещаниям с некоторых пор гуляет одно новое, ученое, очень и очень подозрительное словечко, занесенное туда, как видно, из тех же нечистых источников...
– Какое? Какое словечко?
– Вам сказать какое? Гм-м...
– А понятно, скажи!
– Говорите, сказать?
– Ну говори же скорее, не томи! Чего же ты стоишь бледный, как смерть, и ничего не говоришь, молчишь! Только народ волнуешь!
– Словечко это, товарищи... про-бле-ма...
– Как?
– Про-бле-ма...
– Громче!.. Повтори!.. Тут не слыхать!..
– Проб-ле-ма, товарищи. "Проблема чугуна". "Проблема черного металла". "Проблема железного сырья". А самое слово "проблема", если кто не знает, означает окончательно безвыходное положение, крышку, могилу, смерть. А как же, товарищи, у нас в СССР может быть "проблема железорудного сырья", когда нашей советской руды хватило бы на весь мир, если только начать как следует ее разрабатывать! И русских рабочих рук оказалось бы мало, пришлось бы выписывать китайцев! И начать разработку месторождений нашей руды государству было много выгоднее, чем держать на социальном обеспечении – по биржам труда да по страхкассам – такую громадную часть здорового безработного населения, точно каких-нибудь буйнопомешанных или безруких-безногих калек. Но у нас ведь как привыкли смотреть на собственную руду? У нас она и пятьдесят процентов считается низкопробной, нам подавай семьдесят или восемьдесят процентов! А в Европе или в Америке и тридцатипроцентной были бы рады – только давай! Подозрительно, товарищи! Очень подозрительно стало работать на заводах! Кто-то путает и путает! Придумывает и придумывает! Придумали "проблему руды". А у нас такой проблемы нет и быть не может! У нас скорей есть другая "проблема". Проблема технического руководства. Проблема хозяйствования. Проблема...
– Товарищи! Президиум просит сейчас же прекратить курение в зале! За дымом не видать народа!
VIII
– Широков, выходи же!
– Иду, иду... Записную книжку искал... Товарищи! Тут у меня в книжке занесены такие слова из сегодняшнего доклада наших правленцев: "Несмотря на уменьшение числа рабочих, занятых на Шулейке, на 9,8 процента, выпуск металла в отчетном году увеличился на 31,2 процента"... Товарищи!.. Число рабочих рук уменьшилось, а количество сработанной продукции увеличилось. Примите при этом во внимание, что работали наши заводы в этом году так же, как и в прошлые годы, в тех же самых условиях, а именно: по-старому, без введения какой-нибудь новой рационализации или механизации, без стандарта, без конвейера, при прежних изношенных машинах, при том же допотопном оборудовании. А скачок в количестве выпущенного металла немаленький: на 31,2 процента! Что же этот китайский фокус означает? Означает он, товарищи, то, что проценты наших "частичных достижений" дирекция берет только горбом рабочих, хитрой механикой сдельщины, ловкой политикой тарифно-нормировочного бюра, ТНБ!
– Верно, Широков, верно! Постановка табельного дела у нас никуда не годится!
– Да! Да! Отметка в табелях большею частью ставится наугад! Сотни ошибок каждый месяц по цехам, сотни жалоб, сотни расследований! В конторе по неделям задерживают расчет, сверяются, ищут и выправляют ошибки!
– Почему табельщиков дельных никогда у нас нет? Почему они долго не живут, уходят? Почему старшие контролеры вместо того, чтобы своими указаниями учить их делу, лепят им тоже "пунктики"? Что-о? Говорите, местные рабочие отказываются работать в ТНБ, боятся ножевых расправ со стороны товарищей? Тогда обратитесь в профорганизацию другого района, и вам оттуда пришлют работников!
– Хронометражисты подкрадываются к работающим из-за угла, за это в морду надо давать и уже дают!
– Ти-хо! Товарищи, ти-хо! Что за выкрики с мест? Тут не базар! Президиум предлагает товарищам выступать только организованным путем, только по предварительной записи!
– По "записи"? Мы не умеем со сцены говорить, не научены. Мы можем только с места поддержать товарища, если он к делу говорит, вот как сейчас Широков! Почему у нас всякую новую работу нормируют и расценивают по полгода, разве это порядок? А постоянная урезка норм зачем? Через это рабочему стало невыгодно показывать повышение производительности труда: ты покажешь, а тебя еще подхлестнут, жилься дальше!
– Ти-хо! Товарищи, не срывайте собрание, дайте ораторам говорить, соблюдайте пролетарскую дисциплину!
– А мы разве против? Мы не против пролетарской дисциплины! Мы только говорим, что следует! Почему, например, процент приработка так мал, надо увеличить! А как оплачивают сверхурочное! А за брак! А за простойные часы – не по вине рабочих, а по стихийным причинам! А работающим по субботам вместо шести часов по восемь – за переработанные два часа! А бригадирам, обучающим бригады молодежи или новых рабочих!
– Товарищи, ти-хо же! Что вы, наконец, делаете?!
– Мы ничего такого не делаем! Мы только правду говорим! Клепальщики у нас, в мостовом цеху, получают не как штатники, а как временщики!
– А у нас сверловщики?!
– А у нас? То же самое! Бе-зо-бра-зие!
IX
– Товарищи! Поступило предложение: прекратить запись новых ораторов и ограничить время тем, которые уже записались! Президиум предлагает давать ораторам по пять минут! Кто за это, поднимите руку! Большинство... Предложение принято. Итак, товарищи, вы теперь имеете только пять минут! Дорожите временем, экономьте слова, очень не распространяйтесь, ни вширь, ни ввысь, не повторяйте того, что уже говорили другие рабочие, держитесь своего завода, сообщайте только об известных вам дефектах! Помните, что в связи с реконструктивным периодом в хозяйстве нашей страны перед партией и советской властью встали огромные новые трудности, преодоление которых потребует максимального напряжения сил всех трудящихся! Помните, что помимо внешних международных задач, о которых я вам подробно говорил в начале нашего собрания, партии и советской власти приходится разрешать колоссальные задачи социалистического строительства внутри страны! В таких вдвойне тяжелых условиях классовая выдержанность и большевистски-ленинская четкость являются тем единственно надежным вооружением, которое в настоящий исторический момент должно быть особенно отточено и приведено, так сказать, в полную боевую готовность!.. Карл Маркс в своих известных письмах к Энгельсу на странице девяносто седьмой сказал...
– Товарищ председатель, твои пять минут давно прошли! Ты уже полных пятнадцать говоришь!
– Как пятнадцать?
– Так!
– А чего же вы молчали?
– Все думали: вот-вот сейчас кончишь! А ты все дальше забирал, все выше!
– Ти-хо! По списку слово принадлежит товарищу Чистову!
– Товарищи! Я извиняюсь, что не умею так гладко говорить, как тут говорил выступавший до меня председатель собрания. Скажу, как смогу. Нас просили сообщать факты. И я на живом факте хочу показать, как у нас в цехах иногда понимают и выполняют декретное "повышение производительности труда". Возьму свой сортопрокатный цех завода No 4, в смену мастера Збруева. Хотя, конечно, знаю, что то же самое творится и в смены других мастеров нашего цеха; и в других цехах нашего завода; и в других заводах Шулейковской группы. Мастер Збруев с того дня, как вышел декрет, совсем не обращает внимания на качество продукции, гонится только за количеством. Требует от нагревальных печей, чтобы они как можно чаще подавали к стану раскаленные болванки. И печники-нагревальщики гонят вовсю, с такой частотой подают к стану раскаленный металл, что ни прокатка, ни резка, ни правка сортов железа не поспевают за их подачей. И все делается как попало, лишь бы побольше пропустить штук. Не успеет прокатная полоса выйти из последних вальцев, не успеют ее даже как следует поставить для точного обмера, не успеют обрезать концы и выправить кривизну, как смотришь – уже подают из вальцев другую прокатанную полосу, за ней сейчас же третью, четвертую... И обрабатывают полосу, можно сказать, на лету, не зачищают аккуратно концы, не отмеривают точную меру, не замечают погнутых мест – лишь бы поскорей освободить руки для следующей полосы. А править и отделывать нарезанные полосы после нет никакой возможности: железо уже остыло. И правщикам приходится производить целую новую работу: класть искривленные полосы на стелюги. При всем том суета и крики среди работающих стоят всю смену прямо невозможные! Все спешат, хватают, бросают, торопят друг друга, обвиняют, жалуются, грозят! А какой мат висит в воздухе все восемь часов! Не цех, а ад! Не работа на мирном строительстве, а активное участие в гражданском бою, в котором не разберешь, где революция, где контрреволюция, потому что с разных сторон приходится слышать разные слова... Какая же выходит из этого столпотворения продукция? Известно – какая: где укороченная против нормы, где удлиненная, где погнутая, где с раковиной, где с грибом, – сплошной брак! И направляется она, вы думаете, на продажу? Конечно нет, – в сталелитейный цех, как лом, как та ржавая стружка. Оттуда, из сталелитейного, тот же кусок металла в виде болванки может снова попасть в наш сортопрокатный цех, там, в том гражданском бою, из него опять сделают негодное изделие, которое снова отправят как брак в литье, из литья к нам, в прокатку... Так один и тот же брусок железа может иметь у нас бесконечное хождение внутри заводского двора – из цеха в цех – и приносить социалистическому государству неисчислимые убытки. А в заводской конторе в это время будут, на основании данных мастера Збруева, вычислять проценты "повышения производительности труда", сравнивать число тонн металла, пропущенного сейчас через цех, с тем, что пропускали раньше. И таких бросовых изделий у нас в одну смену наберется тонна, полторы, две. А истинную цифру брака никто не знает и не узнает никогда, потому что изделия с явным дефектом не допускаются до инспекции, прячутся от нее, выбрасываются самими работающими раньше, просто вывозятся во двор, на железную свалку. Там, в этих железных могилах, похоронена наша заводская правда! И я вот сам тут громогласно раскрываю "тайны мадридского двора", а сам чувствую – ох, и налепят же мне за это в цеху "пунктиков"!
– Нет, нет, товарищ Чистов, не бойся! Мы тебя, если надо будет, во всякое время поддержим!
– Да, знаю я, как вы "поддержите". Конечно, пожалуй, я тут многое зря наболтал...
– А понятно, зря! Чего же ты не сказал, где во время этого "гражданского боя" бывает ваш инженер, начальник цеха?
– Когда появляется в цеху инженер, тогда работа, безусловно, начинает идти порядком. Он только накричит на нагревальщиков, чтобы те реже подавали из печей, и работа сейчас же начинает идти нормально, без завала, без брака. Но как только он из цеха – так опять начинается прежнее: гражданский бой, мат...
– Чистов, твои пять минут кончились!
– Товарищ председатель! Делаю от имени собрания запрос, а почему члены президиума потайком курят? Я почти что целый час наблюдаю за ними: курят и еще смеются, думают, никто не видит! Если не курить, то не курить всем!
– Да! Да! Всем! Всем!
X
– Товарищи! Моя речь будет идти о "снижении себестоимости", о том, как оно у нас проводится и за чей счет. Товарищи! Предупреждаю, если буду волноваться, то вы на это не смотрите... Товарищи! Ради декретного "снижения себестоимости" труд рабочего на шулейковских заводах уплотнен до последней степени! Рабочего, можно сказать, гонят и в хвост и в гриву, а премиальные за это снижение получают... спецы, инженера! Заводы все до одного приносят убытки, а инженера все до одного получают премиальные! И одни премиальные инженера составляют более крупную сумму, чем весь заработок рабочего! Товарищи! Как мы должны все это понимать? Может быть, так, что мы, рабочие, как люди более сознательные, за свой тяжелый труд получаем утешение, что участвуем в социалистическом строительстве, а они, инженера, как народ более отсталый, предпочитают получать наличными? И вот мне хочется сказать им, нашим рвачам-спецам: довольно, многоуважаемые! Довольно! Мы не двужильные вам какие-нибудь, чтобы из года в год на своих шеях вывозить ваши проценты "частичных достижений"! Потрудитесь вспомнить, что вы специалисты-инженера, что вас чему-то учили, и покажите проценты как "снижения себестоимости", так и "повышения производительности труда" не напором на мускульную силу рабочих, а введением новейших усовершенствованных способов работы, применением на практике последних открытий технической науки как русской, так и иностранной! В No 229 "Известий" председатель ВСНХ товарищ Куйбышев пишет: "Производительность наших доменных печей на одного рабочего в год составляет 330 тонн, а в САСШ эта цифра на одного рабочего в 10 раз больше и равняется 3.300 тоннам. То же самое, – продолжает тов. Куйбышев, – и в металлообработке и в машиностроении..." Что же, шулейковские спецы, вы и Америку перегонять будете одной голой физической силой рабочих? А где ваша обещанная "новая техника"? Мы ее что-то не видим: как работали, так и работаем!
– А мы ви-но-ва-ты??? Мы виноваты, что на переоборудование двухсотлетних шулейковских заводов Гомза не отпускает нам необходимых кредитов??? Ведь если, как вы говорите, "перегонять Америку", то для этого надо срыть до основания старые заводы и на их месте поставить новые!!!
– Нет, нет, товарищи спецы! Признайтесь, что дело тут вовсе не в кредитах Гомзы! А дело тут в том, есть ли у вас охота к советскому строительству! Рабочим говорят: "Творчества, творчества побольше проявляйте в вашей работе, вносите побольше дельных предложений". И мы проявляем, и мы вносим. А вы? А вы, товарищи спецы? Где же ваше творчество? Вы, как чиновники, отбываете на заводах свою служебную повинность от первого числа и до первого! И только!
– Это неправда!!! Мы р-работаем!!!
– Нет, правда! И я не говорю, что вы не работаете! Вы работаете! Вы аккуратно исполняете обязанности, перечисленные в советском тарифном справочнике, но больше этого палец о палец не ударяете! Поднять завод вы не интересуетесь! А чем вы интересуетесь, мы даже не знаем! Ни завод, ни заводское дело, ни заводские рабочие не привязывают вас к месту, вы долго не засиживаетесь на одном предприятии, порхаете с завода на завод, как бабочки с цветочка на цветочек! С Урала кидаетесь на Донбасс, оттуда в Сибирь, оттуда на Шулейку! Шкурники, везде ищете личных выгод, спешите туда, где вам обещают больше платить!
– А вы?! А вы, товарищи рабочие?! Вы разве не ищете лучших условий труда?!
– Мы? В своем заключительном слове вы еще будете иметь время сказать об нас, какие мы, а пока речь идет об вас, какие вы! И разве можно сравнивать вашу нагрузку работы с нашей! Мы – везде, вы – нигде! Вы не показываете вашей активности ни в чем ни на общественном участке, ни на чисто техническом! Вас нет в наших кружках изобретателей, вы редкие гости на производственных совещаниях, вас не видно ни в одной культкомиссии!
– А вы нас при-гла-ша-ли???
– А как же вас еще приглашать? Вы члены нашего союза, и все, что делается в союзе металлистов, должно касаться вас без всяких приглашений! А вы – нет! Вы, инженера, живете среди нас, рабочих, как иностранцы среди русских! Вы в нашем СССР как подданные чужой страны, как, бывает, приезжают из Америки технические эксперты!
– Ложь!!!
– Кле-ве-та!!!
– Трав-ля спе-ци-а-лис-тов!!!
– Пок-леп на ин-тел-ли-ген-цию!!!
– Де-ма-го-гия!!!
– Аг-гит!!!
– И как бы мы – ин-же-не-ры – ни ста-ра-лись, – вы все рав-но во всем бу-де-те ви-нить нас!!!
– Товарищ председатель!!! Вы видите, что у вас тут творится??? Ответьте же честно, что это: критика, крытика или кричика??? А-а-а?!!
XI
– От заводских чернорабочих слово имеет крестьянин Аввакумов.
– Товарищи пролетарии. Прошу обратить внимание. Мы, конечно, из села Малые Ельники. В заводском поселке нету квартир, и мы каждый день ходим на завод и с завода, туда восемь верст и оттудова восемь, всего шестнадцать. Прошу обратить внимание. Как чернорабочие, работаем мы большая часть не в штату, а поденно, ни от какой работы не отказываемся, с часами и минутами не считаемся, как считаются пролетарии. Прошу обратить внимание. Тянем, как волы. Ни спины, ни рук, ни ног не жалеем. Не говоря об одежде и обуви. А получаем всего по первому разряду каких-нибудь тридцать рублей в месяц, наравне с заводскими сторожами. Но сторожа, те хоть находятся под крышей, а мы работаем под открытым небом, на заводских дворах, в складах, при узкоколейке, во всякую погоду. В дождь, в мороз. Прошу обратить внимание. Мы ворочаем десятипудовые тяжести, вручную нагружаем и сгружаем платформы. А пролетарии работают в помещении, под прикрытием, в тепле, на себе тяжестей не таскают, а все на тележках, да на роликах, да на талях и получают по четвертому, пятому, шестому разряду. Прошу обратить внимание. Когда во время долгого простоя или рационализации пролетариям заместо увольнения предлагают временно заступить на нашу работу, то они отказываются, говорят: "Это лошадиный труд", "от него можно сдохнуть с непривычки", – и берут лучше расчет, тем более что они будут получать с биржи труда, ничего не работая, почти такие же деньги, какие получаем мы за свой тяжелый, ненормированный труд...
– О, уже запел, запел лазаря!
– Завел волынку!
– Затянул!
– Дайте ему там, которые поближе, копеек тридцать на лапти, он и уйдет! Ха-ха...
– Товарищи! Без замечаний с мест! Не мешайте ему говорить! Он вам не мешал! Чернорабочие имеют точно такое же право на самокритику, как и вы, квалифицированные рабочие!
– Прошу обратить внимание. Как пролетарии лаются сейчас на меня здесь на собрании, так они постоянно измываются над нами на заводах. Редко-редко который пройдет мимо и не бросит в нашу сторону какую-ни-то насмешку. Мы и "деревенщина", и "лапти", и "кушаки", и "навозники", и "темнота", и "не перекипели в заводском котле", и "на производство нам наплевать", и "ни в каких обществах" не участвуем, и "лишь бы отработать смену и поскорей в свою деревню, к своему свинушнику". Мы и на работу ходим шестнадцать верст не из нужды, а из "жадности". Мы и хлеб у других отбиваем, потому что у них по поселку ходит без дела много своих безработных, членов союза. Прошу обратить внимание. Когда на заводе из цеха пропадает инструмент или со двора полоска железа, или со склада готовое изделие, пролетарии говорят: "Больше некому взять, как только работающим на заводе крестьянам, потому крестьянину для его хозяйства железо нужней всего, деревенский кузнец из куска железа сделает ему любую вещь". И у сельского кузнеца Малых Ельников постоянно делают обыски, но никакого железа не находят, окромя полосок, которые он покупает на заводе за деньги и проводит по заводским книгам. Прошу обратить внимание. На заводе No 1 больше двух лет крали с маховиков приводные ремни. Накрали уже на громадную сумму денег, а кто – неизвестно. Понятно, опять все думали на крестьян, работающих на заводе. Перетрясли всех деревенских сапожников, рассчитывали найти у них хотя кусочек кожи с тех ремней, но ничего не находили. Когда вдруг как-то перед вечером, во время второй смены, заводский пожарник вышел из проходной наружу и глянул вдоль деревянного заводского забора. Смотрит – какой-то человек сидит на земле и вроде подкапывается под доски забора. Пожарник сразу подумал, что поджигатель, сразу дал во дворе свисток, сразу прибежали еще двое пожарников и дежурный милиционер, вчетвером они сразу словили того человека, а при нем сразу нашли громадный приводной ремень, который он протаскивал под забором. И в том воре сразу признали штатного шорника, который заведовал ремнями на заводе. А два года думали на крестьян! Прошу обратить внимание, занесть мои слова в резолюцию, что от нас, значит, есть просьба, от крестьян...
– Аввакумов, твои пять минут прошли! Довольно!
– Прошу обратить внимание. В обеденный перерыв, когда в цеховых столовках играет радий, мы тогда туда не заходим, закусываем на воле, где придется, чтобы ничего не подумали на нас, потому в тех столовых каждый день пропадают ложки, алю-минивые кружки, хорошие такие миски...
– Аввакумов, довольно!
– . ..Прошу обратить внимание, новенькие, целенькие пропадают, а старые, помятые остаются...
– От заводской рабочей молодежи! Выпускник фабзавуча! Комсомолец Поступаев! Есть?
– Есть!
XII
– Товарищи! Мне придется говорить очень о многом – можно сказать, обо всем, и я не знаю, как это уместить в пять минут...
– Говори, сколько успеешь! Остальное в другой раз!
– Ну хорошо... Товарищи! Как индивидуальное заводское ученичество, как бригадное, так и наши "фабзайцы" поручили мне довесть до сведения настоящего собрания, что на Шулейке слишком мало уделяется внимания рабочей молодежи. В этом повинны и заводская администрация во главе с партхозяйственниками, и наши профорганы во главе с райкомом металлистов. У техперсонала все еще не изживается взгляд на молодых рабочих как на малонадежных, и в цехах есть много квалифицированной рабочей молодежи, которую заставляют возить по заводскому двору железную стружку, таскать дрова, убирать в цехах мусор. И инструктора, и мастера нисколько не считаются ни с их просьбами, ни с их заявлениями. "Когда мы обучались, так мы лет пять мастеру за водкой да за табаком бегали, а вы нервничаете, спешите, хотите в два года квалифицированным рабочим стать, больно зелены, поживите, поучитесь еще". И если молодежь успешно сдаст пробу, скажем, со второго разряда на третий, то ей долго еще продолжают платить по старому, по второму, и т. д. и т. д. Такое несерьезное отношение старших рабочих к молодежи, к сожалению, нередко объясняется тем, что молодежь отказывается среди работы прорываться с завода через проходную и .приносить контрабандой бутылку для старшего, когда тому бывает нужно опохмелиться. Не поможешь старшему опохмелиться в цеху – и он не помогает тебе, не учит работе. Что-нибудь спросишь его, а он: "Погоди ты, некогда мне, я сам сдельно работаю". Еще хуже отношение старших рабочих к ученицам ФЗУ и вообще к металлисткам-девушкам. Шуточки, усмешечки, почти презрение. Кроме того, девушку ставят обязательно на худший станок и дают ей неинтересную работу, одну и ту же. "А зачем им учиться на хорошей работе? Все равно скоро повыходят замуж, и учение на казенные денежки пропадет даром: сделаются обыкновенными домашними хозяйками, будут мужьям тряпки стирать, щи варить, по очередям в потребиловках продовольственные новости собирать. А если которая-нибудь, одна-единственная, самая неудачливая, некрасивая рожей, и удержится дольше других на производстве, так ее портреты будут печатать в газетах и журналах наравне со Львом Толстым!!" Такой устарелый взгляд у старших рабочих на девушек и женщин мы должны как можно скорее изжить. По случаю предстоящего перехода нашей промышленности на высшую техническую базу нам необходимо подготовлять кадры культурных рабочих. В первую голову в этом отношении надо напереть на мастеров и их подручных. Сами мы этого сделать, конечно, не можем, так как мастер от свистка до свистка командир на производстве, и нам приходится только подчиняться ему. После же смены он просто знать нас не желает. Поэтому мы, рабочая молодежь, просим собрание поставить этот пункт в резолюцию. Потом, у меня тут записан еще целый ряд острых вопросов – о церковных праздниках, пьянстве, прогулах, симуляции, но я не знаю, успею ли... Товарищ председатель, сколько у меня осталось времени?
