Текст книги "Страшный Тегеран"

Автор книги: Мортеза Мошфег Каземи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Глава тринадцатая
ВНЕШНОСТЬ ОБМАНЧИВА

В то самое время, когда в дом у Казвинских Ворот, где шла игра, сходились его разнообразные посетители, в доме Эфет тоже собирались гости. Среди них были: офицер, товарищ Фероха, и хозяин дома, где он ночевал, молодой человек из «передовых», которого по одежде можно было отнести к людям среднего класса, по-видимому, чиновник одного из правительственных учреждений, парень, похожий на мелкого торговца, и, наконец, старик и старуха.

Баба-Гейдар и кормилица Фероха узнали о его приезде в тот же день через Джафар-Кули, пишхедмета из дома Эфет. Как обрадовались добрые старики! До истечения года со дня внезапного исчезновения Фероха, они жили в его доме, и Хаджи-ага, хотя он приходил каждое утро и надоедал «сомнениями» насчет правильности сделки, больше ничего не мог с ними сделать. Но чуть прошла неделя со дня годичного срока, Хаджи-ага объявил:

– Ну, теперь дело другое: или давайте деньги, или передавайте мне в собственность мои два донга.

Бедные старики не знали, что им делать, как избавиться от Хаджи-ага. Так как в это время господин Ф... эс-сальтанэ собирался уже стать депутатом, они подумали, что, может быть, он научит их, что предпринять, и кормилица Фероха в тот же день пошла к Мелек-Тадж-ханум и рассказала ей обо беем.

Как ни безразлична была ко всему Мелек-Тадж-ханум после смерти дочери, но, узнав о залоге дома, она рассердилась:

– Зачем Ферох это сделал? – спросила она.

– Не знаю уж, – ответила кормилица, – зачем ему так срочно деньги понадобились, что, не посоветовавшись ни с кем, он заложил дом.

Мелек-Тадж-ханум обещала ей до вечера поговорить с мужем и попросить его принять меры к тому, чтобы не допустить Хаджи-ага вселиться в дом. Но господин Ф... эс-сальтанэ был так занят своим депутатством, что не обратил на просьбу жены никакого внимания. Причинив Фероху столько зла, он теперь не хотел даже хоть немного помочь ему – написать письмо Хаджи-ага и дать ему понять, что он совершенно напрасно рассчитывает забрать этот дом. После того Баба-Гейдар и кормилица еще несколько раз через Мелек-Тадж-ханум просили у него помощи, но он так ничего и не сделал. А Хаджи-ага, видя, что противная сторона бессильна что-нибудь предпринять, осмелел.

Однажды, вооружившись кораном и очками и захватив с собой представителя Адлийе, он постучался в их ворота. Как только Баба-Гейдар подошел к калитке, представитель Адлийе крикнул:

– Эй, дядя! Ты что же это? Так обнаглел, что даже на приказы блюстителей священного шариата внимания не обращаешь? Разве не знаешь, что сам хезрет-э-ага подтвердил, что Хаджи-ага имеет право вступить во владение домом? Почему ты не даешь ему вселиться? Если вы имеете четыре шестых, то и он имеет здесь свои две шестых. Я пришел со стороны Адлийе, чтобы помочь ему вселиться, и надеюсь, что ты отнесешься с уважением к приказу правительства. Смотри, если будешь продолжать самодурствовать, мы тебя возьмем силой. Адлийе, брат, до седьмого колена будет взыскивать, так что те, кому отвечать придется, только тебя проклянут, больше ничего...

Увидев светло-зеленое сэрдари и расшитый воротник «мамура» Адлийе, Баба-Гейдар так испугался, – что стал читать молитву:

– Господи, не предай нас в руки этих нечестивцев!

Потом, крикнув мамуру из-за ворот: «Разрешите, я сейчас вернусь», побежал к жене.

– Что ты скажешь! Нынче Хаджи-ага уже с мамуром Адлийе пришел. Мамур говорит, если мы ему не отдадим его два донга, с нас будут взыскивать и нас посадят!

Кормилица Фероха, которая после его исчезновения стала бояться всех мужчин и называла всех их не иначе, как каторжниками, пришла в такой ужас от мысли, что они, пожалуй, на старости лет отнимут у нее и Баба-Гейдара, что сейчас же сказала:

– Ну, что ж мы можем сделать? Скажи ему, что к завтрашнему дню мы очистим две комнаты, пусть переезжает. Господин Ф... эс-сальтанэ не помогает, а других знакомых у нас нет.

Дрожа вт страха, Баба-Гейдар вернулся к воротам и крикнул Хаджи-ага, который все время перебирал четки и читал молитвы:

– Завтра две комнаты будут готовы, пожалуйте.

Хаджи-ага, усмехнувшись, сказал:

– Ну, благодарение богу, что он тебя на путь истинный наставил и избавил от гееннского огня. Если бы ты только допустил умаление моих прав, допек бы я тебя и на том, и на этом свете.

На следующее утро Хаджи-ага явился в дом в очках, с кораном и с молодой женой и сказал:

– Это моя всечестнейшая жена. Теперь в этот дом молодые люди не должны ходить. А я сам буду приходить несколько раз в неделю ночевать.

Так и было. Хаджи-ага регулярно несколько ночей в неделю проводил у этой женщины. Она была раньше прости..ткой. Однажды она случайно остановилась на базаре возле лавки Хаджи-ага, и тот как-то увлек ее и сделал своей метрессой. Можно было думать, что она и теперь еще не совсем рассталась со своим прежним ремеслом, потому что каждый день, рано утром, она уходила из дому и возвращалась только под вечер. Куда она ходила и чем занималась можно было только догадываться.

Всякий раз, когда Хаджи-ага приходил ее навещать, он внимательнейшим образом осматривал дом, и видно было, что он восхищался его прелестями. Понятно, для Хаджи-ага, жившего где-то в темном, узком переулке квартала Мелек-абад такая квартира являлась роскошью. И каждый раз, если можно так выразиться, «котел желаний» Хаджи-ага кипел вовсю.

Хаджи-ага решил про себя во что бы то ни стало прибрать к рукам весь этот дом. Но как это сделать? Он подумал, что, если бы повидать шейха Ага-Шейх-Мохаммед-Керима, можно было бы устроить так, чтобы тот заставил хезрет-э-ага... вмешаться в это дело и завладеть домом, оставив Баба-Гейдара и кормилицу на старости лет без крова.

Так как Хаджи-ага каждый раз, когда бывал в доме, только и делал, что перебирал четки да читал молитвы, он в конце концов понравился Баба-Гейдару и кормилице, которые решили, что этот благочестивый человек действительно добивался только своей доли, что, получив ее, он не будет уже делать никаких незаконных поползновений к захвату остальных частей. Хаджи-ага был, действительно, великий мастер жить правильно и законно. Чтобы избежать харама, он привез с собой все, что было ему нужно. Он не пользовался даже афтабэ, имевшимся в квартире Фероха, ссылаясь на закон:

Пользование вещами, собственник которых отсутствует – харам.

После таких поступков уважение к нему стариков возросло еще больше.

Однажды Хаджи-ага позвал к себе Баба-Гейдара и, после долгих молитв, сказал: – Вот что, батюшка. Мы, понимаешь, как мусульмане, должны по нескольку жен брать – не грех оно для нас. Ну, и я тоже, так как я хорошо в эту философию вник, то до сих пор так и поступал. И, значит, двадцать пять раз уже женился и разводился. Да вот случай какой: последний раз двух жен взял, а как пришло время разводиться, вижу, что не в силах. Как ни старался, не выходит. А они видят, что я их так люблю, взяли да потребовали у меня хорошую квартиру, и чтобы она была в современном доме. Мой собственный дом не годится, здесь тоже у меня только две комнаты. Думал, думал я, что делать, да и решил спросить тебя: не отдадите ли вы мне весь дом в аренду?

Баба-Гейдар подумал. Потом спросил:

– Хорошо. А, если отдадим, с вещами что будет?

Хаджи-ага рассмеялся:

– Помилуй бог, какой вопрос! А что с ними будет? Что же, я их трону, что ли?

– Нет, об этом я не говорю, – сказал Баба-Гейдар, – я-то знаю, что вы богобоязненный и правильный человек, но только вот нужно еще с женой поговорить.

Хаджи-ага это одобрил.

В тот же вечер Баба-Гейдар посоветовался с кормилицей.

– Если мы отсюда к кому-нибудь переедем, – говорил старик, – это по многим причинам хорошо будет. Во-первых, сдавши дом, будем жить на арендные деньги да еще и для Фероха отложим что-нибудь: ведь приедет же он когда-нибудь! Во-вторых, окажем услугу такому честному мусульманину, как Хаджи-ага, это уже само по себе доброе дело. За вещи нам тоже нечего беспокоиться: Хаджи-ага не такой человек, он человек правильный, это уж известно – только, чтобы не спутать с вещами Хаджи-ага, нужно будет списочек нашим вещам составить.

Кормилица Фероха, которая по части простоты и наивности была ничем не хуже Баба-Гейдара, согласилась. На следующее утро они спросили Хаджи-ага, сколько он предполагает платить за наем дома. Хаджи предоставил им самим назначить арендную плату, и они, чтобы было недорого, назначили двадцать туманов. Ага, много не разговаривая, согласился и благословил их, а в душе, вероятно, долго смеялся над глупостью стариков.

Через несколько дней Баба-Гейдар и кормилица, составив, как умели, список вещей, с грустью перебрались в две маленькие комнаты, которые они заняли на улице Гарибан. А на следующий день во двор дома Фероха въехал караван с гаремом Хаджи-ага, и всегда тихий дом наполнился невероятным гамом.

В течение первого месяца Хаджи-ага несколько раз совещался с шейхом Мохаммед-Керимом, а шейх подсовывал на подпись хезрет-э-ага какие-то бумаги, за что несколько раз получал плату.

Когда прошел месяц, Баба-Гейдар отправился навестить Хаджи-ага и получить аренду.

Когда он постучался, к воротам подошла какая-то женщина и спросила:

– Вам, дяденька, кого?

– Доложите, сестрица, если нетрудно, Хаджи-ага, что Баба-Гейдар пришел получить за квартиру, – вежливо попросил Баба-Гейдар.

– Сейчас Хаджи-ага нет, – ответила женщина, – он в лавке. Придет – доложу. Приходите завтра в это время.

Наутро Баба-Гейдар снова постучался. И опять к воротам подошла какая-то женщина. Но как только она услышала имя «Баба-Гейдар», так сейчас же, не сказав ни слова, отошла.

Баба-Гейдар долго ждал. Внутри двора происходила какая-то возня, слышно было, что там ссорились: доносились крики и неприличные слова.

– А вот я скажу Хаджи-ага, сегодня же вечером скажу! – угрожали друг друг ссорившиеся.

Баба-Гейдар понял, что между женами Хаджи-ага возникли недоразумения: должно быть, Хаджи-ага ночью перепутал очередь и вместо комнаты Фатемэ-ханум попал в комнату Согра-ханум.

Баба-Гейдар решил было, что ему не отвечают из-за этой ссоры. Но ссора кончилась. Жены Хаджи-ага закурили в знак примирения кальян и стали поругивать шайтана, который их попутал. Они начали наконец целоваться, И все-таки никто не отвечал Баба-Гейдару. У него лопнуло терпение, и он снова постучался.

Та же самая женщина снова подошла к воротам.

– Почему, сестрица, не отвечаете на то, что я вам докладывал? – спросил старик.

Женщина вдруг сердито крикнула:

– Да что ты, дяденька, спятил, что ли? Я говорила Хаджи-ага, а он сказал: «Я такого не знаю, и дома я не нанимал, чтобы мне за квартиру платить».

Услышав такой ответ, Баба-Гейдар, не ожидавший ничего подобного, похолодел. Он сказал:

– Может быть, ты, сестрица, имя мое перепутала? Баба-Гейдар меня зовут, скажи – «Баба-Гейдар». Как это Хаджи-ага Баба-Гейдара не знает?

Женщина ответила:

– Ну да, Баба-Гейдар я и сказала. Сказали – не знают. Баба-Гейдар, рассердившись, крикнул:

– Меня не знает? Деньги за квартиру не должен платить? Что это такое? Воображает, что на него в городе управы нет? Ну, нет! Это не так. Я сегодня отсюда не уйду, пока он не придет.

Через час он все-таки пошел к жене. Кормилица сказала:

– Я с первого же дня почувствовала, что этого краснобородого Хаджи на нашу голову сюда принесло. Вот беда! Что мы наделали теперь? Что, если Ферох приедет, что мы ему скажем? Не то, что дом, а и вещи-то все теперь, я думаю, пропали...

От горя она заплакала.

– Ну, нет! – утешал ее Баба-Гейдар. – Нет, этого не будет. Так это дело не останется, мы не позволим. Я его самого сегодня вечером увижу.

И через час, съев кусок хлеба, он снова отправился к дому, постучал и спросил ту женщину:

– Сестрица, Хаджи-ага еще не пришел?

Женщина, которая, может быть, и не знала ничего о доме и сама думала, что Хаджи-ага на самом деле купил этот дом, сказала, должно быть, сжалившись над стариком:

– Я вам, батюшка, уже сказала, что Хаджи-ага дома нет. В лавке он занимается. Если к заходу солнца придете, он будет.

Боясь, что Хаджи-ага может за это время пройти в дом, а потом ему не отворят калитку, Баба-Гейдар решил просидеть до самого его прихода на скамейке у ворот.

Прошло несколько часов. Много трубок набил и выкурил Баба-Гейдар. Наконец, около шести часов вечера, на улице показалась краснобородая физиономия Хаджи-ага. Он казался очень усталым. В правой руке он нес что-то, завязанное в белый платок. Подойдя к воротам, он, оторвавшись от телеграммы, которую держал в левой руке, посмотрел на Баба-Гейдара.

На челе его не отразилось ни удивления, ни вообще какого бы то ни было чувства.

Баба-Гейдар, увидев содержимое узелочка Хаджи-ага, сказал себе: «Это еще что? Зачем Хаджи-ага понадобился «домбелян»? Ведь он же намаз читает и притом Хаджи. Как он может эту белую гадость кушать? Раз он Хаджи, для него белое мясо – харам. Почему он этакими делами занимается?»

Действительно, Хаджи-ага по пути домой увидел на углу Лалезара и Мейдан-Тупханэ продавцов белого мяса. Он сказал себе: «Нельзя же каждый день яйцами да простоквашей питаться. Дай куплю немножко, все-таки хоть вкус потешу, да и в доме мясом запахнет».

Само собой разумеется, что Хаджи не предполагал рассказывать женщинам своего гарема, что это кушанье нечистое.

Бегло оглядев старика с ног до головы, Хаджи-ага спросил:

– Вам что-нибудь нужно? Если вы денег хотите, так у меня нет. Я по случаю голодного года столько людям помогал, что прямо выдохся. Я принимал участие в тех похлебках из хвостов, что для народа варили.

Сказав это, Хаджи-ага спокойно повернулся к воротам и постучал.

Тут Баба-Гейдар подскочил к нему и крикнул:

– Хаджи-ага! К вам не за милостыней пришли! Не узнаете меня? Я слыхал, что подобные люди немножко бывают рассеянны, но чтобы до такой степени... Вы же нам должны за квартиру за прошлый месяц.

Хаджи-ага, привязавшись к словам старика о рассеянности, вдруг громко закричал:

– Ты что это, старик? Еще разговаривать? До чего эти нищие у нас дошли: порядочным людям дерзости говорят да ругаются! Я тебе, дяденька, уж сказал: нет у меня ничего, не могу тебе помочь. Возле меня столько всяких слепых и шелудивых, что я и думать не могу, чтобы еще кому-нибудь помогать.

В это время кто-то открыл Хаджи ворота.

Баба-Гейдар рассердился. Но, так как он не принадлежал к числу «передовых» и не мог дать Хаджи-ага настоящего ответа, он просто схватил его за полу лебадэ и крикнул:

– Куда идешь? Ты мне, во имя Хусэйна, скажи, разве можно чужие дома забирать? Ты у меня дом арендовал, а теперь говоришь – ничего не могу дать!

Вокруг них собралось уже несколько человек торговцев, всегда готовых послушать подобную перепалку, и Баба-Гейдар обратился к ним за помощью. – Сдали наш собственный дом, – кричал он, – а теперь я пришел к Хаджи-ага за квартиру получить, а он увиливает.

Торговцы, которые хорошо знали Баба-Гейдара, поддержали его.

– Верно, верно. Мы его знаем. Он в этом доме хозяин. Хаджи-ага, зачем несчастного старика обижаешь? Ты зачем в Мекку ездил? Чтобы людям добро делать, или чтобы на старости лет добрых людей мучить да для себя адский огонь заслужить, чтобы все мусульмане и немусульмане тебя проклинали?

Хаджи-ага, почувствовав, что дело становится сложнее, раздумал идти домой. Обращаясь к женщине в чадре, белой с черными клетками открывшей дверь, он тихо сказал:

– Иди, милая, домой, чтобы люди не видели, чего не надо.

Потом повернулся к толпе:

– Чего вы зря на меня напали? Если бы я дом не купил, не жил бы здесь. А то ведь я дом купил, у меня купчая. На ней даже чернила еще не высохли. Правда, он действительно был здесь хозяином, но вот уже месяц, как он свою долю продал. И все это время никаких споров у нас не было, а теперь вдруг требует квартирную плату! Что ж, люди, это ведь не шутка. Шариат-то, ведь, не врет.

Баба-Гейдар до того волновался, что не знал, что сказать. Он только беспрерывно кричал:

– Нет, люди, я с ума не сошел. Хаджи-ага врет. Никто ему дома не продавал, дом ему я в аренду сдал.

Хаджи-ага, по-видимому, счел момент подходящим. Он сказал:

– Если так, то спросите его: где у него договор?

Он сказал это так твердо и решительно, что собравшиеся невольно повернулись к Баба-Гейдару.

– И правда, Баба-Гейдар, где у тебя договор?

Тут Баба-Гейдар в первый раз вдруг почувствовал, что у него слабеют руки и ноги. У него не было договора, и он уже считал себя погибшим. Но тут он вдруг вскрикнул голосом, в котором чувствовалась правда:

– Эй, добрые люди, Хаджи-ага имел два донга по запродажной, а потом захотел получить весь дом и всех жен своих сюда перевез...

Хаджи-ага, покраснев, перебил его:

– Ах ты этакий! О женах мусульманина перед чужими не говорят. До того состарился, что не понимаешь. Так походил бы в Рамазане послушать ваэза ахонда Р..., он бы тебя научил уму-разуму...

Но Баба-Гейдар, не обращая на него внимания, продолжал:

– Ну, вот и просил меня сдать ему дом. А мы ему верили, как хорошему человеку, и согласились, и без договора из дома уехали. А теперь, выходит, Хаджи-ага все позабыл и считает, что дом его. А если дом его, пусть покажет купчую.

Простой и честный язык Баба-Гейдара расположил уже всех в его пользу, и люди чуть не набросились на Хаджи-ага, готовые избавить общество от него, а заодно и от подобных ему людей, как вдруг Хаджи-ага, забежав вперед, крикнул:

– Купчую хочешь? Вот тебе купчая! Вот тебе и печать хезрет-э-ага...

И, быстро вытащив из-за пазухи бумагу с большой печатью, он поднял ее над головой и показал толпе.

Местный мясник Ахмед, который умел немного читать, выступил вперед. Он, хотя и не понимал смысла купчей, видел, что она по всем признакам похожа на настоящую. Он рассмотрел большую печать и сказал:

– Да, эта печать – печать хезрет-э-ага...

Тут уже людям не оставалось больше ничего делать. Услышав имя хезрет-э-ага, они подошли, а один из них, вытянув губы, сочно поцеловал печать и произнес благословение.

Было ясно: игра Баба-Гейдара проиграна. Теперь все жалели его.

– Бедный старик, хороший человек был... Помоги ему бог: плохо сойти с ума на старости лет, говорят, неизлечимо...

Баба-Гейдар все еще не отчаивался.

– Он жулик, – крикнул он. – Врет он все и только напрасно хезрет-э-ага позорит. Купчая на этот дом у меня.

Хаджи-ага спокойно сказал:

– Верно, верно. Ты при заключении сделки мне купчую не сдал. Обещал на другой день принести, да до сих пор задержал. А я обратился в Адлийе. Вот завтра, когда тебя посадят, узнаешь, кто из нас жулик.

В ответ на вопли Баба-Гейдара Мешеди-Ахмед, мясник, подошел к нему и сказал:

– Как же так он врет, когда я сам читал? У тебя написано: «Продал четыре донга дома за сумму в тысячу восемьсот туманов». Как же он врет? Продал, ну, значит, теперь живи в свое удовольствие на старости лет. А если захочешь дело открыть, иди со мной в компанию, в мою мясную. Уж это лучше всякого другого дела. На весну можем выписать из Луристана стадо баранов... Мешеди-Ахмед считал купчую совершенно правильной, и теперь он, в свою очередь, хотел, как говорится, надеть на Баба-Гейдара шапку.

Толпа разошлась. Хаджи-ага, обращаясь в последний раз к Баба-Гейдару, сказал:

– Если завтра не принесешь и не отдашь мне старую купчую, будешь сидеть. Так и знай. А если правительство будет с тобой церемониться, весь базар забастует, и все, на чьей только голове есть амамэ, снявши его, будут молить о твоем небесном наказании.

Баба-Гейдар чувствовал, что он сходит с ума. Хаджи-ага ушел во двор и запер за собой ворота.

Вокруг Баба-Гейдара остались только двое-трое безработных и внимательно его разглядывали.

Долго стоял он неподвижно на одном месте. Потом ударил по своей меховой яйцеобразной шапке и крикнул:

– Экое горе какое: ведь Хаджи-ага дом-то забрал!

И побежал домой.

Долго думали старик со старухой, что им делать, и ничего не могли придумать, только заплакали.

На господина Ф... эс-сальтанэ надежды не было. Узнав от жены, в чем дело, он сказал:

– Мне, ханум, не следует в это дело вмешиваться, так как здесь замешан хезрет-э-ага... Это может повредить моему депутатству: а вдруг он возьмет да и сорвет мою кандидатуру!

Ахмед-Али-хана в то время в Тегеране не было. По счастью, он через месяц приехал. Баба-Гейдар рассказал ему все. Возмутившись, тот начал против Хаджи-ага дело в Адлийе, и адвокат его повел дело так мастерски, что почти уже выиграл его. Но вдруг, однажды ночью, и адвокат, и Ахмед-Али-хан получили по экстренной бумажке, в которой им давалось понять, что, если из-за них будет скомпрометирован авторитет печати хезрет-э-ага... они, во-первых, будут объявлены отлученными, во-вторых, должны будут отправиться один в Кашан, а другой – в Иезд...

Самое замечательное было то, что тогдашний министр приложил к «предупреждению» хезрет-э-ага целое послание, в котором тоном нотаций отговаривал продолжать это дело.

Ахмед-Али-хан сначала не сдавался. Но, когда он увидел, что адвокат отступил, замолчал и он, почувствовав, что в этой стране отстаивание правды может, действительно, повлечь за собой отлучение. Вызвав Баба-Гейдара, он сказал ему, что вследствие его простоты и благодаря помощи шейха Мохаммед-Керима, Хаджи-ага по-настоящему завладел домом и вернуть его уже нельзя. Остается только надеяться, что высшая справедливость пошлет кого-нибудь, кто заплатит этим людям за все сделанное ими зло.

Так как Баба-Гейдару и кормилице Фероха не на что было жить, Ахмед-Али-хан взял на себя заботу о них и, выдавая им ежемесячно по шести туманов, кое-как обеспечил им скудный обед и ужин.

Так и жили наивные старики, проводя свое время в сожалениях о потерянном доме и о пропавшем Ферохе.

Иногда кормилица ходила к Эфет поделиться с ней печалями и вместе поплакать. Эфет помогала старикам деньгами.

Под вечер того дня, когда приехал Ферох, кормилица, как всегда, предавалась своему занятию, то есть плакала, покуривая кальян. Как вдруг постучали в дверь. Кто-то спросил:

– Кормилица ага здесь живет?

Так как в этом доме только ее называли «кормилицей ага», она вскочила и побежала к калитке. Там стоял Джафар-Кули.

– Радость! Радость большая!

Она было думала, что это что-нибудь насчет дома, и уже начала:

– Неужели вырвали из лап Хаджи-ага?

Но Джафар-Кули вдруг сказал:

– Ага приехал!

Бедная старуха от волнения шлепнулась на землю, но быстро оправилась и, вскочив, спросила:

– Неужели приехал?

– Да, да, – сказал Джафар-Кули. Ханум приказала вам и Баба-Гейдару прийти сейчас к нам.

Баба-Гейдара не было дома. Через десять минут пришел и он и, узнав, что приехал Ферох, расплакался от радости. Они отправились к Эфет.