Текст книги "Страшный Тегеран"

Автор книги: Мортеза Мошфег Каземи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Глава тридцать седьмая
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Когда Шекуфэ сказала Фероху, что Мэин тяжело больна, он страшно встревожился и потребовал подробных сведений. Узнав затем о припадке Мэин во время агда, он не мог уже больше оставаться у Шекуфэ. Простился и вышел.

Шекуфэ сказала ему, между прочим, что Мелек-Тадж-ханум иногда уезжает в город из Шимрана. И у Фероха появилась новая мысль. Ведь он уже три месяца не видел Мэин, – с той ночи, в Эвине. Ферох решил, что завтра или послезавтра, когда он удостоверится, что Джавада выпустили, он отправится в Шимран, поселится в Джафарабаде, выждет, когда Мелек-Тадж-ханум выедет в город и, так или иначе, добьется свидания с Мэин.

Он пошел домой.

Все было спокойно. Только, когда он проходил через перекресток Гасанабад, он увидел каких-то странных людей в изодранной одежде, которые парами шли по направлению от Казвинских Ворот к площади Тупханэ. Их окружали несколько жандармов, а сбоку медленно ехал верхом офицер.

Ферох спросил кого-то из прохожих:

– Кто они такие? В чем дело?

Прохожий ответил:

– Разве, ага, вы не читали в газетах? Это партия пленных с севера. Их отправляют в Келат.

Фероху было глубоко жаль этих людей. При виде их грязных рубищ у него щемило сердце. Он спрашивал себя: «Кто виноват в их несчастьях? И почему схвачены только они, в то время как истинные виновники остаются в безопасности?»

Он медленно отправился домой. Дома он застал няньку в величайшей тревоге. При виде его она вскрикнула от радости:

– Слава богу, ага, вы пришли! Вы не знаете, как я о вас беспокоилась. Не знаю почему, мне все казалось, что с вами случилось какое-то несчастье.

Ферох, смеясь, успокоил ее:

– Пустое воображение. Ничего со мной не случилось!

Проснувшись утром, Ферох сидел у себя дома и думал о предстоящей поездке в Шимран и свидании с Мэин, когда вдруг сильно застучали в калитку. Во двор быстро вошел Ага-Шейх-Мохаммед-Керим. Наблюдая за ним из окна, Ферох понял, что он явился за остальными ста туманами.

Через минуту Шейх-Мохаммед-Керим, не спрашивая разрешения войти, вбежал в комнату и, поздоровавшись и наскоро осведомившись о здоровье, сказал:

– Слава богу, ага, тот человек освобожден из рук этих безбожников.

– Как! – воскликнул Ферох. – Я его еще не видел.

– Вчера, приблизительно перед закатом солнца я сам отнес письмо в назмие. Раис был в учреждении. Как только он ознакомился с письмом, он сильно встревожился. Говорит: «Почему мне до сих пор не сказали, что этот арестованный связан с хезрет-э-ага?» Позвал начальника тюрьмы. Напустился на него. Начальник тюрьмы говорит: «Да ведь это тот самый арестованный, насчет которого господин Ф... эс-сальтанэ вам специально записку прислали, чтобы его наказать». Раис отвечает: «Что такое записка господина Ф... эс-сальтанэ в сравнении с повелением хезрет-э-ага. Сейчас же выпустите его». Но так как Джавад после плетей был совсем болен, то вчера взять его не удалось. Но как только он узнал, что освобожден, сейчас же заявил, что на другой день он во что бы то ни стало выйдет. Сегодня рано утром я снова пошел в назмие, зашел к нему в больницу и сообщил, что хезрет-э-ага, узнав через вас, что с ним случилось, принял меры к его освобождению. А через четверть часа я отвез его домой. Раис от страха даже дрожки велел нанять, совсем больного отвез.

Ферох спросил:

– Значит, я могу быть спокоен? Джавад на свободе?

– Да.

Шейх-Мохаммед-Керим хотел поклясться, но Ферох остановил его и быстро выложил перед ним остальные сто туманов.

Взяв деньги, Ага-Шейх-Мохаммед-Керим простился и ушел.

Ферох по лицу его видел, что шейх не лжет и что Джавад действительно спасен. Он чувствовал себя немного спокойнее. «Джавад спасен, обручение Мэин расстроилось, – говорил он себе, – сам бог оказывает мне помощь».

Через час Ферох вышел из дому и тихо пошел в южную часть города. Он шел чуть не целый час, миновал центральные улицы, Хиабан Насерие, базар у городского рва, большой базар и, пройдя еще двадцать-тридцать разных улиц и переулков, добрался, наконец, до калитки дома Джавада, которую тот когда-то ему показал.

В эти три месяца Ферох не оставлял семьи Джавада и каждый месяц через Баба-Гейдара посылал его матери жалование Джавада.

Открыла жена брата Джавада.

– Скажите Джаваду, что Ферох пришел его повидать,– сказал Ферох.

Женщина ушла и затем, вернувшись, пригласила его войти.

Войдя, Ферох увидел маленький дворик, на северной стороне которого стоял дом с надстройкой в виде мезонина над крышей. В этом-то мезонине в двух комнатках и жили Джавад с матерью. Воздух внутри двора был плохой. Вода в хоузе, которая доходила только до половины, зацвела зеленью, на ней плавали мыльные пятна и еще какая-то грязь.

Опустив голову, Ферох шел за женщиной. Миновав с десяток поломанных ступеней, они выбрались на крышу дома, а оттуда вошли в комнату. Комната эта была тоже крошечная. Войлочная подстилка, на которой лежала скатанная постель, покрывала только половину земляного пола, другая половина была голая.

На полу, на рваном одеяле, Ферох увидел изможденное, худое, едва живое человеческое существо.

Ферох узнал Джавада. Но разве это был тот полный силы и отваги крепыш Джавад, которого он знал три месяца назад?

Джавад не мог пошевелиться. Он был почти в параличе и почти слеп. От сырости тюрьмы он заболел ревматизмом, а от темноты у него ослабело зрение.

Ферох подошел ближе, всмотрелся. Лицо Джавада было желтое, похудевшие руки его были, как палочки, глаза казались подслеповатыми, а под кожей лица выступали кости. На него было страшно смотреть.

Ферох тихонько его окликнул. Джавад поднял голову. Всмотревшись, он узнал Фероха и тихо, сдавленным голосом сказал:

– Для этого-то вы меня к себе на службу взяли? Для этих мучений?

В эту минуту в комнату вошла мать Джавада и поставила перед ним чашку с лекарством. Взгляд ее встретился с взглядом Фероха.

– Нечего сказать, ага, хорошо вы позаботились о моем сыне, – сказала мать.

Что сделалось с Ферохом?

Эти две, полные укора фразы чуть не разбили Фероху сердце. Чем он мог утешить и подкрепить их и себя? Он мог только плакать. И он заплакал. Подняв с грязной подушки голову Джавада, он положил ее к себе на колени. Слезы лились из его глаз.

– Я не виноват. Я старался изо всех сил, но враг был сильнее.

Мать поняла это и больше не терзала ему сердце упреками. Джавад иногда принимался рассказывать, что с ним было. Так прошло около двух часов.

Вдруг взгляд Фероха упал на спину Джавада, и он увидел, что она вся изранена и сочится кровью.

Казалось, последние остатки веры в человечество исчезали из сердца Фероха. Он говорил себе: «Если людям так нравится истреблять и мучить друг друга, с какой стати я и такие, как я, будем против этого бороться? Мы тоже должны идти этим путем и, когда придет время, предать их жестоким мукам».

Странно блестели при этом его глаза. Ферох дал клятву страшной мести.

Простившись и обещав прийти еще, узнать о здоровье Джавада, Ферох пошел домой. Джавад, почти слепой, с больными ногами, едва живой от слабости, не выходил у него из головы, и в безумном гневе против всего мира и против живших в мире людей Ферох всю дорогу думал о мести. К несчастью, мысль его не могла указать ему никакого пути, которым можно было бы достигнуть этой великой цели.

Тотчас же по приходе домой Ферох взял у няньки свой дорожный саквояж и положил туда необходимые вещи: полотенце, щетки и гребень – он решил в этот же вечер ехать в Шимран.

Была осень. Тегеранцы, забирающиеся на лето в Шимран наслаждаться чистым воздухом и прохладной горной водой, уже перебрались из Шимрана в город, и там было почти пустынно.

Ферох зашел ненадолго в чапарханэ к Ахмед-Али-хану сообщить ему радостную весть об освобождении Джавада. Он рассказал и о способе, с помощью которого ему удалось этого достигнуть.

– Отличный способ, – сказал Ахмед-Али-хан. – Что же делать, в этой стране все делается с помощью тоусиэ. Без тоусиэ никто не может ни цен поднять, ни зажилить налога. Но на все это нужны деньги, а без денег об успехе и удаче не мечтай: далеко, как до Марса.

– Теперь, – сказал Ферох, – когда я за Джавада спокоен, я займусь Мэин.

И, сообщив Ахмед-Али-хану все, что узнал от Шекуфэ, Ферох простился с ним и пошел. Но ему нужно было еще заглянуть в дом Р... эд-довлэ.

Он не успел еще сесть, как вошла Эфет. Он не видел ее с того дня, когда приезжал к ней с просьбой простить Али-Эшреф-хана, если тот согласится помочь. Эфет нашла, что Ферох побледнел, что у него запали глаза, и спросила, в чем дело.

– Так, нездоровится, – сказала Эфет.

Эфет, краснея, спросила его, как живет Мэин. Ферох рассказал, что знал, и добавил, что уезжает в Шимран и поэтому зашел повидаться с ней.

– А что с Джавадом? – спросила Эфет.

Ферох сказал ей, что Али-Эшреф-хан не захотел оказать услуги, которой от него ожидали и прибавил, что это лучше.

– Если бы он согласился, мне пришлось бы жалеть об этом: ведь он заслуживает мести.

Посидев минут десять, Ферох простился с Эфет. Эфет хотелось задержать его, побыть с ним хоть час – какое-то внутреннее чувство говорило ей, что теперь она уже не скоро увидит Фероха. Но Ферох не согласился: ему нужно было ехать. Наконец ему удалось вырваться.

На сердце у Эфет было тревожно и смутно, точно она провожала Фероха на войну, где его ждала смерть.

Не в силах оторвать взгляда от его мужественного лица, она проводила его через несколько комнат. Во дворе никого не было, и она могла следить за ним взглядом, пока он не вышел за ворота. Вот он вышел, повернул направо. Сердце Эфет сжалось сильнее прежнего. Две слезы выкатились у нее из глаз.

«Что это? Что со мной?» – спрашивала она себя.

Ферох направился сначала домой. Темнело. Оставалось не больше получаса до заката солнца. Ферох решил ехать вечером, чтобы было меньше шансов с кем-нибудь встретиться в дороге. Дома он захватил свой саквояж, простился с нянькой, сказав, что вернется завтра или послезавтра, и вышел. Он хотел нанять извозчика до Шимрана, но извозчиков возле дома и на соседнем перекрестке не было.

Он подождал немного – извозчики не подъезжали. Тогда он решил пройти к воротам Дервазэ-Доулет, надеясь там встретить какого-нибудь извозчика, возвращающегося из Шимрана. Дошел до ворот. Но и там извозчика не было. Тогда он прошел в ворота и тихо зашагал по направлению к шимранской дороге. Вокруг было пусто, прохожих было мало.

Выходя из дому, Ферох не обратил внимания на то, что возле лавки башмачника сидел Реза-Кули, а тот, как только увидел Фероха, сделал знак двум конным жандармам, остановившимся на другой стороне улицы. Не обратил он внимания и на то, что эти жандармы сейчас же повернули и поехали вслед за ним, держась от него в ста шагах.

Ферох свернул на шимранскую дорогу.

Он не прошел и ста шагов, как жандармы, пришпорив коней, быстро поравнялись с ним.

– Стойте! – сказал один из них.

Ферох остановился. Он спокойно спросил:

– Что вам угодно?

Тот же жандарм ответил:

– Нас, ага, здесь с самого утра держали. Приказано взять человека с такими приметами, как у вас.

– Ничего не понимаю, – сказал Ферох. – В чем дело?

Второй жандарм сказал:

– А в том дело, что пожалуйте с нами к командиру. Он уж сам все подробности объяснит.

– Что это за командир? Зачем я к нему пойду? Вы, очевидно, ошиблись.

Жандарм засмеялся.

– Нет, не ошиблись. Никакой тут нет ошибки.

Ферох хотел протестовать, кричать. Но в это время – полчаса после заката солнца – в этих местах никого не бывает.

Один из жандармов, быстро спрыгнув с коня, схватил его сзади за руки. Другой в это время снял с его головы шапку и надел на его голову другую, которую вытащил из своего седельного мешка.

Ферох не знал, что делать. Кричать? Но кричать не имело смысла. Он не понимал, что жандармам от него нужно. Удивление его еще более возросло, когда он увидел, что один из них стаскивает с него одежду. Тут же в темноте он напялил на него куртку из грубой шершавой ткани.

«Может быть, они хотят меня ограбить?» – спрашивал себя Ферох. Это казалось ему очень вероятным. «Во-первых, в Персии, где у самых ворот Тегерана иногда грабят правительственную почту, это совсем не редкость, а во-вторых, – думал Ферох, – эти жандармы много месяцев не получали жалования. Наверно, с голоду взялись за такие дела».

Но Ферох ошибся. И он понял это, когда почувствовал возле сердца дуло приставленной к груди винтовки.

Больше уже не оставалось места сомнениям и нельзя было задерживаться. Ферох двинулся. От перекрестка шимранской дороги жандармы повели его в сторону, противоположную той, откуда он пришел: к воротам Дервазэ-Шимран.

Ферох понял, что протесты и крики не помогут. Оставалось одно: идти к командиру в надежде, что тот все объяснит.

Глава тридцать восьмая
СОВЕЩАНИЕ ЧЕТЫРЕХ ПРЕСТУПНИКОВ

По выяснении сумасшествия Фероха Ф... эс-сальтанэ авторитетно заявил:

– Хоть он и тихий помешанный, а все же надо принять меры, чтобы он не вздумал с другими такие шутки шутить.

Со вчерашнего дня Ф... эс-сальтанэ ненавидел Фероха в сто раз больше, чем раньше. И, делая это предложение, он имел в виду нанести Фероху жестокий удар – если удастся, такой, чтобы он не выжил.

Кроме Али-Реза-хана, которому это не приносило никакой прямой выгоды, все одобрили эту мысль. Все страстно желали подобной расправы.

Ф... эс-сальтанэ, как ему казалось, мстил за дочь. Али-Эшреф-хану необходимо было убрать Фероха, чтобы быть спокойным, что ему самому в один прекрасный день не придется попасть в руки правосудия. Сиавуш, после полученного им три дня тому назад письма Фероха, тоже его возненавидел, и ему тоже хотелось смерти Фероха: люди, подобные ему, любят доставлять себе иногда такие развлечения.

Один шахзадэ, например, очень любил ударить нищего по голове хлыстом: звук, который производил ремень, ударяясь о лицо нищего, приводил его в восхищение, и он улыбался. Другой шахзадэ любил связывать ребенку ноги и заставлять его бежать. Ребенок падал на землю, голова и лицо его покрывались царапинами. А шахзадэ черпал в этом радость и удовольствие.

Впрочем, теперешние шахзадэ не так уж и виноваты: основоположниками этих забав и их учителями были, большей частью, прежние шахи. Один из этих шахов, например, бросил в пруд человека, который, как он знал, не умел плавать, и наслаждался тем, как тот тонул. Так же поступали и правители. Так какой-то губернатор, во время зимних холодов, бросил человека в затянутый льдом хоуз, предварительно поставив вокруг хоуза несколько человек с палками: к какому бы краю хоуза ни бросился несчастный, он сейчас же получал удар палкой по голове.

Так же и Сиавуш: смерть Фероха была бы для него развлечением. Все думали, как это сделать? Но так как каждому из них рисовалась вместе с тем и виселица, как возможный результат смерти Фероха, то от открытого его убийства пришлось отказаться. Нужно было найти какой-то особый способ для его истребления.

Один считал, что его нужно запереть в тюрьме назмие, другой предлагал добиться приказа о его высылке. Но все это не могло утешить злобу Ф... эс-сальтанэ. Ему нужно было что-нибудь такое, после чего Ферох уже не мог бы выплыть на поверхность.

Вдруг заговорил Сиавуш.

– У меня есть один способ, – сказал он. – Если прибегнуть к нему, мы можем быть уверены, что Ферох будет убран без шума и без хлопот и притом так, что нам не придется за это отвечать.

Все приготовились слушать.

– Один из моих друзей, которого я знаю с детства, жандармский офицер, прислал мне вчера из Казвина открытку; пишет, что должен прибыть в Тегеран с партией арестованных, которых ему поручено доставить в Хорасан и сдать там хорасанским властям для отправки в Келат. Так вот, если бы нам удалось захватить Фероха да попросить моего приятеля, чтобы он взял Фероха вместе с арестованными в Келат, я думаю, это было бы самым лучшим способом от него избавиться. Уж тут-то Ферох пропадет! Он или умрет в дороге от огорчения, или попадет в келатскую крепость, ну, а уж там судьба его известна...

Все приняли это предложение.

– Однако, – заговорил опять Сиавуш, – дело это будет зависеть от того, удастся ли мне повидать этого товарища и согласится ли он нам помочь.

– Он уже в Тегеране? – спросил Ф... эс-сальтанэ.

– Судя по тому, что он пишет, сегодня вечером он должен быть в Тегеране. Завтра утром, наверное, зайдет меня повидать, и я с ним переговорю.

Тогда внес свое предложение Али-Эшреф-хан:

– Так как нам нужен персонально Ферох, я предлагаю с этого момента установить за ним наблюдение, чтобы, когда это будет удобно, увезти его и включить в число арестованных.

Ф... эс-сальтанэ сейчас же позвал Реза-Кули.

– Сейчас пойдешь, – сказал он ему, – к дому Фероха. Узнаешь там, дома он или нет и, если дома, останешься там, поблизости, и будешь ждать, пока он выйдет. А когда выйдет, иди за ним, следи, куда пойдет. Только в четыре часа после захода солнца, если он не выйдет, можешь перестать следить. Но утром пойдешь туда и будешь караулить.

Так как в этот день больше не предвиделось никакого дела, они разошлись, условившись, что завтра в одиннадцать часов утра снова соберутся здесь же, чтобы обдумать все подробности выполнения дела.

– Скверный мальчишка! – ворчал Ф... эс-сальтанэ, когда все ушли. – Каким несчастьям он подверг мою дочь! Он думал таким путем ею завладеть. Ну нет, я не такой, как другие, меня на этом не поймаешь!

Этот вечер господин Ф... эс-сальтанэ провел в расстроенных чувствах.

Около четырех часов после захода солнца к зданию эндеруна подошел Реза-Кули и послал горничную сказать, что у него важное дело к ага.

Его позвали в кабинет.

Реза-Кули рассказал, что как только он добрался до дома Фероха, так сейчас же узнал от мелочного лавочника, что Ферох три часа тому назад пришел домой и еще не выходил, и он стал поджидать его в лавке башмачника.

– Через некоторое время, смотрю, выходит оттуда какой-то шейх. А еще через несколько минут и сам Ферох. Веселый, улыбается. Пошел я за ним, иду в ста шагах, так что он ничего не замечает, и вижу, подходит он к перекрестку Шейх-Хади, а оттуда – к дому вашего садовника.

– Что-о?.. – закричал Ф... эс-сальтанэ, – моего садовника?

– Да, – повторил Реза-Кули. – Подошел, постучал, вышла женщина, догадываетесь, вероятно, что за женщина...

– Шекуфэ?! – воскликнул Ф... эс-сальтанэ.

– Да, Шекуфэ. Что уж они там говорили, я не знаю, только вижу, Ферох входит к ним в дом. Через десять минут он вышел оттуда.

– Вот оно что? Теперь я знаю, кто сообщил Фероху о поездке ханум в Кум. Страшно разгневанный, господин Ф... эс-сальтанэ приказал Реза-Кули:

– Ладно. Иди теперь, спи. А завтра рано утром снова будь возле его дома и следи, что он будет делать.

Настало утро. Ф... эс-сальтанэ прежде всего послал за Шекуфэ.

Шекуфэ, не привыкшая к таким вызовам, была встревожена. Ее привели в кабинет.

Она отвесила поклон и стала в стороне.

– Слушай, ты, девчонка, – сказал Ф... эс-сальтанэ. – Что это за гадости ты тут проделывала все время?

Испуганная Шекуфэ пробормотала:

– Ага, что вы изволите говорить?..

– Что за дела у тебя с Ферохом, зачем он к тебе в дом ходит?

Шекуфэ хотела отпереться, но сообразила, что слова господина Ф... эс-сальтанэ основываются, наверно, не на одних подозрениях. Наверно, Фероха кто-нибудь видел. «Пропала я», – сказала она про себя. И ничего не ответила.

– Вчера зачем он к тебе приходил? – кричал Ф... эс-сальтанэ, все свирепея, – что ему нужно было?

Вся дрожа, Шекуфэ сказала:

– Приходил справляться о здоровье Мэин-ханум, я ответила, что нездоровы и уехали в Шимран.

– Это вчера ты ему сказала. А ты мне скажи, сколько раз раньше у вас такие разговоры были?

Полагая, что об этом Ф... эс-сальтанэ ничего положительно не знает и что тут только одно подозрение и желание что-нибудь у нее выпытать, Шекуфэ, помолчав, сказала:

– Кроме вчерашнего дня я их не видела. И вчера тоже не хотела пускать, потому что я девушка и мне это неудобно, но, так как они настаивали, пустила их в ворота.

Еще более рассвирепев, Ф... эс-сальтанэ сорвался с места и кинулся к Шекуфэ:

– Ты, негодная, будешь еще врать!

Он изо всех сил влепил бедной девушке пощечину.

– Ты Фероху сообщила о поездке ханум, а теперь отпираешься!

От страха у Шекуфэ подкосились ноги. Она упала на пол.

А «благородный» негодяй начал бить ее ногами в спину, в грудь, в бок, по всему телу. То, чего он не смел сделать со своей дочерью, он сделал теперь с Шекуфэ.

Ф... эс-сальтанэ минут пять топтал и бил бедную Шекуфэ.

Наконец крики и стоны несчастной девушки привлекли в кабинет всех женщин эндеруна и вынудили их вырвать ее у этого насильника.

Господин Ф... эс-сальтанэ все еще топтал ее ногами. Он кричал:

– Надо отправить ее в назмие, в тюрьму, пусть там, по соседству с Джавадом, сдохнет.

С величайшим трудом служанки, наконец, вытащили Шекуфэ из комнаты.

Каждая из них по-своему утешала и ободряла плачущую Шекуфэ, голова и руки которой были в кровоподтеках.

Одна говорила:

– А зачем тебе нужно было ввязываться?

Другая упрекала:

– А зачем все передавала?

Третья успокаивала:

– Ну, что ж, ага – это ага. Он хозяин!

Четвертая:

– Ага, даже если нас убьет, и то ничего. Мы его хлебом и солью живы. Это тоже не годится: соль есть, да солонку разбивать.

И никому из этих несчастных не приходило в голову, что если ага дает им хлеб и немного денег, то это он делает только потому, что они на него работают и что никому другому он, небось, не станет дарить ежемесячно по одному туману.

Одна из женщин говорила:

– А ты не печалься! Сколько бы ага тебя ни бил, он все-таки ага: он тебе зато хороший анам даст. Я бы хотела быть на твоем месте.

Странно, но в Персии так уж заведено, что если кто-нибудь подвергнется гневу другого или попадает под горячую руку сильному человеку, то сильный всегда дает побитому соответствующую его званию подачку.

Однако Шекуфэ, хотя она и плакала, внутренне была удовлетворена: она пострадала за свою прекрасную Мэин.

Что касается Ф... эс-сальтанэ, то и расправа с Шекуфэ не могла укротить его злобы. Он был в бешенстве, этот хищный зверь, готовый растерзать каждого попавшегося ему зверя послабее. Увы, так как в данный момент перед ним никого не было, он только бегал взад-вперед по кабинету и ругал всех и все: слуг своих – незаконнорожденными, а служанок – потаскухами. Около десяти с половиной часов снова пришел Реза-Кули. Он один был настолько смел, что не боялся в такие минуты приближаться к ага. Не дожидаясь доклада, он вошел в кабинет и сказал:

– Вчерашние господа пожаловали.

– Проси... Прими их сам. Я сейчас оденусь, повяжу галстук и выйду.

Через несколько минут он прошел в здание бируни.

Там сидели Али-Реза-хан и Али-Эшреф-хан. После обмена приветствиями Ф... эс-сальтанэ сказал:

– Сиавуша нет. Не знаю, удалось ли ему?..

Но не успел он окончить фразу, как от ворот донесся шум колес. Через минуту вошел Сиавуш с каким-то жандармским офицером, носатым и черномазым, в погонах поручика.

Сиавуш представил его:

– Поручик Джелал-хан.

Познакомились. Затем Сиавуш, обращаясь к Ф... эс-сальтанэ, сказал:

– Я уже говорил с поручиком по этому вопросу. Поручик согласен. Он выполнит все, что хезрет-э-али прикажете.

Господин Ф... эс-сальтанэ обратился к офицеру:

– Вам, вероятно, принц уже сказал, что речь идет о том, чтобы убрать человека, представляющего общественную опасность. Человек этот замешан в таких проступках, из которых и одного было бы достаточно, чтобы вынести ему смертный приговор. Между прочим, он позволил себе возвести на господина Али-Эшреф-хана (он указал на Али-Эшреф-хана) разные обвинения и произносить оскорбительные слова, в то время как господин Али-Эшреф-хан, как известно, выше всяких подозрений. Потом вашему товарищу, шахзадэ, он написал письмо с такими требованиями относительно моей дочери, что, прочтя их, благородный человек не может не возмутиться.

Поручик Джелал-хан принадлежал к разряду прихлебателей и льстецов, и мысль о том, что в будущем он сможет пользоваться милостями и угощениями Ф... эс-сальтанэ, была ему желанна. Он мечтал поесть дынь, которые привозились из деревни к Ф... эс-сальтанэ. Он сказал:

– Хезрет-э-валя все это мне уже сказали. Ваш покорный слуга еще до встречи с вами дал слово... Все будет сделано. Но теперь я еще больше уверился, что надо это сделать. Я сейчас же назначу двух жандармов следить за каждым его шагом. Сегодня вечером мы его и возьмем.

– Ваши арестованные в Тегеране? – спросил Ф... эс-сальтанэ.

Они уже тронулись. А я попросил разрешения остаться на день по семейным делам. Со мной четыре жандарма. Мы поедем догонять арестованных в карете.

И он принялся объяснять Ф... эс-сальтанэ, каким способом он думает присоединить Фероха к арестованным.

Ф... эс-сальтанэ был в восторге. Он улыбался. Чтоб угостить поручика, он приказал принести из кладовой дыни и арбузы.

Принесли дыни и арбузы. Все ели и хвалили.

– Откуда эта роскошь? – спросил Али-Реза-хан.

– Из моего имения под Тегераном, – сказал Ф... эс-саль-танэ.

– Я раньше многого не любил, – начал Али-Реза-хан, – а теперь начинаю любить. Вот, например, дыни. Несколько лет назад, когда это имение принадлежало какому-то купцу, мне случалось есть тамошние дыни. Клянусь вашей головой, они совсем не были такими вкусными, как сейчас. Должно быть, с тех пор, как над имением красуется ваше имя, там все переменилось.

Под действием комплимента чревоугодника-следователя господин Ф... эс-сальтанэ выпрямился и как будто стал выше ростом: он начинал считать себя одним из величайших и почтеннейших людей в мире.