Текст книги "Женщина, стоящая десять медяков (ЛП)"

Автор книги: Морган Хауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

3

Когда Йим пришла в сознание, первым ее ощущением была боль. Голова болела тупыми пульсирующими толчками, отдававшимися в затылке. От них ее затошнило, и она испугалась, что ее может вырвать. Когда Йим попыталась пошевелиться, она обнаружила, что связана. Плаща не было, как и сапог и носков. На мгновение она растерялась. Затем, охваченная ужасом, Йим вспомнила, что на них напали. Воспоминание об убийстве Провидца нахлынуло на нее с такой силой, как будто это произошло в этот самый момент: Окровавленный клинок. Его страдальческий взгляд.

Была ночь, и Йим лежала на боку в повозке. Она не видела своих пут, но чувствовала их. Ее запястья были связаны за спиной толстой грубой веревкой. Лодыжки тоже были связаны и примотаны к запястьям, так что ее тело было откинуто назад, а руки касались холодных босых ног. Это было неудобное положение, и оно делало ее совершенно беспомощной.

Отчаяние грозило захлестнуть Йим. После целой жизни подготовки все в один миг пошло прахом. Как Карм могла так быстро покинуть меня? – задавалась она вопросом со смесью обиды и разочарования. Я выполняла ее волю. Йим захотелось закричать или зарыдать, но она подавила это желание. Если она поддастся страху, он овладеет ею. Кроме того, меньше всего ей хотелось привлекать к себе внимание. Грабители отобрали у нее сапоги и плащ, связали ее, но не приставали к ней. Пока нет, подумала Йим, борясь с очередной волной паники.

Повозка тронулась. Йим беспокоилась за лошадей, ведь их гнали весь день, и они наверняка были на пределе сил. Она задалась вопросом, были ли разбойники невежественны в отношении лошадей или их подстегивало отчаяние. Но от чего они могли бежать? Никто не узнает и не поинтересуется, что я исчезла.

Все ее похитители, очевидно, сидели на скамье возничего, потому что Йим слышала их голоса через стену в передней части повозки. Она не могла разобрать, о чем они говорят, но, похоже, они спорили. В их громких и невнятных голосах слышался пьяный оттенок, и она догадалась, что они нашли бренди.

Йим лежала, дрожа, казалось, очень долго, пока повозка не остановилась. Через несколько мгновений задняя дверь открылась, и лунный свет проник внутрь повозки. Мешки валялись повсюду. Несколько мешков были вскрыты. Забравшись в повозку, Йим увидел силуэт мужчины. В его руке была бутылка, которую он поднес к губам, опрокинул и осушил. Отбросив бутылку, он потянулся к ящику и достал еще одну. Йим не издал ни звука и лежал совершенно неподвижно, надеясь, что бренди – это все, что нужно этому человеку. Пошатываясь, грабитель вернулся к двери и передал бутылку другому, стоявшему снаружи.

– Не надо так пить, чтобы не заблудиться, – сказал тот. Йим узнала его голос: это был тот самый человек со шрамом на лице, который купил ленту.

– Я знаю дорогу, – ответил тот, что стоял на земле, – „пьяный или трезвый“.

– Тогда не беспокой меня, пока мы не приедем. У меня есть одно дело.

Йим услышал смех.

– Я бы тоже не отказался. Дай мне знать, когда закончишь.

– Занимайся вождением. Эта птичка моя.

Дверь закрылась, и снова наступила темнота. Вскоре повозка начала двигаться. Йим услышал скрип сапог по рассыпанному зерну, а затем пьяный голос тихонько позвал испуганную кошку.

– Ленточная девочка. Мурлыка-мурлыка.

Йим молчала, глядя, как мужчина спотыкается в темноте. Она слышала, как он споткнулся и выругался. Потом сапог ударил ее по колену.

– Ах! Вот ты где!

Йим заставила себя не шевелиться и молчать, а затем с ужасом наблюдала за тем, как мужчина переместился и сел на нее. Его темная фигура неустойчиво покачивалась, когда он достал свой длиннолезвийный кинжал и присел на корточки, чтобы прикоснуться холодным лезвием к ее шее.

– Ну, птичка, твой отец идет по Темному пути. Хочешь присоединиться к нему?

– Нет, – прошептала Йим.

Мужчина сильнее прижал лезвие к ее горлу.

– Что?

– Я не хочу умирать.

Мужчина отдернул лезвие.

– Тогда не зли меня, если я перережу тебе горло, это не будет большой потерей.

Кинжалом он перерезал веревку, связывавшую запястья Йим с ее лодыжками.

– Ложись на спину.

Мужчина отошел в сторону, чтобы Йим могла перевернуться на спину и вытянуть сведенные судорогой ноги. Она оставалась такой же беспомощной, как и раньше, ведь ее запястья и лодыжки были по-прежнему надежно связаны. После этого похититель опустил кинжал, чтобы обеими руками стянуть с нее сюртук. Он рывком задрал юбку, обнажив голени, а затем бедра. Он не переставал дергать, пока ткань не задралась вокруг ее талии и она не оказалась обнаженной до пояса. Затем он провел пальцами между ее ног, грубовато изображая ласку. От его прикосновений Йим вздрогнула и стиснула зубы, чтобы не закричать.

Покончив с ласками, мужчина развязал шнурок на поясе брюк, спустил их на пол и плюхнулся на Йим, как будто падал в постель. Он не сделал ничего, чтобы смягчить удар, который выбил из нее дух. Задыхаясь, Йим почувствовала густой, сладковатый запах выпивки в дыхании своего обидчика. Его лицо было так близко к ее лицу, что она ощущала тепло при каждом его выдохе.

– Девчонка, девчонка, ленточка, девчонка, – напевал он, прижимаясь к ней своим тяжелым телом. Он был инертен, как труп.

– Раздвинь ноги, девочка-ленточка.

– Я не могу, – сказала Йим, ее голос был сдавлен от испуга. – Они связаны.

– Я сказала, раздвинь их!

– Раздвину! Раздвину! Только разрежьте мои узы.

Мужчина начал нащупывать свой кинжал, и Йим не знала, перережет ли он путы или горло. Его рука ударила по полу повозки, нащупывая лезвие и не находя его. Биение постепенно замедлилось, а затем и вовсе прекратилось. К этому времени щетинистая щека мужчины прижалась к щеке Йим. Он так и остался лежать, превратившись в мертвый груз. Йим держалась абсолютно неподвижно – за исключением дрожи, которую она не могла контролировать, – хотя одно лишь прикосновение голых бедер мужчины к ее бедрам вызывало отвращение. Через некоторое время дыхание ее обидчика стало регулярным. Вскоре он уже громко храпел и смачивал ее лицо своей слюной. Тем временем повозка покатилась дальше.

Всю оставшуюся ночь Йим пролежала под бессознательным мужчиной. Лежать неподвижно было мучительно, но она не смела пошевелиться, боясь оживить нападавшего и заставить его закончить начатое. Йим не могла ни заснуть, ни даже отдохнуть. Каждый миг она ожидала, что кошмар начнется заново.

В конце концов взошло солнце, и повозка остановилась. Кто-то стучал в дверь. Стук продолжался до тех пор, пока человек, лежавший на Йим, не застонал. Тогда он крикнул:

– Прекратите шуметь!

Он снова застонал.

– О, моя голова!

Он поднялся, натянул штаны, нашел свой кинжал и убрал его в ножны. Затем он посмотрел на Йим налитыми кровью глазами. Она все еще была полуголой.

– Ну что, Ленточка, я тебя хорошо накормил?

Йим притворно улыбнулась.

– Да.

– Хорошо, – ответил мужчина. – Жаль, что я этого не помню.

Стук возобновился, хотя и более тихий, чем прежде.

– Я нашел покупателя на овес и зерно.

Пока Йим извивалась, пытаясь натянуть на себя одежду, ее обидчик распахнул дверь повозки. Снаружи стояли один из его сообщников и мужчина без глаза.

– Что ты предлагаешь?

– Прежде чем я скажу, я хочу увидеть товар.

Человек в повозке протянул руку.

– Тогда забирайся и посмотри.

К тому времени как одноглазый забрался в повозку, Йим успела накинуть свою одежду на ноги и выглянула в открытую дверь. Она увидела низкие, убогие строения, тесно прижатые друг к другу. Они были построены из дерева и плетня и стояли по обе стороны грунтовой дорожки, от которой несло нечистотами. По краям переулка мужчины и женщины, похоже, собирались на рынок под открытым небом, где продавались только подержанные товары.

Йим взглянула на покупателя и увидела, что он смотрит на нее равнодушно, как будто привык рассматривать связанных женщин. Вскоре он переключил свое внимание на продаваемые товары, опустился на колени, чтобы осмотреть зерно, рассыпанное на полу повозки, и пощупал содержимое разрезанного мешка с овсом. Покончив с этим, он окинул похитителя Йим незаинтересованным взглядом. «Медь за мешок овса, два медяка за мешок зерна. Половина этой суммы – за любой мешок, который порезан».

– Это грабеж!

Покупатель усмехнулся.

– Да, несомненно. Но я не грабил. Если вам не нравится моя цена, отвезите эту партию в Лурвик и посмотрите, что за нее дадут.

– Бахл направляется в Лурвик.

– Говорят, его армия уже там, – ответил покупатель. – Война разрушает рынок крупных товаров. Вам повезло, что я вообще покупаю.

Похититель Йим вздохнул.

– Продано. Пересчитайте мешки.

Покупатель вышел на улицу.

– Набс! Томби! Быстрее разгрузите эти мешки.

Подошли двое оборванных мальчишек, и покупатель передал им мешки, пока похититель Йим пересчитывал каждый из них. Поскольку разбойники продали провизию, Йим сомневалась, что ей предстоит дальнейшее путешествие. В противном случае она не догадывалась о своей судьбе. Когда мешки были опустошены, похитители оставили дверь повозки открытой и поехали по переулку, периодически останавливаясь, когда появлялись мужчины и женщины, чтобы поторговаться за оставшиеся товары. Продали вещи, свисавшие с карниза повозки, а также котелок, в котором Йим готовила еду. Следующим было продано бренди, причем несколько бутылок грабители оставили себе. После долгих препирательств двое оборванцев купили за одиннадцать медяков бочонок соленой баранины и с хохотом покатили его прочь. Это заставило Йим предположить, что либо ее похитители были плохими торговцами, либо очень хотели покинуть город.

Когда повозка была почти опустошена, Йим обнаружила, что грабители забрали сапоги Провидца. Она обнаружила их вместе с его окровавленным плащом среди небольшой кучи их с Провидцем одежды. Пришла женщина с щепетильным лицом и начала рыться в вещах. Когда она подняла плащ Йим, чтобы осмотреть его на свету, похититель Йим сказал:

– Двадцать копперов за лот.

– Двадцать! Вы думаете, я сорю деньгами?

– Это сделка, милая. Ты знаешь это.

– Десять копперов.

– Да ну! Здесь две пары сапог и плащ, почти новый.

– Двенадцать.

– Пятнадцать, и я добавлю эти ленточки.

Сделав вид, что раздумывает, женщина посмотрела на Йим, которая отползла в угол.

– А в лот входит ее смена? Она идет в комплекте с плащом.

– Да, милая, ты можешь взять ее.

– И нижнюю смену, если она на ней.

Похититель Йим отреагировал с насмешливым ужасом.

– Она останется голой!

Женщина рассмеялась.

– Ну и что? Это не повлияет на ее цену.

Йим, которая с нарастающей тревогой прислушивалась к разговору, прижалась к стене повозки, когда ее похититель двинулся вперед.

– Не создавай мне проблем, – сказал он, поднимая Йим на ноги. Он развернул ее и развязал запястья. – Снимай свою смену. На тебе нижнее белье?

– Да.

– Его тоже.

– Пожалуйста...

– Просьба ничего не даст. А теперь быстро. Скорее всего, твоя одежда стоит больше, чем ты хочешь.

Йим повиновалась, потому что у нее не было выбора. После того как она сбросила одежду, ее запястья снова связали. Йим опустилась на пол и забилась в угол, подтянув колени в попытке укрыться. Женщина удалилась с покупками, а повозка двинулась дальше. Когда она снова остановилась, Йим вытащили из нее и поставили на грязную улицу перед небольшим каменным зданием с железной дверью. Рядом с дверью стоял каменный куб высотой в колено, обозначавший здание как место, где покупали и продавали рабов.

Йим стояла, дрожа от холодного утреннего воздуха, не в силах скрыть свою наготу, пока один из ее похитителей колотил в железную дверь. Она с болью осознавала, что, когда дверь откроется, кто-то выйдет, чтобы обменять на нее несколько монет. Никогда еще Йим не чувствовала себя такой несчастной и такой покинутой. Скоро кто-то другой завладеет ее телом, и только ее душа будет принадлежать ей полностью.

4

На севере, в Лурвике, горел замок герцога. Герцогу было все равно: он был мертв. Как и его семья, слуги, солдаты и все жители окрестных городов. Люди лорда Бахала были очень внимательны. После окончания битвы Хонус прошелся по ее последствиям. Хотя он был ветераном многих сражений, его поразила бессмысленность разрушений. Все, что не было разграблено, было уничтожено. Все дома горели. Не осталось ни одной целой посудины, ни одного стула или куска ткани. Но владельцам этих вещей приходилось еще хуже. Их убивали с такой жестокостью, что Хонусу часто приходилось отводить глаза. Ни один из убитых не был полностью целым, словно нападавшие не удовлетворились тем, что просто убили их. Никого не щадили, даже крошечных младенцев. Насколько Хонус мог судить, он был единственным выжившим.

Проведя разведку, Хонус вернулся в замок. Был уже поздний вечер. Он снял кольчугу, наточил меч и смыл с одежды и тела кровь. Затем он сел со скрещенными ногами в центре мощеного двора замка. Там, в окружении убитых и клубов все более густого дыма, он медитировал. Постепенно дисциплины, которым он обучился в детстве в храме, позволили ему овладеть своим неспокойным разумом. Он победил свой страх, остудил ярость и постарался отгородиться от горя. Последнее оказалось самым трудным, и сумерки наступили раньше, чем он успокоился.

Пока Хонус размышлял, Яун осторожно приподнял крышку уборной, высунул голову и прислушался. В замке было жутко тихо. Яун решил, что можно выходить из укрытия. Он вылез из своего поганого убежища, сбросил испорченную одежду и смыл грязь с тела в купальне. Вода в ней была холодной и к тому же розовой от крови плавающего трупа, поэтому Яун отмывался как можно быстрее. Выйдя из купальни, он поднял опрокинутый каменный таз и с удовлетворением обнаружил, что его вещи не тронуты. Яун улыбнулся своей сообразительности.

Яун оделся сам, чего редко делал до того, как стал оруженосцем. По привычке он иногда щелкал пальцами, вызывая слуг, которых оставил, присоединившись к отряду наемников Аларика. Яун жалел о своем решении стать солдатом, но, по крайней мере, он пережил это.

Одевшись, Яун направился через замок, обходя горящие части и не обращая внимания на царящую вокруг резню. В конце концов он добрался до входа в винный погреб. Используя в качестве факела горящую палку, он спустился в подземное хранилище. Его пол был усеян битым стеклом и залит вином и кровью. Яун перешагнул через изуродованную женщину, которая все еще сжимала в руках половину младенца, чтобы добраться до бочек с вином. Бочки были вскрыты, чтобы вылить содержимое, но некоторые из них не были полностью разбиты. Яун впервые с начала битвы выхватил меч и с размаху ударил им по одному из наиболее уцелевших бочонков, разрубив дуб, чтобы увидеть, сколько в нем осталось вина. Бочка была большой и лежала на боку, так что в ее изгибе скопилась внушительная лужа. Не имея ни сосуда для питья, ни терпения искать его, Яун просунул голову и плечи в образовавшееся отверстие. Затем он выпил. Вино было новым и резковатым на вкус, но Яун не возражал. Его было достаточно, чтобы напиться. На данный момент это было главное.

Рука схватила Яуна за плечо и встряхнула. Яун вскрикнул от ужаса и только потом понял, что лицо, глядящее на него, не вражеское. На нем была татуировка, обозначавшая его владельца как Сарфа. Яун вспомнил, что Сарфа звали Хонус и что он служил святому человеку, имени которого Яун не помнил.

– Разве ты не оруженосец Аларика? – спросил Хонус.

– Да. Как он поживает?

– Думаю, ты знаешь.

– Нас разлучили.

Хонус не дал понять, поверил он в эту ложь или нет. Он просто ответил:

– Аларик мертв, как и все остальные. Я не нашел ничего живого, кроме ворон, крыс и тебя.

Хонус поднялся.

– Ты закончил праздновать свою удачу?

Яун неуверенно поднялся на ноги.

– Это был трудный день.

– Думаю, ты говоришь о вчерашнем дне, – сказал Хонус. – Битва давно закончилась.

– Значит, уже утро?

– Уже давно. Но еще есть дневной свет. Подойди и посмотри сам.

Яун был оскорблен манерами Хонуса, но старался не показывать этого. Он нуждался в защите, а Хонус славился своим смертоносным мастерством. Сложность Яуна заключалась в том, что Сарфы служили святым людям и были равнодушны к тем вещам, которые покупали лояльность мирских людей. Яун был удивлен, что Хонус заговорил с ним, ведь он никогда не делал этого, когда они ужинали за герцогским столом. В свете этого Яун был воодушевлен тем, что Хонус потрудился с ним заговорить. Это свидетельствовало о том, что Сарф в нем нуждается, и Яун мог обратить это в свою пользу.

Двое мужчин, вышедших из подвала, представляли собой несовместимую пару. Яун едва вышел из подросткового возраста, и на его лице читалась мягкость, проистекающая из привилегированной жизни. Его одежда свидетельствовала о благородном происхождении. Он носил шлем с выгравированными батальными сценами. Его плащ был оторочен мехом. Его сапоги из тонкой кожи были искусно отделаны. Меч, висевший у него на поясе, был дорого, если не сказать вульгарно, украшен.

Хонус, напротив, отличался аскетизмом. Его темно-синяя одежда была простой и поношенной. На ногах у него были сандалии, ремешки которых завязывались на штанинах. Свободные штаны прикрывали леггинсы ниже колена. Он не носил шлема, а его длинные иссиня-черные волосы были откинуты назад и перевязаны шнуром. Простая рубашка с длинными рукавами и длинный шерстяной плащ без украшений дополняли его строгую одежду. Его меч был без украшений и выкован в стиле его ордена – слегка изогнутый, с рукоятью, достаточно длинной для двух рук, но и легко подходящей для одной.

Полуночный оттенок одежды Хонуса переходил на лицо. Татуированные на нем линии делали его старше своих почти тридцати зим и одновременно свирепым, словно застывшим в выражении ярости. Голубая молния прочертила его брови. Его бледно-голубые глаза смотрели из луж постоянной тени. На его щеках застыли хмурые морщины, украшенные древними чарами. Темно-синяя одежда возвещала о том, что он избран для служения Карм, богине Равновесия, а лицо выдавало в нем Сарфа, мастера боевых дисциплин.

Яун заговорил первым.

– Если все убиты, значит ли это, что твой хозяин погиб?

В глазах Хонуса мелькнула печаль.

– Его больше нет.

– И что же ты теперь будешь делать?

– Вернусь в храм и получу нового хозяина. Но сначала я должен найти кое-кого.

– Кого?

Хонус смотрел на Яуна, казалось, обдумывая какой-то неприятный выбор. После продолжительного молчания он заговорил.

– В ночь перед битвой мой хозяин изучал предзнаменования. После этого он сказал, что я никогда не должен нести свою ношу.

– Почему?

– Не мне спрашивать, и не ему объяснять. Все, что я знаю, – это то, что я не могу уйти, пока не найду того, кто понесет мою ношу.

Яун улыбнулся.

– А храм Карма лежит к югу?

– Да.

– Тогда я понесу твою поклажу.

– Не обещай так легко. Храм находится далеко отсюда, и путь к нему труден.

– Я понесу твой груз. Я клянусь Карм. Тебя это устраивает?

– Должно, – ответил Хонус. – Нам пора отправляться в путь. Бахл отправился на север, чтобы опустошить земли герцога. Но когда он закончит, я думаю, он повернет свою армию на юг.

К югу от Лурвича лежал Тургейстский лес – густой массив деревьев, который можно было преодолеть пешком за три дня. Гуще всего он был к южному краю, где наступление весны было едва ощутимо. Во мраке под соснами подлесок оставался бурым и теснил тропу. Хонус вел его по лабиринту, а Яун отставал. Эти двое редко шли достаточно близко, чтобы разговаривать, но такое положение дел, похоже, устраивало их обоих. Так они шли до тех пор, пока небо не потемнело. К тому времени сосны уступили место дубам с первой листвой, и лесная тропинка превратилась в дорогу. Хонус остановился.

– Мы разобьем лагерь здесь, – сказал он.

Яун с облегчением опустил рюкзак и потер больные плечи. Сарф снял сандалии, сел на землю, скрестив ноги, и закрыл глаза. Яун и раньше видел, как Хонус принимает такую позу, и это всегда вызывало у него беспокойство. Он знал, что, хотя Сарф был совершенно неподвижен, он бродил по царству мертвых. Яун содрогнулся при одной мысли об этом и отправился собирать хворост. Вернувшись, он с разочарованием обнаружил, что Хонус все еще находится в трансе, ведь только Сарф умел разжигать огонь. Яун закутался в плащ, чтобы уберечься от вечерней прохлады, и стал с нетерпением ждать окончания транса. В конце концов глаза Хонуса открылись.

– Что ты видел? – спросил Яун тихим голосом.

– Многие толпятся на Темном Пути. Там царит полная неразбериха.

– А что с нашими товарищами?

– Некоторые из их теней все еще путешествуют с нами, но не тот, кого я ищу, – ответил Хонус. Он взглянул на Яуна и добавил: – Аларик где-то рядом.

Кровь отхлынула от лица Яуна, и он с тревогой оглядел сумрачный лес.

– Он... он говорил с тобой?

– Я не могу говорить с мертвыми. Я могу только чувствовать их воспоминания.

– Что у него на уме? – спросил Яун.

– Его мучает сожаление, как обычно бывает с недавно убитыми.

– Что-нибудь еще? Думает ли он о битве?

– Он тоскует по ребенку с золотыми волосами, и больше ничего.

– И это все? – спросил Яун, почувствовав облегчение.

– Девочка была ему дорога.

– Я бы подумал, что он остановится на своей славе.

– Славе? – сказал Хонус, его голос был тверд от недоверия. – Мертвые не заботятся о славе. Темная тропа не звенит песнями.

Он взял в руки железо и кремень. Вскоре огонь уже пылал.

Яун наблюдал, как Хонус наливает в медный котелок немного воды и бросает горсть зерна, чтобы сварить кашу. После того как Хонус поставил ее вариться на огонь, Яун собрался с духом и заговорил.

– Когда Аларик умер, я освободился от своих обетов.

– Ты не хочешь оставаться оруженосцем? – спросил Хонус без удивления.

– Я отправился в путь на колеснице, ища славы.

– Славы? – Хонус усмехнулся. – Я думал, ты ищешь свою судьбу.

– Да, и это тоже, – ответил Яун. – А теперь я возвращаюсь, неся чужую ношу.

– Значит, ты все-таки нашел свою судьбу.

– Я не был рожден, чтобы нести ношу.

– Раньше ты, кажется, был готов нести её.

– Но теперь мы приближаемся к землям моего отца. Я графский сын. Я не хочу проявить неуважение...

– Я не буду путешествовать с ношей, – сказал Хонус. – Ты дал клятву.

– Но мне не нужно нести твою ношу, чтобы выполнить ее, – ответил Яун. Он достал из кармана кошелек и высыпал монеты на ладонь. – Мы уже близко к Дуркину.

– И к его воровскому рынку, – сказал Хонус. – И что?

– Мы можем отправиться туда завтра, – сказал Яун, казалось, не замечая презрения в голосе Хонуса. – Этого хватит, чтобы купить раба.

Хонус взглянул на медяки в руке Яуна.

– Но на лошадь не хватит.

– Это все, что у меня есть.

– Что за времена настали, – размышлял Хонус, – когда люди стоят дешевле лошадей?

– Так было уже давно.

– Но это не значит, что так и должно быть.

– Подобные чувства напоминают мне о твоем хозяине, – ответил Яун. – Но его святость не смогла его спасти.

По лицу Хонуса пробежала тень.

– Баланс действительно нарушен.

Яун с шумом опустил монеты обратно в кошелек.

– Ну... Что скажешь, Хонус?

– Скорее всего, ты узнаешь, что земли твоего отца не безопаснее, чем Лурвик. – Хонус покачал головой. – Но, возможно, нигде не безопасно.

– Я рискну. Я справлюсь.

Хонус бросил на Яуна пронизывающий взгляд, и молодой человек напрягся под его пристальным взглядом. Хонус видел больше, чем обычные люди, и в Яуне ему не нравилось то, что он видел. Но больше всего его беспокоило то, чего он не видел. Как он может не переживать из-за того, чему мы стали свидетелями? Однако Хонус нашел на лице Яуна только самодовольство. Сарф отпустил его взгляд.

– Хорошо, – сказал он. – Мы пойдем к Дуркину. Раб подойдет.

Напряжение покинуло лицо Яуна. Он склонил голову.

– Спасибо, Кармаматус.

Это выражение означало «возлюбленный Карм», и Хонус часто использовал его, обращаясь к своему хозяину. Из уст Яуна оно прозвучало неправильно.

– Не оскорбляй меня лестью, – ответил Хонус. – Я недостоин любви Карм.