Текст книги "Зимняя жертва"

Автор книги: Монс Каллентофт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

17

На входе в полицейский участок ее встречает холодный, раздраженный взгляд Зака. Он кричит на нее, пока она идет к своему столу в открытом офисном помещении. Юхан Якобссон кивает со своего места. Бёрье Сверда нет.

– Малин, ты знаешь мое отношение к твоим самостоятельным рейдам. Я пытался звонить, но твой мобильный все время выключен.

– Это было срочно.

– Малин, заехать и забрать меня из участка заняло бы не больше времени, чем подцепить шлюху на Реепербан. Сколько бы времени ты потеряла, если бы завернула сюда? Пять? Десять минут?

– Шлюху на Реепербан… Что может ответить на это женщина, Зак! Хватит дуться. Лучше сядь и выслушай меня. Не пожалеешь!

– Ладно, Малин. Что ты хочешь сказать?

Выслушав рассказ об отце Бенгта Андерссона и той жизни, которую он создал своим домашним, Зак качает головой:

– Человек – то еще животное, а?

– В архивах нашли что-нибудь?

– Нет пока. Но теперь все проще – они будут знать, что искать. У него не было судимостей, но это понятно: ему было только четырнадцать, когда это случилось. Нам нужно всего лишь подтвердить сказанное стариком. Дело пойдет быстрее. К тому же сегодня утром его официально объявили умершим, и я узнал имя работника социальной службы в Юнгсбру. Это некая Рита Сантессон.

– Ты говорил с ней?

– Очень коротко, по телефону.

– Собираешься туда? Подвези меня, мне опять надо в Юнгсбру.

– Какого черта, Малин, ты опять хочешь отколоться? Ведь мы работаем вместе, и прокатиться в Юнгсбру было бы весело.

– А остальные?

– Они закончили с обходом квартир и помогают отделу краж. В эти выходные ограбили виллу директора «Сааба», как будто украли картину какого-то художника… американского… Харвул, что ли. Стоит миллионы.

– Уорхол. [27]27
  Энди Уорхол (настоящее имя Андрей Вархола, 1928–1987) – американский художник украинского происхождения, продюсер, дизайнер, писатель, культовая фигура поп-арт-движения.


[Закрыть]Так значит, ограбление директорской виллы важнее всего этого?

– Ты ведь понимаешь: он был просто одинокий толстяк, живший на пособие. Вот будь он хотя бы министром иностранных дел…

– А Карим?

– Журналисты успокоились, успокоился и он. А украденный Уорхол, глядишь, попадет в «Дагенс нюхетер».

– Поедем поговорим с Ритой Сантессон.

Вид у Риты Сантессон такой, будто она вот-вот развалится у них на глазах. Вязаный светло-зеленый свитер висит на ее тощем теле, а ноги как две палки, вставленные в бежевые вельветовые брюки. Щеки ввалились, глаза влажно блестят в свете люминесцентной лампы, а волосы давно утратили всякий цвет. На стенах желтые тканые обои и репродукции картин Бруно Лильефорса: [28]28
  Шведский живописец, изображал птиц и зверей в естественной среде.


[Закрыть]косуля в снегу, лиса охотится за вороном. Жалюзи опущены, как будто хозяйка кабинета хочет отгородиться от реальности.

Рита Сантессон кашляет, тем не менее когда она бросает перед ними на потертую сосновую столешницу черную папку с именем и персональным номером Бенгта Андерссона, в этом движении чувствуется физическая сила.

– Это все, что я способна вам дать.

– Вы разрешите нам снять копию?

– Нет, но перепишите от руки то, что вам надо.

– Мы не помешаем здесь?

– В этой комнате я принимаю клиентов, вы можете посидеть в буфете.

– Но потом нам нужно будет с вами поговорить.

– Тогда давайте сейчас. Собственно говоря, мне почти нечего рассказывать.

Рита Сандерссон опускается на свой мягкий стул и указывает на пластмассовые оранжевые стулья для посетителей. Она кашляет – глубоко, легкими.

Малин и Зак садятся.

– Ну и что же вы хотите знать?

– Каким он был? – спрашивает Малин.

– Этого я не знаю. Он бывал у меня несколько раз, всегда с отсутствующим выражением лица. Принимал антидепрессанты. Говорил не много и производил впечатление очень замкнутого человека. Мы хотели дать ему пенсию по инвалидности, но он категорически отказался. Думал найти свое место в жизни. Вы же понимаете, за надежду человек держится до последнего.

– Это все? Были ли у него враги, недоброжелатели?

– Нет, ничего такого. Он не имел ни врагов, ни друзей. Так сказать…

– Ничего? Постарайтесь вспомнить, – настаивает Зак.

– Да, он спрашивал про свою сестру. Но это не в нашей компетенции – я имею в виду поиски родственников. Не думаю, что он решился бы обратиться к ней лично.

– Где живет его сестра сейчас?

– Здесь все есть. – Рита Сантессон указывает на папку.

Потом она поднимается и кивает на дверь.

– С минуты на минуту жду клиента. Буфет вниз по коридору, если у вас больше нет вопросов.

Малин смотрит на Зака. Он качает головой:

– Тогда все.

– Вы уверены, что вам больше нечего нам сказать? – спрашивает Малин, вставая.

– Мне не хотелось бы больше говорить об этом.

Внезапно в ее облике появляется сила. Даже больной тигр – хозяин в своей клетке.

– Не хотите говорить об этом? – с трудом произносит Зак, будто выдавливая из себя слова. – Он был убит. Повешен на дереве, будто негр, которого линчевали. А вы не хотите говорить…

– Не то слово, простите.

Рита Сантессон кривит рот, пожимает плечами, вздрагивая всем телом.

«Похоже, ты ненавидишь мужчин», – думает Малин. А потом спрашивает:

– Кто занимался им до вас?

– Не знаю, но это тоже должно быть в бумагах. В учреждении нас трое, и все работают не больше года.

– Вы можете дать нам телефоны тех, кто уволился?

– Спросите в регистратуре. Там наверняка смогут вам помочь.

В буфете стоит удушливый запах пережаренного кофе и разогреваемой в микроволновке еды. Стол в форме эллипса покрыт клеенкой в цветочек.

Читать эти бумаги нелегко. Малин и Зак передают их друг другу, изучают по очереди, делают выписки.

Итак, Бенгт Андерссон. Психдиспансеры, депрессии. Отшельник. Секретари менялись, и для каждого он был лишь перевалочной станцией, ступенькой карьерной лестницы. Так продолжалось где-то до девяносто седьмого года.

Потом тон записей становится иным. Появляются слова: «одинок», «замкнут», «неконтактен». В этот период работал один секретарь – Мария Мюрвалль. Тут же всплывает сестра Бенгта. Мария Мюрвалль пишет:

«Бенгт спрашивает о своей сестре. Я навела справки в архивах. Его сестра Лотта сначала содержалась в Доме ребенка, потом ее удочерила семья из Йончёпинга. Ее новое имя – Ребекка Стенлунд».

«Лотта Андерссон стала Ребеккой Стенлунд, – думает Малин. – Сменила имя, как кошка, которую отдали в другой дом, потому что она надоела своему хозяину».

Больше ничего, кроме одной фразы: «Бенгт боится контакта со своей сестрой». Номер телефона и адрес в Йончёпинге записаны от руки на полях.

Затем неожиданное признание: «Для чего я так стараюсь?»

Мария Мюрвалль.

Я припоминаю это имя.

Я слышала его раньше.

– Зак, послушай. Мария Мюрвалль – тебе это ни о чем не говорит?

– Звучит знакомо. Безусловно.

Читаем дальше.

«Клиент в хорошем настроении. Мои визиты и упорное нытье дали результаты: он следит за личной гигиеной и убирается в квартире. Теперь везде образцовый порядок».

Потом записи внезапно обрываются.

Сначала Марию Мюрвалль сменила некая София Свенесон, потом Инга Кюльбурн, а после нее Рита Сантессон.

У всех одно и то же заключение: «Замкнут, неактивен, неконтактен».

Последняя встреча состоялась три месяца назад. Ничего нового не дала.

Они возвращают папку в регистратуру, где сидит молодая девушка с кольцом в носу и волосами цвета воронова крыла. В ответ на их просьбу дать телефоны секретарей социальной службы, опекавших Бенгта Андерссона, она улыбается и отвечает: «Конечно».

И через десять минут уже протягивает список, состоящий из пяти фамилий:

– Пожалуйста. Надеюсь, это вам поможет.

Прежде чем выйти, Зак и Малин застегивают куртки, надевают перчатки, шапки и шарфы.

Малин смотрит на стенные часы, обычные для учреждений – черные стрелки на белом циферблате.

Пятнадцать пятнадцать.

В это время звонит телефон Зака.

«Да… да… да…» – отвечает тот в трубку, а потом, все еще с телефоном в руках, сообщает:

– Это Шёман. Хочет собрать нас сегодня без четверти пять.

– Что-нибудь случилось?

– Звонил какой-то старичок с исторического факультета университета. Вроде у него есть теория по поводу того, что могло вдохновить человека на это убийство.

18

Свен Шёман делает глубокий вдох, глядя при этом на Карима, стоящего рядом, на фоне белого листа на подставке в зале заседаний.

– Мидвинтерблот, – проговаривает он и делает долгую паузу, прежде чем продолжить. – Как объяснил нам Юханнес Сёдерквист, профессор истории из университета, в глубокой древности был такой ритуал, когда в жертву богам приносили животных. Поскольку жертву подвешивали на дерево, связь с нашим случаем очевидна.

– Но здесь все-таки человек, – замечает Юхан Якобссон.

– Я дойду до этого. Были и человеческие жертвы.

– Таким образом, мы, возможно, имеем дело с ритуальным убийством, совершенным некой современной сектой почитателей асов, – подводит итог Карим. – Мы должны проработать и эту версию.

«Версию?» – спрашивает про себя Малин и представляет газетные заголовки: «Ритуальное убийство!», «Неоязычество как оно есть!».

– Ну а я что говорил, – вставляет Юхан. – Что это все ритуал.

В его голосе нет никакого триумфа, лишь сухая констатация.

– Вам известны подобные секты? Асатру, [29]29
  Асатру ( букв.«вера в асов») – неоязыческое движение, воссозданное на основе материалов о религии дохристианских скандинавов, сохранившихся в первоисточниках. Первая современная зарегистрированная община последователей Асатру существует в Исландии с 1973 года. Общины Асатру зарегистрированы в Исландии, Дании и Норвегии.


[Закрыть]например?

Вопрос Бёрье Сверда повисает в воздухе.

Зак откидывается назад, всем видом выражая скептицизм.

– Никаких таких сект на данный момент мы не знаем, – отвечает Свен. – Но ведь это же не означает, что их нет.

– Если они есть, – произносит Юхан, – они обязательно должны быть в Сети.

– Но зайти так далеко! – восклицает Бёрье. – Это кажется невероятным!

– В этом обществе есть немало вещей, которые кажутся нам невероятными, – замечает Карим. – Хотя у меня такое чувство, что большинство из них я уже видел.

– Юхан и Бёрье, – говорит Свен, – вы начинайте разбираться со всеми этими жертвами и сектами в Сети. А Малин и Зак поговорят с профессором Сёдерквистом, посмотрим, что он скажет. Его можно будет найти сегодня вечером на кафедре.

– Мы займемся этим, – отвечает Юхан. – Я могу посидеть сегодня вечером. Думаю, многое можно узнать, если хорошенько порыться в Сети. Но тогда мы должны бросить дело с кражей произведений искусства.

– Бросайте, – соглашается Карим. – Это важнее.

– Действовать без предубеждений – вот что здесь самое важное, – напоминает Свен.

– Что еще есть?

В голосе Карима вызов, почти насмешка.

– Оконное стекло из его квартиры отправлено на анализ в ГКЛ, – говорит Малин. – Возможно, выяснится происхождение тех отверстий. Как говорит Карин Юханнисон, чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно обследовать их края.

– Хорошо. – Карим кивает. – Мы должны заглянуть под каждый камень. Что еще?

Малин сообщает, что им с Заком удалось узнать за день, прибавив под конец, что на обратном пути из социальной службы Юнгсбру звонила по трем телефонам из списка, но ей нигде не ответили.

– Мы должны поговорить и с его сестрой, которую сейчас зовут Ребекка Стенлунд.

– Поезжайте завтра в Йончёпинг и попробуйте с ней встретиться.

– Только не ждите слишком многого, – предупреждает Свен. – При таком дьявольски неудачном старте, как у нее, кто знает, что могло случиться с ней в жизни.

– Жми же, черт возьми!

Юхан Якобссон стоит над ней и поправляет штангу.

Семьдесят кило – столько же весит она сама.

Спина намертво прижата к скамье, штанга опускается все ниже, ниже, и Малин кажется, что сейчас она будет раздавлена тяжелым снарядом. Пот льет с нее ручьем.

– Жми же, неженка.

Она сама просила его называть ее неженкой, иначе он ни за что не сказал бы так. Малин замечала, что поначалу ему это давалось с трудом, а теперь звучит вполне естественно.

…три раза, четыре, пять, жим, и так шестой, седьмой, восьмой…

Сила, которая еще несколько секунд назад, казалось, переполняла ее, иссякла.

Круглая арматура под потолком прямо над ней взрывается, комната становится белой, и мускулы тоже белыми, мягкими. Слышится голос Юхана:

– Жми!

И Малин жмет. Но как она ни старается, штанга ползет вниз, к шее.

И вот давление ослабевает, вес, прижимавший ее к полу, исчезает, голубые тканые обои снова проявляются на стенах, а потом и потолок становится желтым. Она различает тренажеры, которыми уставлен спортзал – подвальное помещение без окон. В воздухе чувствуется запах пота.

Малин встает. В зале никого нет, кроме них двоих. Большинство полицейских предпочитают тренироваться в городе, считая, что там тренажеры лучше.

– Восьмой оказался не под силу, – усмехается Юхан.

– Не надо было помогать мне, – отвечает Малин, – я бы сама справилась.

– Еще немножко – и у тебя бы лопнула гортань.

– Твой черед.

– Хватит на сегодня. – Юхан срывает с себя потную, застиранную голубую майку с надписью «Адидас». – Дети.

– Дети виноваты?

– Малин, это ведь всего лишь тренировка, – смеется Юхан, выходя из зала. – Не более.

Оставшись одна, Малин становится на беговую дорожку. Выставляет почти максимальную скорость. Бежит, бежит – и в глазах снова белым-бело, мир исчезает.

Теплые струи стекают вдоль тела.

Закрывает глаза – вокруг все чернеет.

Несколько часов назад она говорила с Туве.

– Ты достанешь что-нибудь из морозилки? Или вот, еще осталось немного карри с выходных. Папа не доел.

– Все будет в порядке, мама. Я что-нибудь приготовлю.

– Ты будешь дома, когда я вернусь?

– Может быть, пойду к Лизе зубрить. В четверг контрольная по географии.

«Зубри, – думает Малин. – С каких пор ты этим занимаешься?»

– Я могу потом проверить тебя, если хочешь.

– Нет, не надо.

Шампунь на волосы, мыло на тело и грудь, которой давно никто не касался.

Малин выключает душ, вытирается, бросает полотенце в корзину для грязного белья, потом принимается перебирать одежду в шкафу. Она одевается, застегивает желтые с голубым часы марки «Свотч» – подарок от Туве на Рождество. Они показывают полвосьмого. Зак, должно быть, уже ожидает в машине на парковке. Лучше поторопиться. Профессор, который должен рассказать о ритуалах, вероятно, не будет дожидаться их весь вечер.

19

Быстрым шагом они минуют фасады, обитые листовым железом и крашенные под розовый мрамор. Хрустящая под подошвами галька тщательно отшлифована, но местами покрыта льдом. Проход между мрачными длинными строениями превратился в туннель, продуваемый всеми ветрами, где холод, как кажется, собрал все свои силы, чтобы обрушиться на их тела. Раскачивающиеся конусы уличных фонарей похожи на языки пламени.

Университет.

Словно город в городе, каменный ящик, брошенный между Валлой, площадкой для гольфа и научным центром Мьердеви.

– Не думал, что мир науки такой мрачный, – говорит Зак.

– Он не мрачный, – отвечает Малин. – Всего лишь тоскливый.

Сама она два года занималась на заочных юридических курсах. Туве под ногами, Янне в джунглях или бог знает на каких минированных дорогах; патрулирование, ночные дежурства, детский сад с ночевкой – все одна, одна с тобой, Туве.

– Так ты говоришь, корпус «Цэ»?

Литера «С» светится на ближайшей двери.

– Прошу прощения, нам нужен корпус «Эф», – поправляет Зак.

– Черт бы подрал этот мороз!

– Который так дурно пахнет.

– И при этом как будто не имеет запаха.

На втором этаже корпуса «F» горит одно-единственное окно – как огромная звезда на неприветливом небе.

– Он сказал, что мы должны набрать код «В-три-два-шесть-семь» на двери. Тогда он нам откроет.

– Сними перчатки, – советует Зак.

Минуту спустя они уже поднимаются в лифте.

– Это полиция? – прозвучал в микрофоне невнятный, исчезающий голос профессора Юханнеса Сёдерквиста.

– Да, инспекторы Форс и Мартинссон.

Раздался щелчок – и наконец стало тепло.

«Чего я, собственно, жду?» – думает Малин, усаживаясь на неудобный стул в профессорском кабинете. Хозяин – ворчливый дядюшка в вязаной кофте. Профессора истории не из тех утонченных натур, перед которыми она робеет. Но каков он?

Молод, не больше сорока. Приятной внешности, подбородок, может быть, слабоват, но скулы, синие холодные глаза безупречны.

Здравствуйте, профессор!

Он сидит, слегка откинувшись в кресле, по другую сторону стола, тщательно прибранного, если не считать небрежно открытого пакета с пирожными.

Комната площадью около десяти квадратных метров, множество книжных полок вдоль стен и возле окна, выходящего на площадку для гольфа в стороне от дороги, тихую и пустынную.

Хозяин улыбается, но только ртом и мускулами щек, глаза серьезны. «Он прячет одну руку, – замечает про себя Малин, – не ту, которую протянул нам. Он держит ее под столом. Почему, профессор Сёдерквист?»

– Вы хотели о чем-то рассказать нам? – спрашивает Зак.

В комнате висит запах моющих средств.

– Мидвинтерблот, – произносит профессор. – Вам знакомо это слово?

– Слышали, – отвечает Малин.

Зак качает головой, а затем кивает профессору, который продолжает говорить:

– Так называется языческий ритуал – обряд, который совершали, так сказать, викинги один раз в году и примерно в это время. [30]30
  Автор здесь вносит некоторую путаницу. «Мидвинтерблот» дословно означает «жертвоприношение на Середину Зимы». Середина Зимы, иначе йоль, – один из важнейших языческих праздников годового круга, но отмечался он на зимний солнцеворот, то есть около 21 декабря. На начало февраля приходится праздник Дисаблот (жертвоприношение женским духам-хранителям и духам-предкам). Но путем повешения человека на дереве жертвы приносились только Одину, причем способ умерщвления жертвы был иным и специфичным, обусловленным мифом. (Прим. ред.)


[Закрыть]Приносили жертву богам, чтобы те послали удачу и благополучие, или пытаясь искупить совершенное преступление, очиститься кровью и так примириться с мертвыми. Мы не знаем наверняка. Документов, достоверно свидетельствующих о ритуале, не много, но можно с уверенностью утверждать, что в жертву приносили как животных, так и людей.

– То есть были и человеческие жертвы?

– Были. И жертву подвешивали на дерево. Часто на открытом месте, чтобы боги хорошо могли ее видеть. Так, во всяком случае, мы думаем.

– И вы полагаете, что человек, повешенный на дереве посреди Эстергётландской равнины, мог быть жертвой современных язычников? – спрашивает Малин.

– Нет, я так не полагаю. – Профессор улыбается. – Я просто нахожу несомненное сходство в сценариях. Позвольте мне заметить одну вещь. В это время года в этой стране многие отели и конференц-центры организуют безобидный Мидвинтерблот: читают лекции о культуре той эпохи и предлагают блюда, как они утверждают, древнескандинавской кухни, оставляя в стороне мрачную, кровавую сущность праздника. Это просто коммерческое шоу. Но и есть те, кто питает к истории менее здоровый интерес.

– Что вы имеете в виду?

– Я сталкивался иногда с такими людьми во время своих публичных лекций. Им неуютно жить в наше время, и они идентифицируют себя с историческим прошлым.

– То есть они живут в прошлом?

– Что-то вроде того.

– Вы говорите о последователях Асатру?

– Я бы не стал это так называть. Скорее, мы говорим сейчас о древнескандинавской истории.

– Вы знаете, где можно найти этих людей?

– Я не знаю никаких конкретных сообществ. Они меня никогда не интересовали. Но безусловно, они есть, и такие ненормальные приходили меня слушать. На вашем месте я начал бы с поисков в Интернете. Чем глубже они погружены в историю, тем больше технически продвинуты.

– И вы уверены, что никого не знаете?

– Никого конкретно. На моих публичных лекциях не составляется списков слушателей. Это как кино или концерт. Люди приходят, смотрят, слушают и уходят.

– Но вы знаете, что они технически продвинуты?

– Разве не все подобные люди таковы?

– А среди ваших студентов здесь, в университете?

– Здесь таких нет. И Мидвинтерблот – лишь отдельный эпизод в общей картине.

С этими словами профессор поднимает руку, которую до сих пор прятал под столом, и проводит ею по щеке. Малин видит страшные зигзагообразные раны, покрывающие тыльную сторону кисти.

Профессор, будто придя в себя, снова опускает руку.

– Вас кто-то поранил?

– Да, у нас дома кошки. Одна из них играла весь день, пока мы занимались друг другом. Мы отвезли ее к ветеринару. У нее в мозгу обнаружили опухоль.

– Сочувствую, – вздыхает Малин.

– Спасибо. Кошки как дети для нас с Магнусом.

– Думаешь, он соврал насчет руки?

Голос Зака еле слышен в продуваемом ветром туннеле между домами.

– Я не знаю! – кричит Малин.

– Думаешь, нужно проверить?

– Можем подрядить кого-нибудь быстро навести справки.

Звонок мобильника заглушает ее голос.

– Черт!

– Оставь, пусть звонит. Перезвонишь из машины.

Она перезванивает Юхану Якобссону, когда они проезжают мимо «Макдоналдса» у кольцевой транспортной развязки в районе Рюд. Ей наплевать, что жена Юхана, вероятно, укладывает детей и звонок может помешать им уснуть.

– Юхан Якобссон.

Дети шумят где-то на заднем плане.

– Это Малин. Звоню из машины Зака.

– Да, – говорит Юхан. – Я не нашел никаких конкретных сект, но слово «Мидвинтерблот» мелькает на многих сайтах. В основном на форумах, где…

– Мы все это знаем, что-нибудь еще?

– Именно это я и хотел сообщить. Кроме форумов, я вышел на сайт – его владелец называет себя шаманом, – посвященный сейду. [31]31
  Духовная практика северного шаманизма, дающая возможность общаться с духами, воздействовать на психику других людей, в частности – наводить порчу. Но хотя обряды сейда могут проводиться во время праздников, сам сейд как магическая техника не имеет отношения к порядку годовых ритуалов. (Прим. ред.)


[Закрыть]Это что-то вроде древнескандинавского колдовства, и Мидвинтерблот значится там как ежегодный обряд, который сейд предписывает совершать в феврале…

– Я слушаю.

– Далее я вышел на одно дискуссионное сообщество в Сети, посвященное сейду.

– О’кей.

– Там не так много членов, но модератор сообщества, который указал свой домашний адрес, живет тут неподалеку, возле поселка Маспелёса.

– Маспелёса?

– Именно, Форс. Всего в нескольких милях от места преступления.

– Думаешь, нам следует его сегодня вечером допросить?

– Всего лишь потому, что у него есть страница в Интернете? Полагаю, это может подождать до завтра.

– Ты уверен?

– Уверен или нет… Ты хочешь направиться в Маспелёсу прямо сейчас?

– Можем съездить.

– Малин, ты с ума сошла! Поезжай домой, к Туве.

– Ты прав, Юхан. Это может подождать. Займемся этим завтра.

Поверхность кухонного стола холоднее ее ладони, но Малин чувствует тепло.

Сейд.

Древнескандинавская магия.

Отверстия на стекле, до сих пор неясно откуда.

Есть ли какая-то связь?

Асатру.

Зак сначала смеялся, а потом на его лице появилось выражение неуверенности. До него словно дошло, что, если можно вывесить голого человека на дереве в трескучий мороз, значит, могут существовать и «чокнутые», строящие свою жизнь по канонам древней мифологии.

Но необходимо пройти по всем следам, заглянуть под каждый камень, который может скрывать под собой нечто, имеющее отношение к делу. Сколько расследований зашло в тупик оттого, что полицейские замыкались в рамках одной, своей собственной теории. Или, что еще хуже, влюблялись в нее.

Малин съедает несколько хрустящих хлебцев с нежирным сыром, потом садится за письменный стол и начинает обзванивать бывших сотрудников социальной службы в Юнгсбру.

Часы на мониторе показывают двенадцать минут десятого, еще не поздно.

В зале записка от Туве:

Я у Филиппы, готовлюсь к завтрашней контрольной по математике. Дома буду не позднее десяти.

По математике? Разве не по географии? У Филиппы?

По телефонам никто не отвечает. Она оставляет сообщения – имя, номер и по какому делу. «Позвоните мне сегодня или завтра рано утром, сразу же, как получите это сообщение». Чем может быть так занят народ в понедельник вечером?

Хотя почему бы и нет? Театр, кино, какой-нибудь концерт в консерватории, кружки, тренировки. Все те вещи, к которым прибегают люди, чтобы отогнать скуку.

По номеру Марии Мюрвалль отвечает автомат: «Обслуживание этого абонента прекращено». Никакого другого в списке нет. Половина десятого.

После тренировки Малин чувствует усталость. Когда мускулы растут, они протестуют и вибрируют. А после встречи в университете мозг словно в тумане.

Может, хоть ночь будет спокойной? Ничто так не отгоняет кошмары, как физические нагрузки и умственные усилия. Тем не менее покоя нет, на душе тревожно. Она чувствует, что не может больше находиться в квартире, несмотря на холод снаружи.

Малин вскакивает, надевает куртку, по привычке застегивает кобуру и снова покидает дом. Она идет вверх по Хамнгатан, к площади Фильбютерторгет, и далее в сторону замка, кладбища, где покрытые снегом монументы охраняют тайны своих владельцев. Малин смотрит в сторону кладбищенской рощи. Иногда она ходит туда, чтобы любоваться цветами. Пытается ощутить присутствие мертвых, услышать их голоса, представляет себя супергероем, наделенным фантастической силой, преодолевающим власть трех измерений.

Свист ветра.

Тяжелое дыхание мороза.

Малин замирает.

Обвисшие дубы. Мерзлые ветви застыли в воздухе, как черный дождь.

У ее ног горит несколько свечей. Венок серым кольцом лежит на снегу.

«Вы здесь?» – мысленно спрашивает она.

Но все тихо, пусто и неподвижно.

«Малин, я здесь», – слышится ей.

Мяченосец?

А вечер убийственно холоден и суров. Покинув рощу, она идет вдоль кладбищенской стены и далее, через Валлавеген, вниз, в сторону водонапорной башни и инфекционной клиники.

Мимо квартиры родителей.

«Ты хорошо поливаешь…»

Там что-то не так. В окне квартиры виден красноватый свет. В чем дело?

Я никогда не забываю потушить.