Текст книги "Зимняя жертва"

Автор книги: Монс Каллентофт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

44

Квартира Карла Мюрвалля. Две комнаты.

Невероятно чистая. Скромно меблирована.

«Похоже на жилище Бенгта Андерссона, – замечает про себя Малин. – Так же функционально: с книжным шкафом, диваном и письменным столом возле окна».

Никаких безделушек, цветов или украшений – ничего, что могло бы нарушить эту простоту, или, может быть, пустоту, кроме вазы с душистыми желто-красными зимними яблоками на письменном столе.

Книги по программированию, математике, Стивен Кинг – книжный шкаф инженера.

– Кофе? – спрашивает Карл Мюрвалль.

Малин замечает, что голос у него более высокий, чем у братьев, и что в целом он оставляет впечатление более мягкого и в то же время более жесткого человека. Закаленного, много повидавшего в жизни. Почти как Янне, когда он хвастает тем, что ему пришлось пережить там, в горах, и его взгляд выражает одновременно презрение и сочувствие: мол, радуйтесь, что вы не знаете, о чем болтаете.

– Для меня слишком поздно, – отвечает Зак. – Но инспектор Форс охотно выпьет чашечку.

– В самом деле.

– Присаживайтесь пока.

Карл Мюрвалль указывает на диван, и они садятся. Слышат, как он возится на кухне. Минут через пять Карл Мюрвалль возвращается, держа поднос с дымящимся кофе.

– Третью чашку я взял на всякий случай, – говорит он и ставит поднос на столик у дивана, а сам усаживается на офисный стул возле письменного стола.

– Хорошая квартира, – замечает Малин.

– Чем я могу вам помочь?

– Вы работаете целый день?

Карл Мюрвалль кивает.

– Вы искали меня раньше?

– Да, – отвечает Малин.

– Я работаю много. Отвечаю за все компьютерное обеспечение фабрики «Коллинз» в Викингстаде. Триста пятьдесят сотрудников, а компьютеризации не видно конца.

– Хорошая работа.

– Да. Я учился на инженера по компьютерам в университете, теперь это приносит дивиденды.

– Вы могли бы позволить себе больше.

– Меня не интересует материальное благополучие. Собственность – это обуза. Мне больше ничего не нужно.

Карл Мюрвалль делает глоток кофе.

– Но ведь вы пришли сюда не за этим?

– Бенгт Андерссон, – отвечает Зак.

– На дереве, – продолжает Карл Мюрвалль, понизив голос. – Ужасно.

– Вы знали его?

– Я вырос в Юнгсбру, поэтому знал, кто он такой. Там знали и его, и эту семью.

– Но не более того?

– Нет.

– А то, что он фигурировал в деле об изнасиловании вашей сестры?

– Да, это было, естественно. – Тон голоса Карла Мюрвалля нисколько не меняется. – Ведь он был ее клиентом, а она заботилась обо всех своих клиентах. Она научила его соблюдать личную гигиену.

– Вы близки со своей сестрой?

– Трудно быть ей близким.

– Но раньше?

Карл Мюрвалль отводит взгляд.

– Вы ее навещаете?

Снова молчание.

– Похоже, у вас с братьями натянутые отношения, – замечает Зак.

– Мои сводные братья? – переспрашивает Карл Мюрвалль. – Мы с ними не общаемся. Вот так.

– Почему же? – интересуется Малин.

– Я получил образование, у меня хорошая работа, я плачу налоги. Все это не во вкусе моих братьев. Полагаю, их это раздражает и они думают, что я ставлю себя выше их.

– И ваша мама тоже? – продолжает Зак.

– Может быть, моя мама в первую очередь.

– В вашем свидетельстве о рождении записано, что ваш отец неизвестен.

– Я первенец Ракели Мюрвалль. Мой отец был моряком и пропал во время кораблекрушения, когда она была беременна. Это все, что я знаю. Потом она встретила их отца, Черного.

– Каким он был?

– Сначала пьяница. Потом пьяница-инвалид. Потом мертвый пьяница.

– Но он заботился о вас?

– Я не понимаю, какое отношение имеет мое детство к этому делу, инспектор Форс, совершенно не понимаю.

Малин видит, как взгляд Карла Мюрвалля из спокойного и деловитого становится сначала печальным, а потом озлобленным.

– Вам, вероятно, больше подошло бы работать психотерапевтом. Все эти люди на равнине живут своей жизнью, я своей. Так сложилось, вот и все. Понимаете?

Зак наклоняется вперед.

– Один обязательный вопрос: что вы делали в ночь со среды на четверг на прошлой неделе?

– Работал. Ночью мне пришлось заниматься серьезным обновлением системы. Охрана «Коллинз» может подтвердить, если это действительно нужно.

– Мы пока не знаем. Хотя нет, в этом нет необходимости.

– Вы работали один?

– Да, над сложными проектами я всегда работаю один. Больше никто не справляется, по правде говоря – только мешают. Но охрана может подтвердить, что я был на месте целую ночь.

– Что вы знаете о том, чем занимаются ваши братья?

– Ничего. А если бы и знал, не стал бы вам рассказывать. Все-таки мы родственники. И если мы не постоим друг за друга, кто еще это сделает?

Они уже надевают куртки и собираются выходить из квартиры, когда Малин обращается к Карлу Мюрваллю:

– Я видела ящик на крыше автомобиля. Ходите на лыжах?

– Я использую его для перевозки грузов. На лыжах я не хожу, спортом не увлекаюсь.

– Спасибо за кофе, – говорит Малин.

– Спасибо, – присоединяется Зак.

– Но вы ведь его не пили, – замечает Карл Мюрвалль.

– За гостеприимство все равно спасибо.

Малин и Зак стоят возле «универсала» Карла Мюрвалля. Багажник укутан покрывалами, поверх которых стоит большой ящик для инструментов.

– Похоже, у него было совсем не радостное детство там, на равнине, – говорит Малин.

– Да, мне представляются кошмары, когда я думаю обо всей этой дряни.

– Поедем к Никласу Нюрену?

– Малин, мы же звонили ему по меньшей мере раз десять. Он может подождать до завтра. А сейчас отправляйся домой, к Туве, и отдыхай.

45

Одиннадцатое февраля, суббота

Поезд идет.

Йоран Кальмвик лежит, вытянувшись на диванчике в своем купе и предоставив мыслям полную свободу.

«Осталось ли хоть что-нибудь, ради чего стоило бы возвращаться домой? – думает он. – Если очень долго прожить на чужбине, то чужбина станет домом. И я, во всяком случае, кое-что подобрал по дороге».

За окнами поезда темно, но он не может спать, несмотря на монотонный стук состава по рельсам, и на то, что он один в купе первого класса, и на хрустящие простыни, теплые и мягкие, самой своей свежестью навевающие сон.

Билет оплачивает энергетическая компания «Статойл».

Он спрашивает себя, сколько еще можно так выдержать.

Пришло время что-то менять. Ему сорок восемь, и десять из них он живет двойной жизнью, лжет Хенриетте прямо в лицо каждый раз, когда возвращается.

Но она, как видно, ничего не подозревает.

Ей нравится, похоже, что у нее всегда есть деньги, что можно не работать и ни в чем себе не отказывать.

С парнем хуже.

С каждым разом он все больше отдаляется.

А все эти истории в школе? Неужели он действительно такой?

«Чертенок, – думает Йоран Кальмвик, поворачиваясь на другой бок. – Разве так трудно вести себя по-человечески? Ему ведь уже пятнадцать, и он всегда получал то, что хотел».

Может, было бы лучше собрать вещи и уехать? Перебраться в Осло наконец? Попробовать.

Работать в это время года – просто ужас. На буровой под ледяным ветром промерзаешь насквозь. Между сменами не успеваешь согреться, членам бригады не хватает сил даже на разговоры.

Зато мне хорошо платят.

Им выгодно иметь опытных людей на платформе, это окупается. Представить себе только, сколько они потеряют, если производство остановится! А шланги словно холодные черные змеи, дышащие кошмарами.

Скоро Норрчёпинг. Потом Линчёпинг.

И я дома.

Без пятнадцати шесть.

Хенриетта не встретит его у поезда. Она давно уже перестала это делать.

Дома.

Если это можно назвать домом.

46

Спальный вагон из Осло проследует далее через Стокгольм до Копенгагена. Неторопливый поезд с людьми, спящими и бодрствующими.

Шесть пятнадцать. Через шестнадцать минут поезд прибывает, а утро едва-едва дает о себе знать. Похоже, похолодало. Но Малин нашла в себе силы подняться: хотела увидеть, действительно ли Йоран Кальмвик приедет этим поездом, как ей сказали, и если это так, выяснить, что у него за секреты.

Она звонила охранникам фабрики «Коллинз». Они проверили свои журналы: Карл Мюрвалль находился на территории предприятия с девятнадцати пятнадцати среды до семи тридцати утра следующего дня. Работал сверхурочно над серьезным обновлением системы, которое проводилось согласно плану. Она спросила, нет ли другого выхода с территории и не мог ли он каким-нибудь образом проскочить. Но охранник отвечал в полной уверенности: «Он был на месте всю ночь. Никакого другого выхода, кроме как через главные ворота, не существует. Ограда оснащена датчиками, за которыми мы следим из своей будки. Любое повреждение заметили бы немедленно. И потом, когда мы обходили территорию, он был наверху, в серверной комнате».

Вчера Малин и Туве ужинали вместе, говорили о Маркусе. Потом смотрели фильм про розовую пантеру, и через десять минут Малин уснула.

Она представляет себе, как в эту минуту поезд проезжает по мосту через Стонгон.

«Клоетта-центр» как космический корабль по левую сторону, а трубы энергетических предприятий «Текниска веркен» тяжело пыхтят, выпуская дым, и буквы на логотипе горят красным, будто глаза на неудачной фотографии.

Поезд приближается, увеличиваясь в размерах, вот уже локомотив достиг перрона – огромный снаряд, произведение инженерной мысли.

Малин одна на станции. Она хлопает руками по своему пуховику, натягивает шапку поглубже.

«Никакой Хенриетты Кальмвик, – думает она. – Из встречающих одна я, и то потому, что охочусь за убийцей».

В поезде открывается одна-единственная дверь, через два вагона, и Малин спешит туда, чувствуя, как холодный воздух врывается в легкие. На перрон выходит один-единственный человек с двумя большими красными дорожными сумками в руках.

Обветренное лицо, тяжелое и в то же время мускулистое тело. Во всем его облике чувствуется привычка к морозу и лишениям. Синее пальто даже не застегнуто.

– Йоран Кальмвик?

– Да, а вы кто? – Мужчина смотрит удивленно.

Дверь вагона закрывается, и свисток кондуктора почти заглушает голос Малин, называющей свое имя и должность.

Когда свист смолкает и поезд покидает перрон, она быстро излагает суть дела.

– То есть вы пытались со мной связаться?

– Да, – отвечает Малин, – чтобы кое-что выяснить.

– Стало быть, вы знаете, что меня не было на платформе?

Малин кивает.

– Мы можем поговорить в моей машине, – предлагает она. – Там тепло. Я оставила мотор работать на холостом ходу.

Йоран Кальмвик соглашается. Он смотрит с облегчением и в то же время виновато. Через минуту он уже сидит рядом с ней в машине, на пассажирском сиденье. В его дыхании чувствуется сильный запах кофе и зубной пасты. Он говорит, так что у нее нет необходимости задавать вопросы.

– У меня есть женщина в Осло, уже почти десять лет. Вот уже десять лет я лгу Хенриетте, а она по-прежнему верит, будто я работаю три недели и две отдыхаю, в то время как на самом деле все наоборот. Эту лишнюю неделю я провожу в Осло, с Норой и мальчиком. Мне нравится ее сын, с ним проще, чем с Йимми. Я никогда не понимал этого парня.

«Потому что ты никогда не бываешь дома», – думает Малин.

– А оружие? У вас есть какие-нибудь мысли по поводу того, где Йимми мог взять оружие?

– Нет. Я никогда не интересовался ничем подобным.

– И вы ничего не знаете о том, что он вытворял с Бенгтом Андерссоном?

– Увы.

«Потому что ты никогда не бываешь дома», – снова думает Малин.

– Мне нужен телефон вашей женщины в Осло.

– Хенриетте обязательно знать? Я не решил, хочу ли этого. Я пытался ей рассказать, но вы же понимаете, как бывает. А теперь она может узнать…

Малин качает головой. Это ответ, и обещание молчать, и реакция на эту, как кажется, неизлечимую слабость противоположного пола.

Малин остается в машине и смотрит, как такси Йорана Кальмвика исчезает в направлении Юнгсбру, минуя печальное кирпичное здание продовольственного магазина.

Она думает.

Различные варианты действий один за другим непроизвольно возникают в ее голове. Она хватает мобильный, звонит Никласу Нюрену на всевозможные номера. Но он не отвечает, как не перезванивал раньше, и ей приходит в голову, что он, вероятно, у Маргареты Свенссон. Малин выбирает номер из адресной книги, но останавливается, взглянув на часы.

5.59.

Придется подождать.

Нельзя забывать о приличиях, даже когда расследуешь убийство.

Дай поспать матери-одиночке, измотанной непосильной работой.

Малин едет домой. Заглянув к Туве, ложится в постель.

И перед тем как заснуть, снова представляет себе Валькирию Карлссон посреди поля. Голую, похожую на ангела. Падшего ангела?

47

Когда расследование становится кошмарным сном?

Когда поиск истины превращается в хождение по кругу. Когда полицейские впервые начинают сомневаться и возникает чувство: нет, мы никогда этого не раскроем, на этот раз нам не докопаться до правды.

Малин знает.

Рано или поздно это возникнет, словно предчувствие первого за день телефонного звонка. Это может случиться внезапно или нарастать постепенно. Ранним субботним утром, когда пятеро измотанных полицейских, которым в это время полагается спать, а не попивать черный сивушный кофе в зале заседаний, вдруг начинают рабочий день с получения неприятного известия.

– Только что пришло заключение техников относительно Мюрваллей. Работали круглые сутки, и что толку? – Свен Шёман стоит во главе стола, и вид у него удрученный. – Ничего. Только кровь животных: лосей, косуль, диких кабанов и зайцев. И шерсть животных, больше ничего.

«Проклятье», – думает Малин, хотя в глубине души знала об этом с самого начала.

– Значит, мы здорово увязли, – заключает Юхан Якобссон.

Зак кивает.

– Как в бетоне, я бы сказал.

– У нас есть другая линия – Асатру. Бёрье, – спрашивает Свен, – что нового? Вы допросили Валькирию Карлссон после того, как Малин столкнулась с ней возле дуба?

– Пытались связаться с ней по телефону и сегодня попробуем опять, – отвечает Бёрье Сверд. – Допросили двадцать человек, связанных с Рикардом Скуглёфом, но, похоже, ни один из них не имеет отношения к Бенгту Андерссону. Но мы можем задаться вопросом: что она, собственно говоря, делала на месте преступления да еще в таком виде? И зачем?

– Возмутительное поведение, – замечает Юхан. – Как еще можно назвать публичную медитацию в чем мать родила?

– Она никому не мешала, – говорит Малин. – Я звонила любовнице Йорана Кальмвика в Осло, и та все подтвердила. А сегодня я попытаюсь поговорить с Никласом Нюреном. Похоже, это последний камень, под который нужно заглянуть на этой линии расследования.

– Нам остается только бороться, – говорит Бёрье, и как раз в этот момент в дверь стучат.

Не дожидаясь приглашения, ассистент Марика Грувберг просовывает голову внутрь комнаты.

– Извините, если помешала. Но некий фермер обнаружил мертвых животных, повешенных на дереве в поле. Сообщение поступило только что.

«Круги», – думает Малин.

Семь кругов.

Все глубже и глубже.

Оттенки серого и белого меняются местами, сливаются, так что глазу становится трудно провести границу между небом и землей.

Животные висят на одной из трех елей в маленькой рощице посреди поля между Гёта-каналом и церковью. Вдали, возле канала, черные деревья без листьев застыли, словно группа солдат, вытянувшихся по стойке «смирно». Белая, напоминающая гроб церковная стена на расстоянии около восьми сотен метров растворяется в атмосфере, словно ее удерживают на земле лишь расплывшиеся краски окружающих строений – охряного здания школы и желтого, будто лютик, учительского дома.

Похоже, туши были обескровлены, прежде чем их подвесили за шеи на нижней ветке самой маленькой из елей. На снегу пятна запекшейся крови, как видно вылившейся из порезов. Доберман, поросенок и ягненок, которому самое большее год от роду. Пасть собаки обмотана черно-желтым скотчем.

Под деревом, на перепачканном кровью снегу, валяются окурки и мусор, Малин замечает следы лестницы.

Рядом с ней стоит фермер, некий Матс Кнутсон, одетый в утепленный зеленый комбинезон.

– Я объезжал свои земли на машине, как обычно делаю в это время года, чтобы посмотреть, что и как, и тут увидел это на дереве. Довольно странная картина.

– И вы ничего здесь не трогали?

– Даже не приближался.

Зак становится все более подозрительным ко всему живому на равнине.

«Все они одним миром мазаны», – говорил он в машине на пути к месту преступления.

– Что бы это значило?

– Да, и это уже не братья Мюрвалль.

– Нет, они сидят в тюрьме.

– Может, Йимми Кальмвик и Иоаким Свенссон?

– Возможно. Ведь они мучили кошек, если верить Фредрику Уннингу.

– Надо снова их допросить.

– То же со Скуглёфом и Валькирией Карлссон.

В нескольких метрах от ветки с повешенными животными на снегу виднеется надпись, сделанная неровными буквами: МИДВИНТЕРБЛОТ.

Но использовалась не кровь, а красная краска-спрей, насколько Малин может видеть невооруженным глазом. Только что подъехавшая Карин Юханнисон обследует землю, сидя на корточках. Ей помогает коллега, которую Малин никогда не видела раньше: молодая девица с крупными веснушками и копной рыжих волос под бирюзовой шапкой.

В стороне от красного слова кто-то вывел мочой три буквы – ВАЛ. На большее, по-видимому, его не хватило.

Зак стоит рядом с деревом, указывая на животных.

– Им перерезали горло и выпустили кровь.

– Думаешь, они еще были живы, когда их вешали?

– Разве что собака. Когда срабатывают инстинкты, эти создания бывают чертовски живучи.

– Следы лестницы, – говорит Малин. – Наверное, металлической, судя по этим потертостям на дереве. А дырки в снегу от ее концов.

Бёрье Сверд ходит взад-вперед, беседуя по мобильному телефону.

– Посмотрите на эту собаку на дереве, – предлагает он потом, закончив разговор. – Какой же беспомощной была она под конец! И даже пасть эти мерзавцы не оставили в покое. Судя по всему, она была украшением своей породы, а значит, куплена в питомнике и, конечно, это отмечено в бумагах. Мы сможем установить владельца по налоговому регистру. Снимите же ее, ну!

– Сначала мы должны закончить, – отвечает Карин и смотрит на них, улыбаясь.

– Так заканчивайте скорей! – возмущается Бёрье. – Она не должна здесь висеть.

– Нужен ли агрегат на этот раз? – спрашивает Карин.

– Какой, к черту, агрегат! – кричит Бёрье.

– Не для животных, – отвечает Зак. – Или как ты думаешь, Малин?

Малин качает головой.

– Кажется, у нас есть все, что нужно.

Они слышат звук приближающегося автомобиля, полицейской сирены и оборачиваются. Из машины выходит Карим Акбар и кричит:

– Я знал, я знал, это все Асатру, то, о чем говорил профессор. Это язычники!

Кто-то хлопает Малин по спине, и она оборачивается.

Это фермер Кнутсон, остающийся, похоже, в стороне от всеобщей суеты.

– Я еще нужен вам здесь или могу ехать? Коровы…

– Поезжайте, – отпускает его Малин. – Мы позвоним, если еще что-нибудь потребуется.

– А животные?

Фермер указывает на дерево.

– Мы снимем их.

Не успевает она договорить, как видит приближающийся автомобиль «Корреспондентен».

«Даниэль, – думает она. – Где ты был до сих пор?»

Но нет, из машины выходит не Даниэль. Это девушка-фотограф с кольцом в носу и прокуренный седой журналист, которого, насколько Малин известно, зовут Бенгтссон. Это бывалый тип с неизменной трубкой в зубах и неистребимым презрением к компьютерам и текстовым редакторам.

«Им, – думает Малин, – должен заняться Карим, раз уж он сюда выбрался».

«Не спросить ли мне про Даниэля, – вот следующая мысль, которая приходит в голову Малин, но она тут же отгоняет ее прочь. – И как это будет выглядеть? Какое мне, собственно, дело?»

– Снимите же пса немедленно, – повторяет Бёрье.

Он весь – гнев и отчаяние, не может думать ни о чем, кроме трупа собаки на дереве.

Малин хочется сказать: успокойся, Бёрье, она уже ничего не чувствует. Но молчит и только думает: «Все ее мучения уже позади».

– Теперь мы готовы, – объявляет Карин.

За спиной Малин слышит щелканье фотокамеры и хриплый голос Бенгтссона, который берет интервью у Карима.

– Что вы…

– Группы… связанные… подростки.

Вдруг Бёрье бросается в сторону животных и пытается с разбегу допрыгнуть до собаки, однако не достает до ее безжизненно висящих лап с комками запекшейся крови.

– Бёрье, какого черта! – кричит Малин.

Но он прыгает и прыгает снова, упорно борясь с гравитацией, опять и опять пытаясь вызволить собаку из ее жалкого положения.

– Бёрье! – кричит Зак. – Ты с ума сошел? Сейчас принесут лестницу, и мы снимем ее.

– Закрой рот.

В конце концов Бёрье хватает пса за задние лапы, его руки словно приклеиваются к трупу, и он соскальзывает вниз, увлекая собаку тяжестью своего тела. Ветка выгибается в дугу, и ледяная короста, удерживающая собаку на ней, трещит. Бёрье кричит и стонет, падая на окрашенный кровью снег.

Рядом приземляется собака с безжизненно открытыми глазами.

– Эта зима всех нас сделает безумцами, – шепчет Зак. – Законченными чертовыми сумасшедшими.