Текст книги "Зимняя жертва"

Автор книги: Монс Каллентофт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

48

С этого поля Малин может рассмотреть лес, где изнасиловали Марию Мюрвалль. Край его кажется черной полосой на фоне белого неба. Малин не видит воды, но знает, что там, вдалеке, течет река Мутала, журчит, как огромный ручей под покровом льда.

На карте эти леса не представляют собой ничего особенного: пояс шириной три-четыре мили, тянущийся вверх от Роксена в направлении Чьелльму и Финспонга по другую сторону Муталы. Но там, внутри, можно исчезнуть, заблудиться, встретиться с тем, что непостижимо для человеческого рассудка. Можно навсегда затеряться в поросли и гниющей листве, среди грибов, которые никто не собирает, стать частью таинственного лесного мира. Раньше народ в этих краях верил в троллей и эльфов, в непонятных козлоногих существ, шныряющих между корнями и заманивающих людей, чтобы уничтожить.

«Во что верит народ теперь? – спрашивает себя Малин и отводит взгляд в сторону церковных башен. – В хоккей и музыкальные фестивали?»

Бёрье Сверд в наушниках. Записывает какой-то номер на клочке бумаги, потом звонит по мобильному.

Рядом Зак, тоже с телефоном.

Фермер Деннис Хамберг, проживающий неподалеку от Клокрике, сообщил о краже на своем скотном дворе. Он был в отчаянии: «Похищены два животных, поросенок и годовалый ягненок. Я переехал сюда из Стокгольма, чтобы серьезно заниматься сельским хозяйством, и вот меня обокрали».

Лес.

Черный и полный тайн.

Девушка с картины Йона Бауэра любуется своим отражением в озере. А что за ее спиной?

Они сидят в патрульной машине. Слышен звук мотора, работающего на холостом ходу, распространяется предательское тепло, заставляющее их расстегнуть куртки, оттаять, раскрыться. Летучка в полевых условиях. Присутствуют Малин, Зак, Юхан, Бёрье и Карим. Свен Шёман в участке, занят бумагами.

– Ну? – спрашивает Карим. – Что делаем дальше?

– Я возьму на себя собаку, – отвечает Бёрье. – Это не займет много времени.

– Кто в форме, пойдут по квартирам расспрашивать людей, – предлагает Зак. – А я и Малин заглянем к этому фермеру, а потом выясним, чем занимались Кальмвик и Свенссон вчера вечером. Пока нельзя ничего упускать из виду.

– Однако связь, кажется, очевидна, – говорит Карим с водительского сиденья. – Ритуал. Час от часу они становятся все беспечнее и больше обнаруживают себя.

– В таких случаях обычно все идет по восходящей, – замечает Малин. – Так показывает опыт. Но здесь сначала человек, а потом животные, едва ли можно говорить об эскалации.

– Возможно, – соглашается Зак. – Но кто знает, что на уме у таких типов.

– Не упускайте из виду Рикарда Скуглёфа и Валькирию Карлссон, – напоминает Карим. – Связь с Асатру очевидна.

По окончании совещания Малин снова глядит на лес. Закрывает глаза, видит голое тело на колючем мху.

Она поднимает веки, пытаясь отогнать видение.

Мимо проходит Карин Юханнисон с огромной желтой спортивной сумкой. Малин ее останавливает.

– Карин, в последние годы появились новые методы анализа ДНК из следов крови. Вы их практикуете?

– Малин, ты все про это знаешь, и тебе незачем льстить мне своей неосведомленностью. В Бирмингеме, главной британской лаборатории, зашли невероятно далеко. Ты и не представляешь, что они могут извлечь буквально из ничего.

– А мы?

– У нас нет их ресурсов. Но случается, мы посылаем им материал для анализа.

– Если я сделаю пробу, ты можешь организовать это?

– Конечно. У меня есть там контакты. Интендант Джон Стюард, мы встречались с ним на конференции в Кёльне.

– Тогда я обращусь к тебе, – предупреждает Малин.

– Пожалуйста.

Карин тащит свою сумку дальше по покрытой снегом неровной земле. Несмотря на тяжесть груза, она элегантна, как парижская модель на подиуме.

Малин отходит в сторону, достает телефон и набирает номер диспетчерской.

– Можете соединить меня со Свеном Нордстрёмом из полиции Муталы?

– Да, сейчас, – отвечает телефонистка.

Раздаются три сигнала, затем звучит голос:

– Нордстрём.

– Это Форс из Линчёпинга.

– Привет, Малин. Давненько не общались.

– Да, нужна твоя помощь. Речь идет об изнасиловании Марии Мюрвалль, сестры братьев Мюрвалль, что всплыло в нашем расследовании. Сохранились ли на ней какие-нибудь остатки одежды, когда вы ее нашли?

– Да. Но пятна крови были такие грязные, что из них ничего невозможно было извлечь.

– Наша Юханнисон говорит, что есть новые технологии. И у нее знакомые в Бирмингеме, которые могут творить чудеса.

– Ты хочешь послать образцы одежды в Англию?

– Да. Ты можешь проследить, чтобы они попали к Карин Юханнисон в ГКЛ?

– Вероятно, все это надо оформить официально.

– Скажи это Марии Мюрвалль.

– У нас есть образцы в архиве. Карин получит их сегодня.

– Спасибо, Свен.

Как раз когда Малин заканчивает разговор, мимо проезжает Карин в своем автомобиле. Малин останавливает ее.

Карин опускает стекло.

– Сегодня ты получишь материал от Нордстрёма из Муталы. Пошли его в Бирмингем, чем скорей, тем лучше. Это срочно.

– Что это?

– Одежда Марии Мюрвалль. Остатки.

Дверь открывает усталая Маргарета Свенссон. Из кухни пахнет кофе, и хозяйка, похоже, ничуть не удивлена вторичному появлению Малин и Зака. Жестом приглашает их войти и занять места за столом на кухне.

«Здесь ли Никлас Нюрен? – спрашивает себя Малин. – Но если бы он был здесь, то сидел бы за этим столом, во всяком случае в гостиной. Он бы уже показался».

– Хотите кофе?

Закрыв за собой входную дверь, Малин и Зак стоят в прихожей.

– Нет, спасибо, – отвечает Малин. – У нас к вам пара вопросов.

– Спрашивайте.

– Вы знаете, что ваш сын делал вчера вечером и ночью?

– Да, он был дома. Я, он и Никлас вместе ужинали, а потом смотрели телевизор допоздна.

– И он не выходил?

– Нет, я в этом совершенно уверена. Он спит там, наверху. Вы можете разбудить его и расспросить.

– В этом нет необходимости, – говорит Зак. – А Никлас здесь?

– Он у себя дома. Уехал поздно вечером.

– Я просила его перезвонить мне, оставляла сообщение.

– Он говорил. Но у него так много работы!

«Расследование убийства, – думает Малин. – Чертово расследование убийства, а человеку трудно даже перезвонить. А потом они жалуются, что полиция не справляется».

Иногда Малин хочется донести до людей одну вещь: полиция – всего лишь одна ветка в кроне дерева, называемого обществом, в котором все вместе и каждый в отдельности должны следить за порядком и поддерживать его. Но все считают, что каждый должен делать свое дело. И в итоге не делается ничего. НМП, так называется это в книге «Жизнь, Вселенная и все остальное». [42]42
  Юмористический фантастический роман английского писателя Дугласа Адамса, из серии «Автостопом по Галактике».


[Закрыть]Не Мои Проблемы.

– Что ты думаешь об этом? – спрашивает Зак, когда они возвращаются к машине.

– Она говорит правду. Он был вчера дома. И Йимми Кальмвик едва смог бы справиться в одиночку. Теперь фермер.

Группа строений в поле, в километре от Клокрике, утопает в снегу. Березовая рощица вокруг да красивая каменная стена – какое-никакое прикрытие от ветра для плодовых деревьев возле нового жилого дома.

Вилла с зелеными ставнями выстроена из песчаника. У крыльца цвета средиземноморской волны припаркован «рейнджровер».

Здесь должно пахнуть лавандой, тимьяном и розмарином, а пахнет снегом. На воротах в аллею, ведущую к дому, висит щит с надписью: «Finca de Hambergo». [43]43
  Усадьба Хамберга (исп.).


[Закрыть]

Зеленая дверь открывается, и из нее показывается голова мужчины, крашеного блондина лет сорока.

– Хорошо, что вы так быстро приехали. Входите.

Весь нижний этаж дома – одна большая комната, где размещается и прихожая, и кухня, и гостиная. Малин глядит на каменные стены, выложенные узорной плиткой, открытые форточки на кухне и терракотовый пол. Все эти живые краски словно случайно попали сюда из Тосканы или с Майорки. Или, может, из Прованса?

Она была только на Майорке, и дома там выглядят совсем не так. Дешевый отель, где жили они с Туве, больше походил на многоквартирный дом в Шеггеторпе. Тем не менее из журналов по дизайну Малин знает, что именно такой колорит в воображении большинства ассоциируется с южными странами.

Деннис Хамберг замечает ее интерес.

– Мы хотели, чтобы это выглядело как своего рода сочетание андалузской финки и сельского дома в Умбрии. Мы переехали из Стокгольма, чтобы организовать экологически чистое фермерское хозяйство. Собственно говоря, хотели уехать еще дальше, но дети должны ходить в шведскую школу. Сейчас они старшеклассники, учатся в Юнгсбру. А жена получила хорошую работу менеджера по связям в модном магазине «Нюгордс Анна» в Линчёпинге. В девяностые годы я страшно много путешествовал, теперь хочу пожить в покое и безопасности.

– Где сейчас ваша семья?

– В городе, делают покупки.

«А ты стал болтуном посреди пустынной зимней равнины», – думает Малин.

– Ну так что с ограблением?

– Да. Идемте.

Деннис Хамберг надевает пуховик «канадский гусь» и ведет их через двор к сараю.

– Так они вошли. – Он указывает на следы лома на дверной коробке.

– Их было много?

– Да, там, внутри, полно следов.

– Тогда мы попробуем не затоптать их, – говорит Зак.

Отпечатки спортивной обуви и тяжелых ботинок. «Армейские?» – спрашивает себя Малин.

В сарае несколько клеток с кроликами, одинокий ягненок в яслях, в прямоугольном загоне с бетонным полом черная свиноматка и с десяток поросят.

– Иберико. Пата негро. [44]44
  Порода свиней.


[Закрыть]Из Саламанки. Я буду делать ветчину.

– Это здесь они взяли поросенка?

– Да, они забрали одного поросенка и ягненка тоже.

– И вы ничего не слышали?

– Ни звука.

Малин и Зак озираются, потом в сопровождении Денниса Хамберга выходят во двор.

– Как вы думаете, можно вернуть животных? – спрашивает он.

– Нет, – отвечает Зак. – Сегодня утром их нашли повешенными на дереве возле Юнга.

Кажется, мышцы на лице Денниса Хамберга в мгновение ока омертвели. Он вздрагивает всем телом, как будто пытаясь сосредоточиться и вникнуть в то, что находится за пределами всякого понимания.

– Что вы сказали?

Зак повторяет.

– Разве здесь возможно такое?

– И не такое еще, – отвечает Малин.

– Мы послали туда наших техников, они проведут обследование.

Деннис Хамберг смотрит на поле, натягивает капюшон.

– Пока мы не переехали сюда, – говорит он, – я не знал, как может дуть. Конечно, дуло и в Египте, и на Канарских островах, и в Тарифе, но не так, как здесь.

– А у вас есть собака? – спрашивает Малин.

– Нет, но летом мы заведем кошку. А животные, – спрашивает Деннис Хамберг, немного подумав, – я должен опознать их?

Малин смотрит в сторону, на поле, и слышит голос Зака, как будто давящегося от смеха.

– Успокойтесь, Деннис. Мы нисколько не сомневаемся, что животные ваши. Но если вы хотите, то, конечно, можно это организовать.

49

Бёрье Сверд сжимает кулаки в карманах, чувствуя приближение чего-то непостижимого. Он ощущает его присутствие в воздухе, которым дышит. Что-то должно случиться – какое-то событие, имеющее для него большое значение и находящееся за границами его понимания.

Окна в машине запотевают, с каждым выдохом все больше.

Владельца добермана, согласно налоговому регистру, зовут Сиверт Нурлинг, он проживает по улице Ульсторпсвеген, 39, в Юнгсбру, на той стороне реки, откуда дороги ведут в леса, к озеру Хюльтшён. Узнать имя владельца собаки удалось всего за несколько минут, в стокгольмской администрации народ услужлив.

Начнем с этого.

Он чувствует всем своим полицейским инстинктом: теплее, еще теплее. Скуглёф и Валькирия Карлссон подождут.

А теперь он и Юхан Якобссон на месте. Он только хочет взглянуть на этого дьявола, если постарался сам владелец собаки. В любом случае, тот должен был следить за своим питомцем, чтобы пес не попал в руки каким-то психам.

Белая деревянная вилла зажата между двумя подобными постройками семидесятых годов. Яблоневые и грушевые деревья уже выросли. Летом здесь, конечно, живые изгороди достаточно высоки и надежно защищают двор от посторонних глаз.

– Нечего ждать, – говорит Бёрье. – Предугадать что-либо тут невозможно. Быть может, мы у цели.

– Что будем делать? – спрашивает Юхан.

– Звонить.

– Хорошо. Думаю, так будет лучше.

Они вылезают из машины, проходят в калитку и поднимаются по лестнице.

Звонят – три, четыре раза, прежде чем изнутри слышатся усталые шаги.

Дверь открывает парень, еще подросток. На нем черные кожаные штаны, такие же черные длинные волосы свисают на грудь, доставая до пирсингованных сосков. Кожа его бела, как снег в саду, и холод, похоже, ему нипочем.

– Ну? – произносит он и вяло смотрит на Бёрье и Юхана.

– Ну? – повторяет Бёрье. – Это ты Сиверт Нурлинг? – спрашивает он, доставая полицейское удостоверение.

– Нет, это мой папа.

– А тебя как зовут?

– Андреас.

– Мы можем войти? Здесь холодно.

– Нет.

– Нет?

– Чего вы хотите?

– Собака. Доберман. Она убежала?

– У меня нет собаки.

– Если верить налоговому регистру, она у тебя есть.

– Это собака отца.

– Но ведь ты сейчас сказал, что у вас вообще нет никакой собаки.

Юхан смотрит на руки мальчика. Они в красных брызгах.

– Я думаю, тебе придется пойти с нами, – говорит он наконец.

– Могу я надеть куртку?

– Да…

Неожиданно мальчик отступает на шаг назад и со всей силы захлопывает дверь.

– Черт! – кричит Бёрье и рвет дверь на себя.

– Ты сзади, я спереди.

Они вытаскивают оружие, расходятся и движутся, прижимаясь к стенам дома.

Их куртки трутся о шероховатые доски.

Юхан на корточках пробирается под окном на террасу. Пропитанные зеленой краской половицы скрипят под его ногами. Он вытягивает руки, нащупывая ручку двери.

Заперто.

Проходит пять минут, десять. Тишина внутри дома, не слышно, чтобы там кто-то двигался.

Бёрье вытягивает шею, пытается заглянуть в окно, туда, где, должно быть, находится спальня. Но внутри темно.

И тут слышится скрежет двери у входа в гараж, Бёрье видит, как она открывается и мальчик устремляется наружу. В руке у него что-то черное. «Я должен его завалить?» – проносится в голове у Бёрье, но он не стреляет, а бежит вслед за мальчишкой, мелькающим впереди между домами.

Бёрье гонится за мальчиком вниз по поселку, по берегу Муталы, затем они сворачивают куда-то налево. Дети в комбинезонах играют в саду. Сердце готово выпрыгнуть из груди, но с каждым шагом мальчик все ближе. Он увеличивается в размерах. Сады и виллы по обе стороны улицы возникают и исчезают вновь. Ботинки стучат по посыпанным песком улицам. Налево, направо, налево… Мальчик, должно быть, знает эти кварталы как свои пять пальцев.

Устали.

Теперь оба бегут медленнее.

Потом мальчик останавливается.

Оборачивается.

Целится из чего-то черного в Бёрье, который падает на землю, в сторону, в сугроб.

«Какого черта он делает, дурак? Или он не знает, к чему вынуждает меня?»

Снег в сугробе холодный и колючий.

Бёрье Сверд представляет себе жену, неподвижную в постели, своих собак, радующихся его появлению на псарне, дом и своих детей, там, в дальних странах.

Он видит перед собой мальчика. С оружием, нацеленным на него.

Мучитель собак. Ребенок. Пасть добермана, обмотанная скотчем.

Пальцы смыкаются вокруг курка. Их обоих – и мальчика, и его собственные пальцы. Целиться в ногу – в голень, тогда он упадет. Только бы не задеть артерию, чтобы не истек кровью.

Бёрье жмет на курок. Раздается отрывистый, мощный звук, и мальчик падает, будто кто-то выбивает из-под него ноги.

Юхан слышит шум впереди и несется туда.

Куда они побежали?

Две стороны.

Юхан бежит вперед и сворачивает налево. Это за поворотом?

Он тяжело дышит.

Он слышит выстрел и чувствует, как холодеет в легких.

Проклятье.

Он спешит на звук.

И тут видит, как Бёрье бросается к телу, лежащему на присыпанной гравием улице. Кровь хлещет из ноги, рука ковыряет снег. Он склоняется над раной. Черные волосы мальчика веером раскинуты на белом.

Бёрье поднимается, отбрасывает в сторону что-то черное, лежавшее на теле.

Потом тело издает звук – крик боли, отчаяния и страха, а может, и растерянности прорезает тишину переулков.

Юхан бежит к Бёрье.

– Он остановился и стал целиться в меня, – шепчет, задыхаясь, Бёрье.

Потом указывает на оружие в снегу.

– Проклятая бутафория. Такие штуки можно найти где угодно. Но как, черт возьми, я мог это разглядеть?

Бёрье опускается рядом с мальчиком.

– Успокойся. Это заживет.

Но тот продолжает кричать, держась за ногу.

– Надо вызвать «скорую», – говорит Юхан.

Малин смотрит на пустую игровую площадку.

«Что же такое словно поднимается из этой земли? Почему именно сейчас?» – думает она и не находит ответа. Может быть, достигнута какая-то точка разрыва и что-то взорвалось именно сейчас, рухнуло в бездну насилия и отчаяния.

Дети.

Толпы растерянных детей.

Они неотделимы друг от друга.

– Его прооперировали. Мы допросим его позже, – звучит усталый голос Свена Шёмана. – Отец подтвердил, что это была их собака, которую он купил для сына.

– Что еще сказал отец? – спрашивает Зак.

– Что мальчика не было дома вчера ночью, что последние годы он живет в мире компьютерных игр, Интернета, хеви-метал и прочего, что его папа назвал «интересом ко всему оккультному».

– Бедный отец, – вздыхает Зак.

Малин представляет себе, о чем он сейчас думает. Вероятно, о том, что его перспективы все-таки оставляют больше надежды, а терзания по поводу матчей Мартина просто смешны и он однажды должен покончить с ними раз и навсегда. Тысячи и тысячи отцов в Линчёпинге могут только мечтать о таком сыне, как Мартин. Да, и когда же следующий домашний матч?

Вероятно, Зак понятия об этом не имеет.

Для него одна только мысль о «Клоетта-центре» отдается болью в мягком месте.

– Отец – менеджер по продажам на «Саабе», – добавляет Свен. – Верных три сотни командировочных дней за год. В такие места, как Пакистан или Южная Африка.

– А приятели? – спрашивает Малин.

– Папа не может назвать никого.

– А как Бёрье? – с тревогой спрашивает Юхан Якобссон.

– Вы знаете, как это бывает. Отстранен от расследования до выяснения обстоятельств стрельбы.

– Но здесь все ясно как божий день, – говорит Малин. – Он стрелял в целях самообороны. Эту бутафорию не отличить от настоящего пистолета.

– Я знаю, – соглашается Свен. – Но, Форс, когда все было так просто?

В десятой палате пятого отделения университетской клиники темно, если не считать светильника над кроватью больного.

Сиверт Нурлинг сидит в полумраке в зеленом кресле возле окна. Это высокий, стройный мужчина, и даже при слабом освещении Малин замечает, с какой твердостью смотрят его синие глаза. Волосы стрижены ежиком, брюки кажутся слишком короткими. Рядом его жена Биргитта – блондинка в джинсах и красной блузе, из-за которой ее заплаканное лицо выглядит еще более опухшим.

В постели лежит мальчик, Андреас Нурлинг.

Его лицо кажется Малин знакомым, но она не может понять откуда.

Одна его нога поднята на вытяжке, а взгляд затуманен анальгетиками и наркозом. Тем не менее врачи разрешили короткий допрос.

Зак и Малин стоят рядом с кроватью, полицейский в форме несет вахту на стуле за дверью.

Мальчик не ответил на приветствие, когда они вошли, и сейчас демонстративно отвернулся. Его черные волосы напоминают нервные штрихи тушью на белой подушке.

– Тебе есть что рассказать нам, – начинает Малин.

Мальчик молчит.

– Мы расследуем убийство. Мы не утверждаем, что его совершил ты, но мы должны знать, что происходило у дерева ночью.

– Я не был ни у какого дерева.

Отец Андреаса встает и начинает кричать:

– Ну, сейчас ты будешь хорошим мальчиком и расскажешь, что знаешь. Это серьезно! Не какая-нибудь дурацкая игра!

– Твой отец прав, – тихо говорит Малин. – Ты нажил себе кучу неприятностей, но если все расскажешь, можешь облегчить свое положение.

Мальчик смотрит на Малин. Она пытается успокоить его взглядом, внушить, что все образуется, и он почти верит ей или решает для себя, что вся эта дрянь уже не имеет никакого значения.

И начинает рассказывать.

О том, как прочитал в газете о трупе на дереве и о Мидвинтерблоте. Как здорово получилось, что он был дома с мамой в тот вечер, когда произошло убийство, и не имеет к этому ни малейшего отношения, потому что это все-таки убийство. О том, как устал от своей вонючей собаки и как его подруга Сара Хамберг предложила стащить поросят у ее родителей. Что у приятеля Хенкана Андерссона оказался в распоряжении простой в управлении грузовой автомобиль, и как он нашел в Сети сайт того самого Рикарда Скуглёфа, о котором читал в газете, посвященный сейду и с описанием обряда Мидвинтерблот. Он рассказывал, как вдруг стал одержим идеями Асатру, и как получал множество странных подстрекательских писем по электронной почте, и как одно шло к другому, так что это уже нельзя было остановить, словно какая-то неведомая сила владела им.

– Мы выпили пива и взяли с собой ножи. Я не думал, что вытечет так много крови. Просто ужас сколько крови! Это было офигенно, правда, чертовски холодно.

Его мама снова ударяется в слезы.

А у папы вид такой, словно он готов наброситься на сына с кулаками.

За окнами больничной палаты беспросветная ночь.

– А Рикард Скуглёф был с вами?

Мальчик качает головой:

– Нет, только те чокнутые, с которыми я переписывался по электронной почте.

– А Валькирия Карлссон?

– Кто это?

– Почему ты побежал? – спрашивает Малин. – И зачем целился в инспектора Сверда?

– Не знаю, – отвечает мальчик. – Я не хотел, чтоб меня схватили, ведь так оно делается в таких случаях?

– Голливуд надо взорвать, – бурчит Зак.

– Что вы сказали? – Мальчик проявляет неожиданный интерес.

– Ничего. Просто мысли вслух.

– Еще один вопрос, – говорит Малин. – Ты знаком с Йимми Кальмвиком и Иоакимом Свенссоном?

– Знаком? С Йоке и Йимми? Нет, но я слишком хорошо знаю, кто это. Две порядочные свиньи.

– Они принимали в этом какое-нибудь участие?

– Ни малейшего. Я никогда бы не стал добровольно иметь с ними дело.

– Будем брать Скуглёфа? – спрашивает Малин Зака на пути к лифту по выходе из отделения.

– За что? За подстрекательство к насилию над животными?

– Ты прав. Оставим его пока. Но вероятно, в свое время нам надо будет снова поговорить с ним и Валькирией Карлссон. Кто знает, к чему еще они могли подстрекать.

– Да, а Юхан допросит остальных детей, которые были в поле.

– Ага. Но на сегодня у нас еще одно дело.

– Какое же?

– Мы должны навестить Бёрье.

Белые лакированные окошки на кухне так и сверкают чистотой, на обеденном столе финская скатерть от «Маримекко» в оранжевых и черных тонах, под потолком РН-лампа. [45]45
  Лампа, спроектированная датским дизайнером Поулем Хеннингсеном в 1926 году.


[Закрыть]

Все на кухне Бёрье Сверда дышит покоем, а эстетический уровень далеко за пределами возможностей самой Малин.

И такой весь дом – ухоженный, уютный, красивый.

Бёрье сидит во главе стола. Его жена Анна в инвалидном кресле рядом; она мертвой хваткой вцепилась в подлокотники, лицо как застывшая маска. Ее тяжелое дыхание, упорное, мучительное, заполняет комнату.

– И что я должен был делать? – спрашивает Бёрье.

– Ты все сделал правильно, – отвечает Зак.

– Абсолютно, – соглашается Малин.

– И никаких «но»?

– Никаких, Бёрье, пуля попала туда, куда было нужно.

– Черт бы его подрал, – ругается Бёрье. – Будет знать, как мучить животных.

Малин качает головой:

– Это безумие.

– Теперь меня, вероятно, не будет пару недель, – говорит Бёрье. – Обычно это требует времени.

Из инвалидного кресла доносится бульканье, а потом несколько членораздельных звуков.

Неужели это речь?

Снова слышатся звуки, в которых чувствуются упорные попытки сформировать какие-то слова.

– Она говорит, – переводит Бёрье, – что пора положить конец всем этим ужасам.

– Да, действительно пора, – соглашается Малин.

– Что было на работе, мама? – спрашивает Туве и тянется за кастрюлей с картофельным пюре, стоящей на кухонном столе. – Ты выглядишь усталой.

– Что случилось? Некие подростки, чуть постарше тебя, натворили кучу глупостей.

– Что за глупости?

– Очень большие. – Малин прожевывает пюре и продолжает: – Пообещай мне, Туве, что никогда не будешь делать глупостей.

Туве кивает.

– И что с ними теперь станется?

– Сначала вызовут на допрос, а потом ими займутся социальные службы.

– Как это?

– Не знаю, Туве, но, думаю, о них позаботятся.