Текст книги "Наступит день"
Автор книги: Мирза Ибрагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)
Внимательно вслушивавшийся во все эти предложения Серхан вставил и свое слово:
– Со всем этим я согласен. Но мне кажется, что нам необходимо создать и профессиональные союзы иранских рабочих.
– Правильно! Верно! – послышались одобрительные возгласы.
– А про женщин почему забыли? – И Ферида вскочила с места. – Надо создать и широкую женскую организацию.
Снова поднялся голос Пешавери.
– Конечно, прогрессивная организация совершила бы непростительную ошибку, если бы забыла иранских женщин, – сказал он. – Несчастная страна, где женщина угнетена и лишена политических прав. Ханум внесла очень ценное предложение. Новая партия должна вести специальную работу среди женщин.
Фридун заговорил о национальном вопросе. Он считал, что не боясь клеветнических выпадов иранских шовинистов и правящих кругов, новая партия должна высказать свое мнение о правах национальностей в Иране.
– В такой стране, как Иран, – сказал он, – нельзя обойти национальный вопрос. Партия должна точно определить свое отношение к национальностям, населяющим Иран.
– Сейчас не время заниматься этим вопросом, – сказал кто-то.
– Фридун совершенно прав, – возразил Пешавери. – Прогрессивная, демократическая партия обязана вписать в свою программу право азербайджанцев, курдов и других народов, населяющих Иран, на полное самоопределение.
Риза Гахрамани почувствовал, что он не может не высказаться по этому поводу.
– Я – перс, – начал он, – и хорошо знаю, что ни один честный перс не стоит за уничтожение языка, обычаев, нравов азербайджанцев, курдов, армян, туркменов и прочих национальностей Ирана. Каждый сознательный перс уверен, что нерушимое единство народов можно создать не силой, а на основе свободы и равенства.
Вспомнив обо всем, что он слышал в Курдистане и Азербайджане, особенно в Тебризе, Курд Ахмед понял всю важность предложения Фридуна.
– На этот счет не может быть двух мнений, – твердо сказал он. – При разрешении этого вопроса мы должны взять пример с великой Советской страны. Всякий иной путь – это путь вражды и угнетения. А это не наш путь.
Эта тяга к революционному действию, к уничтожению насквозь прогнивших основ, на которых держалось старое иранское общество, радовала Гамида Гамиди. Не зря, значит, он мучился в тюрьмах и ссылке! Появилась молодежь, способная перестроить жизнь.
– Не забудьте, мои друзья, и о положении крестьян, – сказал он. Иранская деревня нуждается в коренном переустройстве на демократических началах. Новой партии придется особо отметить это в своей программе.
Ризван вспомнил о допущенных им в свое время ошибках по крестьянскому вопросу и густо покраснел.
– Большую половину нашей страны составляют крестьяне – сказал он, встав. – И в нашей программе, конечно, необходимо с полной ясностью высказаться о будущем крестьянства. Прежде всего надо навсегда освободить крестьян от помещичьего ига и объявить их хозяевами земли.
Фридун переглянулся с Ризой Гахрамани. Оба рассмеялись.
– Браво, Ризван! А не поручить ли тебе крестьянский отдел?
– Приму со всей готовностью, – улыбнулся и Ризван. Была избрана большая комиссия для подготовки практических предложений по созданию "Иранской народной партии" и совета профессиональных союзов иранских трудящихся. В комиссию вошли в числе других Фридун, Курд Ахмед, Риза Гахрамани, Ферида и Арам.
По окончании организационных дел Курд Ахмед предложил послать людей из центра в районы.
– Это совершенно необходимо, – подтвердил Арам. – Мы должны послать своих представителей в Азербайджан, Курдистан, Фарс, Гилян, Мазандеран. Пусть товарищи там немедленно приступят к созданию местных отделений партии. Лично я с удовольствием поехал бы в Гилян, который неплохо знаю.
– Тебризцы просят к себе Фридуна, – сказал Курд Ахмед и улыбнулся. Как вы считаете, товарищи?
– Говоря по правде, – ответил взволнованный Фридун, – меня самого давно тянет в Азербайджан. Здесь мне как-то не по себе.
– Ну что ж! – заметил Риза Гахрамани, бросив на друга ласковый взгляд. – Добрый путь! Будешь руководить азербайджанским отделением партии.
Когда поздним вечером товарищи стали расходиться, Пешавери сказал Фридуну, пожимая ему руку:
– Поезжайте! Быть может, и я скоро буду в Тебризе. Идеи национальной независимости Азербайджана и Курдистана – великие идеи.
Эти слова, как бы определявшие ясный и четкий путь предстоящей борьбы, навсегда запечатлелись в памяти Фридуна.
– Я буду ждать вас! – ответил он, крепко пожимая руку Пешавери.
Проводив его до калитки, Фридун вернулся в комнату.
Старый деспот ушел, уступив место сыну. Но люди, ожидавшие, что с ходом Реза-шаха восторжествует свобода, были глубоко разочарованы. О свободе говорилось лишь в пышных речах. В действительности же сохраняли силу старые законы, старые порядки.
По-прежнему на улицах не было прохода от безработных, от бездомных детей и женщин. По-прежнему обездоленные протягивали к прохожим руки, моля о помощи.
А выбросившие их на улицу господа постепенно приходили в себя. После первых дней растерянности они собирались вокруг нового шаха, замышляя окончательно раздавить народное движение, обезоружить демократические организации.
Политиканы и грязные дельцы типа Хикмата Исфагани, Хакимульмулька, серхенга Сефаи, по-прежнему опираясь на представителей иностранного капитала, строили планы удушения свободы. И никакие демократические тоги и маски свободолюбия не могли скрыть их хищнической сущности.
Узнав о давнишней подпольной работе Курд Ахмеда среди трудящихся, которые относились к нему с доверием, Хикмат Исфагани решил еще больше приблизить его к себе. С этой целью, возвращаясь из дворца, куда он был вхож, Исфагани рассказывал Курд Ахмеду о том, что делается в правительственных кругах, какие там складываются настроения, пытаясь таким образом доказать ему свое расположение и доверие.
Однажды, будучи вызван в дом Исфагани, Курд Ахмед заметил вышедшего из кабинета Исфагани человека, который показался ему знакомым. Быстро, как тень, он скользнул в дверь, которая выходила во двор. Напрягши память, Курд Ахмед неожиданно вспомнил, кто это.
Встреченный господином Хикматом Исфагани, Курд Ахмед сказал тоном, в котором не оставалось и тени сомнения:
– Я видел сейчас фон Вальтера выходящим от вас сударь.
Хикмат Исфагани прикрыл ему рот одной рукой, а другой, взяв за рукав, втащил в кабинет.
– Милый друг! – сказал он, плотно закрыв дверь. – Умные люди сказали: не замечай того, чего не следует замечать.
– Во всяком случае, я не могу не выразить своего удивления. Вы, сударь, ведете опасную игру.
– Чему ты удивляешься, друг мой? Ничего удивительного в этом нет. Это есть политика. И направлена она на пользу народа. Клянусь честью, я руководствуюсь только любовью к родине.
– А мне кажется, что любовь к родине требует сурового наказания того же фон Вальтера.
– О нет, мой друг! Не горячись! Ты еще молод. Ты не знаешь, какой извилистый путь у иранской демократии. Если хочешь знать правду, я сам помешал фон Вальтеру уехать на родину и умышленно задержал его в Тегеране. Сейчас он не более как тигр, попавший в клетку. Победят немцы, мы выпустим его из клетки, и он будет нам только полезен...
– Неужели вы верите в такую возможность?
– В какую возможность? Победы немцев?
– Да!
– В настоящей политической обстановке я ни во что не верю и во все верю. Да, да. Можно допустить, что немцы все же выиграют воину. В этом случае легко себе представить, что может сделать для своей родины тот, кто опирается на поддержку фон Вальтера.
– А если фашисты проиграют войну? Ведь и такая возможность не исключена?
– Конечно. Возможен и такой исход. Если немцы проиграют войну, будет совсем другой оборот. В этом случае шкура тигра пойдет за дорогую цену. Продай и употреби на пользу родине. Таким образом, в обоих случаях мы ничего не потеряем, а только выигрываем. Теперь садись и слушай меня. Я только что от его величества. Обсуждали новый состав правительства.
– Могу ли я поздравить вас с портфелем премьер-министра?
– Нет!
– Как нет?
– Несмотря на все настояния, я решительно отказался от этого поста. Быть в настоящих условиях премьер-министром Ирана – это значит пытаться вытащить из болота по уши завязшего верблюда. Это глупая попытка.
– Значит, вы не будете участвовать в правительстве?
– Только в качестве министра иностранных дел. Ведь в правительстве в данный момент имеются два главных звена: министерство иностранных дел и министерство внутренних дел. И настоящим властелином будет человек, держащий в руках эти два звена.
– Пожалуй, это верно. Но не можете же вы, господин Исфагани, быть одновременно министром и иностранных и внутренних дел?
– Его величество хоть и молод, но разбирается в подобных делах. Министерство внутренних дел он поручил моему зятю.
– Серхенгу Сефаи? Ну, поздравляю вас, господин Хикмат Исфагани! Да, теперь можно твердо сказать, что правительство действительно в ваших руках...
– Но, господин Курд Ахмед, самые тревожные дни моей жизни начинаются только теперь. Всем известно, что гораздо легче добиться власти, чем удержать ее.
– Я уверен, что такой дальновидный политик, как вы, господин Исфагани, сумеет удержать власть.
– Если бы ты только знал, с какими трудностями это сопряжено! Тысячи врагов, тысячи недоброжелателей! Взять хотя бы даже эту старую дворцовую крысу – Хакимульмулька!
– Этот старик ничего не может сделать против вас... Ведь в ваших руках будут два решающих министерства.
– Это легко сказать. Но бывает и так, что какая-нибудь ничтожная гадюка может стать причиной гибели царя зверей – льва. Я не могу чувствовать себя спокойно, пока эта змея остается во дворце. День и ночь он будет нашептывать на меня его величеству.
– Значит, Хакимульмульк остается на посту министра двора?
– Да, остается. Конечно, он мечтал о кресле премьер-министра. И, кажется, даже сейчас не отказался от этой затеи. О, это старая лиса! Он знает, что происходит и на земле и под землей!
Наступило молчание. На губах Хикмата Исфагани мелькнула чуть заметная улыбка. Он подошел к Курд Ахмеду и с неожиданной фамильярностью взял его за руку.
– Если согласен, дружище, я и тебе устрою министерский пост. Министерство торговли и промышленности... Ну как? Идет?
– Благодарю! Я не подготовлен для такого поста.
– Если не сейчас, то в будущем готовься. Готовься, приятель! Народ идет за тобой так же, как высшие круги за мной. Вот почему мы должны работать вместе. Как только я стану премьером, ты будешь моим помощником. А сейчас иди и займись приготовлениями к завтрашнему рауту в Шимране. Возможно, что прибудет его величество.
– Прошу простить меня, – возразил Курд Ахмед. – Я давно хотел просить вас освободить меня от должности и подыскать другого человека.
Хикмат Исфагани не сразу понял его, но, поняв, отчаянно замахал руками.
– Что ты! Что ты! Твоя настоящая работа у меня только теперь начинается. Ведь я и мои единомышленники организуем национально-демократическую партию; вот тебя в первую очередь мы думаем привлечь к себе.
– Благодарю вас, но мы решили создать свою собственную партию.
– Какую партию, парень? – удивился Хикмат Исфагани. – Может быть, и мне лучше вступить в нее? А? Или состоять в обеих партиях: и в нашей и в вашей?
– Я боюсь, что наша партия окажется вам не по духу! – с отвращением ответил Курд Ахмед. – Не забудьте, господин Исфагани, что это будет подлинно народная партия.
– А почему ты знаешь, что она мне не по духу, братец? Ведь я готов был пожертвовать ради народа своей жизнью. Разве ты забыл как этот тиран, Реза-шах, заточил меня в одну тюрьму с твоими товарищами?
Курд Ахмед не нашел нужды зря тратить время на дальнейшие разговоры с ним и поднялся.
– Прошу, вас, господин Исфагани, с завтрашнего дня считать меня свободным от должности.
Увидев бесплодность дальнейших уговоров, Хикмат Исфагани тоже поднялся.
– Ну что же, милостивый государь! – с сожалением проговорил он. Помоги вам аллах! Но давай уговоримся, что, где бы мы ни встретились, – не забудем друг друга. Ведь оба мы работаем на пользу родины!
Курд Ахмед молча взял шляпу и поспешно вышел, даже не попрощавшись с хозяином.
На лестнице он столкнулся с мистером Томасом. Уже у ворот его догнал слуга Шамсии.
– Ханум просит вас пожаловать к ней!
Шамсия встретила его в расшитом шелковом длинном халате.
– Как поживаете? – с улыбкой спросила она, протягивая ему руку.
– Благодарю, ханум! Рад видеть вас в добром расположении духа.
Шамсия усадила его в гостиной и велела подать чай. Как всегда, она весело и неумолчно болтала. Курд Ахмед узнал от нее, что двери дворца настежь открыты перед нею и что всего два дня тому назад она виделась с новым повелителем во дворце.
– Прошу вас, – остановила она Курд Ахмеда, когда тот, выпив предложенного ему чаю, поднялся уходить. – Обязательно пригласите Фридуна на завтрашний раут в Шимране. Пусть придет непременно. Я сама пошлю ему специальное приглашение. И пусть возьмет с собой Судабу.
– К сожалению, это невозможно, ханум, – ответил Курд Ахмед. – Сегодня он покидает Тегеран.
– Куда же он едет?
– В Азербайджан. Переезжает в Тебриз. Тегеран связан для него с такими горестными воспоминаниями, что у него нет никакого желания остаться здесь.
– Знаю! Мой муж, серхенг Сефаи, рассказывал мне о Фридуне очень много. Я очень сожалею, что он покидает нас. Но передайте вашему другу, что двери моего дома всегда для него открыты.
– Не знаю, ханум, воспользуется ли он этим предложением, – сухо сказал Курд Ахмед.
Даже воздух в этом доме, несмотря на аромат духов, показался ему невыносимо душным, затхлым.
У выхода он заметил Хикмата Исфагани, который садился в машину рядом с мистером Томасом.
Когда машина скрылась, Курд Ахмед, с трудом подавляя в себе охватившее его отвращение, бесцельно пошел вперед. Ему стало казаться, что подлинное человеческое счастье трудно достижимо. Именно потому, что люди труда, люди честной, правдивой жизни опутаны лицемерами и лжецами, они редко достигают того, к чему из поколения в поколение стремятся.
"Но нет, – сурово подумал Курд Ахмед, – на этот раз они должны получить и получат все то, чего ожидают. Трудящиеся Ирана, участники народно-освободительного движения 1907 – 1911 и 1920 годов, на этот раз построят свою мощную политическую организацию. И это она призвана привести их путем тяжелой борьбы и испытаний к торжеству свободы и справедливости".
Эти светлые мысли вдохнули в него энергию. Зная, что Фридун уезжает сегодня в Азербайджан, Курд Ахмед решил зайти к Судабе, надеясь увидеть его там.
Там должны были находиться и Риза Гахрамани, уже работающий в организованном им иранском совете профессиональных союзов, и Ферида, которая была на руководящей работе о женском отделе "Иранской народной партии".
У Судабы действительно было очень оживленно.
Работница выбивала ковры и постели, складывая их в большие шерстяные мешки. Риза Гахрамани и Фридун, засучив рукава, помогали собирать и укладывать домашние вещи. Даже мальчики и те бегали по дому, исполняя под руководством Суда бы и Хавер разные мелкие поручения.
При виде Курд Ахмеда Фридун радостно протянул ему телеграмму:
– Поздравляю! Арам провел в Реште митинг с участием тридцати тысяч трудящихся. Там уже создано отделение нашей партии.
– А у меня есть телеграммы из Мазандерана и Исфагана – в впою очередь поспешил сообщить товарищам Курд Ахмед.
– Ну, а там как? – спросил Риза Гахрамани, подойдя к ним.
– В Мазандеране прошло тоже очень хорошо. А вот в Исфагане полиция попыталась сорвать митинг. Произошло столкновение. Двух наших товарищей жандармы избили до бесчувствия.
– Вот первый подарок английской армии! – с горечью произнес Фридун. Кажется, будто юг Ирана – одно государство, а север – другое. Разные порядки, разное отношение к людям...
– А ты как думал? – возбужденно сказал Риза Гахрамани. – Уж не думал ли ты, что колониальные войска Англии принесут нам свободу? Они привыкли проливать кровь народов Востока.
– Все реакционеры, бежавшие с севера, собрались на юг, – сообщил Курд Ахмед. Они делают все, чтобы задушить народное движение. Но это и должно заставить нас работать с еще большей энергией... Дочь перса! – обратился Курд Ахмед к Хавер – Собирайся, возьми Азада и поедем к нам. Сестра уже убрала для тебя комнату. – Затем он повернулся к Фридуну: – Поезжай, мой друг, но не забывай нас! Всегда помни, что север для нас источник вечной силы и вечного света. Над нашей измученной страной солнце свободы взойдет оттуда. Будь уверен, что мы здесь будем без устали бороться за этот грядущий светлый день.
И друзья, крепко обнявшись, расцеловались.
Было начало октября 1941 года. Стояли прохладные осенние дни.
Утром, когда солнце поднялось уже высоко над горизонтом, серая от пыли машина тегеранской дорогой въехала в Казвин и понеслась по немощеным улицам городка. На крыше ее был укреплен большой тюк.
Когда машина остановилась перед чайной, из нее вышел молодой человек среднего роста, в черном костюме. Он снял шляпу, стряхнул с нее пыль и, оглядевшись вокруг, обратился к сидевшим в машине:
– Мы в Казвине... древнейшем крупном городе Азербайджана, в центре провинции. Отсюда дорога ведет прямо в Киредж. Все села этой провинции населены азербайджанцами.
Из машины вышла девушка в легком пальто, накинутом на светлое платье. Она держала за руку мальчика лет девяти.
– Как много развалин! – проговорила девушка, с грустью окинув улицу взглядом. – Помнишь "Путешествие Ибрагим-бека"? О Казвине там написано примерно так: внимательный человек, оглядев город, услышит из всех уголков жалобу о том, что нет у города хозяина, нет никого, кто бы заботился о его благоустройстве.
– Будем живы, дорогая Судаба, все построим здесь, заново, – ответил молодой человек. – Ты не устала? Хочешь чаю? Или фруктов?
– Я сейчас ничего не хочу, Фридун. Я точно пьяна... Сама не знаю, что со мной. Если бы моя мама могла вместе со мною полюбоваться родными местами!..
Затем девушка нежно провела рукой по голове мальчика.
– А ты, Аяз, проголодался?
– Нет! – ответил мальчик и прижался к ней. – Ничего не хочу.
– В таком случае не будем задерживаться, – сказал молодой человек. Сейчас налью в термос чаю и поедем дальше.
Но выскочивший из машины шофер догнал его и взял термос у него из рук.
– Дайте я налью!
– А какой город следующий? – спросила его девушка.
– Зенджан. Там будем ночевать.
Молодой человек помог девушке сесть в машину и сказал голосом, в котором звучала ласка:
– Когда устанешь, дорогая Судаба, скажи. А не скажешь, все равно угадаю по глазам.
Девушка улыбнулась.
– Никогда в жизни я ничего не буду скрывать от тебя, Фридун, – сказала она, преданно взглянув на него, но, как бы смутившись своих слов, добавила, чтобы переменить разговор: – Когда же мы будем в Тебризе?
– Через два дня, Судаба. Ах, Тебриз, Тебриз! Посмотрим, как ты нас встретишь! Ты знаешь, что такое Тебриз для каждого азербайджанца, живущего в Иране? Это его заветная мечта... Его надежда и его будущее!..
Скоро машина снова мчалась по дороге.
Фридун повернулся к сидевшей рядом Судабе, заглянул в ее лучистые глаза и задумался. Он думал не о пройденном трудном и ухабистом пути, а о будущем, полном великих надежд.
Ведь машина мчала их на север, в Азербайджан, в Тебриз.
И Фридун вспомнил о своей второй встрече с Пешавери. Они долго говорили о демократическом движении в Азербайджане. До сих пор в ушах Фридуна звучали его слова:
– Азербайджан – колыбель всех иранских революций – И на этот раз мы трубными звуками возвестим оттуда о свободе. Услышав их, поднимется на ноги весь порабощенный Иран.
Фридун знал, что ему и его подруге придется еще пройти тяжелый путь борьбы и испытаний. Темницы, угроза виселицы, предательские выстрелы из-за угла... При этом он не мог не вспомнить о мистерах томасах и гарольдах, о тех, кто упорно продолжал плести в Иране интриги, строить козни против свободы. Вспомнил он и рабски прислуживавших и продававших им свою родину хакимульмульков, хикматов исфагани, серхенгов сефаи. Горячая волна возмущения охватила его. Она толкала его к борьбе, к борьбе непримиримой и жестокой.
Фридун был убежден, что если даже алое знамя временно будет смято, все равно это не спасет реакционеров, грязных дельцов, деспотов. Историей они бесповоротно обречены на гибель. Будущее принадлежит труду и свободе.
Да, такова неотвратимая воля истории!
Такими мыслями встречал Фридун родную азербайджанскую землю.
Мрачный, исполненный скорби мир оставался позади. Он оставался там, за клубами густой пыли, что поднималось из-под колес машины.
А впереди широкой, бесконечной лентой вилась дорога в светлое будущее. В счастливый грядущий день.
1948 – 1951