Текст книги "Наступит день"
Автор книги: Мирза Ибрагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Махбуси на минуту притих. Потом пошевельнулся в полумраке. По-видимому, хотел подняться.
Керимхан взял его под руку и усадил на койку. Стоны Махбуси сменились плачущими вскриками.
– Осторожно, брат мой Керимхан, осторожно! Эти негодяи живого места не оставили на мне.
Керимхан ничего не ответил. Молчал и Махбуси. Казалось, в темной и немой камере они изучают друг друга.
Наконец это безмолвие стало угнетать обоих. Первым тяжелое молчание нарушил Гусейн Махбуси:
– Я рад, что мы в одной камере. Вместе и горе кажется легче.
Он снова всхлипнул. Керимхану даже стало жаль его. Слово, сказанное от всего сердца, поднимало человека в его глазах. В голосе Махбуси он уловил нотки искренности.
Не так же ли подавляло одиночество и его самого? Разве не счел бы и он за счастье иметь рядом с собой человека, да любое живое существо – собаку, кошку, даже крысу?
– Эх, Гусейн! – отозвался он на жалобы Махбуси. – Таких мучений, как в этот раз, я никогда не испытывал. И думаю, как выносливо тело человека! Тебя не искалечили?
– Дышать не могу. Сломали ребро. Но теперь мне лучше. Я думал – умру и избавлюсь навсегда от этой муки.
– Нет, Гусейн, не говори так. Человек никогда не должен желать и искать смерти. Смерть – это ничто, пустота... Жить, жить... Какой смысл желать того, что кладет конец всему? Даже человек, по горло утонувший в горестях и несчастьях, предпочитает жизнь смерти.
– Какое у тебя твердое сердце Керимхан! Но я, по правде говоря, желаю только скорой смерти.
– Не малодушничай! Все это пройдет. Темницы, в которых нас сегодня гноят, завтра будут снесены. Как знать, быть может, когда-нибудь на месте этой тюрьмы будет разбит сад. А вот здесь, где находится наша мрачная камера, вырастет розовый куст... Каждую весну будут на нем распускаться ароматные розы. И разве не вспомнят тогда нас будущие поколения? Наши Азады?.. Вспомнят! Непременно вспомнят! Но я верю, что и мы сами доживем до этого дня.
– Не верится. На этот раз нам не спастись от виселицы, Керимхан.
Минуту оба молчали. Потом Махбуси добавил:
– Для спасения у нас единственный путь.
– Какой? – живо спросил Керимхан. – Если для этого надо грызть землю, я готов на все.
– Братец мой Керимхан! Нам нет спасения. Мы погибнем. А тем путем, который сулит нам спасенье, мы, конечно, не пойдем. Ведь мне не раз предлагали: назови хотя бы одного из своих товарищей – получишь свободу. Меня били, истязали, но я ничего не сказал. Теперь я убедился, что и с тобой поступали так же. Сердце на части разрывается. Как ты думаешь, братец? Может... может, назвать одного, двух, чтобы избавиться от этих мучений...
– Как? – глухо спросил Керимхан, не веря своим ушам. Охая и стеная, Махбуси повторил свой вопрос.
Душу Керимхана вновь всколыхнули страшные сомнения: "А не я ли действительно виновен во всех наших несчастьях?"
Махбуси понял его молчание как признак колебания и нерешительности и стал смелее:
– Брат мой, я совершенно выбился из сил. Ты, я вижу, не в лучшем состоянии... Керимхан, друг, давай только скажем, где находится Фридун... Его, наверно, там уже нет. Но они оставят нас в покое. Подумай, у тебя жена, ребенок...
Эти слова, этот заискивающий, плаксивый голосок разрешили все сомнения Керимхана. Он быстро повернулся л, схватил сильными руками Махбуси за горло, подмял его под себя.
– Негодяй! Это ты нас предал! Теперь ты хочешь, чтобы и я предал своих товарищей?!
Внезапно дверь камеры распахнулась. Трое здоровенных тюремщиков набросились на Керимхана, вырвали Махбуси из его рук и еле живого унесли из камеры.
– Перевести его в прежнюю камеру! – приказал подошедший серхенг Сефаи.
И Керимхана опять водворили в камеру, которая напоминала поставленную стоймя могилу.
Теперь он не сомневался в том, кто был в действительности Гусейн Махбуси. Понял и всю непоправимость своей ошибки. И, прижавшись головой к мокрой стене, он зарыдал.
После ареста Керимхана Хавер долго и мучительно раздумывала над своим положением. Она не могла представить себе, что ее ждет завтра? Что будет с ее сыном? Арест доктора Симоняна, и исчезновение Арама лишили ее последней надежды на спасение. Она знала, что куда бы она ни пошла, в какие бы двери ни постучалась, повсюду услышит один ответ: "Убирайся прочь! Работы нет!" Нищенствовать? Или?.. Разве мало было молодых женщин, которые ради куска хлеба продавали свое тело?
Она знала, что по городу шныряют сотни бесчестных маклеров, которые вербуют в публичные дома девушек и молодых женщин, попавших в тиски нищеты и голода. Нет, она предпочтет лучше покончить с собой! А Азад? На кого же она оставит сына? Только мысль об Азаде мешала Хавер исполнить свое страшное решение.
Шла вторая неделя после ареста Керимхана.
Однажды вечером Хавер сидела у себя в комнате и печально следила за Азадом, который играл тут же. Она не замечала, что по лицу ее катятся слезы.
Раздался стук в калитку. Хавер вышла во двор. На ее вопрос из-за калитки послышался незнакомый женский голос:
– Открой, сестрица Хавер-ханум, открой! У меня к тебе дело.
Хавер открыла. Вошла женщина лет пятидесяти, накрашенная, напудренная. Ее внешность и манеры не предвещали ничего доброго...
Женщина обвела комнату взглядом и презрительно поджала губы.
– Убогая комнатенка, – проговорила она, – и сырая. Здесь невозможно жить человеку.
– Уж какая есть! – сказала Хавер сухо.
– Почему, Хавер-ханум? Такой молодой, красивой женщине, как ты, не следует жить в такой лачуге.
Хавер смолчала.
Женщина оглядела находившиеся в комнате вещи и отозвалась о них с тем же презрением. Потом перевела разговор на тяготы жизни, выразила сожаление по поводу постигшего Хавер несчастья.
Хавер надоело слушать ее болтовню, и она решила справиться у посетительницы, кто она такая.
– Неужели ты меня не знаешь? – спросила женщина, растянув в улыбке свой и без того большой рот. – Ведь мы соседи; я живу в третьем от тебя доме. А зовут меня Гамарбану-ханум.
– Не знаю... Не приходилось слышать...
– Ты не знаешь, а я тебя знаю. Потому и пришла. Хотелось посмотреть, как ты живешь, что поделываешь? Может быть, нуждаешься в чем-нибудь?
– Спасибо, я ни в чем не нуждаюсь.
– Не говори так, милая. От отца наследства не получила, от матери тоже, на что же ты можешь жить? А за этот рваный коврик и пяти кранов не дадут.
И Гамарбану уставилась на Хавер. Она задалась целью – либо выудить у нее нужные сведения, либо завлечь в свои сети и присоединить к обществу других ханум. В обоих случаях Хавер была для нее кладом. Но выведать у нее тайну общества было бы прибыльнее: угодив мистеру Гарольду и серхенгу Сефаи, можно было получить прекрасное вознаграждение.
И Гамарбану, смягчив голос, произнесла сочувственным тоном:
– Бедная моя голубка! Какая беда стряслась с тобой! Да поможет тебе аллах!
Резко изменившийся тон женщины возбудил в Хавер подозрение.
– Бедное дитя! Разве не жалко, чтобы такой мальчик остался сиротой! притянула к себе непрошенная гостья маленького Азада.
Хавер передернуло от этих слов.
– Зачем сиротой? Я же не умерла!
– Скажи, а разве у твоего мужа не было товарищей, друзей, которые помогли бы тебе? – спросила женщина вкрадчиво.
– Кто же не имеет друзей? – уклончиво ответила Хавер.
– Да, я знаю, что есть, – сказала Гамарбану и придвинулась к Хавер поближе. – Но, может быть, ты опасаешься идти к ним? Тогда дай мне адрес, я сама разыщу их. Пойду и принесу тебе от них все, что надо.
Настойчивость женщины еще более усилила недоверие Хавер, и она ответила сдержанно:
– Спасибо, мне посредницы не нужны.
Эти слова задели Гамарбану, но она сдержала гнев и, переменив разговор, коснулась того самого пункта, о котором Хавер думала с таким ужасом. Гамарбану рассказала о том, что в ее заведение ежедневно приходят десятки таких, как Хавер, и среди них есть даже замужние, вполне приличные женщины.
– Будешь жить припеваючи. Не умирать же тебе с голоду. А когда мужа выпустят из тюрьмы, перестанешь ко мне ходить.
Услышав эти слова, Хавер пришла в такую ярость, что, не раздумывая, схватила с пола большие щипцы для угля.
– Вон отсюда! – закричала она, потрясая ими. – Убирайся, пока я не размозжила тебе голову! Вон!
И она выгнала Гамарбану на улицу, крикнув вслед:
– Если еще раз придешь, считай себя мертвой!
Ночью, – она еще не ложилась, – в дверь опять постучали. На этот раз пришла знакомая нищенка. Она передала Хавер запечатанный пакет.
– Возьми, сестрица Хавер. Это передал Фридун, сказал, чтобы ты не отказывала себе ни в чем.
У Хавер не хватило сил даже поблагодарить.
После ухода женщины она развернула пакет: в нем было пятьдесят туманов.
В эти дни Фридун внимательно следил за газетами, пытаясь по сообщениям, которые носили сугубо сенсационный характер, и бессодержательно крикливым политическим статьям угадать замыслы официальных кругов относительно арестованных членов организации.
Однажды при просмотре очередных номеров газет внимание Фридуна привлекла небольшая заметка в газете "Седа", помещенная под крупным заголовком:
"Один из преступников бежал. Розыски беглеца".
В заметке сообщалось о бегстве одного государственного преступника из тюрьмы Гасри-Каджар. Далее шли рассуждения о недостаточной бдительности тюремного начальства, и в заключение говорилось о недостаточном внимании министерства внутренних дел к этим "непорядкам".
Пробежав без всякого интереса эти рассуждения, Фридун отложил газету и задумался: кто бы это мог быть и как ему удалось вырваться из тюрьмы?
Сообщение газеты вызвало у него сомнение: "А не является ли все это хитростью тюремщиков?"
И так как Курд Ахмед уже приехал и ждал его у себя, Фридун не медля отправился к нему.
Курд Ахмед приехал из Азербайджана и Курдистана с хорошими вестями.
– Ненависть к центральному правительству в этих районах безгранична, рассказывал он. – Все ждут лишь первого сигнала, и мне кажется, что мы могли бы начать именно оттуда. Начав там восстание, мы скорее достигнем своей цели, потому что народ в Азербайджане и Курдистане настроен не только против помещиков, правителей, полиции, жандармерии, но и проникнут идеей свободы и национальной независимости. Вот почему там легче и скорее можно добиться успеха.
В свою очередь Фридун рассказал ему о том, что случилось в его отсутствие.
– Надо напасть на тюрьму и разнести ее! – воскликнул Курд Ахмед, вспыхнув. Или подкупить тюремщиков и устроить побег.
– Это невозможно, потому что в этом деле заинтересованы и англичане, и американцы, и немцы, и сам Реза-шах... Нет, это неосуществимо!
– Значит, сидеть и ждать?
– Нет, но следует избежать новых жертв, быть может, изменить метод работы. Я тебе как-то говорил о моем друге Селими, которому я доверяю. Через него нам удалось узнать имя предателя. Надо немедленно убрать его.
– Я к твоим услугам. Только укажи мне его, и я растопчу изменника.
Вскоре пришла и Хавер. По всему было видно, что она сильно взволнована.
– Братец Фридун, – начала она, не дожидаясь вопроса, – я вам говорила об одном человеке, который с первого же знакомства возбудил мое недоверие. Этот человек Гусейн Махбуси.
– Мы уже знаем, дорогая Хавер, что он предатель, – прервал ее Фридун. Но не так легко поймать его!
– Он приходил сегодня ко мне, – взволнованно сказала Хавер.
– Как? – удивился Фридун. – К тебе?
– Да, ко мне. Говорил, что ему удалось бежать из тюрьмы и что теперь он скрывается. Говорил, что имеет поручение от Керимхана повидаться с тобой. Просил меня свести вас.
– Когда он должен снова прийти?
– В среду вечером.
– Прекрасно, – вмешался в разговор Курд Ахмед. – Как только он появится, веди его сюда. Здесь самое удобное место для такой встречи.
Условившись об этом, они попрощались с Хавер.
Когда Гусейн Махбуси, внезапно появившись у Хавер, объяснил ей, что он бежал из тюрьмы, Хавер не поверила ему. Она взглянула в его вороватые глаза и поняла, что он лжет.
– Ты спрашиваешь, где сейчас Фридун? – спокойно сказала она. – Я знаю это место, только я сначала повидаю его сама, а потом передам тебе его ответ.
Через день после встречи Хавер с Курд Ахмедом и Фридуном Гусейн Махбуси явился вторично. На этот раз он принес новенький костюмчик для Азада.
– Он всем нам дорог, как сын! – сказал он.
Расспросив Хавер о здоровье, он перешел к делу: видела ли она Фридуна?
Хавер предложила сейчас же идти к Фридуну.
Гусейн Махбуси задумался на минуту, потом сказал, что сейчас не может у него важное поручение.
Хавер не настаивала, чтобы не возбудить в нем подозрения.
Гусейн Махбуси посидел еще немного, рассказал о том с какой похвалой отзывался Керимхан о Фридуне.
– А чем Фридун занимается? Где служит? – как бы невзначай спросил Махбуси.
– Учится в университете, – коротко ответила Хавер.
Она даже не представляла себе, в какую пучину бедствий толкнула Фридуна этими неосторожными словами.
Веселым вошел к фон Вальтеру старший жандарм Али, но вышел от него пришибленный и озабоченный.
В первое мгновение Али даже не понял предложения фон Вальтера, оно не было похоже ни на одно из прежних поручений. Их Али всегда охотно принимал и легко приводил в исполнение.
– Господин фон Вальтер, здесь я готов сделать все, что прикажете... Хотите, уберу кого надо в один момент... Но там... за Араксом...
– Где бы ты ни был, германские власти всюду постоят за тебя!
– Это место точно заколдовано! – умоляюще воскликнул Али.
– С тобой будет и Залкинд... А через месяц там будет и наша армия.
– Господин фон Вальтер, увольте меня! Пошлите лучше Эрбаба или приказчика Мамеда, кого хотите, только не меня!
Фон Вальтер напомнил Али о полученных им суммах, об имении, которое он смог купить себе в Ардебиле, и добавил:
– Ты не так разговаривал, пока у тебя не было имения. Ты забыл о своих обязанностях? Помни, что я – немец! Я сделаю так, что и самый след твой на земле исчезнет. Ступай и подумай!
Али бомбой вылетел из кабинета и в тот же день отправился к Гамарбану.
До этой минуты ему казалось, что, купив имение в Ардебиле, он поднялся на недосягаемую высоту. За какую-то информацию и убийство нескольких человек немцы осыпали его деньгами. Он уже начал считать их глупцами. Как же он, оказывается, ошибся! Попасть в такую ловушку, из которой нет спасения! При первом же взгляде на его растерянное лицо Гамарбану поняла все. Усмехнувшись про себя, сна проводила Али в отдельную комнату, где уже сидело несколько человек.
– Прошу, примите в свою компанию господина Али – миллионера из Ардебиля! – торжественно представила она его и вышла из комнаты.
Подвыпивший приказчик Мамед, который обычно в это время околачивался у Гамарбану, насмешливо поднял бокал.
– Али – миллионер из Ардебиля! Это не шутка! Пью за здоровье его светлости Али – миллионера из Ардебиля. Только почему ты такой красный?
Али взял протянутый бокал и жадно выпил его.
– Будь проклят твой родитель, фон Вальтер! – прохрипел он в гневе. Собачий сын! Предлагает мне перейти на ту сторону и попасть в руки Чека!..
– Так ведь ты пойдешь не один! – расхохотался Мамед. – Вот познакомься – господин Эрбаб Ханафи! Чего же ты не радуешься? Ведь всякий отправляющийся в ад радуется, когда с ним есть спутник. Прошу тебя, Али, улыбнись!
– Смейся, смейся, приказчик! Придет и твой час!
– А ты как думал, приятель? Уж не за упокой ли души своего покойного родителя осыпал тебя деньгами фон Вальтер? Теперь потрудись срыгнуть все, что слопал. Не так ли, господин Махбуси?
– Не трусь, – сказал Гусейн Махбуси и похлопал старшего жандарма по плечу. – Когда вернешься оттуда целым и невредимым, у тебя будет столько денег, что при желании сможешь купить у Хикмата Исфагани его ардебильское имение.
– Тогда почему ты сам не едешь? – со злобой сказал Али.
Мамед ударил по плечу Эрбаба Ханафи, который молча беспрерывно пил и ел.
– Вместо нашего друга Махбуси едет вот он. Господин Махбуси большого полета птица, а вы – простые галки. Езжайте же скорее, друзья! Тебя там ждут, миллионер из Ардебиля!
– Ладно, Мамед, смейся! – воскликнул Али. – Ты думаешь, такой же комедии не сыграет с тобой господин Гарольд? Клянусь аллахом, он с тобой еще такое сделает, что мы будем благословлять нашего фон Вальтера. Скоро и мистер Гарольд прикажет тебе: а ну-ка, господин приказчик Мамед, извольте-ка переправиться на тот берег Аракса да поджечь Баку! Посмотрим тогда, как ты будешь бить себя по голове!
– К тому времени ты уже будешь в Чека и никак не сможешь увидеть меня в таком положении.
– Будет каркать! – перебил Мамеда Гусейн Махбуси. – Когда же ты едешь, Али?
Но Мамед не дал Али ответить.
– Тише, вы! Я убежден, что Гамарбану подслушивает за дверью. Ведь она все передаст фон Вальтеру.
– Ах он, собачий сын! Подумай только, чьими услугами пользуется! Услугами сводницы! Тьфу! – И Али громко сплюнул.
Но Мамед закрыл ему рот рукой.
– Молчи, осел! Чем Гамарбану хуже тебя?
Эрбаб Ханафи, молодой человек, разыгрывавший еще недавно роль мужа Гюльназ, опорожнил свой бокал и теперь старательно закусывал жирным куском люля-кебаба.
– Вот кто нашел подлинный путь к истине! – воскликнул Мамед. – Сидит, точно воды в рот набрал. Со стороны можно подумать – ангел невинный. А ведь этот парень за один месяц придушил троих.
Но тут Гусейн Махбуси снова перебил его, обратившись к старшему жандарму:
– Так каковы же твои планы, Али?
– Недаром меня зовут Али, – самодовольно сказал бывший жандарм. Как получу деньги на дорогу, сбегу к шахсеванам. Я еще не сошел с ума, чтобы добровольно отдать себя в руки большевиков.
– Пустое говоришь, – прервал его Мамед. – Никакие шахсеваны тебе не помогут. В Иране ты хоть в расщелине меж двух камней спрячься, фон Вальтер разыщет и размозжит тебе голову. Тот же Махбуси поможет тебя найти, а твой приятель Ханафи задушит. И обойдется фон Вальтеру это предприятие недорого всего двести туманов. Ха-ха-ха!.. – И Мамед покатился со смеху.
– А цена твоей головы – вот она! – крикнул взбешенный Али и, схватив бутылку из-под вина, размахнулся и ударил ею приказчика по голове.
Коротко охнув, Мамед свалился на пол.
– Что тут такое, господа?! – вбежала в комнату подслушивавшая их разговор Гамарбану.
– Ничего особенного, – совершенно хладнокровно сказал Гусейн Махбуси. Принеси мокрую тряпку, ханум...
– Я разобью башку всякому, кто станет помогать ему, – взревел Али, хватая вторую бутылку. – Пусть умирает, собачий сын!
Гусейн Махбуси сделал незаметный знак Эрбабу Ханафи. Тот поднялся из-за стола и, вытащив из кармана металлический кастет, так ударил Али по затылку, что он, не успев пикнуть, рухнул на пол.
– Позови девушек, – спокойно сказал Гусейн Махбуси Гамарбану. – Пусть возьмут этих глупцов к себе, приведут в чувство и выпроводят вон.
После этого, не оглядываясь на окровавленных приятелей, он вышел вместе с Эрбабом Ханафи.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Весна 1941 года постепенно вступала в свои права. Воздух по утрам был совершенно прозрачен. Небосвод без единого облачка казался бездонным.
Приближался Новруз-байрам, праздник нового года, день весеннего равноденствия. В городе праздновали последнюю среду уходящего года. Многие раскрасили хной пальцы и ногти.
Фридун не замечал, казалось, ни прихода весны, ни приближения большого праздника. Все его мысли были заняты судьбой арестованных товарищей. Дни его проходили в бесконечных хлопотах.
Сертиб Селими, к которому он обращался за помощью, сказал ему, что этим делом занимается сам Реза-шах. По нескольку раз в день шах требует от следствия новых данных. В министерстве внутренних дел кипит напряженная работа. Даже самые близкие друзья сертиба Селими из высших военных чинов отказались в какой бы то ни было мере вмешиваться в это дело.
Фридун думал о том, нельзя ли повлиять на ход дела через Шамсию или Судабу. Ведь серхенг Сефаи был весьма близок с Хикматом Исфагани. А вмешательство последнего помогло бы заменить вероятный смертный приговор хотя бы пожизненной ссылкой. Фридун уже собирался встретиться с Шамсией, но сертиб Селими отклонил этот план.
– Хикмат Исфагани не станет вмешиваться в дело, от которого не ожидает материальной выгоды, тем более теперь, когда у него натянутые отношения со двором. Реза-шах и Хакимульмульк ищут лишь повода, чтобы послать его на виселицу.
– А как Хакимульмульк? Нельзя ли сделать что-нибудь через министра двора?
– О, ты знаешь эту лису! – воскликнул сертиб. – Этот человек способен ради карьеры пожертвовать собственными детьми. И потом он сам сейчас дрожит за свое положение; Реза-шах уверил себя, что его министр спит и видит во сне шахский трон. И кроме того, имеются еще наши "друзья" – вальтеры, томасы, мистеры гарольды. Все они внимательно следят за этим делом...
– Это верно, – согласился Фридун. – Они готовы перегрызть друг другу горло из-за рынков, но когда дело доходит до освободительного движения, тут они сразу объединяются. Настоящая волчья стая! И ведь это не только в Иране!
– Поэтому ваш путь – самый верный путь. И славный путь! Я счастлив, что наконец понял это. Ведь если объединяются эти волки, то с еще большим рвением должны объединяться свободолюбивые люди всего мира. И взоры их должны устремляться к Каабе свободы – к Москве. Иного пути нет...
– Да, не боясь наветов врагов, мы должны прямо сказать об этом нашему народу, – убежденно сказал Фридун.
Даже в эти дни, когда все мысли и чувства Фрпдуна были напряжены до предела, он часто ловил себя на том, что думает о Судабе. И это казалось ему странным, – ведь после исчезновения Гюльназ он весь без остатка отдался борьбе.
Судаба также искала встреч с Фридуном. Не считаясь с общественным мнением, она иногда даже приезжала к Фридуну домой. Правда, во время своих посещений она больше разговаривала с Ризой Гахрамани, который дружелюбно относился к ней, хотя и питал к людям ее круга инстинктивную ненависть.
– Да, она не такая, как они все, – говорил он после ее ухода. – В этой умной девушке есть что-то настоящее, честное и простое. Мне кажется, что ее сердце требует одного, а среда дает ей совсем другое. Да, это тебе не Шамсия-ханум! Уж если такая встретит хорошего человека, будет предана ему до гроба...
Но Фридун еще не потерял надежды встретиться с Гюльназ. Не отвечая, он упорно думал.
– Пойдем выберем к празднику подарок для Судабы-ханум, – предложил как-то Гахрамани. – Ведь она пригласила нас на последнюю среду старого года.
– Но что же купить?
После долгого раздумья Фридуна осенила неплохая мысль. Судаба и ее мать беспрестанно вспоминали об Азершехре. Самым удачным подарком будет, конечно, вид родных мест. В среду Гахрамани почти насильно потащил Фридуна к Судабе.
Ему представлялось, что дочь министра двора живет в роскошном доме, окруженном парком, где цветники и бассейны, а дом этот разделен на женскую и мужскую половины – "эндерун" и "бирун", как заведено это во всех аристократических семействах. Когда же Судаба провела своих гостей через обыкновенный небольшой двор к домику, в котором было всего лишь четыре комнаты, молодые люди едва скрыли свое удивление.
– Господин Хакимульмульк тоже живет здесь? – не выдержал Фридун.
– Нет, – ответила девушка просто, – У него пять больших домов. Этот домик он подарил нам, но никогда здесь не бывает.
– Вы знаете, ханум, мы народ бедный, богатством не обременены, обратился к Судабе Гахрамани. – Поэтому мы не имели возможности принести вам в подарок что-нибудь достойное вас. "Дервиш дарит то, что имеет..." процитировал он. – Но я думаю, что вы будете довольны нашим скромным подношением: мы долго обдумывали...
При этих словах Фридун протянул Судабе гравюру на эмали.
– О, – восхищенно проговорила Судаба и передала гравюру вошедшей в комнату матери. – Посмотри, как прекрасно!
– Что может быть дороже этого? – сказала мать, взглянув на художественно исполненный вид Азершехра, и прослезилась.
Фридун почти все время молчал. Мечтательно смотрел он то на девушку, то на ее мать, чувствуя, что они ему близки и дороги, И все же Фридун пытался подавить в себе серьезное чувство, незаметно все глубже и глубже проникавшее в его душу. Он думал о своем положении, о потерянной Гюльназ, о предстоящем трудном и опасном жизненном пути... И старался умерить свои романтические мечты.
Риза Гахрамани проснулся, как всегда, очень рано, когда еще не взошло солнце, оделся, тщательно умылся и, поев хлеба с сыром, вышел из дому.
Фридун, засидевшийся за работой допоздна, еще спал. Он уже привык к тому, что товарищ его вставал до рассвета, и не просыпался от производимого им шума. Да и Риза Гахрамани, не желая беспокоить спящего друга, старался двигаться как можно тише. Сегодня он так же осторожно, как и всегда, прикрыл за собой дверь и отправился по еще безлюдным улицам города к железнодорожной станции.
Мысли Гахрамани были заняты Серханом, которого он очень любил. Это был первый человек, с которым Риза по приезде в Тегеран познакомился в депо.
Тогда Гахрамани ремонтировал паровоз.
– Браво, мастер! – сказал Серхан, наблюдая за его работой. – Хоть и молод, а мастер. Золотые руки! А у меня уж такая болезнь: встречу хорошего работника, жизнь за него готов отдать.
– Видно, и ты умелец, – ответил ему Риза с улыбкой. – Ведь мастера может оценить только мастер.
– Что верно, то верно! Вот взять бы тебя на паровоз да на полных парах прокатить до Бендершаха. Тогда б ты понял, какой я есть машинист, братец!
Узнав о том, что Риза Гахрамани прибыл в Тегеран недавно и никого в городе не имеет, Серхан радушно пригласил его к себе.
– В пятницу приходи, познакомлю с женой и матерью. Стаканчик чайку выпьем...
Так с течением времени они стали друзьями. Впоследствии появились новые приятели, из которых и сложился подпольный кружок.
Кроме того, Серхану удалось создать небольшие ячейки среди рабочих в Горгане, Шахи, Бендершахе и других городах Мазандеранской провинции. Состояла такая ячейка из пяти – десяти человек, – люди все на подбор, смелые, крепкие и надежные.
И вот, подходя ранним утром к железнодорожной станции, Гахрамани думал о Серхане, который почему-то сильно задержался в пути.
Перед выездом Серхан взял с собой двести брошюр для доставки расположенным по пути его следования ячейкам.
"Не обнаружены ли эти брошюры на паровозе? – в тревоге думал Риза. – А может, он пойман с поличным – при передаче брошюр товарищам?"
Пройдя большое здание тегеранского вокзала, Риза Гахрамани зашагал по рельсам к депо, нарочно избрав путь мимо будки стрелочника Рустама.
Потомственный тегеранец и потомственный бедняк, Рустам пользовался полным доверием Ризы, который часто прибегал к его услугам для связи с Серханом.
Молчаливый и мрачный по натуре, Рустам при виде Гахрамани еще издали покачал головой. Гахрамани, поняв, что Серхан еще не вернулся, прямой дорогой отправился в депо.
Рабочие постепенно собирались. Они были в замасленных, грязных блузах с заплатками; у них были истощенные, землистые лица. Перед началом трудового дня они приводили в порядок свое рабочее место.
Риза Гахрамани, засучив рукава, подошел к паровозу, который ремонтировал уже третий день.
Не прошло и часа, как в депо явился кочегар, ездивший с Серханом, поздоровался с рабочими и прошел к Гахрамани.
– Салам, мастер! – сказал он радушно. – Как живется, как работается?
– Мы – ничего, а как вы? Что так задержались? Все ли в порядке?
– Слава аллаху, все в порядке. На обратном пути попортился наш паровозик у самого Сефидруда, нас и задержали.
– Живой человек и тот болеет, а паровозу подавно можно болеть, улыбнулся Гахрамани.
– Серхан будет ждать тебя и твоего товарища вечером у стрелочника, тихо шепнул кочегар Ризе.
Гахрамани знал, что слово "товарищ" относится к Фридуну.
Вечером, когда солнце зашло и на город опустилась ночная мгла, Риза и Фридун отправились к стрелочнику.
Рустам жил на южной окраине Тегерана, в районе Ханиабада, где узкие улицы и сырые, приземистые домишки наводили уныние. Здесь жил рабочий люд столицы.
Каждый раз, когда они приходили сюда, Фридуну было больно за людей, вынужденных жить в этом смрадном болоте, в грязи, нищете и горе зато именно здесь он яснее всего понимал, во имя чего надо бороться.
Рустам занимал комнату в подвале старого домишки. Войдя во двор, Риза и Фридун свернули налево и, опустившись на несколько ступеней, очутились в подвале, напоминавшем склеп, без света и воздуха. В конце этого склепа стоял обитый крашеной жестью облупившийся сундук, а на сундуке была аккуратно сложена постель, состоявшая из нескольких рваных одеял и ветхих мутак.
На жене Рустама был черный платок, которым она прикрывала нижнюю часть лица. Четверо ребят, как цыплята к наседке, жались к ее ногам, держались за юбку.
Картина, представшая глазам Фридуна в темном жилье стрелочника, напомнила ему семью дяди Мусы. Как мучительна была для старика мысль о будущем своих детей, о горькой доле, которая их ждет!..
Точно желая отогнать эти воспоминания, Фридун провел рукой по лбу и еще раз оглядел помещение.
На стене висела небольшая керосиновая лампа, распространявшая вокруг болезненно желтый свет. На противоположную стену падали уродливые тени.
Фридун подошел к кучке ребят, пугливо озиравших гостей, и взял за руку девочку лет трех-четырех.
– Как тебя звать, дочурка? – спросил он ласково. Девочка ответила что-то невнятное. Мать, которая, подобно всем матерям, горела желанием видеть своих детей резвыми и смелыми, погладила девочку по головке.
– Отвечай громче, дочка. Не бойся!
– Видно, кошка ей язык откусила! – проговорил с улыбкой стрелочник.
Любящий голос матери, ласковая улыбка стрелочника не прошли мимо внимания Фридуна. "Дружная семья!" – подумал он и погладил ребенка по головке.
– Сколько лет старшему? – обратился он к Рустаму.
Тот кивнул на мальчика, который был повыше остальных детей.
– Три месяца как исполнилось восемь, – сказал он с гордостью. – Опора для семьи, кулак против врага!
Риза Гахрамани испытывал особенно теплое чувство к этому обычно угрюмому и неразговорчивому человеку, становившемуся в кругу семьи добродушным и словоохотливым.
– А в школу ходит? – спросил Фридун.
– Какая там школа! – простосердечно отозвался Рустам. – Школа требует денег, обуви, одежды. Я же на мои двадцать пять туманов не могу их и кормить-то досыта. На эти деньги можно жить только впроголодь.
Жалоба мужа не понравилась женщине.
– Будет тебе жаловаться! – вмешалась она. – Господа подумают еще, что ты нищенствуешь. Слава аллаху, куском хлеба обеспечены.
– Видал? – подмигнул стрелочник Ризе. – Как ее задело! Не бойся, жена, это свои люди. Дурного не подумают. Но ты права, не стоит много говорить об этом. Приготовь-ка чаю!
В это время в дверях появился Серхан с каким-то мешком за плечами.
– А ну-ка догадайтесь, кого я вам привел!
