Текст книги "Возвращение мастера и Маргариты"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

– Это студенты. Молодежь смотрит в будущее, – объяснил Лев. – Вот и нашему пацану жить в новой стране. Не вымаливать коленопреклоненно милости Божией. Не уповать на небесного добрячка, а строить мир своими руками и быть ответственным перед своей собственной совестью. Самосознание масс вот что самое важное в нашей революции, Варенька! Эй, жена, хватит киснуть! Давай, корми парня!

Варя глядела сквозь мужа, словно вырываясь из сна. Тяжело опустилась в кресло, машинально распахнула халат, прикладывая сына к груди.

– Не надо сегодня гостей, Левушка, ей-богу, не надо.

– Так ведь праздник! – Лев задернул бархатную штору на окне и зажег люстру. – Впрочем я тоже эту ночь прескверно спал. Голова раскалывается, словно с похмелья. А знаешь, что мы с тобой сделаем? – Он присел на ковер возле кресла, заглядывая в растерянное лицо жены. – Перепоручим Мишеньку Клавдии и отправимся в Сокольники! Суббота же! Прогуляемся пару часов, как прежде, а там решим – праздник или не праздник. Я ведь подглядел, как ты новое платье примеряла. "Дыша духами и туманами..." Околдован, сражен.

Варя прижала голову мужа к своему плечу, всхлипнула:

– Чтоб я без тебя делала? Глупая-преглупая, нежная-пренежная... Совсем легкомысленная – как птичка.

В тот вечер у Жостовых собрались гости, но веселья не получилось. Варя не надела новое платье, Серафима Генриховна закрылась у себя, сославшись на мигрень. Клавины пирожки и салаты гости сжевали, не отдав должного вкусовым качествам. Все были увлечены обсуждением случившегося. Вдохновенно звучали речи строителей светлого будущего, горячо обсуждалось возведение на месте Храма Дворца Советов, осмеивались религиозные предрассудки. Но над шутками остряков смеялся фальшиво и никто не решался подойти к окну...

Совсем иным вышел праздник у тех, кто победил – здесь, на Земле и в Верховном совете Гнусариев. Бессменный вот уде несколько веков Председатель сатанинского совета отметил в отчетном докладе, что свершилось событие эпохального значения, нанесшее тяжелый удар по Святейшему департаменту и поблагодарил всех, принимавших в операции посильное участие. После раздачи наград, званий и премий, десант Гнусов был отпущен к своим подопечным, чтобы в качестве совладельцев людских тел, вдоволь порезвиться на московских банкетах. В кулуарах сатанинских гульбищ свежеиспеченный Гнусарий Геншин ( Гнусариям присваивались имена их человеческих обиталищ) делился приятнейшими впечатлениями – именно ему удалось сегодня внедриться в душу Вальки-подрывника и тем самым обеспечить успешное проведение операции. Явно предрасположенный к темному союзу с бесом, Геншин чуть было не испортил дело, помолившись в пустом Храме и осенив себя крестным знаменем. Но пока он медленно брел по снежку со склоненной обнаженной головой, ожидая вмешательства высших сил, Гнус успел съехидничать: "А заступится-то за Храм некому, потому что Бога-то никакого вовсе и нет! Один опиум и пропаганда!" И тогда сказал Валька начальнику: "Готово. Запускай магнето!" И воссоединился в сей решающий момент со своим наставником Мелким бесом, обретшим немедля статус Гнусария.

Вот этот новоявленный чинуша, однокашник Гнуса Жостова, не преминул замолвить высшему начальству – Всемерзейшему и Наигнуснейшему Врагу слово за неудачливого коллегу.

– Осмелюсь всенижайше, всепокорнейше обрисовать одну деталь, которая, конечно не ускользнула от вашего наигнуснейшего внимания. Если б не поднятая рука Жостова на голосовании Совнаркома по поводу сноса Храма, могло бы и затянуться нынешнее торжество. – Лежа на животе перед старшим по званию, как полагалось у Гнусариев, прохрюкал Геншин.

– И без него бы справились. Незаменимых чертей нет, – резонно заметил старший, залитый с ног до головы блестящей, как свиной студень, слизью. Хорошие у нас там ребята работают! Инициативные, преданные своему делу. А жостовскому Гнусарию придется еще копытами пощелкать, да хвост повыламывать, что бы погоны выслужить. Это тебе я говорю – Мерзейший и Гнуснейший. – Кусок бородавчатого, в чешуйчатых наростах мяса, дрожащий студнем праздничного облачения, склонился над дырой в пространстве. В дыре завывала мгла и далеко внизу проглядывалась туманность огней большого города. Заснеженные улицы, спящие дома, белая лента реки. Черное страшное пятно легло вблизи Кремля на месте уничтоженного Храма.– Хорошее дело мы сегодня сделали. Для вашего, сопляки, светлого будущего."

Глава 13

Изабеллу Левичек никто не учил жить – девочка от рождения знала, что к чему. Ей не надо было набивать шишки, чтобы сделать соответствующие выводы и она умела справляться с неугодными обстоятельствами. Собственно, кому не ясно – Ростов на Дону не Рио-де-Жанейро, хотя и звучит похоже. А сколько ростовчан переселилось в Бразильскую столицу? Или, допустим, в Европу? Крайне мало. Но Изабелла оказалась среди них.

В "застойной" Москве юная лимитчица представляла вечное племя авантюристов, обзываемых социалистическим законодательством спекулянтами и чуждыми здоровому образу жизни элементами. Опыт выживания в ситуации планового общественного хозяйствования научил Беллу хваткости, бесцеремонности, умению ценить блага цивилизации и всей душой любить деньги, путь к этим благам открывавшие. Очертания идеала Белки Левичек определялись в зарубежных кинофильмах из жизни миллионеров, а то, что цель оправдывает средства, она знала без всякого Макиавелли.

Это было ясно с первого взгляда. И с первого же взгляда от Беллы трудно было оторваться.

Не только сочная казацкая красота, получившаяся от смеси еврейской и украинской крови, но и обаяние энергии, бьющей через край, привлекало к Изабелле людей самых разных финансовых и интеллектуальных достоинств. Женщины неизменно делали вывод: "вот у кого надо учиться жить", мужчин обуревало желание заполучить ее – в любовницы, в подруги, в спутницы жизни. На час или на всю жизнь. Но Белла потому и была прирожденной победительницей, что умела правильно определить цель и двигаться к ней через тернии. Если надо – по трупам.

К двадцати годам Изабелла прошла путь от горничной в гостинице "Советская" до администратора самого престижного этажа, предназначенного для солидных гостей и интуристов. В двадцать пять получила диплом об окончании пушно-мехового отделения Тимирязевской академии по специальности "сурки". Не нужная, в сущности, бумажка, оплаченная бутылкой коньяка и батоном финского солями, помогла ей найти подходы к жильцу люкса Юргену Фуксу – серьезному немцем, прибывшим на меховой аукцион. А дальше пошло все лучше и лучше: бракосочетание с холостым компаньоном Юргена, семилетнее пребывание в чудесном городе Веймаре, рождение дочери. Затем последовало возвращение на родину в статусе содиректра совместного предприятия, торгующего в России шубами.

Солидное предприятие, во главе которого стояла теперь госпожа Левичек, сурками интересовалось мало. В основном, норкой, песцом, соболем и чернобурой лисицей. Мехообрабатывающие и дубильные цеха находились в Италии, пошивочные мастерские на Кипре а рынок сбыта – по всей Европе. Выращивались же зверьки в Сибири, там же и забивались, без всякого вмешательства "Гринписа". Изделия получались шикарные, для представителей высшей потребительской категории обоего пола.

В собственном кабинете московского филиала восседала крупная сильная красавица, напоминающая актрису Быстрицкую поры съемок в "Тихом Доне", но с волнующим красноватым отсветом в густых волосах.

Компактная трехкомнатная квартира госпожи Левичек в огромном доме, на котором имелись и скульптуры, и фальшивые колонны, и портики на крыше, то есть приметы сталинского стиля, была обставлена в сибаритском духе. Все мягкое, дорогое, удобное, пушистое. Дерево – натуральное, безделушки антикварные, тона – богатые, королевские.

Вернувшись из поездки в солнечную Италию, где бурно рассталась с неоправдавшим себя компаньоном и любовником, Белла впервые всерьез задумалась о будущем. Раскидав за неделю текущие дела, заперлась в своем гнездышке, послав к черту принцип раздельного питания и противные витаминные добавки. Явились на стол зажаренная с кровью телячья вырезка, нежнейшие паштеты, мягкие, заплесневелые породистой зеленью или покрытые грибной коростой сыры, черный шоколад и хороший коньячок в специфически наполеоновской бутыли. Поглощая продукты с беспорядочной рассеянностью, Изабелла думала о том, что много в жизни не понимает. Знает изначально, врожденно, наверно, совершенно все, но сердцем не чувствует. Вспомнив о никогда не дававшем о себе знать органе, Изабелла приложила руку к груди, но никакого биения не ощутила. Выпила, машинально закусывая клопиный коньячный дух мандарином, не переставая мусолить навязчивый вопрос: "Что делать, а?"

Брак Изабеллы Левичек с немецким гражданином распался. Дочь училась в гимназии в Лейпциге, жила в семье отца. До поры до времени такая ситуация Изабеллу устраивала.

Но в тридцать восемь пора перейти с автопилота на программное обеспечение периода "золотой осени".

Общаясь с солидными мужчинами, Белла наметила несколько кандидатур, над которыми стоило поработать. Перспективная цель обозначилась определенно: прочное финансовое обеспечение и солидное положение в обществе. Это означало проживание в одном из уютных уголков Европы, где имеется возможность активно проводить свободное время, позже – заняться внуками, благотворительностью, путешествиями – приятной суетой состоятельной, деятельной дамы. Белла воображала себя с будущим супругом на страницах светской хроники популярных журналов, рассказывающих о кумирах шоу-звездах, магнатах, воротилах, капризных гениях. Кинофестивали, сенсационные выставки, суперпрестижные аукционы, банкеты различных громких фондов, премьеры в Ла Скале и Метрополитен-опера, концерты в Ковент-Гардене должны стать привычным времяпрепровождением супругов. А те, кто с открытыми ртами, капая завистливой слюной, листают эти журналы, запомнят лицо удачливой леди и будут шептать в сонных мечтах ее магически-притягательное имя. Дистанция между избранными и толпой, пожалуй, самый дорогостоящий продукт из всего, изобретенного человечеством, а следовательно – самый желанный приз для девчонки, самостоятельно осуществившей вывод собственного тела на космическую орбиту.

Основной претендент на роль спутника жизни – тот, к кому тянуло телом и душой, был надежен и перспективен. Но...Существовало, увы, это проклятое "но". Именно он являлся непревзойденным мастером мистификации и мог исчезнуть в воздухе, как мыльный пузырь со всеми своими добродетелями.

Альберт Владленовича Пальцева связывала с Беллой давняя дружба. Лет пятнадцать назад эффектный брюнет бендеровского типа остановился в одноместном люксе "Советской", где и познакомился с горничной Изабеллой. Он выглядел совершенным интуристом и когда входил в ресторанный зал, то на пару секунд замирал между бархатных портьер, словно актер, объявленный конферансье. Белла видела собственными глазами, как головы пьяненьких, жующих людей, словно магнитом разворачивало в сторону незнакомца. На женских лицах читалось не скрываемое восхищение, мужские же кривила кислая ухмылка – представители сильного пола мгновенно угадывали в появившемся товарище соперника, конкурировать с которым не имеет смысла.

После теплой недельной дружбы с Беллой и взятия у нее в долг всех жизненных сбережений, брюнет признался, что возвращается отнюдь не из зарубежной командировки. Около года Альберт провел в условиях колымской зоны и спешно наверстывал упущенное по части жизненных наслаждений.

Белла произвела на молодого красавца неизгладимое впечатление. Не стоит и говорить, что исчез он неожиданно, не успев возвратить деньги – это было нормально. Удивительное произошло позже – через два года беглец вернулся, причем, в качественно ином состоянии – на собственном автомобиле и в солидном общественном статусе. Да и Белла уже несла службу этажного администратора и побывала замужем за талантливым, всей Москве известным ударником из ресторанного ансамбля. Она провела с Альбертом незабываемую неделю в Юрмале и приняла от него подарок – старинный перстень с круглым изумрудом-кабошоном.

Что бы потом ни происходило с ней или Альбертом, любовники находили повод для встречи и снова убеждались – связывает их нечто большее, чем зов плоти. "Ты одна мне ростом вровень", – мог бы, воспользовавшись словами Маяковского, сказать Альберт Белле, натуре, несомненно, родственной. Хотя женился он на другой. Ангелина – дочь крупного министерского чина, была необходима в тот критический момент Пальцеву как воздух. Начиналась перестройка, и он понял, что пришла пора легализоваться в высших кругах спешно демократизирующегося общества. Банк "Муза" для деятелей культуры, возник не без протекции тестя. Через несколько лет тесть бурно загремел со своей партийной должности, Альберт же стал открыто тяготиться супругой.

Ангелина Пальцева – в девичестве спортсменка-многоборка постоянно хворала и лечилась где-то за рубежом. Альберт дал понять Белле, что бедняжка может скончаться практически в любую минуту, стоит лишь зеленоглазой чертовке "кивнуть" смоляной бровью. Движением блестящей собольей брови Изабелла умела выражать самые разнообразные эмоции. Чертовкой она была – это Альберт чувствовал животом. И еще знал – Изабелла нужна ему, а он нужен ей.

Чутье подсказывало Белле, что назревают некие судьбоносные для страны события, в центре которых стоит Пальцев. Вокруг него словно возникло поле повышенного напряжения – суетились, мельтешили разные люди, в основном, значительные, почти всегда – в обстановке секретности. У самого Альберта Владленовича эротическая энергия сублимировалась в деловую, он все больше говорил с Беллой о неограниченной власти, являющейся, якобы, пределом желания всякого мыслящего существа. Такая жизненная позиция Белле нравился. Рискованно и жутко, зато в самую точку. Она вспоминала его магнетический взгляд, его дар разворачивать биологические объекты в нужную сторону и старалась не замечать тени айсберга-убийцы, который неотступно следовал за непотопляемым Бертом.

Не контролируя себя, Изабелла поглощала выгруженные из холодильника на сервировочную тележку деликатесы в не принятой хорошим тоном очередности. Например, вернулась к осетрине в параллель с ананасом, а после коньяка пригубила шампанское. Взгляд ее задумчивых глаз был обращен к немому "Филипсу". На экране с отключенным звуком мелькала программа "Вести". Как всегда, какие-то кошмарики – танки, гробы, парни в камуфляже, реклама перхоти и кариеса на фоне завшивленых, преющих под бинтами беженцев.

В дверь позвонили условным образом, Белла поспешила в холл. На пороге стояла девушка – испуганная, озябшая, прижимая к груди бесформенную сумку. Даже в симпатичном козлином жакетике и в пушистом оренбургском платке она была похожа на подброшенного щенка. Бывает так – позвонят в дверь и убегут, а у двери жмется и поскуливает нечто совершенно несчастное, никому не нужное. Может даже суперпородистый, но запущенный по дурости экземпляр.

Очевидно, именно так обстояли дела в данном конкретном случае расчетливая Белла клюнула на подлинную цену бросового товара. С этого и начались в судьбе обеих женщин трудно объяснимые явления.

Глава 14

Впервые Белла увидела Мару Илене в октябре в коридоре своего салона, где ожидали собеседования претендентки на должность продавщиц. Увидела и сразу отметила. И дешевую китайскую куртку, и далеко не новые сапоги, и странную, значительную какую-то, вопреки всему этому, эффектность.

– Мединститут пока бросила. Работаю сестрой в хирургии... Снималась в кино, – скороговоркой выпалила она заготовленное "досье" и опустила глаза. Чувствовалось, что держать спину медсестра заставляла себя изо всех сил, преодолевая желание ссутулиться, а еще лучше – провалиться сквозь землю.

– В кино снималась? – оживилась Белла.

– Роль второго плана в хорошем фильме про войну. Вы, наверно, не видели. Он был даже представлен на швейцарском фестивале... Вне конкурса. И потом... – Девушка замялась. – Были еще попытки. Не осуществились.

– Медицину, значит, решила бросить?

– Я ночные дежурства возьму, если к вам, конечно, устроюсь. Мне очень деньги нужны.

– Это как раз понятно. Но не в больнице же их искать? – брови Беллы высоко взлетели – ее все больше интересовала девушка, начиненная не понятным ей содержимым. Пришла наниматься на работу продавщицей в шикарный салон, но не нашла нужным прихорошиться. Попала в мир кино и не сумела воспользоваться ситуацией. Знает, что красива, а внешность не эксплуатирует, бедствует и работает в больнице. Сплошное несоответствие!

– В больнице мне нравится. Нет! Не сама больница, конечно... Но когда людям хоть немного поможешь – смысл появляется. А если врачом стать... – у девушки сверкнули потаенным светом огромные прозрачные глаза. То ли серые, то ли голубые. Вроде как вода в заливе, которую до самых глубин пронизывает солнце.

Белла приветливо улыбнулась:

– Ты встань, пройдись... Так... Рост, вес – параметры держишь... одобрила она.

– У нас в роду все худые. И невезучие, – почему-то добавила глазастая, и Белла нутром почувствовала, что будут слезы. И еще она поняла – Мара Валдисовна будет работать в ее салоне, будет, даже если придется выкинуть отобранных партнерами девушек.

Она пригласила девушку в свой кабинет и предложила ей кофе.

– Какие проблемы? – прямо поинтересовалась Белла, сама не понимая, отчего воспылала благотворительным энтузиазмом. Не от заношенной же куртки и красивых глаз жалостливой медсестренки. Сострадание к ближнему и комплекс сытости Изабеллу не мучили.

– Ситуация жуткая, – аквамариновые глаза наполнились слезами. Девушка явно попала в переделку готова была излить душу едва знакомой женщине. – Я к вам случайно зашла, от отчаяния... Режиссер Тарановский на меня в суд подает. Я контракт нарушила... Так вышло.

Затем Белла услышала душераздирающую историю о том, как нищая девчонка проявила строптивость, отказавшись выполнять указание режиссера.

– Вы не подумайте, что я ханжа. Я ведь знала... Они сразу сказали, что сценарий по Булгакову. Там Маргарита на балу у сатаны все время обнаженная. Только ведь фильм совсем не о том... Противно... Барнаульский вообще-то хотел как лучше, когда напал...

– Знаю я Барнаульского, – в отличии от Булгакова, этот персонаж Мариного рассказа был знаком Белле. С нехорошей стороны. – Говоришь, они сценарий переделали, а тебя не предупредили?

– Тарановский собирался импровизировать по ходу съемок. И говорили, если я знакома с романом, то этого вполне достаточно. – Мара нахмурилась. Только роман про другое. Он совершенно удивительный... Понимаете, там одна женщина очень сильно любила выдающегося человека. Он написал замечательную книгу про Понтия Пилата и Иешуа... – Девушка умолкла, заметив, что ее собеседница в ситуацию явно не врубается.

– И что? – строго посмотрела нарядная, ароматная хозяйка салона. Мара поджала ноги в непрезентабельных сапогах.

– Он, этот Мастер, написал здорово, а над ним издевались. Понимаете... у Маргариты не было другого выхода. Чтобы отомстить за любимого, она стала ведьмой...

– Это я как раз очень даже хорошо понимаю, – Белла вздохнула с облегчением. В ее общении с девушкой наклевывался смутный, но значительный смысл. – Принеси книгу почитать, подзабыла содержание... А насчет штрафа за нарушение условий договора мы что-нибудь придумаем.

Мару взяли в салон. Даже ее противники не могли не признать, что шубы покупателям девушка демонстрировала великолепно: не захочешь – схватишь. При этом не выламывалась, не изображала модель. Накинет небрежно, запахнется, глянет исподлобья, откинув за спину длинные русые волосы, и уже мерещится рядом лаковый "кадиллак", статный кавалер в смокинге, ярко освещенный подъезд казино или ресторана с почтительно застывшим швейцаром.

Однажды, замотавшись с подготовкой новой партии товара до полуночи, Белла взялась подвезти девушку до метро. Им оказалось по пути: мадам Левичек проживала на "Войковской", Мара – дальше, у "Речного вокзала".

– А это бумага тебе, – Белла левой рукой вытряхнула из сумки конверт. Только не теряй, с киношниками твоими надо держать ухо востро.

Мара с изумление прочла заверения в том, что у съемочной группы фильма "Пламя страсти" претензий к ней нет. Договор расторгнут в соответствии с пунктом пять – по состоянию здоровья г.Илене М.В. Внизу стояла размашистая закорючка – подпись Тарановского.

– Ой, вот это да! Я же по ночам в кошмарах просыпалась... – Мара уставилась на четкий профиль водительницы с изумлением туземца, увидавшего лицо без татуировки. – Как вам это удалось?

– Просто. Как и все остальное.

Женщины начали часто общаться за кофе в кабинете Беллы и вскоре перешли на дружескую ногу. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, и абсолютную несовместимость жизненных установок, продавщица стала ближайшей подругой директрисы.

Поначалу Белла недоумевала: и на что ей сдалась эта Мара? Увидела бледненькую глазастую худышку – да словно лбом в дверь врезалась. А за дверью такое, что и во сне не привидится: совестливость, честность и чистота! То есть именно те качества, которые значились в списке невостребованных временем, вернее даже – жизненно вредных. И только тут осознала несгибаемая воительница, что жила она в состоянии хронического дефицита добрых чувств. Духовный дефицит, как иммунный, вроде СПИДа – сразу не чувствуется, а дает о себе знать в кризисных ситуациях. Вот на эти случаи и подстраховывалась предусмотрительная Белла по иному образцу скроенной подружкой.

Ранее ни с кем не откровенничавшая Белла, выкладывала юной наперснице свои проблемы, ничего не скрывая и внимательно выслушивала Марины суждения. Получилось, что не она пригрела приблудную девчонку на барской груди, а та ее к себе в душу пустила, да еще жалеет, сочувствует. Смутно, каким-то глубинным чутьем осознавала Белла, что попалась на ее пути девчонка неспроста. Вроде как – в искупление и во испытание.

Она предприняла попытки в корне изменить судьбу служащей. Отправила ее за счет фирмы на курсы менеджеров, и тем самым вынудила оставить ночные дежурства в больнице. А параллельно подсовывала Маре кой-каких вполне перспективных мужичков без ее ведома. Но что-то не клеилось в расчетах Беллы: – в больницу свою вонючую Мара продолжала бегать, а ухажеров решительно отвергала.

... Нежданному визиту Мары Белла обрадовалась. Как раз с ней-то и стоило обсудить претендентов на брачный союз. Но девочка для разговора в этот вечер не годилась. Вялая, ватная, погашенная. Схватилась за огромную, свою любимую оранжевую чашку со смородиновым "пиквиком", специально для нее хранившимся, и только тут задрожала. Промерзла, понервничала, пришла к глобальным выводам о собственной никчемности, неудачливости. Хоть вешайся.

А проблемы-то! Один из постоянных клиентов "Шика", берущих шубы оптом для своего ателье, предложил подвезти Мару – противно и липко мела мокрая густая метель. Ничего не говоря, водитель закатился куда-то к елочкам и чуть не изнасиловал девушку прямо в машине. Вернее, говорил и предлагал гадости. К Белле Мара приехала на троллейбусе, лязгая зубами от холода и стресса.

– Ерунда, – успокоила Белла. – Хуже будет, если не позаботишься о тылах. Неужели еще не понятно, что девушке с твоим характером нельзя одной в этой жизни плутать? Заступник нужен, покровитель, мужик.

– Только не надо меня ни с кем знакомить, ладно? – подняла Мара аквамариновые бездонные глаза.

– В монашки что ли метишь? – осерчала доброжелательница.

– Не знаю, – искренне опечалилась Мара. – Честное слово – не знаю! Порою думаю, что лучше в монашки... А иногда кажется, что и родилась лишь для того, чтобы встретить... Встретить его... Я ведь знаю, таких вообще не бывает. Не бывает – и все. А каждый день просыпаюсь и сердце колотится – а вдруг сегодня? Открою глаза – а рядом он. Глупо, да? – Мара устремила на подругу свой загадочный взгляд.

Белла пожала плечами. Она так и не поняла, что же таится в нем гордыня, глубоко спрятанное отчаяние, страх? Отметила лишь, как прелестно узкое бледное лицо, даже сейчас – с остатками размазанной косметики, с сухими, потрескавшимися от холода губами, и в очередной раз подумала: "Эх, что ж с тобой не так, лапушка?"

Глава 15

Она относилась к девушкам, время которых ушло вместе с романами Вальтера Скотта, сумеречными замками на неприступных холмах, святыми обетами и платонической жертвенностью рыцарей. Ей бы сидеть в круглой башне, расшивая ковер на высокой прямоугольной раме, глядеть в узкое окно, за которым взбирается по склону зигзаг дороги, высматривать его единственного, заслоняющего весь остальной мир.

Прекрасная дама рождалась для одной любви, для одного безоглядного, Богом данного чувства. Трепетная, легкокрылая душа рвалась в костер всепоглощающей любви, не ведая соблазнов альтернативных решений. Так было в мрачные времена средневековой строгости и полного отсутствия СМИ.

В отношении Мары время внесло две существенные поправки: она обитала не в замке и отнюдь не считала себя прекрасной. Так себе – обычная нескладеха-акселератка, к тому же замкнутая и далеко не кокетка. Жила она с родителями и младшей сестрой в двухкомнатной квартире панельного дома, ходила по улицам и дворам, как все москвичи. Но то, что девочка видела на этих улицах и во дворах, ранило ее сердце. Как будто неполадки реальности имели прямое отношение именно к ней. Заглядывала ли Маре просительно в глаза торговавшая редиской у метро бабка, спал ли под лестницей у лифта пьяный Кушкин, выгнанный женой, или пищал подброшенный в подъезд котенок, это становилось событием Мариной жизни, вопиющем о вмешательстве, помощи.

Молодости дана беспечность, чтобы произрастать в здоровом эгоизме, наливаться позитивными соками. А Мару терзало непомерное сострадание, мучили ответственность, жалость, вина. Верующий в такой ситуации обращается к Богу с мольбой о заблудшем человечестве. Тот, кто не надеется на высшую помощь, берется исправлять ситуацию сам. Не обязательно с мечом в руках, можно со скальпелем.

Мара решила стать врачом и, повзрослев и помудрев, найти способ сделать облегчить людские страдания.

Она хорошо училась, выискивая в науках следы магической формулы всеобщего благополучия. Оказывалось, чем выше и глобальней цель, тем менее удачны акции по ее осуществлению. Войны, революции сопровождали попытки перековать мир, исправить все сразу, и благие намерения обращались кровавыми бедствиями.

Значительно большего добились честные, упорные труженики на узкой стезе, предопределенной призванием. Они изобретали электричество, уничтожали чуму и холеру, выращивали сады, строили резные терема, радующие всякого глядящего на рукотворную красоту. И много, много разного, помогающего людям преодолеть тяготы страданий, хворей, смерти создали такие мастера. Пользуясь их дарами, каждый озарялся светом, словно проходил под аркой семицветной радуги. Проходил – и становился сильнее, лучше. А потом, в конце, мог подумать, что прожил не зря, потому что был в его жизни свет кусок пирога с вишней, съеденный летним вечером на прохладной веранде со своими стариками и детьми, органная месса в гулком соборе, руки человека, положившего на пылающий лоб прохладное полотенце, улыбка ребенка, поцелуй любимого. Все, абсолютно все, созданное человеком с добрым сердцем и радостью, могло озарить чью-то жизнь.

О любви Мара мечтала с пеленок. Уже в детском саду высмотрела объект лобастого тихого мальчугана с длинными льняными кудряшками. Утром спешила в группу, думая, а приведут ли Лешу.

На елке Алешу одели пажом из старого кинофильма "Золушка" – в бархатный камзол с пышными рукавами и берет, украшенный белым пушистым пером. Странная была идея выбрать мальчику эпохи покорения космоса такой костюм. Только не у одной, наверно, Мары навсегда остался в памяти застенчивый паж в компании зайчиков и космонавтов.

Когда Леша заболел, Мара тихонько плакала и жила без всякого удовольствия. Даже мультики по телевизору не смотрела и про торт "наполеон" в холодильнике забыла.

Однокурсника Мары по мединституту звали Денисом. Тихий отличник с пушистыми ресницами зачастил в Ленинскую библиотеку. Там на него наткнулась Мара, наткнулась и обомлела. За высоким полукруглым окном драгоценно серебрились опушенные февральским инеем липы. У подоконника, между стопками книг склонилась голова с упавшей на лоб каштановой прядью. Опрятно и строго белел воротничок сорочки, выпущенный на свитер, сосредоточенно хмурились брови над строгими глазами, устремленными к страницам толстого альбома. Причем, совсем не анатомического – книги, окружавшие Дениса, относились исключительно к области географии и путешествий. Как оказалось позже, медицину ему навязали родители. Денис же рвался в дальние странствия, его словно овевал морской бриз и мерещились за спиной упругие паруса бригантины. Алые паруса капитана Грея.

С минуту Мара стояла, затаив дыхание, не решаясь обнаружить себя. То, что она влюбилась по настоящему, стало очевидно с пугающей бесповоротностью тут же, на месте. Но ясно было и другое – не пара несуразная блеклая дылда чудесному гриновскому герою. Не могли у него вызывать восторг серое платье-джерси, перешитое из маминого костюма, удручающее обилие мослов, торчавших в разные стороны – лопатки, колени, локти – сплошные углы. Да еще волосы – прямые и рассыпчатые, как солома.

Денис поднял глаза, увидел однокурсницу и явное нескрываемое восхищение озарило его благородные черты.

Зима подходила к концу. Они бродили по Арбатским переулкам, обсуждая все на свете. У Мары зябли в разваливавшихся сапогах ноги, леденели тонкие, чуть ли не прозрачные пальцы. Отогревались влюбленные в подъездах у раскаленных батарей. Там, среди облупившихся вместе с масляной краской и штукатуркой надписей, в настороженном, кошками пахнущем полумраке, впервые поцеловались. Денис согревал дыханием пальцы Мары, все чаще касался их губами, и вдруг крепко прижал ее к себе. Началась новая эпоха – пробег от подъезда к подъезду, от поцелуя к поцелую.

Весна нагрянула во всем великолепии, в Александровском саду подняли алые головы роскошные тюльпаны, непомерно рано вскипела ухоженная сортовая сирень. В Ленинку они теперь и не заходили. Встречались на ступеньках и, обомлев от неожиданности долгожданной встречи – ведь прошла целая ночь! спешили скрыться в переулках.

Отец Мары – автомобилист по специальности, полулатыш, полунемец по происхождению, приобрел в результате длительной глобальной экономии "Жигули". Поездка в Прибалтику была назначена на июнь. Восьмилетнюю Аню отправили на все лето в пионерлагерь, Мару предполагали взять с собой. Как недогадливы взрослые! Разве она могла оторваться от Дениса, могла упустить возможность завладеть опустевшей наконец квартирой?