Текст книги "Орлиная степь"

Автор книги: Михаил Бубеннов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

I

Снег исчез, как в сказке, и уже на другой день после бешеной пурги в степи прочно установилась очень солнечная, очень теплая погода, какой еще не было этой весной на Алтае. Вся даль потонула в струистом волшебном мареве: земля наконец-то дышала полной грудью. Вновь появились птицы, и над степью послышались их милые голоса.

Но над бригадой Багрянова уже нависла новая беда.

Заканчивалась вторая неделя пахоты. К счастью, даже по очень влажной целине тракторы шли хорошо, а сырая дернина резалась как масло. Бригада подняла три клетки кряду – шестьсот гектаров, – дошла до границы, за которой начинались земли бригады Громова, и теперь полосовала плугами четвертую клетку за западной опушкой Заячьего колка. Бригадный стан с колком, таким образом, оказался в прямом углу, образованном огромным массивом пахоты. Теперь никто уже не сомневался, что бригада, даже и без самого мощного трактора, выполнит план весенней вспашки.

Однако поднятая бригадой целина пока что не вскармливала ни одного пшеничного зерна. Еще в первомайские дни, когда солнце впервые обсушило землю, бригада приступила было к дискованию, боронованию и прикатыванию катками пахоты. Первая клетка уже тогда была полностью подготовлена к севу. Но начать сев так и не успели: колхоз не подвез семена вовремя. А какой же сев в непогодь?

Так уходили лучшие сроки сева. В обычные годы к середине мая сев заканчивали все южные районы Кулунды. Бригада об этом хорошо знала, а потому не могла не волноваться за судьбу поднятой целины. Удастся ли засеять ее пшеницей в считанные дни, когда еще можно сеять при запоздалой весне? Этот вопрос не давал покоя всей бригаде.

Утро десятого мая Леонид Багрянов встретил с единственной мыслью: сеять, сеять и сеять! День и ночь! Не теряя ни одной минуты! Не успело взойти солнце, а Леонид уже ходил вокруг сеялок, осматривая их со всех сторон, и читал то вслух, то про себя когда-то полюбившиеся стихи Мартынова о Ермаке.

Неслышно подошел Ионыч.

– Ты что тут бормочешь? Молитву от дождей?

– Стихи про Ермака, – ответил Леонид. – Он ведь первый сеял в здешней степи.

– Ермак Тимофеевич? – Сеял!

Ионыч покачал кудлатой седой головой.

– Долго же держится наша целина!

– Теперь не удержится, – сказал Леонид. – Ну, а как с погодой, Ионыч? Не вернется?

– Кто ее знает! – ответил старик. – Нынче прямо-таки невиданная весна! Не помню, когда уж и была такая… От атомных бомб, сказывают, мочит-то так, а? Верно или нет? Не знаешь, стало быть… Ну, а ты что же, скорей за сеялки? Да, уходит время, уходит! Теперь бы уж зеленеть надо пшеничке-то! Что ж ты думаешь делать?

– Сеять, – ответил Леонид.

– Не пойдут твои сеялки, бригадир! Еще сыровато!

– Будем пробовать! Авось и пойдут!

– Не терпится?

– Только вот подвезут ли сегодня семена?

– Подвезут, – твердо ответил Ионыч. – Обещано. Ты не думай Леванид, люди все понимают…

Утро всех радовало. Небосвод был чист и блистал будто шелковый, солнце слепило глаза, по степи струилось быстротечное марево.

Вскоре после пересмены в Заячий колок пришла колхозная автомашина с семенной пшеницей. Леонид Багрянов встретил шофера приветливой улыбкой и, выхватив из его рук накладную, несколько секунд, казалось, любовался ею: да, семена есть, есть, теперь можно начинать сев!

– Пшеницу не ешьте, – говорил в это время шофер. – От себя не советую, Агрономша поливает семена какой-то гадостью. В бутылках у нее эти… бактерии в жидком виде.

– А-а, знаю!

Леонид взглянул в сторону автомашины, стоявшей поодаль, и прищурился, как иной раз охотник на охотничьей тропе.

– Это кто еще? – спросил он удивленно. Минуту назад из кабины автомашины вылезла

Тоня – вернулась из Залесихи, где была по делу Соболя. Теперь же в кузове машины, на мешках с зерном, стоял человек городского вида, в ядовито-зеленой шляпе и тряс полы своего дерюжной выработки модного пальто.

– Лектор, – со вздохом сочувствия ответил шофер.

– Тьфу ты! – проворчал Леонид,

– Замучили?

– Покою не стало!

– Агитраббта.

Лектор далеко не сразу сошел на землю. Не выпуская из рук огромного портфеля-чемодана из желтой кожи, в богатейшей никелевой оправе, он потоптался сначала у одного борта, потом у другого, все заглядывая и заглядывая на колеса, обляпанные грязью. Наконец он решительно продвинулся к кабине, где и нашел самый наиудобнейший путь на землю.

У машины уже стоял Леонид Багрянов.

– Вы здешний бригадир, как я полагаю? – заговорил приезжий, быстро охорашиваясь. – Очень, очень приятно! – Улыбался он светло и радостно. – Очень рад встретиться с вами… вот на этих… целинных просторах! Ах, как здесь необозримо!

И только после всего сказанного, убедившись, что он понят правильно и его добрейшие намерения совершенно ясны, лектор элегантно раскланялся и отрекомендовался:

– Лектор Марченко.

Вопреки первому впечатлению Леониду все больше и больше нравился этот лектор. Несмотря на свою природную смешливость и слабость по части моды, это был, вероятно, очень непосредственный, милейший человек, а главное – нерушимо верящий в то, что приехал в степь делать великое дело. Леонид дружелюбно подержал в своей жесткой ладони нежную руку лектора и спросил:

– Из Барнаула?

– Что вы, я из Москвы! – На округлом лице лектора высоко поднялись тонкие, девичьи дужки бровей. – Что вы, молодой человек! – повторил он весело, с удовольствием и со значением. – Я от нашего общества… Впрочем, инициатива была моя… Я рад оказать необходимую помощь молодым энтузиастам освоения целины.

– Понятно. А тема вашей лекции? Лектор Марченко многообещающе улыбнулся, вероятно втайне добродушно потешаясь над молодым бригадиром, которому, конечно, и невдомек, какое счастье выпало его бригаде. Затем он сообщил с самой изысканной вежливостью:

– Тема моей лекции такова: «Что должны знать молодые новоселы о жизни в целинной степи».

– О, это интересно! А конкретнее? Лектор помедлил, кокетливо закатил светленькие глазки и потом с достоинством уточнил:

– Как уберечься новоселам от очагов болезней.

– Вы врач? – с легким удивлением спросил Леонид.

– Эпи-деми-олог, – выговорил Марченко отчетливо, но несколько неопределенно, однако не без намека на то, что он где-то значительно выше, чем обычные врачи.

– А есть они у нас тут, эти очаговые болезни?

– Конечно! В том-то все и дело! Леонид невольно оглянулся по сторонам.

– Самое подходящее место для них, молодой человек! – сказал Марченко, проследив за взглядом Багрянова. – И лес, и целинная степь, и озеро с густой растительностью.

– Ну что ж, послушаем! – согласился Леонид; он торопился начинать сев, ему недосуг было вести лишние разговоры. – Только вот что, товарищ лектор, сейчас у нас некому слушать вашу лекцию, на стане бодрствуют всего-навсего пять человек… Какая же это для вас аудитория?

– Но где же остальные? – Нетерпеливый лектор так и рвался вперед.

Леонид не мог сдержать улыбки.

– Одна смена работает.

– Да, конечно, конечно…

– Другая укладывается спать…

– Да, да, да! – проговорил лектор, досадливо хмурясь. – Совершенно верно!

– Так что, товарищ лектор, придется вам обождать, пока люди выспятся. Побродите по целине, осмотрите наши очаги.

– Помилуйте, молодой человек, но я должен ехать дальше! – живо запротестовал Марченко. – Меня будет ждать машина. Вы знаете, какой у меня огромный маршрут? Лекцию должны прослушать тысячи новоселов! Это очень важно!

Леонид пожал плечами, раскинул руки.

– Но ведь я, товарищ лектор, не имею права заставлять слушать вашу лекцию людей, которые работали всю ночь! Они же валятся с ног,

Марченко выпрямился и воскликнул:

– Они будут слушать мою лекцию, уверяю вас!

– Хорошо, идемте спросим, – вдруг согласился Леонид, решив, что только личная встреча лектора с уставшей сменой заставит его смириться.

Ночная смена докуривала папиросы перед сном, сбрасывала грязную одежду и обувь, раскрывала постели и вяло, сонно переговаривалась. Тяжела, ох, тяжела ночная работа на тракторах и прицепах! Утром свет не мил. Хоть трава не расти! Спать. Только спать. Никто и не взглянул на лектора, когда он появился в палатке. Никто и слова не промолвил, когда бригадир объявил, что приезжий лектор желает прочитать лекцию о том, как уберечься новоселам в степи от очаговых болезней.

Но Марченко проявил завидную выдержку в этой тяжелой обстановке. Увидев, что все стены палатки завешены плакатами, с которых смотрят сусличьи морды, он решительно прошагал вперед и решительно уложил свой портфель-чемодан на край стола. Заговорил он на удивленье весело и оживленно:

– Прекрасно! Пре-крас-но! И много у вас, дорогие товарищи, вот этих самых сусликов? Кто мне скажет?

Никто из смены не желал говорить о сусликах.

– Прекрасно! – повторил Марченко.

– Они здесь не считаны, – ответил наконец за всех Петрован, оказавшийся на этот случай в палатке.

– Но все же? Как много их норок?

– Да сплошь!

Марченко оглянулся на Леонида, подняв брови.

– Я так и знал.

Петрован, втайне страдавший оттого, что, по его мнению, оказался главным виновником в печальной истории с сусликами, осторожненько подсел к портфелю-чемодану Марченко и, весь потно порозовев, заговорил:

– Товарищ лектор, а они вредные, эти вредители?

– В каком смысле? – не поняв, спросил Марченко.

– Для желудка.

– А разве вы их едите? – Ну, было дело…

– То-ва-ри-щи! – вытаращив глаза, протянул Марченко. – О, ужас! – И он сел.

Многие из ночной смены уже давно прислушивались к словам лектора. Незаметно они начинали медлить с окончанием своих дел. И кто-то, увидев, как потрясен лектор, вдруг заговорил из дальнего угла:

– Чем же их мясо заразное? Оно же ведь на огне жарилось!

– Да не мясо! – страдающе морщась, ответил Марченко.

– А что же тогда?

– Товарищи, товарищи! – спохватись, с укоризной заговорил Марченко. – Вы же знаете порядок: вопросы задаются после лекции.

– Ну что ж, ребята, послушаем? – предложил Леонид.

– Пусть говорит, – недружно, с раздумьем, но все же отозвались некоторые парни.

И вот Марченко уже стоял у стола в лекторской позе.

– Вы приехали сюда, дорогие товарищи, чтобы освоить и обжить пустующие целинные просторы. – Так начал он свою лекцию. – Вы смелые, отважные люди. Вы не побоялись трудностей, которые неизбежны во всяком великом деле. Вами гордится вся наша страна. Честь вам и слава! Но вряд ли вы, дорогие друзья, знаете, что угрожает вашей жизни на целине. Вы думаете: здешние ветры и стужи, отсутствие хорошей воды и теплого жилья? О нет! Вам угрожает другое… Вам угрожают болезни. Очаговые болезни.

Слушатели располагались в самых различных позах на своих кроватях, поодаль от стола, посматривали на лектора со скукой и все еще не могли оставить недоделанные перед сном дела: один зачем-то копался в рюкзаке, другой срезал мозоли на ногах, а третий, не стесняясь, забрался пятерней под грязную рубаху и с наслаждением чесал бок…

– Советские ученые, – продолжал Марченко, несмотря ни на что, настроенный весьма оптимистически, – давно уже установили, что в безлюдных, еще не освоенных местах есть очаги болезней диких животных, опасных и для человека. Наш крупнейший ученый, знаменитый Павловский назвал их болезнями с природной очаговостью. За несколько лет самоотверженного труда исследователей очень многие очаги сейчас достаточно хорошо изучены. В степях Алтая и Казахстана, как теперь определенно известно, существуют очаги разных болезней: клещевых сыпнотифозных лихорадок, клещевого возвратного тифа, комариного энцефалита, лейшманиозов, туляремии… Где же находятся эти очаги?

Марченко улыбнулся, будто собираясь чем-то осчастливить своих слушателей, и вдруг разом поднял руки, указывая на плакаты.

– А там, где живут вот эти грызуны!

– Суслики? – ошарашенно переспросил Пе-трован.

– Да! – ответил Марченко. – Впрочем, – продолжал он, – где много и других зверьков: хомяков, сурков, хорьков, ласок, тушканчиков, водяных крыс, мышей… Дело в том, что, где много позвоночных, там еще больше их паразитов.

– Клещей? – спросил Петрован, который пока что был, несомненно, единственным слушателем, живо интересующимся лекцией.

– Да, клещей, – ответил Марченко. – Они невероятно опасны для человека. В организме многих мелких зверьков, скажем вот у тех же сусликов, встречается так называемая реккетия. Это мельчайший возбудитель К у– лихорадки. Тяжелая и опасная болезнь, кстати, непохожая на обычную лихорадку, а скорее напоминающая воспаление легких. Так вот, если клещи напьются крови у больного суслика, то они сами становятся носителями возбудителя Ку-лихорадки. При этом они сохраняют его в своем теле не менее трех лет и даже передают его через яйца своему потомству! Таким образом, клещи не только распространяют возбудителя болезни, но и стойко хранят его в природе. Вот что такое клещи, дорогие товарищи! Весной, когда клещи голодны и наиболее активны, они нападают на человека и могут заразить его тяжелой болезнью. А вы, вместо того чтобы беречься, несете на стан сусликов с клещами!

Марченко решил сделать паузу, чтобы слушатели как следует призадумались над сказанным, и потому без надобности начал перебирать лежавшие перед ним для лишнего эффекта бумаги. В это время Ибрай Хасанов, сидевший на ближней кровати, задрав одну штанину до колен, обеими руками сжал волосатую икру и спросил лектора.

– Вот такой клещ, да?

У лектора воистину выскочили на лоб глаза.

– У-у, кровосос! – увидев выражение лица лектора, проворчал Ибрай и начал царапать ногтем тело.

– Стойте! Стойте! – без памяти закричал Марченко, бросаясь к Ибраю.

Взглянув на клеща, Марченко произнес трагическим голосом:

– Да, это он! – Несколько секунд у лектора был вид совершенно несчастного человека, но потом будто вновь осветило его солнышко. – Впрочем, это кстати. Обождите, не трогайте! – И он уже с прежним видом поспешно вернулся к своей лекции. – Так вот, дорогие друзья, после окончания работы, перед сном, вы должны тщательно, повторяю, очень тщательно осматривать и ощупывать свое тело. В первую очередь, конечно, надо осматривать шею, затылок, подмышечные впадины и паховые области.

– Какие это паховые? – лукавя, переспросил Ибрай.

Наивный лектор, думая, что новосел татарин в самом деле не понял его, обеими руками показал, где у человека паховые области. Несколько парней вдруг прыснули, один из них тоненько захохотал.

– Что же вы смеетесь? – вроде бы сердито одернул товарищей Ибрай Хасанов. – Что тут смешного? Лучше бы сняли штаны да осмотрели свои паховые области!

На этот раз дружный хохот прокатился по всей палатке, – это случилось впервые за всю последнюю неделю.

– Оставим шутки, товарищи! – заметил лектор несколько обиженно. – Я продолжаю. Нет, нет, вы обождите, не трогайте! – вновь сказал он Ибраю. – Итак, осматривать свое тело необходимо регулярно и тщательно. Если на тебе будут обнаружены клещи, как вот в данном случае, то их надо немедленно снять, опустить в керосин…

– В керосин? – раздались голоса.

– …или в карболовую кислоту.

– А если их нет?

– Тогда сжечь, – отрезал лектор.

– Придется каждый раз костер разводить, у нас клещей полно, – сказал кто-то, и опять все засмеялись, представив себе, как топчется бригада у костра, ища на себе клещей и сжигая их в огне.

Помахав рукой, лектор потребовал тишины.

– Теперь о том, как удалять клещей с тела, – заговорил он, приближаясь к Ибраю. – Это надо делать очень осторожно – иначе в ранке может остаться колющий аппарат. Покажите-ка, молоддй человек, как вы это делаете? – Но как только Ибрай пустил в ход свой ноготь, лектор закричал, весь трясясь: – Стойте, стойте, что вы делаете! Ну, кто же так тянет? Что вы! Клеща тянут медленно, очень медленно – то вправо, то влево. Медленно и осторожно. Попробуйте еще…

Ибрай начал вытаскивать клеща из тела, как учил лектор, но сколько ни тянул его то вправо, то влево – клещ сидел крепко.

– Не поддается? – спросил Краюшка.

– Сидит, кровосос!

– А ты его, Ибрай, за хвост, за хвост!

– Какой хвост? Где у него хвост?

– Обождите, обождите, – вступился Марченко. – Если клещ сидит слишком крепко, лучше всего смазать его каким-нибудь жиром. Жир закупоривает дыхательные отверстия клеща, он перестает сосать кровь, и тогда его легко удалить с тела.

– Ох зар-раза! – закричал Ибрай и, дурачась, начал коверкать отдельные слова. – Ну-у, теперь-та мы знаим, чем тебя выживать надо! Жииром! Ребята, скажите Фене, пускай тащит мине полкило свеж-жего сливочного масла! Я ев-во, кровососа, удалять-та буду!

Последние слова Ибрая утонули во взрыве хохота. Минуты две не стихал этот заразительный, с выкрикиваниями и взвизгиваниями хохот. А когда сжигали клеща на огне, творилось что-то совсем невообразимое. В одночасье сгинуло все, что стойко держалось в палатке целую неделю и отравляло всем жизнь, – затаенность, уныние, тоска. Забыли все горести и беды! Молодость взяла свое, она жила и торжествовала!

Вначале Марченко немного обиделся на своих слушателей, но вскоре с удивлением почувствовал, что хохот был для них необычной и страстной потребностью, он давал им какое-то странное наслаждение, он зажигал новым светом их усталые глаза, и тогда лектор, обратясь к Багрянову, вынужден был отозваться о своих слушателях с похвалой:

– Веселый народ!

– Всегда такой! – ответил Леонид: сам он тоже смеялся весело, безудержно, откидывая голову назад и от удовольствия потирая ладонью грудь.

И вскоре на глазах у лектора свершилось чудо. Насмеявшись вдоволь, до слез, молодые слушатели вдруг предстали перед ним совсем другими людьми. Куда девалась их усталость, хмурость, отчужденность! Все они собрались вокруг стола, заговорили, заспорили, закидали лектора расспросами.

– Товарищи, лекция не окончена, – напомнил Леонид.

– Итак, я продолжаю, – со счастливым взглядом заговорил Марченко, когда все стихли. – Как же уберечься от клещей?

И он увлеченно рассказал о мерах общественной профилактики: борьбе с грызунами и клещами, выборе места для стана, выжигании вокруг него травяного сухостоя и распылении ядовитых веществ.

– Простите, товарищ лектор, – улучив момент, заговорил Леонид. – Один попутный вопрос: а вспашка целины имеет какое-нибудь значение в борьбе с грызунами и клещами?

– Конечно! – ответил лектор. – Вспашка целины сама по себе является замечательным мероприятием по оздоровлению обживаемой местности. Ведь при этом разрушаются норы грызунов и глубоко запахиваются клещи, где они и погибают.

– Я так и думал, – сказал Леонид. – Откровенно говоря, товарищ лектор, вот этот последний способ борьбы с грызунами и клещами нам больше всего нравится. Могу заверить вас, что этим способом мы будем уничтожать очаговые болезни беспощадно. Приезжайте летом – вся целина вокруг нашего стана на несколько километров будет вспахана. Конец клещам!

– Теперь о личной профилактике, – продолжал Марченко и, запустив руку в портфель-чемодан, выложил на стол какую-то сетку темного цвета. – Прежде всего, дорогие друзья, вы должны думать о своей одежде. Новосел на целине обязательно должен иметь комбинезон – он хорошо защищает от клещей. Если комбинезона нет, то обычную одежду надо хорошо заправлять: брюки в сапоги, рубаху или куртку в брюки, а поверх потуже затягивать пояс. Обшлага и воротник надо плотно пригонять к телу. Вот так, видите? – Лектор почти задушил себя – лицо его потемнело от прилившей крови. – А чтобы защитить от клещей шею и голову, на плечи набрасывается вот эта сетка. Это сетка Павловского, пропитанная в растворе нафтализола с небольшой примесью скипидара. Набрасывается она вот так…

– И всегда вот так ходить? – с удивлением спросил Ибрай.

– Всегда! – ответил лектор уже из-под сетки.

– И в жару? – Ага…

– Товарищ лектор, все ясно, ослобоните себя! – выкрикнул Ибрай. – Вы уже хрипите!

И вновь палатка дрогнула от хохота.

– За лекцию спасибо, – говорил Леонид лектору Марченко, провожая его вскоре со стана и едва удерживаясь от смеха. – Очень понравилась! Жаль, что не вся бригада слушала…

А в палатке все еще раздавался безудержный хохот – с визгом, криками, оханьем и стонами. О, что тут происходило! Кто катался по полу, мучаясь от коликов в животе, кто валялся на кровати, исступленно дрыгая в воздухе ногами, а кто уже едва дышал…

В этот памятный час в душе Леонида, где уже больше недели было темным-темно, неожиданно вновь зажегся свет, каким она светилась нынешней весной. Как-то сразу забылись все беды, прошумевшие над головой: устала страдать молодая, жизнелюбивая душа Леонида. Ей как воздух нужна была радость, и она стала искать ее всюду, во всяком деле, за которое брались руки, во всех разговорах, что приходилось затевать с людьми, в сиянии солнца над степью, в любой птичьей песне.

Сразу же после лекции Леонид отправился к Тимофею Репке, который дня три назад вернулся из больницы и работал на тракторе Зарницына. Сегодня Тимофей Репка проводил техуход за трактором, что по очереди делали в последнее время все трактористы. Более часа Леонид помогал Репке, а потом, закончив техуход, они прицепили сеялку и отправились к пахоте. Загрузив ящик сеялки зерном на краю первой клетки, где только что были ссыпаны семена, Леонид сказал Репке:

– Садись, трогай!

Тяжелая сеялка тонула на пахоте больше, чем следует, и потому Леониду много раз пришлось регулировать диски. И все же к середине гона он добился своего: сеялка пошла!

К месту, где лежали мешки с зерном, Леонид вернулся почти с пустым ящиком. Отлично! Засеяно без малого полтора гектара. Сеялка отрегулирована правильно: на гектар уходит точно сто пятьдесят килограммов семян. Давненько Леонид не был так счастлив, как в эти минуты.

– Ну, Репка, начали! – закричал он Тимофею, когда тот выскочил из кабины, и могуче затряс его своими расходившимися от счастья ручищами. – Легло первое зернышко!

– Стой ты! Стой! – оборонялся Репка.

– Скоро свет увидит. Жить будет.

– Обожди, чего ты? Как малый!

Леонид повернулся к засеянной пахоте, приветственно помахал рукой.

– Расти, зернышко! Расти!

Потом, словно извиняясь перед Репкой, сообщил:

– Первый раз в жизни сею. – И легонько дотронулся до груди Репки. – А это дело, скажу тебе по секрету, сызмальства считаю я святым. Отец, светлая ему память, приучал именно так смотреть на хлебопашество. Его завет выполняю. Правильно он говорил: хлеб всему голова. Вот поднимутся здесь огромные массивы пшеницы. Скольких людей мы накормим! И сколько же хороших дел сделают люди, подкрепив свои силы нашим хлебом! Мы дадим жизнь зерну – оно даст жизнь людям! Разве это не приятно сознавать? И потом… часть нашего зерна пойдет на семена! Они будут посеяны не только здесь, но и в других местах. Понимаешь? Так и пойдет наше зерно по всей стране! Пойдет и пойдет! Мы с тобой, дорогой дружище, умрем, а оно все будет жить и жить и давать людям жизнь. Вот как я смотрю на наше дело!

Тимофей Репка кивнул в сторону стана и сказал:

– Оглянись.

От колка со всех ног бежал Петрован. Он принес бригадиру только что полученный с почтой пакет из МТС. Быстро пробежав глазами по бумаге, Леонид сообщил, опуская внезапно потемневший взгляд:

– Вот и приказ…

– О чем же?

– Краснюк отстраняет меня от работы.

– За что?!

– За самоуправство и развал бригады.

II

А степь уже собиралась цвести..

Глазам своим не верил Леонид. Совсем ведь недавно здесь бушевала пурга, и казалось, что все в степи погибло под снегом. А сейчас, куда ни глянь, всюду стелется ворсистый плюш молодой зелени. Полностью ожили и ощетинились крупные, похожие на кочки дернины ковыли, кистями, словно из барсучьего волоса, поднялись более мелкие дернинки типчака, а между ними густо полезло разнотравье и дружно выскочили на волю, на солнце весенние однолетники с бутонами, а то и в цвету. «Еще какая-нибудь неделя, да если будет так же тепло, – вся степь и зацветет, – подумалось Леониду.

Он остановился на небольшой гриве, огляделся: степь нежилась в мареве и тиши. Леонид опустился на одно колено, чтобы получше разглядеть да потрогать цветы белой ветреницы, и вдруг вспомнил, что когда-то обещал красавице мечтательнице Жене Звездиной прислать букет с целины. «Вот и не сдержу свое слово! – с горечью подумал Леонид. – Что же делать? Собрать вот этих, беленьких? Что уж есть…» Он быстро набрал букетик полураспустившейся ветреницы. «Да поверит ли Женя Звездина, что так скромно цветет целина?» Вдыхая едва уловимый запах ветреницы, Леонид спустился с гривки в низину, где видны были куртины тарначей. «И здесь скоро все зацветет», – удивился Леонид, войдя в тар-начи и глядя, как обильно набрали бутоны желтая акация, жимолость и таволожка, а всюду между кустами лезут ирисы и пионы. И здесь, трогая рукой бутоны на ветвях низкорослых кустарников, Леонид второй раз за день с небывалой, острой болью почувствовал, как тяжело ему покидать степь.

Приказ Краснюка не был для Леонида неожиданностью. Он ожидал этот приказ все последние дни. Мог ли Леонид забыть, какое выражение лица было у Краснюка после их разговора у пруда? Но думать о новой близкой и неизбежной беде Леониду не хотелось. Какой смысл ждать беду? Все время Леонида занимала лишь одна большая дума – о севе. Это кровное крестьянское дело, которым он собирался заняться впервые в жизни, волновало своей близостью так сильно, что он терял сон; в этом деле ему открывался все больший и больший, глубочайший смысл, великая мудрость и поэзия. Сеять – давать людям жизнь, только так и понималось им это волнующее дело. Ему было радостно думать, что в каждом зернышке урожая, который пойдет с целины по стране, будет содержаться и его, пусть и мельчайшая, долька труда. Потому приказ Краснюка был тяжел для Леонида не тем, что в какой-то мере унижал его перед бригадой (хотя и это неприятно), а тем, что отрывал от дела, к которому так горячо рвалась его душа.

Но за короткое время на целине Леонид уже привык получать и сносить удары. Сегодня, когда он держал бумагу Краснюка, опять очень своевременно и точно сработала в Леониде та чудесная пружина, которую обнаружил он в себе совсем недавно. Сегодня, пожалуй, Леонид сдержался даже без особых на то усилий, лишь сказав себе, что надо вновь держаться. Он стал, как никогда, мрачен, он почти потерял на время голос, но и только. Прошла минута внутренней борьбы, и он, спрятав в карман приказ Краснюка, сказал обычным тоном, будто ничего и не случилось:

– Ну, друзья, за дело!

Через час трактор Тимофея Репки вывел со стана к поднятой целине уже три сеялки. Почти все, кто был на стане, вышли посмотреть, как начнется сев.

– А ты больше не задерживайся – иди к Зиме. – сказал Черных Багрянову. – Не поможет – прямо в райком…

– Ох, не до жалоб сейчас!

– Знаю, но ведь надо!

– Неохота мне идти, Степаныч! – Не пойдешь – я пойду.

Перед тем как отправиться в Залесиху, Леонид некоторое время рассеянно перебирал в палатке свои вещи, а когда взялся за мешочек с отцовской пшеницей, выросшей на могиле родной деревни, чуть не вскрикнул от боли.

Вот такой же болью и теперь, в тарначах, набирающих цвет, обожгло его душу: ему решительно не хотелось расставаться со степью, где его собственным трудом и трудом его товарищей было поднято уже немало целины, расставаться с заветной мечтой посеять здесь отцовские семена – дать им большую жизнь на земле, подарить им бессмертие. «Но что делать? Ведь Зима наверняка не поможет. Разве он заставит Краснюка отменить приказ? Нет, надо в район… – Леонид думал напряженно, но без горячности, какая была свойственна ему раньше в нелегкие минуты жизни. – . Да и в районе помогут ли? Тяжба с начальством – дело нелегкое… А пока тягаешься с этой рыжей образиной – весна уйдет. Вот ведь в чем дело!» Не зная, чем унять боль души, Леонид вышел из тарначей. «Перебраться разве, пока не поздно, в другое место? – подумалось Леониду, но он тут же отверг эту мысль. – Легко сказать – перебраться! Да куда я могу уйти отсюда? От земли, которую обработал своими руками? От бригады? От могилы Кости? Нет, я должен быть здесь! Только здесь!» Поднявшись от тарначей опять на гривку, он остановился и, оглядываясь по сторонам, сказал себе вслух, рубанув рукой, твердо и даже зло:

– Только здесь!

И тут он увидел, что со стороны Заячьего колка его догоняют на мотоцикле. «Она! Тьфу, змея с голубыми глазами! Да что тебе надо?» Он помрачнел пуще прежнего и, понимая, что деваться некуда и встреча с Хмельно неизбежна, опустился на пригретую солнцем землю.

Она очень удивилась, увидев в его руках букетик нежной белой ветреницы.

– Ну, сразу и жарко! Теперь начнет палить! – заговорила она, отойдя от мотоцикла и смело опускаясь на землю неподалеку от насупившегося Багрянова, – Далеко ты ушел! Я не думала… – продолжала она, все поглядывая и поглядывая на букет цветов в. его руках. – Вернулся в Лебяжье шофер, который возит вам семена, и говорит: «В Заячьем собираются сеять!» Я скорей туда…

– Туда – твое дело: ты отвечаешь за сев, – заговорил Леонид, не удостаивая Хмельно взглядом. – А вот сюда зачем? Я ведь теперь не бригадир, что тебе от меня надо?

– Мне сказали, ты пошел в Залесиху.

– Ну и что же?

– Далеко ведь! Дай, думаю, подвезу.

– Спасибо за заботу, – пробурчал Леонид. – Только я в Залесиху не пойду. Раздумал…

– Почему же? – встрепенулась Хмельно. – Ты должен пойти в райком! Ты должен рассказать там о Краснюке!

– А дальше что?

– Его заставят отменить приказ, и ты останешься здесь.

– Я и так останусь здесь.

– Но ведь он снял тебя с работы!

– Я ехал сюда не за должностью, а поднимать целину, – немного погодя суховато ответил Леонид. – Но пока что я лично поднимал ее мало. Теперь буду поднимать больше.

– Чем? Где?

– Трактором. У Заячьего колка. Отсюда сверну прямо на Черную проточину и буду вытаскивать наш трактор. Думаю, что уже пора.

– А его уже вытаскивают. Леонид быстро обернулся к Хмельно.

– Серьезно? Вот и хорошо!

– Но Краснюк, я думаю, не оставит тебя в бригаде даже и трактористом.

– А где у него люди?

– Найдет!

– Что ж, пойду в прицепщики!

– Если он взбеленился, то и прицепщиком может не оставить, – сказала Хмельно. – А он взбеленился, это точно! Говорят, рвет и мечет, а отчего – никто не поймет. И дело ведь идет не плохо…

Отведя взгляд от Хмельно, Леонид сказал:

– Тогда пойду сеяльщиком. Назначишь? Ведь это в твоей власти? А если сказать откровенно, мне сеяльщиком как раз и хочется быть. Мне хочется сеять, сеять и сеять! Понятно? Сеять и сеять, а не обивать вот в это горячее время разные пороги в районе. Вот когда отсеюсь, тогда и за другие дела…

– Тогда и сразишься с Краснюком?

– Пожалуй, тогда уже поздно будет.

– Вот и я так думаю! – воскликнула Хмельно; в ее голосе послышалось осуждение. – Тогда тебе в райкоме скажут: а почему сразу не пришел, почему молчал?

– Да не поэтому поздно будет… – Леонид неожиданно усмехнулся совсем невеселой усмешкой. – Не с кем будет сражаться! Не понимаешь? Я думаю, когда мы закончим сев, Краснюка уже не будет здесь.