Текст книги "Дневники 1926-1927"

Автор книги: Михаил Пришвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

О неопределенной тоске

Бывает, усталый приляжешь, и побежит по сильным ногам поток здоровья, силы, разбегается по всему телу, голова ничего не думает, а в сердце тоска щемит совершенно отдельно от тела, такая тоска вроде чувства вины за свое здоровье и счастье как будто упрек в этой тоске… В такие минуты человек надвое, <2 нрзб.>свое счастье – отдельно лежит, и роковой ответ за других – тоже отдельно. А то бывает, мы все это знаем, во время веселья вздох вырывается. «Чего это вы?» – «Так!» И все продолжается. Вздох этот был тоже о <1 нрзб.>вине, за которую чем больше будешь радоваться, тем сильнее потом и поплатишься.

Еще об этом же:

обыкновенно причиной тоски бывает забытая своя вина в чем-то: что-то сделал не так и не можешь поправить. А то, бывает, уже не от себя, а через тебя, через твою душу проходит не тобою уже сделанное, часто это сводится тоже к своим недостаткам, где-то в бесконечности воспоминаний, чуть ли не утраченных.

Сознание собственного невежества тоже иногда проходит тоской, но только сознание: естественное невежество…

Поток жизни в берегах естественного невежества, встречая препятствия в образованной среде, сопровождается тоской…

«Знакомо ли вам чувство своей вины за других?» – «Сострадание?» – «Нет, глубже: сострадание естественно и немного эгоистично: оно начинается от страха: „а что если и мне так придется". Нет, есть такое чувство неприличия бытия, отчего… бывает еще: они могут быть, а я не могу и что я не могу, это значит: я виноват…»

И это не то. Я хочу добраться до возмущения неправдой, до зарождения такого чувства, которое человека вооружает, делает революционером, или… вот что это «или»? порождает чувство своей вины за всех…, за самый ход жизни, за грубость этого ствола ее продолжения (в трепетной красоте проводят короткую жизнь свою зеленые листики и умирают, а ствол продолжается).

Ах, эта стыдливость бытия, где же предел твой…

Анализ происхождения основного чувства революционера: 1) чувство грубости властелина, желание освободить жертву из когтей ястреба, 2) это предполагает непосредственность, сознание силы своей и возможности (один властелин ведь бывает всегда на срок, за которым начинается неправда его бытия, он уже не творит, а только мучает жертву, его вина: он силой упал, и другому, свежему, будущая власть его представляется высшим правом). И в этом может быть ошибка от влияния современности: тот революционер мог и не… или в скрытом виде он был всегда претендент, очередной козел: ведь жизнь показала нам Чернова (может быть, вот это Алпатов и прозрел на Авксентьеве? но почему же он того же не видит у Несговорова?)

Вещи и сны

Вещи сжечь, сны рассказать! такие вещи больше не купишь, и повторения видений ночных перестают появляться, если о них рассказать.

Есть вещи, какие не повторяются, и их хранят, как единственные. Есть сны, которые повторяются, вновь и вновь появляются, не давая себя забывать. Но стоит только записать такой сон или рассказать, и он больше не явится. Вещь сжечь! сон рассказать!

Завтра Петя должен приехать.

– Завтра, Ефр. Павл., – говорю я, – наш гусар приедет.

– Да уж вот, правда, гусар! Елена Алексеевна первый раз, как увидала его, сказала мне: много от него останется несчастных девиц.

– И ты с этим согласна?

– Нет, не согласна: наш Петя сторонится девиц и, я знаю, он себе этого не позволит.

– Не позволит себе сделать девицу несчастной? да разве он будет сам знать об этом: влюбится в него девушка, она отдаст ему все свое лучшее, а он и не обратит внимания. Вот несчастье!

– Ну, это что: только бы не портил.

– А разве это не порча?

– Какая же порча: ты говоришь, она остается девушкой.

– А, по-моему, это еще не порча, что она не девушка по телу, есть женщины и детей рожали, а все как девушки душой. А есть «невинные» девушки с выпитой душой – вот несчастие.

Но Е. П. этого «несчастия» не хотела понять и стояла на своем (по-моему, это оттого, что Павловна цельный, совсем чистый человек, а не потому что глупая или «неразвитая»). У всех таких женщин девушка их отлично сохраняется, им и в голову не приходит, что, может быть, из человека душа выпита. И у здоровых людей вообще тело имеет некоторую свободу от духовной жизни: тело поиграет, родятся дети, душа займется ребеночком, и опять не вся душа, потому что мало ли еще родится детей, надо же и им оставить силы.

12 Марта.Свержение царя.

Мы все угорели и не слышали, как ночью родила нам Кента 6 щенков: 3 кобелька и 3 сучки. От угара хотел спастись ранней прогулкой в Параклит, но голова еще больше заболела.

Сидя на месте (в России это или везде), человек самоотравляется, и он путешествует не для того, чтобы видеть чужое само по себе, а себя самого через чужое. Вся писательская деятельность есть путешествие к самому себе непременно. Центробежное писательство, которое уходит от себя как можно подальше, или юношеское, или фальшивое («международные Пильняки»).

Беляева. Всякая частица ее тела была как бы пронизана соответственной долей науки и философии, и напряжение пола было как бы на раз: родить один раз. В естественной женщине тело имеет некоторую свободу от души с хозяйственным расчетом, что рожать-то ведь не один раз придется (Беляева хочет родить гения: родить надо, но раз высшее уродство души и тела = да, это уже уродство в женщине – родить гения = похоть разбросанных разорванных остатков природы соединится и родишь не человека, а гения).

13 Марта.Кента выкинула еще двух, но сросшихся, мертвых щенят.

Роман пишется с пугающей легкостью, как будто спихнул в оттепель ком снега, и он бежит вниз, навертываясь сам по себе.

14 (1 Марта. Евдокия).Ездили с Петей поздравлять Дунечку… Объяснился с Полонским (глаза у него маленькие, нос огромный, но щеки умеют еще краснеть, щеки поправляют дело).

На обратном пути разговаривал со мной инженер-организатор. Договорились с ним, что прежде всего надо организовать отношения спец-человека, парт-человека и раб-человека. Воздух, которым дышит «спец-человек» – жертва личной выгодой (творческая личность бескорыстна), напротив, раб-человек этим только и дышит (надо этот мотив бескорыстия творческой личности положить в основу разочарования Алпатова в Германии: Бебель и Гейне).

Что такое Кащеева цепь?

Мне удалось написать несколько рассказиков, может быть, один из них был замечательный. Хотя я не вполне уверен, что я сделал нечто действительно ценное, но мне, однако, из этой работы представилось ясно, как нужно вести себя, чтобы получалось все лучше и лучше. Вот это «как вести себя» в создании лучшего я и считал путем для освобождения от Кащеевой цепи, т. е. творческим процессом, а установка личности своей будет в коррективе: «не я выдумал, а так есть», а я только хозяйствую: я хозяин. Я-то радостно узнаю себя в других.

16 Марта.

Хвосты

Пришлось «купировать» хвосты щенятам. Оказались довольно толстые, в мизинец. Еф. Пав. держит, я режу ножницами. Во время операции входит Дуня и, заметив, чем мы заняты, назад. «Не могу глядеть, – говорит, – жалко». А между тем сама помогает мужу постоянно резать лошадей, и там ей не жалко, потому что там «надо», – они живут продажей лошад. мяса – здесь же она только наблюдатель. И я тоже не мог бы смотреть на резню, замутило бы и затошнило, но когда надо действовать – ничего. Так, верно, в революцию убивали, не жалея людей: надо было.

Писатель всегда охотник за материалами, он проглатывает их, как окунь пескаря, широким ртом. Но философ проглатывает художественные произведения так же, как щука окуня.

А то я думаю иногда о брачном отношении художника и его материалов: он влюбляется, и темы отдаются ему с радостью. Цветы, птицы, звери, человек, вся земля вступает в брачный союз, и художник через это становится отцом и хозяином всех своих владений. Хорошей школой такого писательства была у меня журнальная работа: по робости своей я старался так писать о людях, чтобы не обидеть их и брать от них в свои очерки то, чем они гордятся в себе, чего достигли.

Был у дочери Розанова Татьяны Васильевны. «Хорошо, – говорит, – что вы любите природу, значит, человека не любите, нельзя его любить». Совсем Розановская манера, и лицом, и натурой совсем Розанов. Она говорила, что Вас. Вас. приходил иногда со службы расстроенный, чем-нибудь его обидели, и он долго плакал, ложился в кровать и плакал, как ребенок. И она тоже мучится службой и тоже, наверно, плачет от нее.

Глубина человеческой души измеряется памятью ее о прошлом: столько-то метров от первого впечатления до встречи с ним в работе сегодняшнего дня. А беспамятные люди все равно, что бессовестные.

Ценю того человека больше, кто больше сохранил в себе своего ребенка.

План

1) Работа над романом: набросанное звено «Зеленая дверь» хорошо бы теперь написать в отделку, а потом, не сдавая в печать его, продолжать дальше и, если понадобится потом, переделать.

2) Путешествие осуществить со Старовым, начать его в момент определенного поворота на весну воды. Роман не брать, книг не брать. Съездить к Мантейфелю с Петей в Зоопарк. Сегодня сходить к адвокату. И еще непременно к учителю.

3) Написать: 1) Груздеву, 2) Попову, 3) Маршаку.

Идеи

Считаем мы время и знаем, когда поспевает рожь. Мы знаем, сколько носит корова, лошадь, собака, сколько времени сидит птица на яйцах. Так и законченность формы выражения наших мыслей и чувств надо считать ударами сердца. У иного сердце бьется так часто, что уже в молодом возрасте он скажет все и умолкнет. У другого тихое сердце, и нужна долгая жизнь, чтобы форма созрела. Очевидно, я принадлежу к тем, у кого сбор урожая начинается с сединой в бороде.

17 Марта.Вчера сидел у меня Евдокимов. Он несколько не в том плане, что я, и потому, хотя беседа была и дружеская, но остается от нее даже на другой день взволнованность своей поверхности (от болтовни) очень неприятная. Так всегда от общения с большинством людей временно утрачиваешь себя – самое неприятное! От других приближаешься к себе и обогащаешься. Получена «Охота» Смирнова, такое же макулатурное создание, как Рог. Надо пробрать его.

18 Марта.Вчера осматривал Зоопарк (Петр Александрович Мантейфель). Звери на показе все равно, что литургия по радио. «Начинается «бурный период», – говорит М., указывая на множество уток, лебедей и гусей в пруду. А нам вспоминается «бурный» период на Переславском озере. Его обычные слова сторожам: «Покрыл? подмял?» Зайцы, открыто лежащие, волки, виляющие перед людьми хвостами. Тигры при звуке голоса ложатся на спину или трутся, как кошки, боком, мордой о решетку. Соболь «Топсик» на ласковое слово высунет из дупла мордочку и начнет вылезать, длинный какой! лезет, лезет, и все нет конца туловищу.

С другой стороны, очень уж трогательно, когда волк, узнав П. А-а, вдруг просветляется изнутри добротой и любовью в ласковом взгляде.

Впечатления: охота за Мантейфелем; русак; антилопа – родоначальница коров; медведь – вспыльчивость.

Следы тигра на снегу: вот следы! И что значит, если, скажем, в Уссурийской тайге: вот след тигра.

<Запись на полях>3-го дня массовый прилет грачей.

К роману

Глава: Лейпциг. «Я понимаю теперь это перемещение нашей веры с иконы на «прогресс» и науку – это была неведомая миру наша реформация… (помнить, что я изображаю в Алпатове всю русскую интеллигенцию как секту).

Мужик из Бобошина говорит, что тетерева уже сильно бормочут и что тетерева начинают за месяц до полой воды.

19 Марта.

Тоже материал к изучению тока: Суворин в своем дневнике рассказывает со слов Григоровича, что какая-то дама, имевшая множество любовных событий в своей жизни, между прочим, и с Григоровичем, вполне затрепанная, под конец попала к поэту Толстому, он влюбился в нее и сделал женой, а в то время как он с ней объяснялся в любви, явился, было, и Григорович, но… «ретировался».

Читая это, так и видишь двух старых сатиров, подхихикивающих над любовью поэта. А между тем очень возможно, что эта затрепанная женщина переживала с Толстым свою истинную «первую» любовь.

Вчера явился ко мне вестник «Черного гостя». Я ему рассказывал о будущей своей работе по изучению «Тока», о своих думах: мы все думаем о токах по Дарвину, что этот бой петухов значит половой отбор, а на самом деле сильнейшие петухи занимаются дракой и пением, а слабейшие, робея выйти на состязание, сидят по кустам и совокупляются с тетерками. На это гость мой заметил: «Может быть, именно это и подтверждает закон Дарвина: отбор совершается по подлости и хитрости».

Суворин пишет так запутанно, что каждый рассказ его в дневнике, чтобы понять, приходится читать по два раза. Дневник – самая кокетливая литературная форма. А Суворин кокетничает по-коровьему.

Дикий зверь должен быть диким, это не зверь, не волк, если, видя человека, начинает вилять хвостом.

<Запись на полях>«Скоп копить» собирать молоко (не продавать).

20 Марта.В дневнике Суворина нашел прямые слова о женщине в смысле стимула для мужского творчества. Очень занятно бывает читать такие «заключительные строки».

Сегодня буду сидеть на запоре, есть две опасности, одна – нашествие от Григорьева пьяниц во главе с Орешиным, другая – мистиков с вождем их Горским. И лучше уж пьяницы, только не мистики. Мне эти мистики телесно противны, как вспомнишь, ведь ни одного в жизни своей не видал телом свежего мистика: какая-то в них дряблость телесная и сырость духовная, полумонахи.

Поеду изучать непременно тока, мне это отлично годится и для заключительного звена «Ток»: Куст можжевельника: это значит 1) человек упал с высоты; 2) пробуждаясь, он замечает, что весь этот земной шар, даже черви живут, как и он, и те «боги», и ему хочется опять начать все по-новому и с самого начала, и если опять подниматься, то захватить с собой всю землю: все. Это присоединение к хору будет то же самое, как в роще по выходе из тюрьмы…

Надеюсь, что всю неделю эту (3-ю) – от 21-го до 28-го можно будет писать и есть на 4-й: 4-я – 5-я – 6–7-я – месяц; за эту неделю написать в отделку лист, всего будет лист 1½ – звено «Зеленая Дверь». Второе звено «Лейпциг» в общем, как «Тюрьма» (в заключение) предвосхитит «Ток», так и «Лейпциг» возьмет мотив «Петербурга». Сильное звено «Париж», вся высота, а «Петербург» – все падение. После написания «Зеленой Двери» надо создать такие же условия «лавинные», какими писалась «Зеленая Дверь».

В эту неделю, начиная со вторника, надо начинать ежедневную подготовку к путешествию: завтра до обеда сходить в музей к Розановой, в аптеку за медикаментами.

Помню, когда я в юности был просто диким охотником и не признавал никаких правил, у меня был своеобразный нравственный кодекс против правил, выработанных для охраны дичи. Меня возмущало, что правила вырабатываются для охраны животных, предназначенных для убийства. Мне представлялось, что убивать можно только в том случае, если это делается бессознательно и, что то же самое, по необходимости в борьбе за существование, для защиты своей жизни от голода или нападения. Но если сознательно воспитывать дичь для удовольствия ее убийства, то это безнравственно и потому, отдаваясь инстинкту охоты, я ненавидел и не признавал правила: без правил – можно, по правилам – нельзя. Бывает, думаешь, когда приходится стрелять в запрещенную тетеревиную матку: «ведь запрещается стрелять в матку, чтобы потом в новом году застрелить ее детей. Какая мерзость. Так лучше же я сейчас убью ее». (Мантейфель и ворона). Впоследствии выработалось у меня через охоту специальная способность воспринимать природу и описывать свои впечатления: для меня, как и для ученого-зоолога, охота стала главным образом в помощь работе, и я уже отношусь к правилам охоты, признавая их с точки зрения разума, но не сердца, как прежде. Однако теперь, когда я увидал в Зоопарке, что волки, встречая людей, виляют хвостами, сердце мое сжалось, и я вернулся к передумке об охоте со стороны сердца.

21 Марта.Весь день вчера просидел на запоре и так отсиделся: не захватили ни мистики, ни пьяницы. Мне кажется, я начинаю ненавидеть писателей, каких-то честолюбивых обезьян, и особенно тех, кто имеет успех в наше время. Успех в наше время почему-то особенно быстро отпечатлевается обезьяньим выражением. Самая умная и самая достойная из всех успевающих Ольга Форш, по-моему, со времени издания «Современников» получила малую, самую малую долю печати этой. А Разумник утратил печать совершенно и явно носит выражение воскресающего человека. Несомненно, и мой успех тоже дает эти обезьяньи черты и, вероятно, потому что я их очень чувствую – держусь пустынником: на людях не избежать. Боже мой, закутавшись вечером одеялом, ведь я способен улыбаться кому-то детской улыбкой, не шевеля своих толстых, покрытых конской щетиной щек. Но днем на людях как я могу улыбаться, не безобразя человека.

Встретил вчера Т. Вас. Розанову. Она мне нравится. Я ее причисляю к Берендееву царству.

Моя старая тоска («тоскливый невроз») начинается всегда под ложечкой, не раз я задумывался о близости этой боли к физической боли от желудка. Лет 20 тому назад случилось, эта тоска действительно перешла в настоящую физическую боль, хоть кричи. Я едва добрался до доктора, он прощупал живот, и оказалось, что причина боли под ложечкой – настоящая боль в области червеобразного отростка слепой кишки. Значит, все в слепой кишке, и, быть может, вся моя лирика исходит от слепой кишки.

Вчера был такой мороз, что, несмотря на солнечный день, только после обеда дорога стала рыжей. Сегодня с утра облачно, дорога припорошена, да и летит, кажется, и сейчас в 5 ч. д. пороша.

Ежедневно буду записывать о погоде, потому что наступает самое интересное время, самый любопытный вопрос: каким образом весна света перейдет в весну воды.

22 Марта.Оттепель. Мокрый снег.

Вчера пришла Т. В. Розанова в 7 в. и была до 1 ч. ночи. Я таких людей еще не встречал, в ней было мне то, чего я ожидаю себе найти в работе над детским рассказом. Это желанный человек, в свете лучей от которого насквозь все мои люди. Почему-то мне, прежде всего, пришла на память Дунечка, о которой с детства слышу: «святая». И что же? эта «святая» теперь на подножном корму у большевиков, которых ненавидит. И какой надрыв вся ее жизнь: все эти 30 лет учебы в деревенской школе ведь совершенно то же, что годы заключения В. Фигнер. Очень похоже. Ужасно, что ведь это лучшее революции!

Что особенно поразительно – это одни и те же переживания от «Лунных людей» Розанова вплоть до пренебрежения газетами: «я весь Шанхай и весь Китай и Англию – все узнаю не по радио, а по копеечке на булке: копейка прибавилась, копейка убавилась».

Очень некрасива, невзрачна, но так оживлена, так игрива в мысли, что становится лучше красивой (и проста, как Катя – тоже прекрасная).

Что же делать, сознаюсь: щупаю каждую женщину на возможность последней близости («а есть за что подержаться?»). Тут совсем ничего: полное отсутствие, в голову не приходит. Но, тем не менее, в этом общении, чисто духовном, есть особенная сладость какая-то и столь сильная, что может сравниться лишь с самой игрой, мартовской любовью. Вероятно, это сила религиозно преображенного эроса. Но Еф. Пав. ее не ревновала (как всех) ко мне, к этому не ревнуют.

Т. В. рассказывала, что когда ее позвали в ГПУ для допроса и там намучили ее глупыми вопросами до того, что, когда они зачем-то вышли из комнаты, она легла на диван и уснула. Это ее и спасло: гепеусты образумились и выпустили. И, кажется, это они же способствовали ее устройству на службу в музее: «Вам, – говорили, – там хорошо будет с монахами».

Еще рассказы ее о какой-то ее «боли», которая началась у нее после чтения «Людей лунного света», кстати, простудилась и думала, что боль от простуды. Пошла к докторам, ей сделали операцию, боль не перестала. Потом она стала мучительно работать над преодолением «Лунных людей» и когда преодолела, боль прошла.

Таким образом, у этой девушки и у меня лучшие силы ушли на преодоление боли, причиненной одним и тем же (впоследствии любимым) человеком, ее отцом и моим учителем. В психофизическом мире ее «православие» вполне соответствует моей «природе»: то и другое для спасения себя самого, но не для учительства (ни Боже мой!). Однако и мне, и, вероятно, ей эта найденная самость представляется не индивидуальным достоянием, а общим, назовем это «Христос и Природа»: очень возможно, что в моей природе есть тайный руководитель Христос, а в ее Христе – природа. Для меня самое главное кажется в том, что оба мы свое мученичество преодолели и стали мучениками веселыми.

23 Марта.Мороз с ветром. Только после обеда дорога побурела. Грачи еще не интересуются гнездами. Где-то на стенах Лавры, вероятно, филин кричит. Начинается 2-я треть старого марта.

Был у Григорьева. Продолжает выпивать, а Кондрашка себе: с ухом плохо. Человек падает.

К роману: Сергей Писарев – технократ.

Волнение от разговора с N. не покидает меня, нетерпение новой встречи все растет, и эта встреча обещает ту сладостную соприкосновенность без конца в глубину, которая, вот именно я этого и боюсь, не перейдет ли потом в отталкивание, потому что всякая сладость физического ли порядка или преображенно-физического (душевного) должна же иметь конец, после которого и бывает всегда отталкивание. Но может быть, возможно, что эта встреча явится новым истоком творчества, около которого, быть может, я только стою теперь. Я на это очень надеюсь и потому в этом случае подойти крайне осторожно. Надо подумать еще, давать ли читать «Козла». Словом, надо взять этот материал в руки и обойтись с ним крайне хозяйственно, бережно. На первых порах надо будет определить: все ли тут свое и нет ли чего от испугу (от влияния «душеприказчика»).

Ефр. Павл.

Эта полная женщина удивительна по строю своей души, и недаром «дева» сказала, что она «правильная». Пока я с ней, она и не молится и в церковь не ходит, хотя я не препятствую: ей будто бы все некогда. На самом деле просто потому, что она удовлетворена, и, значит, молиться, просить Бога незачем. Но она знает, что когда пробьет час, она готова идти.

Встретил княгиню ^{61} , идет за провизией, потому что завтра новое Благовещенье и будто бы не будут торговать. Я ей сказал: «УКОМ приказал торговать». Но она все-таки пошла. Говорят, она религиозная, только я не думаю, что сильно: она для этого просто уж очень утомлена, детей много, мать. Смотришь на нее и понимаешь, почему истоком религии считается девичья душа.

Говорил с Григорьевым о бремени славы, что Бунин умел это нести. Вероятно, силы для этого дает заслуженность.

25 Марта. Новое Благовещенье.

Без ветра.

На рассвете выпустил на двор Кенту, поставил самовар, вышел. Утренник приятный, без ветра. На огороде у меня растут горы навоза. Оглядел навоз, кинул ласковый взгляд на половинку месяца и вернулся домой писать главу романа из быта Германии.

Тат. Вас. сказала об отце: он был неверующий, да, в этом все: не верил…

Вот бы что надо знать о любви: любить человека не стыдно и никому это не должно мешать.

Вопрос: от какого господства люди больше страдают, от господства интеллекта или чувства?

Вечер сегодня, вот вечер-то! я вошел в лес – вот тишина! только под валенками очень сильно хрустит вечерняя намерзь. Белый, такой белый снег, так чисто, и пахнет март морозом и солнцем. Светит заря. В это время всегда деревья, выступая узорами своих тончайших ветвей на небе, своими стволами, то слишком белыми, то слишком темными, деревья-то больше всего и обещают весну.

Много разного я надумал, наслаждаясь мартовским вечером, и еще больше пробежало не захваченных мыслью чувств. Вот я помню, мне показалось, что сошлись времена в один миг и все, что совершается, как нам кажется, на протяжении веков, то стало одним творческим коротким моментом, в котором мы все, в сущности, очень немногие разновидности душ, показываемся в различных сочетаниях, переменяем своих соседей, и эта перемена представляется жизнью и смертью.

Мне вспомнилось, как Т. В. спросила меня при первой же встрече строго:

– Вы живете с одной женщиной?

Я сказал, что с одной.

– Это хорошо, – сказала она, – я рада – и давно вы живете с одной женщиной?

Мне хотелось сказать:

– Да, это очень хорошо жить с одной, потому что, когда живешь с одной, то тем более страстно ожидаешь другой.

Но я подумал, удержался и ответил:

– Я живу с моей женой скоро 25 лет.

26 Марта.Роскошное, тихо морозное солнечное утро. В правом паху у меня сегодня почему-то давит сильнее, чем это бывает у меня (я думал всегда, что это последствия аппендицита). Вот бы не хотелось болезни! но что делать, надо быть готовым всегда и твердить на этот раз и помнить: «Да будет воля Твоя!» – это очень хорошая молитва.

Замечательно, что Т. В. говорила очень хорошо о смерти, о ее величии: это в духе чистого православия и против отца. Хоронить у нас умеют прекрасно.

27 утро месяца Марта.Солнце во всей славе над снегами. Мужики везут корову в санях, потому что по скользкому хрусту ей не пройти: вся корова заиндевелая. От Горького хмурое письмо: роман не ладится, хворает. У меня роман идет, настроен все время был так повышенно, что, казалось, нет конца силам. И вот второй день тупая боль в правом паху, и я весь потускнел. Да вот то-то и надо помнить, если хочешь свести счеты с жизнью песней победы, надо все свои верования испытывать на самом простом, вроде боли в желудке. Православие для этого создало посты.

Кажется, Розанов неправ, принимая, что православие презирает плоть. Напротив, оно старается сделаться хозяином плоти, может быть, и все православие можно рассматривать как методу овладения своей плотью.

Наст скипелся и держит. Я иду прямо по снегу в валенках, только чуть хрустит. За Вифанией открывается поле десятин в пятьдесят и все покрытое высоким репейником. Множество щеглов. Я навел бинокль на березу с щеглами, и дерево, покрытое разноцветными птичками, тихо поющими, воскресило в моей памяти ранее цветущий в Крыму миндаль, трагическое дерево: сегодня цветет, а завтра мороз, и дерево на весь год остается бесплодным.

На Вифанском пруду видны следы падающих на снег пуль, видно, тут где-то военное стрельбище. Кстати, недалеко выстрел раздался. Я подумал: «вот еще убьет». И если убьет, скажут: «несчастный случай!». «Нет, друзья, – говорю я, – за случай отвечает государство, а за государство – народ» (ведь и явление личности есть не больше как случай).

Причина несчастия коренится отчасти в неуважении к случаю: случай в механистическом плане не только не принимается во внимание, а даже считается враждебным расчету. Презрение к случаю переходит и в презрение к даровитой личности и даже вообще к индивидуальности. Вследствие этого личность, попадая в сферу насилия, бездействует, тоскуя о своем эксплуататоре.

На заседании в газете «Соха и Молот» по вопросу о туризме смотрел на молоденького Сорочинского, «организатора». Этот милый с виду юноша внутри совершенно разложен, как-то до конца «публичный человек».

Горькому: «Нет, Алексей Макс., не сетуйте на свой талант, большой у Вас талант и, я сказал бы, «без-мерный»: вот если у Вас и есть какая беда, так это без-мерность. Вы сами знаете эту свою беду хорошо и всю жизнь хотите найти седло для своего таланта в знании. Вы вечный какой-то богоискатель («еретик») и потому, а не по таланту, является иногда неравновесие частей в ваших произведениях. Но, знаете, одному то, другому другое: зато ведь Вы Горький, что в Вас помимо таланта много человека с неотрезанным пупом от Бога (один демонический хлыст однажды мне так и сказал: «человеку надо пуп от Бога отрезать). Примечание к понятию «Бог»: и земля Ваша, геофилия, как Вы называете, – все Бог! А ведь чистый художник, эстет абсолютный, это, конечно, человек с отрезанным пупом: такому легко. Я вот сам тоже не оторванный, но я спасаюсь как-то «службой», т. е. полагаю, что мне дано малое дело, спеццель хранить ризы земные, ну, вот я и храню по мере сил».

Интересно: переход к Зоопарку – пример какой-то лжи в отношении с Горьким.

Теперь я начну деловые письма: пора бросить этот вздор. Дохожу в этом до того, что езжу в Зоопарк смотреть, как волки виляют хвостами Мантейфелю, как тигры от его ласкового слова перевертываются вверх брюхом и выдра бегает за ним по дорожкам. Не очень меня удовлетворяет это, по-моему, зверя не надо переделывать в человека, пусть он останется «диким». Кроме того эти ученые, развращая зверей гуманностью и даровой кормежкой, не умеют их наблюдать: они смотрят в упор на них и записывают. Нелепо в высшей степени, похоже, как если бы явился человек, никогда не видавший солнца и много о нем наслышанный, и стал бы на него глядеть, портя свое зрение. Мы же, жители земли, знаем, что к солнцу надо стать задом и смотреть на освещенные им предметы. Ученые снисходительно смотрят на нас, художников, в помощь себе. А между тем дело только тогда пойдет, когда художник в деле изучения жизни станет на первое место, пока не подчинил себя науке (хотя и понимая ее методы). У меня есть такая идейка, и проделанные с ней опыты дали приличные результаты. Я очень рвусь к этому, но не дает хода роман, <не дописано>

К обеду пришла Т. В-а и я читал ей Курымушку. Под конец пришла Григорьева и помешала. Т. В-на сказала, что Розанов и должен был меня исключить. Она забыла, что это худ. произведение, трагедия, в которой все люди должны делать так, как они делают. Но в действительности ведь было вовсе не так: Розанов был виноват.

В Китае начались военные действия.

28 Марта.Продолжаются тихие звездные, морозные ночи, лучезарное утро.

Катастрофа в Китае.

Пиши роман!

Слышал разговор: «Англичане-то не дураки». – «Но ведь и наши не дураки». – «Нет, наши дураки», (т. е. могут ввязаться).

Шел по улице в Сергиеве, на панели половина французской булки лежит, и никто ее не подымает. Я подумал: «Какие мы стали богатые!» Так я подумал, потому что уже мерещится перспектива новых голодных лет и вспоминаются годы, когда мы за такой кусок булки отдавали последние остатки имущества. Тяжело вновь переносить, и, кажется, невозможно. Главное, что живем все на фу-фу, где тут воевать, а кричим громче вс. ех.

29 Марта. Юго-вост. ветер, все небо покрыто серыми сплошными облаками, и все-таки очень холодно, и дорога после обеда не оттаяла, а вечером была буря, думали – перемена, и нет – все мороз, холод. Но мне и не надо тепла. Роман пишется.

Т. В-а Розанова горячей душой, с огромным интересом в течение 4-х часов чтения слушала повесть мою о Курымушке. Но она слушала по человечеству (или сказать: религиозно), повторяя иногда: «Господи, до чего же у нас с вами похоже!» А когда доходило до природы, напр., это место «Гусек», столь прославленное всеми ценителями моих писаний, по-моему, она просто не слушала, наверно, во» всяком случае, не все принимала. Это замечательно подтверждает понимание православной души Розановым. Но, по-моему, он и сам едва ли не подходил к природе – сказать: супронатурально. Впрочем, очень возможно, что ошибаюсь. Во всяком случае, понимание природы, о котором я говорю, есть чувство самого тела, сказать так: телом сливаюсь с природой и это описываю. А то можно описывать или догадку, или отражение в голове.