Текст книги "Белая женщина"
Автор книги: Михаил Маковецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)
Леваев искал какой-то разумный компромисс, и скандал затухал.
– И что она пристает к пожилому человеку, который не может сдержать своих чувств, – осудил поведение Розы Пятоевой прямодушный Ян Кац.
Атмосфера гинекологического отделения «бет» меня завораживала, покидать общество беременных женщин не хотелось, и я, удобно усевшись на тумбочку Розы Пятоевой, включил висевший над её кроватью телевизор на любимый мной тридцать третий канал, который транслирует заседания Кнессета. Обсуждался вопрос об иностранных рабочих. По словам министра, отвечающего за занятость и благосостояние, три отрасли израильской экономики, в принципе, не могут обойтись без иностранной рабочей силы. Это сельское хозяйство, где ударно трудятся таиландцы, строительство, где сошлись пути-дороги румын и палестинцев. Впрочем, палестинцы где только не трудятся, параллельно с этим составляя гордость и красу израильского уголовного мира. А также уход за престарелыми, где простые филиппинские женщины проявляют чудеса мужества и героизма.
Министр занятости и благосостояния, представитель партии религиозных евреев, был юн, полон сил и творческих планов, прекрасно ориентировался в теологических вопросах и от проблем занятости и благосостояния был далёк чрезвычайно. По его мнению, для ухода за престарелыми было бы разумно привозить женщин из стран Восточной Европы, в частности из Украины и Румынии. Во-первых, можно набрать профессиональных медсестер, которые у себя на родине получают за полгода столько, сколько будут получать в Израиле за месяц. Во-вторых, многие из нуждающихся в уходе израильские старики сами выходцы из Восточной Европы, и общность языка на порядок улучшает качество работы сиделок, так как создает психологический контакт между престарелыми гражданами и ухаживающими за ними.
Юный и полный энтузиазма министр на этом закончил свое выступление и скромно потупился в ожидании оваций. Но бурных аплодисментов не последовало. Первой его осудила лидер партии «Энергичная работа» Великий Вождь и Учительница.
Она разразилась пламенной речью в защиту законных чаяний сексуальных меньшинств, которые, по ее мнению, будут ущемлены массовым завозом в Израиль блондорасисток.
«Вот фанатичка, – думал, слушая её, представитель религиозной партии, – от ее речей веет мрачным средневековьем, и это приходится слушать с трибуны Кнессета в двадцать первом веке».
– А вы знаете, девушка, конечно, возбуждена, но, по сути, она права, – подал голос министр иностранных дел. Недавно члены Кнессета торжественно поздравляли его то ли с восьмидесятилетием, то ли с девяностолетием, и он позволял себе называть остальных депутатов девушками или молодыми людьми, в зависимости от их половой принадлежности. – По роду своей работы мне приходится бывать в разных странах, я хочу сказать, что привозить медсестер из Восточной Европы, это, конечно, абсурд. Они практически все повыходят замуж в Израиле в течение полугода. Филиппинки в этом плане значительно безопаснее. Значительно. Но самое благоприятное в этом плане впечатление на меня произвели жительницы Перу. Маленькие, толстенькие и совершенно бесформенные. С точки зрения замужества они совершенно безопасны. Даже если кто-то на такую и польститься, к этому несчастному мы должны относиться снисходительно.
Остальные депутаты горячо поддержали министра иностранных дел. Министр занятости и благосостояния был просто смят. В нем была поколеблена вера не только в научно-технический прогресс, но и вера в Бога. Его учили, что Бог создал всех по своему образу и подобию, и поэтому все должны быть одинаковы, а здесь уважаемые люди преклонного возраста, которых жизнь учила не только по учебникам, версию о всеобщей одинаковости даже всерьёз и не рассматривают.
«Говорила мне мама, – с тоской думал юный министр, – приличному человеку, тем более из хорошей семьи, нечего лезть в политику. Теперь я всегда буду слушаться маму».
Приняв это в высшей степени достойное решение, юный министр воспрял духом, не стал спорить с министром иностранных дел и отправился в буфет, кушать приготовленный мамой бутерброд. Но ещё раньше, чем юным министром было принято это мудрое решение, Костик выключил телевизор.
При этом он, обильно используя неформальную лексику, выразил своё неудовлетворение как моральным обликом членов Кнессета, мамы которых, по глубокому убеждению Костика, не просто тяготели к беспорядочным половым связям, но и, более того, брали за это деньги. Кроме того, Костик был крайне обеспокоен умственными способностями избранников народа, отсутствие которых Костика особенно угнетало.
Такое отношение к народным избранникам со стороны будущего мэра Офакима меня удивило, и я нескромно поинтересовался, чем вызвана пусть где-то справедливая, но строгая оценка депутатов.
По словам Костика, израильское законодательство строит козни его большой любви. И действительно, история любви Костика и Ольги была насыщена коллизиями и драматическими поворотами. Костик впервые увидел Ольгу в помойке, где та спала, свернувшись калачиком, и полюбил её (Ольгу) с первого взгляда. Глава офакимских мусорщиков привел девушку домой, перед тем, как положить её в постель добросовестно вымыл в ванной, предложил бокал шампанского, после чего задал вопрос: «Как жизнь?».
Грациозно подложив руку под голову, Ольга поведала ему, что проживала она в городе Пскове и кормилась продажей запчастей. И всё было бы хорошо, если бы её не задержала милиция. Следователь объяснил ей, что за кражу запчастей из воинской части, а также их незаконный сбыт, в чем она также активно участвовала, ей предстоит провести в тюрьме лет пять. Но если такая красивая девушка, как Ольга, не хочет сидеть в тюрьме, то можно поехать в Израиль поработать проституткой. Следователь не настаивал. Решать, конечно, Ольге, но, по мнению следователя, в тюрьме сидеть плохо, а работать проституткой в Израиле мило и романтично. При этом следователь так тепло отзывался об Израиле и еврейском народе, что она согласилась.
По прибытии в Израиль Ольга сразу приступила к работе, но профессию она свою не полюбила и, более того, при первой же возможности из публичного дома убежала, спрятавшись в кузове грузовика, в котором в дом терпимости привезли мебель. Ехала она долго, пока грузовик не прибыл на территорию какого-то завода. Здесь она покинула кузов и, провожаемая долгими взглядами рабочих, которых издалека привлекла броская униформа работницы публичного дома, вышла за заводские ворота и укрылась в мусорном баке. Её целью было найти менее зовущую одежду, дождаться ночи и осмотреться. Сидя в помойке, она задремала. Здесь её обнаружил один из уборщиков офакимских улиц и доложил о находке по команде. Прибывший Костик впервые увидел Ольгу в помойке, где она спала, свернувшись калачиком, и полюбил её с первого взгляда. Как и положено дисциплинированному члену русской мафии, выслушав рассказ Ольги, он перезвонил мне и во всем сознался.
От меня поступила команда – немедленно положить барышню на заднее сиденье автомобиля, прикрыть простынкой и, нигде не останавливаясь, доставить в поселение Ливна.
Серьезности положения Костик явно не осознавал. Затраты на нелегальную доставку девушки, начиная от оплаты усилий следователя и кончая расходами по нелегальной доставке будущей труженицы панели через египетско-израильскую границу в вольный город Эйлат, где девушку и встретили полномочные представители Тель-Авивского публичного дома, стоило денег, и немалых. За девять с половиной дней работы с ленцой, вложенных в неё средств, Ольга, конечно, не оправдала.
Кроме того, правовая база, регулирующая отношения в сфере продажной любви, в Израиле сложна, страдает диалектическим подходом к рассматриваемому предмету и своими извитыми корнями уходит в историю. Видный теоретик сионистской идеологии, а также первый премьер-министр Израиля, Давид Бен-Гурион, еще задолго до становления Израиля писал, что еврейское государство не будет ничем отличаться от других стран, и что в нём будут также воры и проститутки. Жизнь частично доказала его правоту. Если воры были широко представлены во всех сферах жизни с момента образования государства, то с проститутками дело обстояло не так однозначно, как это представлялось классикам.
Одним из первых законодательных актов, принятым Кнессетом первого созыва, был закон, регулирующий отношения в сфере проституции. Смысл этого закона сводился к тому, что проституция разрешалась, но запрещалось сутенёрство и содержание публичных домов. За годы существования Израиля этот закон доказал свою полную несостоятельность и продолжает существовать по настоящее время без каких-либо изменений.
Ни одна проститутка не может нормально работать без сутенёра, который обязан осуществлять её непрерывную охрану. Работать в публичном доме значительно безопаснее и приятнее и для проститутки и для её клиента, чем делать то же самое на ветру в антисанитарных условиях или в тесноте заднего сиденья автомобиля. В результате взаимодействия выше перечисленных факторов, публичные дома, существующие в каждом уважающем себя городе, работают в Израиле под вывесками массажных кабинетов, школ бальных танцев, гимнастических клубов, обществ любителей букетов роз или любого другого учреждения. Под Эйлатом, в течение многих лет, работает публичный дом, который официально числится как обсерватория, что и отражено в его названии. Клиенты этой обсерватории за небольшую дополнительную плату имеют возможность рассматривать сотрудниц в старый телескоп.
В результате того, что публичным домам приходится работать в непростых уголовно-правовых условиях, каждый приличный публичный дом должен иметь надежную полицейскую крышу. Я исходил из предположения, что заведение, где так недолго трудилась Ольга, такую крышу имело, и в своих предположениях не ошибся. Утром следующего, после бегства Ольги, дня к Костику обратились три очень решительно настроенных молодых человека. Молодые люди вели себя крайне развязно и с металлом в голосе спрашивали, где Ольга.
В отличие от них Костик вел себя вежливо, выглядел испуганным и сообщил молодым людям, что Ольга, действительно, была у него дома, продемонстрировала сеанс страстной любви, получила за это двести шекелей, после чего, по её словам, намеривалась направиться в поселение Ливна, к своему знакомому. Костик даже запомнил адрес. По странному совпадению мифический Ольгин знакомый проживал в доме, принадлежащем Бух-Поволжской Варваре Исааковне.
Наглые, но доверчивые молодые люди порекомендовали Костику держать язык за зубами и даже по этим зубам ударили, после чего отбыли в направлении поселения Ливна. В спальне дома Варвары Исааковны электричество не работало, и царил полумрак, а сама Бух-Поволжская почему-то спала в броской униформе Тель-Авивского публичного дома. Увидев её, двое молодых людей, третий в дом не полез, а остался на стреме, повели себя безнравственно. Сначала один из них, а потом и другой совершили с Варварой Исааковной половой акт, параллельно с этим позволяя себе высказывания грубые и несправедливые в адрес Бух-Поволжской, называя её при этом почему-то Ольгой.
После чего Пятоев, Кац, Яша Татарин и Вова Сынок, напуганные слишком длительным присутствием наглых молодых людей в доме Варвары Исааковны, ворвались в спальню. Увидев их, один из молодых людей попытался достать из спущенных брюк пистолет, но быстро получил серьёзную травму лица.
– Боже мой! – воскликнул впечатлительный Ян Кац. – Варвара Исааковна, вас могли изнасиловать! Почему вы так долго не кричали?
– Це було прiемно (так было же приятно), – почему-то по-украински ответила разрумянившаяся Бух-Поволжская.
– Надеюсь, эту пикантную подробность вы не расскажите в полиции? – спросил бестактный Пятов.
– Хам и солдафон, – вяло отмахнулась от него Варвара Исааковна.
Полиция, вызванная незадолго до происшествия, прибыла как раз вовремя. С её появлением актерское дарование старейшей актрисы киностудии «Антисар» проявило себя в полной мере. Трижды она падала в обморок, и Дану Зильберту, не прерывая съемок, приходилось брызгать ей на лицо водой. Когда она приходила в себя, её взгляд блуждал и она тихо спрашивала: «Где эти звери?»
После чего заходилась в рыданиях.
«Эти звери», наоборот, держались уверенно, утверждали, что всё произошло по взаимному согласию, что никакой жалобы эта сука (имелась ввиду Варвара Исааковна) не подпишет, потому что (нецензурная брань), если она не вернется на работу в Тель-Авивский публичный дом, (нецензурная брань), ее вышлют в Россию (нецензурная брань), а там её, как минимум, посадят лет на пять. (Грубая нецензурная брань).
Впрочем, когда они, наконец, поняли, что называли Ольгой Варвару Исааковну совершенно напрасно, их настроение ухудшилось.
Третий молодой человек, бездарно стоявший на стреме, понял всю ситуацию очень быстро, но не до конца, и продолжал поиски Ольги самостоятельно, предварительно доложив обстановку руководству Тель-Авивского публичного дома. Руководство ответило, что с полицией всё уладят и потребовали не прекращать поиски беглянки.
Бродя по поселению, молодой человек познакомился с одним болтливым старикашкой, который представился Борщевским Вячеславом Борисовичем и который сообщил, что искомая девушка скрывается в доме Пятоева. О чем было вновь доложено руководству Тель-Авивского публичного дома. Руководство приказало молодому человеку больше не мелькать и покинуть поселение Ливна.
После чего в отделении полиции, обслуживающем поселение Ливна, раздался очень авторитетный телефонный звонок, потребовавший молодых людей немедленно отпустить, так как жалобы об изнасиловании всё равно не будет. А беглую проститутку, нелегально находящуюся в Израиле, немедленно задержать. Был указан также адрес, где следует её искать.
Из отделения полиции было робко доложено, что молодых людей отпускать нет никакой возможности, так как жалоба, кстати, написанная очень грамотно и напечатанная по всей форме, была подписана и подана немедленно после приезда полиции. Причем какой-то въедливый пенсионер, снимавший всё происходящее для какой-то местной киностудии, потребовал сразу жалобу передать в центральный компьютер полиции и даже, согласно инструкциям, получил соответствующий документ с порядковым номером внесенной в компьютер жалобы. Далее, совсем уже упавшим голосом, с полицейского участка сообщили, что по указанному адресу, где якобы скрывается преступница, нельзя проводить оперативно-розыскные мероприятия без санкции БАШАКа. На другом конце провода раздраженно потребовали быстро выполнить необходимые формальности.
Я, сидя в помещении дежурного офицера, писал поздравительные открытки всем полицейским, работающим в данном отделении полиции. Открытки прилагались к тортам «Вишня в шоколаде», которые семейство Эйдлиных преподнесло работникам полиции в честь еврейского праздника «Ханука». Будучи невольным свидетелем разговора, я поинтересовался:
– Что, начальство покоя не дает?
– Да это не моё начальство, – раздраженно ответил дежурный офицер, – это начальство моего начальства. Сам Шай Ругальский побеспокоить изволил.
– Бывает, – рассеянно прокомментировал я, подписывая очередную открытку. От тортов и открыток меня уже тошнило и хотелось в туалет. В туалете, не снимая брюк, я сел на унитаз, дважды нажал заветную кнопку на своем сотовом телефоне, набрал телефон Костика и попросил его не волноваться. Наглые молодые люди уже сидят, а Шай Ругальский, который пытается их вытащить, может «to kiss all of us in задница» (поцеловать всех нас в задницу).
В израильской полиции существует подразделение, которое занимается расследованием преступлений, совершенных самими полицейскими. Его сотрудники могут занимать любые должности, например должность начальника офакимской полиции, о его второй должности в отделе внутреннего расследования знать работающим с ним полицейским незачем. У них есть своя агентура, как в среде преступного мира (например, я), так и в среде полицейских. Когда-то этот отдел получил от меня информацию о Дароне Гуревиче, за что меня очень благодарили. Сейчас этот отдел поближе познакомится с Шаем Ругальским. Выслушав мои объяснения, Костик спросил, что с Ольгой и кто такой Шай Ругальский.
Не касаясь темы Ругальского, я попросил Костика позвонить Кацу домой и поговорить с Ольгой самому. После чего я слил воду и, довольный собой, покинул туалет.
Пока я интриговал, сидя на унитазе, в полицейский участок, с выражением лица, не предвещавшем ничего хорошего, вошла Варвара Исааковна.
Впервые я увидел Бух-Поволжскую в Офакимском отделении полиции, где она робко и застенчиво пыталась выяснить судьбу своего чемодана. За прошедшие полтора года в её облике произошли разительные перемены. Чувствовалось, что за время, проведенное в Израиле, она не только окрепла физически, но и закалилась духовно. Просительные интонации, которые так тронули мое сердце в Офакимском отделении полиции, сменились на голос, звенящий металлом. По-настоящему громко зазвучали интонации человека, глубоко убежденного в правоте своего дела, пламенного борца за свои неотъемлемые права.
– Только что я была зверски изнасилована, – не терпящим возражений голосом заявила Варвара Исааковна дежурному офицеру, – и в настоящее время мне не обходимо дать свидетельские показания.
– Вам придется немного подождать, – мягко возразил дежурный офицер.
– Вы что, не видите, что мне дурно? – взревела Бух-Поволжская. – Вы что не понимаете, что с точки зрения психического здоровья я агонизирую? Меня может спасти только шейх Мустафа!
– Нет, – осадил я выдающуюся актрису, – грубые полицейские могут неправильно понять тонкие душевные порывы шейха.
– Что она говорит? – спросил меня дежурный офицер, который, к счастью, не знал русского языка. – Кто такой шейх Мустафа и почему она съела половину моего торта?
– Несчастная одинокая женщина, – перевел я на иврит рассказ Варвары Исааковны с легкими, чисто техническими неточностями, – дожить до семидесятрехлетнего возраста девицей для того, чтобы быть изнасилованной бандой наркоманов во главе с каким-то шейхом Мустафой.
– Как раз по этому поводу мне звонил Шай Ругальский и приказал замять дело, – сообщил дежурный офицер, настроение которого заметно испортилось, – дело замять невозможно, с высоким начальством конфликтовать не хочется. Ну почему это всегда случается в мою смену?
– Все будет хорошо, – утешил я расстроенного работника правоохранительных органов, – у меня есть запасные торты, я тебе дам три. И вообще, на «Южной Вишне» мой хороший знакомый работает сторожем. Так что, если что надо, всегда обращайся. А эта бабка совсем чокнутая, до семидесяти трех лет дожила, и всё в девицах. У нас в офакимской психбольнице таких к кроватям сразу привязывают. Отправь её с патрульной машиной в психбольницу, а в конце смены доложишь, что приходила женщина, выглядит странно, ведет себя неадекватно, утверждает, что является шейхом Мустафой. Месяц она там полежит, как минимум. А у тебя все по уставу. И дело не закрыто, и начальство не обидел.
– И что бы я делал без сумасшедшего дома? – радостно воскликнул дежурный офицер, и через час Варенька уже пила чай с вишневым тортом в кабинете доктора Лапши.
А в это время занимающий высокий пост в системе израильской полиции Шай Ругальский ещё не понимал, что речь идет о судьбе ставшего ему родным Тель-Авивского публичного дома, и прилагал серьезные усилия для поимки любимой девушки Костика Будницкого. Он потребовал обыска дома Пятоева немедленно. Получение от БАШАКа ордера на обыск затягивалось, а давление на полицейский участок, обслуживающий поселение Ливна, усиливалось.
Начальник полицейского участка принял, как ему казалось, мудрое решение. Он осуществил обыск дома Пятоева до получения разрешения, надеясь, что оно будет оформление позже.
Делать это, конечно же, было нельзя, но иногда это делалось. Когда речь шла о серьезном криминале, а времени было в обрез. Но это был совсем не тот случай. Девушка находилась на нелегальном положении. Таких в Израиле десятки тысяч. Если они из-за чего-то попадают в поле зрения полиции, их высылают. Если в поле зрения полиции не попадают, то годами работают без оформления документов на самых грязных и низкооплачиваемых работах. Годами они посылают по несколько сот долларов в месяц куда-нибудь в Румынию или Украину, пока не заболевают, ловятся на каком-либо криминале или их работодатель сдает их в полицию, чтобы не платить им зарплату. Специально таких людей полиция не ищет. Обыскивать в поисках нелегалки конспиративную квартиру БАШАКа – это анекдот. Пятоев, с хорошо наигранным беспокойством, доложил Итамару Каплану, что из-за обыска возникла опасность провала важного агента внутри Хевронского Хамаса. Спрашивал, что делать. Каплан доложил начальству, что полиция получила разрешение на обыск находившейся в его распоряжении конспиративной квартиры, а его в известность не поставили. В поисках объекта наказания начали разбираться. Выяснилось, что разрешения не было вообще, а для обыска не было никакой разумной причины. Между двумя ведомствами разразился большой скандал. Начальник полицейского участка, обслуживающий поселение Ливна, был примерно наказан. Впрочем, с его отношением к вишнёвым тортам в шоколаде, туда ему и дорога.
Шай Ругальский не дал своевременно задний ход, и в конечном итоге ему пришлось помочь хозяину Тель-Авивского публичного дома срочно покинуть Израиль навсегда. Охранники публичного дома, понявшие, что им придется надолго задержаться в тюрьме из-за неожиданно вспыхнувшей страсти к Бух-Поволжской, стали давать показания на хозяина публичного дома. Если бы его арестовали, он мог бы надолго переселиться в тюрьму и дать показания на Ругальского.
Скоропостижная иммиграция хозяина Тель-Авивского публичного дома была идеальным выходом для всех. После его отъезда, с Шаем Ругальским встретился Дан Зильберт. Когда-то они вместе начинали в спецназе Северного военного округа. Ругальскии после увольнения из армии сделал блестящую карьеру в полиции. Зильберт после армии служил в БАШАКе, до больших чинов не дорос и вышел на пенсию.
– Мы хотели бы вступить в права пользования Тель-Авивским публичным домом, – сообщил старому товарищу по оружию Дан.
– Предложение Зильберта Ругальского не удивило. В любой стране сотрудники спецслужб и правоохранительных органов, после выхода на пенсию, пополняют собой криминальные структуры, внося туда приличные манеры и безжалостно искореняя дилетантизм.
– Был бы только рад, если бы такой приличный публичный дом перешёл в надежные руки, – ответил Ругальскии, – я готов снизить свой гонорар, лишь бы избавиться от непрерывных забот, которые доставляли мне его прежние владельцы. Кстати, что за команда стоит за тобой?
– Это довольно редкая группа новых репатриантов из России. У них к тебе ещё одна просьба. Их интересуют публичные дома, где владельцы прессуют проституток. За каждую наводку они готовы платить отдельно.
Это предложение удивило Ругальского.
– Они, вероятно, не понимают, что чем сильнее прессуют проституток, тем надежнее крыша.
– Они все понимают, твоя информация должна включать данные о крыше, – ответил Зильберт.
– Я думаю, что это крутизна не от большого ума и им быстро обломают рога. – Ругальскии справедливо полагал, что война банды новых репатриантов с высокими полицейскими чинами долго длиться не может.
– Так же думал Дорон Гуревич, когда в Хайфе они наехали на публичный дом «Экстаза», но его убедили в целесообразности сотрудничества, – Дан Зильберт умел быть убедительным, – сейчас они держат «Экстазу» на приличном уровне и Гуревичу не создают ненужных проблем.
Это звучало солидно. Владелец «Экстазы» Дани Абукасис был фигурой гораздо более значительной, чем простой хозяин публичного дома, его убийц искала и полиция, и уголовный мир, но безрезультатно. Все было выполнено нагло, но профессионально. Ругальскии по-настоящему заинтересовался:
– Как они работают?
– Они вербуют работающих в публичном доме проституток, и прикармливают их, пока не соберут нужную информацию, после чего кладут владельцев под полицию, – Дан, как обычно, докладывал точно и красочно.
– Элегантно, – прокомментировал Ругальскии, – значит, и наших ребят подложили под полицию. Даже я понял это далеко не сразу. Мне бы хотелось переговорить с их руководителем.
– Несмотря на высокую элегантность, на них уже минимум два трупа, – сообщил Зильберт, – а кто у них реально руководит, я и сам не понимаю.
– Ты у них далек от руководства? – Шай был крайне удивлен.
– Это замкнутая этническая команда русских, а русскими они считают только тех, кто уехал из Советского Союза после девяностых годов, – разъяснил Дан, – я для них внешний консультант. В их руководстве, в принципе, не может быть человека, живущего в Израиле давно.
– Кто станет владельцем публичного дома?
– Михаил Леваев. Публичный дом будет работать как клуб любителей конфет «Вишня в шоколаде», вся бухгалтерия будет идти через кондитерский дом «Южная Вишня». Это отработанная на «Экстазе» схема, – Дан Зильберт уже уточнял детали. Вопрос о принципиальном согласии Шая Ругальского был закрыт.
– Кто-то, кого ты назовешь, будет оформлен в «Южной Вишне» психологом-консультантом по стилистике рисунков на тортах. Его зарплата будет твоей долей.
– Эта разумная схема, – согласился Ругальский, – а ты мне можешь сказать, – этот Михаил Леваев серьезная фигура?
– Совершенно второстепенная, – ответил Зильберт, – доступа к информации не имеет никакой, но его родственники все в команде, один из них даже участвует в принятии решений. Так что никакой самостоятельной игры здесь тоже не будет.
– Хорошо. Все грамотно, будем работать, – завершил беседу Ругальский.
Утром следующего дня личный состав Тель-Авивского публичного дома был построен для торжественной встречи новых владельцев и присвоения публичному дому почетного звания клуба любителей конфет «Вишня в шоколаде».
Настроение у всех было приподнятое. Первым к присутствующим обратился их новый руководитель Михаил Леваев. В своей речи он поздравил всех собравшихся с вступлением в братскую семью работников кондитерского дома «Южная Вишня». Была также выражена уверенность в том, что такому крепкому, сплоченному коллективу по плечу самые трудные задачи и что нельзя останавливаться на достигнутом.
После чего работникам было предложено задавать вопросы. Первым был задан волнующий всех сотрудников вопрос о том, будут ли их бить, и если да, то как часто и при каких обстоятельствах. На этот животрепещущий вопрос ответил ответственный за охрану и поддержание трудовой дисциплины в системе публичных домов кондитерского дома «Южная Вишня» Вова-Сынок.
Он ни в коей мере не стал преуменьшать важность, и даже необходимость методов физического воздействия как в деле охраны, так, в особенности, в деле поддержания трудовой дисциплины. Но вместе с тем, по его мнению, избиение сотрудниц клуба любителей конфет «Вишня в шоколаде» в корне противоречит принципам построения украинской государственности. Поэтому бить не будут, на что неоднократно, хотя опрометчиво указывал в своих выступлениях шейх Мустафа.
Потрясенные однозначным ответом Вовы Сынка сотрудницы больше вопросов не задавали и разошлись по своим рабочим местам.
Перед этим Вова-Сынок, со своей стороны, пожелал всем собравшимся больших трудовых успехов. Скопившиеся за время торжественной встречи постоянные клиенты встретили его слова бурными, переходящими в овации, аплодисментами.
От руководства кондитерского дома «Южная Вишня» Тель-Авивскому публичному дому была преподнесена картина кисти Михаила Гельфенбейна «Степан Бендера по отечески напутствует проституток города Днепродзержинска». Картина имела большой успех, и на её фоне любили фотографироваться таиландские рабочие перед отъездом на родину. В Таиланде они объясняли изображенное на снимке как нечто типичное израильское. Было бы уместно отметить, что клубу сексуально озабоченных любителей конфет «Вишня в шоколаде» еще повезло.
Фойе публичного дома «Экстаза» украшало полотно заслуженного художника Кабардино-Балкарии под названием «Переход счастливых жителей Севастополя на украинский язык». Почему на украинский язык счастливые жителя Севастополя переходили в голом виде, понятно не было, но впечатление картина производила сильное.
А в это время телефон, голосом доктора Лапши, приносил тревожные вести из сумасшедшего дома. В отделении судебно-психиатрической экспертизы дарование блистательной Варвары Бух-Поволжской заблистало новыми гранями. В первой беседе с доктором Лапшой вновь поступившая больная заявила, что тяжелейшая депрессия, в которой она пребывает, не сможет сломить её дух или, тем более, снизить её творческий потенциал. Истинная актриса не теряет формы даже в самые тяжелые минуты жизни, и поэтому Варвара Исааковна продолжит репетиции в непростых условиях сумасшедшего дома.
Доктор Лапша отнесся к её заявлению легкомысленно и заверил Бух-Поволжскую, что всё будет хорошо. В действительности всё хорошо не было. В первую же ночь отделение было разбужено душераздирающим криком: «Теперь этот младенец не ваш сын, а моя дочь».
Вопль Варвары Исааковны разбудил не только больных, но и дежуривших в эту ночь Фортуну и Яна Каца.
– Если ваши репетиции не примут более мирный характер, – сообщил ей перепуганный Кац, – я вас привяжу к кровати.
Но угрозы не могли сломить замечательную актрису. Под утро Варенька вновь потревожила мирный сон Фортуны, поинтересовавшись у неё не предвещавшим ничего хорошего голосом, молилась ли она на ночь, и назвала её при этом Дездемоной. Фортуна сквозь сон пробормотала, что её зовут не Дездемона, а Фортуна, и пообещала молиться перед каждой ночной сменой.
День прошел в напряженном спокойствии, но ночь, когда Фортуна работала вместе с Вовой-Сынком, вновь подарила несчастной медсестре сильное переживание религиозно-мистического свойства.
Часам к трем ночи, когда Фортуна сладко спала на стуле, к ней сзади подкралась обнаженная Варвара Исааковна, аккуратно положила свои, обычно висящие на животе, груди на плечи медсестре и полным драматизма голосом сообщила, что «пришел Мессия».
В религиозной еврейской традиции приходу Мессии придается большое значение. Для религиозного еврея приход Мессии вещь такая же не скорая, но неизбежная, как для верного марксиста-ленинца наступление коммунизма. Сроки прихода Мессии, как и наступление коммунизма, строго не оговорены, но то, что, по крайней мере, следующее поколение будет жить при коммунизме (после прихода Мессии), а может быть, и нынешнее, сомнений не вызывает. На всё это обращены пристальные взгляды специалистов по наступлению коммунизма (приходу Мессии). Что собой представляет приход Мессии (наступление коммунизма) также в деталях не оговорено, но подразумевается, что это будет рай на земле, где все работают по способностям и получают по потребностям, а оргазм испытывают не только мужчины, но также старики, женщины и дети. Естественно, в обоих случаях специалисты, находящие верные признаки наступления коммунизма (прихода Мессии) и извещающие о его наступлении (приходе) непрерывно держат руку на пульсе.
