Текст книги "Дважды разыскиваемые"

Автор книги: Михаил Гребенюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Не боишься?

– Беги, сволочь! Скорее!

11 .

– Садись, Николай Аркадьевич.

– Спасибо, Азиз Мурадович.

– Ты был у нее? Как она?

– Без сознания.

– Тимур там?

– Да.

– Ты присмотри, Николай Аркадьевич, за ним, присмотри. Ему сейчас нужна поддержка.

– Я знаю…

– Жаль, что эта история закончилась так печально…

– Да. Опоздали. На несколько минут. Расчет был верный – не Гирин, так Женька. Кто-нибудь обязательно приведет в малину. Тем более, что адрес в записке Тимура оказался ложным…

– Во всем виноват я,– вздохнул Каримов.– Пожалуйста, не возражай. Нужно было сразу, как только поступил приказ из управления передать дело тебе, выяснить до конца, чем это вызвано? Какой необходимостью? Почему Бойко отступил как раз в тот момент, когда находился у цели? Я не сделал этого. Может быть, очерствел? Стал сухарем?

– Ну что вы!

– Не защищай меня. Я действительно стал сухарем. Прошел мимо Бойко.

– Бойко одумался,– напомнил Сорокин.

– Одумался… Не моя в этом заслуга. Заговорила совесть. Понял человек, что совершил гнусный поступок. Нашел в себе силы сказать: я виновен!

– Может быть, раскаяние не случайно,– попытался защитить Каримова и самого себя Сорокин,– Тут не в характере дело – в чувстве ответственности перед товарищами. Бойко – член нашего коллектива, наша частица. В конечном счете это сыграло главную роль.

Каримов посмотрел с интересом на Сорокина.

– Наверное, ты кое в чем прав. Это касается лишь раскаяния. Поступок-то все-таки совершен. Мы своей невнимательностью позволили человеку споткнуться.

– Очевидно,– согласился Сорокин.

– Не очевидно. На самом деле так. Мы еще иногда придерживаемся беликовского правила – как бы чего не вышло. Я рад, что ты не такой.

Сорокин невесело усмехнулся.

– У меня недостатков – уйма!

– Недостатки недостаткам – рознь. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Не терзай себя напрасно. Возможно, Мила еще выживет. У нее крепкий организм, да и жажда к жизни огромная… Выживет, Николай Аркадьевич, обязательно выживет. Мы еще погуляем на ее свадьбе.

– Ее будут судить.

– Конечно, будут. Разве я говорю, что не будут.

– О какой же свадьбе, в таком случае, может идти речь!

– Ты, оказывается, пессимист, я и не знал, – заметил Каримов.-Во-первых, судить – это еще не значит осудить

Во-вторых, она молода. В-третьих, помогла курсанту Тимуру Азимову задержать опасных преступников. В-четвертых… Может быть, хватит, как ты думаешь?.. У Марии Константиновны был?

– Был.

– Ну и что?

– Ее не поймешь. Вообще, переживает. Мать все-таки.

– Вот именно: все-таки… Ладно, хватит об этом. С Кларой еще не помирился?

– Не помирился, – не сразу ответил Сорокин.

– Времени не нашел?

– Не нашел.

– Для преступников нашел?

– Это другое дело.

– Тебе надо отдохнуть. «Таксисты» закончены.

– Закончены ли? По-моему, главное – впереди. Бобров-старший наверняка развернул деятельность. Боюсь, что мне придется трудновато.

– Мне тоже… Ты уже встречался с задержанными?

– Встречался.

– Ну и что?

– Упорствуют Женька, Олег и Чайханщик, он же Гирин… Борис выложил все. Он недавно влился в эту компанию. Вообще жалко парня. Мать убивается. Говорит: «Выйдет на волю – ни на шаг от себя не отпущу. Сделаю из него человека». Сделает, – сказал Сорокин, словно Каримов сомневался в Цыбине.

Каримов спросил:

– Значит, Иван Сергеевич оказался обыкновенным забулдыгой? Верховодил Чайханщик?

– Да. Мила тоже была ширмой.

– Очевидно, она умела постоять за себя, иначе Чайханщик не позволил бы ей взять у Женьки пистолет… Как все-таки Мила очутилась в этой компании?

– По всей вероятности, затянул Женька. Возможно, сама попала в ловушку. Она, оказывается, институт бросила. Целых полгода не ходила на занятия… Интересная деталь: ее любил Алик. Мне кажется, он кинулся на нее с ножом из-за ревности. Понял, какую роль играл для Милы Тимур.

– Тимур, Тимур,– вздохнул Каримов.

– Поседел.

– Видел. Ты тоже поседел.

– У меня седина давняя. Просто прибавилось белизны. Боюсь, что второе такое дело не вытяну.

– Не обманывай себя. Вытянешь… Кстати, когда думаешь провести беседу на заводе? Не забывай, от того, как она пройдет, зависит многое, в том числе наша дальнейшая связь с предприятиями и учреждениями.

– Беседа намечена на следующую неделю.

– Кто пойдет с тобой?

– Участковый Смирнов, следователь Мирзоян, ну и хотелось бы увидеть вас с нами.

– Меня?

– Да.

– Ладно. Уговорил. Иду с вами.

12.

Сорокин оказался около университета после окончания лекций. Сел на скамейку против вестибюля. Стал ждать.

Клара вышла минут через сорок. Она сразу заметила Николая и решительно направилась к нему.

Николай не ощутил того тревожного волнения, которое обычно охватывало его при встрече с Кларой. Он был удивительно спокоен, словно между ними не произошло никакой размолвки и они расстались друзьями четверть часа назад. Лишь тогда, когда она оказалась рядом и молча остановила на нем отсутствующий взгляд, ему стало не по себе.

– Что это? Слежка за мной?

– Клара…

– Можешь не продолжать. Знаю наизусть, что скажешь. Изучила. Все вы такие. На словах – герои, на деле-трусы!

– Ты не в духе?

– Я не в духе? У меня отличное настроение. Впрочем, что вам угодно? – перешла она на «вы».

– Может быть, не нужно так, Клара?

– Что вам угодно? – тем же вызывающим тоном переспросила она.

– Пойдем. На нас смотрят.

Николай взял ее под руку. Она резко отстранилась и за-шагала быстро по направлению к курантам. Он пошел следом.

– Я понимаю, тебе сейчас тяжело. У вас в семье горе. Однако оно не станет меньше от того, что ты вычеркнешь из нашей жизни все светлое, хорошее…

– Послушай, Ник. – Клара внезапно остановилась, преградила ему дорогу.– Ты говоришь, у нас большое горе… Правильно, горе очень большое. Только кто принес его в нашу семью? Кто? Не ты ли, Ник? Не ты ли оклеветал моего брата, назвав преступником? Он еще мальчишка… Понимаешь, мальчишка. Не ты ли избил мою маму? Что плохого сделала тебе эта тихая женщина? Что? Скажи! – она снова пошла. – Мне стыдно! Страшно стыдно!

– Подожди!.. Ты говоришь невероятные вещи. Я поднял руку на твою маму?

– Да!

– Кто тебе сказал это?

– Она сама.

– Сама? Этого не может быть!.. Нет-нет, Клара, этого не может быть! Надежда Михайловна никогда не станет чернить человека.

– Ну хорошо, пусть не она сказала. Пусть отец сказал. Что изменится от этого?

– Вот что изменится…

Николай стал подробно излагать историю «таксистов». Как Женька связался с ними, как узнал об этом капитан Бойко, как сам он, Николай, попытался поговорить с Надеждой Михайловной и Евгением Константиновичем и что из этого получилось.

– Выговорился? – спросила Клара. – Что ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты знала правду!

– Неужели ты думаешь, что тебе кто-то поверит?.. Все это ты придумал, чтобы оправдаться передо мной.

– Как ты можешь так…

– Я еще не все сказала. Теперь о Женьке… Это тоже твоя выдумка. От начала до конца. Женька ни в чем не виноват. Ни с какими преступниками он не связан. Это честный человек. Правда, иногда выпивает… Ну и что же? Кто не выпивает?

– Ты знаешь, где он сейчас?

– Где-нибудь прогуливается с Майей!

– Значит, не знаешь? Тебе ничего не известно и о Миле? Мила в больнице. Тяжело ранена. Возможно, смертельно.

– Ранена. Смертельно… – машинально повторила Клара.

– Один из виновников ее трагедии – твой брат Женька. Они вместе грабили.

– Перестань! – вдруг закричала Клара. – Перестань!

– Хорошо, перестану. Только это не избавит от несчастья. Несчастье пришло и коснулось нас всех.

– Нет, нет! Ты все выдумал, чтобы поиздеваться надо мной. Если бы Мила была ранена, то я знала бы об этом… Мама и папа сказали бы. Сказала бы Мария Константиновна… Они молчат, говоришь только ты!

Клара отвернулась от Николая и почти побежала по аллее к остановке троллейбуса.

Около монумента, возвышающегося посредине сквера, Николай остановился. Сунув руку в карман плаща, нащупал что-то мягкое, едва ощутимое. Вздрогнул, словно укололся, вынул из кармана руку – в ней кусочком полуденного, налитого яркой голубизной неба затрепетала косынка, которую вчера обронила Клара.

Николай беспомощно огляделся по сторонам, будто опасался, что кто-нибудь увидит у него в руке косынку, затем побежал назад, ни на кого не обращая внимания, ни о чем не думая, ничего не слыша.

Клара с испугом отшатнулась от него, когда он догнал ее у троллейбусной остановки, быстро отошла в сторону.

– Возьми!

– Что это?

– Прощай!

Ей показалось, что земля на мгновение ушла из-под ног, как только узнала она в голубом комочке свою косынку.

– Ник!

Он не слышал – садился в остановившееся такси.

13.

Клара не поехала домой. Что-то удерживало ее в центре города. Она попыталась понять, что это было, однако не смогла – постояла некоторое время, невидящими глазами провожая троллейбусы, затем пересекла улицу и пошла вдоль высоких домов, отгороженных от тротуара стройными деревьями. Ее мысли были далеко. В небольшой деревушке, на Волге, где прошло ее детство.

Затухал бледно-розовый закат, тонул на середине широкой реки, тщетно пытаясь удержаться на крутых волнах. Изредка набегал жаркий ветер, переполненный запахами разнотравья и дыма. Зажигались высоко в небе первые звезды.

Клара сидела на валуне, обхватив руками колени, не сводила глаз с противоположного берега. Оттуда должен был приплыть на моторной лодке отец. Каждый раз, когда он задерживался, она приходила к этому валуну и ждала его, любуясь неоглядной далью, уходящей куда-то за Волгу, должно быть, на край земли.

Неслышно ступая, к Кларе подошла мать, молча села рядом.

Не знала Клара, что мать в это время не видела той красоты, которую видела она. Не знала, каким страхом ждала мать с того берега отца.

Мать переносила горе молча, ничем не выдавая своего состояния детям. Лишь сегодня не смогла осилить себя, разрыдалась, припав лицом к острому, как у подростка, плечу Дочери.

– Сейчас папа приедет, да? – спросила Клара, чтобы как-то успокоить мать.

Отец приехал только на третий день. Мать^на этот раз не стала таить от детей свою беду, прямо при них высказала ему все, что наболело на душе. Клара долго не могла забыть ее страшных слов: «Уходи, Евгений! Уходи, ради бога! Та женщина тебе дороже нас… Не мучь меня и детей! Сил у меня больше нет!»

Отец не ушел. Не ушел и к той женщине. Осенью, когда все были дома, неожиданно заявил:

– Укладывайте вещи! Завтра уезжаем!

– Куда? – насторожилась мать.

– В город.

– Шутишь или серьезно?

– Не до шуток мне сейчас, сама знаешь… Здесь я не смогу жить с вами. Тянет туда… В общем, собирайтесь.

В городе отца будто подменили. Он повеселел, рано воз-вращался с работы, сажал рядом с собой Клару н Женьку, звал мать и начинал рассказывать о всяких смешных вещах, происходящих у них в конторе, как он называл свое новое место работы.

Однажды за ужином объявил матери:

– Запорожца зарезали, слышала?

– Кто? – так и замерла мать.

– Известно – кто. Начальство. Я сяду в его кресло.

Позже Клара поняла смысл слова «зарезали». Оказалось, что Запорожца сняли с работы за развал какого-то дела. Место Запорожца занял отец. Через несколько лет сняли с работы «шефа». Его кабинет с солидным окладом перешел к отцу.

Жизнь и дела отца не интересовали Клару, она не задумывалась над его способом продвижения вперед, не осуждала и не одобряла. Словно это была чужая жизнь. Так минуло детство, так проходила юность…

Сегодняшний разговор с Николаем заставил взглянуть на близких другими глазами. То, что Клара увидела, напугало ее. Первым желанием было отвернуться, объявить все неправдой. «Не верю, не верю!»

Это не избавило ее от тягостного чувства, наоборот – оно становилось острее, мучительнее.

Клара села на скамейку, сжала виски ладонями, заплакала.

– Неужели это правда… Неужели?

14.

– К тебе можно, сестра?

– Заходи, Женя.

Мария Константиновна отступила, пропуская в комнату Евгения Константиновича. Он вошел, как всегда, с усмешкой на губах, высоко держа голову.

– Ну, как ты тут живешь, Маша?

– Не живу я сейчас, Женя. Сегодня всю ночь не смыкала глаз. Сердце разрывается.

– Да, тебе сейчас нелегко. – Евгений Константинович сел на стул, привычно огляделся. – Не ожидал я от Милы такого, нет, не ожидал. Она давно связана с ними, не знаешь?

– Не знаю, – вздохнула Мария Константиновна. – Выпьешь что-нибудь: кофе или коньяку?

– Давай коньяку.

Мария Константиновна достала из буфета бутылку, две рюмки, налила сначала себе, потом Евгению Константиновичу, однако сама пить не стала – сослалась на головную боль.

Евгений Константинович пил маленькими глотками, хмуря сросшиеся над переносицей седоватые брови. Ему, по-видимому, тоже было нелегко.

– Как же нам быть дальше, Женя? – нарушила молчание Мария Константиновна.

– Как? Будем драться!

– С ке-ем?

– С теми, кто стоит па нашем пути.

– Это трудно…

– Трудно – еще не значит невозможно. Вызволим ребят и такую им трепку зададим, чтоб по гроб жизни помнили. Однако для того, чтобы добиться цели, нужны усилия многих, в том числе и твои, сестра.

– Мои?

– Да, твои. Ты должна убедить всех, кого это касается, что несчастье произошло потому, что Милу обманул Азимов,– тяжело посмотрел на Марию Константиновну Евгений Константинович.

– Это же неправда!

– Это правда!– повысил голос Евгений Константинович.– Ни в каких преступных шайках она не была, ясно? Никого из задержанных, кроме Женьки, не знала. Азимов затянул ее в свою компанию, напоил и пытался изнасиловать. Она не вынесла этого и ударила себя ножом…

– Боже мой!

– Нож взяла у Азимова, – продолжал Евгений Константинович.– Скажешь еще, что он бывал здесь и вел себя так же безобразно. Вообще это потенциальный садист! Извращенный человек, с ужасными пороками. Придуман что-нибудь… Он приходил иногда в отсутствие Милы, оставался с тобой наедине… Только, пожалуйста, без истерики.

– Евгений, как тебе не стыдно? – в ужасе отшатнулась Мария Константиновна.

– Я просил тебя: без истерики,– повторил Евгений Константинович. – Мы должны убрать с дороги всех, кто может помешать нам, иначе сами очутимся за решеткой!

– Боже мой!

– Ты что? Других слов не знаешь? – Евгений Константинович потянулся к бутылке.

– Боюсь я!

– Пока я жив, тебе нечего бояться. Главное, не падай духом и стой до конца на своем. Жизнь не любит колеблющихся. Лишь сильные и изворотливые побеждают. Я верю – ты сильная. Собственно, ты и сама это знаешь.

Мария Константиновна отошла от стола, прислонилась спиной к шифоньеру. «Мила, Мила… Кто похитил тебя у меня? Женька? Он, один он. Бесчувственный, бессердечный, он способен на такое. Он и отец его…»

Мария Константиновна была утром в больнице. Мила с трудом узнала ее. Прошептала, с мольбой глядя в глаза:

– Как я хочу жить!

У Марии Константиновны остановилось сердце. Она присела на край кровати, взяла холодные руки дочери в свои и не отпускала до тех пор, пока не пришел главный врач и не попросил уйти. Она покорно поднялась и вышла из палаты, поддерживаемая Тимуром. В коридоре же, будто поняв, что расстается с дочерью, метнулась к двери.

– Нельзя! – преградил ей путь Тимур.

– Мне можно, сынок, я ее мама!

– Нельзя! Пожалейте Милу. Ей больно…

Тимур был бледен, непрерывно кусал обескровленные губы.

«Как же я пойду против них? – проглотила Мария Константиновна комок, застрявший в горле. Она отвернулась от брата. – Что они плохого сделали мне? Тимур любит ее. Она – тоже. Я прокляну себя, если послушаюсь Евгения… Пусть как хочет, так и выкручивается из этой истории. Мне нет до него никакого дела…»

– Наплакалась?

– Уйди!

– Рехнулась?

– Уйди, прошу тебя! Я ничего не буду делать!

– Будешь! – Евгений Константинович встал, взял сестру за плечи, с силой повернул к себе. – Будешь! Никуда ты не денешься. Речь идет не только о моем сыне. О твоей дочери тоже. Ее будут судить, понимаешь ты это или нет? Это пахнет большим сроком. В общем, ты сделаешь все, что я тебе сказал!

– Нет, – выпрямилась Мария Константиновна.

Евгений Константинович побагровел.

– Ты сделаешь все! Я не посмотрю, что ты моя сестра.

– Ты – изверг, Евгений!

– Я хочу жить…

15.

– Здравствуйте, товарищ старшина. Подполковник у себя?

– Так точно, товарищ Бобров! Разрешите доложить ему о вашем приходе?

– Доложи, товарищ старшина, доложи!

Помощник ответственного дежурного возвратился минуты через три, сделал широкий жест рукой в сторону двери, ведущей в коридор.

– Пожалуйста, товарищ Бобров!

– Спасибо.

Евгений Константинович неторопливо огляделся, потушил папиросу и, бросив в урну, стоявшую в углу, вышел из дежурной комнаты.

Каримов поднялся навстречу Евгению Константиновичу, сдержанно поздоровался, молча указал на кресло, придвинутое к приставному столику.

– Я слушаю вас.

– Ты уже со мной на «вы?» Раньше мы были на «ты»…

– Раньше? Что-то не помню.

– Память человеческая коротка. Особенно на доброе.

Каримов откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Евгения Константиновича. Он никогда не был на «ты» с этим человеком да и не знал его по-настоящему. Встречались несколько раз в райисполкоме, говорили о разных пустяках, в основном, о футболе или о погоде, слышал, что с его мнением считались некоторые руководители района.

– Итак?

– Сам не можешь догадаться, что привело меня к тебе?– Евгений Константинович достал портсигар, громко щелкнул крышкой. – Я хочу его видеть. Понимаешь?

– Сына?

– Сына,– помедлил с ответом Евгений Константинович.– Мне нужно поговорить с ним, так сказать, тет-а-тет.

– Это исключено.

– То есть?

– Идет следствие. Свидание запрещено. Особенно тет-а-тет, – сделал Каримов ударение на последнем слове.

– Бывают исключения.

– Смотря в каких случаях.

Евгений Константинович сжал подлокотники так, что они затрещали, улыбнулся иронически.

– Хвалю за усердие. Кстати, что ты думаешь об аресте моего сына?

– Он задержан на месте преступления. Мы его выпустим, как только закончим следствие. Правда, при одном условии.

– При каком?

– Если он окажется невиновным.

– Послушай…– Евгений Константинович наконец прикурил папиросу, которую долго мял в пальцах.– Не кажется ли тебе, что в данном случае милиция совершит ошибку, если только не квалифицировать ее действия по более строгому счету.

– Не понимаю.

– Пожалуйста, я объясню.– Евгений Константинович окутался клубком густого дыма.– Твои люди на днях силой притащили моего сына в милицию и пытались посадить его за мелкое хулиганство. Эго нарушение самых элементарных правил этики социалистического правопорядка. Думаешь, я не знаю, почему вы это сделали?– прищурился Евгений Константинович.– Вы никак не можете найти грабителей таксистов. Обстоятельства сложились так, что мой сын оказался в поле зрения ваших оперативников. Чтобы проверить, действительно ли он принимал участие в грабежах, вы спровоцировали скандал в ресторане. Не так ли?

– Не так,– сказал Каримов.– Вашего сына доставили в отдел, потому что он в самом деле учинил в ресторане дебош. Возможно, у вас есть желание ознакомиться с показаниями свидетелей или с содержанием акта?

– Свидетелей всегда можно найти, так же как и составить необходимый акт, – махнул рукой Евгений Константинович.– В данном случае так все и было. Ты пойми: мой

сын ни в чем не виновен. Он ни в чем и не будет виновен, как бы не плели вокруг него паутину, как бы не фальсифицировали факты. Я знаю, чья это работа.

– Чья?

– Сорокина… Да-да, Сорокина, – побагровел Евгений Константинович. – Ты, конечно, не знаешь, что он натворил у меня дома? Жена до сих пор не придет в себя… Нет, какой подлец, – ткнул Евгений Константинович папиросу в пепельницу. – Ему, видите ли, отказали в руке дочери, вот он и взбесился! Готов идти на все!.. Очевидно, я еще в чем-то ошибаюсь?– скривил тубы в усмешке Евгений Константинович.– Может быть, ты раскроешь мне глаза?

– В своей жизни вы, очевидно, наделали немало ошибок,– спокойно ответил Каримов.– Самая большая из них, по-моему, кроется в воспитании сына… Я тоже отец. Мне прекрасно известны отцовские чувства. Однако, если бы мой сын хотя бы один раз явился домой пьяным, то я бы немедленно принял какие-то меры. Вы же…

– Я же не привык, чтобы мне, как первокласснику, читали нотации, – резко поднялся Евгений Константинович.– До свидания!

– До свидания. Вообще, я могу разрешить вам поговорить с сыном. В моем присутствии, разумеется.

Евгений Константинович остановился в дверях, взглянул на Каримова тяжелыми, налитыми кровью глазами, бросил зло:

– Может быть, ты пригласишь на эту беседу всех своих сотрудников? Одному тебе все равно не удастся проследить за нами.

Он с силой толкнул дверь и вышел из кабинета.