Текст книги "Дважды разыскиваемые"

Автор книги: Михаил Гребенюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

16.

– Останови здесь!

Водитель плавно подрулил к тротуару и услужливо открыл дверцу. Евгений Константинович вышел из машины, огляделся и не спеша направился к двухэтажному белому зданию, укрытому вековыми деревьями.

Евгений Константинович мог сразу войти в вестибюль, однако свернул к таксофону, стоявшему у подъезда, и торопливо набрал номер.

– Иван Александрович? Здравствуй! Ты не очень-то занят? Мне нужно поговорить с тобой. Примешь?

– Здравствуй, Евгений Константинович. Разумеется, приму. Приезжай.

Евгений Константинович вышел из будки, огляделся и, увидев книжный киоск, направился к нему. На прилавке пестрели обложки брошюр. Несколько минут Евгений Константинович разглядывал их, отобрал две, не для чтения, конечно,– требовалась компенсация за простой у прилавка – не может же солидный да еще пожилой человек праздно проводить время на улице. Евгений Константинович степенно расплатился с продавцом, вернулся к подъезду. Снисходительно кивнул вахтеру, поднялся на второй этаж.

– Добрый день, Кира. Вы все хорошеете.

– Добрый день, Евгений Константинович,– приветливо отозвалась секретарь.

– Сам у себя?

– У себя. Проходите, пожалуйста.

– Спасибо.

Евгений Константинович одарил секретаря благодарной улыбкой, переложил из правой руки в левую кожаную папку, шагнул к двери, на которой висела стеклянная дощечка с надписью: «Прокурор района».

Иван Александрович, услышав, как скрипнула дверь, вышел навстречу, грузный, высокий, с белыми, как снег, волосами.

– Ты что? На вертолете прилетел?

– Почему на вертолете? – Евгений Константинович сделал вид, что не понял намека прокурора.– Воздушный транспорт не моя стихия. Предпочитаю – земной. Прибыл на собственной «Волге». Торопился. Думал, не застану. Ваш брат редко сидит на месте… Разреши сесть?

Иван Александрович указал на кресло у маленького столика, сел напротив сам.

– У тебя, надеюсь, все в порядке? – бодро спросил Евгений Константинович.

– Как будто. Кури.

– Не хочу. Табак не успокаивает.

Прокурор мог бы спросить: чем расстроен? Однако не спросил. Эго неприятно кольнуло Евгения Константиновича. Значит, здесь, как и в милиции, стена. Придется карабкаться.

– Есть у меня просьба к тебе, Иван Александрович.

– Наверно, что-нибудь насчет сына? Если так, то вряд ли смогу быть полезен тебе. Этим занимается милиция, туда и следует обратиться.

– Ты уже в курсе дела? – досадливо поморщился Евгений Константинович.-Мне очень мало надо. Я хочу встретиться с сыном. Понимаешь?

– Понимаю, Евгений Константинович, понимаю. К сожалению, не могу помочь. Обратись к Каримову. Думаю, что он не откажет.

– Да был я у него. С ним разве договоришься? Он разрешает мне свидание только на глазах всего коллектива.

– Так уж к всего,– усомнился прокурор.

– Не веришь?

– Видишь ли, твой сын находится под следствием. Контакты с внешним миром в настоящее время недопустимы.

– Ну, а если по-человечески! Неужели вы не можете понять состояние отца?

– Можем.

– Так в чем же дело?.. Ты молчишь.

– Думаю.

– Я не прошу тебя освободить сына, пойми меня правильно, мне нужно увидеть его… Неужели мое желание не естественно? В конце концов, есть какие-то случаи, допускающие нарушение правила.

– Есть.

– Это мой случай. У нас один сын, и мы его теряем. Жена тяжело больна, она не вынесет горя, которое обрушилось на нас. Неужели ради несчастной женщины, ради отца мальчишки нельзя поступиться буквой закона!

Прокурор задумчиво посмотрел в окно. Чужая боль трогала его.

– Для чего нужно свидание?

Евгений Константинович оживился.

– Напутствие мальчишке перед трудной дорогой. Он должен знать, что мы приняли несчастье и призываем его честно раскаяться, освободить себя от тяжести преступления… Я слышал-он упорствует, пытается выкрутиться. Тут как раз нужна помощь!.. Впрочем, не только ему. Есть у него товарищ – Цыбин Борис. Отличный парень, тоже пропадает… Как я хочу по-отечески пожурить его!.. Пожалуйста, не смейся. С одним, мол, вряд ли что выйдет… Тут хочет с двумя…

Евгений Константинович встал, приложил руку к груди. У него в самом деле остро защемило сердце, однако он не застонал, только стиснул зубы и застыл на месте. Потом внезапно шагнул к прокурору, проговорил горячо:

– Что же мне делать, скажи? Упасть на колени перед тобой? Пойми, жена умрет, если я вернусь с отказом…

Прокурор повернулся к письменному столу, помедлил немного и нерешительно поднял телефонную трубку.

17.

Отец и сын сидели в кабинете следователя отдела милиции. Отец не спускал с сына глаз, нервно барабанил пальцами по столу.

– Как ты там? Наверное, несладко?

– Ничего,– пожал плечами Женька.

– Тебя признали виновным?

– Не знаю.

– Не знаешь?– в голосе Евгения Константиновича послышался испуг.– Как это – не знаешь?

– Не знаю, старик. Мне тяжело… Скажи, как Мила? Вы были у нее? Николай сказал, что она в больнице… Ты почему молчишь?

– Я не успел еще сходить к ней. Мать ходила.

– Ну?

– Жива.

– Жива,– тихо проговорил Женька. Он встретился взглядом с отцом,-Хорошо.

– Тебе сейчас нужно подумать о себе,– наставительно произнес Евгений Константинович.– Если ты окажешься на скамье подсудимых, тебя уже никто не выручит. Собственно, дело даже не в этом. Ты представляешь, что случится со мной? Меня снимут с работы… Это конец. Конец всему.

– Что ты предлагаешь, старик?

– Сам не можешь сообразить? В твои годы я не был таким. У меня просили совета, я не просил, не-ет,– загорелись глаза у Евгения Константиновича.– Считал позором обратиться к кому-нибудь с просьбой. Только на старости лет пришлось унижаться… Думаешь, легко? Думаешь, просто? Я на коленях вымолил это свидание.

– Не хитри, старик, не надо,– усмехнулся Женька.– Унижаться ты не будешь – ты гордый и сильный. Таким я знал тебя всегда. Наверное, другие стояли на коленях.

– Увы, к сожалению, я.

– Что это значит?

– Это значит, что мы с матерью бессильны. Все перевернулось. Летим вниз.

Женька не поверил.

– Вниз?..

– Да. Спасайся сам и спасай нас!.. Видишь к чему привели твои похождения… Сколько раз предупреждал!

Теперь Женька поверил. По лицу поползла бледность, в глазах вспыхнуло отчаяние.

– Я не умею… Ты же знаешь!

– Слушай меня внимательно… Скажи следователю, что отмечал день рождения с друзьями. Пригласил Тимура и Милу. Когда выпили, Тимур начал приставать к Миле. Вы защитили ее. Понял?

– Здорово!

– Не перебивай… Тимур, почувствовав опасность, пригрозил пистолетом, связал всех и вызвал милицию. Мила не вынесла позора, пыталась с собой покончить… Что было дальше– тебе известно. Ни в каких преступлениях ни ты, ни твои знакомые не участвовали. Стой на этом до конца. Так же должны стоять и остальные.

– Здорово!– повторил Женька.– У тебя, я вижу, голова на плечах. Все обмозговал. Боюсь только, у нас ничего не выйдет. Момент упущен.

– То есть?

– Среди нас появились колеблющиеся.

– Кто?

– Борис Цыбин.

– Я предусмотрел это. С Борисом обязательно встречусь. В крайнем случае, его можно обвинить в клевете и посадить. Главное, сам стой до конца.

– Как бы твой совет не обернулся против меня. Я же буду клеветать по-настоящему…

Евгений Константинович пощипал подбородок, прищурился.

– Есть еще один вариант. Проверенный.

– Тобой?

– Многими проверенный. Не в этом дело. Слушай. Говори что угодно следователю. Топи всех подряд! В нашем положении можно пойти и на это… Когда выберешься, с шайками кончай.

– Ловко!– подпрыгнул Женька.

– Топи всех,– продолжал Евгений Константинович.– Ты не виноват – это они пытались вовлечь тебя в свою компанию. Ты должен от них отгородиться.

– Как же Мила?

– Что – Мила?

– Она может выдать нас.

– Не выдаст. Я беседовал с врачами. До вечера не дотянет.

– Что ты говоришь?.. Надо сделать все, чтобы с ней ничего не случилось. Слышишь, старик. Ты меня слышишь?

– Давай без нервов. Ты знал, что творил… Считай, что ее не было.

– Как это не было?

– Так вот и не было!-грубо отрезал Евгений Константинович. Опомнился будто, тихо пояснил:– Не волнуйся, к ней никого не пустят.

– Ты плохо знаешь этих людей, старик.

– Умирающих не допрашивают. Запрещено.

– Значит, Мила все-таки умирает?..

Бобров-старший развел руками.

– Это не в нашей власти… Я же сказал, считай, что Милы не было.

– Старик?!.

– Опять нервы?

– Я все-таки плохо знал тебя, отец. Только теперь узнаю… Что ж, как говорится, лучше поздно… Привет маме!– Женька пошел к двери.

– Постой!– Евгений Константинович схватил сына за руку.– Ты что надумал?

– Ничего… Отпусти! Ты все равно уже не удержишь меня. Лед тронулся, господа присяжные. Так, вроде, говорил великий комбинатор.– Женька грохнул ногой в дверь.– Дежурный, вы здесь? Я в вашем распоряжении. Свидание с предком окончено!

18.

Евгений Константинович с трудом взял себя в руки. Дело, по всей вероятности, приобретало скверный оборот. Если Женька не одумается, то придется отступить…

«Однако, черт побери, для паники пока нет серьезных оснований,– старался успокоить себя Евгений Константинович.– Может быть, удастся уломать Цыбина…»

Борис постоял некоторое время у открытой двери, потом решительно шагнул в кабинет, сказал громко:

– Я вас слушаю!

Евгений Константинович поднял голову, улыбнулся так, словно увидел самого близкого человека.

– Здравствуй, Боря. Садись, не стесняйся.

– Здравствуйте, Евгений Константинович.– Борис сел и снова сказал, уже тише:– Я вас слушаю.

Евгений Константинович похлопал ладонью по настольному стеклу, помолчал немного, будто собирался с мыслями.

– Давай поговорим, как мужчина с мужчиной. Мне думается, это необходимо в первую очередь тебе. Ты в некотором смысле виновник этой встречи. В общем, не будем играть в прятки.

– Наигрался. Хватит.

– Молодец… Женька тоже поставил точку. Пора за ум браться-не маленькие… Что думаешь делать?

Борис пожал плечами.

– Ничего. Сначала нужно заслужить свободу.

– Разве у тебя кто-нибудь отнимал ее?

– Никто не отнимал. Сам отдал.

– Ты, однако, пессимист порядочный,– заставил себя рассмеяться Евгений Константинович.– В наше время редко встретишь такого человека, как ты… Люди стали великими оптимистами. Потому что мы живем в великую эпоху. Слыхал, в космосе был наш гражданин. Не сегодня-завтра, глядишь, и на Марс полетим. Интересная планета. Я убежден, что на ней существует разум. Один американец считает, что Фобос и Деймос искусственные… Ты знаешь, что такое Фобос и Деймос?– поинтересовался Евгений Константинович, уверенный в том, что Цыбин ни черта не смыслит в астрономии,– это спутники Марса… Нет, Боря, пессимизм тебе не к лицу. Помни-ты человек! С большой буквы, так сказать.

– Вот именно – так сказать…– с горечью выговорил Борис.– Преступник я. Самый настоящий… Так что давайте-поговорим о деле, ради которого вы пригласили меня.

Борис был уверен, что Евгений Константинович позвал его, чтобы узнать, насколько велика вина Женьки во всем случившемся, и не хотел говорить на отвлеченные темы, тем более о Марсе. До него ли было теперь?

– Я все больше убеждаюсь в твоей порядочности,– поощрительно сказал Евгений Константинович. Он встал, взял стул и сел рядом с Борисом.– У тебя есть мать?

– Есть.

– Ты любишь ее?

Борис удивленно посмотрел на Евгения Константиновича.

– Я спрашиваю: ты любишь свою мать?

– Евгений Константинович,– нахмурился Борис,– вы говорите прямо, что хотите… Мне надоели дипломатические подходы. Неужели нельзя обойтись без них. Вы же не следователь.

– Хорошо. Давай попробуем обойтись без подходов, как ты говоришь… Прошу тебя: помоги Жене, моему сыну и твоему товарищу, освободиться…

– Я не народный суд,-усмехнулся Цыбин.– Такой же, как и ваш сын, преступник… Ваш сын, между прочим, еще и подонок.

– Боря, подожди, не спеши,– молитвенно сложил Евгений Константинович руки на груди.– Помоги Жене уйти отсюда: возьмите его вину на себя, если она есть, конечно. Клянусь тебе, я призову на помощь все свои связи и ничего не пожалею, чтобы вызволить всех вас отсюда. Подумаешь, немножко пошалили. В молодости это со всяким бывает. Вы только действуйте сообща. Не поддавайтесь на удочку… Ты меня понял, Боря?

– Не первый день на свете живу.

– Значит, все в порядке?

Борис опять усмехнулся.

– Я знаю одного человека…– медленно проговорил он.– Невзрачный такой на вид. Будто мальчишка. Говорили, что он был на фронте, да я не верил. Смеялся над ним часто. Так. От нечего делать. Думал, что он вообще дальше своего токарного станка нигде не был. Однажды в День Победы увидел его среди ветеранов войны в театре и глазам своим не поверил. Вся грудь в орденах. Еще звездочка. Понимаете? Золотая… Был он в этот день как будто бы и прежний и все же – другой. Не для себя, для меня, конечно.

– Ну и что же из этого?-пожал плечами Евгений Константинович.– У кого из нашего поколения грудь не в орденах? У кого нет звездочки?

Цыбин будто не слышал реплики. Он задумчиво продолжал:

– Через несколько дней после этой встречи я понял, почему этот человек стал для меня другим. Недалеко от нас загорелся дом. Люди сбежались, когда он вовсю полыхал.

Все что-то кричали, что-то советовали, однако никто не решался что-либо сделать. В том числе и я… Впрочем, я был пьян, как свинья. С вашим сыном нализался… Вдруг слышу: «Помогите! Помогите!» Я не пойму ничего. Только глазами хлопаю. Стоит рядом мужчина и говорит так, словно спрашивает у пивника – есть ли пиво: «Наверно, в доме кто-то горит». Я увидел в это время, и все увидели в окне мальчишку лет шести-семи…

– Тут твой герой выскочил из толпы…

– Мой герой как раз возвращался с работы. Услышал он голос мальчишки, растолкал толпу – и к двери. Все так и замерли… «Пропадет человек не за понюх табаку»,– сказала какая-то сердобольная старушка. Не пропадет, думаю. Сам же не догадываюсь пойти на помощь… Тут показался он возле мальчишки в окне, схватил его и скрылся в глубине комнаты, за пламенем… Мы ждем. Одну минуту. Две минуты.

Три… Его все нет. Ну, больше я не мог стоять – нервы нё выдержали. Рванулся к двери, вбежал в коридор и наткнулся на них. Лежали на полу… Оба.

– Значит, ты тоже герой?– криво усмехнулся Евгений Константинович.

Борис не ответил. Он помолчал немного и тихо досказал:

– Сейчас они в больнице. Слышал, что поправляются…

Я не ходил к ним. Не нашел времени… Теперь уже не схожу.

Да и не пошел бы, пожалуй, если бы и отпустили. Недостоин видеть такого человека… Да, это человек. С настоящей большой буквы,-Голос у Бориса дрогнул.-Не чета вам, гражданин Бобров. Вы так… Соучастник наших грабежей.

– Что?-сорвался с места Евгений Константинович.

Борис встал, сжал в руках кепку.

– Я могу идти?

Евгений Константинович остановился. «Пожалуй, сейчас не до счетов с этим сопляком,– подумал он.– Надо сначала оправдать Женьку. Оправдать во что бы то ни стало. Иначе и мне конец…»

– Послушай, Боря, ты, наверно, не представляешь, чем все это может кончиться.

– Почему не представляю,– сказал Цыбин.– Прекрасно представляю. Я отбуду наказание, возвращусь домой и начну новую жизнь. Без Женьки. Если он, конечно, не станет честным человеком. Без водки… Это не так трудно. Советую и вам пересмотреть свое отношение к жизни… Я думаю, что нам больше не о чем говорить.

Борис нахлобучил кепку на голову и, не прощаясь, вышел.

19.

Каримов взглянул на Воронова, сидевшего напротив, невольно позавидовал, увидев на его лице густой загар. «Молод Алексей! Силен. Хорошо чувствовать себя сильным. Невыполнимых желаний, кажется, нет. Дерзай!»

– У тебя все готово к собранию?

– Все, Азиз Мурадович.

– Я рад, что дело окончилось именно так… Азимов придет на собрание?

– Обещал прийти.

Глаза Каримова потухли, на лбу пролегли две глубокие складки.

– Как он?

– Как и прежде. Живет только ее жизнью…

– Эго часы… Если не минуты.

– Да, она уже ничего не узнает. Правда, утром, когда пришла Клара, сознание на секунду возвратилось к ней.

– Печально…

– Я вот о чем думаю. Не пора ли применять более жесткие меры? Сколько можно уговаривать убийц? Год? Десять? Тридцать? На моих глазах умерла Наташа Вельская – от руки рецидивиста Ягодкина. Ей не было еще тридцати. Только начинала жить. У нее осталась больная мать. У нее остался любимый человек… Что мы сказали им?.. Мы пришли в этот мир, чтобы навеки вечные установить в нем справедливость и любовь. Почему, скажите, мы должны нянчиться с теми, кто упорно мешает нам в этом? Нет, я не ратую за то, чтобы рубить с плеча. Надо выяснить степень виновности, причину, вызвавшую преступление. Если же виновность установлена, то церемониться нечего. Прощать убийство нельзя!

Каримов хотел что-то сказать, однако ему помешал Тимохин. Ответственный дежурный доложил о прибытии в отдел полковника Долгова.

Каримов вопросительно посмотрел на Воронова.

– На собрание приехал?

– Возможно,– ответил Воронов.

– Где полковник?-повернулся Каримов к Тимохину.

– В дежурной комнате.

Каримов открыл дверь и столкнулся с Долговым, который, судя по всему, собирался войти в кабинет.

– Вот вы, оказывается, где. Здравствуйте!

– Здравствуйте, товарищ полковник.

Долгов переступил порог, кивнул Тимохину.

– Вы свободны.

– Есть!

Тимохин вышел.

– Значит, вы здесь,– повторил Долгов.– Чем занимаетесь, если не секрет?

– Обсуждаем текущие дела,– ответил Каримов.

– Так-так…– Долгов сел на диван.– Почему до сих пор не разобрано «Дело Сорокина?»

– Потому что такого «Дела» не существует. Комиссия, созданная по вашему распоряжению, опровергла все обвинения в адрес Сорокина. Факты, указанные в заявлении, не подтвердились. Если вас интересуют подробности, можете ознакомиться.

– Подполковник, что это значит?-растерянно улыбнулся Долгов.

– Мы сделали то, что вы рекомендовали,– сказал Каримов.– Полагаю, что поступили правильно. Это, в частности, подчеркивает и данная телеграмма.– Каримов подошел к сейфу, достал телеграмму Бойко.– Пожалуйста, прочтите.

Долгов взял телеграмму и быстро, словно спешил, пробежал ее глазами.

– Я уверен, что Бойко был пьян, когда составлял эту стряпню.

– Бойко только что был здесь и настаивал на немедленном разборе его заявления.

– Что-о-о?

Долгов встал.

– Вы, очевидно, не в курсе, товарищ полковник,– пояснил Воронов.– Бойко прилетел позавчера…

Долгов невольно отстранился от Воронова.

– Где он… сейчас?

– Бойко? Наверное, дома,– сказал Воронов.– Сюда придет в пять часов. Вы, по-видимому, обратили внимание на объявление в коридоре?

– Какое еще объявление?– нахмурился Долгов.

– Сегодня в отделе состоится открытое партийное собрание, на котором будет разбираться персональное дело коммуниста Бойко. Он расскажет, как вел дело о «таксистах», как отказался от него, как очутился в Москве…

– Послушайте, подполковник, и вы, лейтенант…– Долгов старался говорить спокойно, только дрожь в голосе нет-нет и выдавала его волнение.– Я вас очень прошу. Слышите? Не приказываю, прошу. Немедленно прекратите этот спектакль. В противном случае я ни за что не ручаюсь.

Долгов резко повернулся и с достоинством вышел из кабинета.

20.

Бойко волновался. Он открыто глядел товарищам в глаза, готовый ко всему, даже к самому худшему. Поднявшись на трибуну, сразу стал объяснять, почему именно так произошло, какие события предшествовали «падению».

Ни корысти, ни трусости не числил за собой Бойко. Не числили за ним этих слабостей и товарищи. Он был принципиальным, требовательным к другим и к себе. Разжалобил его, что ли, Бобров? В самый ответственный момент вдруг потерял голову, пошел на сделку с собственной совестью… Главное, объяснить не мог: почему? Честно сказал: виноват, заслуживаю сурового наказания.

– У кого будут вопросы?

Председательствовал Сорокин. Для него это было нелегко. Во-первых, обсуждался очень сложный вопрос, во-вторых, еще ни на одном открытом партийном собрании не было столько людей, причем не только своих, в-третьих, многое из того, что уже было сказано и будет сказано, вольно или невольно касалось и его самого.

– Значит, вопросов нет?

– Есть.

Поднялся один из старейших работников отдела – капитан Крылов, дважды раненный в схватках с преступниками, начавший работу в милиции еще до войны.

– Скажите, Бойко, как вы сами относитесь к тому, что сообщили нам?

Бойко, собственно, уже ответил на этот вопрос своим рассказом и удивился, почему задают его снова.

– Я осуждаю свой поступок. Жду от вас самого сурового наказания.

Поднялся еще один сотрудник – старшина Каюмов. Он спросил, что заставило Бойко согласиться на отъезд: приказ полковника Долгова или что-то другое?

– Трудно сказать… Возможно, боязнь встретиться с вами – моими товарищами…

Вверх взметнулось одновременно несколько рук. Сорокин назвал Тимохина.

– Товарищ Бойко, как вы считаете, правильно ли поступил полковник Долгов?-спросил Тимохин.

В зале мгновенно стало тихо.

– Прежде всего виноват я сам…

– Товарищи!-поднялся Каримов.– Правомочность действий коммуниста Долгова сейчас решает руководство нашего министерства, которое назначило специальную комиссию.

Каримов сел. К нему наклонился секретарь райкома Шестаков, что-то спросил. Услышав ответ, снова повернул голову в сторону Бойко.

– Есть еще вопросы?– обратился к собранию Сорокин.

Вопросов не было.

Бойко нерешительно потоптался и, опустив голову, пошел в зал.

– Кто хочет выступить?

– Я!

– Пожалуйста, товарищ Азимов.

Тимур встал за трибуну, быстро провел рукой по волосам. На виске забелела седина.

– Откровенно говоря, то, что я сейчас узнал, никак не укладывается в моей голове. Выходит, если бы не было этой истории, не было бы той трагедии, которая недавно произошла… Я совершенно сбит с толку… Как вы могли, товарищ Бойко, совершить преступление?.. Кому вы хотели услужить? Это же дико, послушайте! Вы сейчас, вроде, раскаялись. Скажите, как вы поступите, если снова возникнет подобное положение? Опять совершите преступление?

Тимур вернулся на место. Слово попросил Смирнов. Он начал с ходу, словно куда-то спешил.

– Товарищ Азимов сгустил краски. Бойко, разумеется, заслуживает наказания, однако его поступок не так опасен, как может показаться некоторым… Нельзя так, товарищ Азимов. Вы никогда раньше не встречались с Бойко, никогда не работали вместе с ним, вы вообще не знаете его.– Смирнов повернулся к президиуму и закончил:-Бойко – наш товарищ. Мы должны внимательно отнестись к нему.

Каримов поинтересовался:

– У вас есть конкретное предложение?

– Я предлагаю объявить Бойко выговор!

Смирнова сменил милиционер Катков, который также предложил объявить Бойко выговор. Потом поднялся на трибуну Тимохин.

– Мы пришли в милицию, чтобы бороться с теми, кому не нравятся наши законы и порядки. Это почетное, нужное дело. Причем нелегкое. Не каждому оно под силу… Пожалуйста, уходите из милиции, кто чувствует, что не сможет до конца выполнить долг. Не позорьте нас, не позорьте людей, которые доверили вам охрану, не позорьте родных и знакомых!.. Оправдал ли наши надежды Бойко? По пути ли ему с нами? Давайте хорошо подумаем и дадим возможность подумать ему самому.

После Тимохина выступил Крылов. Он поддержал Тимохина и сказал:

– Я считаю, товарищи, что в этой истории виноваты все мы. Мы замкнулись в самих себе. У нас исчезло чувство локтя, чувство ответственности за судьбу товарища. Партийной организации нужно обратить на это серьегное внимание. Это первое. Второе. Мы должны наказать Бойко. Однако нельзя рубить с плеча. Я уверен, что Бойко ничего подобного впредь не совершит. Он будет так же, как и мы, делать все, чтобы искоренить в стране преступность и хулиганство. В этом нет сомнения. Я предлагаю объявить ему строгий выговор.

Крылов неторопливо спустился в зал.

– Разрешите мне, товарищи!– попросил слово Сорокин.

– Пожалуйста!– кивнул Воронов.

– Мы собрались сегодня, чтобы обсудить поступок своего товарища,– начал размеренно Сорокин.– Это серьезное дело, поэтому подойти к нему необходимо серьезно. Иначе произойдет непоправимое. Бойко – оперативный работник, смелый, мужественный человек. Он не раз сталкивался с вооруженными преступниками. Не один раз проявлял мужество… Крылов, по-моему, нрав. Мы потеряли чувство локтя. Мы перестали интересоваться друг другом. Результат, как видите, не замедлил сказаться…

Сорокин отпил из стакана, внимательно осмотрел зал.

– У вас все?– поинтересовался Воронов.

– Нет, не все.– Сорокин рассказал, как принял дело «таксистов», как начал вести его, как узнал, что в грабежах замешан брат Клары, как ее отец пытался повлиять на ход расследования, как, поняв, что из этого ничего не получится, стал делать все, чтобы спасти сына от решетки.– Я докладывал обо всем руководству. Теперь докладываю вам. У нас нет, к сожалению, права разобрать поведение Боброва здесь, на этом собрании, однако мы можем и должны обратиться в соответствующие организации. Думаю, что там сделают правильный вывод и примут необходимые меры.