Текст книги "Тайнопись"

Автор книги: Михаил Гиголашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Между прочим, в амстердамской гавани уже полгода стоит шхуна с 17 тоннами марихуаны, а хозяина нет, даже по телевизору передавали. Никто не забирает. И команда исчезла, – сообщил Франц.

– Летучий голландец, – сказал я.

– А хотите нашей селедки попробовать? – вдруг предложил Франц, указывая на светящуюся точку киоска на пирсе. – И жареная, и соленая, и копченая… Мы – селедочная страна. Я с детства обожаю рыбу. А мясо ненавижу.

Ханси поморщился, но Франц уже свернул с набережной и, миновав штабеля, ящики и мотки каната, подъехал к киоску, где белобрысый продавец в крахмальном халате что-то говорил двум рабочим в комбинезонах, уплетающим двойные булочки, из которых торчали рыбьи хвосты.

– Я возьму жареную. Вы?

– Мне всё равно, – ответил Ханси, украдкой морщась, хотя никакого запаха не было и в помине.

Взяв бутерброды, мы отошли в сторону. Большая облезлая баржа темнела перед нами. Смеркалось. Людей было мало. Где-то катили тележку, позванивающую на стыках. Невдалеке от баржи, на бочках, три типа уплетали селедку, запивая ее пивом и о чем-то споря. На бочке стояла бутылка.

Вдруг один, в бушлате, вскочил.

– Ты же обещал, сука! – раздались до боли знакомые звуки. – Вротердам, кричал! Вот приплыли! Теперь отвечай за свои слова, гад! – И он швырнул банкой в худого субъекта в лыжной шапочке.

– Да пошел ты на хер! – заорал тот, уворачиваясь. – Что я тебе, нянька?

– Ты думаешь своей тыквой? Как на глаза людям показаться без машин? Ну, там тебе сопло прочистят, псина! – не унимался в бушлате, наскакивая на худого. – Будет тебе вротердам по первое число!

Третий стал разнимать.

– Русские! – засмеялся Франц, а Ханси с опаской втянул голову в плечи.

III

Круговая порука – это хорошо. Один за всех и все за одного! Один за всех – тут всё ясно, а вот все за одного – это уже проблематично. Раз все – значит, никто конкретно. С кого спрашивать?.. Разнобой. Вот «равнение на середину!» куда понятнее. В середине – самый главный, он знает, что делать, куда идти, чего бояться и как спасаться, он посылает дозорных смотреть, скоро ли конец топям, не видно ли молочных рек и кисельных берегов, где расстелены скатерти-самобранки с золотыми рыбками на блюдах с голубыми каемочками…

Но самое нелепое – это то, что куда бы ты ни шел, жлобство и хамство идут за тобой по пятам, повсюду ты сталкиваешься с рассказами о соотечественниках: обманули, обокрали, нахамили, стащили, разбили, утаили… И сколько бы ты ни открещивался от пьяницы из Омска, укравшего у немцев детский велосипед, ты связан с ним одной цепью, даже когда велосипед возвращен владельцам, а сам пьяница-сезонник продолжает собирать виноград в предместьях Трира. Даже если борщ здесь кому – нибудь не по вкусу – тебе отвечать.

Оказалось, что грызня шла из-за того, что один из матросов, Валера в бушлате, упрекал в обмане тощего Ивана (в лыжной шапочке): пообещал устроить в Роттердаме покупку подержанных машин через знакомого голландца, но тот не явился, а сам Иван ни одного иностранного слова, кроме «фак-ё-мазер», не знает, куда идти, не ведает. Братва же на барже ждет, завтра вечером отплытие, а машин нет как нет, кроме одной, которую сгоряча купил повар прямо в порту, а она и до баржи не дотянула, заглохла вмертвую. И капитан пропал как назло – уехал по делам в город, и два дня его нет.

– Этот козел, – горячился Валера, широким жестом указывая на Ивана, – всему Мурманску наобещал с три короба – «Дешево возьмем, привезем!». Мы бабки собрали с кентов, приплыли сюда, груз сгрузили, уже три дня сидим-дрочимся, что делать – не знаем. Даже по телефону не позвонить – карта какая-то нужна… Може, поможешь, друг?

Мои спутники внимательно прислушивались к разговору, Ханси – боязливо, Франц – с интересом.

– И бабы, говорил, в витринах сидят! – добавил третий, Витек с хитрыми глазами. В расставленных руках он держал бутерброд и банку пива.

– Всё туг есть, – сказал я им. – Надо только платить.

– Да бабки есть, – сказал Валера, вытаскивая из штанов комок денег.

Увидев это, Франц оживился:

– Что им надо?

– Они хотят машины купить, – ответил я ему.

– Ма-ши-ны? – удивился он. – И сколько же им надо?

Я перевел.

– Да штук 15, – сказал Иван, снимая шапочку и обтирая ею лоб. – Мы порожняком назад идем, места много. Понимаешь, нас тут один кентяра обещался встречать, да не пришел.

– Какой там 15!.. Больше, – вступил Валера. – И Серега хотел, и чучмеки, и помех, и звери… Може, еще кто… Штук 20.

Франц не поверил своим ушам. Поговорив еще с матросами, я коротко объяснил ему ситуацию: они с грузовой баржи, что-то привезли из Мурманска («да лом всякий – сталь, медь, олово»), обратно идут пустые, команда хотела купить машины, на таможне уже всё схвачено, но местный «друг» не явился, капитан с боцманом уже два дня, как не возвращаются, где-то пьют, языка никто толком не знает, куда идти – неизвестно, («вчера двое ушли, так до сих пор не вернулись!»); только одну поварову машину и купили с рук, а она и до баржи не доехала, краном грузили.

– Какие они хотят машины? – спросил Франц. Глаза его из небесных превратились в алюминиевые. Он бросил недоеденный бутерброд и аккуратно утерся платком. – Новые?

– Да боже упаси! Б/у, конечно, дешевые чтоб! – был ответ, а Иван добавил:

– Помоги, родной, будь другом, ты, видать, хорошо по-ихнему говоришь. А кто дяди-то?

– Бизнесмены, – ответил я.

– А водки им не надо? – тихо шепнул Витек. – У меня ящик в кубрике стоит, дешево отдам, по пять марок…

– Тут гульдены.

– Да хрен с ними, что есть. По пять отдам.

На это предложение Франц неожиданно среагировал:

– Беру.

– Так на борт пойдем, поговорим? – обрадовался Витек.

Я перевел. Ханси захныкал:

– Куда еще идти? Чтоб убили? Mein Gott, ты на этот пароход посмотри! – указал он на мрачный остов судна, а Франц спросил:

– Есть у них там, на барже, телефон?

На этот вопрос Иван, подумав, ответил:

– Да есть как будто. Митька ж купил тут радиотелефон. Без шнура.

– Ну и что, что купил? Може, он его в очко себе включать будет? Ну и долбоеб же ты! – взъярился Валера. – И как таких мудаков земля носит? Где тут его АТС? Ты погляди, где мы!

– Им действительно нужны машины? – еще раз спросил Франц.

Я уточнил у матросов, сказав, что человек этот может помочь.

– Нас в Мурманске уже клиенты ждут! Если без машин прибудем – хана!

Убедившись, что дело серьезно, Франц предложил:

– Я могу сейчас позвонить моему другу, хозяину автомагазина, и он сам приедет сюда через полчаса.

– И сегодня же купить? – завороженно спросил Валера и выдохнул: – Ну, ништяк! – а Иван недоверчиво качал головой:

– Поздно, магазины закрыты уже…

Франц отошел к киоску, что-то сказал продавцу, тот двумя пальцами полез во внутренний карман халата, достал телефонную трубку, антиквар набрал номер; чирикнул что-то пару раз, осматриваясь, вернул трубку, щелкнул по стойке монетой, которую продавец не хотел брать, и возвратился к нам:

– Будет через полчаса. Это мой друг Бенжамен, у него два магазина и автомастерская. Я сказал ему номер причала.

– И запчасти, може, есть? – загорелся Валера. – Ну, пошли на борт, выпьем по сто грамм за встречу!

Когда мы шли к трапу, Ханси шепотом спрашивал у меня:

– Это не опасно? Откуда они?

Я перевел.

– Мурманск, отец, – ответил Валера, а Иван добавил:

– Мурманск слыхал, Балтфлот, где Гитлеру капут пришел?

– Он немец, – предупредил я его.

– Немец? – удивился Иван. – Мы ж в Голландии, нет?

– Ты бы, гнида, поменьше болтал! – начал пилить его Валера. – Спасибо, людей встретили, а то была бы тебе хана за твой язык паскудный, которым ты только брехать умеешь. Еще «Гитлер капут» кричишь!

– Что им надо? – уже с явной тревогой спрашивал Ханси, слыша знакомые слова. Вид у него был всклокоченный.

– А правда туг минетчицы в витринах сидят? – припомнил опять Витек, глядя хитрыми глазами. – В витринах, брехал, сидят?

– Правда.

– Где?.. Братва какой уж день мучается.

– За деньги сто штук на автобусе привезут. Тут за деньги всё на дом заказать можно, кроме солнца и луны, – ответил я.

– Ну, ништяк, – удовлетворенно произнес он.

В витринах, действительно, девочки тут сидят, но есть ли у них дипломы по их древней профессии – никто не знает. Чтобы эту оплошность исправить, в Берлине открыли семинар по оральной любви, то бишь по минету. Этому событию Лило Вандерс посвятило одну из своих передач. Семинар называется Lutsch-Seminar, по нашему, значит, Сос-семинар. Участников – полный зал битком. На сцене – две металлические конструкции, Кафка бы обзавидовался. Тут же консультанты, мужчина и женщина. Выходит, например, девушка с бананом, заправляет его в аппарат, на гибкую ножку, сама устраивается на стуле, на корточках, на коленях – кому как удобно (аппарат всюду достает), и начинает на банане свое домашнее задание показывать. Консультант, следя за ней, дает советы и указания: «Глубже, мягче, легче, не спешить…».

За другим аппаратом мужской участник усердно половину дыньки лижет, а консультантша определяет на глаз момент вероятного оргазма: «Стоп! Время!». Плод каждый участник выбирает себе сам, причем его тип и размеры, длительность процедуры, длина языка и другие важные данные вносятся в компьютер. А зал внимательно и с интересом смотрит, и улыбочек нет, всё строго научно и серьезно, и никто из зала не кричит, не хохочет, советов не дает, а многие даже что-то записывают, потому что экзамен сдавать предстоит, без него сертификата не получишь.

Финалом же семинара, выпускным балом становится обоюдный минет по желанию участников. Финал, к сожалению, не показывают, потому что по ТВ такие вещи показывать запрещено. Старые немцы плюются и говорят, что вся эта глупость из Америки идет. Наверно. Из Америки – глупость. Из Англии – говяжье бешенство. Из Голландии – наркотики. Из России – уран. Из Франции – СПИД. Это уже известно. Кстати, психология – единственная дисциплина, которой в Германии запрещено заниматься иностранцам, и никакие дипломы не признаются. А почему – сам подумай. Это так же труднообъяснимо, как и продажа противозачаточных таблеток строго по рецептам, однако же факт.

До появления Бенжамена мы успели выпить всего бутылку. Команда, вся сплошь в «адидасах», узнав о благой вести, окружила нас, предварительно перезнакомившись с нами за руку, отчего Ханси очень взволновался – столько мозолистых лопат он никогда не пожимал.

– Как они смотрят! – пробормотал он. – Mein Gott, что за лица!..

– Что ты хочешь – это же матросы, а не академики!

– А с ними можно поговорить?

Я поинтересовался насчет языка, на что братва ответила:

– Да знаем чуток по-английски, но чтоб серьезно – то раз-два, и обчелся. Капитан знает, вот Сашка, Вовчик…

– Вот есть того теперь тут… – начал пояснять литой парень в тельняшке, Гриня.

– И в цифрах путаемся, по-английски что пятнадцать, что пятьдесят – один хрен, – сообщил какой-то мрачный тип с флюсом. – Кока так и надули, запаски по пятнадцать сказали, а потом по пятьдесят впихнули…

Нас усадили в центре, Иван и Валера сели рядом, начали гонять салаг за стаканами и бутылками, Витек отправился за водкой. Остальные почтительно слушали амфитеатром.

– А какие машины есть? – начал спрашивать Валера, когда выпили по первой, причем Ханси долго исподтишка изучал стакан, так и не рискнув прикоснуться к нему губами.

– Всякие, – отвечал Франц. – Какие хотите.

– А сколько стоят?

Франц развел руками.

– От ю до 1 ооо ооо, – ответил я за него.

– Ясно. А опеля есть? – крикнул с лестницы Витек, громыхая ящиком по ступенькам.

– Есть и опеля.

– А бээмвешки?

– Тоже.

– Ну, ништяк!

После этих вопросов все как-то задумались. Слышалось бульканье воды за бортом. Баржу покачивало. Матросы, кто с кружкой, кто со стаканом, подливали сами себе. Кто-то вытащил хлеб, галеты, печенье, а Валера угрюмо пояснил:

– Капитан, падла, уже два дня в городе валандается, ключи от камбуза у него, а мы на сухпайке…

– А с запчастями как? – поинтересовался кто-то напоследок.

Когда выяснилось, что и с запчастями нет проблем, а запаски можно брать даже даром, стало повеселее.

– А вот этого того где… – начал было спрашивать Гриня, но тут в трюм, согнувшись в три погибели, спустился высоченный и худющий друг Франца. Антиквар представил его:

– Бен, хозяин магазина!

Все тут же выстроились в очередь. Бен быстро жал руки, золотой браслет так и крутился на его запястье. Когда он, наконец, сел, Франц коротко изложил ему по-голландски суть дела. Посмотрев на меня, он еще что-то добавил, и Бен, приподнявшись, сказал по-немецки:

– Danke!

– За что? – удивился я.

– За клиентов, – пояснил Франц.

Потом Бен, отказавшись от водки, сообщил на ломаном русском:

– Вы хотеть машин?.. Мой есть машин! Я много бизнес Раша! Скольку?

Произошло замешательство. Тогда Валера, развернувшись, скомандовал:

– Поднимай руку, кто хочет! Посчитаем! – Подняли почти все, кто был в трюме. Пересчитав, он сказал: – 17. Може, еще кто, но их сейчас нету, в город ушли.

– О’кей! – пропел Бен. – Денга?

– У всех с собой.

– Кеш? Бар? Доллар?

– Да покажите ему бабки, чтоб чего не думал, – скомандовал Валера.

И ребята, повытаскивав отовсюду пачки и мотки денег, показали их Бену. Тот застыл, как собака в стойке, глаза его бегали по рукам, по пачкам денег, и он явно что-то подсчитывал в уме.

– Что, не нравится? – испугался Валера. – Може, что разная валюта?.. Так что ж делать, в Мурманске надавали…

– Нет, всё в порядке, – успокоил я его.

– Може, он думает, что фальшивые? – продолжал сомневаться Валера, но тут Бен, удовлетворенно закурив черную сигарку, спросил, кто пойдет покупать.

– Как кто? Все! – ответил Валера.

– Все? – удивился Бен. – А11е?

– Але, але!.. А как он себе думал? – удивились в свою очередь братишки. – Ясный хрен, каждый хочет свою машину сам увидеть. И скажи ему про запаски.

– И чтоб круг дал сделать!

– И запчасти чтоб недорого были!

Я переводил.

– О' кей, – закивал головой Бен, хватаясь за браслет. И сказал что – то Францу про автобус. (Когда они говорили медленно, кое-что понять было можно.)

– Зачем автобус? Я на машине, ты к себе человек 7 возьмешь. Или поделим на две группы. Ради такого дела можно и два рейса сделать, – подал голос Франц. После выпитого он как-то обмяк и, не отрываясь, смотрел на Гриню.

Так и решили. Не откладывая, поделились на две партии – пока первая поедет покупать, вторая будет готовить палубу для машин.

– А не поздно? Магазин открыт еще? – спросил недоверчивый Иван, глядя на свой будильник.

– Так его ж магазин, балда, хочет – откроет, хочет – закроет, – объяснил ему Валера, натягивая бушлат и приказывая какому-то шпингалету идти с ним, чтобы помочь перегнать вторую машину, которую он собирался купить для деверя.

Когда выпили на посошок и начали выходить, Франц вдруг попросил перевести Грине, не хочет ли тот сняться для журнала для парней, есть знакомый редактор, который хорошо заплатит за такой торс. И протянул ему свою визитку. Парень вертел ее в руках, а Франц с умилением смотрел на него.

– Надо ему чего? – спрашивал Гриня. – Позвонить ли? В гости того?

– Позвони, хохол, руки не отсохнут, – заметил мрачный тип с флюсом, заботливо обкручивая резиночкой тощую пачку долларов. – Чего-то хочет, видать…

– Но это ничего чтобы, – сказал Гриня, а Франц с чувством пожал ему обе руки, причем, тряся их, смотрел парню в глаза и повторял:

– Гринья!.. Гринья!.. – Потом неожиданно вытащил пачку денег, отделил 25-гульденовую бумажку, сунул ему за тельняшку и попросил донести до машины ящик с водкой.

Гриня начал было отказываться:

– Куда теперь так зачем? – но мрачный буркнул:

– Бери, чего марьяжишься!.. У них так принято, за здорово живешь никто ни хрена не делает. Всё бабки…

Вот баварское радио спрашивает: что хуже – ходить бедным по земле или лежать богатым под землей? И отвечает – лучше лежать под землей, чем ходить бедным. С деньгами тут даже пес может стать председателем акционерного общества. В газетах до сих пишут, как недавно одна баронесса завещала 152 миллиона марок своему псу, Гунтеру 4. Тут же было создано АО «Gunter Group AG», чтобы помогать псу ориентироваться в мире бизнеса – юристы, эксперты, советники заняли свои места у компьютеров, дело пошло. На всех заседаниях АО Гунтер 4 бродит по залу и внимательно вслушивается в полемику, а потом, устав, ложится отдыхать в зимнем саду, предоставляя секретарям оформлять приказы и решения.

Говорят, что баронесса любила его без памяти и после смерти мужа, дав обет безбрачия, не приняла в своем замке ни одного мужчины. Кстати, ее мужа, банкира, именно Гунтер 4 отправил на тот свет, перекусив ему горло. Пса судили, но ничего толком доказать не смогли, его поступок приравняли к аффекту и приговорили к порке, после которой он замкнулся в себе и баронессе стоило больших усилий вернуть его расположение.

Недавно Гунтер 4 купил один из футбольных клубов Италии и стал его почетным президентом. Говорят, что он теперь подумывает о большом пакете акций «Тойоты», но точных данных пока нет. Как будут – сообщу.

По трапу мы сходили, держась за поручни, а Франц еще опирался на могучую согнутую руку Грини, тащившего другой рукой ящик с водкой. На берегу братишки с благоговением обступили «порше».

– Купить не хотите? – спросил Франц, погружая ящик под задранный хвост золотого жука. – Дешево отдам. 130 тысяч.

Братва трогала машину, говорила:

– Сильно!.. Крепко!.. Класс!.. Ёб!..

Бен торопил всех садиться. Мы кое-как погрузились в две машины. В дороге я был сжат с двух сторон. Справа дышал медикаментами Ханси, слева пованивал потом Иван, лихорадочно перекладывавший деньги из кармана в карман. Гриня, на правах самого большого, был посажен Францем впереди. С трудом помещаясь в салоне, упираясь головой в крышу и перекашивая машину на свою сторону, он с интересом осматривал воловьими глазами салон, время от времени трогая замасленной пятерней кнопки:

– Чего-то такое то? – и Франц начинал тут же по-английски объяснять их предназначение, на что Гриня неизменно отвечал:

– Вери гуд! – но от предложения сесть за руль благоразумно отказался: – Рулить куда там рулить?.. Еще ударю того! Я только на «Москвиче» и ездил того туда где…

– Гринья, – говорил Франц (я переводил), – ты можешь тут сделать хорошую карьеру! Ты фотомодель, спортсмен! Красавец! Тебя возьмут в любой клуб! Каким спортом ты занимаешься?

– Байдарками, – отвечал Гриня. – Чего там, в спортклуб зовет того что ли? И пятиборье тоже могу.

– Пятиборье! – восхищался Франц. – Если хочешь, Гринья, я помогу тебе остаться тут, в Голландии!

– Это он чего? – спрашивал Гриня. – Родину продать ли? Куда еще теперь не хватало!

– Где мы будем спать? – начал тихо шептать мне на ухо Ханси. – Я устал! И кушать хочу! Мы не обедали сегодня!

– Придумаем что-нибудь. Выпей свои капли, взбодрись! Не надо было селедку в мусорный ящик выбрасывать!

– Но у меня больной желудок, давление, сахар! А этот Бен большие деньги сегодня сделает! – сказал Ханси вдруг еще тише. – Весь этот кеш пойдет ему прямо в карман. Ты видел, сколько там было?.. Он должен тебе проценты дать!.. Нам! – поправился он. – Ведь это мы их нашли! – придвинулось вплотную его водочно-лекарственное дыхание. – 40 %, не меньше!

Идея мне, конечно, понравилась, хоть я и понимал, что реализма в ней мало.

Скоро впереди заблестели огни двух низких длинных зданий. Сквозь стекла можно было видеть десятки машин.

– Бен богат, – сказал Франц, – у него очень, очень много денег. Намного больше, чем у меня. Он торгует с Аргентиной.

Из большой машины Бена начали высаживаться матросы. Их было человек восемь. Валера, шпингалет и Витек шли впереди, за Беном, который отключил сигнализацию и вошел внутрь. В первом зале он пошуровал в коробке на стене, и двери во второй зал с шипением разъехались.

– Е-мое!.. И это всё можно купить? – не верил своим глазам Иван, зажав в кулаке лыжную шапочку. – Прямо сейчас? Без ментов и ГАИ?

– Даже вместе с магазином, если хочешь, – заверил я его.

Бен что-то сосредоточенно раскладывал на стойке, включал компьютер, выдвигал ящики. Валера начал бегать от ценника к ценнику, заставляя шпингалета что-то записывать на клочке бумаги. Братва разбрелась между машинами, перекликаясь. Франц под руку с Гриней удалился вглубь зала, а мы с Ханси подошли к стойке.

– И сколько процентов будут наши? – вдруг нагло заявил Ханси как бы в шутку.

Сделав неуловимую гримасу, Бен ответил:

– Зависит от прибыли.

– Мы хотим 40 %! – заявил Ханси, но Бен, пожав плечами, принялся готовить железный ящик для денег.

Вскоре начали подходить первые счастливчики, нашедшие самые дешевые машины. Пришлось переводить. Одному надо было позарез сделать круг, другой просил посмотреть, не скручен ли километраж, третьего интересовал мотор, кого-то – салон, сигнал, багажник. Все суетились, бегали взад-вперед, а я, по просьбе Бена, не отходя от него переводил. Уже возникли первые перепалки, Иван сцепился с Витьком из-за какого-то дрянного «Рено», вспотевший Валера бегал от машины к машине, сравнивая цены, а шпингалет спешил за ним, держа его бушлат и украдкой прикладываясь к фляжке из кармана. Все нервно курили.

Тут меня отозвал в сторону мрачный тип с флюсом.

– Слышь, земляк, отойдем. Дело есть. – Вблизи я увидел, что у него не флюс, а просто распухшие щеки. Около серой малолитражки он, хмуро посматривая кругом, сказал: – Это кто, близкие твои?

– Кто? – не понял я.

– Ну, эти, иностранцы.

– Знакомые.

– Хорошие знакомые или так?

– А в чем дело?

– А в том, земляк, что негоже им столько денег отваливать. Кинуть бы их!.. – Увидев мой вопросительный взгляд, он снизил голос: – Связать бы их сейчас, сунуть куда до утра, бабки все забрать и машины все увезти на баржу – и дело с концом! А завтра в 7.00 отплытие – ищи – свищи ветра в поле!.. Туточки, я грубо прикинул, на много миллионов. И порша того золотого прихватить не забыть. Капитан слова не скажет, ему порша дать – и всё.

– Тут еще в порту шхуна с анашой стоит. Может, захватим заодно? – сказал я ему в ответ.

– Много анаши-то?

– 17 тонн, говорят.

Он подумал.

– А чего, к барже подцепить и выволочь! У нас лоцман есть что надо. По водичке, по водичке бы и потянули, а в нейтралке на лодки перекинули б – и всё. Верное дело говорю. Их бы связать – и куда-нибудь… В подсобку. Вон видишь, где у него ключи от машин, – кивнул он, не глядя на Бена. – До утра все машины на баржу перегнали бы… Пока темно…

Конечно, можно было указать на видеокамеры по всем углам, рассказать о компьютерной связи и азбуке Морзе, о том, что братва вряд ли перегонит в порт полсотни автомобилей без аварий и наездов, о том, что здешняя полиция по мелочам не разменивается, но серьезные дела решает быстро и умно, что почти в каждой проезжающей машине есть радиотелефон и обо всем подозрительном тут же сообщается в полицию, что существуют вертолеты и катера, патрули и таможня, что мы не в тундре и что, в конце концов, «иностранцы» знают баржу и всех в лицо, но я ограничился тем, что признался:

– Я не умею делать такие вещи.

Он сделал недовольную гримасу, но тут к автосалону подъехали два помощника Бена, белесые, рослые и одинаковые, как однояйцевые близнецы, и включились в работу. Мрачный тип, оторопело уставившись на них, молчал.

– Жаль, – сказал он наконец. – Хороший был понт, упустили.

– Да, – согласился я. – Может быть.

– Тогда скажи ему, падле, пусть он мне получше машину подыщет, тут у меня всего-то тысчонка с чем-то… Раз так – то так, а вообще-то – вот так, – заключил он сам с собой.

– Пошли.

Как тебе известно, тезка, согласно тюремной психологии, все люди делятся на две категории – на тех, кто умеет воровать, и на тех, кто умеет сторожить. А я, чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что ни того, ни другого делать не умею (как, впрочем, и ты). И сколько угодно оправдывайся перед собой, что не в пещере вырос, что не надо было охотой добывать себе пищу и палочками разжигать огонь – факт остается фактом. Конечно, слушая с детства сонеты и адажио, трудно представить, что кто – то в поте лица добывает себе хлеб насущный. Узнавать жизнь из книг было куда увлекательнее и проще. Вот и дочитались, дальше некуда.

Ведь даже в учебниках видели, как граф Толстой идет за плугом, и думали – блажит старик, куражится. А он, наверное, хотел сказать нам что-то важное помимо, кроме, в обход и поверх своих романов. Мы не слышали, сейчас только начинает доходить. Слово «труд» ассоциировалось со словами «партия», «коммунизм», «целина», а это, сам знаешь, всегда только презиралось и осмеивалось. И лучшим креслом считалось такое, где ничего не надо было делать, где можно тихо воровать (или сторожить – от воров, но не от себя).

Мы с тобой, кстати, всегда и над этим тоже смеялись, и шли дальше, к сонетам возвращаясь. А раз оглянулись – и видим: смеяться уж не над чем, всё серьезно, только мы, дураки, в дураках остались. Не то что шхуну угнать – ночным сторожем просишься – и не берут, потому что есть помоложе, пошустрее и побойче. Дарвин не дремлет.

Бен бойко отстукивал на клавиатуре. Ханси стоял возле компьютера и с завистью смотрел, как Бен, косясь на него, споро принимает деньги, считает их, проводит через машинку, определяя, не фальшивые ли они, разглаживает и раскладывает в коробке по валютам. Золотой браслет весело крутился на его руке. Ханси явно пытался считать деньги, но это было нелегко, потому что торговец действовал быстро и коробку всякий раз закрывал. Он всем снижал немного цену, все были довольны, помощники-близнецы выводили машины, братва рассаживалась, проверяла моторы, и вскоре колонна двинулась в порт. Франц и Гриня остались в зале. Они стояли у дальней стеклянной стены, возле черной машины, и антиквар что-то говорил матросу.

После отъезда кавалькады в салоне сразу стихло, только негромко бормотал Франц, шуршал деньгами Бен, тяжело дышал Ханси, где-то попискивала сигнализация. Машин в залах поубавилось. Бен начал сосредоточенно перекладывать деньги из коробки в сейф. Ханси крутился рядом, предлагая свои услуги, но тот делал всё сам, мало обращая на него внимания. Но когда Ханси вдруг вздумал полезть к какой-то пачке, торговец резко накрыл его руку и прошипел:

– Я сам, помощи не надо, спасибо!

Ханси обиженно взвизгнул, дернулся (что-то посыпалось со стола на пол), оступился и начал падать, увлекая за собой купюры. Этого уже Бен вынести не мог. Он схватил упавшего Ханси за лацканы его кургузого пиджачка:

– Что тебе надо?.. Кто ты такой?.. Что ты хочешь?..

Франц и Гриня спешили к нам.

– Откуда такое что?! – кричал Гриня, топая сапогами. Тельняшка его мерцала в неоновом свете. – А ну, рынь!

Ханси верещал, пытаясь встать. Я оттаскивал Бена, обхватив его за ребра. Мои плечи приходились ему под мышки. Он в ярости свиристел и рвался.

– Он хотел тебе помочь! – закричал я ему. – Больше ничего!

– Он хотел воровать! Он вор!

Гриня поднял Ханси. Тот был в шоке.

– Я – вор? – покраснел он.

Тут Франц принялся что-то злобно выговаривать Бену, стуча себя иногда по виску. Тот примолк, нервно вращая на руке браслет и иногда что-то отрывисто тявкая, но антиквар сердито ему выговаривал, и ясно можно было различить цифры, а это значило, что доводы перешли в область коммерческую. Прикусив язык, Бен отправился к сейфу, с размаху захлопнул его, потом удалился в другой зал и оттуда что-то прокричал.

– Он приглашает нас к себе в гости, – перевел Франц.

– Еще не хватало! – остервенело прошипел Ханси.

Гриня удивленно произнес:

– Мир-дружба, а то этого как?.. Дружба, ферштейн?.. Хороший старичишка, обижать не того… – и Ханси по-собачьи посмотрел ему в глаза.

Франц, присев на корточки, собирал купюры.

– Ну что, едем? – спросил он с пола. – А Бен приедет потом, когда вторую партию отправит.

– Никуда я не поеду! – заупрямился Ханси. – Поздно, я устал, боо километров сегодня сделал. Лучше отдохнуть.

– И Гринья поедет с нами, да? – продолжал Франц.

– Да привязался он чего?.. Гриня, Гриня… – спросил у меня матрос. – Так это то, мужик хороший, но чтоб такое вот?..

– Я никуда идти не могу. Я устал, хочу спать. Я голоден, – стоял на своем Ханси.

– Там нас всё ожидает, – сказал Франц. – Там есть всё, что угодно.

– Нет. – Ханси был тверд. – Где стоит моя машина?.. Можно вызвать такси?.. Я поеду в гостиницу, а вы как хотите. Хватит с меня.

– Не так чтобы чего? – не понимал Гриня. – Да и на баржу того…

Тогда Франц принял такое решение:

– Отвезем Ханси ко мне, пусть он отдыхает, у меня большая комната для гостей, а мы поедем к Бену. А ему переведи, – он положил свою маленькую ладонь на литое плечо Грине, – что я дарю ему вон ту черную машину, о которой мы говорили. О' кей?..

– Какое там этого? Не бывает, – растерянно не поверил Гриня, а Франц улыбался и удовлетворенно кивал головой: «Бывает!»

Всё, тезка, на этом я закругляюсь – и писать устал, и опасаюсь, чтоб опять, как в прошлый раз, не обвинили в злоупотреблениях – пишешь-де всякие пасквили нетипичные. Впрочем, что бы писака ни намарал – всегда найдутся обиженные. Модернистам легко, они две палочки скрестят, точку капнут – и всё, иди пойми, против кого замышляют, а вот письмо – это, брат, совсем другое, здесь сам себе могилу роешь, не отвертишься, на метафизику с эзотерикой не сошлешься.

И выходит, что я, как Хлестаков, тебе, душа Тряпичкин, кляузные письма пишу, а городничий между тем в глупое положение попадает. С другой стороны, если сообщу, что всё хорошо, солнце светит и самолеты не падают – не поверят, критики мало, скажут, правды жизни нет. Посетую, что погода хреновая, денег нет и рецессия продолжается – скажут: да кто его спрашивает, он же и причина этой рецессии, пусть сидит и помалкивает в тряпочку, его еще не хватало! И правы по-своему будут, если о декларации прав человека забыть. Впрочем, я к этому привык: тут я – неблагодарный гость, дома – эмигрант, в России – лицо кавказской национальности, хотя я всего-навсего человек и отвечать хотел бы только за себя.

Чтобы закончить, скажу, что ночь у Бена прошла относительно спокойно, если не считать ныряний Грини в бассейн, куда ему бросали всякие предметы, моих прогулок по темным комнатам в поисках беновой жены, которой мне позарез надо было сказать пару заветных слов, хохота Франца, нюхавшего полоску за полоской, и диких танцев довольного Бена с битьем бокалов и целованием подошв у жены антиквара Ирен, которая пила мартини, курила косячки, и глаза ее, круглые и стоячие, напоминали мне акванариум, где я видел рыб-гупий с пухлыми губами на зависть любому участнику Lutsch-семинара.

На следующий день все отправились по делам: Франц – продлевать визу для Грини, которого уговорил остаться на недельку; Бен – в магазин; а мы с Ханси поехали назад. И только в Люксембурге обнаружилось, что старичок забыл взять деньги за ёлкин антиквариат.