Текст книги "Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке"

Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 54 страниц)

С развернутым общим отзывом о значении творчества Салтыкова для жизни русского общества выступила по поводу главы VI газета «Порядок» – ведущий орган либерального лагеря, вскоре закрытая правительством. «Перед нами, – говорится в этом отзыве, – новое произведение одного из тех писателей, < …> которые силою своего таланта < …> вносят в общество сознание окружающих зол, зовут его к свободе мысли и совести, учат ненавидеть и презирать рабство. Превосходный ценитель и анализатор нашей действительности, г. Щедрин, произведения которого нужно будет впоследствии читать не иначе, как с историей в руках, до такой степени невероятно тяжелы и непонятны для наших потомков будут времена, которые мы переживаем, г. Щедрин отражает в своей сатире всю горечь и «уныние», отравляющие жизнь современного русского человека …» [331]331
  «Порядок», СПб. 1881, 27 мая. № 144, с. 1–2.


[Закрыть]К положительным отзывам либеральной печати примкнул на этот раз и такой хулитель Салтыкова, как В. Буренин (впрочем, его злобные выступления против сатирика не раз перемежались и раньше и позже с хвалебными). Он называет Салтыкова «крупным самобытным художником» и ставит его в ряд с Достоевским (также с Некрасовым) по «энергии и неустанности в работе», по «отзывчивости на злобу дня», по «темпераменту настоящего публициста», по «силе дарования». В заключение критик пишет о главе VI: «Новый сатирический очерк Салтыкова < …>не ровен и как бы не договорен: иные страницы дышат задушевным болезненным чувством, на иных юмор вспыхивает яркими искрами и горький смех переходит в надрывающий сарказм; но есть и такие, в которых ощущается усталость …Однако, читая первые и вторые и третьи, равно проникаешься удивлением к упорству сатирика в стремлении откликнуться на темы дня, к его неутомимому исканию разных удобныхформ для такого отклика» на самые «страшные картины». «В этом упорном искании сказывается живучесть его сатирической натуры. Как бы ни были неблагоприятны условия для выражения сатирического мнения об тревогах и злобах дня, как бы ни была скользка иная тема < …> Салтыков умеет всегда извернуться таким образом, что скажет свое слово,порою запутанно, неясно, порой сильно и ярко, но непременно скажет …» [332]332
  «Новое время», 1881, 22 мая, № 1878.


[Закрыть]

Что касается отзывов на главу VI реакционной печати, все они были сосредоточены на диалоге «торжествующей свиньи» с «правдой» и в значительной мере объективно носили саморазоблачительный характер (см. ниже).

В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности в завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. – Рассуждение о господстве «пустяков» в обществе, находящемся под гнетом абсолютистской власти, не знающем развитых форм политической жизни, аргументируют отрицательное отношение Салтыкова к тактике революционного террора народовольцев. В их деятельности он не усматривает «истинно-жизненного течения». См. ниже прим. к стр. 194. Теме «пустяков» в ее философско-историческом толковании Салтыков посвятил через несколько лет книгу «Мелочи жизни» (1886–1887).

…побывал на берегах… Вилюя, задал себе вопрос: ужели есть такая нужда, которая может загнать человека в эти волшебные места?.. – Намек на Чернышевского (и других революционеров), находившегося в это время (начиная с 1872 г.) на положении ссыльнопоселенца в Вилюйске, «городе – призраке», в 601 километре на северо-запад от Якутска.

…в надежде славы и добра… – Начальные слова из «Стансов» Пушкина, усвоенные салтыковскон сатирой в качестве «знака» сатирической характеристики либералов – умеренности их политических упований, робости их борьбы.

…Должно быть, случилось что-нибудь ужасное – ишь ведь как гады закопошились! Быть может, осуществился какой-нибудь новый акт противо-человеческого изуверства… – Эти строки относятся непосредственно к акту 1 марта 1881 г. Они были изъяты из текста в публикации «Отеч. зап.» (редакцией?) и восстановлены в отдельном издании. (Страницы 229–230, на которые приходятся эти строки в журнале, вклеены; значит, они вырезались, исправлялись и перепечатывались.) Как свидетельствует Л. Ф. Пантелеев, Салтыков, по временам, разражался крайне резкими суждениями насчет деятелей 1 марта и отзывался о них «весьма сурово, как о глупцах» («Салтыков в воспоминаниях современников», стр. 200 и 730–731). Салтыков не верил в достижение решающих успехов в борьбе с самодержавием методом террористических ударов по его правительству. Напротив того, в качестве непосредственного политического результата таких ударов он предвидел подъем новой волны реакции и укрепление самодержавия. В этом смысле нужно понимать слова о «гадах», которым убийство Александра II дало «радостный повод для своекорыстных обобщений». К таким «обобщениям» относится, например, выступление К. П. Победоносцева – фанатика и изувера реакции – на созванном новым царем заседании Совета министров 8 марта 1881 г. По записи в дневнике военного министра Д. А. Милютина, «это было уже не одно опровержение предложенных ныне <либеральных> мер, а прямо огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступной ошибкой» («Дневник Д. А. Милютина», т. 4, М. 1950, стр. 35).

…ширял сизым орлом по поднебесью… – Из «Слова о полку Игореве».

Вопрос первый: утешает ли история. – Этому вопросу, занимающему важное место в философии истории Салтыкова, посвящена специально XII хроника «Нашей общественной жизни» (1864 г.), не попавшая своевременно в печать. См. в наст. изд., т. 6, стр. 362 и след.; см. также приведенный выше вариант рукописного текста, относящегося к теме «исторических утешений».

…молодцы из Охотного ряда, сотрудники с Сенной площади… – Торговцы (хозяева и приказчики) двух известных столичных рынков, в Охотном ряду в Москве и на Сенной площади в Петербурге, активно сотрудничали с полицией в подавлении студенческих и других демонстраций и манифестаций 80-х годов. Впоследствии они упрочили за собой постыдное имя «охотнорядцев» для обозначения погромщиков и хоругвеносцев реакции в социальных низах.

«Торжествующая свинья …»– Как всегда у Салтыкова, образ «торжествующей свиньи», порешившей «сожрать» «правду», наделен большой силой обобщения, в данном случае обобщения политической и общественной реакции. В таком значении этот образ сразу же получил широкое распространение в обществе и печати. «Торжествующая свинья» – не миф и не фантазия, – писала газета «Порядок». – Имя ей – легион …» «В ней все типично …» («Порядок», СПб. 1881, 27 мая, № 144). «Царство торжествующей свиньи» – обозначает один из современников-революционеров всю полосу глубокой реакции 80-х годов (<П. Ф. Николаев>, Очерк развития социально-революционного движения в России …Нелег. изд., Казань, 1888). Вместе с тем Салтыков вводит в комментируемый текст ряд сигналов для узнавания исходного смысла образа «торжествующей свиньи»: « свиное хрюкание у московского корыта», « московские газетные трихины» и др. Это очевидные намеки на послепервомартовскую реакционную печать и литературу, ближайшим образом на «Москов. вед.» Каткова и, отчасти, «Русь» И. Аксакова. Отклики обеих газет на события 1 марта 1881 г. достигли не только предела реакционности. Они были исполнены прямыми политическими угрозами по адресу всех инакомыслящих, в первую очередь петербургской либеральной печати. «То, что они зовут «либерализмом», – инсинуировали «Москов. вед.», – по-русски зовется звонким словом измена– измена своему народу …» Об «изменниках своего народа, свивших гнездо в С.-Петербурге», – пишет, со своей стороны, «Русь». Послепервомартовские статьи этих газет, особенно первой, пестрят такими «оценками» литераторов противостоящего лагеря, как «пагубные силы», «русские из Панургова стада», «вражеская крамола», «революционная сволочь» и т. д. [333]333
  Цитаты заимствованы из мартовских за 1881 г. «передовиц» в «Московских ведомостях» (№№ 72, 73 и 78) и «Руси» (особое прибавление к № от 10 марта).


[Закрыть](см. также в «Дополнительных письмах к тетеньке»: «Сколько раз, скажете Вы, ты сам дискредитировал современную литературу …Кто познакомил публику с «Помоями», кто изобразил «Торжествующую свинью»?» – наст. том, стр. 523). Для современников исходный и ближайший смысл образа «торжествующей свиньи» был ясен. «Очерк Щедрина, – писал один критик в отзыве на гл. VI, – симпатичен каждому, начиная с молодежи и кончая нашею либеральною печатью, так как и она в обидчике («Торжествующей свинье») может видеть своего противника – «Московские ведомости» (Л. Симонова, От журнала к журналу. «За рубежом» Н. Щедрина. – «Улей», СПб. 1881, 28 мая, № 104, стр. 1). В сцене с «Торжествующей свиньей», – читаем в статье другого критика, – необыкновенно зло обрисовывается «истинный характер тех инквизиторских вопросов, с которыми обращались из Москвы к либералам в недавние смутные и тревожные дни» («Неделя», СПб. 1881, 24 мая, № 21, стр. 727). Катков счел невозможным оставить выступление Салтыкова без ответа. Он напечатал в своей газете статью, специально посвященную VI и VII главам «За рубежом», предельно грубую по отношению к Салтыкову («бессмысленное бормотание», «дикий сумбур», «сатирик более мычит, ревет и хрюкает, чем говорит …» и т. д.) (M. H. Катков, В мире курьезов. – «Москов. вед.», 1881, 14 июля, № 193, стр. 4–5). Оппозиционная печать единодушно расценила выступление Каткова как саморазоблачение «Москов. вед.» в отношении таких салтыковских иносказаний, как « литературные клоповники», « торжествующая свинья» и др. «Катков уносит своих солидных читателей, – писал один из критиков, – в легкомысленный «мир курьезов», чтобы принять облик наивности и непонимания по поводу последней сатиры Щедрина» («Порядок», СПб. 1881, 19 июля, № 196 («За неделю»). В заключение можно высказать предположение, что исходный смысл эпитета « торжествующаясвинья» связан с манифестом нового царя о незыблемости самодержавия. Опубликование манифеста 29 апреля явилось действительно торжеством всех реакционных сил общества. «Теперь мы можем вздохнуть свободно, – писали те же «Москов. вед.». – Конец малодушию; конец всякой смуте мнений! Перед этим непререкаемым, перед этим столь твердым, столь решительным словом монарха должна наконец поникнуть многоглавая гидра обмана …» и т. д. («Москов. вед.», 1881, 30 апреля).

Le général Capotte. – Слово capote (пишется с одним «t») значит по-французски «солдатская шинель». Салтыков пользуется этим словом, превращенным в сатирическую фамилию, в переносном смысле, равнозначным русскому выражению (введенному Салтыковым же) « гороховое пальто», то есть шпион, осведомитель. В сатирическом жизнеописании Капотта Салтыков использовал ряд черт из биографии международного политического сыщика-авантюриста 60-80-х годов полковника Этьена де Будри младшего, действительно дальнего родственника Марата, сотрудничавшего одновременно с русской и французской полицией и жившего в 70-х годах в России.

…мужика расковать, а заковать интеллигенцию… – Орест Миллер замечает по поводу этого места: «Капотт, надо думать, имеет при этом в виду иронически оппонировать Достоевскому, который в предсмертном своем «дневнике» именно нашей интеллигенции и влагает в уста стих: «А мужика опять скуем!» ( Орест Миллер, Русские писатели после Гоголя, ч. II. СПб. 1886, стр. 197). Цитата из «Дневника писателя за 1881 год» Ф. М. Достоевского (вышел в свет в начале февраля) приведена не точно. В источнике: «А народ опять скуем!»

Цензор Красовский – Бируков – Фрейганг… – соединены в одну фамилию имена трех цензоров николаевского царствования.

«Но что вы скажете о Гамбетте и о papa Trinquet? не воссияют ли они?»– Алексис-Луи Тренке, рабочий, по профессии сапожник, видный участник Парижской коммуны, после ее разгрома был сослан на каторгу в Нумею. В июне 1880 г. социалисты парижского избирательного округа Père Lachaise демонстративно избрали в муниципальный совет «каторжника» Тренке. Выборы были произведены под знаком кампании за амнистию коммунаров при яростном сопротивлении республиканской партии и ее вождя Гамбетты. Кампания увенчалась успехом. Закон об амнистии был обнародован 11 июля 1880 г. Вернувшийся в январе 1881 г. с нумейской каторги Тренке заявил своим, торжественно встретившим его, избирателям: «Я стою за республику», но еще больше за революцию! Граждане, в стране нашей ничего не изменилось, и все предстоит сделать; да здравствует революция!»

…Иван Непомнящий… – одно из обозначений трудового крестьянства у Салтыкова.

VII. Заключение ^*

Впервые – ОЗ,1881, № 6 (вып. в свет 17 июня), стр. 545–570.

Сохранилась рукопись фрагмента главы, соответствующая тексту от абзаца: «В смысле свободы мышления …» – на стр. 222, до фразы-абзаца: «Через десять минут мы были в Кёльне» – на стр. 280.

Главнейшие варианты рукописного текста:

Стр. 223, строка 3. Вместо: «заковать в кандалы» – в рукописи:побить каменьями.

Строка 9. Вместо: «перед домашним обыском» – в рукописи:перед гильотиной.

Строка 11. Вместо: «какая трель всенародно раздается из любого литературного клоповника» – в рукописи:какую трель всенародно отбивает любая изъеденная трихинами свинья!

Строка 18. После: «злодейских замыслов» – в рукописи:Ах, свинья, свинья! и откуда у тебя этот решительный тон взялся!

Строка 23. Вместо: «становится жутко, потому что хлевные идеалы …беззастенчивою рукой» – в рукописи:становится жутко и страшно при одной мысли таких перспектив.

Стр. 224, строка 14. Вместо: «уколы неумолимой действительности не в силах поколебать в них эту блаженную уверенность …» – в рукописи:муки неумолимой действительности не в силах возвратить к сознанию постыдности настоящего.

Стр. 225, строка 34. Вместо: «Поэтому, ежели в глазах < …> исторических утешений» – в рукописи:Поэтому, ежели человеку веры нет дела до торжествующей свиньи, то средний человек отнюдь не может относиться к этому торжеству равнодушно. Ежели для человека веры безразличны все роды относительной правды, которые оспаривают друг у друга верх, то для среднего человека это составляет предмет глубоких и мучительных опасений. Он не подавлен ни будущим, ни прошедшим, он весь и всеми помыслами находится в настоящем и от него одного ждет успокоения своих тревог.

Стр. 226, строка 22. Вместо: «Легко понять < …> очереди для отмщений» – в рукописи:И именно в те минуты, когда <нрзб> правда близка к осуществлению, – именно тогда-то борьба принимает злобный, почти безумный характер. Кроме того, что ложь имеет затем еще то преимущество, что неминуемое торжество правды не влечет для нее никаких отмщений <нрзб> бог не знает мести; она приносит за собой прощение, и даже не прощение, а просто оценку и восстановление истинного смысла явления. Но и этого мало: цикл правды никогда до сих пор не представлялся завершившимся, и сомнительно, можно ли ждать, чтоб он когда-нибудь завершился. Эта растяжимость правды и эта неистощимая способность развиваться, открывать для себя новые, более и более совершенные формы, не могут и на человека не действовать возбуждающим образом. Так что человек никогда не представляется удовлетворенным, но вечно ищущим все новой и новой правды. И это совсем не прихоть и не бунт, как утверждают литературные клоповники, а естественное требование самой человеческой природы, вполне согласное с законом прогрессивного развития самой правды.

Стр. 228, строка 18. Вместо «навстречу ликующей современности» – в рукописи:навстречу смертному бою.

Строка 21. После слов: «до последней капли» – в рукописи:Только тогда она выбросит его труп, чтобы ежемгновенно прибавлять к нему новые и новые трупы, из которых история, капля по капле, вырабатывает свои утешения [334]334
  Этот текст не вошел в журнальную публикацию, но был восстановлен, в несколько иной редакции, при подготовке отдельного издания.


[Закрыть].

В заключительной VII главе Салтыков продолжает начатую им в предыдущей главе борьбу с перешедшей, после 1 марта 1881 г., в наступление реакцией. Главные удары направляются, однако, не против правительственной политики, реакционный курс которой не вполне еще определился в первые месяцы нового царствования, а против идеологов реакции, шедших в этом отношении «впереди правительства» [335]335
  В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 5, стр. 336.


[Закрыть]. Ближайшим образом имеются в виду то credo и то требование реакции, которые формулировались в передовых статьях Каткова в «Москов. вед.» и И. Аксакова в «Руси». Материал этих статей, как всегда у Салтыкова, с одной стороны, широко обобщается, а с другой – приводится в сопровождении сигналов узнавания конкретного прототипа (скрытое, без кавычек, цитирование характерных словечек и фразеологизмов катковской и аксаковской публицистики: « единение с народом», « дух здравомыслия», « смотреть вглубь», « трезвое слово», « твердая почва», « люди добра», « непочатый организм» и др.).

Настроениям тревоги и растерянности, все шире и глубже захватывавшим прогрессивные круги, Салтыков стремится противопоставить философию исторического оптимизма. Вновь возникает тема « исторических утешений» – одна из постоянных в творчестве писателя. Трудная обстановка момента накладывает на рассуждения Салтыкова печать скептицизма и горечи. Особенно «жестоким» представляется писателю-демократу вопрос о « единении с народом», которому усиленно и не без успеха прививалась в это время подозрительность и прямая ненависть по отношению к революционной и оппозиционной интеллигенции. Однако скептицизм не переходит у Салтыкова в пессимизм. Свои «мрачные думы» он «обуздывает» просветительской верой в то, что и в минуты торжествующего зла история не перестает «созидать утешения» и что «прогрессивное нарастание правды и света», несмотря ни на что, происходит в мире постоянно.

Появление главы VII произвело большое впечатление на современников. О чувствах и мыслях читателей, принадлежавших к левой части общества, дает представление отзыв, появившийся в народнической «Неделе». «Не смех уже звучит в этом очерке, – пишет автор, – звучит в нем страстный протест благородного величия, истомившегося и подавленного зрелищем окружающей мертвенной пустыни. Невольное умиление, почти благоговение < …> зарождаются в душе при мысли об этом чудном, неистощимом таланте, этом бессмертном, вечном духе …Этакая свежая, юная отзывчивость, этакая страшная сила зрелого, могучего гения! С чувством глубокой благодарности будет повторяться имя М. Е. Салтыкова в отдаленнейших временах, как имя неутомимого бойца, не только не падавшего под тяжестью современной смуты, но ей самой наносившего меткие, во весь могучий размах, удары …Это клич той «музы пламенной сатиры», которую призывал когда-то к себе великий поэт …» [336]336
  «Неделя», 1881, 21 июня, № 25. стр. 1–2.


[Закрыть]

Не оставили без «внимания» выступление Салтыкова и те, против кого оно было направлено. Катков отозвался на него упомянутой выше саморазоблачительной статьей «В мире курьезов». Аксаков же посвятил полемике с рассуждением сатирика о «единении с народом» резкие реплики в двух передовых статьях своей «Руси» [337]337
  «Русь», 1881, 27 июня, № 33, стр. 1–4, и 1 августа, № 38, стлб. 851–856.


[Закрыть].

Обращаясь к Н. К. Михайловскому с просьбой прислать ему номер «Руси», в котором появилась первая статья, Салтыков писал: «Я прочитал в «Новом времени», что Аксаков в этом № прочел мне «отповедь», и потому интересуюсь. Может быть, и напишу что-нибудь по этому поводу, если стоит» (письмо от 7/19 июля 1881 г.). Ответ Аксакову написан не был.

Псой Стахич Замухрышкин– один из растленных «героев» в «Игроках» Гоголя.

Этот изумительный тип глубоко верующего человека нередко смущал мое воображение, и я не раз пытался воспроизвести его. – Признание автобиографично. Оно комментируется следующими строками из письма Салтыкова к Анненкову от 2 декабря 1875 г. Сообщая своему адресату о замысле нового произведения «Дни за днями за границей» (или «Книга о праздношатающихся»), Салтыков писал: «В виде эпизода, хочу написать рассказ «Паршивый». Чернышевский или Петрашевский, все равно. Сидит в мурье среди снегов, а мимо него примиренные декабристы и петрашевцы проезжают на родину и насвистывают: «Боже, царя храни», вроде того, как Бабурин пел. И все ему говорят: стыдно, сударь! у нас царь такой добрый – а вы что? Вопрос: проклял ли жизнь этот человек или остался он равнодушен ко всем надругательствам и все в нем старая работа < …> до ссылки начатая, продолжается? Я склоняюсь к последнему мнению …» О том же занимавшем его сюжете сообщает Салтыков и Некрасову в письме от 8 мая 1876 г.: Тут <в «Культурных людях». – С. М.> «будет еще рассказ «Паршивый», – человек, от которого даже все передовики отвернулись, который словно окаменел в своих мечтаниях: ни прошедшего, ни настоящего, ни будущего – только свет! свет! свет!» Эти замыслы остались не воплощенными. Наконец уже значительно позднее Салтыков пытался осуществить свой замысел в форме «сказки», которая, по его словам, была «почти готова» (Л. Пантелеев, Из воспоминаний прошлого, т. II, СПб. 1908, стр. 165–166. Вошло в кн.: «Салтыков в воспоминаниях современников», стр. 190). По-видимому, сатирическое, то есть остро контрастное, «зрение» Салтыкова и присущий ему скептицизм оказались теми барьерами, которые он никогда не смог преодолеть, несмотря на свое страстное стремление создать образ положительного героя.

…бывают исторические минуты, когда… массы преисполняются угрюмостью и недоверием, когда они… упорствуют, оставаясь во тьме и недугах. Не потому упорствуют, чтоб не понимали света и исцелений, а потому, что источник этих благ заподозрен ими. – Одним из путей борьбы правительства и реакции с революционным движением были попытки привлечения к этой борьбе широких слоев народа и общества – программа «единения с народом». На официозном языке эпохи это был период так называемой «народной политики» или «игнатьевской эры» (по имени министра внутренних дел Н. П. Игнатьева, назначенного на этот пост 4 мая 1881 г.). Путем широко развернутой социально-экономической, а отчасти и политической, демагогии правительство надеялось, по выражению Глеба Успенского, «вышибить днище у интеллигенции» (подразумевается – революционно-народнической), то есть изолировать активно-революционные элементы страны от общества, народа, превратив последние в союзников самодержавия по борьбе с «крамолой». Эта охранительная тактика, лежавшая также в основе всех «либеральных» начинаний Лорис-Меликова, с особым размахом и в наиболее «чистом» виде стала осуществляться новым министром Игнатьевым. На летние месяцы 1881 г. падают первые еврейские погромы на юге, погром интеллигенции, учиненный «охотнорядцами» в Москве, и многочисленные «деревенские истории» с задержанием и избиением крестьянами мирных пропагандистов-народников, учителей и т. д. – истории, столь ярко запечатленные в тогдашних очерках Глеба Успенского, особенно в цикле «Без определенных занятий». Широкое распространение среди крестьянских масс получил слух о том, будто убийство Александра II было местью «образованных», «господ» за отмену им крепостного права. Слух этот содействовал усилению подозрительности крестьян по отношению к интеллигенции.

«А пора бы, наконец, и трезвенное слово сказать». – «Трезвое слово», или, в иронической парафразе Салтыкова, « трезвенное слово» – один из фразеологизмов реакционной националистической публицистики 70-80-х годов. «Русского трезвого слова» требовала эта публицистика от общества, земства и правительства в ответ на «распространение гнилостных миазмов западного нигилизма». Ближайшим образом Салтыков сатирически отталкивается здесь от передовой статьи И. Аксакова в номере «Руси» от 15 мая 1881 г. Статья эта заканчивается словами: «Терпение русского народа, национальную гордость России нельзя безнаказанно подвергать испытаниям. Пора, пора, наконец, сказать трезвое, твердое слово!»

Сидевший передо мной экземпляр земца …Через десять минут мы были в Кельне. – Земству, «погрузившемуся в дела внутренней политики», и его реакционной роли в период «игнатьевской эры» Салтыков через несколько месяцев специально посвятит главы V–VI «Писем к тетеньке». Отсылая читателя к комментариям к этим главам, укажем здесь, что диалог автора с земцем, происходящий в купе железнодорожного вагона, построен в форме пародии на один из «земских» фельетонов А. Суворина, в котором излагается беседа автора с неким земцем на волжском пароходе (А. Суворин, Дельный разговор. – «Новое время», 1881, № 1867). «Конечно, этот земец карикатура, – отмечала современная критика, – но тем не менее карикатура, не лишенная реальной правды и, во всяком случае, воспроизводящая довольно метко отрицательные стороны типа усердных земских деятелей самой последней формации, вроде гг. де Каррьера и Мичурина» (В. Буренин, Литературные очерки. – «Новое время», 1881, 26 июня, № 1912. А. А. де Каррьер– лидер крайне правой дворянской группы в Елизаветградском земстве; Б. А. Мичурин– лидер такой же группы в Рязанском земстве).

…Марат именно такого рода целебные средства предлагал… – В период кризиса самодержавия на рубеже 70-80-х годов большинство земств не раз выражало правительству готовность участвовать в борьбе с революционерами. Для характеристики агрессивных настроений правых групп в земствах, их писанных и исписанных проектов «упразднения интеллигенции», Салтыков пользуется образом Марата. Однако он имеет в виду не историческую фигуру известного деятеля Великой французской революции, а тот ходячий образ кровожадного садиста, который был создан дворянскими и буржуазными историками. Ближайшим образом имеется в виду знаменитая фраза Марата из его прокламации от 14 июля 1790 г. Марат заявлял в ней, обращаясь к массам: «Пять или шесть сотен отрубленных голов <контрреволюционеров> обеспечили бы нам «спокойствие, свободу и счастье».

Был, дескать, я разбойником печати… – Полностью цитируется так: «мошенники пера и разбойники печати». Выражение впервые было употреблено реакционным беллетристом и публицистом Болеславом Маркевичем в «Москов. вед.» 1875 г. по адресу радикальной журналистики, но было тотчас же подхвачено этой последней в качестве nom de guerre для писателей реакционного лагеря, в частности, для того же Маркевича, Каткова и его сотрудников. Салтыков пользовался этим выражением очень часто (см., например, I и III главы «Писем к тетеньке», а также главы «Первое марта», «Первое июня» и, особенно, «Первое мая» в цикле «Круглый год»).

…о мудрости князя Михаила Семеныча и прозорливости графа Алексея Андреевича! – Имеются в виду кн. М. С. Воронцов-Дашков и гр. А. А. Аракчеев.

Письма к тетеньке ^*

Замысел «ряда писем, касающихся исключительно современности» [338]338
  Письмо к Н. А. Белоголовому от 11/23 июля 1881 г. из Висбадена.


[Закрыть], возник у Салтыкова сразу же после того, как он окончил, во второй половине июня 1881 г., печатание в «Отеч. зап.» «За рубежом». В двух последних главах этого произведения, написанных под непосредственным впечатлением от событий 1 марта, Салтыков уже начал разрабатывать те вопросы, которые ставила перед русским обществом политическая действительность периода начавшегося вхождения страны в новую полосу реакции, оказавшейся одной из наиболее тяжелых в жизни России.

Накануне отъезда за границу на летний отдых и лечение Салтыков глухо сообщил Н. К. Михайловскому, соредактору по журналу: «Буду высылать статьи» [339]339
  Письмо к Н. К. Михайловскому от 29 июня 1881 г. из Петербурга.


[Закрыть]. А уже через неделю спрашивал его из Висбадена: «Прочитали ли Вы мое письмо к тетеньке? – и продолжал, впервые раскрывая содержание и план новой работы: – Я предположил написать штук 7 или 8. Второе письмо (о лгунах и лганье) кончаю, 3-е (о вероломстве) тоже скоро напишу и пришлю для августовской книжки (будет около l½ листов). В дальнейших письмах пойдет дело о содействии общества, то есть о приглашении к содействию и проч. Но опасаюсь, что уже на 1-м письме, пожалуй, произойдет осечка, то есть вырежут» [340]340
  Письмо к Н. К. Михайловскому от 7/19 июля 1881 г. из Висбадена.


[Закрыть].

Ни первое, ни второе «письма» не вызвали, однако, замечаний цензуры и появились в «Отеч. зап.» беспрепятственно. «Осечка» с далеко идущими последствиями произошла на третьем «письме», посвященном разоблачению «Священной дружины» – тайной «добровольной организации», созданной под покровительством царского двора для охраны Александра III и борьбы с революционерами. По требованию высших властей «письмо» было вырезано из сентябрьской книжки журнала. Этим вмешательством замысел цикла был резко нарушен, и писателю пришлось перестраивать работу. Изъятие «письма» III сделало невозможным опубликование также и «письма» IV. Об этом Салтыков писал Г. З. Елисееву: «А так как приготовленная мною еще в Париже статья для октябрьской книжки была продолжением и разъяснением сентябрьского письма, то и ее я должен был похерить [341]341
  Письмо к Г. З. Елисееву от 18 октября 1881 г. из Петербурга.


[Закрыть]. Вырезанное «письмо» пришлось заменить другим «письмом» III,вновь написанным, и все дальнейшие «письма» строить в зависимости от этих изменений. Получились, таким образом, как бы две «редакции» цикла: одна неоконченная, прерванная вмешательством властей – «письма» I, II, запрещенное III и продолжавшее его, оставшееся в рукописи, IV; другая, завершенная – «письма» I, II, вновь написанное взамен вырезанного III и все остальные от IV (также вновь написанного) до IX.

Несмотря на то, что все «письма», возникшие после катастрофы с «письмом» III, писались с сугубой оглядкой на цензуру, Салтыкову удалось восстановить в них, хотя и с неизбежным ослаблением первоначальной политической остроты, значительную часть материала запрещенного «письма» и, в особенности, его продолжения [342]342
  Подробности см. в статье: Вас. Гиппиус, М. Е. Салтыков-Щедрин и реакция начала 80-х годов. – «Сборник О-ва ист., филос. и соц наук при Пермском гос. университете», вып. III, Пермь, 1929. Указания на наиболее крупные восстановления текста см. также ниже в комментариях к отдельным «письмам».


[Закрыть].

Таким образом, первоначальные редакции «писем» III и IV не могут быть смонтированы с дальнейшей частью цикла. Эдиционной ошибкой всех предыдущих изданий, начиная с «марксовского» 1900–1901 гг. и до изд. 1933–1941 гг. включительно, был именно такой монтаж (в отношении двух редакций «письма» III). Невозможна и простая замена позднейших редакций «писем» III и IV первоначальными, так как все продолжение цикла огранически связано именно с позднейшими редакциями. Существовавшие вначале планы воплощения замысла были прерваны цензурным вмешательством, и с начатого пути автор вынужден был свернуть. Очевидно, что, исходя из этих обстоятельств, первоначальные редакции «писем» III и IV должны печататься в особом разделе, что и сделано в настоящем издании.

Начиная с ноябрьской книжки «Отеч. зап.» за 1881 г. печатание «писем» продолжалось, хотя и не без цензурных трений, но без перерывов, из номера в номер и закончилось в майской книжке за 1882 г. Всех «писем» по журнальному счету, обозначавшемуся римскими цифрами, было девять(I–IX). В качестве «Post scriptum’a» к этим письмам Салтыков намеревался вначале напечатать еще один очерк, над которым работал летом 1882 г., о «еврейском вопросе». Однако затем передумал и включил этот очерк, получивший название «Июльское веяние», в сборник «Недоконченные беседы» (см. об этом в прим. к названному очерку в т. 15, кн. вторая). В отдельном издании цикла, вышедшем в 1882 г., девять «писем» первоначальной публикации были разбиты на пятнадцать(каждый «сюжет» получил свое «письмо») и римская нумерация заменена словесными обозначениями [343]343
  «Письма к тетеньке», Сочинение М. Е. Салтыкова (Щедрина), тип. А. А. Краевского, СПб. 1882. Издание вышло в свет в середине октября. См. об этом в письме Н. А. Белоголового к П. Л. Лаврову от 20 октября 1882 г. (ЦГАОР, ф. П. Л. Лаврова, п. 32, лл. 112–113, неизд.).


[Закрыть].