Текст книги "Большая игра. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Глава 9. Предел. Часть 2

***

Холод пробирал до костей. Даже сквозь кофту и плотную куртку ветер добирался до дрожащего тела, пронизывая насквозь. Она плелась по заснеженным улицам, едва не врезаясь во встречных пешеходов, и слепо смотрела под ноги. В наушниках уже знакомый голос напевал что-то про февраль и маленький костёр, оставшийся от моря огня. «Случайный выбор» будто сговорился с настроением и раз за разом подсовывал ей самые тяжёлые композиции.

И пусть. Значит, так и должно быть. Только так и надо. Когда на душе так погано, как у неё, ровно такие песни и подходят. Но всё же… палец нажал на кнопку, листнув один трек вперёд.

Она проснулась в слезах и с криком от увиденного кошмара. Которую ночь подряд ей снилось одно и то же, а по пробуждении перед ней снова вставали те самые глаза. Остекленевший взгляд, наполненный обидой и непониманием.

Ей не хотелось есть, завтрак в себя приходилось запихивать насильно. Голова беспрестанно болела, и даже выданные таблетки не спасали от омерзительного головокружения и тошноты. Стены квартиры давили, спёртый воздух душил и выворачивал её наизнанку.

Хотелось бежать прочь. Совсем не так, как в её первый вечер в новом доме, когда она думала, что спасает свою жизнь. Вся эта тишина и спокойствие, эти воспоминания о времени, что она провела здесь, угнетали.

Рин чувствовала, что изменилась. Та, кем она была прежде, умерла. Исчезла навсегда, осталась лежать там, на поле боя, рядом с подбитым бронетранспортёром. Больше она никогда не сможет радоваться новому дню, наслаждаться вкусом пищи, смеяться с Эстер или смущенно улыбаться Алголю. Она не сможет снова смотреть в глаза Кире. У неё больше не было на это никаких сил. Не было сил жить дальше.

Но она почему-то всё ещё была жива.

Приятна дорога в Ад, маршрут бесконечно долог.

Один проникающий взгляд – твой мир безвозвратно расколот.

Возможно ли прорасти в снегу без тепла и света?

Я знаю, мне нужно уйти, чтобы спасти… я сделаю это.

По щеке скатилась обжигающая капелька. До чего же точен этот чёртов «случайный выбор»… Словно сам подсказывал ей, что делать дальше.

Только вот она уже ушла. Сама, без чьих-либо подачек и советов. Просто потому, что терпеть это дальше было невыносимо.

Она шла мимо ярких витрин и магазинов, сквозь бурный поток людей, – впереди была очередная распродажа. Откуда-то с площади впереди доносилась музыка и усиленные мегафоном крики людей. Похоже, ей не повезло попасть на какой-то митинг или очередной политический протест.

Рин была далека от всего этого. Но каждый новый шаг делал её ближе к враждебному и незнакомому миру, к бушующей впереди толпе. Теперь уже она могла даже сквозь музыку слышать крики – и разобрать некоторые слова. Услышанное заставило её вздрогнуть, пальцы торопливо остановили музыку. Встрепенувшись, Рин пошла вперёд.

На центральной площади возле вокзала собралась огромная толпа. Люди что-то выкрикивали, потрясали плакатами и самодельными баннерами. На импровизированной сцене стояли двое и по очереди то зачитывали что-то с бумажки, то кричали в мегафон очередные лозунги.

Ещё ничего не понимая, Рин пошла сквозь толпу, ближе к сцене.

Ей не могло показаться, они совершенно точно что-то выкрикивали про Армению. И эти надписи на плакатах – «Руки прочь от Армении!», «Подстрекатели – вон из Правительства!», «Турция была права»… что?

Рин вытащила наушники и убрала их в карман. Кто-то толкнул её, взвившись в очередном порыве одобрения.

– Даа! Лживые уроды!..

– Что?.. – едва не падая, она кое-как удержалась на ногах. Сердце забилось чаще. Они же про войну? Они же точно говорят про войну! То, что им удалось с таким трудом остановить! Почему тогда эти люди кричат о том, чего не было? Какая еще Турция, что была права?.. В чём?

С бешено бьющимся сердцем она вслушивалась в искаженные динамиком слова протестующих.

Буквально через несколько минут всё встало на свои места. Лидер протеста вещал с трибун о той самой войне. Только с его слов вовсе не Турция внезапно напала на Армению, а совсем наоборот. Поддержанная Россией республика ударила по приграничным селам и городам Турции, вторглась на её территорию и ринулась к вожделенной горе Арарат, дабы отбить обратно свои территории… по всему выходило так, что именно армяне спровоцировали ответ, а турки героически отбросили врага и защитили свой народ.

Чёрное стало белым, белое – чёрным. Правда очень легко превращалась в ложь, если подавать её порционно и правильными словами. На экране позади протестующих то и дело мелькали кадры турецкой атаки и сожженные дотла армянские села, подписанные турецкими названиями.

Но самым страшным было то, что люди верили. Верили – и поддерживали наглое враньё. До истошных воплей, до блеска в глазах они верили в то, что им говорили! До последнего слова!

Утром она думала, что пустота внутри неё не может стать еще сильнее. Что это – предел, хуже быть уже не может.

Оказывается, может.

Ретранслятор, призванный защищать свой народ, стоять до конца в борьбе с врагами, не мог поверить, что этот самый народ втаптывал в грязь последние крупицы надежды, теплившиеся в сердце.

Все жертвы были напрасны. Всё, через что она прошла, все терзания и боль – всё было не нужно.

– Постойте… но это же неправда! – она вздрогнула, услышав свой голос. – Я была там! Это не Армения напала, это!.. Это неправда!

– Ты что несёшь, дура? – донеслось сзади, кто-то толкнул её в сторону.

– Что ты вообще знаешь? Давай ещё скажи, что сама всё видела! Тупая малолетка!

– Но я была! Я была там! Это турки напали, говорю же! Это правда! – она перешла на крик, не замечая бегущих по щекам слёз. – Вы врёте! Это же полная чушь!..

– Вали отсюда, коза! – один из протестующих сгрёб её за ворот и тряхнул. Чьи-то руки потянулись к ней, ухо резанул треск ткани – куртка порвалась под натиском незнакомца. А следом за ним перед глазами мелькнул кулак – крепкий удар отбросил её на снег, толпа вокруг расступилась.

Ударившись головой о чей-то сапог, она вскрикнула. Не от боли, нет. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с обидой и разочарованием, клещами стиснувшими душу. Она плакала, не находя слов, пока кто-то снова не подхватил её и не вытолкал прочь из толпы протестующих.

Плюхнувшись на грязный снег обочины, она прижала к груди порванный рукав. По скуле начал расплываться синяк. Она тихонько плакала, не осмеливаясь поднять глаза на толпу недобро косящихся на неё людей.

Люди проходили мимо. Кто-то смотрел с сожалением, кто-то – с осуждением. Но никто не вмешался. Грязная и побитая, в изорванной одежде, теперь она больше походила на нищенку, чем на защитницу целой страны.

Набравшись сил, она с трудом поднялась. Ноги сами понесли её прочь от злобной толпы и лживых демонстрантов, призывающих протестовать дальше. Навстречу проехали, сверкая фарами, наряды полиции, люди вокруг зашептались, кто-то негромко вскрикнул.

Вернув наушники в ушные раковины, она пощёлкала кнопкой плеера – тишина. Рин вытащила руку из кармана – на корпусе виднелась длинная трещина, через которую проглядывала микросхема. Похоже, и ему теперь конец…

Рин достала уцелевший в стычке телефон – половина девятого, в это время она обычно уже ехала домой из института. Только сейчас домой совсем не хотелось. На экране мигало уведомление – семь пропущенных звонков от Киры Вайнер. Равнодушно отключив устройство, она поплелась к ближайшему торговому центру, переливавшемуся яркими вывесками впереди.

Похоже, это была ирония судьбы, не иначе. Она узнала его не с первого раза, но лишь когда перед глазами появилась огромная вывеска «Млечный Путь», она поняла, что попала в тот же центр, что и летом. Но тогда рядом был Алголь, и весь мир был другим.

Сейчас она была одна. Лениво слоняясь между рядами с фруктами, колбасами и тысячами разнородных напитков, девушка не могла придумать себе ни занятия, ни цели. Живот сводило судорогой от соблазнительных ароматов фруктов и выпечки, но что-то внутри словно держало голод на привязи. Схватив у входа маленькую корзинку, она слепо шарила взглядом по витринам в поисках хоть чего-нибудь примечательного.

Минут десять она просто ходила и смотрела, едва не врезаясь в других покупателей. Перед глазами проплывали то пожилая дама в красивом берете, то милая парочка с розовыми то ли от мороза, то ли от возбуждения щеками. Интересно, а любовь действительно может вылечить все душевные раны, как о ней говорят?

На лицо выползла горькая улыбка. Любовь… Ещё недавно ей показалось, она может узнать, что это такое. Любить кого-то, быть любимой, ощущать новые и пока ещё неизведанные чувства. Романтика, страсть, вожделение, томление. Она ничего этого не знала. Короткие обрывки чувств, когда вводят процит, – всё, что она могла добавить в свою копилку, но это были настолько жалкие крохи, что у любой её одноклассницы за плечами был куда более внушительный опыт.

Наконец, взгляд упал на рядок бутылок с разноцветными этикетками. Алкоголь. Другой выход. Безрадостный и отвратительный, как ей всегда казалось. Но говорят, пьяные люди хоть ненадолго могут забыть всё то ужасное, что происходит с ними. Конечно, всё имеет свою цену, но….

Не обращая внимания на неодобрительные взгляды стоящих рядом людей, она положила в корзину две бутылки и пошла к кассам.

Уже стоя в очереди, она вспомнила, что ей вообще-то пятнадцать, а по закону алкоголь могут продать только шестнадцатилетним. Да и с её внешним видом уже чудо, что охранники не вытолкали её из торгового зала. Вздохнув, Рин достала из кармана карточку.

– Добрый день, ваша карта… – девушка-кассир подняла на неё глаза и замерла в замешательстве. Рин остро ощутила её эмоции, – недоумение, брезгливость, отвращение. Аура девушки вспыхнула бледно-зеленоватым. Рин уже вдохнула, чтобы возразить ей, но её остановил знакомый голос сзади.

– Она со мной, всё в порядке, я попросил захватить мне ещё парочку.

Рин медленно обернулась. Позади стоял, добродушно скалясь на кассира, Владимир Марков. На ленте рядом с ним красовалось целое ассорти продуктов и пара бутылочек коньяка. Кассир облегченно выдохнула и с коротким кивком принялась за работу.

– Проходи давай, поможешь уложить всё в телегу, – Владимир легонько потолкал её в спину. Ещё не веря в свою удачу, она кивнула и прошла вперёд.

Когда инженер закончил с покупками и взялся за ручки продуктовой тележки, Рин успела немного отряхнуться и привести себя в порядок, – насколько это вообще было возможно. Кивнув в сторону выхода, он медленно пошёл к парковке.

– Это часом не Алголь тебя так отделал? – невинно поинтересовался он. Рин мотнула головой.

– Нет… упала на площади.

– Вот как, на площади значит, – промычал инженер. – Там опять эти имбецилы вой подняли. Знаешь что, держись подальше от таких неадекватных. Зашибут и не заметят. Мозга-то у них своего нет. А тут-то ты что забыла? Или серьёзно собиралась напиться вот этой водичкой?

Он кивнул на бутылки с цветастыми этикетками, лежавшие наверху горы продуктов. Рин дёрнула плечиком.

– Фиговая идея.

– Вы только Кире… не говорите, – её тихий голос был едва слышен. Марков хохотнул.

– Да вот еще я буду! Я что, не человек что ли? Ну, захотела выпить, что такого. Я, знаешь ли, первый раз ещё в двенадцать лет попробовал. Водку, прямо вот серьёзно, а не эту вот муть.

– Правда?

– Ага. Так, пришли, помоги всё загрузить. Только на молоко ничего не клади! Жена убьёт потом…

Они подошли к большой зелёной машине – Рин придерживала тележку, пока Владимир открывал багажник и разбирался с разбросанными там инструментами и ящиками, что-то привычно ворча.

– Так, давай это, и это вот… ага. Вот и всё. А это захватим с собой, – он взял маленькую бутылку коньяка и, закрыв багажник, пошёл к водительскому месту.

– Запрыгивай давай, – он кивнул на соседнее сиденье. Шмыгнув носом, Рин забралась в машину и пристегнулась.

– Домой не торопишься? Ну, вот и я тоже. Съездим в одно место, развеемся.

Поворот ключа, двигатель ожил и затарахтел. Прочихавшись через пару секунд, мотор наполнил салон ровным низким гудением. Из динамиков полилась какая-то старая песня из тех, что крутили на дискотеках прошлого, ещё довоенного времени. Владимир протянул девушке бутылку коньяка и многозначительно кивнул.

– Открывай, давай.

– Вы же за рулем.… Разве можно?..

– Кому не можно, тот и не пьёт, – хитро улыбнулся тот и тронулся с места.

– А если полиция остановит?

– А она своих не останавливает, поняла? Давай уже открывай.

Пока Рин возилась с хитроумной пробкой, они покинули парковку и выехали на центральную улицу. По встречной промчались еще несколько полицейских машин и грузовиков. Похоже, демонстрация вышла за рамки дозволенного.

– О, пора парням поработать… – проследив взглядом за сверкающим проблесковыми маячками экипажем, Владимир хмыкнул. – Ну, сейчас им точно не до нас. Давай.

Он взял у девушки наконец-то поддавшуюся бутылку и сделал мелкий глоток. Рин передёрнуло, до обоняния донёсся летучий, терпкий запах коньяка.

Да что ж такое? Не она ли хотела ещё двадцать минут назад утопить свою печаль в алкоголе? Какого ж тогда чёрта?

– Похоже, тебе сейчас несладко приходится, – утершись рукавом, заметил Владимир. Рин отстраненно посмотрела в окно – мимо пролетали витрины магазинов и люди, ещё недавно с безразличием проходившие мимо неё. Девушка вздохнула.

– Хочешь приложиться, не стесняйся. Но и ты тогда Кире не говори, идёт? Будет наш маленький секрет. Что до меня, я с такого пузырька не опьянею, не бойся. Не та школа, чтобы с четвертинки накрыло.

– Угу… – Рин нехотя взяла с подставки между сиденьями бутылку и стиснула её в ладонях. Янтарная жидкость плескалась о стенки, отбрасывая блики в свете вывесок и уличных фонарей. Она вспомнила ощущения от выпитого на поминках Рыжего. Обжигающая боль внутри, разливающийся по телу жар и лёгкое головокружение. Ничего такого, что могло бы ей помочь. Но вдруг этого было мало?

– Вообще-то я хотел тебе рассказать одну историю. Мою историю. Ну, так, развлечь немного, – он покосился на девушку и улыбнулся краем рта.

– Вашу?

– Вашу-машу, давай на «ты» уже, полгода знакомы! Я, знаешь ли, о тебе в чём-то знаю даже больше, чем ты сама! Объём твоих органов, например, или кое-какие размеры.

Рин потупила взгляд. В груди шевельнулось ощущение неловкости – Марков был не самым лучшим собеседником, но он был прав. А главное, бесхитростный инженер был с ней честен.

– Ладно, история, короче. Ты это, не выветривай аромат, либо пей, либо закрывай.

Встрепенувшись, девушка кивнула и, помедлив, прижала горлышко к пересохшим губам. От первого же глотка у неё перехватило дыхание, Рин закашлялась и едва не расплескала коньяк по салону. Во рту всё горело и жгло, пищевод и желудок буквально вспыхнули жаром.

Прокашлявшись, она тяжело выдохнула.

– Крепкая штука, так что пей помаленьку. Так вот, жил-был когда-то мелкий пацан лет девяти, Вовкой звать. Как все пацаны, бегал с друзьями по свалкам играть, и по заброшенным домам ещё, а когда получалось, лазили на склад военной части, еду воровать. Тогда был жуткий голод, работы и у нормальных-то людей нет, а сиротам и того хуже было.

Рин удивленно повернулась к нему.

– Вы… то есть ты – сирота?

– Ага, он самый. Папку-то на войне убили, а мама заболела, когда брата моего рожала, ну и, в общем, не случилось у нас семейного счастья. Брата спасли, но в другой приют отдали. А я попал куда попал, в Светлодарский государственный приют. Короче, залезли мы как-то на склад, хоженой уже дорогой, я как самый мелкий, залез в хранилище через вентиляцию. Консервов-то набрал, а обратно когда полез, слышу – снаружи шум. Солдаты нас заметили в прошлый раз, ну или скотина завхоз пропажу нашёл, брали-то мы немало. В общем, пацанов половили и давай допрашивать, где ещё кто бегает.

Рин вздрогнула. В их приюте парни тоже убегали за прокормом, и даже некоторые девчонки с ними ходили, но больше для приключений, а не от голодухи. Кормили их, конечно, не по-царски, но и совсем уж голодать не приходилось. Правда, было это всего-то лет пять назад, когда и жизнь стала лучше, чем сразу после войны.

– Народ тогда злой был. Сейчас все просто обиженные ходят и угрюмые, а тогда – злые. Ни победы же в войне не было, ни поражения. Людей полегло – тьма, денег нет, болезни, голод, одни беды, короче. Ну кто-то из солдат и не сдержался… пристрелил старшего нашего. Там же, на месте. Я испугался… блин, да я там штаны обмочил на месте! И из трубы, конечно же, вывалился. Поймали меня, повели ко всем, – ну всё, думал, конец пришел Вовке. Тут же и прикопают, за заборчиком. На шум капитан их пришел, пьяный вдрызг и отбитый на всю голову, у него даже шрам на пол-лица был. Жутко он воров не любил, а детей тем более. Но остатки мозга ещё были. Сказал он тогда – хотите жить, вот вам задачка… и притащил нас на пустырь за частью. Там раньше стоянка техники была, а в войну её заминировали с воздуха. Ну, короче, говорит, кто до того вон танка дойдет и вернётся, тот домой уйдет. С консервами.

– И вы пошли?

– А что, был выбор? Пошли. Нас там четверо было. Я третьим шёл, сразу за Димкой и Пашком. Димка сразу же… кхм, в общем, подорвался он. Пашка каким-то чудом до танка добрался, залез, стал что-то кричать с него, материться. Ну и поскользнулся на броне, упал назад. Грохнуло, только ботинок его и взлетел. А я осторожно шёл, каждый шаг свой проверял. Туда-то дошел нормально, а обратно пошел с приключениями. На мину наступил. Чувствую – что-то под ногой щёлкнуло, я так и замер. А эти дебилы ржут стоят, мол, полетаешь сейчас, лётчиком станешь. Ублюдки. Короче присел я и давай у ноги землю откидывать, нашёл мину. У неё кнопочка такая сверху была, датчик контактный, ну я её пальцем прижал сбоку и ногу вытащил. Не знаю, правда, как я саму мину потом достал, маленькая она была, может с кулак размером, но, в общем, достал. Да так с этой миной потом и пошёл обратно.

– С миной в руках?.. – Рин покачала головой и снова потянулась за бутылочкой. Жар в груди прошёл, голова наполнилась тем самым чувством лёгкости, которого ей хотелось. Второй раз она сделала лишь мелкий глоток, как научил Марков. Одобрительно кивнув, тот продолжил.

– В общем, пришёл я к ним обратно с подарком, так сказать. Эти ржут, капитан матерится – нафига, мол, припёр, неси обратно. Куда её девать-то теперь. Ну а я сдуру и ляпнул, а давайте я её обезврежу. Ржали, по-моему, все. Даже я. И, кажется, снова обмочился. Капитан нож свой достал, – хороший такой нож, шведский. Там и отвёртка, и ножнички, и всё, что надо. Я потом купил себе такой. В общем, дал мне нож этот и говорит – обезвреживай, только близко не подходи, чтоб китель мне не забрызгало. А мина была пластиковая, противопехотная. Я, правда, не знал тогда ничего, но тут вот будто Бог наставил. Вытащил я нож и давай подковыривать крышку какую-то. Отковырял – там пружинки, проводки, всякого дерьма целая тьма. И схемка маленькая. Посмотрел я на неё, на пружинки эти, на палец свой посиневший – и давай схемку поддевать. В общем, сунул я этот нож под контакт датчика, прижал. Нож в мине остался, держал датчик, а палец мой не нужен оказался. Я и убрал его.

Рин вздрогнула, представив, что в этот момент мина взорвалась. Заметив её движение, Владимир захохотал и протянул руку к бутылке.

– Ты бы видела их лица! Я же когда палец-то убрал, и она не взорвалась, ух какой смелый стал! Давай за ними с этой миной в руках бегать, размахивать. Не знаю, как они меня не пристрелили тогда, видимо, отбитым по жизни везёт. Капитан их эту мину у меня забрал и швырнул обратно, в поле. Круто она тогда грохнула, мощно. Он дал мне две консервы и хорошего такого, крепкого пинка под задницу, за то, что нож его я угробил. Только приключения мои не закончились, от взрывов этих начальник части пришёл, давай вопросы задавать, что, мол, и как. Он на меня посмотрел, на поле сходил, полюбовался, так сказать. И ещё две консервы сверху мне выдал. Пинать, правда, не стал. А через два дня в детдом он приехал с этим, отшибленным. И забрали меня, привезли в часть и давай всякие мины показывать, машины и прочее. В общем, я у них начал учиться минному делу, а после этих уроков помогал машины чинить в гараже. К моменту зачисления в военный колледж я всё уже знал лучше бывалых сапёров. Так вот и получился военинженер третьего ранга Владимир Марков…

Глава 9. Предел. Часть 3

Они приехали на большую обзорную площадку на одной из окраин города. С неё открывался шикарный вид – раскинувшаяся у подножья горы столица, тусклые окраины, вереницы машин на дорогах и перемигивающиеся огоньками самолёты в небе. Они вышли из машины и, прихватив вторую бутылочку коньяка да пару пирожков, пошли к ограждению смотровой площадки.

– Владимир, а вы… ты после этого воевал? – машинально жуя пирожок, Рин с тоской посмотрела на переливающийся яркими огнями небоскрёб в центре бизнес-района.

– Воевал. Не своими руками, конечно. Машинки мои воевали, – он тяжело вздохнул и замолчал, за один присест наполовину опустошив бутылочку.

– А я…

– Я ведь это, не хотел же сапером быть, – перебил он и судорожно вздохнул. – Не хотел. Мне чинить всё нравилось. Когда азиатские походы начались, я же всех наземных дронов там пересобирал. А эти всё – давай на минирование, давай туда… кто ж знал, что эти фанатики на мины своих же детей пустят?!..

По площадке разнёсся болезненный стон. Рин шмыгнула носом и взяла у него протянутую бутылку – янтарного напитка оставалось совсем немного, на самом дне. Сглотнув, она прижала к губам обжигающе холодное горлышко.

– Этот мир сошёл с ума, Рин. Нет нормальных людей, вообще ни одного. Но знаешь, я жутко рад, что вы у нас появились. Если бы не ретрансляторы, не перевёлся бы я на микромеханику, не сдавал бы дипломы и проекты по оснащению костюмов и капсул. Жену бы свою не встретил, ребятишки у нас не родились бы тогда. Вот правда говорят, бог дураков любит – ну не иначе же он меня и отвёл от всего вот этого…

Он забрал опустевшую бутылку и, вытряхнув на снег пару капель, швырнул её далеко-далеко в сторону города. На небритом лице заблестел то ли иней, то ли следы влаги.

Сходив до машины, он вернулся с ещё одной бутылкой и даже на вид отвратительными бутербродами магазинного изготовления. Молча сел рядом, отточенным движением сорвал пробку и, чокнувшись с воздухом, опрокинул в себя треть бутылки.

– Ух, сволочь… сильна… – с трудом выдыхая, он кашлянул и всучил девушке остатки коньяка.

Пила она молча. С каждым глотком всё сильнее было головокружение и всё противнее было на душе.

Пала так низко, что пьянствовала где-то за городом с мужиком в годах… еще и закусывала дешевой едой из бог знает каких продуктов. Хотелось смеяться над собой, болтать всякую чушь про несбывшиеся надежды и собственную жалкую натуру, но она лишь сидела и пила, не говоря ни слова.

Вскоре опустела и вторая бутылка, наполовину съеденные отвратительные бутерброды остались мёрзнуть на снегу, к радости вездесущих воробьёв, а они вернулись в машину.

– Поехали отсюда… всю задницу отморозил. Подвезу тебя до дома, – кашлянув, Владимир завел машину и круто развернулся. Мир перед глазами качнулся и поплыл, рассеянный взгляд ретранслятора мазнул по приборной панели и горящему экрану магнитолы.

– Угу…

Она уже с трудом понимала, куда они едут и где находятся, – перед глазами мелькали повороты и фонарные столбы, какие-то рекламные щиты и дома с тёмными окнами. Может, они ехали целый час, а может всего-то минут десять. В голове всё смешалось, запуталось. Она снова и снова слышала в голове голос Алголя, его слова, сказанные на поле боя, посреди страшного пепелища.

«От тебя нет толку… тогда я сам тебя убью».

Ну уж нет. Не успеешь…

Она посмотрела на свою дрожащую ладонь, на израненные, покрасневшие от холода грязные пальцы. Во что она превратилась?.. В ретранслятора? В воплощенную Силу?

Или в бесполезный и никому не нужный биомусор?

Можно ещё как-то держаться, если тебя отвергли все, кроме тебя самого.

Но если ты сама себя отвергла, как жить тогда? И зачем?

Для чего?..

***

Машина затормозила у знакомого подъезда. Плохо слушающимися пальцами Рин нащупала в кармане ключ, – не потерялся, к счастью.

– Спасибо за… – она повернулась к Владимиру и, моргнув, так и не договорила фразу. Инженер кивнул и протянул ей пакет с жалобно звякнувшими бутылками.

– Твоё, кажется. Только ты лучше их вылей в унитаз, мой тебе совет. И спать ложись. Давай, доброй ночи.

С трудом выбравшись из машины, она хлопком закрыла дверь и кивнула инженеру. Перед глазами всё снова поплыло. Пошатываясь, девушка направилась к двери в подъезд. Короткое нажатие – дверь с сиплым писком открылась.

Мир ритмично покачивался под ногами – или это так трясся лифт? Кое-как выбравшись из кабинки на своём этаже, Рин подошла к двери. Ключ предательски скользил мимо скважины, и даже попав в неё, не хотел должным образом поворачиваться. Сопя и пыхтя, она кое-как открыла дверь и ввалилась в квартиру.

В воздухе витали непривычные запахи – чьи-то духи и моющее средство. Мысль о возможном госте промелькнула в сознании и исчезла. С трудом раздевшись, девушка вошла в кухню и устало села за стол.

Всё вокруг немилосердно вращалось, даже если она прижимала голову к столешнице. Казалось, что она катится в сторону и вот-вот упадёт на пол. Пошарив рукой в пакете, Рин вытащила одну из бутылок с цветастой этикеткой.

Нужно было как-то отвлечься. Палец нащупал колечко-открывашку на пробке, потянул – бутылка открылась с легким хлопком. Марков сказал, лучше вылить… годится. Она встала и подошла к раковине.

К запаху чьих-то духов и мыла добавился резкий, химический запах апельсина. Ядовито-жёлтая струйка побежала к сливу, пенясь и шипя.

На секунду она остановилась и, помедлив, поднесла бутылку ко рту. Вкус оказался таким же отвратительным и химическим, как и запах. Вдобавок всё внутри наполнилось не жаром, как от коньяка, а весьма болезненным жжением. Вылив полбутылки в раковину, вторую половину она влила в себя. И, правда, полнейшая мерзость.

Закашлявшись от пены, Рин со злостью втолкала бутылку в мусорный ящик. Туда же через минуту отправилась вторая.

До чего же обидно! Даже выпивку нормальную выбрать не смогла! Её бросило в жар, по телу пробежала мелкая дрожь, переросшая в судорогу. Сдержав рвотный позыв, она бросилась с кухни, с размаху врезалась плечом в дверной косяк и, почти вслепую нащупав дверь, ввалилась в ванную комнату.

Такое с ней было впервые. Все внутренности хотели вывернуться наизнанку, откуда угодно, любым способом. Живот снова скрутило, – вцепившись дрожащими пальцами в края раковины, девушка прижалась к холодной поверхности. Ну же… ну же! Выходи!

Зачем она вообще на это пошла?.. Зачем надо было пить, покупать все это, выходить из дома?.. Содрогаясь от новых бесплодных позывов, Рин заплакала. Пальцы нащупали кран, по засаленным волосам ударила упругая струя воды.

Очередной порыв. Дрожа всем телом, она болезненно застонала и, не в силах держаться на ногах, повисла на раковине. Хотелось рыдать, во весь голос, моля бога облегчить омерзительное состояние, выпустить прожигавший все внутренности яд. Хотелось умереть на месте. Лишь бы больше не ощущать всё это.

Не зная, куда деваться, она стащила с себя кофту и насквозь мокрую от пота футболку, следом на холодный пол упали вымазанные грязью джинсы. Оставшись в одном белье, она свалилась в ванну. Голова звонко ударилась о стенку, её снова скрутило в приступе тошноты.

«Это невозможно… больше невозможно это терпеть… кто-нибудь, пусть мне станет легче… пожалуйста, молю, я всё отдам, только бы стало легче… больше никогда… никогда…»

Болезненная судорога заставила всё тело съёжиться и замереть над зияющим провалом слива. Размазывая по щекам слёзы, Рин вцепилась в холодную ручку смесителя.

«Боже… можно я просто умру? Прямо сейчас, дай мне умереть! Я не могу дальше!..»

Приступ.

Организм больше не мог терпеть переполнявшую его отраву. Заходясь в приступах рвоты, девушка содрогалась всем телом и царапала стенки ванны. Впервые в жизни она ощущала себя настолько плохо, что была готова выдрать каждую каплю отравы из своего тела голыми руками.

Всё закончилось. Рин лежала на дне холодной, мокрой ванны, свернувшись в дрожащий комок, и глотала слёзы. Рядом шумела бегущая вода, а с душевой лейки сочились капли, звонко разбиваясь о дно ванны.

Все эмоции стёрлись, ушли в канализацию вместе с отравлявшим её тело пойлом, желчью и остатками еды. Осталось лишь одно настойчивое желание.

Ей хотелось умереть.

***

Рин уснула тут же, в ванне, изредка вздрагивая сквозь сон. Ей снилось поле боя, лица товарищей и врагов, лица всех тех, кого она не успела спасти. И жуткие, пугающие до дрожи глаза мертвой девушки, навсегда лишённой будущего. Если бы только она могла поменяться с ней местами…

Она пыталась что-то сказать, попросить, поторопить, но стоило ей только начать, как изо рта вытекали целые потоки крови. Рин тонула в ней, погружалась в липкое буро-черное месиво с головой, ощущала её вкус и запах – мерзкий, с оттенком ржавчины, совсем как контактная жидкость.

Сон повторялся снова, обрастая страшными подробностями, но в этот раз противные сгустки крови текли уже из неё. Заполняли лёгкие, пищевод, мешались в горле и не давали вдохнуть, душили и топили измученную девчонку.

Она проснулась от собственного крика, в луже рвоты и желчи.

Голова болела так, будто её, по меньшей мере, переехал танк. От холода стучали зубы, – болезненно щурясь от света ламп, Рин включила воду и, зашипев от ледяного душа, торопливо настроила температуру.

Бельё мгновенно намокло. Содрав с себя остатки одежды, она схватила щетку и принялась с остервенением тереть всё тело. Хотелось содрать с себя кожу, соскоблить до мяса любой след от стоявшей перед глазами крови, крупными каплями усеявшей её с ног до головы.

– Ненавижу себя… ненавижу…

Комната наполнилась паром, горячие струи омывали спину и плечи, скатывались по впалым щекам и очерчивали подтянутые бёдра. Прижав к груди белую от пены губку, она прижалась лбом к стене и, стиснув зубы, шептала одно и то же.

– …я сделаю… я сделаю это.

Она зажмурилась и помотала головой. Стряхнув остатки сна, Рин снова открыла глаза. Среди заполненной паром комнаты сквозь шум воды послышались полные роковой неизбежности слова.

– Я сделаю это.

***

Кира решительно вошла в лабораторию, окидывая ее быстрым взглядом. Все на месте, кроме Чуйкова. И Рин, разумеется. Лучше не придумаешь.

– Доброе утро всем. Ребята, можете подойти на минутку? У меня есть один важный вопрос.

Коллеги нехотя поднялись со своих мест и подошли к центральному столу. На голографическом проекторе тускло мерцали проценты расшифровки данных с вычислительного блока Рин. Владимир, Игорь Кузнецов и доктор Штерн заняли свои места вокруг стола. Лишь Майя не двинулась с места, – развернувшись в кресле, девушка с любопытством смотрела на майора.