Текст книги "Большая игра. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Глава 8. В огне. Часть 12

Удар за ударом, чертя в небесах причудливую спираль, ретрансляторы нападали и защищались. Два копья, свистели в воздухе, со звоном сталкивались и отскакивали, два ретранслятора яростно кружились в небе, вкладывая в каждую атаку всю силу.

Чертя ослепительную дугу, тяжёлое двузубое копьё Алголя с хрустом вонзилось в оружие Веги – от удара её швырнуло вниз, выбивая из равновесия. С каждой атакой он оттеснял соперницу всё ближе к земле. Словно демон, преследовавший свою жертву, он раз за разом настигал её, не давая уклониться или собраться с силами для защиты.

Ей стало по-настоящему страшно. Бросив все силы на двигатель и уклонение, Вега заметалась из стороны в сторону. Но казалось, он видит каждое движение наперёд – жуткая чёрная тень словно приклеилась к ней. Он вынуждал биться открыто, лицом к лицу. Во всю силу и до самого конца.

С отчаянным криком она огненной птицей поднялась в тёмное небо – туда, где больше пространства, – и развернулась к преследователю. Её глаза горели бледно-голубым пламенем остаточных разрядов, рука дернулась вперед, выставляя копьё.

Они столкнулись в небе, словно два метеора, высекая снопы ярких искр и чертя огненный след. Снова и снова они разлетались в стороны и сходились, от облаков и до самой земли. То и дело ослепительные вспышки прорезали небо, воздух дрожал от грохота взрывов и гула двигателей.

С каждым взмахом и разворотом копьё в ее руках становилось всё тяжелее, а противник всё усиливал натиск. Она, словно пловец, борющийся с прибоем, вновь и вновь отлетала назад.

Очередной жестокий удар пришелся на бок – смяв защиту, древко противника с хрустом вонзилось в рёбра и отбросило её к земле. Перед глазами потемнело, напряжённое тело прошила боль, а во рту она отчётливо ощутила привкус крови.

Внизу горел огнями город – уже на её территории, под её защитой. Где-то там выли сирены воздушной тревоги, наводили ракеты расчёты ПВО, бежали по улицам солдаты. Никто не ожидал контрудара так далеко от поля боя. Стискивая кулаки, Вега снова бросилась в бой.

Она видела его глаза даже сквозь шлем – два бледно-голубых пятна, мерцающих дьявольским пламенем в ночи. Если бы она остановилась на мгновение и пригляделась к ним, то увидела бы свой силуэт в огне его глаз. Заложив очередной маневр, Вега вильнула в сторону и размахнулась копьём.

Снова сверкнула яркая, как молния, вспышка – где-то внизу, на земле, полыхнуло пламя взрыва. Промахнулся? Она уклонилась от атаки, вновь металл зазвенел о металл, и снова – слепящая вспышка. Сил уже не оставалось, девушка всё чаще лишь защищалась и уклонялась от вездесущего острия его оружия. Всё тело болело от чудовищных ударов, почти наверняка было сломано несколько рёбер, она не чувствовала левой ноги. Но Вега всё ещё была жива.

Мимо снова мелькнула вспышка, следом за ней со свистом блеснуло копьё – она едва успела прикрыться своим. От звона металла загудела голова – Алголь, едва не врезавшись, с силой ударил её по спине. Вега вскрикнула и кувыркнулась в воздухе, выбитое из рук оружие улетело к земле. Следующий удар вдребезги разбил шлем – она едва успела зажмуриться, осколки сверхпрочного пластика царапнули щёку.

Чья-то сильная рука вцепилась в остатки шлема, с хрустом сминая его, и швырнула девушку к земле.

Она открыла глаза.

Вега падала вниз. Оттуда, от земли, поднималась волна жара, мимо неё в небеса летели алые искры – горел город, который она должна была защищать. Перед глазами дрожали летящие следом за ней серебристые капельки – её слёзы, сорвавшиеся с ресниц от удара. А там, на фоне почти чёрного неба, виднелся его силуэт. Тень с копьём в руках и двумя горящими бледными огоньками.

Время замедлило свой бег, давая ей шанс ощутить неотвратимость своего поражения. Он приближался медленно – но всё же быстрее, чем она падала. Закованная в чёрно-серую ткань костюма рука замахнулась, зловеще блеснуло острое двузубое лезвие. Вега зажмурилась.

Ну уж нет, она ещё не готова умирать!

Кровь с утроенной силой побежала по венам, отдаваясь в голове оглушительными ударами. Она резко развернулась в воздухе и вильнула в сторону, уходя от удара. В руках материализовалось новое копьё – она будет бороться до конца!

Над городом, окутанным пламенем разгорающегося пожара, заметались две тени. С отчаянием обречённой, Вега из последних сил блокировала и атаковала в ответ. Переутомленный мозг уже не мог ни поставить щит, чтобы отразить новый выстрел Алголя, ни дать больше тяги двигателю. Она довела себя до предела.

Где-то там, внизу, полыхнуло с такой силой, что она мгновение она ослепла. А через мгновение сокрушительной силы удар выбил копьё из рук, ломая плечевую кость. Вскрикнув, Вега захрипела – сильные пальцы, словно тиски, сдавили её горло.

Алголь держал её на вытянутой руке, зависнув в нескольких метрах над пылающими домами. Холодные, страшные до дрожи глаза пронизывали все её существо. Она ощутила, как по щекам текут слёзы.

Мир скользнул назад – он швырнул трепыхнувшееся тело вниз, в осыпающиеся руины. Пролетев с десяток метров, Вега прокатилась по усыпанной обломками земле. От жестокой боли, пронзившей тело, не было сил даже стонать.

Алголь беззвучно опустился на землю, среди полыхающих домов, и пошёл к ней. Вокруг гудело и завывало разгорающееся пламя – пока она уклонялась от ударов, ретранслятор создал несколько очагов пожара, переросших в настоящий огненный шторм. Обжигающе горячий ветер с воем нёс по улицам пламя и искры, устремляясь к центру, где набирал силы устрашающий огненный столб. Город погибал на её глазах. Похоже, сейчас и она отправится следом…

Черная тень нависла над Вегой, подернутые голубым пламенем глаза приблизились. Что-то с хрустом вошло в правую руку, переламывая тонкую кость – она лишь слабо дернулась, судорожно втягивая воздух.

Тяжёлая ладонь легла на волосы, сдавливая голову. Психокинетический барьер сознания ретранслятора лопнул, как мыльный пузырь – и в её разум проникло что-то невообразимое.

Она закричала, силясь отстраниться, закрыться от ужаса, пронзавшего всю её до самого естества, но спасения не было. Алголь проник в голову, потроша все воспоминания, мысли, чувства и эмоции. Наконец, вяло трепыхавшаяся Вега затихла и обмякла, потеряв сознание. На шее судорожно билась жилка, – измученная боем девушка всё ещё была жива.

Где-то вдали слышались сирены пожарных машин, тут и там виднелись тени носившихся по городу солдат – все видели, куда упали два ретранслятора. Алголь встал и медленно огляделся.

Штаб всей операции находился в двух кварталах отсюда, вдоль по центральной улице. Там же – и база обеспечения ретранслятора. Две цели – одним ударом. Он перевернул безвольное тело Веги и, присев рядом, закинул на плечо. По изорванному костюму стекали струйки шипящей крови – долго она так не протянет.

Алголь надел на лицо полумаску с двумя горящими алым окулярами-глазами и, поправив свою ношу, пошёл вперёд.

***

Шаг. Шаг. Шаг.

Он медленно ступал по горячей, усыпанной обломками и мелкими камнями земле, с каждой секундой приближаясь к вражескому штабу. Вокруг пылали невысокие трехэтажные дома, по улицам с воем тысячи голосов мчался обжигающе горячий ветер, проносясь среди обломков и руин. От земли шёл пар, создавая легкую дымку, дрожащую в воздухе словно мираж.

Где-то на соседней улице слышались чужие голоса и топот ботинок, люди искали его. Алголь шёл вперёд, не обращая внимания ни на показавшихся вдали солдат, ни на висящий в воздухе смрад, ни на грозящие обвалиться прямо на голову руины здания.

Над домами, объятыми пламенем, сгустился воздух, в оранжево-чёрной ночи проступил силуэт огромного существа. А через мгновение все, кто мог видеть, замерли от ужаса.

По городу шёл дьявол. Жуткая бледная фигура с длинными руками, смазанным лицом и горящими во тьме глазами. Где-то поблизости послышались крики, среди гудящего огня затрещали автоматные очереди. Трассы выстрелов одна за другой проносились через визуализацию, но фигура продолжала идти, словно издеваясь над бессильными перед ней людьми.

Каждый шаг отдавался в воздухе громовым ударом. Алголь шёл, улица за улицей приближаясь к штабу армии. Иногда навстречу ему выбегали обезумевшие люди, паля в разные стороны – и падали замертво, сражённые кто направленным взрывом, а кто – неодолимым мысленным приказом.

Молекулярное поле усердно рисовало карту местности, заполняя каждое углубление, каждый подвал, каждый закоулок погибающего города. Через две улицы впереди навстречу ему двигалось несколько боевых машин пехоты, а на вершине башенки-минарета мечети в километре от него занял позицию бесстрашный снайпер. Ещё несколько метров – и он сможет открыть огонь по нему.

В воздухе за спиной засверкали искры – материализация прошла мгновенно. С оглушительным свистом мимо пролетел снаряд и вонзился в основание минарета, от взрыва по земле пробежала дрожь. Обрушившаяся башенка погребла под собой человека с винтовкой, осыпая улицы мелким каменным крошевом. Среди поднявшихся клубов пыли показались силуэты бронемашин, воздух прорезали отрывистые хлопки пушечных выстрелов.

Молекулярные щиты, разлетаясь на осколки, перемалывали подлетающие снаряды сплошным потоком. Гением был тот, кто предложил уничтожать боеприпасы встречным взрывом – эффективнее средства сложно придумать. Модуль материализации работал без устали: следующие направленные взрывы разгоняли материализованные металлические болванки до немыслимой скорости, прошивая тонкую броню как бумагу.

Оставив позади чадящие едким дымом остовы бронемашин, он шёл дальше. На плече покачивалось тело поверженной соперницы, с висящей руки на землю то и дело падали капельки крови, шипя на воздухе.

Штаб был впереди – стоило только подняться по лестнице, убрать охрану и открыть дверь. Силуэт дьявола медленно растаял в воздухе.

В комнате, заполненной офицерами и заставленной столами с картами и тактическим монитором, стояла тишина. Руководивший операцией полковник раз за разом пытался вызвать по связи то лётчиков, вылетевших на задание, то операторов Веги, то саму Вегу. Ответа не было ни от кого. Настойчивый приказ эвакуироваться он игнорировал – даже полыхающие за окном дома его не останавливали. Но когда прямо за дверью послышался сдавленный вскрик охраны, замерли все.

Дверь с надсадным треском влетела внутрь и смела один из столов, – два десятка пар глаз впились в замершую в дверном проёме фигуру.

Алголь вошел внутрь. Никто не мог поверить своим глазам, такого просто не могло быть. Вражеский ретранслятор, которого здесь быть попросту не могло, стоял перед ними. Один вид его наводил ужас, заставляя замирать на месте, словно в параличе. На его плече виднелась знакомая фигура в боевом костюме. Вега была повержена.

Кто-то негромко вскрикнул, в свете ламп блеснул пистолет – а через мгновение голова ретивого офицера разлетелась от внутреннего взрыва. Алая кровь брызнула на стены и окружающих людей, помещение наполнилось криками. Один за другим, направленные взрывы косили сорвавшихся с места людей, окропляя стены и пол темно-красным месивом.

Полковник стоял на месте, не сводя дрожащего взгляда с ретранслятора. Он чувствовал, дернись он хоть на сантиметр – ничто не спасет от смерти. Он видел её в бою много раз и чувствовал её дыхание, но никогда она еще не подбиралась так близко. Страх буквально пригвоздил его к месту.

Алголь прошел половину комнаты и остановился, ладонь легла на поясницу безвольно висевшей на плече Веги. Пальцы сжались и пронзили ткань боевого костюма вместе с нежной плотью ретранслятора до самого позвоночника, по бокам заструилась кровь. Одним движением он швырнул её в офицера – Вега упала на широкий стол, проехав пару метров по столешнице.

Полковник слепо уставился на девушку. Гордость и надежда всей армии, основа суверенитета Турции, главный козырь на пути к реализации их многолетних амбиций – лежала перед ним, истекая кровью. Её сердце еще билось, но каждая секунда приближала смерть ретранслятора – и крах его Родины.

Он поднял глаза – в дверном проёме виднелась лишь спина уходящего Алголя. Трясущимися руками полковник достал рацию и не своим голосом принялся вызывать медиков.

Врачи прибыли быстро, буквально через минуту-другую, и первым делом сразу занялись истерзанной Вегой – её еще можно было спасти. Всех остальных, кто был в штабе, спасать было уже поздно. Выйдя из оцепенения, военный устало опустился в кресло и обхватил голову руками.

***

Уже утром, когда солнце только поднималось над горами, озаряя дымящиеся развалины города, люди заметили ещё одно страшное свидетельство ночного боя. Посреди центральной площади, на толстых каменных плитах мостовой виднелось торчащее из земли древко чужого копья. Ушедшее в расколотый камень на всю глубину лезвия, оно венчало собой оплавленные следы, оставленные вражеским ретранслятором. Причудливые извилистые линии на камне, выжженные потоком чистейшей энергии, складывались в слова страшного предзнаменования.

Ultima Monitione[1].

Той же ночью все атакующие подразделения отступили с территории Армении, лишь редкие беспилотники беззвучно скользили в чёрном небе, помогая оставшимся диверсионным отрядам выйти к границе. Война, начавшаяся внезапно и молниеносно, так же внезапно закончилась.

Рин вернулась в Чёрную Крепость – бесславно, тихо и незаметно. На бледном, осунувшемся лице виднелись следы запёкшейся крови и ссадины. Пошатываясь, она плелась по пустым коридорам и искала хоть кого-нибудь. К её удивлению, навстречу вышел Актёр – перебинтованный, одетый в военную форму российского образца, со знаками различия.

– Живая?

Она коротко кивнула. Он смерил её взглядом и, помедлив, заговорил.

– Рыжий умер. Немного не дотянул до операционной. Говорил я ему…

Он сглотнул, слова никак не лезли из глотки. Видавший всякое боец много раз терял товарищей в бою. Но в этот раз всё было как-то иначе.

– Мне… мне надо туда, – она безразлично кивнула к выходу. – Я должна помочь людям. Должна что-то сделать.

– Через два часа в ближайшее село выходит грузовик с припасами. Там же врачи, можешь ехать с ними.

– Поняла.

– Я с тобой еду, – он подошёл к Рин и легонько хлопнул по плечу. – Ваха тоже. Чёрта с два мы одну тебя оставим. Отмочишь ещё что-нибудь, я же тебя знаю.

В его голосе чувствовалась улыбка. Актер шмыгнул носом и легонько толкнул её.

– Давай не раскисай, Ноль-два. Выше нас только звёзды, помнишь?

В конце коридора показались солдаты с большими сумками и ящиками с красными крестами на боку. Люди готовились к погрузке оборудования и медикаментов для пострадавших, и любая помощь была бы кстати.

***

[1] Ultima monitione – лат. «последнее предупреждение».

Глава 8. В огне. Часть 13

***

Несколько грузовиков медленно въехали в деревню, покачиваясь на кочках и объезжая глубокие воронки, временами попадавшиеся на пути. Дорога заняла без малого час, но наконец-то помощь прибыла на место. Торопливо выгрузив сумки с медикаментами, они вместе с военными пошли вдоль по улице в поисках выживших.

Деревня была выжжена практически дотла. Ветхие, стоявшие десятилетиями лачужки, и новые, еще недавно роскошные и полные жизни дома исходили жиденьким чёрным дымком, дотлевали почерневшие и обуглившиеся доски. Всюду, куда мог дотянуться взгляд, виднелись разбросанные и искорёженные обломки, предметы домашней утвари, остовы автомобилей, больше похожие на изувеченные скелеты.

Царил жуткий, тошнотворный смрад – страшная смесь удушливой гари и запаха жжёной плоти. Дорога была перерыта воронками, тут и там из тоненького, совсем недавно уложенного асфальта торчали хвостовики мин и причудливо изогнутые части кассетных снарядов.

Рин шла по улице, спотыкаясь и едва не падая, и блуждающим взглядом озирала то, что ещё недавно было армянской деревней.

Из каждого двора, где ещё оставались выжившие, слышался горький плач и тихие голоса. Она не хотела туда идти, боялась заходить в дома, но раз за разом, словно на привязи, шла за идущим впереди Актёром и везде видела одно и то же.

Трупы, изувеченные, страшные – дети, женщины, дряхлые старики. В одном из дворов на самом краю деревни, куда они зашли в самом начале, Рин увидела такое, что едва не потеряла сознание от ужаса – возле огромной груды обугленных досок, засыпанных кирпично-коричневой пылью, с торчащими обломками рассыпанной по камешкам стены лежала скорченная чёрная фигурка, словно манекен, обнимавшая что-то. Волосы встали на голове дыбом, – девушка рухнула на колени, прижимая ладони ко рту, чтобы не закричать – в фигурке она с трудом узнала девочку, закрывшую собой от страшной смерти кошку.

Маленькие язычки пламени всё ещё лизали её ноги, казавшиеся теперь такими неестественными, ненастоящими. Она была похожа на чёрную глиняную куклу, забытую в печи нерадивым гончаром. Обжигающие слезы потекли по щекам, Рин скорчилась на земле, беззвучно содрогаясь всем телом.

– Вставай… тут выживших нет, – только и сказал ей Актёр, придерживая одной рукой автомат. Что он мог добавить к этой картине… его сердце сейчас разрывалось не меньше, но воинская выучка не давала окончательно расклеиться. Их тяжёлый, скорбный путь нужно было продолжать.

Подняв ретранслятора на ноги, он потянул её дальше. Из соседнего двора доносился отчаянный плач – она уже чувствовала, что их там ожидает.

Дом – высокий, двухэтажный, сработанный из хороших крепких досок, был наполовину разрушен – часть стены, крышу и весь угол буквально выдрало мощным взрывом, сдувшим с земли стоящий рядом сарай. Все вокруг было усеяно обломками: сгоревшая и измятая плита, изорванная детская игрушка, несколько старых, истёртых от времени и горящих книг… а за углом, неизвестно как выстоявшим под ударом, на земле сидела женщина, поникшая и грязная, и, не веря в случившееся, качала на руках убитую осколками дочь.

Перед ней лежал ещё один человек – скорее всего, муж, всё его тело было буквально залито кровью и чем-то оранжевым, на коже запеклись ожоги и виднелись рваные раны. Не смог спасти… Переполненная горем мать рыдала, хрипло и отчаянно, и сбивчиво, торопливо выкрикивала что-то на армянском.

Рин не знала, что она говорит, но ей это и не было нужно – мать, прижимавшая к груди своего убитого ребёнка, возносила к небесам самое страшное, самое чудовищное и неистребимое проклятие, на какое только был способен человек. От него не могло быть спасения, и ни один святой не уберег бы преступника, которого постигнет это жуткое послание, идущее из самых глубин человеческого естества. Кровь ретранслятора кипела от бессильной ярости, и столь же сильно было её горе, сколь сильно было горе и проклятие матери, потерявшей самый смысл своей жизни.

А они шли дальше, вглубь деревни, где сильнее всего полыхало пламя – даже спустя двенадцать часов горели дома и деревья, некогда увешанные сочными, спелыми плодами. Мимо промчалась, разрывая воздух воем сирены, машина «скорой помощи», за ней – ещё два автомобиля.

С дальнего конца улицы несколько человек уже вытаскивали из развалин на старом, грязном ковре очередного раненого – с кончика ковра на землю частыми каплями сочилась кровь. Проходя мимо очередного двора, Рин посмотрела внутрь – возле уцелевшей хибарки стояла маленькая, покосившаяся конурка, около которой, застыв на месте, стоял и смотрел на неё поджарый, черной масти сторожевой пёс. Протёртая до блеска цепь свисала со старого, перешитого с кожаного ремня ошейника. Собака не лаяла, даже не виляла хвостом – словно остолбенев, она смотрела на проходящих людей. Большие карие глаза проводили девушку, скрывшуюся за углом домика, пёс переступил с ноги на ногу.

Из очередного двора, прижимая к старой, грязной армейской куртке автомат, вышел пожилой армянский солдат – на немолодом, изрезанном морщинами лице отчетливо читалась злоба, горечь и негодование. Завидев их с Рин, он устало опустил автомат и сокрушенно вздохнул:

– Товарищ офицер, да как же так… столько людей, старух, детишек столько… за что? За что это нам?..

– Из ополчения? – шмыгнув носом, спросил Актер – Рин отметила, как он перехватил поудобнее оружие на всякий случай. Старый солдат кивнул.

– Так точно, я раньше на базе работал, с вашими… товарищ офицер, здесь же столько народу мирного, ну ни за что же побили, чего им надо? Фашисты… хуже фашистов… у меня сын погиб… на глазах у матери. Да я их…, да я же голыми руками их душить пойду, господи прости…

Придерживая оружие одной рукой, армянин перекрестился, достал из-под куртки истертый крестик и прижал его к губам.

– Держись, отец. Выбили турков уже, больше не сунутся, – не зная, чем ещё утешить солдата, произнёс Актёр. Тот лишь сокрушенно кивнул и посмотрел на Рин – взгляд его серых, одновременно суровых и печальных глаз заставил девушку вздрогнуть.

Она поняла, что этот солдат, видавший жизнь со всех сторон, не отступит, не сдастся в плен, не испугается и не сбежит с поля боя. Он – здесь, на своей земле, за его спиной могилы его прадедов, его дом и его семья, его народ. Он будет стоять до последнего вдоха, и даже после смерти встанет бесплотным духом на защиту Родины. Что-то глубоко в ней сжалось до дрожи – она была ретранслятором, могущественным и сильным воином, но столько силы, сколько было в этом старом солдате, хватило бы на десяток ретрансляторов.

Они шли дальше, и с каждым метром она видела одно и то же – стены, столбы и заборы, посеченные осколками, выбитые окна, пепелища и дымящиеся развалины, изувеченные и полуразрушенные дома. Порой они натыкались на трупы, ещё не убранные и лежащие прямо на дорогах, обочинах, среди травы или во дворах собственных домов. Смерть пришла к людям внезапно, застав их за их привычными, мирными делами.

Иногда мимо пробегали беспризорные курицы или один-два барана. На углу дороги у одного из домов, невесть как уцелевших при обстреле, сидел мокрый и взлохмаченный кот. Под серой грязью виднелся цвет шерсти – благородный рыжий. Кот смотрел на людей, и во взгляде зелёных глаз ей виделось осуждение. Словно он бессловесно укорял людей, совершивших бесчеловечный поступок.

Они вышли к окраине деревни, в стороне от главной улицы стоял покосившийся от близкого разрыва дом с выбитыми окнами. Часть кровли сорвало, обнажая растрепавшийся утеплитель – к счастью, пожара не началось, лишь слабо дымилась воронка от снаряда на заднем дворе.

– Ужас какой… – сокрушалась одна из жительниц, глядя на полуразрушенный дом. Рядом с ней стоял муж, седой и усталый, и тихо, спокойно ответил:

– Ничего, переживём…

В одном из дворов у самого забора они увидели лежащую старуху, возле неё уже были один из ополченцев, сосед и врач.

– Убило что ли? – сосед, опираясь на узловатую палку, стоял возле забора и дрожащей рукой гладил щетинистый подбородок.

– Нет, в обморок упала, – успокоил врач, прощупав пульс.

Рин чувствовала, как переполнявшие её эмоции отступают – с каждым новым образом, встающим перед глазами, с каждой семьёй и каждым новым человеческим горем она становится всё более опустошённой. Алголь был прав, всё это было выше одной лишь её жизни. Выше страха и боли, выше всех переживаний.

Ретранслятор выполняла все, о чем её просили. Тушила пожары и поила людей, материализуя тысячи литров воды, помогала доставать из-под завалов выживших, пополняла запасы медикаментов и перевязочных материалов, с воздуха искала пропавших жителей – или хотя бы то, что от них осталось. Создавала генераторы и топливо, чтобы у врачей был свет для операции в поле, да и сами инструменты, которых остро не хватало.

Она работала не покладая рук и не давая отдыха разуму, от раннего утра и до поздней ночи. Не ощущая ни усталости, ни голода, ни боли от ушибов и ран. Лишь когда ей оказали медицинскую помощь да силком заставили поесть и умыться, она почувствовала, как тяжело дался такой режим работы её хрупкому телу.

Рин уснула уже глубокой ночью, в кузове грузовика, на застеленном грязным одеялом полу. Кто-то заботливо укрыл её толстой курткой, вложив в прижатые к груди руки небольшую химическую грелку.

Сквозь сон девушка не слышала, как к их импровизированному лагерю подъехало несколько машин, а в кузов осторожно, стараясь не потревожить её сна, заглянуло несколько человек.

– Это она? – спросил кто-то у Актёра, дежурившего снаружи. Тот коротко кивнул. Несколько пар глаз с еще большим любопытством ощупывали её осунувшееся, бледное лицо.

– Вы не обязаны это делать. Разве ваша страна не осталась без защиты, пока она здесь? – один из людей отошёл от машины, вытирая с усталого лица капельки дождя. Ночью снова заморосило, облака тёмной пеленой закрыли лунное небо, не давая разглядеть призрачного света звёзд.

Актер покачал головой и перекинул автомат за спину.

– Она сама захотела. Сказала, что не может стоять в стороне. А что ей скажешь-то, я уже пробовал – упёртая, как баран. Что до защиты… да там Алголь сам справится.

Мужчина в военной форме, накинутой поверх потрёпанного пиджака, медленно покивал. В кармане бушлата зазвонил телефон – и он, торопливо вытащив трубку, принялся что-то докладывать на армянском.

Актёр не знал, что посетившей их среди ночи делегацией было правительство республики почти в полном составе, а безымянный собеседник руководил как обороной страны, так и спасательной операцией. Его же заботой была лишь девчонка, мирно спящая в кузове грузовика, посреди тёмной ночной дороги между разбитыми деревнями.

***

Размещённый на диспетчерской вышке штаб операции неторопливо сворачивали. Уже грузился в самолет Владимир, вызвавшийся сопровождать дорогостоящее оборудование, с ним же отправились и Майя с остальными. Закончив работать над текстом доклада Министерству Обороны, Кира ещё раз проверила приказы – ничего нового не поступало. До её отбытия домой оставалось несколько часов. Этого должно было хватить.

Пройдя через пару постов охраны и пропускной пункт, она вошла на особо охраняемую территорию – небольшую казарму на десяток человек, полностью освобожденную под нужды ретранслятора. Приказ о её временном назначении его куратором всё ещё был в силе, а значит, она действовала в рамках закона. Проведя пропуском по кодовому замку, майор Вайнер осторожно открыла дверь и проникла внутрь.

Его нигде не было – ни в комнате отдыха, ни в спальном помещении, ни в душевой. Она ходила по коридору, заглядывая в комнаты, но везде было пусто. Оставались лишь спортзал да небольшой склад в конце коридора.

Осторожные шаги эхом отдавались от стен, Кира приоткрыла дверь в спортзал – темно и пустынно. Ни звука, ни шороха. Значит, склад.

Рука легла на дверную ручку и замерла – Кира прислонилась ухом к двери и прислушалась. Пара секунд, майор неспешно открыла дверь в комнату.

В помещении было темно, в воздухе витал запах гари и сырости. А ещё она услышала тяжёлое сдавленное дыхание. Он был здесь, где-то в темноте, совсем близко. Кира вошла внутрь.

– Алголь, это я… – тихий голос вплёлся в свистящие вдохи и выдохи.

Дверь за спиной захлопнулась, обдав её волной воздуха. В углу сверкнули бледно-голубые огоньки и метнулись к ней.

– Постой!..

Сильная рука метнулась из темноты к горлу – майор со вскриком подалась назад. Алголь прижал её к стене, пальцы сдавили шею до хрипа. Кира вцепилась в его пальцы, силясь разжать железную хватку, ноги заколотили по обезумевшему ретранслятору.

– Ал…голь!.. хх… стой!

Она чувствовала на коже его тяжёлое дыхание, яростно светящиеся глаза зависли напротив лица, но он будто не видел её. Пальцы сжались ещё сильнее – и тут ей стало действительно страшно.

– Приказы…ваю!.. Ст!.. Ал…голь! – из груди вырывались лишь хрипящие обрывки слов.

– Ноль… один! Отбой!..

Ретранслятор вздрогнул и замер, глаза сфокусировались на её лице.

Содрогнувшись всем телом, он разжал хватку и, отпустив Киру, отшатнулся и попятился. Упёршись в стену, он медленно сел на пол.

Киру разбил надрывный кашель – придерживаясь за стену, она опустилась и пару минут приходила в себя. Пальцы судорожно прощупывали шею – вроде всё цело, но наверняка останутся здоровенные синяки. Ладно хоть живой осталась… Наконец, начав нормально дышать, она посмотрела на сидевшего напротив парня.

Глаза почти адаптировались к темноте, но видеть она всё равно могла лишь очертания, да два тусклых глаза – жутковатое сияние почти затухло. Она с трудом различила в его свете тёмные пятна на его костюме и мелкие чёрные капельки, окропившие лицо. Ретранслятор вздрагивал при каждом вдохе, сжатые кулаки ритмично разжимались и пальцы скребли по выщербленной плитке пола.

– Алголь…

– Прости.

Сдавленный шепот, сквозь зубы. Он дрожал, будто от озноба, но взгляд становился осмысленнее, мало-помалу ретранслятор приходил в себя.

Не решаясь приблизиться, Кира сидела напротив и пыталась успокоить разошедшееся от адреналина сердце. Из груди вырвался усталый стон.

– Что-то совсем у нас с тобой не клеятся отношения.

– Прости, Кира…

Кажется, впервые в его голосе она ощутила сожаление. Скупой на эмоции, он всегда держал всё в себе. До сегодняшнего дня. На её лицо выползла кривая усмешка.

– Ну, я уже привыкла, что все хотят меня убить, – Кира погладила шею и повращала головой. Если задуматься, в прошлый раз ей тоже едва не сломали именно шею, только тогда погиб Николай, а её спасла от смерти Рин.

– Прости…

Она снова посмотрела на тусклые сапфировые огоньки, мерцающие во тьме. Сердце кольнуло.

Ведь к этому всё и шло. Она постоянно просила то одно, то другое, ничего не давая взамен. Сделай то, сделай это, рискни жизнью – ну чего тебе стоит, ты же постоянно это делаешь, сделаешь и ещё раз… о том, какой ценой давался каждый такой раз, она не думала, полностью сосредоточившись на переживаниях о Рин.

Но девушка всегда была надёжно прикрыта его спиной. Они обе.

– Алголь. Посмотри на меня.

Он медленно поднял голову, их взгляды встретились.

Наполненные тусклым сиянием глаза ретранслятора, блуждающего в плену кошмаров каждую ночь. Глаза человека, убивавшего по приказу без раздумий и сомнений, верша судьбы стран и народов. Глаза потерявшегося парня, у которого не было ровным счётом ничего.

– Извини, что заставила тебя пройти через это. И… спасибо, что вернул мне Рин.

Перебарывая страх, Кира подошла к нему и осторожно присела рядом. Гибкие руки обняли голову, погружаясь в грязные, спутанные волосы, и прижали к груди. Над самым его ухом послышался её тихий голос.

– Прости, что тебе снова пришлось это делать.

***

Они сидели в практически пустом кафе аэропорта и молча смотрели друг на друга. Актёр, Ваха и Рин держали в руках по кружке. Еще одна, накрытая чёрствым куском лепёшки, стояла возле пустого стула.

– За Рыжего, – Актер отвернулся, шумно выдохнув, и залпом выпил содержимое. За ним, повторив жест, опустошил свою кружку Ваха.